Священномученик Серафим, епископ Дмитровский

(1871–1937)

Священномученик Серафим, епископ Дмитровский, – один из замечательных подвижников Русской Православной Церкви XX века.

Уже в годы учебы в Духовной академии Николай Звездинский (так звали будущего владыку в миру) прославился своими проповедями. Его первыми духовниками были великие старцы Зосимовской пустыни – Алексий и Герман, по благословению которых он и принял монашество. Ему довелось быть настоятелем Чудова монастыря и пережить в ноябре 1917 года штурм большевиками священного Кремля. В 1918 году богоборческие власти закрыли Кремль для верующих, монахов выселили.

В конце лета 1919 года Святейший Патриарх Тихон объявил архимандриту Серафиму, что имеет в нем нужду и желает видеть в епископском сане. Архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский) просил поставить архимандрита Серафима во епископы Арзамаса. Для посвящения нужно было ехать в Нижний Новгород или Арзамас. Пропуск для поездки получить не удалось. Видя в этом Божие смотрение, святейший оставил отца Серафима в Москве викарным епископом, предоставив кафедру города Дмитрова. Старец Алексий благословил отца Серафима на архиерейское служение. Хиротонию назначили на 21 декабря 1919 года (3 января 1920 года), день святителя Петра Московского. Накануне в Епархиальном доме архидиакон Константин (Розов) провозгласил наречение архимандрита Серафима во епископы богоспасаемого града Дмитрова.

Подойдя к архиереям, отец Серафим низко поклонился и сказал слово, ясно изобразившее предстоявший ему исповеднический и мученический подвиг.

Три года, проведенные им в Дмитрове, для жителей города были годами сплошного торжества и праздника. Огненная молитва, приобщение отпавших, взыскание заблудших, утешение старцев, воспитание подростков, непрестанное поучение словом Божиим – таким было его служение. Епископ Серафим уже на общей исповеди приводил к покаянию нераскаянных грешников, а частная исповедь была такова, что те, кто никому не мог открыться, открывал душу епископу, как сердобольному отцу. По красоте и блеску его интереснейших проповедей народ прозвал его среброустом.

Паству свою епископ Серафим окормлял усердно, знал каждый дом. Как отец, всем был доступен. Народ толпился у дверей его дома, очередь скорбящих, притекающих за утешением, возрастала с каждым днем. Часто, возвращаясь поздно, он тем не менее заезжал к своим чадам. «Владыка, вот огонек, не нас ли ждут? Не всех успели объехать», – говорил келейник.

В декабре 1922 года начинается крестный путь владыки Серафима – он был арестован, помещен в Бутырскую тюрьму. Здесь, в тюремных стенах, сподобился владыка Серафим великого утешения и рассказал об этом так: «...валялся я, яко скот, на нарах, в грязи, табачном дыму... Вижу изумленными глазами седалище, а на нем Христос... весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может убелити... У меня тишина велия, радость неизреченная».

Но даже в ссылке и гонениях не прекращается общение великого старца со своими духовными чадами. Своей духовной дочери Е. Л. Четверухиной владыка говорил о старчестве как об особом даре Божием. Не каждый духовный отец является старцем для чад своих. Бывает так, что у духовного отца много чад духовных, а старцем он – для одного-двух. Это дается Богом. «Я не умею объяснить, почему это так», – говорил владыка. «Ты хочешь познать эту тайну, – говорил он, – ты ходишь кругом да около старчества, но еще не проникла в эту тайну». «Когда получишь старца, то будешь его чувствовать около себя всегда».

Другой раз он говорил: «Ты познаешь старчество, когда крест твой войдет в рамки терпения и смирения». Он учил, что кто искренно предаст себя в послушание духовному отцу, тот каждое слово его считает Словом Божиим. «Духовный отец по отношению к такому чаду ничего не делает и не говорит без внушения Божия».

Пройдя мученический путь ссылок, изгнаний, тюремных и лагерных заключений, владыка Серафим был расстрелян в Омске 26 августа 1937 года.

Есть восемь драгоценных камней, на которые можно купить дивную золотую цепочку с восемью золотыми звеньями. Эти камни следующие:

1) Господи

2) Иисусе

3) Христе,

4) Сыне

5) Божий,

6) помилуй

7) мя

8) грешнаго.

Или, лучше сказать, это один драгоценный камень; а вот и золотая цепочка с восемью звеньями:

1) хождение пред Богом,

2) страх Божий,

3) самоконтроль,

4) покаяние,

5) смирение,

6) мир душевный,

7) мир со всеми,

8) рай в душе, правда, мир и радость о Дусе Святе.

Ложась на ложе свое, отходя ко сну, твори непрестанно молитву Иисусову устами лишь, ибо иначе уже невозможно от утомления, но твори ее устами до тех пор, пока не погрузишься окончательно в глубокий сон.

Просыпаясь, старайся, чтобы самая первая мысль твоя была молитвой к Богу, ибо бес стремится и сторожит твою первую мысль, стараясь овладеть ею, и тогда весь день будешь в его власти. Как проснешься, не оставайся лежать на ложе твоем, но немедленно вставай, чтобы не нагнал на тебя бес какого мечтания или мыслей неподобных.

Тогда Он, войдя в лодку, переправился обратно и прибыл в Свой город (Мф. 9, 1). Какие же это были счастливые, блаженные люди, которые со Христом Спасителем вместе и в лодке по водам Генисаретского озера совершали плавание, и сквозь сеяния путь с Ним творили, и смотрели на Пречистое Лицо Его, и внимали сладчайшим паче меда и сот словесем Его! Если уж одно имя Его – Иисус Христос – так сладко, что подвижники никогда не могут расстаться с этим именем, непрестанно повторяя его и сердцем, и мыслью, и устами, то сколь же сладостно и пресладостно было лицезреть Самого Сладчайшего! Да! Воистину рек Ты, Господи, ученикам Своим: блажeни очи видящии, яже видите: глаголю бо вам, яко мнози пророцы и царие восхотеша видети, яже вы видите, и не видеша: и слышати, яже слышите, и не слышаша (Лк. 10, 23–24).

«Войдя в лодку...» Вот и вся наша жизнь – что иное, как не море, море безбрежное, непостоянное, бурное? Недаром и поется в одной церковной песне: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!» (ирмос 6-го гласа, песнь 6). Море – жизнь наша... Волны на море то прибьют к берегу, то снова отхлынут... всплеснут – уйдут, вспенятся – исчезнут...

