Путешествия О. Иоанна

С тех пор, как слава о жизни и делах пастырства и милосердия Кронштадтского священника разнеслась по России, со всех концов нашего отечества и даже из-за заграницы, стали стекаться к отцу Иоанну письма и телеграммы с просьбами о посещении. Последний, как приходской священник, обременённый требами и обязанностями по приходу, весьма естественно не может совершать разъезды по всей России. Кроме того, почти ежедневно, как мы уже описывали выше, ему приходится посещать Петербург, что зачастую сопряжено с опасностью жизни во время распутицы весною и осенью, по дороге между Ораниенбаумом и Кронштадтом по льду. Так, нередко случалось, что, проезжая по льду, отец Иоанн проваливался, но любовь к страждущим у него настолько велика, что никакие опасности не могут удержать его от посещения тех, кто в нем нуждается. Несмотря на недостаток времени, почтенный пастырь находит возможность посещать дня на два ежемесячно первопрестольную столицу. Отец Иоанн обыкновенно уезжает с вечерним поездом, проводит один день в Москве и в редких случаях ночует и остается на другой день.

Как известно, курьерский поезд идет ночью, но невзирая на неурочное время, все главные станции, как например, Любань, Бологое, бывают переполнены народом, если только весть о проезде отца Иоанна разносится по окрестностям. На тех станциях, где поезд стоит более или менее продолжительное время, повторяются те же сцены, какие известны читателю из нашего описания поездок отца Иоанна по Балтийской железной дороге.

Особенную картину в эти дни представляют промежуточные станции Николаевской железной дороги. Кругом царит непроглядная тьма. Второй, третий час ночи. На станции, кроме обычных пассажиров, ожидающих прихода поезда, толпа народа. Необыкновенное возбуждение написано на всех лицах, освещенных скудно мерцающим светом станционных фонарей. Вот вдали слышится грохот и свист приближающегося поезда. Еще минута – и локомотив, тяжело пыхтя и гремя цепями, подкатывает к платформе. Толпа инстинктивно подается вперед, отыскивая глазами вагон, в котором едет отец Иоанн. Вот в одном из окон показывается его фигура, стекло опускается и почтенный пастырь начинает благословлять толпу. Тут со всех сторон устремляются к его вагону нуждающиеся: кто с просьбою о помощи, о благословении, о молитве, кто с письмом, кто с деньгами. То и дело слышатся возгласы:

– Дорогой батюшка, помолитесь об умирающем...

– Батюшка, примите от трудов моих на ваших бедных и т. п.

Эта ночная картина, эта ожидающая чего-то необычайного среди темноты и холода толпа производит необыкновенное впечатление, которое никогда не изгладится у того, кто хотя раз в жизни наблюдал одну из подобных встреч почтенного пастыря. Подобная встреча по справедливости представляет собою явление не совсем обыкновенное. Бывают ли случаи, чтобы обыкновенный священник привлекал такое внимание окружающих?

К о. Иоанну народ едет со всей России. У входа в Андреевский собор

Нет, к сожалению, он всегда проходит по городу никем незамеченный.

В 1885 году, после многократных приглашений, отец Иоанн посетил Воронеж, где и пробыл около двух недель, проживая у преосвященного Серафима. В 1850 году о. Иоанн был в Харькове. В 1893 г. в Киеве, Вильне и на Волге, в 1894 г. – снова на Волге и т. д.

Мы, уклоняясь слегка от хронологии, начнем с описания пребывания о. Иоанна в Киеве. Приезд о. Иоанна в Киев в апреле 1893г. и пребывание в нем представляют собою выдающееся событие местной жизни, которое должно быть занесено в летописи.

Около двух месяцев кряду, не прекращаясь, ходили слухи о приезде в Киев о. Иоанна, и люди всех возрастов, классов и состояний жадно прислушивались к вестям о приезде человека, которого Киев еще никогда не видел, но которого он уже хорошо знал, как и вся Россия.

С начала Фоминой недели ко всякому поезду Курско-Киевской дороги собиралась многочисленная публика встречать отца Иоанна. Несмотря на то, что не было известно время приезда о. Иоанна в Киев, и что им был избран путь не на Москву и Курск, а на Белосток, прихода поезда 16-го апреля ждала многочисленная публика. Киев встретил о. Иоанна и приветствовал так, как его встречают и приветствуют везде в России.

Уже в день приезда многочисленная публика наполняла улицу дома, где остановился о. Иоанн. Многие провели на улице ночь в благоговейном ожидании увидеть батюшку.

О. Иоанн прибыл в Киев в 8 часов вечера 16-го апреля, а 17-го апреля уже с трех часов пополуночи со всех концов Киева собрались на улице массы народа; весь Киев знал о приезде о. Иоанна. С 4-х часов утра о. Иоанн начал приём труждающихся и обремененных, ищущих утешения. В 8 часов утра 17-го апреля о. Иоанн с великим трудом сквозь густые массы народа достиг генерал-губернаторского дома, где в домовой церкви совершил обедню.

К 10 часам утра население Киева было на ногах; одушевление, которым все были проникнуты, можно назвать беспримерным. Во всех концах города собиралась публика и в благоговейной тишине ожидала его приезда. Никто не знал, где он будет, его везде ждали. Повсюду, где показывался о. Иоанн, одушевление было необычное и великое, и его нельзя охарактеризовать иными словами, как мольба, молитва, благоговение, жажда видеть его. Таково было всеобщее настроение. Этому настроению поддавались все, даже те, которые пришли, руководясь одним любопытством.

17-го апреля, вслед за окончанием обедни в доме генерал-губернатора, о. Иоанн посетил некоторых лиц и затем проследовал в Андреевскую церковь, видимо горя желанием посетить и узреть собственными глазами священные и исторические местности Киева. Его стремление, его жажда поскорее увидеть этот чудный храм Киева, художественно поставленный на выступе высоких Киевских гор, было необыкновенно велико. Быстро поднялся, почти взбежал о. Иоанн по чугунной лестнице на площадку Андреевской церкви, откуда открывается обширный и весной особенно поразительный вид на Подол, Днепр, Заднепровье и на окрестные горы. Благоговейно, в молчании, о. Иоанн рассматривал ближайшие и отдалённые окрестности и в молитвенном настроении его всепроницающая мысль перенеслась к тому отдаленному времени, когда по христианскому преданию апостол Андрей Первозванный стоял на этом самом месте, предрекая великую историческую судьбу Киеву. Всею силою своего горячего чувства о. Иоанн переживал в своей душе исторические судьбы отечества и христианства, отражая на своем лице всю полноту религиозного и художественного одушевления.

В продолжение немногих минут площадка Андреевской церкви наполнилась массой посетителей, которые со всех сторон устремились к Андреевской церкви, как только стало известно, что здесь находится о. Иоанн. На площадке и в самой церкви о. Иоанна увидели многочисленные пришлые богомольцы Киева. С этого момента начинается ряд нескончаемых и трогательных оваций, предметом которых сделался о. Иоанн. Единодушие, с которым люди всех званий и состояний приветствовали его и стремились к нему, не поддается описанию. Его душа отражала в себе настроение народной души. Многократно о. Иоанн молился и молитвенно радовался, отвечая на приветствия. Его радость вытекала из сознания, что люди объединяются, и что религия является могущественной объединяющей силой человечества.

Посетив Михайловский монастырь, о. Иоанн направился к памятнику св. Владимира. Его сопровождали массы народа; тут были и богомольцы, и публика, и учащиеся; все искали видеть его, принять от него благословение. В ответах о. Иоанна на приветствия окружающих сказывалась постоянно та безграничная любовь к людям и та проницательность, которая так свойственна о. Иоанну, и которая отличает его от тысяч и миллионов людей. Давши благословение двум подошедшим к нему взрослым гимназистам и горячо обняв их, он пожелал им хорошо выдержать экзамены и поступить в студенты. Подошедшему студенту университета пожелал трудиться на общую пользу и не переставать трудиться. Приблизившись к памятнику св. Владимира, о, Иоанн предался воспоминаниям о протекших исторических судьбах России, и с пламенным чувством и благоговением он то подымал взор к монументу Просветителя России, то опускал его долу, где находится место крещения Руси.

