Аноним. Человек, наедине рассуждающий о неудоборешимых пневматологических, психологических и онтологических задачах

Уже много времени прошло, как я трудюся над чтением Психологии, желая учинить естественный опыт о душе; но каждый шаг, употребляемый мною при сем случае, кажется, отдаляет меня от моего предмета. Я стараюсь найти аксиомы; но вместо их попадаются мне одни сомнения; я желаю шествовать по ровному пути, но мне встречаются пропасти, от измерения глубины которых содрогаются все мои чувства. – Сии задачи, которые намерен я теперь предложить, для меня совершенно нерешимы, и я часто сердечно признаюсь в неведении моем. – Пусть философы, имеющие больше смелости, нежели я, провождают меня без магнитной стрелы в небесные метафизические земли; но я уверен, что ни Локк, ни Маллебранш не согласятся быть моими путеводителями.

Случай не может быть первым началом; то не необходимы ли вещи в себе?

Все великие явления не могут ли сравняться с теми иероглифами, которые в разные времена находили на египетских монументах? – Здесь я вижу реку, там змия, пожирающего свой хвост, на другом месте человека с собачьею головою. – Но сия река относится ли к Нилу? Сей змий представляет ли высочайшее существо? Сие чудовище есть ли бог Анубис? Единые только современники Гермесовы могут истолковать нам смысл таинственных сих начертаний, так как причину бытия всех вещей одно верховнейшее существо.

Онтология не есть ли в рассуждении ограниченных понятий, каковы наши, наука о действиях без показания причин оных?

Душа, говорят философы, есть существо; но что есть существо? Незнающие при сем вопросе молчат, а разумные сами себе противоречат, и молчание одних не яснее пустословия других.

Неведение наше, или что все одно, тёмные наши понятия о существе вещей, может быть, происходят от того, что мы по большей части заимствуем понятия свои от одних чувств; итак, возможно ли, чтобы и то существо, которому от природы больше дано чувств, нежели человеку, могло когда-либо проникнуть проходы в скважины огромной машины, которой одни только действия нам видны?

Может ли метафизик исследовать ужасное расстояние между вещественною (геаlі) сущностью вещей и между именною (nominali)?

Можно ли доказать посредством разума, что есть чистые духи; и ежели они существуют, то имеют ли преимущества пред смешанными существами?

Что значит чистое или духовное протяжение, принятое Кларком и Невтоном? Учёные ли сии мужи противоречат сами себе, или читатели не понимают их слов?

Когда Картезий утверждает, что мы имеем о разуме яснейшее понятие, нежели о каком другом существе, то не видно ли из сего, что он хотел дать знать, якобы у него несравненно более разума, нежели у его читателей?

Все ли существа имеют внутреннее чувствование своего бытия?

Что означает название души, данное началу, нас одушевляющему?

Ибо, когда видим мы планеты, описывающие обширнейшие круги, то сие течение называем мы движением; когда видим вниз падающий камень, то сие явление называем тяжестью: но есть ли хотя одно из вещественных существ, которое бы могло называться душою, движением и тяжестью?

Чтоб познать душу, то не нужно ли взирать на неё без действия чувств и без потрясения органических жилок? Не может ли разум понимать больше о душе человеческой, разлучённой с телом, нежели о море без воды и о часах без пружины?

Может ли составить душа без тела или тело без души полное понятие о человеке?

Филон и Авиценна приписывали звёздам разумную душу; Сент Томас поставлял в них душу чувственную: но должно ли из сего заключить, что естество человеческое не различествует от естества планет?

Один философ утверждает, что наша душа имеет тоже существо, какое и бог; другие думали, якобы она имеет свойство высочайших духов; а многие метафизики смешивали нашу душу с душою мира. Но не простее ли сказать, что человек имеет душу, подобно как бог имеет свой высочайший разум, или как роза имеет начало, из которого она возрастает?

Можно ли больше понимать о рождении душ, как и о их существе?

Тертуллиан производит наши души по прямой линии от Адама; также и изобретатель монадов своими доказательствами утверждает мысль о сем древе происхождения: но сие мнение не простирается ли только до такого степени правдоподобия, какое лютеранского закона богословы принимают за догмат их веры, что душа рождается от души?

Ежели душа не существует в так называемом семеннике прежде своего оттуда исхождения, то можно ли понять действие соединения тела с душою? Должно ли полагать, что есть странствующие души по некоторому пространству, которыми одушевляются тела?

Дух, будучи в сем семеннике, имел ли внутреннее понятие о своём бытии?

Для чего дух не может представить себе происхождения своего понятия с того времени, как он находился в сем семеннике, даже до того, когда он начал чувствовать, и напоследок, когда он начал рассуждать?

Как человек переходит из состояния, в котором имеет только способность чувствовать и мыслить, в то состояние, в коем свободно чувствует и мыслит?