Так и в жизни: одно поколение придет – уйдет ... Другое его место займет... Род преходит и род приходит... (Еккл. 1, 4). Непогода, скорби сменяются ясными днями – радостями. И все мы плывем по этому морю житейскому. Каждому из нас дана ладья – тело наше. А в ладье находится пассажир, в очах Божиих наидрагоценнейший, дороже всей вселенной – это душа наша. Пассажира этого обязаны мы в целости и сохранности доставить на другой берег – в потусторонний мир, где уже нет бурь, нет волн, нет непогод, где тишина велия (см.: Мф. 8, 26). Для того, чтобы доставить туда невредимым пассажира – душу, необходимо во все время плавания зорко наблюдать за нашей ладьей – телом. Наблюдать, чтобы ладья эта была всегда чистой, плотской нечистотой не оскверненной, иначе может завестись духовная гниль, ладья накренится, затонет, ко дну бездны увлечет за собой и пассажира. Наблюдать надо, чтобы ладья была хорошо просмоленной воздержанием, покрыта была всегда покровом целомудрия, с большой осторожностью обходила всегда четыре главных подводных камня, могущих вконец разбить ее: первый камень – нега, второй – роскошь, третий – праздность, четвертый – леность. Наблюдать надо, чтобы два паруса ладьи – руки наши – чаще поднимались горе к небу с горячей мольбой о помощи свыше, а особенно, чтобы правый парус – десница наша чаще слагалась бы в истовое крестное знамение.

Да! Трудно, трудно плавание. Много потребно умения, бдительности, осторожности при управлении этой до крайности сложной ладьей. Не управиться одним нам, никак не управиться... Кормчего в помощь звать надо – не доплыть нам одним. О, Господи Иисусе, прииди, поспеши на помощь, «приближися, приближися нам, везде Сый» – прииди и Сам управляй нами! Сам через волны житейского моря веди и приведи нас «во Свой град – Иерусалим Небесный, идеже празднующих глас непрестанный и безконечная радость зрящих Твоего лица доброту неизреченную».

Духовная жизнь требует к себе большого внимания: самый незначительный проступок способен разрушить внутренний строй. Она подобна нежному цветку, который от грубого прикосновения моментально закрывает свою благоухающую чашечку.

У каждого дерева есть корень, ствол и ветви. Важнейшая часть дерева – корень. Если обрубить ветви, дерево живо, если срубить ствол, от корня пойдут новые побеги.

Моток ниток мотают на основу, не будь основы, ниткам не на чем держаться, и моток выйдет некрепкий, нитки рассыпятся.

И в духовной жизни есть свой корень, основа, без которой ее не может быть.

Что значит корень духовной жизни? Постоянное хождение перед Богом, или память Божия, не отходящая от человека. Все подвиги, молитвы, поклоны – только пути к единственной цели. Три канона, которые читаем, – путь, правило молитвенное – путь. Но если пути не доведут до цели, они предприняты тщетно. Если путник пойдет в дорогу и не дойдет до города, в который собрался, к чему было идти. Так и в духовной жизни, если не дойдет человек до цели – внедрить в себя память Божию, добиться, чтобы постоянно ходить перед Господом, значит, тщетны были его молитвенные подвиги и другие труды.

Надо уподобиться царю Давиду, воспевшему: Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть (Пс. 15, 8). Тогда только и может исполниться то, о чем ежедневно несколько раз молимся в Церкви: «Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна у Господа просим». Когда постоянно будем помнить, что Господь близ и наблюдает за нами, видит каждое дело, слышит каждое слово, знает всякую мысль и, даже когда спим, над нами есть недремлющее око, тогда только мы перестанем грешить, так как спасительный страх Божий поселится в сердце.

Лучшее средство для достижения этого, по свидетельству святых отцов, – молитва Иисусова. Повторяй ее все время, как открываешь глаза, и весь день, что бы ты ни делал: ходишь ли, сидишь ли, лежишь ли, работаешь – не переставай повторять. Имя Господа Иисуса, постоянно повторяемое, будет напоминать нам близость Господа.

Вначале молитва будет внешним действием, повторяться механически, но после внедрится в сердце, а с нею неразлучно придет и память о Господе – корень духовной жизни. Ведь подвиги – только пособия к достижению единой цели.

Замечательно житие преподобного Михаила Малеина. Он поставил целью жизни вселить в себя Господа Иисуса Христа, к чему употребил все силы. В его каноне сказано, что он проводил жизнь, полную подвигов и молитвы. Еще при жизни так утончил свою плоть, что после его смерти червям нечего было есть.

О вселении Господа в человека особенно подробно писал Симеон Новый Богослов. Он имел дерзновение говорить, что все, что ни делает, делает в нем Христос. Святые достигали того, что Господь вселялся в них и никогда не оставлял. И нам надо ставить это целью жизни.

Человеческое сердце никогда не пустует: в нем живет или Господь, или диавол. Пустоты быть не может. Человек работает или Господу, или диаволу. Когда приходится встречаться с человеком, работающим демону, чувствуется, что близ него кто-то виден, кто-то глядит в его глазах. Особенно у бесноватых. Что нам делать, чтобы вселился в нас Господь?

Главное, с утра помнить о Господе. Спящего всегда сторожит бес – предводитель, который стремится схватить первую мысль проснувшегося. Только откроешь глаза, осени себя истово крестным знамением. Так призывается Господь: жест, установленный Святой Церковью, чтобы приблизить, призвать к себе Господа Иисуса Христа. Нам, родившимся в Православии, привыкшим к крестному знамению, оно так обычно, что мы не обращаем внимания на чудодейственную силу Креста. Но вновь обратившиеся и крещеные свидетельствуют о великой его силе и помощи. Истово перекрестившись, встань с постели и сделай несколько земных поклонов с молитвой Иисусовой. Сколько можешь, по силе. Прочти не спеша утреннее молитвенное правило и иди в церковь или на послушание. Этот прием, исполненный со всем усердием, много приносит помощи.

А у нас так делается обычно: встаем нехотя, без креста, молитв прочесть некогда, или совсем не читаем, или на ходу. Голова и сердце заняты помыслами всякого рода. В церковь с ними войдем и простоим, как истуканы, и, придя домой, отдаем себя бесу. Сперва празднословие, а там осуждение, за осуждением раздражение. Бес раздражения, насмеявшись над нами, передаст бесу нечистоты, а там бесу уныния. Нападает тоска и отчаяние; не знаешь, что с собой делать. Приходится слышать жалобы на уныние, тоску, плохое настроение, а если спросить, как начато утро, окажется, что без креста, без поклонов и молитв. Надо помнить, что Господь не терпит празднословия, осуждения и самолюбия. Грехи эти перестали нами считаться тяжелыми, кажутся обычными мелкими промахами, а они изгоняют Господа из сердца.

После литургии особенно должно следить за собой. Не можешь по немощи целый день промолчать, так хотя бы четыре часа, возможно дольше, помолчи, чтобы не впасть в празднословие и осуждение. Всеми силами подавляй в себе самолюбие. Укорят, обидят – промолчи, попроси прощения, отойди, соблюди себя четыре часа после литургии без греха. В полиелейные дни прибавь еще два часа, в большие праздники – еще два. В обычные дни, начав с четырех часов молчания, прибавляй понемногу, по полчаса или по пятнадцать минут, и так с Божией помощью привыкнешь весь день быть настороже.

