№ 29. Июля 20-го

У нас сегодня храмовый праздник; нынешний день того святого, имени которого посвящен наш храм, день святого пророка Илии, которого строители этого храма избрали особенным себе покровителем и ходатаем пред Богом. И много есть на всей Русской земле – по городам и по селам – православных храмов во имя этого святого. Кто же он такой, когда жил? Он пророк Божий, – это значит – такой человек, которому дал Господь способность знать то, чего, кроме Бога, никто не знает, знать то, что будет впереди чрез сто, двести и тысячу лет; такой человек, которого избрал и послал Сам Господь учить народ израильский (еврейский), наставлять его в вере истинной, обличать в пороках, в случае нужды – утешать, укреплять его, и вообще делать то, что укажет Господь. Пророк, значит – знает и предсказывает будущее, – он голос и посланник Божий, обличитель, утешитель и учитель народа. Пророк Божий Илия жил задолго до Рождества Христова, когда царствовал над народом израильским нечестивый Ахав, когда вера в Бога истинного ослабела, когда многие из народа избранного сделались язычниками, стала покланяться и приносить жертвы идолам – богам языческим. Жил он до пришествия Христова, но верил в Бога истинного, верил, что придет на землю для спасения людей Сын Божий, – был он человек праведный, святой. Но таких праведных людей, которые верили в Бога истинного и ожидали пришествия на землю Сына Божия, было не мало и прежде, и после того, как жил пророк Илия; а никого из них так не прославляет, так не почитает Церковь Христова, как пророка Илию, и мы никому из тех праведников так не молимся, как этому пророку. Почему же так, за что же особенно чтит и прославляет его наша святая Церковь? Об этом, ради храмового праздника, побеседую сегодня с вами.

Особый день в году назначила святая Церковь памяти пророка Божия Илии, и празднует ему за то, что он не только сам истинно веровал в Бога и ожидал Искупителя, а всеми силами души старался, чтобы и другие держали эту же веру, жили так, как Господь предписал в законе, служили Ему – Богу истинному, а не кланялись богам языческим, и так ревностно, усердно старался об этом, что и царю, и царице в глаза прямо говорил, что они нечестиво живут, не так, как Бог велит, – смерти не боялся. В Божественном Писании так рассказывается об этом деле (3Цар.17–19, 4Цар.1–2).

Царствовал над израильским народом Ахав нечестивый. Он совершенно забыл Бога истинного, а служил и кланялся идолам – Ваалу и Астарте, построил им жертвенники, – был хуже, нечестивее всех прежде его бывших царей; к тому же и жена у него была язычница; а за царем и царицею и народ весь предался нечестию – идолопоклонству. Но насколько нечестив был царский дом и весь народ: настолько был ревностен по благочестии – по Боге и силен обличительным словом по сланный Богом пророк Илия. Ревность его по Боге была как огонь, а слово – как пламенник. Как обличитель нечестия и провозвестник воли Божией, он явился прежде всего к тому, от кого пошло нечестие, явился к царю и объявил ему, причем поклялся именем Божиим, что в следующие годы не будет ни росы, на дождя, пока он сам не скажет. Объявивши волю Божию, сказавши, что будет страшная засуха от бездождия, пророк ушел и скрылся, по Божию повелению, при одном ручье; сюда ему вороны приносили мясо и хлеб утром и вечером, а воду пил он из ручья; а когда ручей пересох, пошел он, по Божию повелению, в один приморский город к бедной вдове. И так в местах неизвестных скрывался пророк Божий три года с половиною, с той поры, как объявил царю, что будет бездождие и засуха. Зачем же он скрывался? Не веря словам пророка, царь сначала был спокоен, а после, как год-другой постояла засуха, а за нею настал страшный голод, то и вспомнил царь об Илии; приказал искать его по всему царству и у соседних народов; но его никак не могли найти. Дело в том, что мера испытания, наказания народу израильскому была определена Богом, и доколе не исполнилась она, пророк должен был скрываться, чтобы не быть умилостивленным, чтобы не сократить срока наказания развращенному народу. Потому-то, когда вышел этот срок, Илия получил повеление Божие снова явиться к царю и объявить, что наказание кончено, что скоро Бог пошлет дождь на землю.

Царь с нетерпением ожидал пророка и, как только увидал его, стал укорять его: «ты ли это возмутитель израиля», говорил ему царь; а пророк отвечал: «не я возмутитель израиля, а ты и дом отца твоего, потому что вы оставили заповеди Иеговы и пошли во след Ваалов». После этого Илия предложил царю собрать всех израильтян, которые кланяются идолам и всех ложных пророков, которые приставлены были к ним, собрать всех на гору кармильскую. Царь распорядился; собрались все. Тогда Илия, обратившись к народу, сказал: «доколе вы колеблетесь на обе стороны? Если Иегова Бог, идите во след Его, а если Ваал – ступайте за ним». Народ не знал, что отвечать ему. Пророк продолжал свою речь: «из пророков Господних остался я один, а пророков вааловых четыреста пятьдесят мужей, и астартиных четыреста. Пусть будет так: приведите двух волов, одного возьмут они, разрежут на куски, положат на дрова, но огня класть не нужно; а я приготовлю таким же образом другого вола, и огня не положу. Затем пусть они призовут имя своего бога, а я призову имя Иеговы, и тот, который, по молитве, пошлет огонь на жертву, да будет признан Богом истинным». Народ одобрил предложение Илии: «добр глагол, его же глагола, да будет тако», сказал народ. Первым приступить к делу Илия предложил вааловым пророкам. Стыдно было им отказаться, и волей-неволей взялись за дело. Приготовивши все как следует, стали звать Ваала по имени, и с утра до полудня звали его: «послушай нас, Ваале, послушай нас!» Напрасно тысячи голосов кричали, Ваал не слышал их, – «и не бе гласа, ни послушания». С досады начали бегать вокруг жертвенника, который сделали, а толку не было. В полдень же Илия, в поругание суеверия, сказал им: «зовите, кричите громче! у вашего бога дела много, занят чем-нибудь, а может быть и спит, кричите, так проснется». Сильнее стали кричать, резали себя мечами и ножами до крови, – и так было до вечера, но все таки не было ни голоса, ни ответа, ни внимания. Тут уже Илия велел отойти им и замолчать, сам хотел приступить к делу и обратился к народу, прося подойти к нему. Он взял двенадцать камней, по числу колен израилевых, и из них создал жертвенник во имя Господне, окопал его рвом, положил дров на жертвенник, а на дрова вола, рассеченного на куски, а потом велел принести четыре кадки воды, чтобы полить ею жертву – и сделали так во второй и третий раз; воды налили так много, что полилась она с жертвенника и наполнила ров. Все было сделано, чтобы устранить всякое подозрение нечестивых пророков и народа. Было время вечернего жертвоприношения, и стал Илия пред жертвенником и воззвал ко Господу: «Господи, Боже Авраамов а Исааков и Иаковль, послушай мене, Господи послушай мене днесь огнем и да уразумеют вси людие сии, яко Ты еси Господь Бог един Израилев, и аз раб Твой, и Тебе ради сотворих дела сия. Послушай мене, Господи, послушай мене огнем, и да уразумеют вси людие сии, яко Ты еси Господ Бог, и Ты обрати сердца людей сих во след Тебе». По молитве пророка, ниспал огонь с неба и истребил все, что было приготовлено им, даже камни и воду. Народ пал лицем на землю и заговорил: «воистину Господь Бог, Той ест Бог!» Илия, видя, что народ поражен, приказал поймать пророков вааловых всех до одного. Всех поймали, ни один не ушел; отвели их к одному ручью и Илия заколол их здесь всех. Он поступил с ними так, как повелел поступать Господь, чрез Моисея, с теми, которые совращают, прельщают народ, лжепророчествуя, погубите сами злое от вас самих, говорит Господь (Втор.13:5). Вот как ревностно старался Илия о том, чтобы народ веровал в Бога истинного, а не кланялся богам языческим – идолам.

