Взгляд Аввакума на учение и обряды Православной Церкви

Читая сочинения протопопа Аввакума, с трудом веришь, что все это писал человек, долгое время бывший священником православной русской церкви и тогда глубоко уважавший ее догматы и постановления, убежденный в ее святости, величии и превосходстве перед всеми другими христианскими церквями: такою адскою ненавистью к ней дышат эти сочинения, столько в них бесстыднейшей циничной брани, самого дерзкого богохульства! При всяком удобном и неудобном случае Аввакум изливает на представителей нашей церкви, и ее учение и обряды целые потоки брани, истощает весь свой обширный запас площадных слов. Чем же объяснить эту резкую перемену в отношении Аввакума к православной церкви, замену благоговейного уважения к ней безграничной ненавистью и отвращением? Изменением взгляда его на учение и обряды ее. Если Аввакуму, – православному протопопу, – Русская церковь представлялась сияющею чистотою своего учения и правильностью обряда, то Аввакум-раскольник видит ее зараженную множеством страшных ересей, водимою духом антихриста. Мысль об еретичестве Русской церкви, о господстве в ней антихриста проникает все воззрения Аввакума, лежит в основе его взгляда на учение и обряды этой церкви и придает ему фанатически-мрачный характер. Чтобы представить этот взгляд Аввакума законченным и цельным нужно выяснить под какими влияниями сложилась помянутая мысль. Это тем более необходимо, что без того некоторые суждения Аввакума об учении и обрядах православной церкви останутся непонятными. До «новшеств» патриарха Никона Аввакум был проникнут глубоким уважением к чистоте учения Русской церкви и правильности ее обрядов. В этом отношении Русская церковь, по его мнению, была единственною в мире. В «послании к некоему Иоанну» Аввакум пишет: «един бысть на земли православный царь остался, да и того, невнимающаго себе, западнии еретицы, яко облаци темнии, угасили христианское солнце, и свели в тьму многия прелести и погрузили, да не возникнет на первый свой истинный свет правды»¹. Вместе с тем Аввакум был убежден, что учение нашей церкви было выражено в старопечатных книгах точно и верно, что чин совершения таинств и обрядов изложен вполне правильно, без малейшей погрешности. В «послании к неизвестному лицу» он убеждает эту неизвестную личность: «держися книг Филаретовых и Иосифовых: тут правость чиста и неблазнена»². По изложенному в этих книгах веровали и служили такие великие святители Русской церкви, как Петр, Алексей и др. Какое еще большее знамение нужно было Аввакуму для доказательства святости и правильности старопечатных книг?! Будучи человеком совершенно необразованным, хотя и много начитанным, Аввакум не полагал различия между обрядом и догматом и первые считал так же неприкосновенными, как и последние. Вот почему он стоял за полное и строгое сохранение всего, что предали отцы. «Не прелагай предел, яже положиша отцы»³, было его правилом в этом отношении. Если сам Аввакум и был справщиком⁴, то он действовал отнюдь не вопреки своему правилу, ибо он правил русские богослужебные книги своего времени по старинным русским же. Он не мог только допустить, чтобы чистота русского православия проверялась каким-нибудь другим православием, потому что, по его мнению, первое было единственно-истинным во всем мире. А такая именно проверка чистоты нашего православия греческим и началась при патриархе Никоне. Так, по крайней мере, казалось Аввакуму. Для людей, подобных этому последнему, дело патриарха Никона не могло не казаться весьма соблазнительным. Припомним, что авторитет греков, как хранителей истинного православия и наших наставников в нем, пошатнулся на Руси еще в XIV в. и окончательно пал после флорентийской унии, когда греки, по мнению русских, «утратили свет православия и погрузились во тьму латинства».