Воздаяние

Блаженны святые и праведные! Им повелено будет вступить в жизнь, радоваться и блаженствовать с Богом в Вечном Царстве. Он даст им славу Свою; блистательный свет будет им ризою, и лица их на небе просветятся паче самого неба (прп. Ефрем Сирин, 33, 106).

* * *

Недоведомая воля, которой ведомы наши изволения, как веровали мы в Него и как приносили себя в жертву, так и воздаст нам в день пришествия Его (прп. Ефрем Сирин, 33, 419).

* * *

Как здесь, в этой временной обители, настроил себя каждый, так и во время воздаяния войдет он в место упокоения (прп. Ефрем Сирин, 33, 486). Источник.

* * *

...Венец за добродетель и труды ради ее не есть чувственный, не разрушается, как все прочее в этом мире; это – венец неизменный, бессмертный, пребывающий во все веки. Труд – только на короткое время, а воздаяние за труды не имеет конца, не уступает силе времени, не увядает (свт. Иоанн Златоуст, 48, 461). Источник.

* * *

Одни из людей живут порочно, другие добродетельно; но из числа порочных многие доживают до глубокой старости, наслаждаясь счастьем, а с людьми добродетельными бывает противное. Когда же каждый из них получит по заслугам? В какое время?

<...> Подлинно и Воскресение есть, и Суд; отвергают их только те, которые не хотят дать отчета в своих делах (свт. Иоанн Златоуст, 52, 446–447).

* * *

В доме у тебя есть сосуды, и ты не пользуешься ими безразлично, но знаешь, в каком сосуде содержится вино, в каком уксус; так и Бог знает, какая душа пригодна для помилования, какая достойна наказания, не потому, что она так именно создана, но потому, что к этому она приготовила себя своими привычками (свт. Иоанн Златоуст, 52, 841). Источник.

* * *

...Почему Он <Бог> не тотчас посылает наказание грешникам?.. Как справедливый, Он знает согрешающего; как крепкий, Он имеет силу довести решение до конца <наказать>... Какая же причина медлительности? Бог Судитель праведен, и крепок, и долготерпелив (Пс. 7, 12)... Пусть действует сначала страх, твое раскаяние пусть предотвратит удар (свт. Иоанн Златоуст, 52, 974–975).

* * *

Пропустившие благоприятное для дел время не получат искомых ими благ. Ибо кто одобрит земледельца, который, когда нужно пахать и сеять, чтобы иметь обильную жатву, предается праздности и сидит сложа руки? Кто одобрит садовника, который, когда должно ухаживать за виноградом, чтобы принес он добрые грозди, и за упояющим точилом, посматривает только на труды других? Кто одобрит пловца, который, когда настало время плыть, чтобы промышлять торговлею, остается в пристани и проводит время в корчмах? Конечно, никто. Посему, если это действительно так, кто одобрит христианина, который во время подвигов требует венцов. Здесь место подвигам, а не венцам, там же – наградам и почестям. Поэтому не будем упускать времени благоприятного для дел, чтобы там не каяться без пользы (при. Исидор Пелусиот, 62, 118). Источник.

* * *

Премирный жребий, изобилующий всеми благами, недоступный всему горестному, не порождающий уныния и матерь всякой радости, превосходящий и язык, и слух, и ум, уготованный собственно подвизавшимся в настоящей жизни законно, не позволяет даже и ощущать здешних печалей. Почему и Первоверховный из подвизавшихся так взывает: недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8, 18). Ибо если Подвигоположник в воздаянии наград с великим преизбытком превышает труды и сообщает столько веселия, сколько свойственно иметь в удел приявшим небесный жребий, то не удивительно, если они в ничто вменяли все горестное в мире (прп. Исидор Пелусиот, 62, 239).

* * *

...Каждый получит мзду свою по мере труда своего, а не по следствиям труда. Сие содержа в мыслях, наставники и ученики да стремятся к добродетели, не давая места никакой отговорке (прп. Исидор Пелусиот, 62, 487). Источник.

* * *

Если преспевала одна душа, то пусть она одна и будет увенчана. Если же и тело разделяло с нею подвиги, то с ним да будет и увенчана. Сие и справедливо, и основательно, и разумно, и весьма прилично (прп. Исидор Пелусиот, 63, 111). Источник.