Истребивши лжепророков, Илия объявил царю: «иди, ешь и пей, скоро будет сильный дождь». А сам преклонился на землю и долго молился (Иак.5:18), чтобы Господь послал дождь. Семь раз посылал пророк отрока (прислужника) своего посмотреть, не видно ли с которой-нибудь стороны тучи, и в седьмой раз прислужник донес, что маленькое облачко поднимается с моря. И сказал Илия царю, чтобы он скорее уезжал домой, чтобы дождь не удержал его. Поднялся вихрь, небо покрылось со всех сторон тучами и был большой дождь. При всем своем нечестии царь не мог не опомниться, не почувствовать силы Божией, – он заплакал; после трехлетнего и шестимесячного бездождия, измучившего его душу, дождь не мог не пробудить в нем чувства благодарности к Богу и благоговения пред Ним, но за то ужаснулась и сильно огорчена была царица, когда узнала, что ее пророки все избиты; она поклялась за то умертвить Илию. Потому он удалился и скрылся в пустыне. Здесь, утомленный, он сел под кустом и стад просить себе смерти: «довлеет ныне ми (довольно пожил я), говорит он, возьми убо от Мене душу мою, Господи, яко несмь аз лучший отец моих». Отсюда удалился он, по повелению Господа, в горе Хорив, и поселился в одной пещере. Тяжело было на душе у пророка. Он уже тяготился своим положением среди народа израильского, ничем не вразумляющегося, и думал, что время праведному суду Божию поразить нечестивый народ. И был к нему голос Господень: «зачем ты здесь, Илия»? Илия отвечал: «ревнуя поревновах по Господе Вседержитель, яко оставиша Тя сынове Израилевы, олтари Твоя раскопаша, и пророки Твоя избиша оружием, и остах аз един, и ищут души моея изъяти ю». Господь явился Илии в тихом веянии прохлады и успокоил его: «иди к Дамаску», говорил Он ему, и помажь Азаила царем Сирии, Ииуя царем над Израилем, а Елисея пророком вместо себя, и успокойся, эти лица накажут нечестивых и утешься тем, что в царстве израильском есть еще семь тысяч человек, которые не преклоняли колен своих пред Ваалом, и не целовали устами своими идола». Вот опять, братья, видим, с какою ревностью заботился пророк Илия о том, чтобы все веровали в Бога истинного и Ему одному служили. Ему больно было, что нечестие – идолопоклонство распространяется, ему жить на свете не хочется, он просит Господа, чтобы взял его душу.

За такую ревность по вере и благочестию, Господь не оставлял пророка Илию: ангел Господень питал его во время общего великого голода, хранил его жизнь Господь, когда царица хотела и искала убить его. Прославил его Господь и чудесами; он воскресил сына той бедной вдовы, у которой жил во время голода, – у этой же вдовы, по слову пророка, в течение трех лет с половиною, кадка муки не кончалась и кувшин масла не истощался; он низвел огнь на жертву, а так же и на воинов, которых посылал царь взять Илию; он перешел чрез реку Иордан, по суше, потому что ударил по воде своим пророческим плащом и она расступилась туда и сюда. Но особенно прославил пророка Илию Господь тем, что не умер он, как все люди умирают, а взят был живой на небо. Это было так: Илия и его ученик, пророк Елисей, шли дорогою и разговаривали между собою, вдруг огненная колесница и огненные кони разделили их, и Илия в вихре вознесся на небо. Вы от старых людей слыхали, вероятно, и детям своим рассказываете, что когда гремит гром, то это будто бы Илия пророк едет на своей огненной колеснице, – оттого будто и молния сверкает. Это не правда; не верьте этому, и детям своим не раз сказывайте. В Божественном Писании сказано только, что на огненной колеснице и на огненных конях пророк Илия вознесся на небо, а чтобы он и там ездил также на колесницах и на конях, ничего не сказано. Это выдумка, не верьте ей; прибавлять к слову Божию что либо или же убавлять – великий грех. А вы, рассказывая о том, что Илия ездит на огненной колеснице, прибавляете к слову Божию свою выдумку, – там этого нет.

Слава пророка Божия Илии сохранилась и после того, как чудесным образом взят он был на небо: все, кто верил в Бога истинного, знали о пророке Илии; так, спустя целые сотни лет, когда стал проповедывать Предтеча Христов, Иоанн Креститель, о том, что скоро явится Мессия-Искупитель, то посланные от народа за тем, чтобы узнать его лицо и звание, спрашивали, между прочим, не Илия ли он, который должен предшествовать Мессии. Из святого Евангелия также знаем, что когда Господь преобразился на фаворе, то явились здесь Моисей и Илия. Два только праведника из тех, которые жили до пришествия Христова, удостоились видеть славу Божию, беседовать с Господом.

