Никифор Уединенник

НИКИФОРА УЕДИНЕННИКА слово о трезвении и хранении сердца многополезное

Вы, которые желаете улучить благолепное божественное просвещение Спасителя нашего Иисуса Христа, – которые ищите восприять сердечно в чувстве пренебесный огнь, – которые тщитеся ощутить опытом и чувством примирение с Богом, – которые для того, чтобы обрести сокровище, сокрытое на поле сердец ваших и стяжать его, оставили все мiрское, – которые желаете. чтоб душевные свещи ваши еще отныне светло засветились, и для того отреклись от всего настоящего, – которые хочете сознательно и опытно царствие небесное сущим внутрь вас познать и приять, – придите, и я повем вам науку вечного небесного жития или лучше метод, без труда и пота вводящий действующего по нему в пристань бесстрастия и избавляющий его от страха прелести или падения от козней бесовских.

Такой страх уместен только тогда, когда мы вращаемся вне той жизни, какой я намерен вас научить, далече негде от нее по преслушанию. Ибо тогда и с нами бывает тоже, что с Адамом, который, подружившись со змием, презрел заповедь Божию и, доверившись ему, вкусил от запрещенного плода, и прелестью от него насытился до пресыщения: чем жалости достойно низверг себя и всех потомков своих в глубину смерти, тьмы и тления. Возвратимся же, братия, к себе самим, с отвращением возненавидев совет змия и всякое долу пресмыкание: ибо нам иначе невозможно с Богом примириться и сродниться, если прежде не возвратимся к себе самим, насколько сие в нашей силе, или не войдем в себя самих, отторгая себя, – что удивления достойно, – от мiрского кружения и суетной многозаботливости и привыкая неотступно внимать сущему внутрь нас царствию небесному. Потому-то монашеское житие и названо искусством искусств и наукой наук, что преподобное сие житие виновно для нас не каких-либо подобно здешним вещам тленных благ. Чтоб к ним от лучшего направив ум, похоронять его в них, но обещает нам дивные некие и неизреченные блага, каких «око не видало, о коих ухо не слыхало, кои и на сердце человеку не всходили» (1Кор. 2, 9). Отсего и «брань у нас не к плоти и крови, но к началом и властем и к мiродержителям тьмы века сего» (Еф. 6, 12). Если убо настоящий век тьма есть, убежим от него, убежим же настроением ума и сердца. Ничего общего у нас с врагом Божиим да не будет: ибо «хотящий другом ему быть враг Божий бывает» (Иак. 14, 4). Врагу же Божию кто помочь может? Почему восподражаем отцам нашим, и подобно им взыщем сущее внутрь сердец наших сокровище и, обретши, крепко держать будем его, делая и храня: на что и с самого начала мы учинены.

Если же явится другой какой Никодим и станет спорить, говоря: как может кто, в сердце свое вошедши, там делать и пребывать? Как тот говорил Спасителю: «како может кто в утробу матере своей второе внити и родиться стар сый» (Ин. 3, 4), то да слышит и сей, что «Дух идеже хочет дышет» (– – 8). – И если мы, в событиях деятельной жизни, такое обнаруживаем сомнение по неверию, то как войти нам в таинства жизни созерцательной? Ибо восход к созерцанию есть деятельная жизнь. Но, как без письменных доказательств до такой степени неверующему убедиться нельзя; то давайте вставим в сие слово наше на пользу многим черты из житий святых и письменно изложенные ими суждения, в подтверждение сказанной истины, чтоб всякий, убеждаясь тем, отлагал всякое сомнение. Начнем с первого отца нашего Антония великого и потом по ряду проходя последующих, соберем, сколько сможем, деяния их и слова, и предложим в уверение неверующих.