По какому особливому механизму (составу) существо без протяжения может быть соединено с существом, имеющим протяжение?

Какое есть свойство действия души над телом? Мы довольно чувствуем, что есть в человеке существо действующее, но как сие действующее действует? Наши высокопарные умозрения не всегда ли занимаются испытанием действ, не постигая причин?

Почему душевные способности, которые не сотворены из вещества, возрастают по мере чувств телесных, которые не суть дух?

Как душа действует во внутренности человека и какое бывает отражение материи на дух? Что значит движение души нашей, когда оно существо без протяжения?

Согласно ли с здравым рассудком сказать, что такие-то качества необходимо принадлежат к духу потому, что их не можно относить к свойствам вещества?

Рассуждая таким образом о материи, имеем ли мы ясное понятие о её свойствах? Что значит протяжение? Когда древность определяет её сими словами: части вне частей (partes extra partes), говоря, что протяжение есть протяжение, то сие показывает ли отменно просвещённый их разум?

Есть ли какое таинственное отношение между действиями души и действием вещества? Ежели оно существует, может ли метафизический циркуль измерить оное?

Какое естество животных оных духов, которых тела не можно рассмотреть самими исправнейшими нашими микроскопами: мы посредством движения оных усматриваем, что оно имеет великое сходство с электрическою жидкостью, в которой есть много силы к возмущению способностей нашей души. Сия особенная материя, больше ли нам известна, как и тончайшая материя, или материя слоевая?

Могут ли какие-нибудь психологи вообразить себе некоторое в движении жилок составление, согласующееся с пятью чувствами, которые разделяются по воле души, как семь солнечных цветов, по словам Невтона?

Кто может мне истолковать, для чего мои чувства меньше меня обманывают, нежели мой разум? Я розу не принимаю за алмаз; но всякий день малые причины признаю за великие, а посему мне кажется, что больше находится истины в самих предметах, нежели в моем разуме, который их сравнивает.

Некое сходство между понятиями, которые душа моя заимствует от чувств, и между понятиями, которые от другого начала происходят? Для чего механизм каждого чувства не имеет особенных правил? Мы видим бесконечную разность между благовонием розы и блестящими в призме Невтоновой цветами; однако моя душа может вдруг наслаждаться обоими сими чувствами; она соединяет два сии чувства неразрывно.

Как действует солнечный свет на сеточку (retina) глаза? Каким образом сеточка движет оптическую (зрительную) жилку и как зрительная жилка трогает душу?

Находятся ли органические частицы? И ежели они находятся, то какую власть имеет душа над сими чувствительными атомами?

Возможно ли верить, чтобы воля и разум были две сходственные способности и их действия между собою подобны?

Где те пределы, которые различают в человеке свободное и несвободное действие?

Я свободен: но для чего мои глаза повинуются моей воле, а кровь не повинуется?

Мысль Локкова, что необходимость искать своего благополучия есть основание свободы, не может ли быть новою для всякого человека?

Сказывают, что понятие есть орудие душевное; но можно ли иметь ясное понятие об орудии, когда оно не имеет существа?

Движение одной органической жилочки рождает понятие: но что значит органическая жилочка? Не составлена ли она из других жилочек, до бесконечности разделяющихся? Или не сотворена ли она из стихийной частицы?

Можем ли мы иметь ясное понятие о управлениях души? Понимаем ли мы, как она делается красною при взгляде на алый цвет и как содрогается мускул, когда дотрагивается до него какое-нибудь благовоние?

Где жилище души, спрашивают у философов? Не сердце ли? Не средоточие ли овальное (мелочной узел)? Не должно ли с Картезием помещать её в железе пинеальной (in glandula pineali), с Вилиссом – в начале медуллы продолговатой, или с Боэргавом – в мягком существе мозга? Но духовный человек не равно ли станет удивляться глупости ответов как и запросов? Для чего, скажет он, думают они, якобы душа заключена в теле, подобно как существо могущее быть содержимо в сосуде. Помещать душу в малейших мозговых сосудах есть заблуждение столь же грубое, как и думать, что она обитает в солнце.

Чрез анатомию, мне кажется, познали мы, что мозг есть единое средоточие, где усматривается сплетение жилок чувствительных или понимающих; но чрез умозрение о душе разве больше мы суспели? Какой философ может нам истолковать историю действий мыслящего начала, которое в нем находится; а хотя бы он и был в состоянии сие сделать, то может ли сия анатомия приноровлена быть к общей системе существ?

Наше рассуждение недалее простирается своим понятием и о будущем состоянии души, как о её начале и существе. Ибо нам говорят философы, что она бессмертна, а более ничего.

В исследовании сих задач может разве восторжествовать богословия и религия, а не древняя и новейшая философия.