Итак, братья, знайте и помните, что святой, во имя которого освящен наш храм, и память которого мы ныне празднуем, был великий пророк Божий. Господь прославил его и святая Церковь прославляет, чтит его память за то, что он всю жизнь свою сильно ревновал по Боге истинном, покоя не знал, а под конец и жить не хотел, потому только, что много было нечестивого народу между израильтянами. Да послужит он нам образцом того, как нужно хранить святую православную веру, как нужно стараться не только о том, чтобы самим быть правыми по вере, но и других наставлять, вразумлять. Случаев к тому и у нас не мало. Ты, например, как истинный христианин, неопустительно ходишь в воскресные и в праздничные дни в церковь, молишься Богу, это хорошее и Богу приятное дело; но еще будет лучше и Богу приятнее, если ты, зная, например, что сосед или кто либо другой не особенно усерден к храму Божию, в воскресные и праздничные дни, как и в будни, занимается работою или сидит дома без дела, зайдешь к нему, уговоришь и его пойти с тобою. Значит, ты думаешь не о себе только, но и о другом, значит, ты ревнуешь за Бога истинного, за веру православную, за храм Божий.

Помолимся же, братья, святому пророку Илии, как нашему ближайшему пред Богом ходатаю, нашему особенному покровителю, егоже память празднуем, помолимся ныне больше и усерднее, и будем просить, чтобы Господь, ходатайством и заступлением пророка, укрепил и сохранил нас, прихожан храма сего, и всех православных христиан – братий наших, в святой вере и благочестии. Но вместе с тем, зная, что одним из чудесных дел св. пророка Илии было, по слову его, трехлетнее и шестимесячное бездождие и затем обильный дождь, а также зная то, что много может молитва праведного споспешествуема, помолимся ему, чтобы Господь, его молитвами, даровал нам благорастворение воздуха, дождь благовременный. Святый пророче Божий Илие, моли Бога о нас! Аминь.

Ставят нашему православному духовенству в большую вину раскольники то, что оно вместо того, чтобы действовать на них словом убеждения и вразумления, старается обращать их к церкви, или, по крайней мере, старалось во все почти прежнее время, при помощи полицейской и вообще гражданской власти. «Чудо», писал еще Аввакум, «огнем, да кнутом, да виселицею хотят утвердить веру! Которые-то апостолы научили так, не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить, еже бы огнем, да кнутом, да виселицею в веру приводить. Но Господом реченное к апостолам сице: шедше в мир весь, проповедите евангелие всей твари; иже веру имет, и крестится, спасен будет. Смотри, слышателю, волею зовет Христос, а не приказал апостолам непокаряющихся – огнем жечь и на виселице вешать. Татарский бог Махмет написал в своих книгах сице: «непокаряющихся нашему преданию и закону повелеваем главы их мечем подклонити». Наш Христос Своим ученикам никогда так не повелевал, а те учители явны, яко и сами антихристовы, которые, приводя в веру, губят и смерти предают: по вере своей и дела творят таковы же. Писано во евангелии: не может древо добро плод зол творити, ниже древо зло плод добр творити; от плода бо всяко древо познано бывает. Да что много говорить! аще бы не были борцы, не бы даны были венцы; кому охота венчаться, не почто ходить в Персиду, а то дома Вавилон. Нутко, правоверный, нарцы имя Христово, стань среди Москвы, перекрестися знамением Спасителя нашего Христа двема персты, якоже прияхом от святых отец! Вот тебе царство небесное дома родилось: Бог благословит, мучися за сложение перст, не рассуждай много»²¹³. Тот же упрек со стороны раскола слышался и после Аввакума. «Проповедницы Никоновых новин», – читаем в другом, более позднем раскольническом сочинении, – «яростию и гневом, и мучительством, вместо кроткого духа, дыхаху: биением и ранами, а не благодатию Христовою увещеваху, лукавством и коварством злобным, а не апостольским смирением к вере своей привождаху, и от такового насилованного лютого мучительства облияхуся вся грады кровию, утопаху в слезах селы и веси, и покрывахуся в плачи и в стенании пустыни и дебри»²¹⁴. Нынешние раскольники рассуждают об этом мягче, но не менее рельефно. На увещание обратиться к православию, современные нам раскольники, обыкновенно, отвечают; если не теперь, то, по крайней мере, не очень давно отвечали всегда: «да вы исправьте церковь-то прежде, так и уговаривать нас нечего будет, сами пойдем»²¹⁵. А на вопрос: как же устроить церковь, говорят: «по Христову учению. Только Христос-то кротостию народ привлекал, а великороссийские попы доносами хотят нас обратить: тот – мать на раскольничьем кладбище похоронил, тот – сына не при Церкви окрестил, этот венчался не у приходского попа. Вот и вся их проповедь. И по этой проповеди евангельской суд наедет, допросы, да очные ставки начнутся. Правду станешь говорить, в острог посадят; для того и берем на душу грех, о правде помалчиваем. Суд же скоро не делается: от дел торговых, от промыслов отвлекут тебя года на четыре, потому что подсудимому пашпорта нельзя дать, а кончится все дело тем, что коли неправду на суде скажешь, так пошлют тебя три раза в консисторию на увещание, выгонят, известно, в рабочую пору, и за каждое увещание возмут целковых по два, а коли правду скажешь, в остроге насядишься, пожалуй, плетей отведаешь и куда-нибудь... угодишь!»²¹⁶

Обращаясь за тем к домашней жизни православного духовенства, с особенною силою нападают на него раскольники за то, что у духовных будто бы больше всего по стенам, где всего приличнее быть иконам угодников Божиих, «вместо их во многих домах скверные картины написуются, и древа, и птицы, и прочие животные, подобно латином. А иконы обретаются точию по единой и сии не поставлены бывают благочинно в киотах, якоже у православных (здесь разумеют они самих себя), но повешены», что величайший грех, по мнению раскольников²¹⁷. Не излишне для характеристики обратить здесь внимание на то, как это дело делается у самих раскольников. У них иконы ставятся всегда в переднем углу, в так называемых божницах (киотах). Если в доме раскольника есть отдельная горница (чистая, тайная комната), нередко служащая для раскольников местом общественных на молитву собраний, в таком случае в жилой избе находится в божнице не более 5-ти икон; зато в этой горнице у зажиточного раскольника можно найти целые десятки икон, которые притом стоят здесь уже не в углу, а на полках по задней стене. Перед иконами у всякого раскольника висит лампадка; в стороне от икон повешена кожаная лестовка; под божницей ручная кадильница, один или два подручника, свечи и ладан, иногда псалтирь. Пространство между божницей и лавкой всегда завешивается пеленою с осмиконечным крестом, которая бывает или ситцевая, или даже крашенинная и закрывает находящиеся под божницей вещи. У некоторых раскольников закрываются занавесами и сами иконы для того, чтобы кто либо не «их веры» «не помолился иконам и не отнял у них благодати»²¹⁸. Что же касается картин, то раскольники ни мало не чуждаются их. Только картины, встречающиеся в домах раскольников, отличаются от картин, которые любят православные наши крестьяне. Вместо лубочных картин, в роде – «мыши кота хороняют», или «ершь ершевич», до которых так охочь наш простой народ, у раскольников картины, большею частью, духовного содержания. На ряду с иконами у них можно встретить рисованные на бумаге портреты Андрея и Семена Денисовых, Даниила Викулина, Мануила Петрова – этих древних предводителей и наставников раскола и других замечательных лиц, и притом иногда с изображенными над их головами венцами, подобными тем, какие пишутся на иконах угодников Божиих.

