Глава VII. Святейший Никон – шестой Патриарх Московский и всея Руси. Дороги жизни до Патриаршего Престола. Исправление богослужебных книг при Патриархе Никоне. Церковные Соборы 1654 и 1656 годов. Разногласия между царем и патриархом, организованные боярами. Уход Патриарха Никона в Воскресенский монастырь

Святейший Никон родился в мае 1605 г. в семье крестьянина Мины и его жены Марины, проживавших на Красногорском порядке в селе Вельдеманове, которое по современному административно-территориальному делению находится на территории Перевозского района Нижегородской области. В начале XVII века это селение принадлежало Богоявленскому Московскому монастырю, расположенному в Москве за Ветошкиным рядом.

Младенец был наречен при крещении Никитой в честь преподобного Никиты Переяславского (†1186 г., память 21 мая / 6 июня). Впоследствии Патриарх всегда почитал этого святого как своего небесного покровителя.

В соседнем селе – Григорове – примерно в то же время родился будущий протопоп Аввакум, а неподалеку, в селе Колычеве, – Павел Коломенский, один из будущих вождей старообрядчества. Все они знали друг друга с детства. Кто из них мог знать, что дороги их жизни когда-то пересекутся, и они будут противостоять один другому?

Горькое и нерадостное детство выпало на долю крестьянского сына Никиты. В раннем детстве он лишился родной матери, а появившаяся в доме мачеха, по преданиям, с первых дней своего прихода невзлюбила пасынка.

Отец Никиты в силу своего характера не мог усмирить жену, и маленького мальчика забрала к себе одинокая женщина. Однако недолгое радостное время пришлось ему прожить в доме тетки Ксении, которая, к сожалению, умерла. Большую заботу о мальчике проявила его бабка, она была первой заступницей внука, не раз спасала его от невзгод и побоев. Как мог, заботился о своем сыне и Мина: когда Никита подрос, он отдал его местному священнику для обучения грамоте, мальчик проявил большие способности и старание и быстро освоил чтение и письмо.

По народным преданиям, Никита рос любознательным и бесстрашным мальчиком, большим выдумщиком на всякие проделки. Он мог лежать часами и наблюдать за работой пчел или полетом бабочек, птиц и другими явлениями природы.

После освоения грамоты Никита вернулся домой и некоторое время помогал отцу по хозяйству, но влечение к знаниям подтолкнуло его к уходу из дома и, достигнув 12-летнего возраста, отрок Никита решил покинуть родительский дом и уйти в монастырь. Обитель иноков, к которой он стремился, увидел приютившейся на склоне горы, не доходя четыре версты до Нижнего Новгорода; под горою протекала величественная река Волга. В 20-е годы XVII столетия Печерским Вознесенским монастырем управлял архимандрит Макарий I. Именно в этот период обитель признала будущего Патриарха Никона, тогда еще 12-летнего крестьянского юношу Никиту, который оставил родной дом и пришел под благодатную сень иноческого дома⁹⁶.

Выбор Никиты, возможно, был обусловлен тем обстоятельством, что в Печерском монастыре в те времена проживал один благочестивый старец, славившийся своими добродетелями, – именем Анания, в иночестве Антоний. Известно также, что прежде этот Анания был священником Нижегородского Зачатьевского монастыря. О добродетелях Анании свидетельствует и протопоп Казанского собора в Москве Иоанн Неронов.

Он называет его «во всяких добродетелях ходяща и житие праведно живуща», сообщая, что «иерей тот Анания зело искусен бе муж в Божественном писании».

Именно старец Анания, духовный руководитель и наставник юноши, видя благочестие и усердие Никиты к чтению священных книг, предрек ему патриаршество.

Придя в обитель, отрок Никита просил старца походатайствовать перед настоятелем о позволении ему остаться в монастыре. Архимандрит Макарий согласился, по совету братии, принять Никиту в число послушников. В то же время открылись в Никите первые начатки его предприимчивого, твердого и деятельного характера. Он не хотел пропускать ни одной службы церковной и всегда старался поспевать в храм к началу богослужений. Но, будучи молодым летами, он сознавал слабость своего возраста и боялся проспать время утреннего богослужения. Сметливость его нашла средство: Никита стал ложиться спать на колокольне рядом с благовестным колоколом. Таким образом, первый же звук благовеста пробуждал его.

Живя в монастыре, юноша много упражнялся в чтении книг Священного Писания и творений святых отцов. В это же время в числе монастырской братии проживал Иосиф, который в будущем станет настоятелем Печерской обители и будет присутствовать на суде над Патриархом Никоном, а также сопровождать его в ссылку в Ферапонтов монастырь.

Между тем отец Никиты на протяжении нескольких лет искал своего сына и не находил. Наконец пришла ему весть, что чадо его находится в Печерском монастыре, и Мина послал к нему одного из своих друзей с поручением склонить Никиту вернуться домой. Однако Никита был непреклонен. Тогда Мина решил хитростью выманить сына из монастыря и вновь послал к нему односельчанина с известием о якобы смертельной болезни самого отца Никиты и бабки его. Прибывший в Печерскую обитель односельчанин обратился к юноше со словами: «Если не поспешишь возвратиться к родным, то уже не увидишь их более в этом мире». Чувство сыновней любви все же пересилило, и Никита решил вернуться домой, где предполагал найти на одре смерти самых близких и дорогих ему людей. Так после пяти лет, проведенных в Вознесенском монастыре, Никита возвратился в родное село Вельдеманово.

Обнаружив обман, юноша все же покорился воле своего родителя. Спустя некоторое время отец его и бабка действительно скончались на руках Никиты. Похоронив близких, он вновь решился покинуть домашний очаг. По одним сведениям, на сей раз он желал удалиться в Макарьевский (Унженский) монастырь, а по другим источникам, намеревался идти в Макарьевский Желтоводский. Однако родственники Никиты не позволили исполниться этому благочестивому намерению.

После смерти близких родственники уговорили Никиту жениться, но это не принесло ему духовного вдохновения.

Биограф Патриарха Никона Иван Шушерин, утверждавший в созданном им жизнеописании святителя, что тот проживал изначально в Макарьевском Желтоводском монастыре, ошибался. В большинстве дореволюционных изданий, посвященных Макарьевской Желтоводской обители, также сообщается, что Никита Минич был здесь послушником, но нет исторических документов, которые подтверждали бы этот факт. Однако доподлинно известно, что возобновитель Троицкого Макарьевского монастыря старец Авраамий пришел на «Желтые воды» лишь в 1620-е гг., когда Никита был уже женатым священником (как об этом пишет и сам Шушерин).

В то же самое время по неизвестным причинам в свое родное село Кириково неподалеку от стоявшего некогда в этих краях Макарьевского Желтоводского монастыря вернулся старец Анания, и Никита вновь стал посещать своего духовного наставника. Приходя к нему в Кириково, Никита Минич услышал от Анании предсказание о своей будущей судьбе: «Егда убо он, святейший Патриарх, ко отцу его, Иларионову, еще бельцем приходил бяше поучения слушать, зело бо учителен был, и начал у него рясы просити, понеже бо он был зело милостив, он же глагола ему: «юноша избранный, не прогневайся на меня; понеже ты по благодати Святаго Духа имаши убо и лучше сея рясы носити», и прочее ему глаголя: «будеши ты в чину великаго сана патриархом"».

Спустя годы 22 мая Патриарх Никон посвятит в сан иеромонаха сына старца Анании Иоанна в монашестве – Илариона, уроженца села Лысково, будущего основателя Свято-Успенской Флорищевой пустыни, Архимандрита Нижегородского Печерского Вознесенского монастыря, Игумена Макарьевского Желтоводского монастыря, Митрополита Рязанского и Муромского.

В Кирикове Никита мог познакомиться и с двумя будущими своими поначалу соратниками, принадлежавшими к московскому так называемому «Кружку ревнителей благочестия» во главе с протопопом Стефаном Вонифатьевым, а впоследствии – непримиримыми соперниками. Это протопоп Аввакум Петров, родом из села Григорова, недалеко от Вельдеманова, и протопоп Иван Неронов, который также навещал старца.

Скончался Анания, в иноческом постриге иеромонах Антоний, в глубокой старости и был погребен против алтаря Успенской церкви села Кирикова. В архивном фонде великого князя Николая Михайловича Романова, который собирал данные о российских некрополях, сохранилось описание памятной часовни на месте погребения иеромонаха Антония.

В 1912 г. настоятель Успенской церкви села Кирикова священник Михаил Пурехов сообщил: «Напротив алтаря, в церковной ограде находится часовня-памятник над могилою иеромонаха Антония. Надписей на часовне никаких не сохранилось. Часовня по длине 6 аршин и в высоту до сводов 3 аршин. Кровля на ней крыта железом».