Посещение этого первого кладбища христианских мучеников произвело особенное впечатление на о. Иоанна. Здесь впервые для окружающих стали видимы те глубокие черты характера, которые свойственны о. Иоанну и которые составляют источник его необыкновенного влияния на людей. Пробыв почти неотлучно в течение трех дней при о. Иоанне, и имев возможность наблюдать его при различных условиях, можем сказать, что в течение почти целого дня о. Иоанн находится в состоянии величайшего психического возбуждения, которое является то в форме молитвы без слов, то в виде возвышеннейшего поэтического настроения, разрешающегося трогательными экспромтами, то, наконец, в форме мысленного и волевого переживания высших идеалов. Можно сказать, что то возвышенное настроение, которое у обыкновенного человека наступает изредка, посещает людей в исключительные минуты, у о. Иоанна является обычным и не оставляет его почти в течении целого дня. О. Иоанн представляется обыкновенным человеком лишь в минуты крайнего утомления или во время принятия пищи; во все же остальное время он находится в состоянии поэтического одушевления и живет самой полной, самой широкой идеальной жизнью, какая только доступна человеку. Внешние впечатления застают его всегда готовым к той удивительной, высокой душевной реакции, которая так поражает наблюдателя и так глубоко и благотворно действует на всех. Основную, видимую черту характера о. Иоанна составляет искренность, кротость и величайшая любовь к человеку; с этими качествами неразлучно связана ласковость в отношениях к людям и обаятельность, превосходящая всякие ожидания. Все это написано на лице о. Иоанна, и всякий, кто даже в первый раз видит этого человека, верит и уповает. Таково впечатление, производимое о. Иоанном на всех людей...

Приближаясь к Аскольдовой Могиле, о. Иоанн умолк, что обозначает у него переход к его обычному благоговейному настроению. Едва экипаж остановился, как о. Иоанн, как бы под влиянием какого-то внутреннего палящего огня, стремительно направился в ворота кладбища. Через две или три минуты его уже окружала многочисленная толпа людей: его всюду узнавали и бежали за ним. Войдя в церковь в сопровождении кладбищенского иеромонаха, о. Иоанн несколько минут пламенно молча молился. Его настроение отразилось на окружающих. И вот, среди царившей общей тишины, к о. Иоанну обратилась старуха крестьянка, и твердо громким голосом сказала: батюшка, о. Иоанн! благослови меня грешницу, блудницу, воровку; благослови меня в дальний путь дороженьку на тот свет. О. Иоанн благословил старуху. Вся сцена произвела большое впечатление на окружающих и своей неожиданностью, и той искренностью, с которою старуха, по своему, исполнила нравственный долг гласного признания порочных тайн своей жизни.

Второй день пребывания в Киеве 18-го апреля в воскресенье о. Иоанн начал Божественной службой в Покровском женском монастыре, где имела пребывание Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Александра Петровна. О. Иоанн прибыл в Покровский монастырь к восьми часам утра, но уже на рассвете, в монастыре и около, стали собираться массы народа, искавшие видеть о. Иоанна. Ко времени его приезда число ждавшей публики доходило до десяти – пятнадцати тысяч. Густые массы народа запрудили буквально весь двор монастыря и смежные улицы. По окончании обедни, о. Иоанн посетил Ея Высочество в Ее собственных покоях и затем посетил монастырскую больницу. Лишь с трудом через густые массы народа, о. Иоанн достиг здания больницы. Поражающая чистота и уютный вид больницы произвели благоприятное впечатление на о. Иоанна. С обычной ласковостью он обошел всех больных, благословлял их и утешал.

Откланявшись Ея Высочеству, о. Иоанн из Покровского монастыря проследовал через Глубочицу, по Вознесенскому спуску, на Старый Город. Вид высоких гор, прорезанных здесь глубокими оврагами, произвел на о. Иоанна большое впечатление, как и вообще вся природа и местность Киева. В этом впечатлении все сливалось: и благоговейное чувство религиозного человека, и наблюдательность мыслителя, углублявшегося в историю геологических переворотов этой местности, и наконец, увлечение красотами природы, которая в Киеве представляет так много эстетических сторон. Эти чувства охватывали его всякий раз, когда взору его представлялись те или другие выдающиеся виды Киева, например: вид с Андреевской церкви на Подол, с Лаврских гор и Аскольдовой Могилы – на Днепр и Заднепровье, и с Подола – на Андреевскую церковь. Созерцая виды природы, о. Иоанн и молится, и восхищается, как любитель, и предается глубоким философским размышлениям о далеком прошедшем мироздании. По свойству своей натуры, он постоянно впадает в истинный поэтический лиризм по поводу всего художественного, будет ли то в природе, в истории или в человеке.

Несмотря на кратковременность пребывания в Киеве и на недостаток времени, о. Иоанн горел желанием посетить строившийся тогда Владимирский Собор. Внутренний вид храма, его живопись и орнаменты произвели необычайно живое и сильное впечатление на отзывчивую, высокоодаренную натуру о. Иоанна. Лики святых и стенные изображения событий библейской и христианской историй привели о. Иоанна в состояние духовного восхищения. Он переносился мысленным взором к отдаленным временам, к моментам самых событий, и вся его фигура, его лицо и телодвижения озарились тем чудным огнем идеальной жизни, который едва ли доступен изображению и анализу, и который невольно заставляет вас чувствовать, что вы находитесь в обществе великого человека. Всегда живущий мыслью о добре, о людях, об их нравственном усовершенствовании, о. Иоанн предался размышлениям о том благотворном влиянии, которое будет иметь для Киева и для России Владимирский Собор, этот памятник христианской культурной и художественной жизни России. Возможность видеть Владимирский Собор в законченном виде и молиться в нем представлялась о. Иоанну особенным счастьем, которого он хотел бы достигнуть.

Осмотрев Владимирский Собор, о. Иоанн проехал на Подол в Братский монастырь к Ректору Духовной Академии преосвященному Сильвестру, епископу Каневскому. Массы народа уже наполняли погост монастыря, и о. Иоанн с величайшим трудом проник в квартиру преосвященного. Между о. Иоанном и преосвященным завязался разговор, поводом которому служило одушевление народных масс, стремившихся видеть о. Иоанна. Собеседники заговорили о необходимости и возможности более тесного нравственного объединения людей. В это время в квартиру преосвященного были приглашены студенты духовной Академии. О. Иоанн, всегда умеющий придать теплый характер своему обращению и своей приветливости, быстро поднялся с места и тоном любви, облеченной в формы сотоварищества, с живостью заговорил: студенты Академии! Христос Воскрес! здравствуйте, друзья мои, здравствуйте, милые однокашники, дети всем нам общей духовной школы... За речью о. Иоанна последовали со стороны студентов Академии самые горячие, самые непринуждённая проявления радости, признательности, удивления и сыновних чувств в отношении о. Иоанна.

Выход о. Иоанна из покоев преосвященного был сопряжен с едва преодолимыми трудностями в виду общего желания многочисленной публики приблизиться к о. Иоанну, увидеть его, получить благоговение. Среди публики, особенно простой, высказывалось желание обратиться по телеграфу с прошением на Высочайшее Имя, дабы о. Иоанну повелено было оставаться в Киеве целую неделю.

С Подола о. Иоанн отправился в Левашовский пансион. В Левашевском пансионе случилось одно событие, которое произвело особенное влияние на окружающих.

Между лицами, присутствовавшими на молебне, в числе многих оказалась дама, приехавшая нарочно из Харькова с целью увидеть о. Иоанна и получить от него благословение. Обстоятельства ее жизни делали для нее особенно необходимым нравственное утешение, которое так умеет подать о. Иоанн. Дама случайно попала в Левашовский пансион и находилась среди густой толпы. Благословляя всех, о. Иоанн внезапно, как бы по какому-то внутреннему чутью, с особым пылом устремился сквозь густую толпу людей прямо к этой даме, и с горячим участием отнесся к ней, обласкал ее, обнял и отличил особенным вниманием, на которое способно его необыкновенное человеческое сердце. Дама эта, полная радости и счастья, рассказывала всем о случившемся, пораженная проницательностью о. Иоанна, считая случившееся с нею прямо чудом; так как она еще не имела случая обменяться с о. Иоанном хотя бы одним словом. По ее виду и выражению лица он распознал ее душевное состояние и поспешил к ней на помощь, прежде чем она успела свою просьбу заявить словами.

Преосв. Сильвестр, епископ Каневский.