Винят еще наши раскольники духовных за то, что они иногда и сами допускают, и в особенности, чаще всего, детям своим дозволяют петь разные «бесовские песни и употреблять богомерзкие пляски». Но вооружаясь против всякаго рода танцев, раскольники сами-то не могли и не могут совершенно истребить в кругу своем пение, склонность к которому вошла в природу русского человека. Поэтому они, отвергнув, особенно веселые, все песни мирские, оставили за собою так называемые псалмы, стихи и стихиры, которые поются у них в домах и часто на улицах. Употребляемые самими раскольниками стихи можно разделить на 3 рода: а) духовно-повествовательные старинные, например, об Алексее – человеке Божием, об убогом Лазаре, об Иосифе прекрасном, и т. п. б) духовно-наставительные старинные, каковы, например, о страшном суде и будущей жизни, о страшном часе, о покаянии и другие и в) собственно раскольнические, позднейшего происхождения. Из последних более употребительны «рифмы воспоминательные о киновиарсе Выгорецкого общежительства Андрее Денисовиче». Впрочем, нередко и сами раскольники допускают употребление «мирских песен»; это надобно сказать о молодых раскольниках, бывающих на деревенских праздниках. И в самих раскольнических сборниках песен попадаются также часто произведения светской русской литературы, например, «Боже, зри мое смиренье, зри мои плачевны дни», – или «для того ли светом льститься, чтоб умерить жизнь тоской», и проч. Можно иногда услышать у них и такую даже песню: «звук унылый фортепьяно»... Только и здесь высказался щепетильный взгляд раскольников на вещи. Находя неприличным употреблять слово: фортепиано – потому, что в нем есть слово: пьяный, раскольники заменили его бессмысленными словами: форт-лелиный, а чтоб не петь про любовь к тирану, они поют: я люблю, хотя и рано.

Но сильнее всего, кажется, винят раскольники православное духовенство за то, что священники и диаконы подстригают себе усы, а причетники, молодые в особенности, и совсем бреют свои усы и бороды²¹⁹. «Брадобритие – это ужасный грех», по словам раскольников. Чтобы выставить рельефнее взгляд их на этот предмет, мы будем говорить дальше их собственными словами, почерпнутыми частью из устных разговоров, главным же образом из сборников. «Латыни, лютеры, кальвины и прочие мнози иноязычницы брады бреют, которое брадобритие, якоже в ветхом завете, тако и в новой благодати есть богомерзко. Подобне же и нынешние людие никониане и духовные, презревши Самого Бога и св. апостолов и учителей церковных запрещения и соборные клятвы, сообразующеся латином, лютером и кальвинам, такожде усы стригут и брады бреют. Архиереи же сами не токмо всем не запрещают, но и оправдывают сию ересь, о чесом у Димитрия Ростовского в книзе «Розыске» и у Платона во «Увещании» явствуется»²²⁰. Ссылаясь далее на старопечатные и старописанные книги, раскольники наши говорят, что брадобритие есть признак отступления в латинскую ересь, и что оно, как говорится в книгах, впервые введено было римским папою Формозом, во исполнение прихоти любимой им женщины. Не только брить бороду, но и подстригать ее, а равно и усы, раскольники наши считают тяжким грехом. «При воскресении мертвых», говорят они, защищая бороду и усы, «и море, и земля, и огонь, и звери, и птицы отдадут всякую плоть человеку и соединятся кости с костьми, и облекутся плотию, и жив будет человек; но сбритые и обстриженные волосы с броды и усов не отдадутся; и как бы ни был добродетелен человек, стригший бороду, он до тех пор не войдет в царство небесное, пока сам не отыщет своей бороды и последнего волоса».

Один из резких упреков, который постоянно, можно сказать, делают наши раскольники православному духовенству, – это за употребление некоторыми из духовных табаку²²¹. «Жидове», говорят они, «татарове поганцы, латыни, лютеры, кальвины, калмыки, табак всяческими чрезестественными образы, употребляюще пиют. Подобно онем и ныне никониане (так величают они, обыкновенно, православных) и духовнии устами и носом табак пьют и во уста за щеку влагают не только мужие, но и жены»²²². Что касается самого взгляда раскольников на табак, то он довольно обрисован в «сказании о хранительном былии, мерзком зелии, еже есть траве табаце», какое сказание в большом уважении между нашими раскольниками. Вот что, например, говорится в «сказании» о происхождении табаку. Вскоре после Рождества Христова жила «некая черноризица именем Иезавель». Она родила от блудного сожития дочь, которая, впадши в блуд, по действию диавола еще на 12-м году от рождения, продолжала после того жизнь блудную в течение 30-ти лет. Грехи блудницы были так велики, что Бог послал ангела своего на землю и повелел «земли раступитися. И раступися земля на тридесять локоть, и пожре блудницу в себя живу, сатана же в ней, любодейчивый демон во чреве ее, почерпев в ложеснах ее чашу полну мерзости и скверности любодеяния ея, покропи на земли над трупом блудницы тоя и вкоренися, изведе земля былие, травное зелие», которое и есть табак. Сначала табак рос, незнаемый никем. Но потом, в царствование какого-то языческого царя Анепсия, чрез 12 лет после смерти блудницы, случилось одному греческому врачу, по имени Тремикуру, искавшему в поле «врачебного зелия», напасть «на новорастущую траву». Сорвав ее по любопытству и «обнюхав», Тремикур увидел, что найденная им трава, – драгоценность. Потому что, лишь только он «обоня табак ноздрями своими», – тотчас «обвесилися, яко забыти ему вся печали житейские». А потому он решился принести табак домой и посадить его в своем саду. От Тремикура, как передает сказание, табак перешел к прочим грекам, а от греков в немцы, в турки, и татары, и в черкесы и оттуда, увы, к нам христианам». Такова история, будто бы, происхождения табаку. Впрочем, это не единственная легенда о табаке, хранящаяся у наших раскольников. Есть еще раскольнический сборник, где о происхождении табаку говорится иначе. – «Табак де явился не в Греции, а у нас в России». Он вырос из трупа девицы-блудницы, брошенного по смерти ее в ров. Девица эта, будто бы, «родилась в Вильне и жила в 17 столетии». После таких басней о табаке, которым верят наши раскольники, становятся понятными выражения их, сложившиеся в пословицу, в роде следующих: «кто табак курит, тот Св. Духа из себя турит (изгоняет), а кто нюхает табаки, тот хуже собаки». Папиросы, по словам наших раскольников, антихристова свеча, гореть не горит, адским пламенем тлеет и табаком пахнет». Что же касается греха, какой, по мнению раскольников, принимают сами на себя употребляющие табак, то с тяжестью его едва ли может равняться другое какое-либо преступление. По словам «сказания», они «Богу врази, а диаволу друзи в животех своих, кольми паче по смерти». Темное место до суда и смрадная сера горящая по суде – вот что ждет всех употребляющих табак. Понятно после этого, с каким отвращением смотрят, особенно закоренелые старики, раскольники на всех православных, в особенности еще на духовных пастырей, так или иначе употребляющих табак²²³.

