Примирение
Не столько повредит тебе враг, что бы он ни делал, сколько ты вредишь самому себе, не примиряясь с ним и попирая законы Божии (свт. Иоанн Златоуст, 44, 555). Источник.
* * *
Если же ты будешь ждать, чтобы враг наперед пришел и попросил прощения, то ты не получишь такой пользы: он предвосхитит награду и приобретет себе все благословение; а когда ты сам придешь, то не останешься ниже его, но победишь гнев, преодолеешь страсть, обнаружишь великое любомудрие, послушавшись Бога, и сделаешь более приятною последующую жизнь, избавившись от хлопот и тревоги (свт. Иоанн Златоуст, 44, 597).
* * *
...Тяжелое и трудное дело – скоро примириться с врагом, тяжелое и трудное не по своему свойству, но по нашему нерадению (свт. Иоанн Златоуст, 46, 174).
* * *
Трудно начать и сделать приступ к примирению; а когда он сделан каким бы то ни было образом, тогда все последующее будет легко и удобно (свт. Иоанн Златоуст, 46, 175). Источник.
* * *
Если ты примиришься здесь, то избавишься от суда там... (свт. Иоанн Златоуст, 46, 179).
* * *
В этом то <примирении со своими врагами> и состоит врачевство душ наших, в этом – исцеление ран наших, в этом – самый лучший путь угождения Богу, в этом – самое верное отличие боголюбивой души, когда... мы все исполняем ради закона Господня и не поддаемся неблагородным мыслям, но становимся выше страстей, представляя себе благодеяния, ежедневно оказываемые нам Богом (свт. Иоанн Златоуст, 47, 283–284).
* * *
...Нелегко и неприятно пойти к тому, кто враждует и злобствует против нас, стать и начать разговаривать с ним. Но если ты размыслишь о высоком достоинстве этой заповеди <примирения>, о великости награды и о том, что польза от этого доброго дела обращается не на него, а на тебя, то все покажется тебе легким и удобным (свт. Иоанн Златоуст, 47, 284).
* * *
Оказывай услуги детям врагов своих и при жизни, и по смерти их, – при жизни, чтобы таким образом примириться с их отцами, по смерти, чтобы привлечь на себя великую милость от Бога... (свт. Иоанн Златоуст, 47, 870). Источник.
* * *
Сколько зла происходит от раздражения и гнева! И что особенно тяжело – когда мы находимся во вражде, то не хотим сами положить начало примирению, но ожидаем других; каждый стыдится прийти к другому и примириться. Смотри, разойтись и разделиться не стыдится, напротив, сам полагает начало этому злу; а прийти и соединить разделившееся стыдится, подобно тому, как если бы кто отрезать член не усомнился, а сростить его стыдился. Что скажешь на это, человек? Не сам ли ты нанес великую обиду и был причиною вражды? Справедливость требует, чтобы сам же ты первый пришел и примирился, как бывший причиною вражды. Но если (другой) обидел и тот был причиною вражды? И в этом случае следует (начать примирение) тебе, чтобы тебе больше удивлялись, чтобы тебе иметь первенство как в одном, так и в другом: как не ты был причиною вражды, так не тебе быть и причиною ее продолжения; может быть, и тот, сознав вину свою, устыдится и вразумится. Но он высокомерен? Тем более ты не медли прийти к нему; он страдает двумя болезнями: гордостью и гневом. Сам ты высказал причину, почему ты первый должен прийти к нему: ты здоров, ты можешь видеть, а он во тьме; таковы именно – гнев и гордость. Ты свободен от них и здоров; приди же к нему, как врач к больному. Говорит ли кто-нибудь из врачей: такой-то болен, поэтому я не пойду к нему? Напротив, тогда врачи и идут к больному, когда видят, что он сам не может к ним прийти; о тех, которые могут (прийти сами), они менее заботятся, как о больных неопасно, о лежащих же – напротив. А не тяжелее ли всякой болезни гордость и гнев? Не подобны ли этот сильной горячке, а та – развившейся опухоли? Представь, каково страдать горячкою и опухолью. Иди же, угаси его огонь; ты можешь сделать это при помощи Божией; останови его опухоль как бы примочкою. Но что, скажешь, если оттого самого он еще более возгордится? Тебе нет до этого нужды; ты сделаешь свое дело, а он пусть отвечает сам за себя; только бы нас не упрекала совесть, что это произошло от опущения с нашей стороны чего-нибудь должного... Оно <Священное Писание> повелевает идти, примириться и благотворить врагу не с тем, чтобы собрать на него горящие уголья (см.: Рим. 12, 20), но чтобы он, зная это, исправился, чтобы трепетал и боялся этих благодеяний больше, чем вражды, и этих знаков любви больше, чем обид. Для враждующего не столько опасен враг, причиняющий ему зло, сколько благодетель, делающий ему добро, потому что злопамятный вредит хотя немного и себе, и ему, а благодеющий собирает уголья огненные на главу его. Поэтому, скажешь, и не должно делать ему добра, чтобы не собирать на него угольев? Но разве ты хочешь собрать их на собственную голову? Это и происходит от памятозлобия. А что, если я еще более усилю (вражду)? Нет; в этом виновен будешь не ты, а он, если он подобен зверю; если и тогда, как ты благодетельствуешь, оказываешь ему честь и желание примириться, он упорно будет продолжать вражду, то он сам на себя собирает огонь, сам сожигает свою голову; а ты нисколько не виновен (свт. Иоанн Златоуст, 52, 434–436).
