Преподобный Севастиан Карагандинский

(1884–1966)

Свой монашеский путь преподобный Севастиан начал в Оптиной пустыни, келейником старца Иосифа, в котором обрел великого духовного наставника. После кончины преподобного Иосифа он становится келейником преподобного Нектария. После закрытия Оптиной и смерти старца Нектария преподобный Севастиан служит в приходских храмах, в 1933 году начинается и его крестный путь – ссылки, лагеря, преследования и гонения. В 1939 году, после освобождения из заключения, его духовные чада покупают домик в Караганде, где и поселяется преподобный Севастиан. Постепенно в этом районе поселилась целая община духовных чад старца. Когда в 1955 году в поселке разрешили открыть храм, преподобный Севастиан стал его настоятелем.

В маленький поселок приезжали не только многочисленные паломники, но и владыки. Митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф, сам пробывший двадцать лет в лагерях и ссылках, говорил: «Батюшка насадил здесь виноград, который потом и слезами вырастил».

О молитве батюшка говорил: «Молиться можно на всяком месте, во всякое время: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути. Только разговаривать в храме грешно».

Строгие замечания делал разговаривающим в храме во время службы, особенно монашествующим. Иногда даже в облачении выходил из алтаря и делал замечание.

Напоминал не раз, что, заходя в автобус, самолет, легковую машину и так далее, необходимо молча перекреститься, не взирая ни на кого, даже на смех других. Ради одного, двух или трех человек верующих могут и другие быть спасены от грозившей беды. Пример к этому был такой: несколько женщин из дальней местности вечером после службы собирались ехать домой автобусом. Батюшка, благословляя их, долго молился перед иконой Пресвятой Троицы, и все это заметили. И что же случилось? В дороге, когда автобус спускался с перекидного моста, водитель заметил впереди на дороге что-то черное и затормозил так сильно, что автобус перевернулся с моста на землю и снова стал на колеса. Все это так быстро произошло, что пассажиры даже не успели понять, в чем дело и что с ними случилось. Все были живы и невредимы, кроме одной девушки и кондуктора, которые получили небольшие ушибы.

Живущие с батюшкой сестры замечали не раз, как батюшка вдруг подходил к святому углу и начинал молча молиться. Это признак, что откуда-то издалека дошла к нему молитва о помощи. Впоследствии это открывалось. Так, например, за четыре тысячи километров от Караганды, в городе Тамбове, девушку, которая поздно шла с работы, стал преследовать мужчина, и она кричала: «Батюшка, спаси!» И была спасена добрыми людьми.

О крестном знамении батюшка делал замечание: «Крестное знамение надо полагать правильно, со страхом Божиим, с верою, а не махать рукой. А потом поклониться, тогда оно имеет силу».

Батюшка часто напоминал о прощении обид друг другу и непамятозлобии, говорил: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». А о гордых: «Ярому коню – глубокая яма». И были случаи, когда за гордость, непослушание, самомнение люди совершали падения и терпели искушения.

У одной из хористок, по имени Александра, певшей в батюшкиной церкви, как-то вдруг резко и ярко «прорезался» сильный и красивый голос. И она возгордилась – стала высокомерной, стала кичиться своим голосом и унижать других. Наши матушки, и особенно мать Варвара, в деликатной форме делали ей замечания, но Шура не слушала их. Однажды в Пасхальную ночь батюшка Севастиан послал ее вместе с другими петь в часовне Пасхальную утреню, так как весь народ в церкви не вмещался и утреню служили еще в часовне во дворе. Но Шура идти наотрез отказалась. Все были удивлены ее отказом и советовали послушаться батюшку. Но Шура не слушалась. Тогда батюшка очень строго сказал: «Шура, не гордись, Бог отнимет голос и петь ты не будешь!» Как в воду глядел батюшка! В скором времени она заболела, попала в больницу, а когда вернулась, петь уже не могла – у нее пропал голос. Батюшка и все окружающие очень жалели Шуру, но здоровье и голос к ней так и не вернулись.

А с простыми, смиренными людьми, по батюшкиным молитвам, Господь чудеса творил. Одна девушка еще в детстве заболела глазами (опухли и как бы совсем заросли). Врачи отказались лечить. Тогда она обратилась к батюшке, который благословил отслужить молебен с водосвятием перед иконой Скорбящей Божией Матери и святой водой промывать глаза. И, к радости всех, опухоль исчезла, глаза открылись и стали видеть как прежде.

Кто приходил со смирением и верой, что Бог, молитвами батюшки, поможет им в делах, тех принимал быстрее и говорил полезное для них. А кто без страха Божия и без веры приходил, а просто ради любопытства или празднословия, тех совсем не принимал и строго говорил: «Я ничего не знаю, я грешный, больной и неграмотный человек, как и все. Что я, прозорливый какой, что ли?» «У вас есть свои священники», – если люди из другого прихода, близ находящегося.

Однажды среди беседы о нравах людей батюшка сказал и даже указал: «Вот этих людей нельзя трогать, они, по гордости, не вынесут ни замечания, ни выговора. А других, по их смирению, можно».

Иногда пробирал одного кого-нибудь при всех (бывало, даже не виновного, но смиренного и терпеливого), чтобы вразумить тех, которым нельзя сказать о проступках и недостатках прямо. Таких он сам не укорял и не обличал, и другим не велел, но ждал, терпел и молился, пока человек сам не осознает и не обратится с покаянием к Богу и к духовному отцу.

Более сильных духом смирял при всех, избавляя их от тщеславия и гордости духовной (при которых и добрые дела не приносят пользу душе, и сам человек может погибнуть для вечности). Те, кто понимал это, радовались такой чистке и тут же просили прощения и молитв об исправлении.

Бывали случаи, когда батюшка заставлял старших просить прощения у младших, обиженных смирял, а обидчиков защищал. В этом скрывалась духовная мудрость. И опытные понимали и не обижались.