Кроме табаку, раскольники сильно вооружаются еще против употребления чая, кофе и сахара, как всеми православными, так в особенности духовными лицами, долженствующими быть учителями благочестия и примером доброй жизни. Основанием в этом случае для них служит одна распространенная раскольническая рукопись. «В царство антихристово», так читается в ней, «многие от христиан како в градех, тако и в селех возлюбят ненасытное лакомство, безмерное питие сие от травы листвие идоложертвенное, кропленное змииным жиром, изшедшее от еллин, которые зелию покланяются вместо Бога, от китаян будет покупаемое изменом на товары для осквернения христиан и вся сия будут по действу антихристову, во славу его». Это речь о чае. А вот и о сахаре: «еще к оному будет составлена сладость от песка и костей мертвящих, бывших нечистых и кровей скотских на осквернение. Дабы никто не избежал от руки его (антихриста) и будут пиюще утру и вечеру и полудне, и тем честь деюще и не вменяюще в грех, и за то многия снидут во ад с прельстившим их, и аще кто в то время сохранит себя от всех соблазнов, вящше первых мучеников обрящется»²²⁴. В другом раскольническом сочинении встречаются такого рода афоризмы касательно рассматриваемого предмета: «аще кто пиет чай, будет отчаян от Бога; аще кто кофей пиет, в том человеке будет коф лукавый и не будет благодати Божия и отпадет десятократно анафемою»²²⁵. Есть, наконец, и другие изречения, на ту же тему, в роде следующих: «кто кофей пьет, того гром бьет», и под. О происхождении кофе раскольники говорят, что он родился в аду и был первоначально изжарен на адском огне, и что бес принес его на землю на пагубу людей и научил их приготовлять его. Нужно, впрочем, сознаться, что в последние годы многие из наших раскольников, более других либеральные и особенно богатые, стали пить чай (кофе же нигде не употребляют они ни под каким видом). Только, разумеется, более это нужно сказать о молодых раскольниках, – и те притом пьют чай в постные дни непременно с медом, а не с сахаром, который считается скоромным, – потому что в него идут (для фильтра) кости и кладут бычачью кровь.

Обвиняют еще раскольники православное духовенство в самом грубом пороке, – это в пьянстве. «Не только сами духовные лица», говорят они, «облеченные саном, но и жены их – попадьи, например, пьяницы»²²⁶ не станем вдаваться здесь в подробное рассмотрение, насколько это тяжелое обвинение раскольников наших справедливо, – а обратим лучше внимание, для характеристики раскола, на то, как сами раскольники смотрят на водку – этот, надобно заметить, искони любимейший напиток русского человека. Водка, по словам раскольников, это не больше, ни меньше, как «питье от беса сотворенное». В раскольнических сборниках находится довольно любопытное сказание об этом предмете²²⁷. По этому раскольническому сказанию, вино (водка) явилось на свет таким образом. Когда, по вознесении Господнем, стала повсюду распространяться христианская вера, дьявол, завидуя успехам Евангелия, собрал бесов на совет, како бы уловити и погубити род человеческий пьянством, наипаче верных христиан. Тогда один бес, более других умный, объявил господину своему сатане, что он знает средство «сотворити горелко-пьяное вино» и указал при этом на траву, которою он прельстил еще Ноеву жену и которая растет на араратских горах. Получив за это от диавола «хвалу и честь великую» и имя: «пьяный бес», – проказник пошел странствовать но белому свету, с целью найти человека, который бы согласился воспользоваться его секретом. Идя раз но Палестине, «пьяный бес встретил одного бедного человека, скитавшегося из города в город для милостыни, и предложил ему, как средство разбогатеть, искусство приготовлять «пьяное вино». Бедняк согласился. И вот бес, «побежав» с быстротою, свойственною чорту, на араратские горы, взяв там «траву, еже есть хмель» и возвратившись с нею на место встречи с бедняком, стал учить его – «како ростити солод и варити брагу, дóндеже вскипит. И уготоваша оба вместе горн и горни и поставиша кубы и налиша браги, накрыша горшками и тестом замазаша с трубами и сквозь кади пропустиша, и налиша кади воды и положиша огня и начаша варити, и пойде сквозь кади трубами, яко некая премудрость, и на ум человеком не взыдет, тако умудри бес на погибель человеком, наипаче же православным христианом». Налив приготовленного таким образом питья в сосуд, бес посоветовал бедняку отнести его к царю (неизвестно только – к какому), который, испытав удовольствие от «пьяного вина», наделил бедного щедро и, сделав его «первым в палате», приказал новому вельможе заниматься приготовлением «пьяного вина». Отсюда вино распространилось «в Цыцарию и в Литву и по всем царствам и странам, и потом же на кончину века сего и к нам прииде в русскую землю, на погибель душам христианским и на вечную муку»²²⁸. Впрочем, надобно заметить, раскольники более вооружаются против водки на словах, чем на деле. Многие из них на словах проповедуют, что пить вино смертный грех, – а между тем сами с охотою выпивают полный стаканы, высасывая с усов своих росу приятную губами, приговаривая: «полезная вещь! стомаха ради, грешный человек, выпиваю, якоже глаголет св. Павел, единую красовулю». Но во всяком случае нельзя не сознаться, что раскольники у нас отличаются большею трезвостью, чем вообще православные. Этим, между прочим, и объясняется то, заметное для всякого явление, что раскольники у нас везде несравненно богаче, чем православные. Раскольники сами-то объясняют это видимым над собою благословением Божиим за «старую, истинную веру», а на бедность православных указывают, как на доказательство явного гнева Божия за отступничество их от правой веры. Но истинная причина указанного явления заключается, между прочим, в том, что тогда как православный несет в кабак часто последнюю копейку – и с горя, и с радости, у раскольников дней подобного разгула или совсем не бывает, или они бывают очень редки. Раскольнические же попы, или так называемые «наставники», у федосеевцев, например, считают для себя последним – самым ужасным грехом и прикоснуться губами к водке, не только что выпить; между тем у православного духовенства, надобно сознаться, подобного похвального самоотвержения – вовсе не видно, или, по крайней мере, очень мало видно.