Шли некогда к авве Антонию два брата и когда вышла у них вся вода, один умер и другой близок был к тому же. Не имея сил идти, лежал и он на земле и ожидал смерти. В сие время Антоний, сидя на горе, позвал монахов, коим случилось быть у него, и сказал им: возьмите кувшин воды и бегите по дороге к Египту. Там из двоих, шедших сюда один уже умер и другой умрет, если не поспешите. Это увиделось мне, когда я молился. Прибыв на то место, монахи в самом деле нашли одного мертвым и похоронили его, а другого, оживив водою, привели к старцу. Расстояние было на день пути. – Если кто спросит, почему св. Антоний не послал прежде, чем умер тот; вопрос будет несправедлив. Присуждение смерти брату было не Антониево дело, а Божие, Который и о первом такой суд положил, и о втором открыл. Святому Антонию принадлежит только то дивное дело, что он, сидя на горе, имел сердце трезвящееся и сподобился того, что Господь открыл ему бывшее вдали от него. – Видишь, что св. Антоний, ради трезвения сердца, сделался Богозрителем и прозорливым. Ибо в сердце Бог является уму, сначала, по словам Иоанна Лествичника, как огонь, очищающий любителя своего, а потом как свет, просвещающий ум и боговидным его делающий.

Святой Феодосий так был уязвлен сладкой стрелою любви и так крепко связан узами ее, что высшую сию и божественную заповедь: «возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоей, и всею крепостью твоею и всем помышлением твоим» (Лк. 10, 27), исполнял самыми делами. А это не могло быть иначе, как при устремлении всех естественных сил души ни к чему иному, как только к единому вожделению Создателя. Таково и у него было умное делание, в силу которого он и, когда утешал, был страшен, и, когда делал выговоры, был для всех любезен и сладостен. Кто так, как он и со многими беседуя, наиполезнейшим являлся? И вместе был доволен к тому, чтобы собирать чувства и устроять их к возвращению внутрь? Кто, как он, среди смятений такой наслаждался внутри тишиной, как иные, живя в пустыне? И кто одинаковым бывал и среди толпы, и в уединении? – Вот и великий сей Феодосий, поскольку собирал чувства и вводил их внутрь, сделался уязвленным любовью к Создателю.

Дивный Арсений строго держался правила – ни писать ни к кому и ни от кого не получать писем и вообще почти совсем не говорить, не потому, чтоб не мог: как можно так думать о том, кто мог также легко говорить красноречиво, как другим говорить просто? – Но по привычке больше молчать и во избежание тщеславия – показать себя. По сей же причине он и в собраниях церковных всячески старался так стать, чтоб других не видеть и самому не быть видну никому, и в толпу братий никогда не вмешивался, а укрывался от сего куда-нибудь. Так заботился он внимать себе и внутрь собранным держать ум свой, чтоб отсюда удобнее возноситься к Богу. Сей пример в наследие нам оставил божественный муж сей и земный ангел.

Сей божественный Павел все почти время проводил в горах и пустынях, соседями и сотрапезниками имея диких зверей, и разве когда сходил в Лавру, для посещения братий, – коих он обычно учил не малодушествовать и не отставать от притрудных и приболезненных дел добродетели, но со всем вниманием и рассуждением Евангельского держаться жительства и вседушно противоборствовать духам злобы. При этом он поведал им и метод, как могут они сделаться сильными – отучиться от прежних страстных расположений и отвращаться от новых насеяний страстей. Вот смотри, как сей Отец божественный учит методу не ведающих его питомцев своих, чтоб им могли они отвращать приражения страстей. Метод же этот не иной, как хранение ума: ибо его это дело (отражение прилогов), а не другого чего.

Когда святой Савва замечал, что отрекшийся от мiра точно изучил правила монашеского поведения, стал силен блюсти ум свой и бороться с помыслами сопротивных, и совсем изгнал из мысли памятование о мiрских вещах и делах: тогда, если он имел тело немощное и болезненное, давал ему келью в Лавре, а если был здоров и силен телом, разрешал ему самому строить особую келью. Видишь, как святой Савва паче всего требовал от учеников своих хранения ума и в особой келье жить им позволял не иначе, как после навыка в сем делании. – Что делать нам, праздно сидящим в кельях и даже не знающим, что это за хранение ума?

Брат спросил авву Агафона: скажи мне авва, что больше – телесный труд или хранение сердца? Авва ответил ему: человек подобен дереву: телесный труд – листья, а хранение сердца – плод. Поскольку же, по Писанию, «всякое древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо» (Мф. 3, 10), то очевидно, что мы должны все попечение иметь о плоде, т.е. о хранении ума. Впрочем для нас потребно и лиственное прикрытие и благоукрашение, т.е. телесный труд. – Дивно, как сей святой порешил всех, не имеющих хранения ума и хвалящихся одной практикой добродетелей, сказав: всяко древо, не творящее плода, т.е. хранения ума, и листвие только имеющее, т.е. внешнюю исправную деятельность, посекается и во огнь вметается. Страшно твое, Отче, определение!