В настоящее время храм в селе Кирикове сохранился, но данная часовня во времена советской власти была снесена.

В 1887 г. епископ Нижегородский и Арзамасский Модест (Стрельбицкий), объезжая храмы своей епархии, посетил и Успенский храм села Кирикова, где обратил внимание на стоящий на окне писанный красками портрет Преосвященного Илариона, митрополита Рязанского.

Примерно через год после женитьбы прихожане села Лыскова Нижегородской губернии пригласили Никиту в псаломщики. Прослужив около года псаломщиком, он стал после кончины священника этой церкви священником. Два года вел службу отец Никита в сельской Лысковской церкви.

Иерей Никита Минич некоторое время служил также в одной из церквей близлежащего от Вельдеманова села, а, возможно, и в своем родном селе, так как храм во имя Святителя Николая в то время был освящен. И в высоком положении Святейшего Патриарха он не забывал родного села и храма. Будучи первосвятителем Российским, Никон прислал в дар храму Евангелие с собственноручною по листам надписью, а также сосуды, ризы и прочую утварь.

Московские купцы, приезжавшие на знаменитую Макарьевскую ярмарку, узнав о таком видном священнике и его службе, уговорили его перейти на священническое место в Москву.

По их предложению отец Никита, желавший большого простора для своей неспокойной души и деятельного ума, в возрасте двадцати двух лет в 1627 г. дал согласие на переезд в Москву.

Отец Никита был высокого роста – 204 см, крепкого телосложения. Он выглядел богатырем, был приятен лицом, имел весьма выразительные глаза. Приняв в дальнейшей жизни сан Патриарха, он во время служб надевал саккос весом около четырех пудов, а омофор его весил около полутора пудов. Он вел службы в таких одеяниях и даже ходил в далекие крестные ходы.

Около восьми лет отец Никита трудился в столичном городе, где в полной мере столкнулся со всеми соблазнами и пороками общества, что заставило его окончательно решить вопрос о его отношении к миру, определить свой дальнейший жизненный путь. Кроме всех возмущений его души, двенадцать лет супружеской жизни не дали ему детей, трое родившихся мальчиков умерли в младенческом возрасте. Сложившееся мировоззрение, невзгоды жизни толкнули его к осуществлению мечты юношеских лет – принять монашеский постриг. Одновременно он склонил свою супругу расстаться с миром и продолжить жизнь в женском Алексеевском монастыре. Сам отец Никита избрал пустынный Анзерский скит, расположенный на острове в Белом море в 20 верстах от Соловецкого монастыря.

По другой версии, высказанной в 1847 г. неизвестным автором на страницах «Нижегородских губернских ведомостей», «...он [Никон] сделался монахом пустыни Казанской иконы Божией Матери... и однажды во время обычного свидания своего с Ананией услышал от него свою будущую судьбу. «Юноша избранный! – отвечал Никону Анания на его просьбу дать ему свою рясу, – не прогневай благодати Духа Святаго: ты будешь носить рясу лучше, нежели эта на мне, – ибо ты будешь патриархом"». Получив этот ответ, «он решился немедленно оставить эту пустынь и испытать себя строгими правилами монахов Анзерского скита».

Возможно, выражение «рясы просити» в данном случае могло означать, что Никита просил у Анании благословения на иноческий постриг, а не в прямом смысле испрашивал в качестве благословения у старца его рясу.

Примерно в тридцатилетием возрасте в Анзерском скиту священник Никита принял от преподобного Елеазара монашеский постриг, получив при этом имя Никон. Обусловленная северным морским климатом и строгим монашеским уставом жизнь в Анзерском скиту была очень суровая. Одиночные келии иноков располагались одна от другой на расстоянии около трех километров и не менее – от соборной церкви. Двенадцать подвижников не виделись друг с другом целыми неделями, проводя дни в одиночестве, в молитвах и труде. Сходились монахи в церковь только в субботние вечера и совершали непрерывные молитвы до утра, а с началом дня вновь возвращались в свои келии. Пищей монахов были в основном жертвуемый государством хлеб, милостыни рыболовов и немногие овощи и ягоды, которые вырастали на острове за короткое лето.

К обычным правилам скита иеромонах Никон принял в своем одиночестве дополнительные чтения Псалтири и совершение по тысяче земных поклонов с Иисусовой молитвой, что до крайности сокращало его сон. При всем этом Никон нес иерейское послушание в церкви скита. И в то же время духовные подвиги Никона, телесная и духовная сила его привели подвижника в столкновение с силами демонов, что заставило его дополнительно читать молитвы от обуревания злыми духами и каждый день окроплять келью святой водой. Напасти демонских сил прекратились; благодаря своей целеустремленности Никон вышел победителем в борьбе со злыми силами. Так прошли три года жизни иеромонаха в непрерывных трудах, подвигах, молчании и молитвах.

Дела Анзерского скита заставили его игумена, старца Елеазара, совершить поездку в Москву, где он задумал получить милостыню на постройку новой каменной церкви в скиту. Для помощи он взял с собой иеромонаха Никона, который имел многих знакомых купцов в Москве. Поездка иноков была успешной, им удалось собрать около пятисот рублей. Сумма по тем временам была вполне достаточной для постройки храма.

К сожалению, в дальнейшем эти деньги послужат причиной ссоры между Елеазаром и Никоном. Она возникнет из-за предложения Никона, сделанного из благих побуждений, поскорее начать строительство или отдать деньги на сохранение в надежное хранилище Соловецкого монастыря, что не было принято старцем Елеазаром.

Никон старался достичь примирения, но это ему не удалось, Елеазар всерьез возненавидел своего постриженика, и тот принял решение уйти из скита. В последующей же своей жизни Никон немало сделает добрых дел для Анзерского скита и преподобного Елеазара, что позволяет судить об отсутствии его обиды на старца.

При переправе с острова на материк Никон с местным поселенцем попали в страшную бурю и едва не погибли. Буря унесла их лодку к далекому Кийскому острову в Онежской губе. На этом острове Никон впоследствии во исполнение своего обета построит монастырь.

После больших путевых мытарств Никон добрался до Кожеозерского монастыря, где его приняли в число братии. При принятии в монастырское братство пустыни Никон отдал в общее достояние монастыря свое единственное сокровище – церковный полуустав и каноник. После недолгого служения в монастырской церкви Никон умолил настоятеля и братию монастыря отпустить его на жительство на расположенный неподалеку одинокий остров посреди озера, где он начал жить по уставу Анзерской пустыни, занимаясь молитвой и ловлей рыбы для братии.

Через недолгое время престарелый игумен Кожеозерского монастыря умер, и братия обители упросили иеромонаха Никона быть им игуменом.

В 1643 г. митрополитом Новгородским и Великолуцким Афонием иеромонах Никон на тридцать восьмом году его жизни был благословлен в игумены Кожеозерского монастыря. После благословения, вернувшись в святую обитель, Никон стал жить, строго соблюдая каноны пустыни и не возвышая себя над братией, дни его проходили в молитвах, духовных познаниях и в физическом труде.

На третьем году его правления пустынью ее заботы заставили Никона отправиться в столицу. В Москве игумен Никон по принятому обычаю того времени был представлен царю. Молодой царь Алексей Михайлович, воспитанный в духе строгого православного благочестия, с особой пристрастностью всматривался в каждого приезжающего, нового для него человека, ища лиц, которые смогли бы стать его союзниками в больших задуманных государственных делах и преобразованиях.

Величественный, открытый и смелый вид страстного подвижника Никона, сила и теплота его слов, гибкость и дальновидность ума, обширная по тому времени образованность, выразившаяся в его беседах с царем, произвели большое впечатление на царя и привязали его сердце к Никону. Никон стал другом и наперсником царя.

Царь Алексей Михайлович (1629–1676)

Через некоторое время по воде царя Патриарх Иосиф посвятил Никона в сан архимандрита московского Новоспасского монастыря. Это звание и положение открыли Никону обширное поприще для его дарований и деятельности, свободный доступ в круг государственной знати.

Царь желал видеть своего нового друга возможно чаще, поэтому он повелел Никону являться к нему каждую пятницу к утрене в придворную церковь. Здесь по окончании богослужения Никон вел беседы с царем, доставляя ему удовольствие своими проникновенными и трогательными рассуждениями о предметах веры и благочестия.

Хорошо знакомый с жизнью простого народа, Никон нередко умолял царя о правосудии, что нравилось царю, и он поручил Никону принимать челобитные для представления их на его рассмотрение. Это поручение быстро создало Никону среди простого народа столицы авторитет заступника.