На третий день своего пребывания в Киеве, около трех часов пополудни о. Иоанн направился в Лавру. Несмотря на утомление, вызванное предшествовавшими посещениями, о. Иоанн находился в особенном нравственном возбуждении; почти весь путь в Лавру он мысленно молился. Экипаж о. Иоанна проследовал мимо Лаврской гостиницы и остановился у входа в галерею, ведущую в Ближние Пещеры. Здесь о. Иоанн был встречен наместником Лавры. О. Иоанн был молчалив и находился в глубоком молитвенном настроении. О. наместник предложил пройти в Ближние Пещеры не через галерею, а через сад. С сада открывался восхитительный вид на горы, на Лаврские храмы и пещеры, на Днепр и Заднепровье. О. Иоанн в величайшем нервном напряжении спросил: где же, где же пещеры? Ему указали. Мгновенно все его существо озарилось огнем благоговения. Он остановился и, обратившись в сторону пещер, громко воскликнул: отцы святые, мира отвергшиеся и Христа возлюбившие, Христос воскресе! Он обращался к угодникам Печерским, как к живым людям, и это чувство близости и единения с ними не оставляло о. Иоанна все время, пока он находился в стенах Лавры. Спустившись в Пещеры, о. Иоанн все время громко молился. Молитва его носила характер пламенных импровизаций, в которых выражалось удивление, благоговение и мольба к Печерским угодникам. Они когда-то были обыкновенными людьми, жили и подвизались здесь, на этом самом месте, тут они оставили следы своей жизни, своих трудов, своего благочестия. Они представляют собою образцы тех добродетелей, того нравственного самоусовершенствования, которое составляло и составляет цель и задачу его собственной жизни. Теперь, на 63-м году своей жизни, он впервые присутствует на месте их подвигов, где всюду находятся следы их жизни, их деятельности, их подвигов. Такими словами можно передать настроение о. Иоанна. Он пламенно молился. О, други Божии, други Божии, часто повторял он. Святой Павел, дитя послушания! научи нас послушанию, молился он у мощей Павла Послушливого. Святый Иоанн, страсти сожегший! научи нас гореть пламенем любви, молился он у мощей Иоанна Многострадального. Повсюду молитва его носила характер необычайной простоты и силы. По временам он умолкал, и из груди его вырвались лишь мимолетные тихие вздохи, столь характерные для о. Иоанна и свидетельствующие о глубоком душевном умилении, не требующем слов. Посетив келью и церковь Антония и Феодосия, он был особенно одушевлен. У выхода из Ближних Пещер о. Иоанн обернулся и: о мудрецы, о философы, мир удивившие! В Великой церкви, поклонившись мощам Михаила, первого митрополита Киевского, о. Иоанн отступил и громко воскликнул, как к живому человеку: Первоначальник веры, Святитель Божий, воззри, сколько духовных чад твоих – вся Русь православная!

Возвышенное настроение не покидало о. Иоанна и во время перехода из Ближних Пещер в Дальние. Шли по галерее, о. Иоанн шел с такою быстротой, что спутники едва поспевали за ним. Он был молчалив и горел огнём внутреннего одушевления. Круто спускались по длинной лестнице, примыкающей к церкви Дальних Пещер. Вдруг откуда-то с большой высоты послышались молящие вопли тысячи голосов! Отец Иоанн благослови! С минуту о. Иоанн искал взором народ... Через железную решётку окна, находившегося на высоте нескольких саженей, откуда прибивался слабый свет – просовывались десятки рук и виднелась масса людей. На огромной высоте, как птицы небесные, люди лепились у окна, ища видеть о. Иоанна и получить его благословение.

В этот день о. Иоанн посетил одну больную образованную женщину, которая очень страдала физически и нравственно. Она была больна раком матки и знала о неизлечимости болезни. Она стремилась видеть о. Иоанна для нравственного успокоения. Он посетил ее, он был прост в своих словах. Он сказал, что не может исцелить ее, так как не обладает ни искусством, ни силой исцеления, но может вместе с нею горячо молиться, и он сделал это.

По этому случаю нам вспоминается небольшой разговор, который мы имели с покойным Ф. М. Достоевским. Говоря о массе своей литературной работы, он добавил: «а вот и еще работа – отвечать на письма. Вот пишет молодая девица из Воронежа, описывая свое душевное состояние, просит ответа, а вот другое письмо, вот третье, иной раз до десяти писем в день... что я им, я их не знаю, но они умоляют дать ответ, надо отвечать. Человек не может жить без человека, прежде с этим обращались к духовным лицам, теперь к нам, литераторам», закончил он.

Очевидно, что необходим такой человек, который брал бы на себя нравственную тяготу, взял бы на себя страдания людей. Таким человеком стал в наши дни о. Иоанн.

Возвращаясь из Лавры. о. Иоанн посетил Женское Духовное Училище. Он явился сюда, озаренный всем, что было испытано в Лавре. Собранные в церкви воспитанницы училища были особенно серьезно настроены, судя по тому, что они сохраняли, не смотря на общее возбуждение, порядок почти столь же полный, как тот, который замечался в Лавре, где при одном напоминании наместника о послушании, как первом долге монаха, братия соблюдала порядок. Дети, несмотря на видимую сдержанность, чувствовали полным сердцем присутствие в их среде необыкновенного человека. Помолившись у местных икон церкви, о. Иоанн обратился к детям и, окинув их испытующим взором, произнес громко, торжественным голосом: милые дети, цветущие здоровьем и красотой! Христос Воскресе!.. О. Иоанн сказал воспитанницам несколько поучительных слов; изъявление радости и восторга воспитанниц, несмотря на их сдержанность, было глубоко и трогательно. С теми из воспитанниц, которых о. Иоанн лично благословил, он был в высшей степени нежен, прося передать его любовь всем остальным.

В этот день вечером о. Иоанн уехал из Киева в Курск. Публике не был известен день отъезда и, несмотря на то, на вокзале собралась масса народа провожать о. Иоанна. Публика соблюдала образцовый порядок. Когда о. Иоанн показался у выхода, все обнажили головы, прося благословения. Настроение публики, провожавшей о. Иоанна, можно охарактеризовать словом: благоговение. По обе стороны поезда стояли густые массы публики, треть которой составляли воспитанники учебных заведений и преимущественно студенты Академии и Университета. О. Иоанн, по просьбе публики, переходил то к одному, то к другому окну, благословляя провожающих. В проводах ничего не было шумного, все было тихо, но во всем было столько сердца, столько задушевности, столько простоты и величия, что несомненно – Киев пережил глубокие душевные минуты.

Но что же это за человек, который способен вызвать такие необыкновенные и единодушные проявления у множества людей? Что ищут люди, чего домогаются, когда, собираясь массами, благоговейно стоят, как в церкви, по целым часам, часто по целым ночам в ожидании увидеть его, услышать его голос, получить благословение?

Не толпа ищет о. Иоанна, но люди всякого звания, всякого образования и всех возрастов. Вы увидите здесь и образованного человека, и чернорабочего, профессора и студента; вы увидите взрослых и детей, господ и их прислугу; увидите скромных тружениц и падших женщин; увидите больных, истеричных испорченных и преступных людей. Вы встретите здесь различные религии, различные национальности. Всех приводит к о. Иоанну одно и то же чувство и несомненно – хорошее чувство. Оно заставляет людей, приехавших в каретах, выйти из экипажа и стать рядом с обыкновенным серым человеком; оно объединяет господ и их прислугу; оно побуждает истерических и капризных женщин оставить свои капризы и притворство; оно поднимают падшую женщину из грязи и делает ее человеком. Это Божья искра, это стремление к идеалу! Вот что влечет людей к о. Иоанну. В его присутствии у самого дурного, самого одичалого человека пробуждается совесть, а у всех неиспорченных людей освежаются и оживляются лучшие, идеальные стороны их характера. О Иоанн, столь чуткий и отзывчивый ко всем лучшим проявлениям человеческой природы, приходит в умиление от возвышенного настроения народных масс, обнаруживаемого в его присутствии. О, милые киевляне и киевлянки, о добрые киевляне! говорил он при виде высоких чувств у тысяч людей. И здесь то же, что по целой России, тот же дух, то же благочестие, говорил он. Часто он бывал глубоко тронут проявлениями сердечности и благоговения. Добрый русский народ, его любовь так и брызжет... есть ли в свете народ искреннее и добрее русского народа? – говорил он. Приведенные отзывы, высказанные таким тончайшим диагностом душевных движений, каким является о. Иоанн, имеют особое значение. Впрочем, и для обыкновенного человека вполне ясно, что массы, группирующиеся вокруг о. Иоанна, одушевлены лучшими, возвышенными стремлениями.

Поездка в Харьков, хотя и описана менее глубоким наблюдателем, однако очень интересна.

Поездка до Москвы, рассказывает Затонский, представляла обычную картину встреч, но не то стало твориться на ближайших к Харькову станциях, которые битком были набиты народом еще задолго до прихода поезда. Отец Иоанн выслушивал массу просьб, причем многие умоляли о посещении, чего, при всем желании, почтенный пастырь исполнить не мог, так как были взяты билеты прямого сообщения.

Между прочим, отец Иоанн был приглашен к одному из харьковских помещиков, П. Рыжову крестить ожидаемого младенца. Г. Рыжов встретил отца Иоанна еще в Курске и услышал от него замечательное известие. В минувшую ночь почтенный пастырь видел сон, будто у Рыжова родился сын, был крещен и назван Борисом. Сон этот впоследствии сбылся.

В Харькове на вокзале до того было многолюдно, что железнодорожная администрация вынуждена была, в виду охранения отца Иоанна от давки, отцепить его вагон и, переведя на запасный путь, прицепить к поезду, отходящему в Полтаву. На ближайшей от Харькова станции «Рыжово» вагон был отцеплен, и отец Иоанн, сопровождаемый несметной толпой народа, отправился в имение «Рыжовка», где для него был приготовлен в саду домик-особняк на все время его пребывания в Харькове.