Ценил батюшка, когда человек сам постепенно осознает свои недостатки, немощи, пороки. И, не надеясь на себя, просит Бога о помощи, об избавлении от них, о помиловании. И, раскаявшись, человек получает от Бога просимое, принимает со смирением и благодарением.

Когда кто подойдет с жалобой на ближнего, особенно по зависти или ревности, тогда все пропало. Он такой урок задаст испытательный и смирительный и такое лекарство духовное предложит, что не обрадуешься и не захочешь в другой раз жаловаться. Такие жалобы батюшка старался искоренять во всех, как недуг душевный.

С наговорщиками и клеветниками иногда поступал очень мудро: наказывал оклеветанных еще более, чем ожидал оклеветавший, тем самым вызывал в нем чувство стыда и отучал клеветать на ближнего.

Когда же кто подходил к батюшке с тайным гневом на ближнего, желая найти себе защиту у батюшки, себя оправдать, а ближнего обвинить, то такого вместо защиты батюшка проберет при всех и смирит за его гордые помыслы и дела.

В случае обид или недоразумений приучал просить друг у друга прощения и не злопамятствовать, особенно перед причастием. И приводил пример всем известный о двух собратьях – Тите и Евагрии.

Иной раз указывал, у кого и в чем проявляется гордость (начало всех грехов): у одних в походке, у других в голосе, у третьих духовная гордость сокрыта – что самое опасное и вредное для человека и что необходимо осознать и открыть духовному отцу. Только Господь, за молитвы духовного отца, раскроет все тайники души человеческой со всеми изгибами, и все таящиеся в ней змеи выползут наружу, к удивлению и ужасу самому себе и другим.

«К каждому нужен свой подход. Что одному можно сказать на пользу, то другому то же самое может быть во вред». Часто говорил: «Терпите друг друга немощи и недостатки – в этом спасение. Огонь огнем не тушат, а водой. А зло побеждается любовью!»

Когда без благословения сходились на жительство две молодые или две старые, но состоятельные, батюшка, бывало, скажет: «Нет бы пожилой и состоятельной взять к себе помоложе девушку или вдовушку, которая трудилась бы и за ней ухаживала, слушалась и приучалась ко всему доброму». Молодым жить вместе вовсе не благословлял. И не уживались те, кто сходился, потому что не уступали одна другой, и не научались ничему доброму. Но одной жить тоже никого не благословлял, особенно гордых и своевольных. Указывал на опасность такого жития. В пример приводил рассказ о блестящем гвозде, который на пороге ногами трется. А другой заржавевший в углу где-нибудь лежит, и никто его не трогает. И добавлял поговорку: «Вместе живущие друг о друга трутся – и все спасутся».

О гордости, самонадеянности, самоуверенности приводил в пример притчу Оптинских старцев: «В летний теплый день летит жук и гудит: «Мои поля, мои луга, мои леса...» Но вот подул ветер, полил дождь, жук прижался под листком и жалобно пищит: «Не спихни меня!»

Одна душевнобольная оскорбляла батюшку при всех, обзывала его и его чад и тех, кто ухаживал за ней, тоже оскорбляла. А батюшка спокойно ответил ей: «А ты думала я какой? Вот такой я и есть! Ну найди себе лучше меня!»

Часто на вопросы: «Как нам жить?» – отвечал словами Оптинского старца Амвросия: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение».

На немирствующих между собой словами тех же Оптинских старцев, бывало, скажет: «Друг о друга трутся и все спасутся!» «Терпение и труд все перетрут». А возмущения, недоразумения в семье или между одинокими людьми называл: «Плевки от врага». Когда враждующие примирялись, тогда сами осознавали, что это так.

Жалующимся на болезнь иногда скажет: «Одно пройдет, другое найдет!» «Болеть нам необходимо, иначе не спасемся. Болезни – гостинцы с неба!»

В утешение старым и больным, скорбящим, что не могут в храм Божий ходить: «Благословляю молиться умом молча: «Господи помилуй», «Боже, милостив буди мне грешной». Господь услышит. Терпи болезни без ропота. Болезни очищают душу от грехов».

Пожилым людям отвечал иногда словами пророка Давида: Семьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь. Молодые болеют, а старым как не болеть, когда организм, как одежда, обветшался от времени».

Иные думают поправить здоровье и продлить себе жизнь, вкушая вино и мясную пищу. Батюшка, бывало, скажет: «Нет, мясная пища бывает полезна при здоровом сердце и желудке, а в противном случае она только вредна. Растительная пища легко усваивается при больном организме и потому полезна». И себя в пример приводил: несмотря на множество болезней, мясной пищи не вкушал, а дожил до преклонных лет. И потом добавит: Ни одной пищей жив человек.

Внушал батюшка беречь свое здоровье. В большие холода одеваться и обуваться потеплее, хотя это и не модно. «Берегите свое здоровье, оно – дар Божий. Злоупотреблять своим здоровьем грешно пред Богом».

Некоторым молодым людям, ввиду их слабого здоровья, батюшка не давал благословения учиться дальше десятого класса. «Выучишься, а здоровье потеряешь. А без здоровья какой ты работник? И плюс духовное опустошение – душа потеряет последнюю искру Божию!»

В зимнее время, особенно к празднику Рождества Христова, не благословлял белить в домах, оберегая здоровье своих чад и их дома от сырости. Только уборку сделать – и все. Бывало, скажет: «У нас в монастыре побелку и чистку помещений делали только к Пасхе».

На курорты или в дома отдыха ездить не советовал: «На эти деньги на месте, дома лечись, отдыхай и почаще в храм Божий ходи». И еще говорил: «В болезнях благодарите Бога!» И жалующимся на болезни иногда скажет: «А как же ты хочешь спастись? Другого пути нет». «Два царствия тоже никто не наследует. Кто здесь поживет для плоти в свое удовольствие, забывая о душе, лишается Царствия Небесного».