⁵ Арсений Суханов, наблюдая во время поездки в Грецию практику церкви греческой, действительно пострадавшую во время господства турок, привез в Россию не совсем лестный для греков отзыв о их православии. Аввакум в своей челобитной Алексею Михайловичу прямо указывает на свидетельство Суханова о порче православия у греков. «А о греческих властях и вере их нынешней, писал он, сам ты прежде посылал испытовать у них догматов Арсения Суханова, и ведаешь, что у них изсяче благочестие по пророчеству святых: царя Константина и Селивестра попы и ангела Божия, явльшася тогда Филофию цареградскому патриарху, и сказа о том»,⁶ а на соборе 1666 г. Аввакум на укоризну патриархов, что он по упрямству не принимает троеперстия, которое употребляют Палестина, и Сербы, и Албансы, и Волохи, и Римляне, и Ляхи, с нескрываемой иронией отвечал: «Вселенстии учителие! Рим давно упал и лежит невсклонно; и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша христиан. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Махмета, – да и дивить на вас нельзя: немощи есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, Божиею благодатию, самодержство! До Никона у нас православие было чисто и непорочно».⁷ При таком взгляде на состояние православия у греков, весьма естественно, что Аввакум и его кружок отнеслись к исправлению наших книг по греческим крайне подозрительно. Эта подозрительность осложнилась еще тем обстоятельством, что справщиками при патриархе Никоне были поставлены киевские ученые, сильно не по душе приходившиеся московским книжникам, с одной стороны за свое пренебрежительное отношение к этим последним, с другой – как люди, прибывшие из страны, где господствовала уния. Неронов ставил на вид патриарху Никону. «Мы прежде сего у тебя же слыхали, что многожды ты говаривал нам: «гречане-де и малые России потеряли веру, и крепости и добрых нравов нет у них... постоянства у них не обьявилося и благочестия ни мало».⁸ А Аввакум прямо называет киевских ученых «выблядками римского костела».⁹ Очевидно, что все эти обстоятельства должны были настроить Аввакума и его кружок очень недружелюбно и недоверчиво по отношению к делу исправления наших богослужебных книг; внутренне они были совершенно подготовлены к тому, чтобы ожидать от этого исправления искажения и порчи православия; быть может, что они даже желали этого. Начались исправления. При своем невежественном понимании сущности христианства, при враждебном настроении к справщикам, Аввакум взглянул на поправки в наших богослужебных книгах, как на страшные ереси, появление которых неразвитое христианское сознание всегда приписывало действию сатаны и антихриста. В данном случае укреплению такого взгляда на исправления в богослужебных книгах помогли некоторые случайные обстоятельства. Приближался 1666 г., заключающий в последних трех цифрах сокровенное имя антихриста. За 18 лет перед этим появилась «книга о вере», в которой предсказывалось, что в 1666 г. надо ожидать какого-нибудь великого отступления, появления предтечи антихриста, а, может быть, и самого антихриста. 1666 г. действительно ознаменовался великим событием: приверженцы старых обрядов окончательно отделились от церкви и произвели в ней раскол. Раскольники, разумеется, взглянули на православных как на отступников отеческой веры; 1666 г. в их глазах явился годом антихриста, началом господства его в Русской церкви. Преследования, которым подверглись Аввакум и его сторонники за дерзкие хулы на Православную церковь и ее представителей, еще более укрепили в них мысль о воцарении антихриста в Русской церкви. Христиане всех стран и времен считали гонения, которым они подвергались делом антихриста. Так смотрит на них и Аввакум. «Чюдо! как то в познание не хотят приитти! – пишет он в своей автобиографии. Огнем, да кнутом, да виселицею хотят веру утверждать! Которые то Апостолы научили так? Не знаю. А наш Христос ученикам своим никогда так не повелел. И те учители явны яко шиши антихристовы, которые, приводя в веру, губят и смерти предают; по вере своей и дела творят таковы же».¹⁰ Апокалипсическая блудница, проехавши и упоивши ядовитым питьем царства римское и польское, приехала наконец в 160 г. (1452) на Русь».¹¹ «Увы, увы мне! Мати, кого мя роди?» – восклицает Аввакум в «книге на крестообразную ересь». «По Иову, проклят день, в он же родися, и нощь она буди тьма, иже изверже мя из матере моея! Пенеже антихрист прииде к вратом двора, и народилось выблядков его полна поднебесная. И в нашей Русской земли обретеся чорт большой, ему же мера высоты и глубины – ад преглубокий: помышляю, яко во ад стоя, главою и до облак достанет».¹² Москва, по убеждению Аввакума, – «апокалипсический великий град»,¹³ дух Никона – дух самого антихриста».¹⁴

