О том, что наставления духовного отца верующий должен принимать охотно как полезные для себя, даже если это обидно и мучительно, потому что Бог посылает ему скорби и милости для его же блага

А. Из Григория Двоеслова

Как-то настоятель, принявший монастырь после смерти святого Гонората, ужасно разгневался на богобоязненного Либертина и даже поднял на него руку. А так как поблизости палки не оказалось, то он схватил скамейку для ног и принялся ею колотить беднягу. От побоев все лицо и голова монаха покрылись синяками и шишками, и тот едва добрался до кельи и слег. Однако на следующий день у него было одно неотложное дело для монастыря. И утром после пения молитв избитый брат пошел к настоятелю и со всем смирением попросил его благословения.

Игумен знал, как все почитали и любили Либертина за высоту его добродетельной жизни, и подумал, что тот после избиения решил уйти из монастыря, и потому спросил, куда он собрался.

– По неотложному монастырскому делу, отче, – отвечал Либертин. – И я обещал, что сегодня приду.

И только тут настоятель осознал всю свою жестокость и все смирение и кротость Либертина. Из его души вырвался глубокий стон. Он вышел из кельи, пал избиенному в ноги и стал каяться в своем грехе, что он такому святому мужу причинил жестокие страдания. Либертин тоже повергся перед ним ниц и, лежа в его ногах, уверял, что это грех не игумена, а его самого, что во всем виноват он сам и сказал, что получил по заслугам за свои грехи. От этих слов настоятель проникся превеликой кротостью. Так добродетель ученика научила смирению самого учителя.

Получив благословение, Либертин отправился по своему делу. Многие знакомые, мужи благородные и почтенные, увидев его лицо в синяках и шишках, спрашивали, что с ним случилось. Монах отвечал им, что вчера вечером по своим грехам он налетел на скамейку и... как видите. Так праведник ни гнева отца не выдал, ни в грех лжи не впал.

Вот так, Петр, сила смирения, я уверен, намного выше чудес и знамений, которые совершал этот великий муж.

Б. Из жития святого Пахомия

Пахомий Великий еще в юном возрасте стал послушником святого Паламона. Он всегда повиновался учителю охотно и без рассуждений и слушался его со смиренным сердцем, несмотря на величайшее и даже сверх всякой меры суровое к себе отношение. Одним из многих тяжких послушаний Пахомия был постоянный сбор хвороста в горах. Ходил он туда босым и часто ранил себе ноги, наступив на колючки терновника. Но юноша терпеливо переносил боль, вспоминая о гвоздях, которыми были пронзены руки и ноги Спасителя на Кресте.

В. Из жития святого Антония Нового, бывшего при иконоборцах

Преподобный отец наш Антоний был родом из архонтов⁶⁹, но предпочел монашеское житие в уединении, где в течение ногих лет безмолвствовал и совершал поистине суровейшие подвиги. И вот как-то он читал божественную «Лествицу» о добродетелях и в конце главы о послушании нашел поучительные слова: «Кто живя в безмолвии, познал свою немощь, и, пришедши, продал себя послушанию, тот, бывши слеп, без труда ко Христу прозрел»⁷⁰. Эта мысль празила его своей ясностью, и он подумал: «После стольких трудов и аскетических подвигов, я все еще слеп? И когда же я прозрею?». Преподобный оставил свое отшельничество и направился в монастырь, чтобы жить вместе с братией.

Антоний пришел к знаменитому Кионскому монастырю в Вифинской епархии. Несколько дней он пробыл в странноприимном доме вместе с нищими, никому ничего не говоря о себе, и обедал вместе с нищими. Но подвижник не мог есть хлеб даром, поэтому пошел в горы, набрал вязанку хвороста, принес ее на себе и положил у ворот монастыря. Когда гостинник, которому было поручено заботиться о гостях, увидел это, то спросил:

– Что ты делаешь, авва? Монастырь не нуждается в твоих трудах. Все, кто приходят сюда, едят даром и благодарят Бога.