Немало было случаев, когда подходили к батюшке с жалобой на какую-нибудь болезнь. На что он одному скажет: «И я болен. И у меня болит». И добавит: «Пройдет!» И все проходило, выздоравливал человек. А другому скажет так же, но не добавит слова «пройдет». Значит, не пройдет.

В тех случаях, когда кто-нибудь страдал головной болью, батюшка советовал брать маслице от лампады перед иконой «Усекновение главы Иоанна Крестителя» и мазать им голову, а также служить Иоанну Крестителю молебны.

Бывали случаи, на чью-нибудь просьбу: «Батюшка, помолитесь, зубы болят», он ответит: «А ты не бранись с ближними, живи мирно, и не будут зубы болеть!»

Про некоторых психически или душевно больных, одержимых батюшка говорил: «Кто из них выздоровеет, кто временами будет опять попадать в больницу, а кто останется в таком положении до смерти». Некоторых одержимых утешал, убеждал терпеть с Божией помощью «...и уподобитесь мученикам, без мытарств войдете в Царствие Небесное».

Бывало, заболеет кто-нибудь, лежит дома и думает: «Вот бы батюшка с кем-нибудь передал бы от себя хотя бы сухарик! Мне бы сразу стало легче». И что же? Вскоре кто-нибудь приходит и приносит гостинец от батюшки к великой радости болящего. И тот сразу чувствует себя легче.

Иногда говорил: «Почему иные люди почти всю жизнь страдают, болеют, терпят скорби, обиды и так далее? За родительские и прародительские грехи. Эти страдальцы как живая жертва приносятся во искупление родительских и прародительских грехов».

Батюшка внушал не забывать страждущих и больных, особенно в больнице лежащих, быть чуткими, сострадательными к ним – может, и сами такими будем. Многим молодым девушкам благословлял работать в больнице. «Самое жестокое сердце, глядя на таких страдальцев, может смягчиться и сделаться сочувственным и сострадательным к ближнему. От этого зависит спасение души».

Тех же, кто завидовал богато живущим, частенько брал с собой на требы к самым бедным вдовам с детьми, живущим в землянках. И скажет: «Вот посмотри, как люди живут! А ты любишь смотреть на хорошие дома и богато живущих и завидовать тому, в чем нет спасения. Вот где спасение! Вот где школа сострадания и доброделания! Для искоренения зависти надо смотреть на хуже тебя живущих, тогда мир будет в душе, а не смущение. И завидовать перестанешь».

Говоря о пользе нестяжания, батюшка приводил в пример одного своего знакомого священника, у которого, после его кончины, ничего не осталось: ни денег, ни вещей. «Как хорошо! Как легко умирать, когда нет ничего лишнего! И будет приют в Царстве Небесном».

Поскольку батюшка сам был милостивым, сострадательным к больным и неимущим, то и других тому же учил: «В этом и заключается наше спасение». «Если сам ты не милуешь ближних и, что еще хуже, не прощаешь, то как у Господа будешь просить себе милости и прощения?»

Но не без рассуждения батюшка милостыню подавал и других предупреждал. Особенно пьяниц избегал. Не одобрял скупость и расточительность без нужды. «Во всем держаться золотой середины».

Бывали и такие случаи: люди, на попечении которых находились больные родственники, начинали тяготиться ими, обижать и доводить до слез. И даже если они жили на далеком расстоянии от батюшки, он провидел это духом и внезапно являлся в эту семью. Утешал больного и обиженного, примирял всех и молился, чтобы Господь даровал терпение и любовь, как больным, так и ухаживающим за ними во спасение души.

Строгие выговоры делал тем, кто самочинно, без благословения, постится перед причастием (то есть по один-два или три дня не вкушает пищи). Таких даже не допускал до причастия. А слабым и немощным даже на ночь перед причастием благословлял выпить чашечку кипяточка и кусочек булочки съесть, чтобы не ослабли и не сделалось им плохо к утру.

Слабым и больным желудком или легкими разрешал в пост, по принятии Святых Таин, вкушать молоко или чай с молоком, как лекарство. Но после сказать на исповеди священнику, что по болезни и немощи это допускал, и у Бога просить прощения.

Старым монахиням, которые на обедах в миру вкушали мясную пищу, нарушая устав (когда в таком возрасте и постной-то пищи нужно употреблять меру), батюшка строго об этом напоминал. А молодым не возбранял кушать мясное до определенного возраста, а потом постепенно приучал отвыкать. Батюшка во всем ценил умеренность.

Не раз говорил: «За несоблюдение без причины постов, придет время – постигнет болезнь. Тогда не по своей воле будешь поститься. Господь попустит за грехи.

С сожалением говорил о тех, кто редко бывает в храме, редко или совсем не причащается (особенно пожилые). Как пример, указывал на тех, кто живет рядом с храмом: «Просидят на лавочке всю службу, но в церковь не придут, хотя христианами зовутся! Другие же люди, живя от храма в отдаленных местах, за много километров, находят время ради спасения души приезжать в церковь в праздники и молиться». Сожалел также, что мало ходит в храм мужчин: «Почти одни женщины бывают, а где же мужчины?» Иногда кто-нибудь скажет: «В этом году людей в церкви прибавилось!» А он ответит: «Это не наши, а приезжие люди. А с нашего Нового города как никто не ходил, так и не ходит, кроме нескольких женщин».

Иногда Великим постом кто-нибудь скажет: «Много сегодня причастников было». А он ответит: «Причастников много, да причастившихся истинно не много».

«Не нужно гордиться тем, кто своевременно причащается, и не отчаиваться тем, кто по обстоятельствам не может этого делать. Бывает, лишь перед самой кончиной человек сподобляется причаститься во спасение души».