Так под совокупным влиянием всех указанных обстоятельств у наших раскольников выросла и окрепла мысль, что, Русская церковь со времени Никона и особенно с 1666 г. подпала власти антихриста.¹⁵ Эта мысль совершенно овладела Аввакумом, болезненно настроила его ум и сообщила суждениям его об учении и обрядах Православной церкви характер чрезвычайно мрачный, отличающийся самым необузданным фанатизмом и, духом крайней нетерпимости. Одержимый будто недугом, этою мыслью, исполненный огнеопальной ревности по древнем благочестии и ненависти к Православной церкви и ее представителям, Аввакум совершенно утратил способность здраво и холодно обсудить нововведения Никона и уяснить себе их настоящий смысл и значение. Изъятые из употребления старопечатные книги, по мнению Аввакума, святые и вполне правильные, тем самым произносили приговор над новыми как над, развращенными и еретическими; все новое представляется ему мерзким и пагубным. «Чюдо! Чюдо! – восклицает он: «заслепил, диявол: отеческое откиня имже отцы наши уставом до небес достигоша, да странное богоборство возлюбиша и развратишася».¹⁶ Это отступление от своей веры окончательно совершилось в 174 г. (1666). В этом году никоняне «совершенно православие все отринуша, древнее предание св. апостол и богоносных отец, и оболчаша их льстиво и охулиша, и новоразвращенная богомерзкия книги со многими ересьми в них похвалиша, и всех еретик крещение римское и священство их гнусное прияша, ихже святии отцы наши проклинаша и от святыя церкви отметаша»…¹⁷ Православная церковь, представляется теперь Аввакуму апокалипсической блудницей, напаяющей всех ядовитым питьем. На что бы ни взглянул Аввакум, на всем он видит печать антихриста или следы римской ереси, что в сущности одно и тоже, ибо антихрист пришел на Русь из Рима, где он еще прежде исказил православие. Свет истины совершенно погас в русской церкви и над нею воцарился непроницаемый мрак лжи. На Руси явилась новая чудовищная ересь, которая обняла и сосредоточила в себе лжеучения еретиков всех времен: «всех еретиков от вера ериси, говорит Аввакум, собраны в новыя книги».¹⁸ Если от этих общих замечаний перейдем к более подробному рассмотрению взгляда Аввакума на учение и обряды Православной церкви, то увидим, что никонианская ересь, по его мнению, есть нечто более ужасное и чудовищное, чем простой свод и собрание всех лжеучений, бывших в Христианской Церкви: она есть упразднение всего Христианства. Что сказанное не есть преувеличение, искажение взгляда Аввакума, на учение православной церкви, в доказательство этого мы постараемся по возможности короче изложить основные пункты христианского вероучения в том виде, в каком, по мнению Аввакума, исповедовала их Православная церковь. На первом месте в христианском вероучении стоит догмат о Боге, Троичном в лицах. Допускал ли Аввакум, что Православная церковь содержит этот догмат? Некоторые отдельные места сочинений Аввакума дают основание отвечать на этот вопрос утвердительно. Осуждая, например, троение „аллилуйи», Аввакум говорит: «велика во аллилуии хвала Богу, а от зломудрствующих досада велика, – по-римски Св. Троицу в четверицу глоголют, Духу и от Сына исхождение являют: зло и проклято сие мудрование Богом и святыми».¹⁹ Итак Аввакум признает, что никонияне исповедуют догмат о Св. Троице, хотя и по-римски, т. е. еретически. Но такое признание представляет только пример противоречия, в которое весьма часто впадает Аввакум, вследствие крайней нелепости своих суждений и резкого противоречия их действительности. Подобные признания, очевидно, плохо уживались с преставлением его о православной церкви, как водимой духом антихриста. И вот он усиливается выставить православных как богоборцев и врагов Божиих. Предостерегая своих приверженцев от посещения православных храмов, Аввакум мотивирует это предостережение тем, что в этих храмах «Отец ругаем и Сын хулим бывает, и Дух Св. Господь истинный и животворящий отметаем есть».