«Если хочешь,чадо, стяжать внутрь себя собственный светильник мысленного света духовного ведения, чтоб возмог ты непреткновенно шествовать в глубокой ночи века сего и чтоб «от Господа исправлялись стопы твоя» (Пс. 36, 23), так как ты «зело восхотел» пути Евангельского (Пс. 111, 1; 118, 30), т.е. того, чтобы с теплейшей верою и молитвою сделаться точным исполнителем заповедей Христовых; то показываю тебе дивный к тому метод или способ духовный, не нуждающийся в телесном труде, или подвиге, но требующий труда духовного – внимания ума и мысли, с содействием страха Божия и любви. Сим способом ты всегда удобно можешь обращать в бегство вражеские полчища» (В рус. пер. стр. 193–4). – «Итак, если хочешь одержать победу над страстями, то, молитвою и содействием Божиим внутрь себя быв, сойди в глубь сердца и там проследи следующих трех сильных исполинов, – разумею – забвение, разленение и неведение, сию опору мысленных иноплеменников, чрез коих прочие злые страсти, возвращаясь, действуют, живут и крепнут в душах сластолюбивых. Но ты многим вниманием и настоянием ума с содействием свыше, нашедши этих многим неведомых злых исполинов, легко уже потом, опять вниманием же и молитвою, возможешь избавиться от них. Тогда ревностью об истинном ведении, о памятовании слова Божия и о согласовании с тем благого произволения и жизни, при стоянии вниманием в сердце силою действенной благодати тщательно хранимом, самый след забвения, неведения и разленения истребится и исчезнет» (Там же стр. 295 – 4).

«Безмолвник тот, кто существо бестелесное – душу свою усиливается удерживать в пределах телесного дома. Подвиг редкий и дивный!» (27, 6). «Безмолвник тот, кто говорит: «аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5, 2). Затворяй дверь кельи для тела, дверь уст для бесед, а внутреннюю дверь души – для лукавых духов» (27, 17–18). «Сидя на высоте, наблюдай, если только знаешь это, и тогда увидишь, как и когда, откуда, сколь многие и какие тати хотят войти и украсть грозди винограда. Когда страж сей утрудится, то встает и молится; а потом опять садится и принимается за первое дело с новым мужеством» (27, 22. 23). «Иное дело хранение помыслов, а иное – блюдение ума; и «елико отстоят востоцы от запад» (Пс. 69, 2), столько последнее делание выше первого, хотя и несравненно труднее его» (26, 78). – «Как тати, видя, что в каком-либо месте лежат царские орудия, не как попало нападают: так и сочетавший молитву с сердцем не как попало окрадается мысленными татями». Видишь ли глаголы, обнаруживающие дивное делание сего великого Отца? Но мы, как во тьме ходящие, без внимания пропускаем сии душеспасительные вещания духа, и как произвольно глухие не слышим их.

«Когда кто отдалит себя от шуего, тогда познает верно и все грехи свои, какие наделал пред Богом: ибо не видит он грехов своих, если не отделится от них отделением горьким (с болезнованием сердца). Достигшие же в сию меру, – эти обрели плач и молитву, и то, чтоб стыдиться пред Богом, воспоминая о своем содружестве со страстями» (Сл. 17, 21). «Станем же, братие, подвизаться по силе нашей, и Бог посодействует нам, по множеству милости Своей. Если не сохранили мы сердец наших, как отцы наши, употребим усилие наше сохранить хоть тела, как требует Бог, безгрешными; и веруем, что Он во время глада, если такой постигнет нас, сотворит и с нами милость, как и со всеми святыми Его» (Сл. 21, 20). Утешает здесь великий сей отец крайне немощных, говоря: если не сохранили мы сердец наших, как отцы наши, хоть тела наши соблюдем безгрешными, как требует Бог, – и он сотворит с нами милость. – Велико благоутробие сего Отца и снисхождение!