Часто говорил: «Не дорого начало, не дорога середина, а дорог конец». И много приводил поучительных примеров, когда кто в начале духовного пути горячо возьмется молиться, поститься и прочее, да еще без благословения, но впоследствии охладевает и оставляет этот путь. А другие идут умеренно, с постоянством, терпением, и превосходят всех. Батюшка ценил во всем середину и говорил: «Царским путем все святые отцы шли».

«Кто идет с самого начала постепенно, не делая скачков с первой ступени через две-три, а постепенно переходя с одной на другую до конца не торопясь, тот спасается».

«Умеренность, воздержание, рассуждение, своевременность, постепенность полезны всем и во всем».

Были случаи, когда по незнанию некоторые новенькие подходили к Святой Чаше не исповедавшись. Батюшка сразу строго спрашивал: «А вы исповедовались?» И не допускал до причастия. А после службы доведет до сознания человека, как надо готовиться к принятию Святых Таин. Особенно не мирен бывал на тех, кто без уважительной причины опаздывал на службу и требовал исповедать его и причастить без должного приготовления, и это при добром здоровье. «Так только больных можно причащать, а вы при добром здравии и имеете за собой множество грехов. Неужели не можете выбрать время, чтобы приготовиться, очистить себя покаянием, прийти вовремя в храм, выслушать правило и службу, и, исповедавшись, подойти со страхом Божиим к Чаше!» И не допускал таких до причастия. Прибавлял еще: «Подойти к чаше Святых Таин – это не все равно что подойти к столу к чашке супа или к чашке чая».

Очень досадовал на тех больных или их родственников, которые зовут священника причастить Святых Таин, когда у больного уже и язык не ворочается, и рассудок потерян. В одних случаях виноваты родные, в других – сам больной, не имея веры, с упреком отговаривался: «Что, вы меня хоронить хотите?» Такое суеверие, что после причастия Святых Таин он умрет.

Был случай, когда совсем недвижимого молодого человека стали соборовать. И ему так казалось (как сам он рассказывал), что кончится соборование и к нему подойдут прощаться жена и дети, как к умирающему. А Бог дал, что после соборования и причастия Святых Таин он стал поправляться, совсем выздоровел, стал работать и в храм Божий ходить.

Батюшка Севастиан был недоволен теми, кто не желал собороваться из-за убеждения, что соборуют только умирающих. А другие имели суеверие, что после соборования по земле нельзя ходить, на что батюшка недовольно скажет: «Ну летай тогда, раз ходить нельзя». И молодым батюшка благословлял собороваться, потому что почти все душевно и телесно больные, а соборующиеся с верой получают исцеление, подкрепление и прощение забытых грехов.

Батюшка часто убеждал в скорбях, болезнях и искушениях призывать в молитвах всех святых угодников Божиих, чтить их память. Так же чтить день своего Ангела, имя которого носишь, но не день рождения.

Батюшка был не доволен теми, кто отмечал день своего рождения, а не день Ангела. И приводил в пример Ирода, который во время пира в день своего рождения велел отсечь главу святому Иоанну Крестителю.

Очень огорчался батюшка тем, что в народе больше почитались праздники чудотворных икон Божией Матери, чем двунадесятый праздник Рождества Пресвятой Богородицы, в день которого народа в храме бывало мало.

Ради того, чтобы почтить Рождество Божией Матери, был освящен Престол в честь этого праздника, в связи с чем на праздник приезжал архиерей и было большое торжество.

Также за годы своего служения батюшка довел до сознания прихожан значение и величие святого апостола Иоанна Богослова и научил их приходить в храм в день его памяти. Часто говорил: «Ведь у вас в семьях нет мира и любви между вами. А кто вам поможет, как не он, святой Иоанн Богослов, апостол любви?» «Дети, любите друг друга!»

Часто умолял и очень строго предупреждал, во избежание наказания Божия, не ходить в праздники на базар, по магазинам и прочее. Приучал дорожить праздничными церковными службами, не менять их ни на что житейское, душевредное. «Только в церкви человек обновляется душой и получает облегчение в своих скорбях и болезнях».

Очень следил за тем, чтобы в двунадесятые праздники в храме все было торжественно и празднично и чтобы люди по-праздничному были одеты, хоть не в новое, но в светлое. А так же пищей постараться отметить праздничный день. А постом или в будничный день делал замечание тем, кто одевался в светлое без причины к этому. Был внимателен во всем – и в духовном и в земном, житейском.

Так же следил, чтобы свечи были чисто восковые, особенно в алтаре. «На ароматный запах восковых свечей сходит Благодать Божия» – так говорил батюшка и ценил трудолюбивую пчелку. Часто ставил ее в пример нам, ленивым и нерадивым: «Сколько она пользы приносит: Богу – воск, а человеку – мед лекарственный». И детям, не почитающим родителей, а особенно мать, ставил в пример, как пчелки оберегают свою матку: жалеют ее и в случае ее болезни слетаются над ней и машут крылышками, чтобы ей легче было.

Батюшка не раз убеждал, что для церкви нужно доставать предметы самые лучшие, а для себя оставлять похуже. «А у нас наоборот: себе получше, а для храма похуже». И трудиться по совести, как можно лучше.

Батюшка ни под каким видом не благословлял принимать от прихожан искаженных икон (то есть написанных не по канонам, небрежно, с искаженными ликами). А если дарили иконы старинные, но местами поврежденные, отдавал их подправить и затем дарил иконы тем, кто в них нуждался. Он очень ценил старинные иконы. Когда кому-нибудь дарит на молитвенную память икону, то, бывало, скажет: «А ведь это старинная икона, писанная красками». Не допускал украшать иконы яркими бумажными цветами.

Приезжая с треб, батюшка часто сокрушался о том, в каком небрежении в домах находятся иконы. Если имеется одна или две иконы, то и те закопченные, в пыли, где-нибудь в дальнем углу повешены под грязной занавеской, чтобы никто их не видел. А фотографии свои и своих детей чуть ли не в самом святом углу повесят.