²⁰ Так православные отвергли всю Св. Троицу! Уже не славословие, хвалу и благодарение воссылают они Богу, а изрыгают хулу и брань на Него. Аввакум нигде прямо не говорит, чем именно православные хулят Бога Отца, но в учении православной церкви о личности Бога Сына и Бога Духа Св. он находил не мало богохульных и разрушительных для Христианства лжеучений. Между ересями подобного рода первое место бесспорно принадлежит арианству, в котором Сын Божий низводится в разряд тварных существ. Аввакум ни мало не задумывается обвинить православных в исповедании этой ереси. «В Треодех у них (православных), говорит он, напечатана тайная злая ересьсице: аще кто речет, яко ты еси един Бог, творяй чудеса (внутрь) трижды, а аще кто исповест Христа Сына Божия вне трижды. Явно режут Сына Божия света неединосущна Отцу глаголют. А аще неединосущен Отцу, ино не Бог, по Арию тварь, коли иного существа мудрствуете воры блядины дети».²¹ За этой ересью, отрицающей Божество второго лица Св. Троицы Аввакум открывает в учении Православной церкви длинный ряд других лжеучений, касающихся личности воплотившегося Бога-Слова. Вслед за вышеприведенным местом он пишет: «А в Скрыжали напечатано во антиоховых вопросах, сице: «умно услышим, да не прельщаемся сугуба быти Христа, глаголю из Божества и человечества, но слово бо его плоть бысть. Вот-с смотрите, добрые люди, по их коли не сугуб Христос, ино едино естество имел. Скажи-тко-кое? плоть ли нагу Божества, Или Божество, кроме плоти, неистинно вочеловечился? Скажи-тко, никониянин, скажи: как не сугуб? Богоборцы, воры, блядины дети! Ано сугуб естеством (а не составом), два естества. Бог и человек, неслитно во едином составе. Слыши, враже всякия правды и всякия истины: я ко же бо человек, душа и тело един человек, тако Бог и человек един Христос, два естества во едином составе»²². Вот образчик того доводящего до ослепления фанатизма и той ненависти, под влиянием которых сложился взгляд Аввакума на учение и обряды Православной церкви. Он не дает себе труда повнимательнее отнестись к темному выражению, вдуматься в него, сравнить его с учением Православной церкви о двух естествах, высказанных в других книгах. Как мелкий, поверхностный, придирчивый критик он хватается за неудачное выражение и с восторгом указывает на него, как на несомненную улику, Православной церкви в ереси. И с какою злобною радостью торжествует он свою мнимую победу? С какою самоуверенностью вопрошает православных дать ему отчет в лжемудрствовании, которое всегда было чуждо Православной церкви.²³ Не будем упоминать о многих других ересях, которые измышляет и навязывает православным Аввакум: их так много, что всех нельзя и переговорить.²⁴ Никон, по мнению Аввакума, не исповедует Христа в плоть пришедша, воскресение Его, яко июдеи, скрывает и проч. и проч. Однако нельзя пройти молчанием еще одной ереси, которая достойно венчает длинный ряд лжеучений Православной церкви, касающихся личности Христа. Замена конечных слов 7-го члена Символа: «Его же царствию несть конца» другими: «Его же царствию не будет конца»,²⁵ дает Аввакуму основание к рассуждениям такого рода: «царствует Господь наш Иисус Христос над верными и неверными, и еллинами, и июдеями, и самыми бесами. Не пресекается царство Его, и: Его же царствию несть конца». Слыши, Никонианин, что глаголет пророк, яко вечно царство Господне и не пресекается временнее». Аще и блядословим на погибель себе, не по разуму говоря: «Его же царствию не будет конца», то я на тебя не дивлю: понеже пьян ты, упился еси от жены любдеицы, седящии на водах многих и ездящих (ездящии) на звере червленем».²⁶ В другом месте он так рассуждает о той же никониянской якобы ереси. «Всегда царь: по созданию и неверным и бесом царь, а нам верным по присвоению и паки царь. Бесом и еретиком сильно не люб Христос Бог наш: мрачат ево, умышляя за одно говорят: не царствует ныне, по судном дни воцарится, и тогда царству его не будет конца. В одной части никонияня с бесами лежат. Мы же, правовернии, глаголем, яко царствует Христос совершенно, нене и во веки, и его царствию несть конца, со Отцем и со Св. Духом. А никонияном не царь: у них антихрист Царь»²⁷. Вот в чем, по мнению Аввакума, источник христологических ересей, которыми заражена Православная церковь. Действующий в ней дух антихриста не мог терпеть, чтобы православные имели истинное понятие о Христе и вот в учении православной церкви в лице Христа является ряд ересей: Сын Божий низводится в разряд тварей, Христос отметается и не признается царем мира, по крайней мере, до будущего суда.