В первые дни отцу Иоанну жилось в «Рыжовке» относительно тихо и спокойно, но что началось через два-три дня, описать невозможно. Надобно было самому быть свидетелем пребывания отца Иоанна в «Рыжовке», чтобы составить себе полное понятие о том, что там в эти дни творилось. Первым результатом его пребывания было то, что цветы и клумбы в саду имения были потоптаны и стерты с лица земли, красноречиво указывая на громадное стечение публики.

И вот, вместо отдыха, для отца Иоанна начались те же трудовые дни, какие он проводит, как мы видели, в Кронштадте и Петербурге... За время пребывания отца Иоанна в имении «Рыжовка» перебывало народу примерно до 100 тысяч человек. Бывали дни, когда под благословение его подходило по 7–8 тысяч человек в день. После первых двух дней, как мы говорили выше, «Рыжовка» очутилась буквально в осадном положении. Тысячи народа располагались лагерем около имения. Тут и чай пили, и закусывали, и спали; некоторые ожидали очереди по несколько суток. «Рыжовка» находится в 10 верстах от Харькова. Каждый поезд привозил туда не менее 500 человек, так что, как мы слышали от администрации дороги, на каждый поезд выдавалось билетов столько, сколько в другое время не продается и за два месяца. Благодаря необыкновенному скоплению пассажиров, к поезду прицеплялось по 10–12 добавочных вагонов. Для поддержания порядка был откомандирован усиленный наряд полицаи. И такой переполох произошел вследствие приезда обыкновенного, даже не столичного священника...

Еще задолго до приезда отца Иоанна весь город говорил о нем. «Он спас мою жену», можно было услышать от одного. Она уже умерла, все доктора отказались лечить ее. Я послал ему телеграмму. «Молитесь, буду и я молиться», отвечал он. И вдруг в ее болезни произошел неожиданный перелом, поразивший врачей, и она теперь совершенно здорова. «Он спас моего сына», говорил другой.

Таких рассказов сотни ходило по городу. И вот, когда отец Иоанн приехал, он буквально был осажден просьбами посетить тот или другой дом, где в то время находились больные. Много трогательных сцен, по словам «Южного Края», можно было встретить в каждом из домов, посещавшихся почтенным пастырем. Едва успеет он куда-либо приехать, на улице сейчас вырастает толпа. Многие просят у хозяев позволения войти, и если такое позволение получается, – комнаты быстро наполняются народом. Входит отец Иоанн. Присутствующие окружают его, теснятся, целуют его руки, благоговейно подходят под благословение. Родители с трогательным доверием протягивают к нему своих маленьких детей; многие приводят больных и увечных, чтобы он возложил на них руки. И сколько умиления, сколько ожидания чего-то необычного сквозит во всех этих устремленных на него взорах!

Вот молодая девушка из интеллигентных. С каким нетерпением она ждала отца Иоанна, но, теснимая толпою, она очутилась позади всех и со слезами смотрит на доброго пастыря. Но вот о. Иоанн замечает ее и подходит к ней. В слезах опускается она на колени перед кротким служителем алтаря и прижимает к губам край его одежды. Отец Иоанн поднимает ее, благословляет, целует в лоб, и она удаляется счастливая, умиленная, радостная.

– Батюшка! – раздается возле отца Иоанна возглас какой-то женщины с ребенком на руках: благословите! – Больной.

Отец Иоанн гладит по головке бледное, исхудалое дитя, потом наливает из своего стакана на блюдечко чай.

– На, на, говорит он, поднося блюдце ко рту ребенка: – выпей-ка, выпей!

И ребенок послушно пьет чай из рук незнакомого ему человека.

– Ничего, – благословляя, говорит отец Иоанн, – даст Бог, будет здоров.

В таких приблизительно выражениях корреспондент «Южного Края» описывает пребывание досточтимого пастыря в чьем-либо доме.

«Если бы о. Иоанн решился удовлетворить всех тех харьковских жителей, добавляет он, которые хотели принять его у себя и помолиться с ним в своем доме, пришлось бы прожить ему у нас не полторы-две недели, а несколько месяцев».

15-го июля, по настоянию харьковского архиепископа Амвросия, отец Иоанн служил литургию в городском соборе в первый и единственный раз, вследствие больших затруднений от чрезмерного скопления публики. Совершал он литургию в сослужении всего городского духовенства, и «это была беда, а не служба», как выражается один из очевидцев. Толпа напирала и едва не врывалась, подталкиваемая задними рядами в алтарь. Певчие пели в алтаре, в алтаре же перед царскими вратами делались все выходы. Железные решетки в соборе оказались поломанными натиском толпы. С трудом отец Иоанн выбрался из собора в одном подряснике и без шляпы.

Стечение народа вокруг собора было необычайное. Вся площадь и прилегающие к ней улицы сплошь переполнены были народом. Никакие полицейские меры не могли водворить порядка. При таких условиях понятно почему, при всем своем желании, отец Иоанн не мог принять приглашений от некоторых настоятелей церквей и старост совершить богослужение в котором-нибудь из городских храмов.

По окончании божественной литургии отец Иоанн посетил редакцию «Южного Края» и оттуда с балкона благословил собравшийся на Николаевской площади народ. Вследствие упомянутой невозможности совершать молебствия в церквах, отец Иоанн, не желая обидеть харьковцев, решился, по предложению преосвященного Амвросия, отслужить 20 июля молебен на соборной площади.

Небывалое зрелище представляла собою в этот день соборная площадь, а также соседние улицы и переулки. Народ теснился так, что, по общепринятому выражению, яблоку некуда было упасть. Все крыши домов усеяны были желающими увидеть всеми обожаемого кронштадтского пастыря. Картина вышла поразительная, напоминающая далекие временна первых веков христианства, когда молитвы нередко совершались под открытым небом. В этот день, по уверению очевидцев, на молебствии присутствовало более 60 тысяч человек. Энтузиазм народа возрос до последней степени, так что, после провозглашения многолетия Государю Императору и всему Царствующему Дому, толпа не выдержала и крикнула «ура». Корреспондент «Южного Края» так описывает на другой день скопление народа 20 июля:

«Без преувеличения можно сказать, что стечение народа вчера было такое же, какое обыкновенно бывает во время церемонии перенесения чудотворного образа Озеренской Божией Матери, с тою только разницею, что в церемонии этой участвуют масса пришлых богомольцев, вчера же молящиеся принадлежали почти исключительно к местному населению».

Еще более плодоносным и грандиозным было путешествие по Волге в 1894 г. Крайними пунктами этого путешествия были: в верховьях царственной реки г. Углич, а в низовьях – г. Царицын. Таким образом было совершено путешествие почти по всему протяжению Волги.

Не будет преувеличением сказать, что это путешествие о. Иоанна было злобою дня на всем Поволжье и во все время, пока оно продолжалось. Все Поволжье подвиглось одним насущным интересом, ради которого обычная заурядная жизнь отошла на задний план. Много толков во всех слоях населения вызвало это крупное, небывалое событие и оставило после себя всюду глубокий след.

Мы считаем, конечно, излишним перепечатывать подробно описание путешествия. Возьмем только, отчасти из хранилища нашей собственной памяти, отчасти у других несколько картинок этого путешествия.

29 июня о. Иоанн прибыл в Саратов. В день прибытия в Саратов народ с утра уже двинулся к пароходным пристаням и толпился около архиерейского дома. В 5 часов вечера раздался привальный свисток «Отважного». Лишь только пароход подошел к пристани, о. Иоанн, стоя у борта верхней палубы, приветствовал г. губернатора князя Б. Б. Мещерского и всех встречавших: «Здравствуйте, ваше сиятельство! С праздником вас! Я к вам в гости приехал! Здравствуйте, православные! Здравствуйте сестры-монахини!» – «Милости просим» – отвечал на эти приветствия г. начальник губернии, а несколько человек из публики стали махать шляпами и платками. Когда поданы были сходни, на пароход вошли именитые лица города и, поднявшись на рубку, подходили под благословение к о. Иоанну, который целовал встречавших представителей города, и, на приглашение их посетить Саратов, тотчас же отвечал своим полным согласием.

«Толпа зашевелилась, задрожала; более благоразумные люди отошли к стенкам и перилам. Еще минута, две спокойных, и трудно описать, что произошло. Какой-то стихийный поток, неистовые крики полицейских: «дайте дорогу, пустите!» – смешивающиеся с плачем и истеричными возгласами: «батюшка, благослови», вопли женщин и детей, которых чуть не задавили...

«Чистую» публику, стихийно бросившуюся за ними, тесня и давя друг друга, еле удалось остановить. Внизу, на берегу надежная цепь полицейских предохранила о. Иоанна и его свиту от давки. Он был быстро посажен в карету, которая, с несколькими верховыми впереди, умчалась по направлению к архиерейскому дому».

О степени энтузиазма, с каким встречал народ о. Иоанна, можно судить например, по тому, что одна женщина, не дождавшись ещё совершенной остановки парохода, с берега прямо в одежде бросилась в воду, чтобы обратить на себя внимание и увидеть батюшку.