* * *
Поскольку мы но большей части обиженных и оскорбленных братий презираем, или, по крайней мере, говоря, что они оскорбились не но нашей вине, мы пренебрегаем ими, то Врач душ, знающий все сокровенное, желая с корнем исторгнуть из наших сердец поводы к гневу, повелевает нам прощать, примиряться с братиями нашими и не иметь памяти об обиде или оскорблении их, не только когда мы оскорблены ими, но и когда знаем, что они имеют нечто против нас, справедливо ли или несправедливо, также заповедует нам, чтобы мы, оставив свой дар, т. е. прекратив свои молитвы, поспешили прежде сделать удовлетворение им и, таким образом наперед уврачевав брата, приносили чистые дары наших молитв (см.: Мф. 5, 24). Ибо общий всех Господь не благоволит к нашему служению, когда Он что в одном приобретает, то в другом теряет от возникшей скорби. Ибо во вреде всякого человека одинакова бывает потеря для Того, Кто одинаково желает и ожидает спасения всех Своих рабов. И потому, когда брат имеет нечто против нас, молитва наша будет недейственна, все равно как если бы и мы в раздраженном духе питали вражду против него (прп. Иоанн Кассиан, 56, 108–109).
* * *
...Если Евангельское слово повелевает нам удовлетворять гневающимся даже за прошедшее и самое малое неудовольствие, происшедшее от маловажных причин, то что будет с нами, жалкими, когда мы с упорным притворством пренебрегаем новые и важные причины, допущенные по нашей погрешности, и, надмеваясь диавольскою гордостью, стыдясь смириться, не признаем себя виновниками братской скорби и, по упорному духу не желая покоряться заповедям Господним, спорим, что никак не должно соблюдать их или невозможно исполнить. От того и бывает, что, думая, что Господь заповедал невозможное или несообразное, мы, по Апостолу, становимся не исполнителями, а судьями закона (см.: Иак. 4, 11) (авва Иосиф, 56, 458).
* * *
И с неприятелями, друг, когда просят мира, надлежит примиряться. Ибо кто не примиряется, но даже тех, которые просят, выражая свою нужду, и не вступают уже в равный бой, мучит, не обуздав гнева милосердием, не дав в себе места чувству естественного сродства и свойства, тот утратит выгоды победы, от всех потерпит укоризны, как дикий зверь, и не избежит наказания от Бога (прп. Исидор Пелусиот, 60, 320). Источник.
* * *
Примирение нас друг с другом всего важнее для Бога Слова. Ибо Тот, Кто примирил небесное с земным, прекращает и наши вражды, не дозволяя возникнуть им, и возникшие исторгая с корнем (прп. Исидор Пелусиот, 62, 13). Источник.
* * *
«Ты взыскуешь, – говорит Он <Господь>, – человеколюбия; а обиженный <тобой> ищет отмщения; ты называешь Меня милосердным, а он – правдивым; ты просишь снисхождения, а он вопиет, что не оказано ему помощи. Успокой его, справедливо вопиющего, и не будешь лишен Моего благоволения; примирись с обиженным, и тогда умоляй о Моем примирении с тобою. Не продаю за дар справедливо требуемого другим отмщения; не унижаю неподкупного судилища; не оказываю благоволения к обидевшему, пока сетует обиженный. Не малый, но крайне высокий и великий даю тебе дар – отлагаю исследование дела, не произношу немедленно решительного приговора; даю тебе время удовлетворить обиженного» (прп. Исидор Пелусиот, 62, 14).