– Знаю, – ответил Антоний, – но не могу сидеть без дела. Когда я работаю, мне как-то спокойнее.

Преподобный продолжал приносить хворост к монастырским воротам, никому ничего не говоря. Гостинник сказал об этом игумену. А игуменом был славный Игнатий, который своими трудами ради Господа воздвиг монастырь. Он посоветовал монаху:

– А ты спроси его, чего он хочет, если так упорно трудится за воротами.

Монах так и сделал.

– Я же пришелец, – ответил ему Антоний, – и хотел бы, если Бог даст, остаться у вас для духовной пользы.

Узнав об этом, игумен велел привести Антония в монастырь. Игнатий понял, кто он (ибо давно слышал о высоком образе жизни отшельника), и спросил:

– Зачем ты так утруждаешь себя, авва?

– Хочу научиться у вас добродетели, которой мне до сих пор не хватает, – ответил Антоний.

– Тебе поздно идти в ученики, – сказал игумен. – Ведь ты столько лег прожил наедине с собой и Богом! От этого многие отшельники коснеют в своеволии. За какую бы добродетель они ни брались, добиваются ее, будь то воздержание, пост, нестяжание или изнурение плоти. Но как только приходят в обитель с общежительным уставом, становится очевидно, что они не крепки даже в тех добродетелях, в которых казались сильными, потому что им не хватает смирения.

– Это и я понял из боговдохновенных наставлений святых отцов, – сказал Антоний, – и еще то, что не положил даже начала добродетелям. И потому пришел сюда, чтобы предать самого себя в рабство братии и с вашей помощью начать, если позволит Христос, жизнь по вашим благоразумным наставлениям.

После этих слов Антония приняли в монастырь. Игумен дал ему сначала послушание в храме. Оно было довольно трудное, и многие уклонялись от него. Преподобный исполнял его некоторое время. Но поскольку тяжесть этих трудов ему показалась недостаточной, он пришел к игумену и сказал:

– Я пришел сюда, чтобы больше работать. А ты мне поручил легкое дело.

Услышав это, игумен направил его старшим на виноградник – обрезать лозу вместе с братьями. Так как преподобный был неопытен в таком деле, то часто ранил себе пальцы, и поэтому работа казалась ему невыносимой, но он терпел, пока она не закончилась. Но тут пришло время окапывать виноград, и пришлось работать еще усерднее. А когда созрели плоды, ему поручили охранять виноградник.

Однажды пришли к нему несколько братьев. То ли по нерадению, то ли для испытания его, они хотели нарвать винограда.

– Простите меня, братья, – сказал Антоний, – я не разрешу вам это сделать. Но виноградник перед вами. Хотите – рвите. Но если вы так сделаете, то мне придется сказать об этом игумену.

А ему Антоний каждый день исповедовал свои помыслы.

После таких слов братьям пришлось уйти ни с чем.

Часто старец оставался один, скрываясь от полуденного зноя в шалаше. Приводя в порядок свою истрепанную одежду, он говорил своим помыслам: «Когда я был отшельником, вы уверяли меня, что мои страдания бесполезны и в моих аскетических трудах нет никакого смысла. А теперь, когда вы привели меня сюда, называете счастливыми мучения прежней отшельнической жизни. Неужели сейчас вам нужно вырвать меня и из жизни с братией?» – так с плачем и сердечной скорбью часто размышлял и говорил себе Антоний. Об этом узнал один духоносный старец и с братской любовью утешил его, и Антоний стал преодолевать искушения ради воздаяния в будущем.

Когда же пришла пора сбора винограда, старца направили в трапезную. Там работа оказалась еще тяжелее. Почти до третьего часу ночи⁷¹ не прекращалась суета: люди входили и выходили, всех нужно было обслужить, те же частенько бранили его, но он принимал это с благодарностью. В этом послушании он пребывал довольно долго. Его одежда и сандалии совсем износились. Обувь он стал носить лишь по просьбе блаженного епископа Павла, а до этого все время своего подвижничества ходил босиком.