После радушного и сердечного приёма у преосвященнейшего Николая, епископа Саратовского и Царицынского, о. Иоанн вместе с владыкой выходил на балкон к народу, стоявшему густой толпой во дворе архиерейского дома и томимому ожиданием получить его благословение, а затем отправился в домовую крестовую церковь, где при огромном числе молящихся была совершена вечерня.

Некоторые из народа провели всю ночь во дворе архиерейского дома, потому что о. Иоанн остался ночевать в покоях его преосвященства. Следующий день пребывания о. Иоанна в Саратове «Саратовский Лист.» описывает так:

«30 июня, в 6.30 часов раздался благовест к утрене в кафедральном соборе. Вскоре со двора архиерейского дома выехала карета с преосвященным Николаем и о. Иоанном. Народ окружил карету такой толпой, что лошади могли идти только шагом.

Около собора стояла такая плотная масса, что не было никакой возможности пробраться с переднего входа, и преосвященному Николаю вместе с о. Иоанном с трудом удалось пройти в нижнее помещение собора, откуда они внутренним ходом поднялись наверх. В церковь стали пускать народ только тогда, когда уже началась заутреня. Толпа двигалась все ближе к алтарю, желая увидеть о. Иоанна. Многие влезали даже на перила около клиросов. Снаружи вся площадь была заполнена народом. Нижняя часть колокольни, крыши над боковыми входными дверями, ограда бульвара – все было покрыто людьми.

«Литургию совершал о. Иоанн; после нее начался молебен. Последний, вероятно, предполагали служить на площади, но когда вынесли иконы на паперть, то увидели, что собор окружала такая масса, что нести иконы далее было нельзя. Пришлось молебен служить у входа. Народ стеною двинулся к паперти. Послышались крики... По окончании молебна о. Иоанн благословил всех крестом, и процессия снова двинулась в храм. По окончании обедни, карета с о. Иоанном с трудом проследовала через массы народа, несмотря на то, что впереди ехало 6 конных стражников. Народ снова собрался около архиерейского дома, на балкон которого вышли скоро преосвященный с о. Иоанном; последний благословил народ и благодарил за оказываемый ему приём.

После окончания литургии и молебна, о. Иоанн отбыл в квартиру г. начальника губернии, а затем, по просьбе городского головы, заехал в помещение управы и думы, куда приглашены были гласные с семействами. Кроме гласных сюда прибыла масса народа, так что залы думы были наполнены вплотную. По Московской и Полицейской улицам приостановилось движение. При входе в помещение думы о. Иоанн громким голосом приветствовал гласных: «Мир вам, почтенные гласные! Здравствуйте, добрые люди!» Сюда же прибыл и преосвященный Николай, сейчас же отслужен был молебен при пении певчих Александровского училища. После молебна с водосвятием все присутствующие подходили ко кресту и о. Иоанн благословлял всех, а преосвященный кропил св. водою. Затем о. Иоанн и владыка вышли на балкон и первый окропил всю толпу, стоявшую внизу. Толпа крестилась и просила благословения; многие кричали: «спасибо, родной! живи многие лета!..»

Певчие запели «Многая лета» и под их пение о. Иоанн отбыл в дом г. Деханова, затем к городскому голове и в «Дом Трудолюбия». Везде, конечно, посещение о. Иоанна являлось выдающимся событием, везде массы народа встречали и провожали дорогого гостя. Проводы в Саратове по степени энтузиазма провожавших, по своей грандиозности и при всем этом по замечательному порядку выделяются из ряда других подобных случаев, какие нам приходилось видеть до сих пор.

К назначенному для отъезда о. Иоанна времени к «Самолетской» пристани собраны были в помощь полиции войска, которые образовали по ту и другую сторону проезда на набережной цепь. Вместе с о. Иоанном на пристань прибыли сам преосвященный епископ Николай, г. начальник губернии и прочие власти. Владыка и г. начальник губернии вошли на пароход, и здесь сердечно простились с о. Иоанном, который очень благодарил их за радушный приём. На пристани все стояли с непокрытыми головами, а когда, в 3 часа дня, пароход тронулся, духовенство во главе с архипастырем трижды пропело многолетие в честь отъезжавшего гостя. Впечатление от этих торжественных проводов получилось самое трогательное. Плакали не только прощавшиеся с батюшкой, но и сопровождавшие его не могли удерживать слез.

В воскресенье, 3-го июля, утром, пароход «Отважный» остановился у пристани села Алексеевки, Хвалынского уезда, Саратовской губернии.

Весть о приезде о. Иоанна Кронштадтского быстро пронеслась по селу, наполняя неподдельною радостью сердца обитателей его. Многие плакали и со слезами на глазах громко взывали: «Господи, откуда это нам, за что Ты посылаешь нам грешным такую благодать?» Всюду заговорили про великого гостя, многие пришли к своему батюшке посоветоваться, как бы лучше встретить его. Действительно, было над чем подумать. Церковь по случаю ремонта ее внутри вся была загромождена подмостками в несколько ярусов. Общим мнением было положено подмостки разобрать и все привести в должный порядок. Нисколько не мешкая, было приступлено к работе. Все до того усердно работали, что к 10 часам, сверх ожидания, все было убрано и храм как бы обновился, все в нем приняло вид благоприличия и благопристойности..

На следующий день, рано утром, в 4-м часу еще, народ стал собираться к храму и здесь располагался в две линии по тому направлению, откуда должен был проехать о. Иоанн. В массе сошедшегося народа заметно было немало раскольников, пришедших посмотреть того, про кого слышали много, по их мнению, невероятного. Священник с представителями общества с. Алексеевки отправился на пароходную пристань, отстоящую от села почти в двух верстах. В 6-м часу приехал с пароходной пристани нарочный и велел звонить к утрени, сказав, что о. Иоанн Кронштадтский приехал. Когда раздался первый благовест большого колокола, то невольно дрогнули сердца всех присутствующих и, набожно крестясь, все с сияющей на лицах радостью говорили: «Слава Богу, приехал о. Иоанн Кронштадтский». Пошло движение в народе: каждый, толкая и тесня другого, старался занять место повиднее и повыгоднее; каждому хотелось стать поближе к дороге, чтобы лучше рассмотреть о. Иоанна. Но вот по дороге показался передовой (верховой жандарм), а за ним и тройка... Заколыхалась масса народа, как бы гул прошел по ней с одного края до другого, и пронеслось: «едет, едет»!! Затем наступила мёртвая тишина... Все как бы замерли, опасаясь, как бы не проглядеть дорогого гостя. Стоявшие впереди, встретив о Иоанна, не хотели оставаться на месте, но устремились за ним. Чем ближе приближался о. Иоанн к церкви, тем более росла толпа сзади него. Никому не хотелось отстать; почтенные старички и старушки позабыли про свою дряхлую старость и тут же в толпе среди своих сынов и внуков бежали, не отставая от них.

Когда поезд остановился, густой толпой окружили крестьяне о. Иоанна и, не сводя с него глаз, с умоляющим видом просили у него благословения. Весело и бодро вышел он из экипажа и благословлял всех подходивших, с сияющим и радостным лицом вошел в храм и, помолившись здесь, ласково приветствовал словами: «Мир всем, дорогие мои братия и сестры!»

Благовест заменился трезвоном во вся. Когда народ, собравшись в церковь, успокоился, началось всенощное, которое совершал иеромонах, сопровождающий о. Иоанна. Пели певчие из прихожан. В начале богослужения отец Иоанн находился в алтаре, когда же запели стихиры на «Господи воззвах», он в епитрахили ярко красного цвета вышел на клирос и вместе с певчими пел. Невыразимо сильное впечатление на молящихся о. Иоанн произвел чтением пред царскими вратами канонов св. Троице и рядовых воскресных. Это было не простое чтение, а живое восторженное прославление Бога, соединенное с плачем о греховности человеческой природы. Во время чтения душа внимательного христианина приходила то в восторг и умиление, то падала под гнетом сознания своей греховности, то снова возбуждалась и восторгалась, то опять поверглась в слезный плач о своих грехах... И такое возбужденное состояние молящихся продолжалось во все богослужение. Вслед за утреней началась литургия, которая была отслужена соборно о. Иоанном в сослужении местного священника А. Феофорова, иеромонаха Геннадия и диакона В. Казанского, приехавшего из соседнего села Апалихи.

Священный восторг и умиление при совершении литургии незаметно от о. Иоанна переходили и на молящихся, так что все они, горе имея сердца, едиными устами и единим сердцем со дерзновением славили Бога. После литургии о. Иоанн с крестом в руках вышел к народу и, подпуская ко кресту, сказал присутствовавшим краткое, но сильное и убедительное наставление.