Этому духу антихриста также как и Христос был ненавистен и Дух Св. Нет ничего удивительного, если Аввакуму чудится, будто православные воюют против Духа Св. и уничижают его.²⁸ Исключением из 8-го члена «Символа» слова «истинного» православные, по мысли Аввакума, отвергли Божественную сущность Св. Духа; Слово «истинный», думает Аввакум, есть близостное имя Божие, выражает существенное свойство Божие. «Истина, рассуждает у Аввакума Дионисий Ареопагит, есть сущее. Истины испадение сущаго отвержение есть. Мы же речем, продолжает уже от себя Аввакум: «потеряли новолюбцы существо Божие испадением от истиннаго Господа, святаго и животворящаго Духа. По Дионисию: коли уж истины испали, тут и сущаго отверглися. Лучше бы им в символ не глаголати «Господа» виновнаго имени, а нежели «истинаго» отсекати, в неможе существо Божие содержится».²⁹ Закончим изложение суждений Аввакума о главных предметах христианской православной догматики замечанием его, что православные, «благословляя пятию персты, все триипостасное Божество отмещут».³⁰ Вот в каком виде является пред нами учение православной церкви после преломления и переделки его в ослепленном фанатизмом и ненавистию к православию ум Аввакума. В каких чудовищно-лживых, ужасающих свое дело: от чудного, величественного здания православной церкви не осталось камня на камне; основание ее чистое истинное христианское учение разрушено окончательно и превращено в безобразную груду мусора; даже краеугольный камень этого здания Христос отвергнут и пренебрежен.

Как ни резко выступает теперь перед нами полный дикого изуверства и ожесточенного фанатизма взгляд Аввакума на учение православной церкви, тем не менее для своей совершенной определенности и полноты он нуждается в некоторых дополнительных чертах.

Антихрист обладает не разрушительной только силой, но и зиждительной. Поэтому Православная церковь представляет картину не разрушения только: на месте святом Аввакум видит мерзость запустения. Разрушив учение Христа, антихрист, по мнению Аввакума, поставил на его место свое. Взглянем теперь на это, порожденное антихристом детище, которое усмотрел в православной церкви болезненно-возбужденный умственной взор Аввакума.

Если поверить Аввакуму, православные, упразднив Христианство, ввели у себя демонолятрию, поклонение бесам. «В крещенских молитвах, говорит он, никониане написали, «молимся тебе, Господи, душе лукавый, яко помрачение помыслом наводяй». Вота тут, восклицает Аввакум, чорта Господом называют и молятся ему за то, что омрачает помыслы»³¹. Трудно найти подходящее название для этого чудовищного порождения столь же чудовищного раскольнического фанатизма. Опровергая это же нелепое обвинение, взводимое на Православную церковь Никитою, Симеон Полоцкий говорит: «Да приидут отроци грамматичествующии, и да почудяться сему буесловцу, како не весть сочинения. Напечатано в молитве сице: «да снидет со крещающимся молимся тебе, Господи, дух лукавый помрачение помыслом и мятеж мыслей наводяй».³² Действительно, тут есть чему подивиться, только не невежеству Аввакума, Никиты и др. расколоучителей. Неужели эти последние были так простоваты, что не могли понять настоящего смысла приведенной молитвы? Конечно, нет. Но в них жил дух злобы, наводящий помрачение помыслов и мятеж мыслей. Движимые этим духом, они, при помощи лжи, искажения мест в богослужебных книгах, собственного измышления и т. п. нечистых полемических приемов, находили у своих противников такие мысли, какие им желательно было видеть у них. Так и Аввакум открыл, что предметом поклонения для никониан вместо Бога стал дьявол. Развивая далее свою мысль, он измыслил для православных особую троицу, разумеется, не святую. Об этой, так сказать, антитроице Аввакум весьма определенно говорит во многих местах своих писаний. Заметив, например что «троеперстие» обязано своим происхождением древнему Формосу и отступнику папе римскому, он продолжает: «еще же иречаном? слабым и безумным и похотолюбцам предал вор безъимянной иподьякон, ему же и имени несть, годов с 70 еже написал им крестится тремя же персты, в троицу пребеззаконную, о ней же свидетельствует Иоанн Богослов в Апокалипсисе: «змий, зверь и лживый пророк. Сию троицу исповедуют в трех перстах Греки и наша Русь бедная».³³ Этой пребеззаконной троице православные служат и приносят жертвы. «Ныне где и жрут июдеи, говорит Аввакум,– не Богу, но дьяволу. Так и ты, Никон, с выблятками своими не Св. Троице, но скверней троице: змию, зверю и лживу пророку. Несть ваша чиста жертва, несть; но скверна и прескверна и противна».