В марте 1649 г. престарелый митрополит Новгородский Афоний выпросил позволение у Патриарха и царя уйти в старцы Спасского Хутынского монастыря. Преемником Афония избрали Никона, который 9 марта торжественно был провозглашен и посвящен в сан митрополита Новгородского и Великолуцкого при служении двух Патриархов – Иерусалимского Таисия и Всероссийского Иосифа⁹⁷.

Проницательный Никон мыслил, что необходимо возродить подвиги и дела доблестных поборников Русской Церкви и отечества – святого митрополита Филиппа II и Патриархов Иова и Ермогена. С целью возвеличивания их памяти Никон предложил царю соединить останки трех мужественных страдальцев в московском Успенском соборе, что и было осуществлено при его активном содействии. Эти действия укрепили отношения между Церковью и царской властью.

Во время пребывания Никона в Новгородской митрополии он имел исключительные полномочия по надзору за властями Новгородской земли, даже над самым государственным судом. Новгородские дьяки не имели права вмешиваться в дела митрополита. Кроме того, Никон очень щедро занимался благотворителыностью, и особенно во время 1650 голодного года, все это влияло на повышение авторитета Никона в народе. Во время народного бунта в городе, вызванного незнанием причин вывозки хлеба из Новгорода, Никон принял активные действия по умиротворению. Он был жестоко избит, но спас воеводу и после усмирения бунта ходатайствовал о прощении бунтовщиков, что опять повысило его авторитет у горожан.

Предложение Никона перенести останки опального и, как считали в народе, невинно пострадавшего святителя Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву с воодушевлением было воспринято царем и народом. По велению царя для этой цели снарядили экспедицию, возглавить которую было поручено митрополиту Никону.

Во время этой поездки Никона 15 апреля 1652 г. умер Патриарх Московский и всея Руси Иосиф. В Москве встал вопрос об избрании нового Патриарха. В это время Никон приближался к Москве с гробом святителя Филиппа. Для избрания Патриарха необходимо было созвать Собор, но у царя и его приближенных еще до его созыва было мнение отдать престол митрополиту Никону.

В июле 1652 г. в Москве собрался Собор Российского духовенства, которому было предложено двенадцать кандидатов в Патриархи.

Никон наотрез отказался от присутствия на Соборе и от патриаршества. Однако после долгих дебатов по предложению царя Собор остановился на кандидатуре Никона.

22 июля после молебна в Успенском соборе, на котором присутствовали царь, бояре и знатное духовенство, к митрополиту Никону были посланы несколько архиереев и высших сановников с приглашением. Но произошло непредвиденное: Никон решительно отклонил приглашение, и только после повторных приглашений и личной просьбы самого царя Алексея Михайловича он явился на Собор и с неподдельными слезами дал согласие на принятие сана Патриарха Московского и всея Руси, с условием принесения царем, боярами и духовными лицами обета в исполнении принятой от православной Греции истинной веры, в исполнении всех евангельских заповедей и правил святых апостолов и святых отцов, законов благочестивых греческих царей.

Царь, бояре, духовенство и присутствующий простой народ поклялись перед Евангелием и иконами исполнять все законы и каноны Церкви, которой будет руководить Никон, и за исполнение их в дальнейшем он будет строго спрашивать с духовенства и бояр, чем вызовет немалые недовольства среди многих. Это была клятва в признании Никона главой духовной жизни России.

Такое требование Никона можно объяснить его монастырской психологией. Никон являлся воспитанником русского монастыря и рассматривал патриаршество как игуменство в большом монастыре, где самое главное – это послушание, подвиг добровольного отречения от своей воли в пользу игумена, который не тиран и властелин, а отец, пекущийся о спасении своих чад. Аналогичного послушания себе, как отцу и всероссийскому игумену, и требовал Никон. Иначе он не мыслил патриаршества, кроме этого он видел засилье боярской знати над Церковью, от которого он мыслил освободить служителей Божьих храмов, добиться возвеличивания отечественной Церкви.

Россия середины XVII века и в самом деле была чем-то вроде огромного монастыря со своими писаными уставами, обычаями и традициями, которые ревностно ограждались от всего чужестранного, особенно западного, поэтому клятвенное требование Никона при его вхождении на престол Патриарха ни у кого из современников не вызывало недоумения.

Здесь мы сделаем небольшое отступление от заданной темы.

Необходимо более подробно остановиться на историческом материале, касающемся деятельности и личностей настоятелей Нижегородского Печерского Вознесенского монастыря, которые сыграли не последнюю роль в дальнейшей судьбе Патриарха Никона.

Итак, когда после смерти Патриарха Иосифа в апреле 1652 г. первосвятительский престол оказался вдовствующим, Церковным Собором, как это и положено в таких случаях, были названы и отосланы государю имена двенадцати кандидатов на избрание, среди которых было, кстати, и имя игумена Нижегородского Печерского монастыря Стефана.

Основной выбор в итоге совершался между митрополитом Никоном и царским духовником Стефаном Вонифатьевым, но протопоп Стефан отказался от патриаршества и сам порекомендовал Никона.

Бывший кандидат в Патриархи и настоятель Печерского монастыря игумен Стефан сделал вклад в Печерскую обитель – рукописный сборник с надписью по листам: «Печерского монастыря, что близ Нижняго Нова-города подписано при архимандрите Стефане 1653».

Возможно, это и есть тот самый архимандрит Стефан, которого затем, в 1656 г., Патриарх Никон сделает первым настоятелем строившегося Воскресенского монастыря, наименованного Новым Иерусалимом. Согласно списку настоятелей этой обители, архимандрит Стефан управлял им с 1656 по 1658 г. Именно в период его управления в Ново-Иерусалимском монастыре была построена первая деревянная церковь во имя Воскресения Христова, освященная самим Патриархом Никоном в присутствии царя «со всем его домом и боярами».

Патриарх Никон распорядился «о пожаловании им (пополам) в свободное от оброков и пошлин вотчинное владение в Кольском уезде, погостов Поноя и Екончи и рек Поноя и Лахты с рыбными ловлями, а оброк с них назначил в домовую казну...». В том же 1658 г., 2 мая Патриарх Никон рукоположил архимандрита Стефана во епископа Суздальского и Тарусского, с возведением в сан архиепископа (взамен переведенного на Смоленскую кафедру архиепископа Филарета).

Спустя три года, 6 февраля 1661 г., священник Суздальского Рождественского собора Никита Добрынин по прозвищу Пустосвят написал на архиепископа Стефана донос, обвиняя в том, что Стефан «служит Божественную литургию не по преданиям св. Апостол и пасет церковь Божию не по правилам св. Отец, честным иконам, и церквам, и всякой святыни ругается, учит священный чин и всех христиан не от Божественного писания». Никита Пустосвят вскоре был лишен священнического места архиепископом Стефаном.

Святейший патриарх Никон (1605–1681). Парсуна. И. Ретерс

Итак, 25 июля 1652 г. на 48-м году жизни в московском Успенском соборе Никон был возведен в Патриарха Московского и всея Руси.

В эти годы самая тесная дружба соединяла нового Патриарха с царем. Они вместе творили молитвы и принимали решения по многим церковным и нецерковным делам, проводили время в душевных беседах. Ни одно важное государственное дело царь не решал без совета с Никоном, многие важные решения во время активного патриаршества Никона были приняты с его слов.

Первосвятительский жезл России был шесть лет (1652–1658) в руках Патриарха Никона, и за это время с высоты своего престола он много сделал для духовного просвещения народа, упорядочения общественного богослужения и церковного управления.

Патриарх Никон, по словам одного из его современников, «был пастырь, просвещением своим превышающий того века людей». Никон с большим сожалением воспринял запущенность дела образования, еще будучи управляющим новгородской паствой, он проявлял заботу об организации обучения, по его совету был устроен в Москве монастырь Преображения Господня, ставший центром обучения и распространения знаний в России. Еще во времена своего пребывания в Новгороде Никон устроил в Хутынском монастыре типографию для печатания ученых трудов, создаваемых в монастырях. Взойдя же на Патриарший престол, Никон обратил пристальное внимание к первому учебному заведению Руси – Чудову Патриаршему училищу, реорганизовал и изменил его управление, перенес в него печатный двор, отдал в полное его распоряжение Преображенскую и Чудову обители.

Он являл собой пример милосердия к бедным, несправедливо притесняемым и нелицеприятия в обличении пороков сильных мира сего, чем нажил немало врагов среди боярства. Под влиянием патриарха в России упорядочивалась система попечения о нищих, убогих, нуждающихся людях, велась активная борьба против несправедливости и коррупции в судебных органах. По настоянию патриарха царь принимал действенные меры к пресечению пьянства и нравственной распущенности.