Господь в целях обучения подвижника самоисправлению даст почувствовать сладость общения с Ним и отойдет. Пустота, тяжесть, мертвенность, руки опускаются, молиться не хочется. Отчего? Подвизающийся начинает вспоминать, что он делал, чем прогневал Господа: празднословил, осудил или разгневался. Кается, дает обещание следить за собой и еще больше боится упасть, когда почувствует, что прощен. Господь опять с ним.

Приходится встречать людей, которые живут как бы ощупью, говорят медленно и все время с мыслью – не согрешить, не прогневать Господа. Никогда не забываются. Таков был покойный митрополит Макарий. Господь в него вселился обильно и никогда не оставлял, он боялся прогневать Господа. Сидит за столом, разговаривает с гостями, но чуть коснутся кого-нибудь, насторожится: «А мы не осуждаем? Не осуждение? Лучше переменить разговор». Так и надо поступать. Нетрудно взять себя в руки и начать следить за собой, призывать к себе Господа и беречь Его. Если не удержишь – бывает тяжело.

Владычице, помоги немощным!

Есть люди, которые знают свои страсти, хотят исправиться, всеми силами стараются, но не исправляются. Дают обещания не делать того или другого, или сами, или в Таинстве Покаяния (всякая исповедь есть обет исправления), но нарушают обеты, не говоря о постоянном нарушении обетов крещения. Будто нитка греховная тянется, тянется; вдруг оборвется в Таинстве Покаяния и снова покажется, так без конца. Нет у человека сил к исправлению: один грех за другим. Он впадает в уныние, не хочет больше обещать, боясь, что худший грех совершает, и может впасть в отчаяние.

Один старец, после размышления об этом, читал канон пятого гласа Октоиха на пяток. И в шестой песне нашел необычайно утешительный стих: «Присно обещаваюся дел злых отступити, но всегда лгу и оскорбляю Владыку моего: Пресвятая Владычице, Ты ми даждь исправление».

Вот откуда может прийти избавление. Пресвятая Богородица – всем людям присная помощница – сильна исцелить всякую греховную язву. Подвизающийся и желающий исправиться пусть заучит эту коротенькую молитву и почаще повторяет с надеждой, что, чего он сам достигнуть не может, может совершить в нем Царица Небесная.

Представим путника, решившего пойти в чудный город, где ему обещано полное обезпечение и исцеление от всех болезней. Путь далекий, но так заманчиво, что ожидает! Он берет необходимое для дороги в сумку, посох в руки и идет. Вначале все благоприятствует: солнце греет, но не печет, дорога ровная, среди мягкой зелени. Но чем дальше, тем труднее: дорога становится не такой ровной, солнце печет сильнее, иссякли ручейки, и прохладные рощи не попадаются. Дальше труднее идти: то горы, то обрывы, болота, наконец, чаща непроходимая. Он употребляет все усилия, чтобы пробраться: то раздвинет сучья, то подлезет под упавшее дерево; вынимает и топорик из сумки и рубит ветки. Если болото встретится, посохом ощупывает глубину или кочку, куда ступить. Если зверь нападет, надо успеть спрятаться или отразить нападение. Приходится и раны получать, но, несмотря ни на что, идти вперед. Нападает отчаяние на путника, думает, что не дойдет, но набирается сил и идет снова. Наконец, выходит из леса на поляну, откуда виден город.

Путник – каждый из нас. Чудный город – Иерусалим Небесный, обещанное нам Царство Небесное, где не будет скорбей, болезней и воздыханий. Путь монашествующих очень тяжелый, но и награда велика. По свидетельству святого Иоанна Лествичника, если бы миряне знали, какую награду получают монахи, все бы бросились в монастыри. Но если им открыть тяжести и трудности монашеского подвига, то ни один человек не пошел бы в монахи.

Вступившему на духовный путь все благоприятствует. Господь услаждает путь его, рвения много, желание служить Господу безконечное, ручейки молитвы так и струятся. Не подступают враги спасения и страсти, подобно как на горячую сковородку не садятся мухи и гады. Но чем дальше, тем труднее становится путь. Рвение охлаждается, теплота исчезает, молитва идет труднее и препятствий на дороге все больше и больше. Надо все старание приложить, чтобы не повернуть назад; не дать врагу восторжествовать, а видеть перед собой одного Жениха Господа Иисуса Христа и к Нему стремиться.

Надо посох-молитву крепко держать в руках и им отражать нападение или ощупывать дорогу; необходим и топорик-смирение, чтобы подрубать хлещущие ветки. Смирение в пути особенно важно. Иногда надо нагнуться и поползти, чтобы не остановиться. Страсти как звери нападают со всех сторон, болото помыслов на пути: гнев, зависть, нечистота, скверные пожелания, чувства и мечтания. Все надо с Божией помощью преодолеть.

Святые от юности, идя по этой дороге, дошли до Господа быстро и не очернили белоснежной одежды своей, ни один зверь не дерзнул им нанести раны или язвы.

Нам же, грешным, не надо смущаться тяжестью пути и нападениями врага. И раны получим, и удары, и в болото не раз попадем. Иди, не унывай, рану залечишь, из болота как-нибудь выйдешь и опять иди, устанешь – отдохни немного и опять – встань и иди. Как-нибудь дойдешь. Только бы совсем не упасть, не быть убитому насмерть. Кончится путь, дойдешь до Господа. Ничего, что израненный и грязный. Все же дошел. Придешь, скажешь: «Господи, Ты видишь, как труден был мой путь, я, слабый, падал каждую минуту, но все же вставал и шел к Тебе, Господи. Я Твой, приими меня!»

И Господь приимет. Повелит Ангелам дать новую, чистую одежду, новый перстень обручальный взамен потерянного в болоте, и отвести в место покоя.

Представьте двух путников, идущих к городу. Один пошел окружной дорогой, встретились ему горы и болота, приходилось их обходить или взбираться. Падал, утопал в болоте, барахтался в реке. Другой пошел прямой дорогой и дошел легко и быстро. При входе в город оглянулся, где спутник, и увидел его в реке, борющегося с волнами. Удивился, что не выбрал товарищ дорогу, по которой пришел он. И вошел в город.

Город – Царство Небесное. Трудный окружной путь к нему – путь подвига, борения, самоисправления, поста, молитвы, бдения. Сколько искушений и труда!