* * *

В конце же всего, в каком состоянии застигнута будет душа смертью, сообразно с тем получит и воздаяние (прп. Никита Стифат, 93, 91).

* * *

...Один пресвитер, муж чудный и много времени проведший в подвиге, рассказывал следующее: «Была у меня сестра, девица молодая летами, но приобретшая старческий разум. Она проводила все время в посте и воздержании. Однажды сидела она около меня и вдруг, отклонившись на спину, лежала безгласна и бездыханна целый день и ночь. На следующий день в тот же час, как бы от сна встав, была она в страхе и ужасе. Я спрашивал ее, что с нею было, но она просила подождать, пока пройдет ужас... В слезах провела она много дней, и сама не хотела говорить, и других не хотела слушать, не говорила даже с самыми близкими, часто же имена некоторых вспоминала со слезами и, стеная, оплакивала их. Наконец, она уступила моим просьбам и начала говорить: «В оный час, когда я сидела около тебя, два неких мужа, седые волосами, сановитые по виду, одетые в белую одежду, пришедши и взявши меня за правую руку, приказали следовать за ними. Один же из них, держащий в руке жезл, простер его к небу и отверз его, приготовляя нам доступ внутрь его. Потом, взявши меня, приводят в некое место, где стояло великое множество Ангелов, двери же и храмины были выше всякого слова. Когда же я вошла внутрь, вижу престол возвышенный и многих стоящих там, красотою и величием превосходящих тех, кои стояли вне. На престоле сидел Некто, Своим светом всех освещающий, Которому все поклонились. Меня тоже привели к Нему на поклонение, и я услышала, что Он повелел показать мне все для вразумления живущих на земле. Пришедши в некое место, вижу великое множество творений красоты несказанной, облеченных в различные одежды, блистающие золотом и драгоценными камнями, и храмины разнообразные, и живущих в них мужей и жен великое множество в чести и славе. Показывая их, говорили мне: «Это суть епископы, это клирики, это миряне, из них одни в своем служении просияли, другие целомудренно и праведно пожили».

Там я увидела пресвитера своего селения и клириков, которых знаем. Увидела множество дев и вдов, жен, в браке честно поживших; из них многие были знакомы, иные из нашего местечка, другие же из разных мест... одни упражнялись в подвижничестве, другие пожившие честно в своем состоянии, некоторые во вдовстве провели большую часть жизни и сокрушаемы были скорбями и многими бедствиями. Есть из них некоторые в девстве и во вдовстве сначала павшие, и за покаяние и многие слезы опять восстановленные в прежний чин. Взявши меня оттуда, отвели в некоторые места, страшные по виду и ужасные для зрения, исполненные всякого плача и рыданий».

Намереваясь же начать рассказ о сем, в такой пришла она страх, что слезами омочилась вся одежда ее, прерывался ее голос, язык же ее невольно запинался, двигался, не издавая звука. Но, принуждаемая мною, так начала она говорить: «Видела я места столь страшные и ужасные, что ни зрением, ни слухом нельзя понять; о них предстоящие мне говорили, что они приготовлены для всех нечестивых и беззаконных и для тех, которые в мире назывались христианами, но много зла делали. Там видела я печь разжженную и издающую страшное некое клокотание. Я ужаснулась и спросила, для кого приготовлено сие. Мне ответили: «Для вчиненных в клир, из сребролюбия же и беспечности Церковь Божию оскорбивших и в постыдной жизни проживших без покаяния...» Я же, трепеща, возгласила: «Ужели для находящихся в клире и девстве приготовлены такие бедствия?» Один же из бывших вдали отвечал: «Бедствия, девица, назначены им соответствующие нечестию их против Бога и неправде их против ближнего. Ибо ни тех, кои страдают там, не презирает Бог, ни тех, кои делают неугодное Ему, не оставляет без наказания. Всем за доброе и злое воздает по достоинству Бог Всемогущий». Еще отошедши, остановились мы на месте, полном глубокой тьмы. Все там было наполнено вопля и смущения, жалобного голоса, скрежета зубов и страшного стенания. Там увидела я разных дев и вдов, которые не поступали сообразно своим обетам, вину и наслаждениям прилежали, на псалмопение и молитвы, и посты не обращали никакого внимания, несмотря на то, что своими обещаниями вступили в завет с Христом.