Продолжалась борьба за утверждение Православия и хранение его от всех чуждых влияний, проводимая, как мы видели, всеми предыдущими патриархами.

Пресекалось всякое проникновение западных влияний в церковную жизнь. Знаменитое публичное уничтожение икон «франкского письма» в Успенском соборе Кремля в 1654 г. – яркое тому свидетельство.

«Церковь – не стены каменные, но каноны и пастыри духовные», – говорил патриарх Никон. Иными словами, по его мнению, пока нерушимо стоит каноническая ограда Церкви и пастыри ее бодрствуют на страже «словесных овец» стада Христова, враждебные силы не могут проникнуть в него. До времени святейший вполне разделял убеждение русских о том, что католиков и униатов при их переходе в Православие следует вторично крестить. И только под влиянием веских аргументов антиохийского патриарха Макария после долгих прений и споров, после дважды созванных по этому вопросу церковных Соборов он в 1656 г. должен был признать, что такое убеждение канонически ошибочно, что католиков и униатов не должно крестить вторично. В этой связи и были сказаны им известные слова: «Я русский, сын русского, но моя вера – греческая» (то есть если Восточная кафолическая церковь искони учила иначе, чем теперь мы, русские, думаем, то нам нужно отказаться от своих мнений и принять общее мнение Восточной церкви).

Далеко не всеми разделялось тогда такое мнение. Многие «ревнители благочестия» думали иначе.

Поскольку в течение последних лет голос старообрядцев громко раздавался в Русской Церкви, царь заставлял самого Патриарха Иосифа считаться с ними и принимать их программу оздоровления русского Православия, и они привыкли не бояться гнева и угроз епископата. Теперь же Никон отстранял старообрядцев от всякого влияния в церкви, перестал с ними советоваться и вместо «коллективного руководства» церковью ввел свое личное руководство.

Патриарх Никон. Гравюра Н. Афанасьева, 1825 г.

Отношение Никона к старообрядцам понятно после прежних столкновений Вонифатьева и Неронова с Патриархом Иосифом. Никон знал, что старообрядцы фактически лишили власти его предшественника, и мог лично наблюдать всю тяжесть и горечь положения Патриарха в 1650–1652 гг. и, естественно, не хотел попасть в такое же положение. Поэтому он и старался избавиться от советов и сотрудничества своих прежних друзей и начал принимать против них дисциплинарные меры, стараясь уменьшить их влияние. В этой борьбе с вольнолюбивыми и неукротимыми проповедниками-протопопами он нашел поддержку в епископате, в давно недовольных вольностями протопопов патриаршей и епископских канцеляриях, и даже среди правящего класса бюрократии и дворянства, который жаловался на обличения и строгости проповедников морали и единогласия. Клика патриарших чиновников – бояр, дьяков и других мирских бюрократов и некоторых представителей клира, работавших в патриаршем управлении, как, например, уже с 1649 г. сопротивлявшиеся старообрядцам протопоп Адриан и дьякон Григорий, в свою очередь настраивала Никона против его бывших друзей, стараясь снова вернуть власть в свои руки⁹⁸.

Не сразу, но после многолетних (с 1646 г.) размышлений, бесед с царем, о. Стефаном, греческими и киевскими учеными, патриархом Иерусалимским Паисием, Никон пришел к убеждению, что критерий правильности исправления русских книг и обрядов заключен в их соответствии тому, что искони, в древности было принято Восточной греческой церковью, передано ею Руси и, следовательно, должно сохраняться и в древних русских обычаях и книгах, что поэтому для исправления русских книг и обрядов нужен совет с современными восточными авторитетами, хотя к их мнениям надо было относиться с большой осторожностью и критичностью.

Метод исправления по греческим образцам использовался еще при Патриархе Иосифе. Вызванные из Киева справщики сразу же в 1649 г. повели дело исправления по греческим образцам. Так, в послесловии к Иосифовой Кормчей, напечатанной по благословению Патриарха Иосифа (1649 г.) говорится: «Многие переводы сия святыя книги Кормчия ко свидетельству типографского дела собраны быша. В них же едина паче прочих, в сущех правилех крепчайши. Наипаче же свидетельствова ту книгу «греческая Кормчая книга» Паисий патриарх святого града Иерусалима иже древними писцы написася за многие лета, ему же патриарху Паисию, в те времена бывшу в царствующем граде Москве»⁹⁹. Под влиянием разговоров с Паисием возникла мысль – послать Арсения Суханова на Восток за греческими книгами.

В 1652 г. царь приказал передать Печатный двор со всеми его учреждениями и справщиками книг, доселе находившийся в ведении Приказа Большого двора (Дворцового приказа), Патриарху Никону в его непосредственное и полное распоряжение¹⁰⁰. Никон сам назначил справщиков и принялся энергично продвигать дело правки книг.

В июне 1653 г. Арсений Суханов вернулся из второй поездки на Восток с докладом к Никону и с книгами. Все говорило о том, что ошибки в текстах книг имеются. Приехавший в апреле 1653 г. в Москву бывший патриарх Константинопольский Афанасий (Пателяр) также указывал Никону на ошибки в книгах и разницу в обрядах.

Занявшись сличением книг, Никон собственными глазами увидел их порчу. В 1654 г. в Москве был созван собор.

На Соборе 1654 г., на котором председательствовал царь Алексей Михайлович, присутствовали пять митрополитов, четыре архиепископа, один епископ, архимандриты, игумены, протоиереи и царский синклит. На Соборе было решено исправить некоторые нововведения в московских печатных служебниках, которых не было ни в древнеписьменных славянских, ни в греческих. Определения Собора были вновь рассмотрены и утверждены на Константинопольском Соборе в 1654 г. патриархом Паисием.

Паисий прислал Никону письмо, подписанное 24 митрополитами, одним архиепископом, четырьмя епископами, в котором наряду с одобрением нововведений они стремились сдержать бурную деятельность Никона и давали ему практические советы в этом. Если бы Никон внял этим советам, то в истории русской Церкви можно было бы избежать многих крайностей раскола.

Впоследствии также разрешаются разные недоумения по части исправлений; послание это в 1655 г. было напечатано Никоном при книге «Скрижаль», содержащей в себе обширное толкование на чин богослужения, переведенное с греческого языка. В том же 1654 г. приехал в Москву патриарх сербский Гавриил, а в 1655 г. – антиохийский Макарий, они тоже приняли участие в исправлениях.

Поначалу «друзья-ревнители» поставили свои подписи под грамотой об избрании Никона на первосвятительский престол. Но, оказывается, потому, что надеялись, по их собственным словам, что Никон будет «иметь совет с протопопом Стефаном (Вонифатьевым) и его любимыми советниками» и «будет строить мир Церкви, внимая прилежно отца Иоанна (Неронова) глаголам», как это, по их мнению, делал бы о. Стефан Вонифатьев, если бы стал патриархом. Таким образом, протоиереи Иоанн Неронов, Аввакум, Логгин, Лазарь, Даниил, игумен Феоктист, диакон Феодор и некоторые другие надеялись видеть в патриархе Всея России послушное орудие для проведения в жизнь таких решений, какие ими бы принимались. Антиканоничность и духовная неправильность подобного отношения священников к своему патриарху очевидна. Твердый сторонник канонической и духовной правды во всем, Никон не мог согласиться с таким положением вещей. Поэтому, став патриархом, он сразу перестал допускать к себе без особой нужды указанных лиц и советоваться с ними и тем самым возбудил их против себя, так что отныне любое его распоряжение должно было встречаться и встречалось противлением. Узнав из древних книг, что при молитве Ефрема Сирина нужно делать три земных поклона, перед Великим постом 1653 г. Никон составил и разослал по епархиям для доведения до всех церквей «память» (циркуляр), в которой предписывалось при молитве Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего» не делать 16 земных поклонов, а лишь четыре земных и 12 поясных согласно древним книгам.

Решение царя о передаче Печатного двора в ведение Патриарха лишило вождей раскола главного их оружия – порчи богослужебных книг, благодаря которым их учение беспрепятственно могло распространяться повсюду. Тогда они во главе со Стефаном Вонифатьевым объявили открытую войну Патриарху Никону. Началась она с мятежной речи протопопа Ивана Неронова 18 июля 1654 г. на ступенях вологодского собора¹⁰¹.