* * *
Был в Александрии вельможа, который, несмотря на все увещания святителя Иоанна Милостивого, не хотел и слышать о примирении со своим врагом. Святитель пригласил его в свою домовую церковь на Божественную литургию. В церкви никого не было из богомольцев; служил сам патриарх, а на клиросе был только один певец, которому вельможа и стал помогать в пении. Когда они начали петь молитву Господню «Отче наш», запел ее и святитель; но на словах «хлеб наш насущный даждь нам днесь» он вдруг замолчал сам и остановил певца, так что вельможа один пропел слова молитвы: «и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Тут святитель сказал ему: «Смотри, сын мой, в какой страшный час и что говоришь ты Богу: остави мне, как и я оставляю! Правду ли ты говоришь? Оставляешь ли?» Эти слова так поразили вельможу, что он весь в слезах бросился к ногам архипастыря и воскликнул: «Все, что ни повелишь, владыко, все исполнит раб твой». И в тот же день помирился со своим врагом и от всего сердца простил ему все обиды (112, 588–589). Источник.
* * *
Некоторый инок-отшельник пришел на малое время в один из скитов, и здесь старец скитянин, имевший свободную келью, пригласил в нее пришельца на житие. Странник-монах поселился в ней. К нему стали приходить многие; одни приносили ему все необходимое, а другие искали беседы с ним; пришлец всех с любовию принимал к себе. Все это возбудило зависть в старце, хозяине кельи, и он стал роптать. «Сколько лет я здесь живу, – говорил он, – и никто ни разу не приходил ко мне, а этот только что поселился, и все спешат к нему». Затем сказал своему ученику: «Пойди скажи ему, чтобы уходил из кельи: она мне самому нужна». Ученик пошел, но вместо повеленного сказал: «Отец мой прислал меня спросить о твоем здоровье». Монах принял это за правду и отвечал: «Скажи отцу твоему, чтобы помолился обо мне: я не совсем здоров». Пришел послушник к своему старцу и сказал ему так: «Монах велел сказать, что он нашел другую келью и уходит отсюда». Прошло несколько дней; пришлец не уходил. Старец хозяин опять посылает юного ученика сказать, что если скоро не уйдет, то он сам придет и выгонит его жезлом. Ученик опять употребил хитрость. «Старец мой, – сказал он пришельцу, – услыхал, что ты сильно нездоров, и прислал меня навестить тебя». Пришлец отвечал: «Скажи твоему отцу, что, по молитвам его, я чувствую себя теперь хорошо». Вернулся ученик к своему учителю и сказал так: «Монах объявил мне, что он через неделю непременно уйдет». Прошла неделя, гость все не уходил. Тогда старец хозяин взял жезл и пошел выгонять его. Ученик на минуту задержал старца: «Отче, погоди немного, я сбегаю и посмотрю, нет ли кого у него, а то может выйти соблазн». А сам, между тем, прибежав к пришельцу, говорит: «Отец мой идет звать тебя к себе и угостить». Услышав это, старец гость вышел на встречу своему хозяину, издали поклонился ему и воскликнул: «Я не стою того, чтобы ты заходил за мною, я без зова приду к тебе». Тут только старец понял благоразумную хитрость своего ученика, умилился душою, бросил жезл и поспешил приветствовать своего гостя, на которого за несколько еще минут перед этим сильно гневался. По приветствии он ввел гостя к себе и стал беседовать с ним, как с другом. Когда последний ушел, он спросил ученика: «Говорил ли ты ему что-нибудь из того, что я велел тебе?» Ученик отвечал: «Нет». Старец обрадовался, понял, что злоба его на пришельца была наущением диавольским и, упав к ногам своего ученика, сказал: «Отселе не я тебе отец, а ты мне, и не ты мой ученик, а я твой; ибо ты своим благоразумием спас и меня, и гостя» (112, 597–599).