Итак, как я уже сказал, вся одежда на нем истлела, а уже наступила зима. Антоний страдал от холода, но игумен все медлил с выдачей одежды, и закаленному подвижнику было нечем защитить (от холода) бренную плоть. Однако настоятель так поступал для назидания нерадивых, а старец стяжал бы еще большую награду. Антоний ходил босым по мраморному полу, от холода кожа на его ногах потрескалась, и это причиняло ему боль. Братья видели его страдания и нужду. Один принес ему овчину, другой – калиги для ног, но подвижник ничего не брал у них, ожидая решения настоятеля, а братьям говорил:

– Я знаю, нашему отцу ведомо, чего мне не хватает и в чем я нуждаюсь. И заботу обо мне я оставляю ему, пока не известит его Господь, ради нашего смирения.

Так прошла зима, наступила весна, а затем лето. Антоний попрежнему не оставлял своих подвигов, но его осаждали внутрении помыслы и телесные нужды. Тогда он пришел к настоятелю и сказал:

– Владыко, если монастырь не в состоянии дать мне необходимое, благослови обратиться к друзьям и позаботиться о себе самому.

Божественный пастырь, увидев, что привел старца в нужное состояние, сказал:

– Мой монастырь, слава Богу, кормит всю округу, и, думаешь, не может одеть и обуть тебя? А мне говорили, что ты подвижник и можешь переносить телесные лишения. Но что-то в тебе не видно этого. В миру ты оставил все свое состояние ради Господа, обрек себя на труд и нищету, долгое время благополучно отшельничал в пустыне и перенес плотские испытания, а придя к нам, стал малодушным и не можешь вытерпеть даже незначительных трудностей. Ведь таких послаблений просят только самые ленивые, но не те, кто ревнует о великой награде от Христа.

Тем самым он смирил Антония, которому нечем было оправдаться, и отпустил его.

После такой строгой отповеди воин Христов продолжал переносить скорби ради Господа. Каждый день он обливался слезами и телесным воздержанием очищал свою душу. Настоятель позволил Антонию поститься и работать по своему усмотрению, чтобы ему не казалось, будто он еще не достиг той меры подвига, какая была у него в пустыне. Поэтому подвижник не позволял себе спать лежа на кровати, но лишь сидя на низком, специально сделанном для этого стульчике. Он вставал ночью еще до ударов била⁷², пел стихословия и псалмы, заботясь о благодатном окормлении своей души.

Благодаря своему превеликому терпению Антоний многому научился, и настоятель и монахи ценили его за это. Работавшие в поле братья взяли его с собой и дали ему мотыгу, чтобы он срубал и выкорчевывал заросли кустарника. И старец, обливаясь потом, работал до изнеможения и лишь устами своего сердца втайне обращался к Господу: Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои (Пс. 24:18). И вот как-то ночью он увидел во сне светлого мужа с весами в руках. На левой чаше весов лежали все его прегрешения с самых юных лет, а на правой – мотыга, которой он работал во славу Божию. Мотыга потянула вниз и перевесила грехи на левой чаше, и те пропали. А светлый муж сказал Антонию:

– Видишь, Господь Бог принял труды твои и простил все грехи твои.

После всего этого настоятель, убежденный в том, что Антоний столько времени хранит терпение и что он уже давно закалился в огне послушания и приучил свой разум великодушно сносить ради Бога любые тяготы, призвал его к себе и сказал ему наедине:

– Да вознаградит Господь тебя, отче, за души, которым ты помог здесь своим житием во славу Божию. Никогда еще братии не было от меня такого назидания, какое они получили здесь от твоего присутствия и послушания.

С этими словами игумен дал ему одежду, сандалии и все необходимое. С тех пор у Антония было все для удовлетворения телесных нужд, как и у остальных братьев. Если же игумен видел, что старцу чего-то не хватает, он тайно приносил вещи в его келью, которые Антоний потом находил, вернувшись к себе.