³⁴ Здесь нелепость суждений Аввакума об учении Православной церкви и его фанатизм достигли крайних пределов; идти дальше этого, очевидно, некуда. Этим и мы закончим изложение взгляда этого расколоучителя на учение Православной церкви и перейдем к выяснению его воззрение на ее обряды. И здесь Аввакум видит совершенное применение и искажение древних, преданных отцами, церковных обычаев, полнейшее разорение церкви Божией. Это разорение он описывает такими образными чертами: «впряжены в колесницу четвероконечну везут быстро, все розно тащат еретики из церкви той. Апостоли и 7 соборов св. отец, и пастыри и учители о Св. Дусе исполнили св. церковь догматов, украсив ю яко невесту, кровиею своею со Христом запечатав, нам предали, а антихристова чад и разграбили, зело люто разорили, и крест с маковиц Христов стащили трисоставный, и поставили крест латынской четвероуголной, а с церкви – той все выбросали, и жертву пременили, молитвы и пение все на антихристово лице устроили. Чему быть. Дети его; отцу своему угладили путь. Аще и не пришел еще он, последний чорт; но скоро уже будет. Все изготовили предотечи его и печатают людей тех бедных слепых, перепечатали тремя перстами и развращенною малаксою».³⁵ В каком духе произошло пременение древних обрядов, что такое были новые обычаи, на это Аввакум прямо указывает в приведенном месте словами: «все на антихристово лице устроили». Очевидно, характер и тон суждений Аввакума об обрядовой стороне Православной церкви определяет та же самая мысль, которая лежит в основе его взгляда на Православную церковь вообще. Всякий³⁶ новый обряд представляется ему или делом дьявола или заимствованной из Рима ересью. Для подтверждения этой мысли отметим суждения Аввакума о главных новых обрядах. Троеперстие, по его мнению выдумка нечестивого папы Формоса и своим знаменованием прямо свидетельствует, кто внушил папе мысль о нем.³⁷ О троении «аллилуйи» Аввакум отзывается так: «у святых согласно, – у Дионисия и у Василия, – трижды в спевающе со Ангелы славим Бога, а не четырежды по римской бляди. Мерзко Богу четверичное воспевание сицевое: аллилуия, аллилуия, аллилуия слава тебе, Боже. Да будет проклят сице поюще»³⁸. История появления в Русской церкви четвероконечного креста представляется Аввакуму в таком виде. Диавол боится креста Христова «где увидит его, бежит оттоле и зрети не может. Того ради научи никониян извреши крест Христов трисоставный и крыж латынской вместо ого вчинил».³⁹

Подводя итог всему сказанному, находим, что учение православной церкви, по взгляду Аввакума, есть искажение и даже отрицание истины христианского богословия и представляет некоторые зачатки демонологии. Новые обряды Русской церкви, по мнению того же расколоучителя, не имеют никакого символически-христианского значения: и своим знаменованием они прямо указывают на антихриста и свидетельствуют о воцарении его над Русскою церковью. Такова теоретическая сторона взгляда Аввакума на учение и обряды православной церкви. Что касается стороны практической, суждений Аввакума о значении и влиянии учения и обрядов православной церкви на жизнь человека, то она, как сейчас увидим, суть прямой, естественный вывод из теоретических его воззрений.

Усвоивши себе мысль, что учение и обряды никониан – дело дьявола, Аввакум становился на очень скользкую наклонную плоскость и неудержимо увлекался к суждениям и заключениям, из которых одно было фанатичнее и фантастичнее другого. Если чистое христианское учение и древние святые обычаи церковные способствовали земному благополучию человека и достижению вечного блаженства, то новшества Никона, как дело дьявола, должны влиять на жизнь человека совершенно противоположным образом. Аввакум и не сомневается в пагубном и разрушительном действии их на жизнь человека. Предостерегая Алексея Михайловича не слушаться советов Никона, Аввакум говорит: «аще и льстит (Никон) тебе, государю святу, яко Арий древнему Констяньтину, но погубил твои в Русии все государевы люди душею и телом».⁴⁰ Уже начало книжных исправлений сопровождалось грозными предзнаменованиями. В 1654 г. на Руси было затмение солнца. «В то время Никон отступник веру казил и законы церковные. И сего ради излиял Бог фиал гнева ярости своея на Русскую землю. Зело мор велик был: неколи ещо забытъ вси помним... Верный разумеет, что делается в земли за нестроение церковное».