Очутившись в обидном положении людей отстраненных, старые деятели придирчиво следили за действиями новых и предавали их безусловному порицанию. К ним примкнули еще разные приезжие в Москву их знакомцы, протопопы Аввакум из Юрьева, Даниил Костромской, Логгин Муромский, священник Лазарь Романовский. Одни из них подавали царю челобитные, умоляя защитить церковь от ересей, другие ходили на печатный двор бранить справщиков и все при всяком удобном случае открыто и грубо хулили патриарха, сами напрашиваясь на опасное столкновение с крутым первосвятителем. Начались аресты и ссылки. Один из архиереев, Павел Коломенский, за противоречие Никону на соборе 1654 г. был лишен сана и сослан в Каменский монастырь, Даниил и Логгин расстрижены и сосланы, первый – в Астрахань, второй – в Муром, Аввакум сослан в Тобольск, потом на Лену, Лазарь – тоже в Тобольск; уцелел один только уклончивый придворный протопоп Вонифатьев. Патриарх много вредил своему делу тем, что вел его слишком круто. Даже между коноводами староверов нашелся человек, который оказался в числе противников Патриарха из-за личной обиды и недоразумения: это был Неронов. Когда дело исправлений одобрено было на новом московском Соборе 1656 г., изрекшем проклятие на неповинующихся церкви Божией, Неронов принес покаяние, сознаваясь, что доселе считал исправления личным делом одного Патриарха, но что противником самой церкви быть не желает. Никон благодушно относился к тем, которые изъявляли ему покорность – обласкал Неронова, терпеливо выслушивал его укоризны за старое, даже снисходил его привычке к старым книгам: «обои не добры, все де равно, по коим хочешь, по тем и служишь».

Никон собрал древние славянские, сербские, греческие книги.

В 1655 г. был созван новый собор для сличения книг и рукописей, привезенных с Афона и других мест Греции Арсением Сухановым в количестве 500 книг и 200 рукописей, с новославянскими. Кроме того, по просьбе Москвы не менее 200 древних книг прислали патриархи Александрийский, Антиохийский, Халкидонский, Никейский, Пекский, Охридский, Сербский и другие. Из Иерусалима Патриарх прислал Евангелие, написанное 600 лет назад. Среди книг были Творения святых отцов, Служебники, Требники, Уставы, Часословы, Триоди, Минеи и другие, а также множество кипарисовых досок для икон¹⁰².

Никон поставил задачу: собрать кроме греческих и сербских книг еще и старые рукописные и печатные книги из всех монастырей. Он поручил иеродьякону Евфимию обследовать библиотеки многих монастырей. Евфимий ради этого обходил и объездил тридцать девять монастырей. В них он осмотрел 2672 книги и составил их опись. Все эти книги Никон приказал выслать в Москву. Арсению Греку было поручено еще съездить в Киев и в Новгород и просмотреть там древние книги.

На соборе присутствовали два восточных патриарха – Макарий Антиохийский и Гавриил Сербский. Рассмотрев книги, собор нашел древние греческие во всем согласующимися с ветхими славянскими. В новых же московских печатных книгах с греческими же и славянскими книгами – многие несогласия и прегрешения. В том же году Никон решил приступить к массовому выпуску новых богослужебных книг. Несмотря на то, что читатели неисправленных книг называли их изменниками православию, приступили к изданию книг.

Первым был напечатан служебник как одна из важнейших книг для Церкви, вслед за этой книгой вышла в русском переводе «Скрижаль» (10 заповедей), написанная греческим иеромонахом Нафанаилом. За это Патриарх Никон, по мнению современников, «достоин вечной благодарности от Церкви». И далее, со времени издания «Скрижали», не проходило ни одного года (до времени удаления Никона в Воскресенский монастырь), когда бы не издавались исправленные богослужебные книги. Под личным надзором Патриарха были изданы Постная триодь, Апостол, Псалтырь, в которой было изъято прибавление о сложении перстов для крестного знамения, Часослов, Ирмологий, Требник и Сборник молитв. Были восстановлены правильные имена святых. Для недопущения новых ошибок и искажений при переиздании книг Никон подчинил типографию своему личному надзору.

В 1657 г. из печати вышло напрестольное Евангелие (первое после мая 1654 г.). Среди имен справщиков, которым выданы только что вышедшие экземпляры Евангелий, появилось имя чудовского старца Иосифа, который в этом месяце был произведен в справщики из чтецов Печатного двора вместо выбывшего Ивана Озерова. С этого времени до ухода Патриарха Никона с кафедры состав справщиков не менялся.

В мартовской росписи жалованья 1658 г. они значатся в таком порядке: старец старообрядец Арсений Грек, Захарий Афанасьев, Чудова монастыря уставщик старец Евфимий, ученик Епифания Славинецкого, и Чудова монастыря старец Иосиф.

При Патриархе Никоне (1652–1658) на Печатном дворе перебывало 13 справщиков, семь из них принадлежало к составу прежних, иосифовских, из которых один только прослужил все это время. Причины выхода из состава остальных справщиков заключались как в неподготовленности их к новым требованиям, в частности знания греческого языка, так и в несочувствии или прямом противодействии осуществляемой справе. Малочисленность оставшихся справщиков, несмотря на большой объем работы, связана, видимо, с трудностями Патриарха Никона в приискании подходящих людей, которые должны были быть образованными, знатоками греческого языка и единомышленниками Патриарха. Отсюда и сменяемость справщиков, назначенных уже самим Патриархом, но оказавшихся недостаточно пригодными к работе. Недостаток численности восполнялся энергией оставшихся справщиков, помощью посторонних лиц, не служивших на Печатном дворе, и личным участием в книжной справе самого Патриарха. Одним из помощников, не состоящих в штате Печатного двора, был киевский иеромонах, затем московский архимандрит Епифаний Славинецкий, служивший Патриарху Никону тем, что составлял церковные каноны и предисловия ко многим изданным при Патриархе богослужебным книгам, а также делал переводы с греческого и латинского языков на русский, многие из которых были начаты по прямому указанию Святейшего и предназначались для печати.

В наше время некоторые «историки» пытаются голословно писать о том, что правка книг при Патриархе Никоне велась главным образом по юго-западным книгам, ссылаясь на профессоров Московской Духовной Академии Н.Ф. Каптерева, Ф.А. Голубинского, Н.Д. Успенского (СПбДА), А.А. Дмитриева (КДА). Верить этому очень трудно, потому что, говоря о таком важном деле, как источники, по которым исправлялись богослужебные книги, «историки» не указали ни одного названия трудов ученых, ни годы их издания¹⁰³. Поэтому нет никаких оснований говорить о том, что по ним исправлялись богослужебные книги при Никоне. Это, скорее всего, веяние нашего времени.

Причина одна: как мы знаем, в Москве юго-западные книги по ряду вопросов веры и церковных обрядов признали неправославными и во времена Патриарха Никона такие книги не могли печатать или исправлять по ним богослужебные книги. Поскольку мы не знаем, о каких именно юго-западных книгах идет речь, об этом трудно говорить. Очевидно, имеются в виду книги, привезенные в 1626 г. протоиереем Лаврентием Зизанием. Но они, как мы видели, были проверены и после исправления изданы.

Если на самом деле были изданы такие книги, где говорится об исправлении богослужебных книг по юго-западным образцам, то они могли быть изданы вождями раскола, когда Печатный двор находился под их контролем с обычными поправками в свою пользу, что является их обычным делом¹⁰⁴.

Уделяя большое внимание устранению погрешности в богослужении, Никон был озабочен внешним и внутренним убранством храмов, старался сделать их достойным местом общения людей с Богом.

Глубоко сожалел Никон о пришедшем в упадок искусстве иконописи в нашем отечестве в то время. Для того чтобы возродить мастерство отечественных художников, он приложил немало усилий. Лучшие иконописцы русских городов и сел были приглашены в Москву для обновления храмов. За свой труд они получали богатое содержание, которое им обеспечивали патриарший и царский дворы. Никон был приверженцем старинного письма икон и противником западного стиля иконописи.

Вошел в привычку обычай, перешедший в традицию у богомольцев при Патриархе Иосифе, – носить по праздникам в храмы свои домашние иконы. Чтобы прекратить это суеверие, распоряжением Патриарха Никона было запрещено ношение икон в церкви и вынос их обратно домой.

Большое внимание Никон обращал на облачение пастырей при исполнении служб в храмах. Одежда служителей храмов была богатой и прекрасной, украшалась золотом, серебром и драгоценными камнями¹⁰⁵.

Ко времени становления Никона Патриархом управление церковными и монастырскими делами, разбирательство спорных и судебных дел служителей Церкви переходило постепенно в руки Монастырского приказа, который был создан в свое время для разбирательства мирских споров и суда монастырских приказчиков и крестьян. С первых дней своего правления Никон поставил вопрос перед царем о невмешательстве монастырского приказа в духовные и судебные дела Церкви. Никон успешно сумел решить этот вопрос, добиться самостоятельного управления, без вмешательства приказа, церковными имениями и лицами, приписанными к ним. Он укрепил и расширил деятельность церковного суда, после чего монастырскому приказу осталось разбирать только гражданские дела между крестьянами в монастырских вотчинах.