Г. Из Патерика

Авва Арсений сказал авве Александру:

– Когда нарежешь веток⁷³, приходи обедать ко мне. А если придут странники, поешь с ними.

Авва Александр трудился спокойно и обстоятельно. Когда же пришло время обеда, он решил дорезать ветки до конца. Между тем авва Арсений, увидев, что Александра нет, решил, что к нему пришли странники, и поел один. Авва Александр появился лишь, когда уже наступил вечер. Увидев его, старец спросил:

– У тебя были странники?

– Нет, – был ответ.

– Тогда почему же ты не пришел? – снова спросил он.

Тот ответил:

– Ты же сказал мне, чтобы я пришел, когда нарежу веток. Исполняя твое слово, я не приходил, пока не закончил работу.

Услышав это, старец изумился его точности.

– Быстрей заканчивай свой пост, – посоветовал он, – соверши молитвословие и выпей воды, иначе твое тело скоро ослабеет ⁷⁴.

2. Однажды Авва Авраам пришел к авве Арию. Когда они сидели вдвоем, один брат подошел к старцу Арию и спросил:

– Скажи, что мне делать, чтобы спастись.

Старец ответил:

– Иди и весь этот год вкушай хлеб с солью вечером. Потом приходи, и я скажу, что тебе делать дальше.

Брат ушел и делал так. Через год он снова пришел к авве Арию и опять застал у него старца Авраама. Авва Арий на этот раз посоветовал ему:

– Иди и постись весь этот год через каждые два дня.

Когда брат ушел, авва Авраам спросил:

– Почему всем братьям ты налагаешь легкое бремя, а на него – тяжелое?

Авва Арий ответил:

– Братья, чего ищут, о том и получают от меня ответ. А этот ради Бога приходит услышать слово, потому что он подвижник, и что ему ни скажу, все исполняет усердно. Вот почему я и говорю ему слово Божие.

Об авве Иоанне Колове рассказывали, что, удалившись в Скит к одному фивейскому старцу, он поселился в пустыне. Его старец взял сухое дерево, посадил его в землю и сказал:

– Каждый день поливай это дерево кувшином воды, пока не даст плода.

А источник был далеко: Иоанн уходил за водой вечером и возвращался (только) к утру. Через три года дерево ожило, и на нем созрел грецкий орех. Старец, сорвав его, отнес в церковь и сказал братьям:

– Примите, ядите плод смирения.

Один Фивейский житель пришел к авве Сисою, желая стать монахом. Старец спросил:

– Не остался ли кто-нибудь у тебя в миру.

– Сын, – ответил тот.

– Пойди и брось его в реку и тогда станешь монахом, – сказал старец.

Фивеец взял сына и пошел с ним к реке. А старец тут же послал вслед за ним брата, чтобы остановить его, если тот вдруг надумает и в самом деле так поступить. Только отец собрался было бросить сына в реку, как брат преградил ему путь и стал отговаривать его, но фивеец сказал монаху:

– Отойди! Авва велел мне бросить его в реку.

– А теперь велит не бросать его, – сказал монах.

Тот остановился, пошел к старцу и стал опытным монахом.

Подобный случай приводится и в рассказе Патермуфия, о котором упоминает святой Кассиан.

Как рассказывал кто-то из отцов, некий схоластик⁷⁵ из Феополя ⁷⁶, человек благочестивый, попросил одного отшельника принять его и помочь стать монахом. Старец сказал:

– Если хочешь быть принятым, пойди, продай свое имение и раздай нищим, как заповедал Господь, и я приму тебя.

Тот так и сделал. Тогда старец сказал:

– Теперь исполни и другую мою заповедь: не разговаривай.