А путь прямой – неосуждение. В Отечнике известна история святого отца, причисленного к лику преподобных. Вел он не очень ревностную жизнь, не отличался молитвенным подвигом, даже в церковь нечасто ходил. Но, умирая, улыбался неземной улыбкой. Братия, знавшие его нерадивую жизнь, удивлялись и укоряли, что перед самой смертью не ужасается за участь души. А он, продолжая улыбаться, повторял: «Радуйтесь, пророки, радуйтесь, апостолы, радуйтесь, святители!» Будто он их видел и приветствовал, а затем обратился к братиям: «Простите меня, братия, я вел нерадивую жизнь, не нес подвига молитвенного, но с того дня, как я поступил в монастырь, ни разу никого не осудил». И с этими словами скончался.

Велико неосуждение, оно без труда доводит прямым путем к Царствию Небесному. Будем стараться идти им. Хочется осудить – замкни уста и удержи осудительное слово. Внутренне не осудить трудно – это плод величайшего смирения, доступный немногим. Но удержать слово в нашей власти, и мы все обязаны работать над собой.

У одного человека было сто пудов хлеба. Он пошел и променял весь хлеб на лохмотья, лохмотья взял себе, а хлеб отдал тому, у кого взял лохмотья. Как назвать поступок такого человека? Безумным, конечно. Но так же безумно вечную жизнь менять на суету удовольствия, а что такое по сравнению с вечностью театры, увеселения разные (танцы), не лохмотья ли?

Мы все знаем, что такое бинокль. С одной стороны два больших стекла, с другой – два поменьше. Если смотришь в маленькие стекла, то все далекое видишь близким. И обратно – если смотришь в большие, все, что рядом, кажется отдаленным.

У врага нашего спасения тоже есть бинокль, который он приставляет к глазам людей и дурачит их. Отдаляет от нас все Божие, все необходимое для спасения представляет очень отдаленным и даже иногда совсем невидным, приставляя к глазам два адских стекла – безстрашие и нерадение. Человек, смотрящий в них, перестает думать о смерти: он ответит после нее за все свои дела, слова и мысли. И если ему случайно напомнит кто-нибудь об этом, допускает хульный помысл: «Да уж есть ли будущая жизнь? Ведь только пишут, а на самом деле никто не знает». Или: «Я молод, успею подумать о покаянии, можно пожить, повеселиться, а покаяться всегда успею». И прирастут ужасные стекла к глазам, да так, что никак не отдерешь.

Бывает и наоборот: что неважно и незначительно – враг представляет близким и страшным, переворачивая диавольский бинокль другой стороной и представляя глазам страх вражий и окаменение. Смотрит человек в него и теряет способность молиться, думать о спасении, одолевают помыслы житейские, страх за жизнь, имущество как сохранить. Думает: «Что я буду делать, если заболею или состарюсь? Кому нужен, кто меня будет кормить?» В таком состоянии, если кто и посоветует доброе, толку не бывает, на все есть возражение: «Хорошо говорить: сохраняй мир, а попробовал бы жить с теми, с кем я». Или: «Говоришь: «Молись, молитву Иисусову держи», а мне немыслимо, столько дел: печку топить, дров принести, то и то сделать. Какая уж молитва? Хорошо говорить тому, кто ничего не делает».

Уставы святых отцов, способы спасения кажутся неподходящими: «Тогда другое время было, а в наше не подходит. Как правило исполнять, когда надо думать о насущном хлебе?» И будет рассуждать так бедный человек, пока не стряхнет адского бинокля, все Божие удаляющего и приближающего вражие, пустяки делающее страшным.

У беса есть три адских пятна, которыми старается он запятнать наше сердце. Чтобы бояться этого, нужно представлять картину, как падают на нас они и как, с помощью Божией, изглаживаются.

В аду стоит громадная помойка с человеческими грехами – бес помелом брызгает оттуда на людей. Конечно, не в равной степени, но почти на каждого человека попадают адские брызги. Главные из них три. О них упоминает евангелист Иоанн в послании: «Три господствуют в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская».

Похоть плоти – всякого рода нечистота. Похоть очей – тщеславие, когда человек тщеславится или все делает напоказ, забывая, что Господу известны все тайны сердечные. Наконец, гордость житейская – гордыня, самовозношение. Подобно тому как мы, чтобы очистить грязь и пятна, берем тряпку или веник, иногда мягкую щетку, иногда жесткую, так и Господь употребляет разные способы очищать сердце человека от адских пятен. На каждое пятно особая щетка. На пятно нечистоты, похоти плоти – болезнь. Человек изнуряется, нечистые пожелания спадают и совсем исчезают. На пятно тщеславия Господь отнимает то, чем человек тщеславится: красотой – отнимается красота, тщеславится талантом – отнимается дарование и так далее. Для пятен гордости употребляет Господь особо жесткую щетку: ставит человека в положение, где его все время укоряют, упрекают, считают за ничто.

Если не понимать, что все способы посылаются Господом, чтобы очистить адские брызги, убелить душу, озолотить ее, то нет возможности терпеливо перенести. Если понимаешь, чувствуешь пользу, благодетельную руку Божию, можно перенести не только терпеливо, но и с радостью.

Господь не перестает пещись о душах, употребляет все, чтобы освободить душу от власти диавольской, убелить душу, ввести ее в Свое Небесное Царствие. А мы не только не помогаем Господу, но всеми силами противимся, затрудняем дело Божие и увеличиваем тяжесть жизни.

Когда светит солнце, в комнате тепло и светло. Но можно завесить окно, и будет темнее; если легкой занавеской закроешь, солнышко будет светить, но тускло; если черной – еще темнее; ставню поставить – совсем темно, разве в щелочку проникнет луч. А если еще сверху завесить тяжелым ковром, и луч солнечный не пройдет. Так можно насидеться в темной комнате, что решишь, что солнца нет: станет темно, сыро, нехорошо. А за окном солнце по-прежнему светит и греет, люди ходят и пользуются светом и теплом.

Так и душу можно закрыть от солнца Благодати Божией, от первых, главных лучей этого Солнца – Плоти и Крови Господа Иисуса Христа, от служб, канонов, молитв можно закрыться так, что и не вспомнить.

Начинается с легкой занавески – нерадения: велика ли беда пропустить раз правило? Господь не взыщет, вычитаю половину. Скоро захочется лежа молиться, оправдываясь, что и великие люди лежа молились. Или заменить четками, что легче.

Скоро явится леность – черная занавеска. Затем ставня из двух половинок – ожесточения и нечувствия – закроет благодать почти совсем и погрузит душу в полную тьму поверх забвения.

Трудно душе сдернуть эти занавески и снова освежиться солнцем благодати. Не дай нам, Господи, такого состояния.