Своей деятельностью Никон всегда старался сохранить и увеличить церковные имения, он сумел значительно расширить их достояния. В своих делах по благоустройству церковного управления Никон во многом использовал опыт Патриарха Филарета Никитича.

Во все стороны от Москвы простирались патриаршие земли, в некоторых губерниях чуть ли не целые уезды были во владении Церкви. При Никоне в патриарших владениях число домовых хозяйств увеличилось примерно с 10 тысяч до 25. И в то же время, умножая церковные богатства, Никон охотно и щедро жертвовал богатства монастырей и Церкви для государственной пользы. В период войны с Польшей и Литвой Никон сам посылал грамоты в монастыри с предписанием отправить к царю в действующее войско людей, лошадей, продукты питания и военные припасы.

С целью упорядочения церковного управления на Руси, которая диктовалась временем и делами, Никон исключил из Кормчей книги излишнее предисловие и на это место поставил определение восточных патриархов о патриаршестве в России, в котором говорилось об основании и начале церковного управления. Кроме того, Никон внес в Кормчую книгу грамоту, данную в свое время императором Константином Великим римскому папе Сильвестру. Печатание этого материала служило возвеличиванию Православной Церкви, ставило вне закона действия монастырского приказа.

12 февраля 1656 г. в день памяти патриарха Антиохийского Мелетия, после службы в Чудовом монастыре в присутствии царя, синклита и народа Никон прочел из Пролога известное нам сказание святого Мелетия Антиохийского, на которое подложно ссылались старообрядцы в защиту своего двоеперстия и, обращаясь к находившемуся тут патриарху Макарию, спросил его, как следует понимать это сказание. В ответ на это Макарий торжественно вслух всем возгласил: «Мужие всего православия, слышите аз преемник и наследник сего св. Мелетия престолу вем известно, яко сей Мелетий три первые персты разлучены показа друг от друга, от них же и знамения не бысть. Также паки их соедини, ими же и знамение показа. А кто сими тремя персты на лице своем образ креста не изображает, но имам троите два последняя соединяя с великим пальцем, да великосредняя простерта имети и тем образ креста изображати, таковой армяно-подражатель есть...»¹⁰⁶

Прошло еще двенадцать дней, настала неделя Православия (24 февраля). Собрались в Успенский собор на торжество все находившиеся в Москве архиереи со знатнейшим духовенством, царь со всем своим синклитом и бесчисленное множество народа. В то время, когда начался обряд Православия и Церковь, ублажая своих верных чад, изрекала отлучение от Церкви супротивным, два патриарха, Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил, и митрополит Никейский Григорий стали пред царем и его синклитом, пред всем освященным Собором и народом, и Макарий, сложив три первые великие перста во образ Святой Троицы и показывая их, воскликнул: «Сими треми первыми великими персты всякому православному христианину подобает изображати на лице своем крестное изображение, а иже кто по Феодоритову писанию и ложному преданию творит, той отлучен есть». То же проклятие повторили вслед за Макарием Гавриил и Никейский митрополит Григорий.

Вот кем и когда была изречена первая анафема на ересиархов и упорных последователей двуперстия. Она была изречена не Никоном, не русскими архиереями, а тремя иерархами – представителями Востока.

Не ограничиваясь вышеуказанными мерами, патриарх Никон обратился с письменным посланием от лица своего и других русских архиереев к восточным патриархам и, указывая на то, что в Москве «неции воздвизают прю» относительно сложения перстов для крестного знамения, и при этом одни крестятся тремя перстами десницы, а другие двумя, просил дать письменный ответ, где истина и как следует креститься. В ответном послании Никону Антиохийский патриарх Макарий написал: «Предание прияхом с начала веры от св. апостолов, и св. отец, и св. седми Соборов творити знамение честнаго креста с тремя первыми перстами десныя руки, и кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию Восточныя Церкве, еже держа с начала веры даже доднесь, есть еретик и подражатель арменом. И сего ради имамы его отлучена от Отца и Сына и Св. Духа и проклята; извещение истины подписах своею рукою». Вслед за Антиохийским патриархом то же самое отлучение повторил и подписал своею рукою Сербский патриарх Гавриил, а за ним повторили каждый особо и подписали митрополиты Никейский Григорий и Молдавский Гедеон.

Это ответное послание четырех святителей вместе со своим посланием к ним Никон немедленно велел напечатать и поместить в качестве приложения к книге «Скрижаль».

Когда восточные иерархи, находящиеся в Москве, изрекли свой приговор на крестящихся двумя перстами не только устно в неделю православия, но и письменно, Никон счел благовременным созвать на Собор русских архиереев, чтобы и они постановили решение по тому же вопросу.

Собор состоялся 23 апреля 1656 г. Присутствовали на Соборе, кроме патриарха, три митрополита: Новгородский Макарий, Казанский Корнилий, Ростовский Иона; четыре архиепископа: Вологодский Маркелл, Тверской Лаврентий, Астраханский Иосиф, Псковский Макарий; один епископ Коломенский Александр; 22 архимандрита, семь игуменов, один строитель и один наместник.

Никон открыл заседание Собора довольно обширной речью. Он рассказал сначала, как «зазирали и поносили» его приходившие в Москву восточные святители Афанасий Константинопольский, Паисий Иерусалимский, Гавриил Назаретский и другие за разные неисправности в церковных книгах и обрядах, в том числе и за употребление двуперстия в крестном знамении; как приступил он к исправлению книг, собрал множество древних харатейных рукописей, славянских и греческих; как на основании их он уже исправил некоторые церковные книги, а вместе с ними велел перевести и напечатать с нужными приложениями и книгу «Скрижаль», представляемую им теперь на рассмотрение Собора. В особенности обратил Никон внимание отцов Собора в своей речи на учение о двуперстии и говорил, что оно внесено в наши книги «от Феодоритова писания неведением» и в недавнее время: «Прежде бо того вси треми первыми персты изображали во образ Св. Троицы, яко же и ныне многих еще видети есть, елицы не ведают Феодоритова писания, якоже в простых мужех и во всех женах, от древняго обычая держащих»; напомнил, что отвечал Цареградский патриарх Паисий со своим Собором о сложении перстов для крестного знамения, как истолковал Антиохийский патриарх Паисий в церкви Чудова монастыря сказание о святом Мелетии Антиохийском, как изрекли в неделю православия проклятие на крестящихся двумя перстами три восточные святителя и как то же проклятие повторили они вместе с Молдавским митрополитом в своем письменном ответе, и предложил Собору русских святителей и духовенства сказать свое слово о том же предмете.

Присутствующие на Соборе занялись сначала свидетельствованием книги «Скрижали», «соборне чтоша ее во многи дни с великим прилежанием, всяку вещь и всяко слово со опаством разсуждающе», и обрели ее не только «безпорочну», но и достойною всякой похвалы и удивления, и много благодарили Бога за такое бесценное сокровище.

Затем, обсудив то, что сказано о крестном знамении в трех статьях, помещенных в приложении к «Скрижали», в послании Цареградского патриарха Паисия, в Слове иподиакона Дамаскина и в ответном послании четырех восточных иерархов, находившихся в Москве, а с другой стороны, принимая во внимание, что до напечатания Псалтирей и других книг, в которые внесено учение о двуперстии, в России существовал древний обычай креститься тремя перстами, которого многие еще держались и тогда, во дни Собора, Собор постановил следующее правило: «Аще кто отселе, ведый, не повинится творити крестное изображение на лице своем, якоже древле св. Восточная Церковь прияла есть, и якоже ныне четыре Вселенстии патриарси, со всеми сущими под ними Христианы, повсюду вселенныя обретающимися, имеют, и якоже зде прежде православнии содержаша, до напечатания Слова Феодоритова в Псалтирях со возследованием московския печати, еже треми первыми великими персты десныя руки изображати во образ Святыя, и Единосущныя, и Нераздельный, и Равнопоклоняемыя Троицы, но имать творити сие неприятное Церкви, еже соединяя два малыя персты с великим пальцем, ихже неравенство Святой Троицы извещается, и два великосредняя, простерта суща, в них же заключати два Сына и два состава, по Несториеве ереси, или инако изображати крест, – сего имамы, последующе св. отец седми Вселенских Соборов и прочих Поместных правилом и св. Восточныя Церкве четырем Вселенским патриархом, всячески отлучена от Церкве, вкупе и с писанием Феодоритовым, яко и на Пятом (Соборе) проклята его ложная списания на Кирилла, архиепископа Александрийскаго и на правую веру, сущая по Несториеве ереси, проклинаем и мы».