Схоластик согласился и за пять лет не проронил ни слова, и

некоторые принялись прославлять его, и тогда авва сказал ему:

– Тебе не полезно оставаться здесь, лучше отправлю-ка я тебя в Египет, в киновию. Но посылая молчальника в Египет, старец не сказал, должно ли ему продолжать безмолвие или можно говорить. Схоластик же продолжал соблюдать заповедь и не разговаривал.

Принявший его авва, желая проверить, он на самом деле немой или нет, дал подвижнику послушание – переправиться через разлившуюся реку на другой берег, чтобы ему потом пришлось сказать: я не смог перебраться через реку. Вслед за ним он послал и брата, чтобы проверить, как все будет.

Схоластик подошел к реке и, убедившись, что преодолеть ее невозможно, стал на колени. К нему тут же подплыл крокодил и подставил спину. Он влез на него, и хищник перевез его

на другой берег. Когда он исполнил послушание и снова подошел к реке, крокодил опять подплыл к нему и перевез его обратно. Брат, посланный вслед за схоластиком, рассказал о виденном авве и братьям, и те пришли в изумление. Через некоторое время ученый почил. Египетский авва написал авве, который направил покойного к нему: «Ты мне прислал хоть и немого, но ангела Божия». «На самом деле он не был немым, – ответил отшельник, – но молчал, соблюдая заповедь, которую я дал ему с самого начала». Услышав это, все удивились и прославили Бога.

У одного старца был ученик, выкупленный им (из рабства) и отличавшийся совершенным послушанием. Как-то старец сказал ему:

– Пойди растопи хорошенько печь, возьми книгу, которую мы читаем на службе, и брось в огонь.

Тот пошел и сделал так без колебаний. Как только книга упала в печь, пламя погасло.

Старцы сказали, что, если веришь кому-нибудь и отдашь себя в послушание ему, тогда тебе не нужно внимать Божиим заповедям, но свою волю предать отцу – и ты не согрешишь перед Богом. Ибо Бог не требует от новоначальных ничего, кроме безпрекословного послушания.

Один брат в скиту, прежде чем отправиться на жатву, пошел к великому старцу и спросил:

– Скажи, что мне делать на жатве?

Старец спросил его:

– Я скажу, но послушаешься ли ты меня?

– Послушаюсь, – ответил брат.

– Тогда слушай: откажись от этой работы, возвращайся и сиди в своей келье до пятидесятницы, каждый вечер ешь один хлеб с солью. Потом придешь, и я тебя извещу, что делать дальше.

Брат ушел и сделал так, как было велено, а после пятидесятницы снова пришел к старцу. Тот, увидев, что брат – подвижник, объяснил, как должно пребывать в келье. Юноша пошел к себе, пал ниц на землю и три дня провел в плаче перед Богом. Тут помыслы начали внушать ему:

– Гордись, ты стал великим.

А монах принялся вспоминать свои прегрешения пред лицом Бога:

– Вот посмотри, сколько у меня грехов, – и начал перечислять грехи. Тогда помыслы стали нашептывать ему все наоборот:

– Да, ты натворил много преступлений, и тебе уже не спастись.

На это брат отвечал:

– Но я исполняю свое малое служение Богу и верю в Его несказанную доброту и в то, что Он проявит на мне Свою милость.

Так долгое время брат нападал и защищался. Наконец, духи злобы поняли свое поражение, явились ему воочию и сказали:

– Ну, ты нас совсем запутал.

– Как это? – удивился он.

– Когда мы превозносим тебя, ты уходишь в смирение. Когда смиряем, ты возвышаешься.

Тогда брат запретил им говорить, и они исчезли.

У одного человека в миру было три сына. Он ушел в монастырь, а детей оставил в городе. После того как он прожил в обители три года, его начали мучить помыслы. Воспоминания и тоска по детям терзали бедного отца, и сильная скорбь сдавила его сердце. Правда, с самого начала он не сказал авве, что у него дети. Тот увидел, что бедняга постоянно мрачен, и потому спросил:

– Что с тобой, отчего ты такой печальный?

Тогда мирянин признался ему:

– В городе у меня осталось трое сыновей, и я хочу привести их в монастырь.