«С праздником светлого Христова Воскресения поздравляю вас, братия и сестры, так начал свою речь о. Иоанн. Светлая радость заметно играет на ваших лицах. Я желаю и молю Бога, чтобы радость ваша была чиста и свята. Я радуюсь, что вы радуетесь. Радуюсь и вместе скорблю... Скорблю о нашей братии отпадшей, о так называемых старообрядцах, которых в вашем селе, как я слышал, очень много. К ним мое слово, слово истины и любви»... В дальнейшем наставлении о. Иоанн выяснил, что вне Церкви православной нет спасения, что отчуждение от нее не останется безнаказанным, что противление ее пастырям неминуемо влечет за собою вечную погибель, подобно тому, как в Ветхом завете погибли противники Моисея, Божия посланника. В заключение о. Иоанн обратился к глаголемым старообрядцам со слезным воззванием, чтобы они оставили свое пагубное упорство, не ходили бы, как овцы без пастыря, но смело и безбоязненно следовали голосу законных церковных пастырей, которые приведут их в жизнь вечную.

После этого, передав крест иеромонаху, о. Иоанн вошел в алтарь и здесь, стоя на коленях пред престолом, положив на него руки, долго молча молился. Когда, окончив эту молитву, он вышел из алтаря, ему был представлен местный волостной старшина, руководитель старообрядцев беспоповцев, человек развитой и рассудительный. Батюшка спросил его, почему он пребывает в расколе? Разве потому, что родители благословили на это? На утвердительный ответ старшины о. Иоанн сказал, что в настоящем случае и родительским внушениям нельзя следовать, причем напомнил своему собеседнику, что Спаситель, заповедавший самоотверженную любовь ко всем людям, не только к родителям, а даже ко врагам, в то же время говорит: аще кто грядет ко Мне и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестер, еще же и душу свою, не может Мой быть ученик (Лк.14:26). На это старшина заметил, что все-таки трудно отстать от того, к чему человек привык с малых лет. «Конечно, нелегко, сказал на это о. Иоанн, потому что всякая привычка, как пьянство, табакокурение и проч. делается для человека второю природою, но при усилиях и при содействии Божием возможно и необходимо преодолеть всякую душевредную привычку». С отеческою нежностью именем Божиим убеждал о. Иоанн своего собеседника, как родного сына, одуматься, оставить свое гибельное заблуждение и перейти в спасительное лоно православной Церкви. Видимо тронутый искренностью и сердечностью этой речи, собеседник тут же выразил свое согласие последовать советам о. Иоанна, сказав: «я очень рад, что вижу вас, батюшка», и по обычаю православных принял от него благословение и просил его молитв.

Вдохновенные слова высокочтимого пастыря, очевидная их благоплодная действенность и вообще необычайность случая не могли не произвести на присутствовавших самого сильного впечатления. Так как в числе слушателей находились раскольники разных толков, то, конечно, нельзя было вдаваться в разбор каких-либо отличительных частностей того или другого толка, чтобы речь была для всех одинаково убедительна. То же, что было предметом краткого собеседования о. Иоанна, т. е. пребывания в расколе по примеру и благословению родительскому, есть довод, разделяемый и обыкновенно приводящей в свою пользу почти всеми раскольниками. Показать ясно и без многословия всю неосновательность этого довода, значит пошатнуть один из коренных устоев раскола. Быстрое же и очевидное признание правоты убеждений о. Иоанна со стороны лица, пользующегося по своему служебному положению и по своим личным достоинствам особенным авторитетом и уважением в глазах раскольников, несомненно еще более усилило впечатление от слов высокочтимого пастыря.

Благословляя по пути всех подходивших, о. Иоанн из храма направился в дом местного священника, которому вручил 100 р. для передачи одной бедной многосемейной женщине, а отсюда, в сопровождении причта отбыл на пароходную пристань. Здесь уже многие ожидали его прибытия и на берегу, и на пароходной конторке, украшенной зеленью. Благословляя провожавших, о. Иоанн раздавал и крестики. В 1-м часу дня пароход отплыл, унося с собой о. Иоанна, стоявшего на верхней палубе. Оставшиеся на конторке, сообщает местный корреспондент, смотрели вслед за удаляющимся пароходом дотоле, пока он не скрылся на повороте. Мирно стал расходиться собравшийся народ, говоря: «Вот милость-то Божия! Кого Бог привел видеть-то!»

В Казань о. Иоанн приехал 6 июля. Еще накануне ожидаемого приезда «с 8 часов вечера Самолетская пристань на Волге начала переполняться громадною массою народа, которая росла все более и более. Весь путь от Казани до Устья всю ночь до утра был усеян пешеходами, экипажами; вагоны конно-железной дороги, отходя один вслед за другим, не могли вмещать желающих ехать. К рассвету не только Самолетская пристань, но и весь Приволжский берег был сплошь усеян народом, не спавшим всю ночь и с лихорадочным нетерпением направлявшим постоянно свой взор на низовую часть Волги»¹⁰.

«Отважный» причалил к пристани Казани, изображавшей собою одну лишь сплошную массу голов, колыхавшуюся волнами. Только что о. Иоанн сошел на пристань, как буквально был сбит с ног и стиснут громадной толпой. Стоявшие впереди, взявшись за руки, образовали две сплошные цепи со свободным проходом. По мере приближения о. Иоанна к приготовленным экипажам напор толпы однако становился все сильнее, так что уже не было возможности сдержать ее. Сдавленный со всех сторон о. Иоанн медленно двигался вперед, не отказывая однако никому в благословении. Между прочим, он с особенным радостным чувством благословил и расцеловал одного ребенка, родители которого, поднося его к о. Иоанну, заявили ему, что этот ребенок спасен от явной смерти заочными молитвами уважаемого пастыря». С необыкновенными усилиями о. Иоанн был извлечен, наконец, из тысячной толпы и буквально «внесен» в коляску, куда рядом с ним сел городской голова. Лишь только коляска, конвоируемая верховыми полицейскими стражниками, тронулась, за нею кинулась толпа в несколько сот человек. Некоторые, с явным риском бросались к подножке экипажа, схватывали и целовали руку о. Иоанна, прикасались к его одежде и затем подносили прикоснувшуюся руку к своим губам. Многие становились на колена, творя крестное знамение.

Иные бросали в коляску конверты. По всему пути от пристани до города и по всем улицам, по которым следовал экипаж о. Иоанна, народ низкими поклонами приветствовал дорогого гостя. Так как архиепископ Казанский, высокопреосвященнейший Владимир, находился в это время в загородном архиерейском доме, в 5 верстах от города, то о. Иоанн прежде всего и поехал туда, чтобы испросить благословение владыки на церковное служение в Казани. Архипастырь любезно принял о. Иоанна, благословил его служить в Благовещенском кафедральном соборе и после кратковременной беседы также любезно простился с ним, проводив его до экипажа. На обратном пути в собор о. Иоанн заезжал в женский монастырь и здесь прикладывался к чудотворной Казанской иконе Божией матери при пении сестрами обители тропаря. Пред иконой была им поставлена свеча, а нищим, стоявшим на паперти, он давал по 1 р. Быстро храм наполнился народом; собрались и все сестры обители с настоятельницею-игуменьей, которая поднесла о. Иоанну изящно исполненную копию с Казанской иконы Божией Матери.

На всех перекрестках улиц, по которым следовал экипаж о. Иоанна, стояли целые толпы. Тут оказалось такое стечение народа, что экипаж не мог подъехать, и стоило чрезвычайных усилий вырвать и вынести о. Иоанна, поднятого и увлекаемого толпой, которая бросилась вслед за умчавшимся экипажем. После молебна у г-жи X. о. Иоанн обедал у одного из самых уважаемых граждан Казани Черноярова. На этом обеде о. Иоанн между прочим сказал, по приблизительной передаче указанной нами брошюры, следующее: «В каждом человеке Богом насаждено религиозное чувство, которое по свойству своему должно выражаться во внешней форме, должно изливаться так или иначе наружу, – это неудержимое свойство каждого человека. Благодаря Господу, он (о. Иоанн) наделён божественным милосердием, выражающимся в особенности вызывать в народе это религиозное чувство, чем он бесконечно счастлив и за что он беспрестанно благодарит Бога». Во все время обеда, который продолжался более часа, не переставали подходить к батюшке для благословения и подводить к нему больных и детей. О. Иоанн всем преподавал соответствующее успокоение и всех благословлял. Во время обеда же было получено приглашение от преосвященного Анастасия. Поэтому, когда окончился обед, о. Иоанн, распростившись с гостеприимными хозяевами, немедленно отправился опять с городским головой в Спасский монастырь, где имеет местопребывание викарный преосвященный. Внимательно и любезно принятый владыкой, о. Иоанн беседовал с ним наедине около четверти часа. Конечно, и к архиерейскому помещению тотчас же нахлынула толпа народа. Отсюда о. Иоанн решил возвратиться на пароход. В почтовую коляску, запряженную четвериком и окруженную полицейским конвоем, сели рядом с о. Иоанном городской голова, спереди иеромонах и псаломщик, а на подножке с обнаженной головой, стоя, до самого Устья ехал г. полицеймейстер. Вся дорога до Устъя и все Устье сплошь были покрыты народом. По спуску пристани, у которой стоял «Отважный», были шпалерами расположены солдаты. Впрочем, несмотря на это, некоторые из публики успели подойти под благословение еще на берегу, а иные проникли даже на пароход. Замечательно, что один татарин был очень доволен, что ему удалось получить благословение о. Иоанна. На пароходе находились городские власти и некоторые представители от духовенства с о. ректором духовной семинарии. «О. Иоанн, несмотря на утомление, остался чрезвычайно доволен своим посещением Казани, горячо благодарил городского голову, благословил его образом, призывая благодать Божию на дальнейшее управление его «просвещённым, столь значительным и благочестивым городом», коему пожелал «истинного счастья и божественного покрова».