Зеркало, если его не протирать, пылью покрывается, загрязняется, так что ты не можешь уже с ясностью видеть в нем свой образ, и если никогда зеркало не очищать, то оно настолько запылится, что ты и совсем не увидишь в нем себя. И душа подобна зеркалу: ее покрывают пыль и грязь – помыслы суетные, нечистые. Если их не очищать, то есть не открывать чистосердечно, то душа настолько запылится и загрязнится, что сначала будет отражать в себе образ Божий – небо небесное, духовное – тускло, слабо, смутно; а потом запылится пылью худых помыслов и совсем потеряет свою небесную духовную прозрачность, будет как доска какая или камень.

Тщательно прочищай исповедью свое зеркальце – сердце, тогда в него будут смотреть Господь, Пречистая Дева, Ангелы, души святых, небо; а не будешь прочищать это зеркальце, загрязнишь, запустишь – смотреть будут в него и отражаться в нем диавол, ад, зло и всякая мерзость.

Как на земле и на вещах бывает пыль, так и в душе человека есть она. Пыль души – это греховные помыслы и пожелания. Если обыкновенную пыль смочит дождь, она превращается в грязь, и греховные помыслы, приведенные в действие, образуют грязь в душе. Грязь души – греховные дела. Но пыль и грязь можно вычистить. Загрязненную вещь можно отчистить, высушив ее на солнце. Можно и прогладить, и будет как новая.

Так и душу, запыленную и загрязненную помыслами и грехами, можно очистить и убелить. Для этого нужно просушить ее солнцем смирения, омыть слезами покаяния и выгладить чистосердечным исповеданием. Помоги, Господи, всем нам так делать, но не дай Бог иметь в душе ужасный вид грязи болотной. Когда долго не просушивает солнышко грязи, а, наоборот, один дождь льет за другим, то грязь делается непроходимой, болотной: ни пройти, ни проехать нельзя. Так и душу можно довести до того, что ее очистить почти невозможно: когда согрешишь день, два, неделю – и не каешься, снова каждый день те же грехи. Старые, нераскаянные, забываются, новые накапливаются. И нет ни солнца смирения, ни слез покаяния, ни исповедания; такие души освободить от болота греховного стоит великого труда и часто невозможно. Спаси, Господи, всех от этого.

* * *

Выражение из псалма: Глас Господень, пресекающий пламень огня, относится к Страшному суду. Огонь, как известно, обладает двумя силами: силой света и силой жжения. В день Страшного суда, после изречения над людьми последнего приговора: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие... идите от Мене, проклятии, в огнь вечный (Мф. 25, 34. 41), люди разделятся: одни пойдут в Царство Света с Ангелами, другие – в преисподнюю с диаволом и слугами его. И тогда Господь пресечет пламень огня, то есть разделит его: весь свет уйдет в Царство Небесное, а сила жжения – в ад. В аду не будет света, а лишь жжение безконечное.

Существует в обители один добрый обычай: отводить новопостриженную монахиню в келью после того, как она просидела, подобно Марии Евангельской, пять дней в храме, как бы у ног Сладчайшего Иисуса. Этот обычай напоминает нам о том, что все мы должны позаботиться, чтобы приготовить себе келью там, в будущей жизни, чтобы, когда придет к нам страшный, неумолимый проводник – смерть, не оказаться нам без пристанища. А келья эта покупается еще здесь, на земле, за три золотых рубля: первый рубль – смирение, второй – послушание и третий – безроптание. И украсить ее мы должны еще в этой жизни пятью чудными узорами. Узоры эти – наша монашеская Пятисотница: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».

Что это же о вас таинство, сестры мои дорогие, новопостриженные монахини Виталия и Мартиниана, новые нареченные вам имена, новые на вас одения? Что сие еже о вас бысть таинство?

Постриг – это второе крещение. При крещении, когда нарекают христианское имя хотящему следовать за Господом, Сам Христос в день первый его Ангела дарит ему Свой подарок – надевает на него руками священнослужителя крест.

А теперь сочтите, сколько надел я на вас крестов, или лучше сказать не я, а моими руками Сам Христос. Три креста! Один – первый крест на плечах у вас, на хребте – это параман, четырехугольный плат с изображением креста и орудий страданий Господа Иисуса Христа, на котором написаны великие слова, которые так любил повторять первоверховный апостол Павел: «Аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу». Второй крест на груди, на персях, который прикрепляется к первому кресту четырьмя поясами, в честь четырех евангелистов. И третий крест с зажженной свечой в руках. Что значат эти кресты?

В чине пострига нет ни одного слова, ни одной строки, написанных зря. Этот чин составлен святыми отцами по внушению Духа Святаго.

Три креста – три обета, которые дает монахиня Господу: обет послушания, обет нестяжания и обет целомудрия, чистоты.

Первый обет – первый крест, который подобен мученичеству безкровному: послушание. Этот крест изображает параман на плечах, на хребте. Послушание – это благое иго и легкое бремя Христово. Подклонись и неси его со смирением и великим терпением на хребте своем. А когда тебе станет невыносимо трудно отрекаться от своей воли, от себя самой, невыносимо станешь гореть, как жертва на огне всесожжения, тогда вспомни слова, которые начертаны у тебя на парамане: «Аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу». Вспомни, как и Господь сказал о Себе Самом устами пророка Своего: Плещи Мои вдах на раны и лица Моего не отвратих от студа оплевания. Вспомни и понеси терпеливо крест Его.

Другой крест, который принимает новопостриженная монахиня, надевается на грудь ее, на сердце. Это крест нестяжания. Сердце наше много мятется, много заботится, волнуется, и на него у монахини накладывается крест для того, чтобы сердце ее отныне не заботилось, не волновалось, а всецело услаждалось преданностью в волю Божию. Крест на груди показывает, что теперь ее сердце все целиком отдано в жертву Господу.

И соединен этот крест с первым крестом послушания четырьмя шнурами, четырьмя поясами в честь четырех евангелистов, в знак того, что эти обеты, эти кресты послушания и нестяжания, не выдуманы, как говорят любомудрые века сего, а истина Евангельская.

Третий крест дается монахине со свечкой зажженной. Этот крест не надевается ей ни на грудь, ни на спину, а дается в руки. Монахиня держит его только в момент пострига и в те незабвенные пять дней, когда она просидит, подобно Марии Евангельской, у ног Спасителя, пребывая неотходно в храме и сподобляясь ежедневно Причастия Святых Животворящих Таин Христовых. А потом она отнесет его к себе в келью, поставит в божницу, затеплит лампаду и будет хранить, как величайшую драгоценность, до того часа, когда ей дадут этот крест при последнем издыхании в ее уже холодные руки. Что это за крест, как величайшая святыня даемый монахине при постриге и с которым ее хоронят? Крест этот полит многими кровьми и потом подвижников и подвижниц – это обет чистоты и целомудрия. Вспомните слова пострига: «Сохраниши ли себя в чистоте и девстве даже до смерти?» О, Господи, я человек есмь, плоть ношу, как дерзну взять я этот крест, эту величайшую святыню?