Авва благословил.

Когда мирянин пришел в город, оказалось, что двое детей его умерли, а третий жив. Он взял его с собой и повел к авве, которого нашел в пекарне. Отец подвел сына к старцу, тот обнял мальчика, взял его на руки, поцеловал и спросил отца:

– Любишь его?

– Да, – ответил отец.

– Тогда возьми и брось его в печь – пусть горит, – сказал авва.

Отец взял сына и не раздумывая своими собственными руками бросил его в печь. Но огонь тотчас же превратился в прохладную росу, и ребенок не сгорел, а отец его удостоился такой же славы, как и патриарх Авраам.

Старец сказал: «Начало учения Спасителя – в скорби и страданиях. А кто избегает начала, тот избегает Божественного ведения. Как с букваря начинают обучать детей постижению знаний, так и монах сначала в трудах и скорбях обретает послушание, а потом становится сонаследником Бога и сыном Божиим⁷⁷.

Авва Пимен, наслышанный об авве Нисферое, в юном возрасте ставшем насельником киновии, захотел познакомиться с ним и попросил его игумена прислать святого к нему. Нисферой пришел к нему вместе с экономом монастыря. Старец спросил:

– Авва Нисферой, откуда у тебя такая добродетель: какая бы беда ни случилась в киновии, ты молчишь и не вмешиваешься?

Старец долго добивался от него ответа, наконец, Нисферой сказал:

– Прости меня авва. Как только я пришел в киновию, то сказал самому себе: что осел и что ты – это одно и то же.

Осла бьют – он молчит, ругают – не отвечает. И ты будь таким же.

И псалмопевец думает так же: Как скот был я перед Тобою. Но я всегда с Тобою (Пс. 72:22–23).

Авва Пимен сказал: «Человек, который живет рядом с ближним, должен быть, как столп. Его ругают – он не гневается, прославляют – не превозносится».

Об Иоанне Фивейском Младшем, ученике аввы Аммоя, рассказывали, что он двенадцать лет прислуживал своему старцу, когда тот болел. Он жил вместе с ним в ущелье, и старец часто срывал на нем свой гнев. Иоанн отдавал больному все силы, но тот даже ни разу не сказал ему, что он спасется. Только когда стал умирать, окруженный старцами, схватил его руку и воскликнул:

– Ты спасешься! Спасешься! – и передал его старцам со словами:

– Он ангел, а не человек!

Один из отцов просил Бога открыть ему, какой меры подвига он достиг. И Бог открыл, что в такой-то киновии есть брат, который выше его. Старец встал и отправился в киновию. Увидев этого великого и славного старца, игумены приняли его с радостью.

Старец попросил:

– Я хотел бы встретиться со всеми братьями и поприветствовать их.

Игумен велел позвать всех братьев. Но среди них не оказалось того, о ком было откровение старцу.

– Не остался ли еще какого-нибудь брата? – спросил святой.

– Да, есть тут у нас один – ковыряется в саду. Правда, он глуповат.

– Позовите его, – попросил старец.

Его позвали. Когда брат пришел, старец встал, подошел к нему, поцеловал его и, отведя в сторону, поговорил с ним наедине:

– Скажи мне, каково твое делание?

– Да, я человек глупый, – ответил брат.

Но старец продолжал расспрашивать его, и тот сказал:

– Авва каждый день ставит в моей келье вола, который используется для вращения машины, и тот каждый день рвет мои веревки для циновок, которые я плету. И вот уже тридцать лет как я терплю все это и ни разу не позволил своему помыслу подумать что – либо против моего аввы, и ни разу не ударил вола, но терпеливо плету циновки и благодарю Бога.

Услышав это, старец пришел в изумление и по одному этому понял остальное его делание.