⁴¹ С введением в употребление новых книг во время службы стали совершаться какие-то странные явления. «Ныне летом (1663 г.), рассказывает Аввакум, в преображениев день чюдо преславно и ужасу достойно в Тобольске показа Бог: в соборной великой церкви служил литоргию ключарь тоя церкви Иван Михаилов сын с протодьяконом Мефодием, и егда возгласиша: двери двери мудростию вонмем, тогда у священника со глави взяся воздух и повергло на землю; и егда исповедание веры нача говорить, и в то время звезда на дискосе над агнцем на вся четыре поставления переступала, и до возглашения победной песни; и егда приспе время протодьякону к дискосу притыкати, приподнялася мало и стала на своем месте на дискосе просто. А служба у них в церкви по новым служебникам по приказу архиепископа».⁴² По мнению Аввакума, вместе с новыми книгами в православную церковь вошел князь тьмы, вдохнул в учение и обряды ее свою нечистую силу: и чрез них стал устроять козни человеку. Хорошей иллюстрацией этой мысли может служить рассказ Аввакума о нападении на него бесов, изложенный в послании его к некоей Маремьяне Федоровне. Один добрый человек принес Аввакуму из церкви просфору. Аввакум взял ее и хотел на другой день по причастии потребить. Но в ту же ночь на него напали бесы, завернули ему голову так, что он едва дышал. Умной молитвой Иисусовой он отогнал бесов и, помолившись довольно, опять заснул. И вот во сне видит «у церкви некия образ и крест Христов: на нем распят по латыне, неподобно, и латынники молятся тут, приклякивают попольски». Кто-то велит Аввакуму поцеловать этот крест. Он поцеловал и снова подвергся нападению бесов. «Уразуме, говорит Аввакум, яка просвиры ради стражю выложил ея за окошко. Нападения бесов тотчас ослабели. Демоны явились, начали играть в домры и в гутки, но его не тронули. «Аз же, продолжает Аввакум, востонав, плакався пред владыкой; обещался сжечь просвиру. И бысть в той час здрав и кости перестали болеть, и во очию моею яко искры огненны от Св. Духа являхуся. И в день жжег просвиру и пепел за окошко кинул, рекше: вот, бес, жертва твоя! мне ненадобе»! Но вот в другую ночь Аввакум «вне ума о просвире сжалился и уснул: и бес зело утруди его». Он проклял Никона и ересь его «и паки здрав бысть в той час». «Видишь-ли Маремьяна, заключает Аввакум, как бы съел просвиру – ту, так бы что Исакия Печерского затомили. Такова-то их жертва хороша! И от малой святыни беда, а от большие-то и давно нечево спрашивать».⁴³ По наблюдению Аввакума, особенно печальными последствиями сопровождается осенение себя триперстным крестным знамением этим символом троицы пребеззаконной. «Всяк, тремя перстами зваменаяся, говорит он, не может разумети истины, омрачает у таковаго дух противный ум и сердце его».⁴⁴т «Ей, Бога свидетеля сему поставляю, клянется Аввакум в другом месте, всяк, крестивыйся тремя персты, изумлен бывает, аще некогда и пятию персты начнет знаменатися. А бес покаяния чистаго не может на первое достояние приити; тяжело – су просынка-та пившему чашу сию, триперстную блядь»⁴⁵.

Так уже в этой жизни новые обряды разрушительно действуют на духовную природу человека. Но всего ужаснее то, что новшества Никона подготовляют мрачное будущее для всех, кто имел несчастье употреблять их в этой жизни. Приверженцы новых обрядов, верует Аввакум, погибли для царствия Божия и идут прямою дорогою в ад. Тоном вполне убежденного в истине своих слов человека он заявляет: «аще ли вечнаго жития не хощеш, нынешнево, яко жидовин, во обетовании живет и ищет: и ты держися четвероконечнаго креста, да с ним же в пекло пойдем в огонь неугасимый»⁴⁶. Пред взором Аввакума развертывается картина последнего суда, и он созерцает, как ревнители древляго благочестия летят, «яко птичий», «встречать своего надежю» с великою радостию и веселием, а никонияне валяются, на земли и валятся, яко огорелыя главни»⁴⁷. Так учение и обряды православной церкви, по воззрению Аввакума, – смертоносный яд, губящий и разрушающий душу и тело человека; это порождение антихриста, носители его духа и силы, верные руководители в царство ада и смерти. Та же самая мысль ясно просвечивает и в суждениях Аввакума об отношении раскольников к православной церкви и ее учению и обрядам. Он внушает своим единомышленникам, что не подобает благочестивому соединяться с нечестивым и восхваляет тех, которые возненавидели никониан, яко змию, которые не ходят в никонианские храмы и с ними (никонианами) не соединяются⁴⁸. «Кая часть верному с неверным, и