Чистота в очах Божиих выше всех подвигов. Это драгоценная жемчужина, это белоснежная лилия, которую принес Архангел Гавриил Деве Марии в день Благовещения. Лилия эта настолько нежна, настолько бела, что малейший ветерок, малейший помысл уже оставляет на ней пятно. Митрополит Филарет, который столь много сделал для созидания этой святой обители, говорил: «Брак рождает человека, и только девство одно было способно родить Богочеловека». Сама Пречистая Дева, Высшая Небес и Чистшая Светлостей солнечных, положила начало девству.

Вот те три креста, которые даются монахине при постриге вдобавок к крестильному кресту, – это три великие данные ею обета.

Еще отличительная одежда монахини – мантия. Все остальное есть у инокини, нет только трех крестов (потому что она не давала еще тех обетов) и мантии. Мантия – это длинная одежда, которая не позволяет быстро двигаться, не дает нам возможности делать резкие высокомерные движения. Мантия как бы стесняет нас. Она и есть образ глубочайшего смирения и указывает, при каких условиях можно донести те три креста монашеских: покрой их мантией смирения. Смирись пред Господом, пред всеми людьми, скажи Богу: «Я прах и пепел. Без Твоей воли, Господи, помощи, без Твоей всесильной Благодати – я ничто. Без Тебя я не дерзнула бы и прикоснуться к святым тем крестам, но на Твою помощь уповая, я беру их и понесу». Смирись не словом только, но и всей душой твоей, сотри себя пред Господом в порошок, в прах, смирись пред сестрами и считай всех, как говорят святые отцы, ходящими по облакам и только себя одну пресмыкающейся по земле. Когда ты так смиришься до самой глубины души своей, тогда дерзай взять эти кресты монашеские и крепко держи, когда ветер искушений будет вырывать их из рук твоих.

Положи на сердце твое лучше умереть в этой брани, чем выпустить хотя один из данных тебе Господом крестов. И чем больше потерпишь ты искушений, тем все ярче и ярче будет вырисовываться на крестах твоих образ Сладчайшего Жениха твоего – Господа нашего Иисуса Христа, Который и будет утешать, веселить сердце твое утешением Святого Духа.

Сам Господь да умудрит вас в брани этой. Сам да поможет вам донести кресты эти святые до дня Страшного суда Своего. Аминь.

[Одеваяся в ризу спасения и в броню правды, в ограждение от всякой неправды, со всегдашним отсечением своей воли и своего мудрования, в памятование смерти, имея себя распятым миру и мертвым на всякое злое дело, но готовым во всякое время на добродетель ради Господа.]

В сегодняшней беседе моей с вами расскажу я вам об одном великолепном дивном саде. Сад этот окружен стеной и стоит как на фундаменте на четырех драгоценных камнях. Первая большая стена расписана чудными рисунками, дивными картинами. Глаз от нее не оторвешь. За ней идут еще семь стен, потом четырнадцать, а задняя стена темная, таинственная, непонятная для нас, красками и узорами исписана она.

Ворота ведут в этот сад. Ворота эти очень низкие, но в то же время и высокие. Чтобы пройти в них, нужно очень наклониться. Но чем ниже наклоняешься, тем выше потом поднимешься. И над этими святыми вратами горит неугасимая лампада. Когда пройдешь те святые врата и войдешь в сад, ты увидишь три чудных дорожки, три дивных тропинки, которые ведут в глубь сада. Когда пройдешь ты по этим тропинкам, то увидишь, что они усыпаны мягкими цветами. Мягко, приятно идти по ним. Пройдешь несколько шагов, и стопы твои начнут ощущать острые шипы, колючий терновник, который растет на этих тропинках; но если ты дашь себе труд претерпеть боль от этих шипов и дойдешь до конца этих дивных дорожек, то увидишь три райских дерева, которые растут по одному в конце каждой этой тропинки. Чудные эти деревья, благосеннолиственные, под сенью которых можно отдохнуть.

И растут на них плоды необыкновенные, райские, благоуханные и сладкие на вкус.

В саду этом дивном разбита клумба, и на ней растут три райские розы, благоухание которых освежает не только весь организм, но обновляет душу и сердце человека. Если пойдешь ты дальше и будешь внимательно прислушиваться, то услышишь пение не земного, а небесного соловья, который разливается на двадцать ладов и на сто пятьдесят трелей. Дивный животворящий источник журчит в этом саду, николиже не оскудевающий, никогда не высыхающий, и чем ты больше будешь пить из него, тем он будет журчать еще сильнее, течь еще обильнее. От этого источника исходят три ручейка.

Вот какой чудный дивный сад описал я вам! Что он изображает? Вы, наверное, уже догадались. Изображает он то звание, которое мы с вами носим. Сад этот дивный – монашество. Стоит он как на фундаменте, на четырех драгоценных камнях – это четыре евангелиста. Святое Евангелие это указывает, что монашество основано на Святом Евангелии, а не выдумано, как говорят умники века сего. Нет в Евангелии слова «монашество», но о сущности его говорится очень много: «Аще, кто хощет по Мне идти, да отвержется себе, возмет крест свой и по Мне грядет». Вот и монашество. Или слова: «Аще кто любит отца или матерь, или сестер, или братьев паче Мене, несть Мене достоин».

Святой первоверховный апостол Петр от лица всех святых апостолов сказал Господу: Се мы остановихом вся и вслед Тебе идохом. Святые апостолы – это первые монахи. Идя за Господом, они оставили всех. У некоторых были жены, они их оставили; имения оставили и предались в полное послушание Господу своему Иисусу Христу. В своей жизни они исполнили те три обета, которые даем все мы. Святое Евангелие – это фундамент, это те четыре драгоценных камня, на которых стоит дивный сад монашества. И каждому монаху и монахине, каждой послушнице вменяется в обязанность каждый день прочитывать хотя бы по одной главе Евангелия. Каждый день она должна держать его в руках и смотреть на него, и не только смотреть, но и в сердце иметь те драгоценные четыре камня.

Дальше: первая большая стена, исписанная необычайно красивыми картинами, – это книга Деяний святых апостолов. Дивные жития, дивные там картины – очей не оторвешь. Затем идут семь стен – семь соборных посланий и четырнадцать посланий святого апостола Павла, этого монаха, проповедника языков. И далее, таинственная темная стена с непонятными таинственными рисунками – это Апокалипсис, Откровение святого Иоанна Богослова.

Святые ворота, ведущие в этот сад, – это врата Христовы, врата смирения. Тесные они, низко надо наклоняться, чтобы пройти, даже пролезть в них, но и высокие они, ибо чем ниже наклонишься, тем потом выше поднимешься, в противоположность вратам диавольским. Они широкие и пространные, но чем выше поднимаешься, проходя в них, тем ниже упадешь, даже до ада. Над этими святыми вратами горит неугасимая лампада: это молитва монашеская. Три дивные тропинки, которые представляются твоим очам, как только ты пройдешь святые ворота, это три обета монашеские: первая дорожка – послушание, вторая – нестяжание, третья – целомудрие.