После службы батюшка благословлял сразу же открывать двери и отдушины, чтобы проветривать помещение. Было даже составлено расписание для сторожей и дежурных: на сколько часов открывать после службы и за сколько перед службой (учитывая погоду и время года). От техничек требовал не поднимать пыли во время уборки, беречь иконы и позолоту от пыли и копоти. Наблюдал за всем обслуживающим персоналом и видел, кто как трудится: кто добросовестно, а кто с леностью и небрежно. По ночам из окошечка своей кельи присматривал за сторожами и, бывало, скажет: «Вот этот сторож всю ночь ходил по двору, я видел из окошечка». А про другого скажет: «А этот всю ночь не выходил из будки, значит, спал, а не дежурил». И таких не велел держать. Так же наблюдал за всем, что делалось в храме и на церковном дворе хорошего и плохого и что требовало исправления. Кто быстро, без страха Божия ходил по церкви, да еще руками размахивал, толкал других или даже во дворе на улице так себя вел, тем делал замечание при всех в назидание всем. Особенно тем, кто позволял себе бегать, топать ногами, шуметь, подражая блаженным. Это батюшка запрещал строго. По походке и внешним движениям он видел характер человека, внутреннее состояние его души. «Ходить надо тихо, спокойно, не шагать широкими шагами, не топать ногами, особенно в храме, даже если спешишь. Ведь на нас смотрит мир и пример берет». С Херувимской песни до конца обедни запрещалось всякое движение в храме (и торговля свечами, и записи треб, и прочее), батюшка приучал оставаться в храме до конца молебна, поэтому только после молебна давал прикладываться ко кресту. Часто повторял: «Все мы старые, слабые, немощные, больные, неповоротливые и все делаем медленно. Поэтому и служба долго идет. А где молодые священники – сильные, крепкие, там все быстро делается и скорее отходит служба». (Да не к радости, теперь уже убедились.)

Пение хора любил молитвенное, умилительное. «Это не угодно Богу – кричать, да еще и ногами притопывать. Бог не глухой, Он все слышит и помыслы наши знает».

За чтением и пением хора батюшка очень внимательно следил, чтобы читали и пели со страхом Божиим, благоговейно и молитвенно. Не терпел выкриков, когда один заглушает всех. Ценил труд и терпение певчих, дорожил ими и, как мог, уделял внимание. В праздники угощал чаем, раздавал гостинцы. Особенно любил батюшка раздавать головные или носовые платки. Иногда так дораздается, что ничего больше не останется. Тогда дает кому-нибудь денег, чтобы купили платков для раздачи.

Пробирал тех монахинь, которые любили напоказ одеваться в монашеское, или мирских вдов и девиц, одевающихся в черное. Говорил: «Лучше всего одеваться в синий или серый цвет, скромно. Черное не спасет и красное не погубит». Молодым советовал одеваться в пестрое, чтобы не подозревали на работе и не поносили напрасно.

Говорил еще: «Молодые не должны уделять своей внешности большого внимания. Не надо им слишком за собой следить: ни часто мыться, не одеваться со вкусом, а небрежнее, не смущая свою душу и совесть, чтобы и для других не быть камнем протыкания. Сам хочешь спастись и другим не мешай. А старенькие должны быть чистыми и опрятными, чтобы ими не гнушались и не отворачивались от них».

К сиротам относился с большим сочувствием и состраданием. При встрече с такими сначала накормит их, утешит, с ног до головы осмотрит – кто в чем одет и обут, расспросит обо всем и поможет словом, делом и молитвой. Как родные отец и мать, позаботится.

Иногда батюшка говорил о брачных узах и о супружеских обязанностях: о верности, доверии, о терпении в случае болезни одного из супругов или детей. Упрекал неблагодарных детей, напоминая им заботы родительские: их труд, любовь, безсонные ночи у колыбели во время болезни, страх за жизнь и здоровье детей. «Господь лишит таких детей счастья», – говорил батюшка. «Чти отца и матерь, да долголетен будеши на земли». В пример ставил тех детей, которые чтили своих родителей при их жизни и по смерти молятся о них.

Неоднократно предупреждал родителей, которые чуть не с младенчества приучают детей к своеволию и самолюбию: «Теперь не дети идут за родителями, а родители за детьми». И приходилось наблюдать, как мальчик тянет за руку бабушку или мать: «Пойдем домой или на улицу!» Только бы уйти из храма. И родители слушались и уходили.

Не раз и не два батюшка делал замечание родителям за чрезмерное пристрастие и привязанность к своим детям, за то, что родители готовы чуть не молиться на них вместо Бога. «Сами простые крестьяне малограмотные, одеваются и обуваются абы во что и абы как, недоедают ради того, чтобы своих детей одеть, обуть и выучить наравне с городской интеллигенцией. А дети, выучившись, начинают презирать неграмотность и нищенское одеяние своих родителей, даже стыдятся их».

Митрополит Иосиф (Чернов), тот убеждал родителей с младенчества приучать детей не убивать живых существ, начиная с таракашки, букашки, птички, кошки, собачки. Потом и до человека дойдет, и даже самих родителей не пощадят от жестокости. «Приучайте любить и жалеть всякую тварь Божию, и не обижать. В том числе и растения». Но нашлись ретивые мамаши, которые посмеялись над проповедью владыки Иосифа: «Что это за таракашки-букашки?» Они даже смысла не хотели понять, не то что детей полезному учить. (Может, какая впоследствии и поняла, когда в ожесточении выросший сын или внук задал ей урок по ее воспитанию.)

Бывали случаи, когда приезжие, во избежание неприятностей на работе и дома, торопились скорее уехать. Но вопреки их желанию, батюшка задерживал их на один-два дня. Те, кто слушался и оставался, благополучно возвращались, и все обходилось у них хорошо, и дома, и на работе. А тех, кто не слушался и уезжал, постигали неприятности в дороге, дома или на работе. И они раскаивались, что ослушались батюшку.