Это Правило свое, равно как и всю книгу «Скрижаль» с приложениями, все находящиеся на Соборе скрепили своими подписями 2 июня 1656 г.

А Патриарх Никон напечатал и поместил сказание об этом Соборе с изложением своей речи к нему в самом начале той же «Скрижали» под заглавием: «Слово отвещательно» и велел выпустить книгу из типографии в свет (см. Приложение 1).

Одобрив церковные исправления, этот собор, как мы знаем, произвел суд над главными их противниками: Александр Вятский, Ефрем, Никита, Иван Неронов и Феоктист принесли покаяние и получили разрешение; нераскаянные Аввакум, Лазарь, Феодор были преданы анафеме (отлучению от Церкви) и сосланы в дальние ссылки.

Сосланный в Сибирь Аввакум по дороге, как он сам пишет, «везде и в церквах и на торгах ересь Никонианскую обличал». Неронов, едучи в ссылку, в Вологодском соборе после литургии держал речь: «Завелись новые еретики, мучат православных, творящих поклоны по отеческим преданиям, а также о сложении перстов толкуют развращенно». В самом месте ссылки, на Каменном Острове, Неронова навещали «боголюбцы от всех стран». Жители Мурома ходатайствовали пред Рязанским епископом за протопопа Логгина – охранителя «апостольских и отеческих преданий». Неронов с дороги посылал московским друзьям послания. Осев в Спасокаменном монастыре, при тайном сочувствии властей и стражников он вел переписку с царским духовником, с боярами, по-видимому, о своем бегстве из ссылки, что и удалось ему осуществить не без сговора с московскими кругами при молчаливом попустительстве самого царя.

Прибывший в Москву Неронов нашел приют у бояр, отсюда отбыл в Игнатьеву пустынь, где, как мы знаем, постригся с именем Григория. Никон понимал это попустительство, но решил анархию пресечь, изловить беглеца и церковно судить за непослушание. Посланцы Никона не сразу могли схватить старца Григория. Крестьяне их встретили враждебно, скрывая опального инока. Но Никон произвел формальный суд. Григория (Неронова) осудили. В воскресенье 18 мая 1656 г. пред литургией в Крестовой палате с участием восточных иерархов провозгласил старцу Григорию отлучение от церкви: 1) за укорение греческого православия, 2) за смуту в народе, 3) за побег из монастырской ссылки.

На самой литургии во время малого входа архидиакон с амвона объявил эти вины Неронова, а священнослужители и дьяки с певчими по очереди пели: «да будет проклят». Григория снова увезли, а через полгода, 4 января 1657 г. он опять оказался в Москве. Явно, что сила престижа патриарха уже значительно ослабла, а влияние на царя враждебной Никону партии возросло. Показательна дерзость инока Григория и неожиданное долготерпение Никона. Патриарх шел к литургии. Ему навстречу Григорий с вызывающим видом: «Я тот, кого ты ищешь». И пошел рядом с патриархом, продолжая говорить: «Что ты один ни затеваешь, то дело не крепко...» Никон молчал. Более того, после литургии он позвал бунтовщика к себе в крестовую палату. Неронов продолжал изливать на Никона укоризны. Никон почти на все отмалчивался¹⁰⁷. Неронов попросил дозволения жить ему на патриаршем Троицком подворье, и эту неожиданную милость оказал ему Никон. Из дальнейшего видно, что Неронов просил патриарха избавить его от тяготы наложенной совместно с восточными иерархами клятвы. Вскоре после одной из воскресных литургий Никон прочел иноку Григорию разрешительную молитву, причащая из своих рук, угостил трапезой и даже благословил его служить по старому Служебнику.

Начало конфликта между царем и Патриархом

Причиной разрыва дружбы царя и Патриарха, как гласит летопись, можно считать поражение России в сражениях со Швецией. Клеветники воспользовались царской неудачей, договорились до того, что Никон якобы по сговору с поляками толкнул царя на войну со Швецией, дал совет заведомо ложного поражения царя, и что он сам хочет стать царем. Поход, воинская деятельность и полная самостоятельность в челе полков развили царя, закончили его возмужалость: благодаря новой сфере деятельности в короткое время он пережил много, у него появились новые привычки, новые прозападные взгляды.

Возник ряд личных конфликтов. Царь Алексей весьма чтил бывшего тогда в первый раз в Москве патриарха Антиохийского Макария. И вот царь узнал уже по отъезде Макария, что в свое время Никон в канун Богоявления не слушал совета Макария и освящал воду только однажды. А Макарий советовал по греческому уставу святить воду дважды. Царь пришел к Никону и стал бранить его по тогдашнему обычаю грубо: «мужик, невежа, б. сын...». Никон говорил царю, что он не имеет права бесчестить своего духовного отца. А царь ему: «Не ты мне духовный отец, а Макарий Антиохийский». И велел вернуть Макария с дороги обратно в Москву. Этот инцидент был первым предвестником вспыхнувшей ссоры.

К началу 1657 г. бояре вызвали из ссылки И. Неронова, принявшего постриг с именем Григорий, снискали ему благоволение царя и устроили их свидание для выслушивания обвинений против Никона. Старец Григорий внушал царю: «Доколе терпишь этого врага Христова? Государевы царевы власти уже не слыхать на Москве, а от Никона всем страх, и его посланники пуще царских всем страшны». Царь начал избегать встреч с Никоном. Никон понимал это. Сам стал уезжать в свой Воскресенский монастырь. 18 октября 1657 г. было освящение в монастыре нового храма. Царь приехал как будто по-прежнему с миром. Но в Москве опять выявилось «бессоветие» царя с патриархом, т.е. фактический разрыв прежнего сотрудничества. Патриарх знал, что это – «от супостат». Главным супостатом в данную минуту был старец Григорий (Неронов). Никон стал приходить в нервное и ревнивое отчаяние от потери царской любви. В Покровском монастыре после одной панихиды он вошел в келью и разразился рыданиями, причитая: «Старец Григорий... старец Григорий!» Все великодержавные помыслы Никона о книжных достижениях его патриаршества были построены целиком на любви и доверии царя. Без этого они были просто недостижимы. А потому в сознание Никона вонзилась мысль о неизбежности его ухода с патриаршества. А у царя сложилось решение: ограничить Никона и впредь перестроить их взаимоотношения на холодных началах официального долга. И царю было тоже нелегко это сделать. Малодушная неоткровенность царя Алексея была сугубо несносна для Никона и смущала его. По природе своей и по прежним отношениям к Патриарху царь не мог решиться на прямое объяснение, на прямой расчет с Никоном: он был слишком мягок для этого и предпочел бегство. Он стал удаляться от Патриарха.

Большая часть бояр не терпела Никона за его близость к царю, за его распоряжения в царском совете, за строгие замечания, которые он делал им по обычаю.

«При всем своем природном уме и богатой начитанности, царь не любил споров и в отношениях с приближенными бывал податлив и слаб», – пишет митрополит Иоанн (Снычев). Пользуясь его добротой, окружающие его бояре своевольничали, порой забирали власть над тихим государем. Государь не нашел в себе силы противиться боярскому нажиму.

Конфликт разразился в начале июля 1658 г. Случилось то, что предвещал протопоп Иоанн Неронов. 6 июля была встреча грузинского царевича Теймураза. В подготовительной суете заспорили представители по подготовке церемоний с двух сторон – царской и патриаршей. Царский окольничий Хитрово ударил ни больше ни меньше как палкой по лбу Никонова представителя, князя Дмитрия Мещерского. Царь не откликнулся, как следовало бы, без проволочки, и не разобрал инцидента. Продолжал вести себя не как обидчик, а как будто обиженный¹⁰⁸. В ближайший праздничный выход 10 июля в день Положения ризы Господней царь отсутствовал на утрени, а после утрени через посланного им боярина Юрия Ромодановского открыто заявил Никону: «Царское величество на тебя гневен. Потому и к заутрени не пришел, не велел его ждать и к литургии. Ты пренебрег царское величество и пишешься Великим Государем, а у нас один Великий Государь – царь. Царское величество почтил тебя, как отца и пастыря, но ты не уразумел. И ныне царское величество повелел сказать тебе, чтобы впредь ты не писался и не назывался Великим Государем, и почитать тебя впредь не будет».

За шесть лет пребывания Никона у власти его отношения с боярами изменились, и это произошло не столько из-за властного характера Никона, сколько из-за того, что в этот период значительно изменилось лицо и характер боярской думы¹⁰⁹.

