Г.В. Вильямс (5–18 ноября 1928г.)⁶⁴

Безвременная кончина Гаральда (в православии Григория) Васильевича Вильямса, общественного деятеля и публициста, редактора иностранного отдела газеты «Times», вызвала глубокую скорбь в английском обществе, но она тяжело отозвалась и в русских сердцах. В нем мы потеряли верного, умного, благородного друга России. У английского народа много сынов, беззаветно преданных своей родине, но русские люди среди иностранцев в эти дни испытаний мало найдут, если только найдут, друга, столь преданного и, вместе с тем, столь знающего нашу родину, где он прожил многие годы, деля с нею радости и горе. Он стал как бы русским, не переставая быть англичанином с ног до головы, являя собой воплощение благороднейших черт своего народа.

Общественно-политическое значение его работы уже указано в современной печати, мне хочется сказать несколько слов о нем самом. Покойный представлял собою замечательное и поучительное явление христианско-европейской культуры, особенно в наш век национального и племенного шовинизма и исключительности. В нем органически соединялся русский Восток и европейский Запад, русская стихия и англосаксонский характер, притом без взаимного поглощения, но с взаимным просветлением. В таком явлении самом по себе есть нечто призывно-пророчественное, свидетельствующее о возможностях и плодотворности духовного сближения христианских народов. На протяжении по крайней мере 20 лет мне приходилось в разные времена встречать и наблюдать покойного: и в русских литературных и политических кругах, и на московском церковном соборе, и в лондонском обществе. Но всегда поражало это его уменье любить и почитать наши духовные ценности, в чем бы они ни состояли. Они становились как бы его собственным достоянием. Г.В. был гражданин мира: австралиец по рождению, европеец по воспитанию, русский по своим семейным связям, выдающийся языковед, державший в своей голове постоянно сведения и мысль обо всех мировых событиях, он был своим и среди русского культурного общества, проникаясь его интересами. И особенно близки были для него нужды Русской Церкви, в частности, с живым участием и разумением он следил за происходящим на Московском церковном Соборе 1917–1918 годов. В последние годы русско-английский дом Г.В. и жены его являлся естественным местом для духовной встречи Англии и России. Приезжая в Лондон, мы, русские, имели родной дом, где, мы знали, все нужное устроят, кого следует пригласят, обо всем позаботятся. И эта забота прежде всего относилась к тому, что всего дороже для русского сердца, к Православной Церкви. В частности, наш Богословский институт должен молитвенно помнить и благодарить своих друзей в Chelsey. В этот доме естественно сходились представители разных слоев английского общества: духовенство, парламентарии, писатели, общественные деятели для того, чтобы слышать наши русские рассказы о русских нуждах, надеждах и горестях.

Хочется прощальным взглядом задержать в душе пленительный образ покойного. Зная его, нельзя было им не любоваться. Самое привлекательное в нем была его тихость и скромность, христианское смирение, через которое чувствовалась при этом крепкая воля, чуждая расплывчатости, духовная собранность и железная дисциплина труда. В его благородной осанке было соединение подлинного джентльменства и какой- то духовности (недаром он был сыном методистского пастора, и сам он в молодости стоял на том же пути), и она соответствовала той чистоте и простоте, которые светились в глазах и в улыбке. Англосаксонская твердость соединялась в нем с русской застенчивостью. В те дни, которые приходилось проводить под его кровом, мы беседовали, казалось, более всего без слов, ибо слова были целомудренны и скупы, но тем значительнее была эта молчаливая, тихая речь. Пусть оценивают другие, более к тому призванные, его заслуги в области политики и публицистики, мне же хочется сказать о нем одно, но зато самое важное: то был христианин.

Он сыздавна был другом Православия, к нему влекся многие годы, однако по разным причинам, в числе которых, думается мне, не последнюю роль играла застенчивость, переходящая иногда в духовную робость, он оставался вне Православия. На крыльях приблизившейся смерти перешел он и эту грань, и актом своего предсмертного присоединения к Православию он подвел итог своей духовной жизни. Пусть скажут свое русское спасибо русские люди и в лучшие дни не забудут того, кто в тягчайшие дни испытаний был верным их другом, и да явится эта православная кончина светлым предзнаменованием того церковного соединения Востока и Запада, которое, по милости Божией, столь явно обозначается в сближении Восточного Православия и англиканства. Господь да упокоит душу раба Своего Григория!

14–17 ноября 1928 года.