О некоторых же из них говорили, что они человеконенавистно, хотя и правильно, пересказывали о намерениях других, что послужило для некоторых из них к развращению, и сделались они виновными в их погибели. Я же, видя их стенания и плач, не меньше их была объята страхом. Посмотревши внимательно, вижу двух самых любезных мне девиц, объятых огнем и муками... видевши их и восстенавши, по имени позвада я одну из них. Они же взглянули, и лица их покрылись стыдом по причине наказания, которому подверглись, и еще более мучились стыдом и поникли вниз. Я же со слезами спрашивала их, что сделано ими тайного, что утаилось от многих, кто знал их на земле, и в какие впали они худые дела, за которые получили наказание?.. Они же сказали: «Девство погубили мы растлением, на убийства же по причине зачатия решались, воздержание и пост в виду других исполняли, втайне же делали противоположное, ибо славы только человеческой желали, а на угрожающие мучения не обращали внимания. Но вот все сделанное там тайно обличили здешние бедствия, за славолюбие соответственный принимаем стыд... Но если есть у тебя какая сила и дерзновение ради твоей доброй жизни, помоги нам, испроси хотя немного помилования у мучащих нас». Я же отвечала: «Где же многие увещания и советы вам брата моего? Где мольбы, где великое его попечение, где постоянные молитвы? Ужели всего этого недостаточно для того, чтобы не быть вам здесь?..» Они же, устыдившись, молчали, но затем стали говорить: «Не время теперь обличения и укорения, но утешения и помощи... помоги нам...» Я же, припавши, со слезами молила мучителей облегчить их мучения. Они со страшным взором без успеха отослали меня, говоря: «Справедливо для них, какие посеяли там деяния, за такие пожать плоды; какие там презрели блага, тех здесь не получить, а какими пренебрегали муками, те испытать... Ступай, девица, возвещай там о здешнем – добром и злом, хотя бы многим показалась ты говорящею пустое». Девицы те, узнавши, что бесполезно было мое моление, плача и скрежеща зубами, сказали: «Все терпим мы сообразно со сделанному нами... но, оставивши нас, иди опять в мир... расскажи обо всем этом жившей с нами, ибо и она с нами делала подобное, смеясь над здешним... Возвести ей о наших мучениях, убеди покаяться...» (98, 428–435),