* * *
Два старца имели вражду друг на друга. Одному из них случилось занемочь. Некто из братии пришел навестить старца, а тот стал просить брата: «С таким-то старцем я в ссоре и желал бы, чтобы уговорил ты его и мы бы примирились. И сам я рад бы для кого-нибудь сделать доброе дело». Брат отвечал: «По просьбе твоей, авва, поговорю с ним». Но, выйдя от него, брат рассуждал сам с собою: «Может быть, старец не примет моих слов, может быть, выйдет еще огорчение». По устроению же Божиему один из братии принес пять смокв и небольшое число тутовых ягод. Брат, выбрав одну смокву и несколько ягод, отнес в келью к старцу и сказал: «Кто-то принес это к старцу, а он говорит мне: «Возьми и отдай такому-то старцу». Старец, услышав это, пришел в удивление и сказал: «Мне прислал он это?» Брат говорит: «Да, авва». И старец взял принесенное, спросил: «С добрым делом пришел ты?» Брат, расставшись со старцем, пошел в свою келью и, взяв две смоквы и несколько тутовых ягод, понес к другому старцу и, поклонившись, сказал: «Возьми это, авва; прислал тебе такой-то старец». И так тремя смоквами и несколькими тутовыми ягодами довел их до примирения. А старцы не знали, что сделал брат. Один из них сказал: «Примиримся ли мы теперь?» «Да, авва, твоими молитвами», – отвечал брат. Старец сказал: «Слава Богу!» И старцы помирились при благодати Божией (30, 381). Источник.
* * *
Один старец рассказывал: «У меня был искренний друг, диакон лавры. Не знаю, с чего он возымел подозрение в одном поступке с моей стороны, причинившем ему скорбь, и стал мрачно смотреть на меня. Видя угрюмый взор его, я просил его объяснить мне причину. «Вот что ты сделал!» – сказал он мне. Вовсе не зная за собой такого поступка, я принялся уверять его, что не делал ничего подобного. «Прости меня, но я не удовлетворен твоими оправданиями», – сказал брат. Удалившись к себе в келью, я начал испытывать свое сердце – не сделано ли в самом деле мною чего-либо подобного – и не нашел ничего. Однажды видя, как он держал Чашу для преподаяния Святых Даров, я с клятвою стал уверять его, что я не виновен в том, что он приписывает мне. Но он и тут не убедился моими словами. Обращаясь снова к себе самому, я стал припоминать изречения святых отцев и, доверившись им, обратился к своим мыслям. «Диакон искренно любит меня, – говорил я сам себе, – и, побуждаемый любовью, прямодушно говорит мне о том, что у него на сердце, чтобы я трезвился, бодрствовал над собою и не совершил бы чего либо подобного. Положим, бедная душа моя, ты и не совершила этого. Но не совершено ли тобою множество других злых дел и все ли они тебе известны? Что ты творила вчера, или третьего дня, или десять дней тому назад? Помнишь ли ты об этом? Так не совершила ли ты и того, что тебе приписывают, а потом позабыла, как и первое?» И, размышляя таким образом, я так расположил свое сердце, как бы и в самом деле я сделал это, но позабыл, как и другие свои дела. И стал я благодарить Бога и диакона, что через него Бог дал мне познать грех мой, и я мог раскаяться в нем. После таких размышлений я встал и пошел к диакону просить у него прощения и благодарить за то, что он помог мне познать грех. Но лишь только я постучался к нему в дверь, он, отворив, бросается мне в ноги со словами: «Прости меня, что диавол, издеваясь надо мною, внушил мне подозрение на тебя! Воистину Сам Бог вразумил меня, что ты невинен». И начал он говорить, что не дозволит мне принести ему извинение» (102, 267–268). Источник.
* * *
Некий брат был в обиде на другого брата, который, узнав об этом, пришел для примирения к нему, но тот не отворил ему дверей. Тогда брат пошел к некоему старцу и рассказал ему о случившемся. Старец отвечал: «Посмотри, нет ли тому причины в тебе самом? Не признаешь ли себя правым в своем сердце? Не имеешь ли намерения обвинить брата, а себя оправдать? По этой причине Бог не коснулся его сердца и он не отворил тебе; дверей. Но то, что скажу тебе, верно: хотя бы он был виноват перед тобою, положи в своем сердце, что ты виноват перед ним, и оправдай брата. Тогда Бог вложит в его сердце желание примириться с тобой». Брат, услышав это, поступил по слову старца, пошел к брату, постучался в дверь. Тот сразу же отворил дверь и, прежде чем пришедший попросил прощения, обнял его от души, и водворился между ними мир (106, 517).