(Продолжение следует).

Чтение книг для детей

Усвояя детям понимание письменного, или общеобразованного, языка изящное чтение в тоже время вознаграждает их неспособность пользоваться надлежащим образом грамотой. От претендующего на изящное чтение требуется, чтобы он, вопреки детям, смотрел на книгу как на сокровищницу мыслей, и вместе с тем умел читать и между строками, т. е. понимал бы и открытый, и сокровенный смысл, причем, не тратя своего внимания на форму или на письменные знаки слов, владел бы искусством выражать богатство содержания изменениями своего голоса и даже жестами. Так в изящном чтении содержание должно воспроизводиться во всей целости и полноте, раскрываться пред слушателем в виде стройном и гармоничном, как бы на картине или в самом действии. Вот от чего, собственно, важно изящное чтение в деле развития детей! Тут не чтение, тут сама жизнь проходит пред ними, – жизнь разнообразная и назидательная, полная стремлений и интересов, осмысленных, прочувствованных. Отсюда понятно в высшей степени влияние изящного чтения и на язык детей: нас учит языку жизнь: не книга, а прежде всего язык, живое употребление языка знакомит и осваивает нас с значением каждого слова, каждого звука родного во всей его глубине и разнообразии; не по книге, а по практике мы привыкаем отличать правильное и художественное построение речи от неправильного, несогласного с духом языка и искусственного, нелепого; одним словом – одна жизнь развивает в нас чувство языка. Следовательно, под влиянием изящного чтения приобретают дети чувство языка – сила, которой ничто не заменит в деле усвоения родной образованной речи. Весь секрет в том, что изящное чтение, или, другими словами, литературное сочинение, воспроизводимое в живом слове человека развитого, представляет самый лучший, настоящий родной язык, язык родного ума, родного русского сердца, страстей и других проявлений русской души: значит, если вы, посредством изящного чтения, познакомите детей с языком, с этим прекрасным плодом народного творчества, раскусите, так сказать, для них этот плод и дадите им на вкус, – вы можете быть уверены, что этим, и только одним этим, вы разовьете в них вкус к языку, или то чувство языка, без которого нельзя понимать вполне письменной русской речи, нельзя постигать ни красот, ни безобразий в слове, и которое непрерывно бдит над правильностью вашей речи и не дает ей уклоняться от свойственных ей движений и проявлений. А сухим, отвлеченным анализом языка, какому подвергает его, например, грамматика, язык нельзя усвоить детям, как уже и было сказано выше.

В частности, общеобразованный, настоящий родной язык воспроизводится в изящном чтении следующим образом. Произнося одно слово спокойно и тихо, другое громко и с одушевлением, выражая одно понятие, или только оттенок его, резким жестом, другое воспроизводя соответственным изменением в голосе, хороший чтец всем этим дает чувствовать, так сказать, самую натуру языка, разоблачает и взвешивает состав и содержание языка самим делом и в глазах детей. После этого они не затруднятся в том, например, как определить и произнести в речи каждое слово, чтобы главная мысль цельнее сказалась вам и сильнее отозвалась в вашем представлении. Наслушавшись изящного чтения и под влиянием чувства языка, дети поймут, что нельзя говорить и читать, без изменений в голосе, как отдельные слова, так и целые предложения, потому что, судя но важности слов в предложении, по внутренней связи между предложениями, одно нужно произнести тоном высоким, другое тоном низким, одно проговорить скоро, другое, напротив, необходимо растянуть. Даже по внушению чувства языка, усвояемого посредством изящного чтения, дети приучатся художественно выражать в голосе подражание тем предметам, о которых будут говорить или читать, т. е. самым произношением названий предметов будут давать понять слушателю, каковы эти предметы: слова, относящиеся к предметам маленьким и нежным, станут произносить нежно и чуть слышно, тогда как о предметах громадных и страшных приучатся говорить не иначе, как тоном высоким или низким, грубым или торжественно-важным, спокойно-снисходительным или дерзко-угрожающим. Изящное чтение, видите ли, должно дать детям понять, что характер предметов, то или другое свойство и качество их, выражается и может быть выражено в самих их названиях; сюда особенно относятся, так называемые, слова звукоподражательные. Одним словом, под руководством изящного чтения и по чувству языка, дети приучаются говорить красноречиво, изящно, – слова становятся для них не условными знаками предметов, а действительными выражениями их, так что с названием предмета у них рисуется в представлении и образ его. Но едва ли нужно доказывать, как все это, посвящая детей в таинства языка, на котором мыслят и объясняются лучшие и образованнейшие люди нашей нации, развивает их. В книге, на которую дети дотоле смотрели, как на мертвую и бездушную бумагу, теперь открывается для них сокровищница ума и знания, живой орган дум, страстей и интересов человеческих. На изящном чтении пробуждается в детях самая страстная любовь к книге, тем более, что оно, как уже можно судить по вышесказанному, дает им умение читать.

Не нужно, впрочем, думать, чтобы изящное чтение уж требовало слишком многого от тех, кто бы вздумал развивать посредством него своих малюток. Конечно, для этого необходимо в известной степени умственное развитие; наши причетники, которые, по своему неумению читать вошли в пословицу, не в состоянии брать на себя искусства изящного чтения. Но вообще сельскому духовенству нельзя отказать в способности читать более или менее изящно. Тем прискорбнее сознаться, что к детям его, до поступления их в училище, не прилагается и это средство умственного и словесного развития; а неимением книг опять нельзя оправдываться...