Когда вступает человек в святую обитель, большая ревность бывает у него идти этими тропинками: буду все делать, буду все терпеть, только возьмите меня в святую обитель, на все бывает готов, всего себя целиком приносит в жертву Господу. Но проживает год-два и начинает остывать, приходят искушения. Чем дальше идет подвижник по этим святым дорожкам, тем ветры вражьи начинают дуть сильнее и мягкие цветы на пути ее заменяются острым терновником. Блаженна ты будешь, если перетерпишь боль и дойдешь до тех райских деревьев, что растут в конце каждой из этих тропинок. Но часто случается, что идет человек, пока на пути его цветы, а как только начнут уязвляться стопы его острым терновником, он не выдерживает и убегает. И, увы, много таких случаев! А надо терпеть до конца, иначе не вкусишь ты тех сладких райских плодов. Много шипов на этих тропинках, но я вам назову только несколько из них.

На дорожке послушания один острый шип будет постоянно уязвлять твои ноги. Это ропот и непокорство. А на дорожке нестяжания – это многопопечительность, забота о хлебе насущном и непредание себя в волю Божию. На дорожке целомудрия особенно много шипов, которые будут ранить не только стопы твои, но и руки. Шипы эти так велики, что, вонзаясь тебе в ноги, они проникают в самую глубину твоего сердца, в самые его сокровенные изгибы и тайники и до того уранивают его, что сердце это все истекает кровью. Вонзаются эти шипы и в голову, и в ум подвижника, идущего по тропинке целомудрия, в виде нелепых помыслов, которые не хочет монахиня, но которые сплетаются в виде тернового венца на главе ее и даже когда она приступает к святым страшным Животворящим Таинам Христовым.

Трудно идти по этим святым дорожкам, но если ты побежишь по ним, ведомая Ангелом-хранителем, ведомая молитвами отца своего духовного, старицы своей, если достигнешь дорожки послушания, то узришь там чудное дерево, под ветвями которого ты можешь отдохнуть: обвяжешь листьями его свои израненные ноги, и они в тот час же исцелятся. На дереве этом растут три сладких благоуханных плода. Блаженна ты будешь, когда вкусишь от них. Первый плод – внутрь себя смотрение или внутрь себя пребывание. Эта добродетель достигается только подвигом святого послушания, через постоянное отречение своей воли, через постоянные поправки, постоянное отложение своих собственных деланий. Второй плод – самоукорение. Вкусивший его так глубоко входит в себя, что даже не видит чужих грехов. Ему открывается вся глубина его собственной души. Третий плод необыкновенно сладкий – это мир душевный. Мир, о котором мы молимся после принятия святых Христовых Таин, в благословенной молитве, чтобы Таины святые были нам в мир душевных наших сил. Этот мир открывает в душе нашей то, о чем говорил Спаситель: «Царство Божие внутрь вас есть». Этот мир уводит подвижников в затворы, и они жили там, не видя лица человеческого.

На древе в конце тропинки нестяжания тоже найдешь ты дивные плоды. Первый плод – полная безпопечительность и второй – полная преданность в волю Божию и надежда на Бога. Уверенность в том, что бы с тобой ни случилось, Бог тебя не оставит. Пусть ты останешься в одном хитоне, в котором постриглась, и не усумнись: Господь тебя оденет и прокормит. Знай, что после того, как ты трижды распростиралась, сравнила себя пред Господом с грязью, с прахом земным, молясь Богу словами: «Объятия Отча отверсти ми потщися», – Господь, как о дочери Своей, заботится о тебе и не выпустит из Своих Отчих объятий, если ты сама не вырвешься своим презорством и ропотом против Него.

На древе, что растет в конце тропинки целомудрия, – один плод, о котором говорил Спаситель в заповедях блаженства: Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят. Богозрение – вот тот сладчайший плод, который вкушает подвижник или подвижница, когда пройдет великотрудный и тернистый путь целомудрия. Пусть придешь ты вся израненная, кровью облитая, но блаженна ты будешь, когда вкусишь от того сладкого плода Богозрения. Батюшка преподобный Серафим еще здесь, на земле, вкушал этот плод: зрел Господа Иисуса телесными очами, грядущего во время Божественной литургии и благословляющего всех в храме. Вот те плоды, которых достигает подвижник, пройдя три тернистых дорожки обетов монашеских: внутрь себя пребывание, самоукорение, мир душевный, преданность в волю Божию, полное упование на Него и блаженное Богозрение.

А те благоухающие розы райские, что растут в том саду, благовоние которых должна монахиня ощущать ежедневно, иначе она будет ощущать зловоние вражие, – это три канона: Спасителю, Божией Матери и Ангелу-хранителю. Эти каноны должна прочитывать ежедневно каждая монахиня, каждая послушница, потому и положено вычитывать их на вечерне в храме, а кто не может присутствовать в храме, должен прочитывать их дома, опускать их иногда только, будучи задержан в храме, на послушании, и то с великим опасением.

Соловей, что поет в этом дивном саду, разливаясь на двадцать ладов и сто пятьдесят трелей, – это святая Псалтирь святого пророка Давида. Двадцать кафизм – двадцать ладов, сто пятьдесят трелей – это сто пятьдесят псалмов. Эти псалмы пели во вся дни святые отцы в пустыни, не читали, а пели их нараспев, прислушиваясь ушами сердца и слухом души к этому чудному пению райского соловья.

И, наконец, приснотекущий животворящий источник, что журчит в этом чудном саду, – это непрестанная молитва Иисусова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную». Тихое журчание ручейка этого заглушает вой диавольский. И подвижник, вкусивший от этого источника, уже ничего не устрашится.