Бояре составили против него заговор и во что бы то ни стало добивались разрыва между Никоном и царем. Это им удалось. Этот класс окружил царя непроницаемым кольцом, не допуская до него свежих даровитых людей, и преследовал Никона как царского советника, подобно тому как преследовал и другого выдающегося деятеля царствования Алексея Михайловича, невысокородного боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, кончившего жизнь добровольным уходом с государственной арены в монастырь под влиянием непрестанных интриг родовой знати (князя Хованского и других). Властолюбивому родовому боярству нужен был малолетний или слабый царь, чтобы удержаться около него в качестве родовитых советников. В эту эпоху оно поднимало голову, на несчастье государству. Вместе с Никоном царь Алексей Михайлович представлял бы несокрушимую твердыню: чтобы разрушить ее, надо было разъединить их и погубить того, кто восполнял своей личностью слабость царя.

В печальной истории Никона постоянно видим одних и тех же бояр: Семена и Родиона Стрешневых и Милославских – родственников царя; князей Никиту Одоевского, Юрия Долгорукого, Алексея Трубецкого; боярина Салтыкова и дьяка Алмазова. Маржерет писал: «Патриарх Никон очень близок к Царю, казался всемощным, но низринут судьбою придворной жизни». Бояре не могли перенести власти Никона в совете царевом. Никон же по власти Патриарха говорил и выполнял правду, не разбирая лиц. Так, когда Морозов и другие бояре завели органы и латинские иконы, Никон обличал их во храме пред лицом царя.

Бояре стали открыто оскорблять Патриарха: рассказывали, что Семен Стрешнев, например, назвал именем Никона свою собаку и научил ее складывать лапы наподобие архиерейского благословения.

С середины 1657 г., когда царь стал отдаляться от Никона, дружеских бесед и частых совещаний с Патриархом уже не было. Бояре возбудили недоверие царя к Никону и старались довести его до вражды. Если бы царь и Патриарх искренне объяснились между собой, дружба их возобновилась бы, но бояре этого не допускали.

В июле 1658 г. представился случай довести неудовольствие до открытого разрыва между царем и Патриархом. В Москве готовили торжественный прием грузинскому царю Теймуразу, желавшему скрепить союз Грузии с Россией. Патриарх оставил отстраиваемый им Воскресенский монастырь, чтобы принять участие в этой встрече. Но, по интригам бояр, Патриарх не был приглашен во дворец. Изумленный Патриарх послал своего боярина узнать о причине, но стольник Богдан Хитров ударил, по обычаю того времени, посланца палкой. Никон требовал удовлетворения; царь обещал и лично желал объясниться с Никоном, но, по проискам бояр, встреча не состоялась, Никон удовлетворения не получил. Патриарх надеялся говорить с царем в праздники, но царя удержали от выхода. Очевидно, Хитров принадлежал к партии враждебных Никону бояр и действовал, сильно рассчитывая на их поддержку: они-то, без сомнения, и не допустили царя до свидания с Никоном¹¹⁰. Предстояла возможность скоро увидеться с царем на двух приближающихся праздниках: 8 июля был праздник в Казанском соборе, на котором царь обыкновенно присутствовал и участвовал в крестном ходе, но Алексей Михайлович не пришел ни к одной службе в Казанский собор. Наступил другой, еще более торжественный праздник, 10 июля, в память принесения из Персии в Москву ризы Господней. В этот праздник государь всегда слушал вечерню, утреню и обедню в Успенском соборе, но на этот раз он прислал к Патриарху князя Юрия Ромодановского сказать, чтоб его не ждали ни на одной службе.

Решение оставить Патриарший престол возникло у Никона 9 июля. 10 июля утром он заявил поддьяку о своем предстоящем уходе.

«Трудно допустить, – цитируем по Н.И. Субботину, – чтобы Ромодановский решился говорить такие слова от себя, не получив на самом деле поручения от царя. Если же так, то очевидно, что государь сказал свое царское слово в минуту большого неудовольствия на прежнего друга, в минуту сильного гнева. С другой стороны, в отношении к Никону слова эти имели действие той искры, которая должна была воспламенить и вызвать наружу все неприятные чувства, которые накопились в душе его в последнее время. Правда, от него еще зависело дать делу то или другое направление – смириться пред государем и с христианской кротостью перенести личное оскорбление, чтобы сохранить мир церкви и государства, или отстаивать свое личное достоинство, свои личные права, полученные от самого государя. На первое Никон не мог решиться по своему характеру, особенно после свидания с Ромодановским; он решился на последнее. Но теперь надобно было подумать, как сохранить за собой неприкосновенность власти и чести. Никон избрал для этого слишком решительное средство, которое, против его ожидания, окончательно сгубило его, – он решился торжественно, в церкви, отречься от патриаршества. По всей вероятности, он не думал совсем оставить патриаршую кафедру, а надеялся только своим отречением смутить царя, скорее подвинуть его на объяснение и с полным для себя торжеством восстановить прежние отношения с государем»¹¹¹. Впоследствии на вопрос друзей: для чего сошел с патриаршества и думает ли возвратиться на свою кафедру? – он отвечал прямо, что «сшел с сердца, а снова ему для чего не быть патриархом». Однако ж преданные ему люди говорили ему наперед, что его намерение слишком смело и опасно. Утром 10 июля после свидания с Ромодановским он сказал, что хочет сойти с патриаршества, своему дьяку Калитину. Тот стал отсоветывать. Никон его не послушал. Калитин поспешил уведомить об этой новости боярина Зюзина, одного из близких к Никону людей. Зюзин, хорошо понимая, как далеко должен повести такой смелый шаг, на который отважился Никон, велел Калитину сходить еще раз к Патриарху и от его имени сказать, «чтобы он от такого дерзновения престал и великого государя не гневал, и что буде пойдет не рассудно и не размысля, дерзко, то вперед, хотя бы и захотел возвратиться, будет поздно, и за такое дерзновение надобно ожидать великого государева гнева». Благоразумный совет преданного ему боярина, по-видимому, поколебал несколько решимость Никона: «от твоих слов он усумнился было», рассказывал после Зюзину Калитин, «и стал было писать, и немного написав, разодрал и сказал: иду-де!».

Патриарх служил свою последнюю литургию в Успенском соборе, весьма торжественно: надел саккос чудотворца Петра и омофор «шестого собора»; при служении находилось много духовных властей; стечение народа было большое. Во время службы в алтаре некоторые уже говорили, что Патриарх хочет сойти с патриаршества. Иподиакон Иван Тверицын, который утром купил для Патриарха простую ключку, «что попы носят», сказал об этом иподиакону Матвею. Во время причастия Патриарх приказал ключарю поставить сторожей у выходных дверей, чтобы народ не пускали из церкви, потому что он намерен говорить поучение. Действительно, в обычное время Никон вышел на амвон и стал читать народу слово Златоуста, в котором говорилось о высоком назначении пастырского служения и о том, какое зло бывает для церкви, когда пастырь не искусен пасти стадо; потом, не прерывая течения мыслей, он стал не читать уже, а «говорить речью, на люди смотря», что он именно такой неискусный пастырь, не хорошо пас их и не умеет пасти, что поэтому он больше не будет патриархом, и чтобы они вперед его патриархом не считали. При этих словах в церкви произошло смятение, поднялся шум, так «что в тесноте великой речей Патриарха нельзя было расслушать», что именно и как говорил он дальше.

По Причащении Никон сел перед Престолом и послал письмо царю. Но царь вернул письмо. Патриарх долго ждал в церкви царя, но царь не приехал. Боярин князь Юрий Ромодановский, посланный объявить об этом Патриарху, стал публично упрекать Никона в гордости и в том, что он называл себя Великим Государем. Тогда Никон по окончании литургии объявил народу, что он более не Патриарх, поставил к иконе Богоматери посох святителя Петра и написал снова письмо царю. Но ответа не получил. Явился князь Трубецкой и начал укорять Никона также в гордости; Никон направился из церкви. Люди плакали и держали двери, не выпуская его из церкви¹¹². Никон пешком пошел из Кремля на Иверское подворье. Там три дня он ждал какой-либо встречи с царем, но встреча не состоялась, и оттуда Никон уехал в Воскресенский монастырь. Никон понял бесполезность борьбы с боярством против захвата ими церковного управления при отсутствии поддержки царя и невозможности получить такую поддержку от епископата.

В дальнейшем царь Алексей Михайлович неоднократно делал вид, что хочет вернуть Никона на патриарший престол, затем на условиях компромисса разрешить конфликт, но ни разу не довел своих намерений до конца. Передумывал и отказывался от своих слов.