Д. Из святого Ефрема

Брат, если ты находишься на послушании у отцов, то в этом проявляешь твердость своей веры, а не в том, чтобы все с тобой нянчились и обращались мягко и вежливо. Ты показываешь, что готов терпеть, если тебя унижают и бьют. Понятно, даже зверь становится кротким и послушным, когда его ласкают. И ты не обижайся на того, кто наказывает тебя, если хочешь стать сосудом избранным, но во всем с кротостью повинуйся своему наставнику. Ведь и Сам Господь, когда вочеловечился, слушался, сначала Мать и названного отца, как об этом пишет Евангелист: И был в повиновении у них (Лк. 2:51). А затем и Своего истинного Отца Небесного. Он был, по словам апостола, послушлив даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:8).

С благодарностью принимай выпавшие на твою долю скорби и наказания от своего настоятеля. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? – сказал апостол. – Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны (Евр. 12:7–8). Тебя побили? Радуйся этому и постарайся исправиться. Тебя побили ни за что? Тем больше твоя награда. Ведь даже апостолов, возвещавших спасение миру, бивали в городах, точно злодеев. А они не обижались и не гневались, но радовались, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бессмертие (Деян. 5:41).

Но, может быть, какой-нибудь самый нерадивый скажет:

– Мне обидно, что я положил столько трудов в монастыре, а со мной так поступили.

Тогда я бы спросил его:

– Вот на что ты, оказывается, обижен, раб Божий? Тогда пойми, что после стольких лет и таких трудов, о которых говоришь, ты все еще не одолел свои страсти. Если себя считаешь опытным, хотя на деле ты ничто, то обманываешь сам себя. Свое умение кормчий проявляет во время бури, а монах – во время бесчестия и побоев, принимает ли он их с радостью как величайшее благо для себя или же обижается и оправдывается. Кто превозносится и говорит: «Я уже столько лет живу монашеской жизнью», а на деле никак не показывает своего умения и даже не усвоил навыка благочестивой жизни, – это все равно, что браться за инструмент, не научившись им пользоваться.

Ты состарился в монашестве? Тогда как человек опытный стань примером для молодых и неискушенных. Пусть все изумляются твоему терпению и незлобивости. Пусть Дух Святой, обитающий в тебе, радуется твоему величайшему воздержанию, и тем более тебе следует радоваться самому, что терпишь страдания для своей же пользы.

Думаю, для того, кто взял на себя руководство тобой, в том нет никакой радости: ведь потом ему придется отвечать за тебя перед Господом. Его порадует лишь, когда он представит тебя Ему совершенным. Поэтому тебе должно с благодарностью терпеть от него все, даже если это больно, как от врача, а не как от мучителя. Но если ты не в состоянии пережить даже малые скорби и искушения ради Господа, как же ты вынесешь большие? И если не можешь претерпеть издевательства, заушения и раны, как же возьмешь свой крест, который с самого начала обещал нести? А если ты не возьмешь его (свой

крест), то как станешь наследником небесной славы вместе с теми, кто говорит: Все это пришло на нас, но мы не забыли Тебя и не нарушили завета Твоего. И дальше: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на закалание (Пс. 43:18 и 23).

Возлюбленный брат! Неужели мы забыли, что Владыка всяческих претерпел ради нас? Его оскорбляли, уничижали, говорили: «В Тебе бес», но Он не гневался. Его били, истязали, глумились над ним, пригвоздили к Кресту, поили уксусом и желчью, копьем пронзили бок. Он все претерпел ради нашего спасения. А мы ради Него не можем перенести даже малую брань. Как ответим Ему в день Суда? Чем оправдаемся, если ко всем прочим благодеяниям, которые Он сделал для нас, присовокупит еще и эти? И что представим в противовес обвинениям? Вот почему, возлюбленный, давай (поскорей) избавимся от лени, возродим и укрепим свое сердце и скажем вслед за апостолом, что мы готовы не только принять побои и раны за Христа, но и умереть за Него (См.: Деян. 21:13). Ибо если мы сострадаем Ему, то с Ним и будем прославлены, с Ним и унаследуем Царство.