После обычного третьего свистка «Отважный», приблизительно часу в 6-м, тронулся вверх по Волге, сопровождаемый казенным пароходом «Свияга» с городским головой и несколькими пассажирами. Тысячи людей, сплошь усеявших берег Устья, пароходные пристани, разные судна и лодки, с обнаженными головами и низкими поклонами, молча, провожали отходящий пароход, на верхней палубе которого, творя молитву, стоял дорогой путешественник. «Пристань, усеянная народом, уже почти исчезала из вида, а о. Иоанн, ярко озаренный красными лучами заходящего за высокие волжские горы солнца, стоял вдохновенный на палубе, высоко подняв левую руку со своей соломенной шляпой, а правой совершая крестное знамение»...

1894 года, кажется 4 июля, о. Иоанн был в моем родном городе. Слух о том, что о. Иоанн приедет к ночи в Симбирск, распространился в городе, около 4 – 5 часов вечера. Почти тотчас началось паломничество: шли поодиночке, кучками, целыми толпами. К 6 часам подгорье было загружено народом. Часов в 7 получили известие, что о. Иоанн приедет часам к 12, но народ не расходился, а прибывал. В 12 часов показался «Отважный» вместе с Симбирским пароходом «Энергичный», на котором Симбирская знать встречала о. Иоанна. Народ встретил пароход с огромным энтузиазмом. Подгорье напоминало... пасхальную ночь: загорелись костры, народ возбужденный и радостный готов был целоваться с первым встречным. Когда пароход пристал к пристани, толпа странно смолкла: ждали; можно было слышать биение собственного сердца..

Тихо.. тихо. О. Иоанн не захотел выйти с парохода и, приветствовав собравшихся, заявил, что будет служить обедню завтра, благословил народ и ушел в свои каюты. Народ стал расходиться по домам, но многие остались ночевать...

Что эта была за ночь! Мне она памятна и доселе. Народ расположился на ночлег на берегу. Число костров увеличилось. Многие улеглись спать, но многие решились бодрствовать всю ночь. Им казалось, что в канун такого светлого дня нельзя спать. И оригинально-свято было это «всенощное бдение». Кто-то тихонько запел «Святый Боже»... Около певца собрались добровольцы, целый хор. Пели тихо, тихо, точно боясь разогнать очарование молчаливой ночи. После «Трисвятого» запели «Достойно», и начали какие-то тягучие мелодические канты. Одна группа расположилась так, чтобы видеть отъехавший от пристани пароход и без слов смотрела, – если можно так сказать, молитвенно на светлую точку в каюте батюшки.

Огонек погас, но группа смотрела... Темно, но все еще чудилось, что оттуда светит, не верилось, что там, где о. Иоанн, может быть темно. Было около 3-х часов, когда я, утомившийся за день, забылся. И перед сном все время доносилось до меня тихое пение.

В 6 часов толпа была уже на ногах. О. Иоанн вышел из своей каюты и стал спускаться по мостику. Народ двинулся туда. Плакали, хватались за его рясу. Какая-то мать поднесла ребенка, лет двух. О. Иоанн быстро схватил его на руки, благословил, поцеловал и отдал назад. Меня охватило движение толпы. Я вместе с ней бросился туда же, хотя, как я уже говорил публично, в это время я стоял дальше чем на распутьях веры и неверия: вера была глубоко подорвана, почти вытравлена систематическим чтением в направлении отрицательном.

И вот я увидел его, окружённого народом. Глаза людей смотрели на него, и в них были видны радость, восторг и умиление. Слезы лились у многих. Что это было? Будто нашли они что-то знакомое, родное, но до сих пор затаенное на дне души каждого; не в себе нашли, в другом, но это все равно. Почувствовали они, что может быть человек прекрасен, и есть такой человек, и вот он стоить перед ними. И все, что было в каждом прекрасного, все это поднялось у них, и они облили свой идеал слезами восторга и радости.

О. Иоанн стал говорить. «Утверждают, будто не повторяются в церкви нашей теперь евангельские сцены. Нет, это несомненно была евангельская сцена. Он говорит искренно в просто о том, что рад видеть нас, что желает нам всего лучшего и счастлив, видя, что мы веруем в Бога и Христа Его. Народ замер. Глаза блестели от слез добрых, блаженных, счастливых. Если бы напряженность веры и святой радости взвесились на весах Божией правды, я думаю – этот момент был бы показателем великой веры нашего города. Если бы в ту минуту о. Иоанн сказал этим людям, чтобы они оставили все и пошли за ним, я убеждён, многие бы пошли за ним. Таких слов не было сказано, но ясно, что прикоснувшись краем, только краем к святому и правдивому, эти люди стали оживать. И вот тогда-то и я ожил. Этот взгляд, эта речь, этот народ слушающий были для меня главным доводом в пользу Бога и христианства, в пользу жизни вообще и жизни в церкви. «Пришел служитель Христов, обвеянный правдой Божией, и в людях заговорил прекрасный и благой дух Христов и неведующим открылся Бог».

Случайно или нет, сказать не смею, меня коснулись руки о. Иоанна, и я услышал его голос: «бедный». А не ручаюсь даже, ко мне ли относились эти слова, да это и не было важно. Прикосновение о. Иоанна говорило то же. В нем были и жалость, и успокоение.

Толпа оттиснула меня в сторону. В тумане я не видел, что было дальше. А когда я очнулся; о. Иоанна уже не было... Не было «тумана», сияло яркое солнце.

Да «души святые среди шумного мира, как чудные келии, озарены любовью, полны мольбой, тайной и святостью, и светят нам». (Апокриф).

Весть о том, что о. Иоанн будет служить в кафедральном соборе, быстро облетела город. С раннего утра, 5-го июля, народ массами начал собираться на соборную площадь. Описать, что делалось в народе, невозможно! Такие моменты не описывают, а чувствуют, говорит об этом тот же корреспондент.

В 7 часу за о. Иоанном приехал сам г. губернатор. Батюшка уже на пристани был с народом. Утреню и вслед за нею литургию, конечно, при огромном стечении народа, он совершил в соборе в сослужении 10 священников, а по окончании литургии – молебствие на особо устроенном помосте среди площади. Выход на площадь снова напомнил что-то библейское, это было умилительное, чудное зрелище: бедные и больные бросились к ногам отца Иоанна, матери со слезами умиления поднимали на руках своих детей, дети простирали к нему руки, все взывали к избраннику Божию о помощи и утешении. Отец Иоанн, видимо, сильно возбужденный и как бы приподнятый над уровнем обычного состояния духа после высочайших моментов живого, сердечного общения с Богом через умиленную молитву, исполненный Духа Святого от теснейшего общения с Ним, в таинстве искренно совершенной им евхаристии (причащение), предстоял народу в величии бесхитростной прямоты веры, в неотразимой обаятельности небесной чистоты и в могуществе всепобеждающей силы Божественной любви. Это был момент, наиболее ясно и наглядно показывавший, в чем кроется сущность и сила неотразимого обаяния сего молитвенника церкви Христовой, и почему так естественным является повсеместное, не иначе, как восторженно-умиленное всенародное преклонение пред этой могучей христиански-нравственной силой.