Рассказывается об одном старце, как послушник спросил его: «Авва, а что ты сделаешь, если нападут на нас разбойники?» Старец ответил: «Не только если нападут разбойники, но если я увижу, что небо падает и земля разверзается, то и тогда я не убоюсь, останусь сидеть в своей келье». Об этом имени Господь сказал: Именем моим бесы ижденут, языки возглаголют новы, змия возьмут, аще и что смертное испиют, не вредит им. И, укрепленные именем этим, святые подвижники, при всех кознях, при всех страхованиях вражиих, оставались непоколебимыми. Один подвижник говорит о себе, что когда ходит летом и весной в поле и слышит журчание ручейка, то сердце его поет вместе с ним: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». И солнце поет эту же дивную песнь. И в поле каждая былинка, и в небе каждая звезда поет: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И уходили святые подвижники и святые подвижницы в пустыни, чтобы слушать там, среди тишины природы, это чудное пение и с ним сливаться в одну песнь, в одну хвалу Господу своему. Диавол устрашал их страшными призраками, показывая им целые полчища, которые шли на них, представляя им, что келья их уже сметена и щепка на щепке лежит, но то тихое журчание источника молитвы Иисусовой заглушало вой диавольский, и святые подвижники на все эти страхования отвечали словами пророка: Аще восстанет на мя полк, не убоится сердце мое. Источник этот журчит и днем и ночью и поет свою чудную песнь: «Аз сплю, а сердце мое бдит». Бдит в этой молитве Иисусовой, в этом вечном стремлении к Сладчайшему Господу Иисусу Христу. Немощны мы и не можем сразу пить из этого источника непрестанной молитвы Иисусовой, опаляет он. Вот святые отцы и провели от него пять ручейков, пять золотых трубочек, через которые мы приобщаемся тому животворящему приснотекущему источнику. Это святая пятисотница монашеская. Всю необъятность, всю ширь непрестанной молитвы Иисусовой они сократили до пятисот молитв, из которых только три Сладчайшему Господу Иисусу, четвертая Божией Матери и пятая Ангелу-хранителю и всем святым. Только приучив себя к ней, только через эти пять ручейков можно вкусить от того живого источника непрестанной молитвы Иисусовой.

Вот этот дивный сад – наша жизнь монашеская. Желаю вам и вашими молитвами себе, идти безбоязненно по тем трем тернистым тропинкам обетов монашеских, достигнуть и вкусить сладких плодов, что растут на деревьях в конце этих тропинок, и приобщиться приснотекущему и николиже оскудевающему источнику непрестанной молитвы Иисусовой, непрестанного устремления души и сердца нашего к Господу нашему Иисусу Христу, Ему же слава вовеки. Аминь.

В ныне наступившей Неделе о блудном сыне среди многих умилительных песнопений пелись в стихирах на «Господи воззвах» следующие слова: Господи, ветром благоутробия Твоего развей плевы дел моих. Господи, ветром дуновения Твоего – милосердия Божия. Дует Он особенно могуче в святых Животворящих Таинах Христовых: причастишься и проветришься, причастишься и очистишься, причастишься и из немощной крепкой станешь. Дует Он и во всех молитвах церкви. Иногда несется Он как сильный вихрь и срывает всю скорбь с души нашей, как, например, в песнопениях святой Пасхи, когда поют «Христос Воскресе».

«Да воскреснет Бог»; то тихо веет в «дыхании хлада тонка» в службе великопостной, а особенно в молитве Иисусовой. Молитва Иисусова, святая Пятисотница, – это тихое дыхание Духа Божия. Вот святая Церковь и молится, чтобы Господь этим дуновением, этим ветром милосердия Своего, развеял плевы, сор дел наших. Как все вещи, если мы относимся к ним нерадиво, покрываются сором, так и наши дела покрываются сором греховным.

Возьми самое наше святое дело – святое послушание и увидишь, что и это святое дело, и эта святая икона тоже может настолько засориться, что трудно будет ее и очистить. Сор на деле святого послушания – это ропот. Когда человек настолько делается дерзким, что начинает вмешиваться в распоряжение Промысла Божия, начинает указывать Господу: «Зачем Ты, Господи, сделал так, а не так, зачем мне указал такой путь, а не иной», – эта пыль ропота настолько засоряет ему глаза, что он уже не видит перста Божия в жизни и указывает себе путь своим собственным перстом. Забывает он, что Промысл Божий бдит над ним с самого рождения и до смерти и во всю вечность. Забывает слова Спасителя: Не две ли птицы ценятся за самую малую монету, и то не упадут без воли Отца Небесного. Так как же ты дерзаешь спорить с Господом, дерзаешь в своем ослеплении представлять Господу счеты: «Я-де прожила в обители столько-то, на трапезе столько-то, итого получить с Тебя, Господи, столько-то, а я не получаю. Почему так? Что это за порядки? Вот ту постригли, ту к рясофору представили, а меня нет. Почему так?» Какое это безумие, какая дерзость так вторгаться в Промысл Божий. Ропот этот не просто сор, а зола, которая поднимается со дна ада. Сатана сам горит в этом огне и бросает золой в лицо, в глаза монахини. Бойся этой ядовитой адской золы. Святой Василий Великий говорит: «Всех можно терпеть в обители: и падшего монаха со всякими немощами, одного нельзя терпеть – ропотника, потому что ропотник – диавол». Эти слова сказаны не мною, а святым Василием Великим.

Был один монах, которого ропот довел до сумасшествия. Началось с того, что он стал роптать, почему его не постригают. Постригли. Почему его не сделали иеродиаконом, потом – почему он не игумен. А потом: почему он не архимандрит, не епископ, не митрополит, не патриарх. А в конце концов дошел до такого безумия, что стал роптать на Господа, почему его Господь сотворил человеком, а не Ангелом.

«Хорошо, – говорит, – Ангелам на небе там, а я во плоти, поди-ка поборись. Почему я не Ангел?» И сошел с ума. Вот как страшен ропот: он близок к хуле, к такому греху, который, по словам Спасителя, не простится человеку ни в этом веке, ни в будущем.

Если ты чувствуешь, что в душе у тебя поднимается этот дым, закрывай скорей трубу – уста твои и не пускай этого угара в воздух святой обители. Разные пути жизни указывает Господь людям. Одним благословляет жить в миру, других призывает в обитель, и здесь каждый шаг его направляется по Его святой воле: и потому ропот, почему жизнь твоя идет так, а не так, почему одну постригают раньше, другую позднее, есть дерзкое вмешательство в дело Промысла Божия и распоряжение о тебе Царицы Небесной.

Так и на всяком деле может быть сор греховный. На деле молитвы сор тщеславия, когда ты молишься напоказ. Или, наоборот, леность и нерадение. Возьмем, наконец, любовь – это святое чувство. Спаситель сказал: Любите друг друга. Сам Бог есть любовь. Но и это святое чувство враг засоряет, к нему примешивает свои плевелы. Это всякие нечистые привязанности, подружество в женских обителях, которые иногда выливаются в ненормальные уродливые формы, когда одна по другой скучает, воздыхает, млеет – это диавольский сор на святой церковной любви.

Святая Церковь, приготовляя нас к подвигу святого поста, призывает нас проветрить все наши дела. И мы внимательно их пересмотрим, перестроим, увидим, как они засорены, как много в них пыли и грязи. Есть одна чудная щеточка, которая счищает пыль со всех дел наших. Имя ей покаяние. Вот и постараемся в настоящем святом посте усмотреть сор на наших делах и очистить их этой щеточкой покаяния.

«Господи, ветром благоутробия Твоего развей плевелы дел моих». Аминь.