Пишущему доводилось занимать чтением детей, как грамотных, так и неграмотных. И что же? Лишь только вы выражаете намерение почитать им, они стремятся к вам, как на пир, или лучше – как на самую занимательную для них забаву: все игры, все безделушки прочь; наперебой протягивают они к вам ручонки с книжками, у кого книжки есть, – льнут к вам и теснятся, как пчелы около улья. Дети чуют, что книга в ваших руках мгновенно претворится, перестанет быть той скучной, мертвой вещью, какова она у них, – чуют, что она у вас заговорит и запоет – что угодно, и глазки их разгораются, мысли сосредоточиваются, все внимание их поглощается вами. Куда девалась подвижность, шаловливость их натуры, – они все обращаются в слух. И вы видите, как им хорошо, какого счастья они ждут себе от вашего чтения. Действительно, вы доставляете детям счастье изящным чтением, вы чаруете их. С каждым словом, с каждым звуком вашего голоса, они все более и более вслушиваются в вашу речь и, наконец, совершенно забываются. Помнится, раз нам пришлось читать детям довольно долго. Когда мы хотели кончить и дать отдохнуть своим маленьким слушателям, то, сверх нашего чаяния, услышали со всех сторон умоляющие голоса: «Читайте! Читайте!» Говорим: «Пора обедать – есть хотите»; – «Ничего, говорят, еще немножко. А играть?» – «И играть не хотим!»

Для того, чтобы влияние изящного чтения на развитие и на язык детей было полное, педагогика советует заставлять детей повторять прочитанное им. Нет нужды, если дети затруднятся пересказать содержание прочитанного подлинными словами; можно даже требовать от них замены подлинных выражений своими собственными, чтобы доводить детей таким образом до ясного и отчетливого понимания содержания прочитанной статейки. С этой же целью рекомендуют делать детям вопросы, имеющие отношение к прочитанному: если дети не затрудняются отвечать, значит – они поняли содержание прочитанного, в противном случае, надо думать, что многие слова остались непонятными для детей, – если только ответы требуемые даются прямым смыслом прочитанного, а не выводятся из него посредством отдаленных соображений и посылок В этом случае, непонятные слова непременно нужно объяснять детям, а к ответам, не прямо вытекающим из чтения, приготовлять их путем посредствующих объяснений и выводов. Такие объяснения и вопросы имеют еще то значение, что предоставляют детям работу для мышления и приучают их к логике. Главное же внимание воспитателя должно останавливаться, при повторении детьми прочитанного, на том, чтобы они умели определять главный предмет, к которому так или иначе относятся все прочие мысли сочинения, и чтобы, при рассказе своем, наблюдали строгий логический порядок и давали понять внутреннюю связь между мыслями. Все это, конечно, трудно выполнить детям, особенно если статья прочитана им один раз; но это обстоятельство доказывает только то, что в случае затруднения детей воспроизвести прочитанное, нужно прочесть им в другой и в третий раз. Повторительное чтение удовлетворяет и другому требованию педагогики, вследствие которого заставляют детей заучивать образцы словесных произведений наизусть. В самом деле, когда статья прочитывается детям несколько раз, она усваивается ими почти с буквальною точностью. Во всяком случае, после неоднократного прочтения статьи, детям стоит только пробежать слышанное по книжке, чтобы знать содержание в совершенстве.

Понимаемое в этом смысле заучивание наизусть не есть так называемое зубрение. Бесполезно, даже вредно для, умственного развития детей пассивное, жалкое и бессмысленное заучиванье наизусть, заучивание, в котором ум и прочие силы души не принимают никакого участия, а работают только язык и зубы – вот то зубрение, против которого следует вооружаться всеми мерами. Но какая же связь может быть между таким убийственным для душевной самодеятельности заучиваньем наизусть и тем светлым, глубоко-сознательным актом душевной деятельности, в котором на первом месте стоит усвоение смысла, или содержание словесного произведения, а форма ценится только по ее отношению к этому содержанию и заучивается на том законном основании, что дети неспособны заменить ее своею собственною и, для развития в себе способности слова, нуждаются в практике для своего языка и в готовых образцах родного слова.

Поэтому заучивание наизусть имеет огромное значение для детей и в том случае, когда они, по-видимому, не нуждаются в предварительном чтении для них данной статьи, достаточно овладели письменным языком и читают с понятием. Впрочем, лучше советуют и для таких детей вперед прочитывать то, что им предлагается заучить наизусть, и прочитывать опять-таки не один раз, а два и три: со слуха, при хорошем чтении, им гораздо легче усвоить содержание, – оно ложится в сознание глубже и действует на душу цельнее и гармоничнее, так что при собственном чтении дети будут уже иметь дело с вещами знакомыми, которые, по своей интересности, не дадут их вниманию уклониться в сторону или остановиться на процессе чтения... Далее, при заучивании, дети всматриваются в правописание слов и таким образом подготовляются к изучению грамматики. Это очень важно. Конечно, если не заставлять детей всматриваться, при заучивании, в правописание и пунктуацию, не требовать умения написать то или другое слово из заученного, то заучивание не принесет означенной пользы детям относительно языка. Таким образом в акте заучивания предполагаются письменные упражнения детей, упражнения, которые, вопреки старинным обычаям, уже не отделяют в настоящее время от обучения грамоте.

Приводить здесь педагогические соображения, на основании которых признано ныне необходимым учить детей вместе и чтению, и письму, мы не будем; но нельзя не поставить на вид того странного обстоятельства, что в среде сельского духовенства письменным упражнениям детей почти не придают другого значения, кроме того, какое принадлежит умению держать перо и выводить буквы. Правда, при письменных упражнениях можно научиться и каллиграфии, но задача письменных упражнений – не каллиграфия, не механическое умение владеть пером, а умственное развитие детей, или, собственно говоря, внимательное усвоение родного языка, так связанное с умственным развитием. Вместе с тем, как дитя учится читать, педагогика советует заставлять его вдумываться и записывать: какой главный предмет прочитанной или заученной им статьи, что о нем говорится, в каком порядке идет рассказ; одним словом, дитя должно делать письменные анализы, хотя бы самые короткие, заученного или прочитанного из книги. Трудно? Пожалуй; зато полезно: от механической же работы нельзя ждать никакой пользы. Впрочем, находят возможным требовать от детей еще большего – заставляют их излагать на бумаге и собственные их мысли или впечатления. Так дети обязываются, по данному случаю, написать кому-нибудь записку на бумаге чего-нибудь попросить у папаши или мамаши, на бумаге же показать различие между двумя данными предметами, и т. д. Работа, действительно, для детей головоломная; но опять – разве не по силам она им? А это заманчивое для них поле самодеятельности, открывающееся при означенной работе? – Это чувство свободы и разумной самостоятельности, которым наслаждаются дети во время данной работы? – Разве все это не развивает их способностей и не облегчает для них означенного труда? Да, наконец, если бы дети действительно обременялись указанным трудом, – разве на этом основании следует непременно освобождать их от подобных умственных занятий?!