Под праздники никого не благословлял в дорогу, а уезжавшие по своей воле тоже не избегали скорбей и неприятностей.

Батюшка не одобрял тех, кто своевольничал, и исход их дел был печален. Одна из пожилых девушек задумала без благословения выйти замуж. Об этом другие сказали батюшке, и он ответил: «Какой там муж? Шпана!» И ее саму просили и умоляли не выходить за него: «Выйдешь – будешь страдать!» Так точно и получилось впоследствии.

Бывало, батюшка скажет при всех: «Кто не приучится слушать родителей, равных и старших себя, и даже меньших, тот, выросши, никого слушать не будет, и его потом никто никогда не послушается».

Батюшка сокрушался о тех людях, которые, потеряв близкого человека, до отчаяния, до истерии доходили, поднимали крик и вопль у гроба умершего. Батюшка скажет, что это неверующие люди. «Тяжело умирать человеку, не имеющему веры, оставляя родных и богатство, а неверующим родным терять близкого человека, в котором полагали все свое земное счастье. Господь посекает их надежду, а они не понимают Божия произволения. Среди верующих родственники хотя и плачут по покойнику, но сдержанно, и скорбят, но умеренно. Все растворено молитвой и надеждой на помощь Божию. Верующий умирает спокойно, как засыпает, и по смерти на лице его запечатлевается последнее целование Ангела-хранителя».

После отпевания неверующего или нечаянно умершего человека иногда не вытерпит, скажет: «Как тяжело отпевать таких!» (Умерших без покаяния и причастия Святых Христовых Таин отпевал только ради утешения их близких.) И тем, кто читает Псалтирь над неверующими покойниками (ради утешения их родственников), то же самое говорил: «Как тяжело читать по ним Псалтирь!»

Если батюшка отпевал пожилого человека, благочестиво прожившего жизнь, то, бывало, после отпевания скажет: «Колос зрелый в житницу вечную канул!» А о другом скажет другое. Ему была известна участь души умершего.

Особенно сокрушался за умерших младенцев, которых ни очно, ни заочно никто не отпевал. «Крестить еще принесут, а отпевать – очень редко. А разве мало их умирает?»

Бывало, кто-нибудь из певчих, жалея батюшку, предложит заочное отпевание покойника отложить на следующий день, но батюшка строго ответит: «А вы знаете, как ему там? Отложить-то можно, но можно и самому умереть, и душа останется не отпетой».

Много раз убеждал на поминки не брать вина, а тем паче водки. «Постом – постной пищей поминайте, а в обычные дни – тоже попроще и не много блюд. Покойникам этого не требуется». А бедным благословлял три-четыре человека накормить горяченьким чем-нибудь и все».

Одной скорбящей женщине, потерявшей единственного сына, на ее слова: «Жаль его, он был хороший, послушный, со всеми обходительный и верующий». – Батюшка ответил: «Вот и хорошо, что у тебя на всю жизнь останется о нем добрая память. Остался бы жив, через год или два спился бы с друзьями, и навеки душа погибла бы».

«А шахтеры, если бы не ругались и имели страх Божий, были бы как мученики, спускаясь под землю работать, как на смерть. Как знать, выйдет он оттуда живой или нет?»

Идет, бывало, к батюшке человек с тяжестью на душе, с обидой на кого-нибудь и помыслы бьют его как молотком: то скажи батюшке, другое скажи. А стоит только увидеть батюшку и получить благословение – все исчезает как дым, и тяжесть и мысли. От его ласкового, теплого взгляда согревается душа и сердце. Становится легко, радостно – и говорить-то нечего, и не на кого жаловаться – все стали хорошими. Как из-за черной тучи выйдет солнышко, обогреет и осветит всех, грешных и праведных. И при свете этих лучей человек осознает, что сам он хуже других.

Когда говорили о видениях, он один ответ давал: «А я ничего не вижу!» И приводил слова святых отцов, что не тот выше, кто видит Ангелов, а тот, кто видит свои грехи.

Не терпел, когда кто много говорит без дела и пользы, и, не дай Бог, с целью осуждения. Тут же даст понять и смирит. Сам же больше молча выслушивал и под конец одним, двумя словами на все давал ответ.

За многословие, а паче за пустословие делал замечание: «Знаю, что ты умеешь много говорить, – бывало, скажет кому-нибудь в назидание всех, – а у меня зубов нет и горло болит, потому мне трудно говорить». После многословия и пустословия остается такой тяжелый осадок, как кто песку насыпал на душу, даже после душеспасительных бесед.

Говорил еще батюшка: «Кто любит много говорить, празднословить и шутить, у таковых под конец жизни Господь отнимает речь». (Что в действительности наблюдалось за некоторыми.)

Не терпел батюшка смеха и вольного обращения, особенно, если кто кого-то толкнет или дернет, а также шуток, насмешек и тому подобное. В пример приводил Спасителя, который никогда не смеялся, а плакал, чему свидетели были ученики Его. И Матерь Божию никто не видел смеющейся.

Не одобрял тех, кто хотя бы в шутку говорил неправду. «Говорите всегда правду и истину и не смейтесь. В смехе и вольности начало блуда».

Бывало, скажет: «До самой смерти бойтесь падений и не надейтесь на свои силы, а только на помощь Божию, призывая Его в молитве со смирением».