«Главнейшее дело подвижника в том состоит, чтоб, вошедши в сердце свое, сотворить там брань с сатаной и возненавидеть его, и противоборствуя помыслам его, воевать с ним. Если же кто по видимости сохранит тело свое от растления и блуда, внутрь же любодействует пред Богом, блудничая в помыслах, то иметь тело девственным никакой нет пользы. Ибо написано: «всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ее, уже любодействова с нею в сердце своем» (Мф. 5, 28). Есть блуд, телом совершаемый, и есть блуд души, с сатаной общащейся». По видимому великий Отец сей противоречит прежде приведенным словам аввы Исайи. Но на деле этого нет. Ибо и тот внушает нам хранить тела наши, как Бог требует; Бог же требует не телесной только чистоты, но и духовной, как предлагается сие в Евангельских заповедях.

«Всегда пребывающий в сердце своем далек от всех красных жизни сей вещей и, ходя духом, похотей плотских изведывать не может. Поскольку таким образом таковой шествие свое совершает в ограждении себя добродетелями, сии самые добродетели имея как бы привратными стражами своего града чистоты, то все козни бесов против него остаются безуспешными» (Гл. 57). Хорошо сказал святой, что безуспешными остаются козни врагов, когда т.е. мы во глубине негде сердец наших пребываем и это тем более, чем более там мы закосневаем.

«Постарайся войти во внутреннюю сокровищницу свою, и узришь сокровищницу небесную. Ибо и то и это одно суть; и одним входом видишь ты их обеих. Лествица в царствие оное внутрь тебя сокрыта, т.е. в душе твоей. Омой себя от греха и найдешь там степени восхождения, по коим можешь взойти в него».

«Много подвига и труда требуется в молитвах, чтоб достигнуть невозмутимого состояния мысли, – другое некое сердечное небо, в коем обитает Христос, как говорит Апостол: «или не знаете себе, яко Иисус Христос в вас есть, разве точью чим неискусни есте» (2Кор. 13, 5)».

«Дьявол с демонами после того, как чрез преслушание сделал человека изгнанником из рая, отлученным и от Бога, получил доступ мысленно колебать разумную силу всякого человека и днем и ночью, иного много, иного немного, а иного множайше. И не иначе можно оградиться от сего, как памятью о Боге непрестанной, – если т.е. в ком память Божия, напечатлевшись в сердце силою креста, утвердить ум в непоколебимости. К сему ведут все труды мысленного подвига, коим подвизаться на поприще веры каждый христианин облекся долгом, и если не так у него идет дело, то всуе он проподвизается. Сего ради подвига предприемлются и все разнообразные духовные упражнения во всяком ищущем Бога путем произвольных лишений, чтоб преклонить благоутробие всеблагого Бога, – даровать ему опять первое достоинство, и чтоб Христос напечатлелся в уме его, как говорит Апостол: «чадца моя, ими же паки болезную, дóндеже вообразится Христос в вас» (Гал. 4, 19)». Поняли ль вы, братие, что есть некий духовный способ, скоро возводящий к бесстрастию и богозрению действующего по нему? Убедились ли, что вся деятельная жизнь считается Богом не более, как листвием на дереве без плода и что всякая душа, не имеющая хранения ума, напрасно в ней потрудится? Позаботимся же о сем, чтоб, скончавшись бесплодными, не раскаиваться бесполезно всю вечность.

Вопрос (к Никифору). – Из приведенных свидетельств узнаем, какое было делание у благоугодивших Богу отцов, и что есть некое делание, скоро освобождающее душу от страстей и любовью с Богом связующее, которое потребно всякому воинствующему о Христе, как мы теперь не только не сомневаемся, но и крайне убеждены в том. – Но просим научить нас, что есть внимание ума, и как сподобиться обрести его. Ибо такое дело совершенно нам незнакомо.

Ответ (Никифора). Во имя Господа нашего Иисуса Христа рекшего: «без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5), Его самого призвав в помощника и содейственника себе, по силе моей попытаюсь показать, что есть внимание и как, по благоизволению Божию, можно преуспеть в нем?