* * *

Поведал некий старец о девице очень преклонных лет, преуспевшей в страхе Божием. Он спросил, что привело ее к монашескому жительству? Она, прерывая слова воздыханиями, рассказала следующее: «Мои родители, достоуважаемый муж, скончались, когда я была отроковицей. Отец был скромного и тихого нрава, но слабый и болезненный. Он жил настолько погруженный в заботу о своем спасении, что едва кто из жителей одного с нами села изредка видел его. Если иногда он чувствовал себя получше, то приносил в дом плоды своих трудов. Большую же часть времени он проводил в посте и страданиях. Молчаливость его была такова, что не знавшие могли принять его за немого, Напротив того, мать моя вела жизнь рассеянную в высшей степени и столь развратную, что подобную ей женщину трудно было сыскать. Она была так говорлива, что, казалось, все ее существо составлял один язык. Беспрестанно она затевала ссоры со всеми, проводила время в пьянстве с самыми невоздержанными мужчинами. Она расточила все, что нам принадлежало, а ей отец передал распоряжение домом. Она так злоупотребляла своим телом, оскверняя его нечистотами, что немногие из нашего селения избежали блудного с ней совокупления. Она никогда не подвергалась и болезни, со дня рождения и до старости была совершенно здорова. Так текла жизнь моих родителей. Отец, истомленный продолжительной болезнью, скончался. Едва он умер, как небо потемнело, пошел дождь, засверкала молния, загремел гром, в течение трех дней и трех ночей непрерывно продолжался ливень. По причине такой непогоды задержалось его погребение, так что жители села покачивали головами и, удивляясь, говорили: «Этот человек настолько был неприятен Богу, что даже земля не принимает». Но чтоб тело его не начало разлагаться в самом доме, похоронили его кое-как: непогода и дождь все продолжались. Мать моя, получив еще большую свободу по смерти отца, с большим исступлением предалась блуду. Сделав наш дом домом разврата, она проводила жизнь в величайшей роскоши и увеселениях. Когда настала ее смерть, то она сподобилась великолепного погребения. Сама природа, казалось, приняла участие в похоронах. По ее кончине я осталась в отроческих летах, и уже телесные вожделения начали во мне проявляться. Однажды вечером я начала размышлять, чью жизнь избрать мне образцом для подражания: отца ли, который жил скромно, тихо и воздержанно, но во всю свою жизнь не видел ничего доброго, провел ее в болезнях и печали, а когда скончался, то земля даже не принимала его тела. Если такое житие благоприятно Богу, то по какой причине отец мой, избравший его, подвергся стольким бедствиям? «Лучше жить, как жила мать, – сказало мне мое помышление, – предаться вожделению, роскоши, плотскому сладострастию. Ведь мать не упустила ни одного скверного дела! Она провела всю жизнь в пьянстве, была здоровой и счастливой. Конечно, мне следует жить так, как жила мать! Лучше верить собственным глазам и тому, что очевидно, лучше наслаждаться всем, чем верить невидимому и отказываться от всего». Когда я, окаянная, согласилась в душе избрать жизнь, подобную жизни моей матери, настала ночь, я уснула, Во сне предстал мне некто высокий ростом, взором страшный, грозно взглянул на меня, гневно и строго приказал: «Исповедуй мне помышление твоего сердца». Я, испугавшись, не смела и взглянуть на него. Еще более громким голосом повторил он приказание, чтоб я исповедала, какая жизнь мне понравилась. Растерявшись от страха и забыв обо всем, я сказала, что не имела никаких помышлений. Но он напомнил мне все, о чем я размышляла втайне. Обличенная, я умоляла его даровать мне прощение и объяснила причину этих размышлений. Он сказал мне: «Пойди и посмотри обоих – и отца, и мать, – потом избери жизнь по своему желанию». С этими словами он взял меня за руку и повел. Привел он меня на большое поле неизреченной красоты, со многими садами, с плодовыми деревьями. Там встретил меня отец, обнял, поцеловал, назвал своей дочерью. Я заключила его в объятия и просила разрешения остаться с ним. Он отвечал: «Ныне это невозможно, но если последуешь моим стопам, то придешь сюда по прошествии непродолжительного времени». Когда я опять начала просить о том, чтоб остаться, показавший мне видение снова взял меня за руку, повлек и сказал: «Пойдем, я покажу тебе и мать, как горит она в огне, чтоб знать тебе, по чьим стопам направить свою жизнь». В мрачном и темном доме, наполненном скрежетом зубов и горем, он показал мне огненную печь с кипящей смолой. Какие-то страшилища стояли у ее устья. Я заглянула внутрь и увидела в ней мою мать: она погрязла по шею в огне, скрежетала зубами и горела, тяжкий смрад разносился от червя неусыпающего. Увидев меня, она воскликнула с рыданием: «Увы мне, дочь моя! Эти страдания – последствия моих собственных дел. Источник.

Воздержание и все добродетели казались мне достойными посмеяния. Я думала, что жизнь моя в сладострастии и разврате никогда не кончится. Пьянство и объядение я не признавала грехами. И вот! Я наследовала геенну, подверглась этим казням за краткое наслаждение грехами. За ничтожное веселие расплачиваюсь теперь страшными муками. Вот какую получаю награду за презрение Бога! Объяли меня всевозможные, бесконечные бедствия. Ныне время помощи, ныне вспомни, что ты вскормлена моей грудью! Воздай мне, если ты получила от меня когда-либо что-либо! Умилосердись надо мной! Жжет меня этот огонь, но не сожигает. Умилосердись надо мной! Меня в этих муках снедает отчаяние. Умилосердись надо мной, дочь моя, подай мне руку и выведи меня из этого места». Когда я отказывалась это сделать, боясь тех страшных стражей, которые тут стояли, она снова причитала со слезами: «Дочь моя! Помоги мне! Не презри плача твоей родной матери! Вспомни мою болезнь в момент твоего рождения! Не презри меня! Погибаю в огне геенском». Ее вопль вызвал у меня слезы, я начала также стенать. Вопли и рыдания разбудили моих домашних. Они стали спрашивать меня о причине столь громкого плача. Я рассказала им мое видение. Тогда я решила последовать жизни моего отца, будучи удостоверена, по милосердию Божию, какие муки уготованы для тех, кто позволяет себе проводить порочную жизнь» (107, 541–544).