По поводу падения одной девицы (не из близких духовных) он сделал строгое наставление другим: «Запущенная, загноенная рана, скрываемая как от телесного, так и духовного врача, трудно поддается уврачеванию и исцелению. В самом начале искушения, когда я мог бы помочь, вы скрываете и ничего не говорите мне. А когда залезете по уши в беду, тогда плачете и просите: «Батюшка, спаси!» А как я могу спасти, когда поздно уже!» И добавил: «Самая лютая страсть – блудная. Она может бороть человека на болезненном и даже смертном одре, особенно тех, кто прожил жизнь земную до старости невоздержанно. Эта страсть в костях находится, она безстыжее всех страстей. Никто сам по себе не может избавиться от нее. Только Господь может избавить, когда обращаешься к нему со слезами и сокрушенным сердцем. Помнить нужно об этой брани до самой смерти. Стоит только немного забыться, оставить молитву, потерять страх Божий, как она тут же даст о себе знать. Только непрестанная молитва, страх Божий, память смертная, память о суде, аде и рае отгонит ее».

Иногда на жалобы кого-нибудь на свои недостатки и немощи скажет: «Читай книги, там все найдешь!» И иным благословлял читать Жития святых, а другим – Творения святых отцов – кому что на пользу.

«В деле своего спасения не забывайте прибегать к помощи святых отцов и святых мучеников. Их молитвами Господь избавляет от страстей. Но никто не думайте своими силами избавиться от них. Не надейтесь на себя до самой смерти в борьбе со страстями. Только один Господь силен избавить от них просящих у Него помощи. И покоя не ищите до самой смерти».

Некоторым, жалующимся на безпокойство от людей, бесов, страстей и так далее, батюшка отвечал не раз: «Тогда может быть покой, когда пропоют: «Со святыми упокой...» А до этого не ищи покоя до самой смерти. Человек рождается не для покоя, а для того, чтобы потрудиться, потерпеть ради будущей жизни (покоя). Здесь мы странники, пришельцы, гости. А у странников нет покоя в чужой стране, в чужих делах. Они, ступая шаг за шагом, идут вперед и вперед, чтобы скорее достичь родного отечества, то есть дома Божия, Царства Небесного. А если здесь, в земной юдоли скорбей, в мире удовольствий замедлить, то вечер (то есть закат дней) незаметно подступит и смерть застанет душу неготовой, без добрых дел, и времени их сотворить уже не будет. Смерть неумолима! Ни один богач богатством, ни сребролюбец деньгами, ни богатырь силой, ни царь, ни воин не могут откупиться от смерти, и никто из них не может взять с собой ничего, приобретенного ими. Наг человек родился, наг и отходит. Только вера, добрые дела, милостыня идут с ним в будущую жизнь, и никто не поможет: ни друзья, ни родные».

Строго запрещал батюшка осуждать и уничижать других священников (своих и чужих), не беря у них благословения. Таких он сам не благословлял. «Откуда я знаю, кто каков? Может, он лучше всех нас, а мы будем порицать его. Откуда мы знаем его душу?» «По внешнему виду и по поступкам судить – можно ошибиться, в чем большой грех».

«Что вы с моими священниками обращаетесь, как с мальчишками? На поклоны вас поставлю!» – так говорил тем, которые действительно обращались со священниками (молодыми и старыми), как с меньшими или равными себе.

Не терпел, когда кого хвалили, порицали или осуждали. Он в самом последнем и немощном найдет добрые качества, а в хваленых найдет отрицательные стороны, и смирит гордыню, и упразднит пустую славу.

Делал замечание некоторым «прозорливым»: «Я тоже вижу за людьми недостатки, но молчу, не обличаю. Лучше молча за людей молиться, чтобы сами свои недостатки осознали, а не обличать, как говорится, с плеча, от чего иные могут духом упасть и в отчаяние прийти».

Иногда батюшка скажет: «Других учить – что с колокольни камни бросать. А выполнять самому – как на колокольню камни таскать».

Приучал также всех к бережливости и воздержанию, особенно в неурожайные годы. Одна бедная вдовушка похвалилась, что ела дома жареную картошку. На что батюшка сделал замечание: «А у людей на суп картошки нет, а вы лакомились, тогда как вам тоже кто-нибудь дал Христа ради».

Бывали случаи, когда за обедом к чаю подавали сдобные булочки, да еще масло сливочное ставили. Батюшка, хотя не возражал, но и не прикасался к маслу. На него глядя, догадывались, что масло было излишеством и неумеренностью.

Иной раз хозяева приглашали садиться за стол одного батюшку. Он же не сядет, пока не пригласят всех присутствующих сесть за стол, тогда и сам сядет с ними.

Не одобрял, чтобы поздно ложились спать и поздно вставали. «Лучше раньше ложиться и вставать не позднее половины шестого. Приучаться к порядку, к постоянству».

Не одобрял батюшка тех, кто собирал лишнее, и не хвалил тех, кто расточал без рассуждения, отдавая все последнее и лишая себя необходимого. «Нужно придерживаться золотой середины, края же гибельны. Золотая середина во всем земном, а наипаче небесном, духовном. Кто быстро вперед забегает, того надо остановить. А кто по нерадению или немощи слишком отстает и не заботится о душевном спасении, тому помочь воспрянуть ото сна, идти наравне со средними, вперед не забегать и сзади не отставать».

Батюшка скажет: «В наших грехах и страстях не виноваты ни вино, ни женщины, ни деньги, ни богатство, как иные хотят себя оправдать, а наша неумеренность. Пьяницы винят вино, блудницы или блудники винят мужчин или женщин, сребролюбцы винят деньги, богатые винят богатство и так далее. Выходит, что если бы не было вина, женщин, денег, богатства, то грешники не грешили бы. Богом устроено все премудро и прекрасно. Но от неразумного употребления и пользования вещами получается зло».

Еще говорил не раз: «Зло находи в себе, а не в других людях или вещах, с которыми ты не сумел правильно обращаться. Так и ребенок обращается с огнем или мечом: себя же жжет, себя же режет».

Однажды на вопрос: «Зачем сюда собрались?» – одна в простоте сказала: «Чтобы на Вас посмотреть». Батюшка ответил: «На меня смотреть – у вас глаза плохие».