Внимание некоторые из святых называли блюдение ума, иные – хранением сердца, иные – трезвением, иные – мысленным безмолвием, а иные – еще иначе как. Но все сии наименования одно и тоже означают; как о хлебе говорят – укруг, ломоть, кусок, так и о сем разумей. Что же есть внимание и какие его отличительные черты – сейчас узнаешь. Внимание есть признак искреннего покаяния. Внимание есть души воззвание к себе самой, мiра возненавидение и к Богу восход. Внимание есть отложение греха и добродетели восприятие. Внимание есть несомненное убеждение во отпущении грехов. Внимание есть начало созерцания, или лучше, его условие: ибо чрез него Бог приникши является уму. Внимание есть безмятежие ума, или лучше, стояние его (или установление от блужданий), по милости Божией ему даруемое. Внимание есть пресечение помыслов, памяти же Божией палата и сокровищница терпения всего находящего. Внимание потому есть веры, надежды и любви виновница: ибо кто не верует, тот не может переносить находящие со вне прискорбности; а кто не переносит охотно сих прискорбностей, тот не может рещи: «заступник мой еси Ты и прибежище мое» (Пс. 90, 2); кто не положит Вышнего прибежищем своим, тот не будет глубоко искренен в любви к Нему.

Это величайшее из великих делание делается достоянием многих или всех наипаче чрез научение. Редкие ненаученно получают его от Бога, по своему нуждническому труду и по теплоте веры; но что редко бывает, то не закон. Посему нужно искать наставника незаблудного, чтоб, по его начертанию, научиться распознавать десные и шуие недостатки и излишества по делу внимания, встречающиеся по наваждению лукавого. Он из того, что сам пострадал, искушен быв, будет объяснять нам, что потребуется и верно показывать сей мысленный путь, который потому нам удобно будет совершать. Если нет на виду такого наставника, надо поискать его, не жалея трудов. Если же и при таком искании не найдется он, то в духе сокрушенном и со слезами призвав Бога и помолившись Ему прилежно со смирением, сделай, что скажу тебе. Ведомо тебе, что дыхание наше, коим дышим, есть втягивание в себя и выпускание из себя воздуха. Орган, служащий к сему, суть легкие, которые облегают сердце и, проводя чрез себя воздух, обдают им и сердце. Таким образом дыхание есть естественный путь к сердцу.

Итак, собрав ум свой к себе, введи его в путь дыхания, коим воздух доходит до сердца, и вместе с сим вдыхаемым воздухом понудь его сойти в сердце и там остаться. Приучи же его, брате, не скоро оттуда выходить: ибо в начале он очень скучает в этом внутреннем заключении и тесноте, когда же привыкнет, то не любит наоборот кружиться во вне, потому что ему там не невесело и не нерадостно. Как муж некий, бывший в отлучке от дома, когда возвратится, сам себя не помнит от радости, что опять увиделся с детьми и женой, обнимает их и не наговорится с ними: так и ум, когда соединится с сердцем, исполняется неизреченной сладости и веселия. Тогда видится ему, как воистину царствие небесное внутрь нас есть, которое теперь узревая в себе, и чистою молитвою ища да пребудет и укрепится в нем, он все внешнее считает не стоящим внимания и нисколько непривлекательным. Когда таким образом войдешь ты в сердечное место, как я тебе показал, воздай благодарение Богу и, прославляя Его благость, держись сего делания всегда, и оно научит тебя тому, чего другим путем не узнаешь никогда. Подобает же тебе при сем знать, что когда ум твой утвердится в сердце, то ему там не следует оставаться молчащим и праздным, но непрестанно творить молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» и никогда не умолкать. Ибо это, содержа ум не мечтательным, делает его неуловимым и неприкосновенным для прилогов вражеских и каждодневно все более вводить в любовь и вожделение Бога. Если же, брате, и много трудясь, не возможешь ты войти в область сердца, как я тебе сказал, сделай так, как я еще тебе скажу, и с Божией помощью найдешь искомое. Ведомо тебе, что словесство (говорение) всякого человека находится в персях его. Ибо внутри персей, когда молчат уста наши, говорим мы и совещаемся с собою и молитвы творим, и псалмопение совершаем, и другое некое. Итак этому словесству, изгнав из него всякий помысел (ибо сможешь, если захочешь), дай сию молитовку: «Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» – и понудь его вместо всякого другого помышления это одно всегда вопиять там внутри. Если будешь такое делание держать неопустительно со всем вниманием, то откроется тебе чрез сие по времени и сердечный вход, о коем я написал уже тебе, без всякого сомнения, как это сами мы опытом познали. Придет же к тебе, при многовожделенном и сладостном внимании, и весь лик добродетелей: любовь, радость, мир и прочие, ради коих потом всякое твое прошение исполняемо будет, о Христе Иисусе, Господе нашем, с Коим Отцу и Святому Духу слава, держава, честь и поклонение, ныне и присно и вовеки веков. Аминь.