Вообще умственный труд для детей насколько полезен, настолько же необходим. Разумные отцы и воспитатели стараются указывать детям, для развития их телесных сил, то или другое механическое упражнение, ту или другую материальную работу; но вместе с тем еще более их мысль, обыкновенно, занята бывает назначением для детей какого-нибудь нематериального, умственного занятия, которое бы вызвало из дремоты их душевные силы и доставило бы последним более или менее серьезную практику. И замечательно, – физические занятия почти не утомляют детей: среди рассматриваний предметов природы и искусства, беганья по полям и лугам, ломанья и стройки игрушек, наконец, среди разных мелких хлопот и трудов около дома, дети почти не знают усталости, – они даже сами напрашиваются на механические занятия; между тем к умственным занятиям, обыкновенно, приходится их располагать. Опыт доказывает даже, что чем больше у детей прошло времени за механическими занятиями, тем труднее расположить их к труду духовному, так что можно прийти к следующему положению: «чем раньше детей заставляют мыслить и рассуждать, тем способнее делаются они для школы и умственного образования: напротив, чем больше дитя провело времени в материальных играх и занятиях, по так называемому хозяйству, тем апатичнее и неспособнее к упражнениям умственным». Из этого, конечно, следует, что чем раньше детям представится повод и побуждение к умственным занятиям, тем лучше. Но располагая и понуждая детей к умственной работе, нужно помнить, что дети, особенно на первых порах, очень скоро утомляются за умственными занятиями, – начинают зевать, скучать, страдают от прилива крови в лицу, голове, и т. д. Все это, конечно, объясняется несовместимостью, или противодействием умственных занятий свободной деятельности внешних чувств, которыми живут дети, а равно и свойственною детям потребностью телесных движений, которую необходимо должны они ограничивать за умственными занятиями; сосредоточение внимания препятствует и приливу, и восприятию новых впечатлений, и сдержанная фантазия, или воспрепятствованная игра чувств причиняет такие же мучения детям, как и стеснение необходимых для них мускульных движений, обусловливающих развитие телесных органов. Стало быть, к умственным занятиям нельзя понуждать детей, не соображаясь с их естественными слабостями и потребностями, тем более, что и эти потребности, как например, жажда новых впечатлений, телесная подвижность и неусидчивость, имеют громадное значение в деле воспитания, и не могут быть оставляемы без удовлетворения, в виду правильного и гармонического развития душевных и телесных сил детей. Все это значит не более и не менее, как то, что к умственным трудам следует приучать или принуждать детей с соблюдением строго обдуманной постепенности. Упражняя детский ум сначала во время самых игр и развлечений, так чтобы дети (около шестилетнего возраста) не отличали своих умственных занятий, среди своего обыкновенного время препровождения, отцы и воспитатели обязаны затем и прямо выделить клонящиеся к умственному развитию занятия из круга детских забав и шалостей, и если бы дети обнаружили нежелание отдаться умственному труду, то стесняться этим воспитателю не следует, тем более, что слабая снисходительность, излишняя нежность к ним со стороны родителей, как дознано опытом, роняет последних в глазах самих детей, которые перестают их за то уважать, внутренно, а пожалуй и открыто, смеются над ними. Напротив, для детей восьми или девяти лет уместно, даже необходимо, и прямое понуждение к умственному труду. Но в чем должно состоять это понуждение? Во всем, кроме так называемых физических мер, которые должны быть применяемы только в крайних и исключительных случаях и употребляемы с строгою разборчивостью. Главное понуждение к занятию – это убедительное внушение детям уважения к труду, внушение необходимости учиться, потому что без этого нельзя, того требует долг, обязанность. И когда вам удастся в этом убедить детей, в них произойдет громадная перемена: они будут чувствовать побуждение к умственным занятиям внутри себя самих, будут стыдиться своей лености, вследствие чего сначала как бы волей неволей, с некоторым напряжением, а потом и с некоторым удовольствием будут браться за умственный труд, – одним словом, в них разовьется решимость и привычка к учению. Само собой понятно, что пример окружающей среды, отца, матери, братьев и пр., очень содействуют укреплению в детях означенной решимости и привычки. Наглядность – лучший учитель для детей. Ученики-дети замечают, насколько все вокруг них дорожат своими обязанностями, своим долгом; и если около них, действительно, царствует строгий порядок и уважение к труду, или всеми правильно и экономически расходуется время, если, наконец, не им одним приходится возиться с книжками, томиться за чтением, писанием, и вообще вкушать горький корень ученья, а и другие, их семейные, занимаются и дорожат книгами, и таким образом дают видеть на себе, как сладок плод науки и просвещенья: в таком случае и дети привыкают подчиняться требованиям общепринятого правила и не будут уклоняться от указываемых им занятий умственных. Наконец, для детей, уже вышедших из первого младенчества, и значит, довольно обогативших себя впечатлениями опыта, часто бывает нужно ограничивать руг доступных им развлечений, если хотим, чтобы результаты их умственных занятий достигали настоящей полноты и совершенства: в разнообразии развлекающих впечатлений, в увлекательных играх и забавах, даже в привязанности к мелким, хотя бы и полезным, занятиям по дому, хозяйству, и пр., часто скрывается главная причина нерасположенности детей к умственному труду и тупости их в умственном отношении.

Вот основания и способы для приучения детей к умственному труду, и следовательно, и чтению и слушанию книг, к заучиванию читаемого и к вышепоказанным письменным упражнениям. Книга остается, во всяком случае, главным средством для упражнения детей в умственном труде. При показанной нерасположенности детей к умственным занятиям, при преобладающей в них деятельности чувств и зависимости детей от внешних впечатлений, наконец, при необходимости держаться в умственных занятиях с детьми строгой постепенности, – становится понятным, какую разборчивость и осмотрительность нужно иметь при выборе для детей книг. Нельзя давать детям читать или заучивать то, чем они не могут интересоваться или что выше их понимания. Содержание детских книг должно отличаться наглядностью, слог – простотой. Впрочем, для большей ясности дела, мы считаем нужным рассмотреть подробнее характер пригодных для детского чтения книг, равно как указать крайнюю недостаточность той письменности, какая, большей частью, держится до сих пор в обществе, особенно среди сельского духовенства, для детского чтения.