кое сообщение свету со тьмою, а Христу с велиаром и церкви Божией со идолы»⁴⁹ не раз вопрошает Аввакум. Это не случайно пришедшее на мысль и сорвавшееся с языка изречение Апостола. Аввакум здесь без всякого преувеличения высказал свое убеждение, что свет истины погас в Православной церкви, что там царство велиара, князя тьмы. Какое же возможно было общение хранителей древляго благочестия с служителями велиара? Аввакум первый подавал пример нетерпимости к православным, отчужденности от них. Однако немногие раскольники, подобно своему учителю, имели столько мужества и нравственной силы, чтобы открыто и твердо исповедать свои раскольнические мнения. Большинство раскольников прикидывались православными и должны были исполнять все установления Церкви. Аввакум, снисходительный к этой нравственной немощи большинства своих единомышленников, не упрекает их за лицемерие. Он поучает их, что «подобает с никонианы соединятися плотски, но внутрь гореть горением о истине Христове»⁵⁰. Но при этом сам собою рождался вопрос: как вести сёбя раскольникам, когда им приходится присутствовать при совершении богослужения и обрядов православной церкви? Аввакум на такие случаи дает особые советы. Приведем два образчика подобного рода советов. «Аще кто неволею и нуждею приклещен будет к пению никониянскому в их церковь, говорит Аввакум, и он да творит стоя Исусову молитву во время их пения, а после ищет прощения от верных, немощи своея ради».⁵¹ А вот наставление его, как раскольник должен принимать священника, пришедшего со святой водой. «А с водою тою как он (священник) приидет в дом твой, и в дому быв, водою и намочит: и ты после его вымети метлою, а ребятам вели от него по-запечью спрятатися, а сам з жоною тут ходи и вином его пой, а сам говори: прости, бачко, нечиста, з женою спал и не окачивались, недостойны ко кресту. Он кропит, а ты рожюту в угол вороти, или в мошну в те поры полезь, да деньги ему добывай, а жена за домашними делами поди, да говори ему, раба Христова: бачко, – какой ты человек! Аль по своей попадье не разумеешь? – Не время мне! Да как нибудь что собаку отжените его. А хотя бы намочит водою тою: душа бы твоя не хотела».⁵² Если мы забудем о пошлости и цинизме, которыми пропитано последнее наставление, то увидим, что оно по существу совершеено тождественно с первым: и то и другое внушено Аввакуму одною мыслью: богослужение и обряды православной церкви не только лишены благодатного освящающего действия, но могут осквернить и погубить человека, и потому нужно ограждать себя от их влияния творением ли молитвы Иисусовой и отворачиванием рожи, или же грубыми выходками и непристойной ложью, это все равно. Очевидно, Аввакум и сам был убежден и других старался убедить, что в Православной церкви нет ничего святого, ничего достойного благоговейного уважения и почитания, все – скверна антихристова, которая заслуживает оплевания и поругания. Мы проследили взгляд Аввакума на учение и обряды Православной церкви в его основании и следствиях. Как видим, это взгляд не здорового человека, голодного и тонкого наблюдателя, оценивающего все по достоинству и верно отделяющего истину от лжи. В Аввакуме мы видим человека, охваченного и увлеченного одною мыслью. Эта мысль расстроила и болезненно настроила его воображение, возбудила в нем доходящий до исступления фанатизм и таким образом лишила его способности видеть вещи в их настоящем свете. Лишь только Аввакум обращает свой взор к Православной церкви, впечатления его теряют объективный характер и превращаются в иллюзии и галлюцинации. Вот чистое, истинное учение Православной церкви; но для Аввакума это учение ряд ересей, из коих одна безбожней и ужасней другой. Вот обряды Православной церкви, как в зеркале отражающие в себе ее учение, полные глубокого христиански-символического значения. Но Аввакум видит на них печать антихриста, они скверна и мерзость в его глазах; они вызывают в нем негодание, отвращение, злобу, и из груди его вырывается неистовая брань против антихристовой прелести. И замечательно: этот галлюцинатор не только не желает освободиться от своего кошмара, но всеми силами старается убедить других, что его видения и есть настоящая подлинная действительность. Для доказательства пускаются в ход: лукавое мудрствование, нелепые басни, ложь, бесстыднейшие ссылки на новые книги и прочие тому подобные и весьма некрасивые аргументы. В результате получается безобразнейшее и крайне прискорбное явление.

Тихон Попов