Часто напоминал церковному совету и письменно владыке о своем желании уйти за штат (в затвор) со словами: «Хватит покрывать крыши другим, тогда как своя раскрыта». Но ответ был один: «Служить до смерти».

Чувствуя близкую кончину, частенько напоминал, чтобы на священнические и руководящие должности ставили, хотя слабых, немощных, но своих. Тогда все будет без изменений, как при батюшке было.

Певчих в большие праздники гостинцами угощал. А после панихиды сам своими ручками раздавал все всем присутствующим со словами: «Это при мне так, пользуйтесь, у меня нет семьи».

«На что мне все это собирать, мне ничего не нужно». Но люди слезно просили хоть что-нибудь от них принять. И батюшка у одних брал, благословлял и возвращал им же. От вторых брал и тут же другим отдавал. А от третьих не брал совсем, несмотря на их обиды. А если оставят что-нибудь, он долго к этому не прикасался, а потом отдавал кому-нибудь нуждающемуся.

Просфорами охотно и с любовью оделял всех, особенно приезжавших издалека. На Пасхальной седмице после службы садился в церкви или в панихидной, возле него ставили корзинку с пасхальными яйцами, и он, благословляя, каждому вручал по пасхальному яичку, к радости и утешению всех.

Однажды говорил: «Между нами, монахами, и миром глубокая пропасть. Миру никогда не понять нашей жизни, а нам – их. Если бы монахи знали заранее, сколько их ждет искушений и скорбей на узком, но спасительном пути, то никто не пошел бы в монастырь. А если бы мир знал о будущих благах монашествующих, то все пошли бы в монастырь».

«Почему разогнали монастыри? Потому что монахи стали разъезжать на тройках да одеваться в шерстянку. А раньше монахи носили холщовые подрясники и мухояровые рясы, трудились по совести. И те были истинные монахи. Какая-нибудь игуменья из дворян, а не из своих монахинь, быстро загоняла послушниц в Царство Небесное своим безсердечным к ним отношением и жестокостью. Бедные монахини разговлялись капустой, а игуменья, в угоду начальствующим, все им отдавала, а своих лишала необходимого».

Часто повторял слова: «Раб, знавший волю господина своего и не сотворивший ее, бит будет больше, нежели раб, не знавший воли господина своего». А некоторым прямо говорил: «Ведь ты знаешь все и Бога на мир променяла (или променял)». «Мир обещает злато, а дает блато». «Неженатый печется о Боге, а женатый – о жене». «Не связавший себя узами семьи всегда свободен. Одна забота – спасение души. Цель жизни – чистота, конец – Царство Небесное!»

Когда батюшка был помоложе и покрепче здоровьем, он отказывался от транспорта, говоря: «Я монах, должен пешком ходить, а не ездить». И ходил пешком на дальние расстояния, как то: поселки Федоровка, Мелькомбинат, Зелентрест, Кирзавод и так далее. И, бывало, скажет: «Любил я ходить на окраину Зелентреста с чайником за хорошей водой на родник. А по дороге пел: «Еже о нас исполнив смотрение!»...»

Две молодые девушки просили послушников доложить о них батюшке. На что батюшка, подумав, сказал: «Не знаешь, как поступить... Хорошо примешь – привяжутся еще к тебе, а не принять – обидятся!» Этими словами батюшка дал понять молодым людям, которые впоследствии стали священниками, что не безопасна чрезмерная привязанность со стороны молодых девиц к священникам и священников к молодым девицам. Но и грубость не безопасна. Опять – похвальная золотая середина. «Кто сумеет ее достичь с Божией помощью, тот многих искушений избежит».

Как-то в одном доме за чаем девушки сидели в одной комнате, а женщины в другой. (Бывало, что в назидание девушкам нужно одно сказать, а женщинам – другое.) Вдруг одна из женщин зашла в комнату к девушкам, где и батюшка сидел. Он строго посмотрел на нее и сказал: «Ведь здесь сидят одни девушки, а женщины в другой комнате, и ты садись там с ними». Она ушла недовольная, со слезами и обидой, на что батюшка сказал: «На что обижаться? Я ведь правду сказал, что ты – женщина – садись с женщинами. Я ведь не сказал, что она – мужчина, что же обижаться?»

Однажды за столом, где сидели и женщины и девушки, одна из женщин высказала замечание, что батюшка больше жалеет девушек, чем женщин. На что он, невзирая на лица, прямо сказал ей: «А ты сколько раз выходила замуж? Ты всякие утешения видела, а девушки – ничего! Рады супчик за батюшкой по ложечке докушать, что для них великое утешение составляет».

Часто напоминал следить за помыслами и чистотой сердца, не уподобляться юродивым девам, говорил: «Девство не спасет без добрых дел и чистоты сердечной». «Внешнее не пользует, если внутри грязь, страсти не изжиты». «За что Спаситель возлюбил Иоанна Богослова, как не за чистоту, целомудрие, любовь, верность, нежность и послушание! Все ученики оставили Иисуса Христа на кресте, один Иоанн Богослов безбоязненно стоял у креста». И не раз батюшка говорил еще: «Любовь выше всех добродетелей». «Бог есть любовь», «Без любви хоть тело отдай на всесожжение – все ничто». «Где любовь – там Бог». «Где Бог – там мир, согласие и тишина. Где нет любви – там противоречия, распри, несогласия, измена, клевета». «Любовь долготерпит, любовь не помнит зла, не гневается, не раздражается, не ищет своего. Любовь ищет пользы ближним, даже врагам». В пример батюшка приводил Иоанна Богослова, который любовью возвратил своего ученика из шайки разбойников в лоно Церкви.

Любил часто повторять слова Иоанна Богослова: «Дети, любите друг друга!» Этими словами напоминал о любви к Богу и ближнему, без которой не доставляют пользы ни труд, ни молитва, ни пост.