Этот момент достоин того, чтобы на нем остановиться, хотя, надо заметить, слово человеческое здесь является бессильным. Отойдя от алтаря Господня, где отец Иоанн только что пребывал в личном, живом, посредством церковных форм, общении с Верховным Личным Существом, он казался явившимся из страны света и правды, милости, любви и добра. Глядя на истинного Божия служителя в этот момент, всякий беспристрастный человек видел, что это был, по сравнению с обыкновенными людьми, просто «истинный человек, посланный Богом в мир грешных и скорбных людей, весь прозрачный в детской чистоте, доверчивый, благожелательный, любвеобильный, но сильный и твердый в своей чистоте. На нем был отпечаток того Личного Духа, Который с кроткою любовью, но вместе и властным спокойствием свободно взирал через него на мятущуюся в грехах и скорбях, в земных заботах и вожделениях толпу людей. Людей, удрученных бременем самоохотных стремлений, склоняющихся пред обилием духовного света и величием нравственной силы и ищущих, лишь как милости, прощения и освежения, утешения и подкрепления. Пред народом стоял живой, от людей взятый и ограниченный, как и всякий человек, но более других очищенный искренним покаянием, искреннею верою, искренним принятием от церкви таинства и молитвы при чистоте жизни, образ Того, Кто сотворил по Своему образу и всякого человека. Казалось, этот человек указанными очистительными средствами как бы стряхнул с себя пыль земного и плотского мудрования и, поправ гибельное лукавство безрассудных сомнений, выступал пред всеми с расширенным умом, сердцем и волею. Он ввел указанными средствами в свой духовный мир новое положительное и светлое содержание, сделавшее его человеком в лучшем, преимущественном пред многими другими, смысле этого слова, более отображающем в себе Бога, избранным сосудом Его благодати и силы. И в то же время, сколько в нем было глубокого смирения, доброты и милосердия ко всем! «Здравствуйте, братья и сестры!» говорил он; «Здравствуйте, отцы, матери и дети, здравствуйте, друзья!» Вы, как бы слышалось в этих обращениях, те же образы Того же Общего нашего Отца, Личного, Свободного Бога. Да, эти ласковые слова «отцы, матери, братья, сестры и дети» прозвучали в совести многих и многих людей, как бесподобный по кротости, но могучий глубокий призыв к братству и родству в Боге любви, чистоты и правды, как упрека царствующему в мире внутренне разъединяющему людей греху и рабству страстям, лишившему самые эти слова в устах людей истинного их содержания, оставив лишь форму. Когда отец Иоанн говорил это народу, в его огненных, но отеческих добрых глазах и в каждом его движении сквозил пронизывающий душу свет «сноп лучей», по выражению ο. П. из Кронштадта. Этот взор не всякий мог выдерживать, а равнодушным оставаться не мог никто. Слезы и крики народа христианского и не христианского служили тому доказательством. Отец Иоанн торопливо, но отечески-нежно ласкал и как бы принимал к своей чистой душе эти многочисленные образы Божии, своих «братьев и сестер», всем от полноты души благожелал, всех благословлял, бедным отдавал то, что ему приносили на молитву и поминовение. Это была картина истинного христианства, созданная не вновь и, не впервые совершающаяся пред глазами людей, а уже в миллионный раз воспроизводимая воочию мира от начала христианства чистыми душами искренно живших и живущих в Боге людей.

Затем, по приглашению г. губернатора, был совершен молебен в его доме. В это время перед домом собрались тысячи народа, жаждавшего получить благословение о. Иоанна. Выйдя на балкон губернаторского дома, батюшка благодарил Симбирцев за радушный приём и благословил народ теплым, теплым благословением... Все смолкло и как бы застыло...

Здесь я второй раз видел о. Иоанна лицом к лицу. Меня поразило полное отсутствие какой-нибудь приподнятости, искусственности в о. Иоанне. Это было лицо, полное простоты, отцовской ласковости. Помню, что когда я отходил от балкона со своим товарищем, я сказал ему: «он совершенно прост; даже эти десятки тысяч не могут заставить его хоть на вершок подняться на ходули, а это значит, что он велик». И я ушел, унеся великий образ навсегда.

О. Иоанн был в семинарии, обедал у городского головы. Всюду к нему приводили, а иногда и приносили больных. Я здесь видел веру, двигающую горы... Говорили и о случаях исцелений. Я не справлялся даже об этих исцелениях: для меня наибольшим чудом был о. Иоанн сам по себе; за внутренней работой сознания и совести мне некогда было следить за внешними событиями.

Посетив женский монастырь и о. настоятеля собора, о. Иоанн отбыл на пристань. Провожал его весь «властный и убогий» город. Батюшка раздавал в благословение крестики.

Поднявшись выше города версты на две на три, пароход остановился против лагеря кадетского корпуса. Здесь на берегу выстроились кадеты. О. Иоанн высадился в лодку и подъехал к берегу. Он благословил всех кадетов. Они пропели многолетие и «Спаси Господи». Потом о. Иоанн возвратился на пароход.

Светлый день кончился... И для многих это был первый день после долгой ночи...«Ночь окончилась, начинался день» (Ап. Пав.).

Глубокое впечатление оставляли после себя все посещения о. Иоанном тех или других городов. Лучше всего об этом говорят следующие строки саратовского наблюдателя («Сарат. Листок» 1 июля 1894 г № 138).

«Самое крупное событие текущей недели (да и одной ли только недели?) пишет он, бесспорно, заключается в приезде к нам о. Иоанна Кронштадтского.

В наши дни, когда в суете житейской и в погоне за материальными благами и удовольствиями, нередко забываются высшие потребности души и сердца, отрадно видеть и знать, что эти потребности не исчезли, что они таятся в глубине многих из нас, не говоря уже о нашем простом народе, в котором еще с силою евангельских времен бьется в сердцах вера и надежда.

Приезд к нам высокоуважаемого пастыря, своею христианскою жизнью и деятельностью заслужившего любовь и уважение всей России, воочию показал всем и каждому, как глубока еще в русском народе вера, как богат он живым религиозным чувством и тою отзывчивостью сердца, которая делает его восприимчивым к словам и делам евангельского завета. Стоило только появиться среди нас этому скромному кронштадтскому пастырю, как навстречу ему ринулись тысячи народа, без различия классов и положений.

Почему это? Что же и кого они встретили? Многочисленные портреты и изображения отца Иоанна дают о нем хотя и правдивое, но не совсем точное представление: на портретах не уловлена та бесконечная любовь, какая светится в глазах этого доброго пастыря, то доброе, даже веселое настроение, какое одухотворяет это кроткое лидо, с улыбкой снисхождения и беспредельной терпеливости. Мы видели о. Иоанна подающим благословение бесчисленной массе народа и наблюдали его за все время прохождения этого мятущегося, толпящегося и без всякого порядка лезущего народа. Взрослые, дети, здоровые и больные – все это обступало его, просило, даже требовало исключительного к себе внимания, и он, уставший и обессиленный (человек ведь он), с одинаковым терпением, ровно, спокойно и ласково относился ко всем и находил время и желание ободрить, шепнуть слово утешения, приласкать детей, потрепать по щеке, погладить по голове и отпустить каждого душевно успокоенным!

Бывши как-то в Кронштадте, я видел изо дня в день повторявшиеся сцены, происходящие всегда при громадных скоплениях народа. Описывать их нечего: все это давно знакомо каждому, кто только знает одно имя Иоанна Кронштадтского. В сущности, он мученик требовательной толпы, не знающей ни снисхождения, ни пощады: в своем экстазе и увлечении, толпа безжалостна и ненасытна. Его рвут на части; ему не дают ни минуты покоя: когда он спит, когда он ест, когда, наконец, остается с самим собою?

Быть принадлежностью толпы, жить для других, думать о них и за них, сострадать им, облегчать их нужды и удовлетворять их потребности, – словом, «положить душу свою за други своя» – это первая евангельская заповедь и большей ее нет и не было.

Когда я увидел эту огромную толпу в Кронштадте, окружавшую о. Иоанна, то спросил одного флотского доктора: чем объяснить эту силу нравственного влияния о. Иоанна? Интеллигентный житель Кронштадта ответил мне: неизреченною его любовью к ближним.

Это поистине так. А вот теперь он на Волге, – обратите внимание хотя бы на эту поездку. Говорят, что он поехал отдохнуть. Да разве это отдых?! Да разве ему дадут отдохнуть?..

Куда-бы он ни заехал, где бы он ни показался, – всюду и везде к нему устремляется толпа и теснит его, и треплет... В какой толпе нет страдальцев, недугующих и обремененных? Это собирается к нему не ликующая толпа, сытая благами душевными и материальными, а жаждущая душевного покоя, утоления печали и смягчения страданий. Среди многих, большинство именно такое, ищущее мира и облегчения, и вот оно стучится у порога о. Иоанна и, как видите, находит то, что ищет.

Да, надо иметь неистощимый запас доброты душевной, надо обладать, действительно, неизреченною любовью к ближним, чтобы избрать тот путь, каким шествует уважаемый кронштадтский пастырь.

Человек он, и притом простой человек. Не в этом ли и таится секрет его нравственной силы и обаяния? Недаром ведь, нищета духовная, т. е. незлобие, миролюбие, забвение своей личности и ее вожделений, возводится в евангельскую добродетель, какой без сомнения, в избытке и обладает о. Иоанн Ильич Сергиев.

Приезд его в Саратов внес во многие сердца великую радость и большое удовольствие: одно уже это есть большая заслуга. Давать другим успокоение, когда они в нем нуждаются, – разве это не выдающийся дар и не редкая способность?

Итак, многие саратовцы испытали праздник души и надолго он останется у них в памяти.