Ноябрь

—161—

«Кто имеет уши слышат, да слышит (Мф.13:3)». Конечно, кто имел уши, тот слышал, поскольку голос этот по милосердию Его проник до слуха всех. Но (только) некоторые слушатели по причине (присущей им) свободы начинают после этого голоса наблюдать за своими пожеланиями. А есть и такие, кои наблюдают за ними, но не делают (еще) вследствие этого то, что требуется от их внимательности (к себе). Сокрыл во плоти то, что трудно было видеть глазами, а то, что легко усматривалось мыслью, показал открыто. Видеть Его глазами было трудно,²⁰⁷⁸ но слышать Его учение было легко. Не за то, что не усмотрели Его Божества, они наказаны, а за то, что не приняли слов Его Божества. Итак, есть такие слова, которые (хотя) посеваются в слушателей, но корни их бывают бесплодны, и есть такие, которые производят корни с плодами. Три зерна упали в трех слушателей, и не принесли плода. «Вот вышел сеятель сеять семя; и когда сеял, иное упало на места каменистые, иное упало среди терниев и иное упало на землю добрую (Мф.13:3–8)». Хотя сеятель один и земля, производящая корни, (тоже) одна, тем не менее (при сеянии) открылись четыре (разных) случая, и один (только) последний оказался добрым и плодоносным. (Далее), так как земля по своей природе и производительности была одинакова, и святое семя приняла из святых рук, то почему оказались три (различных) случая, когда семя произросло, и почему (одно семя принесло) плод в тридцать крат, а (другое) в шестьдесят, и почему тому, кто имеет, дано будет? Потом, зачем (сеятель) сеял

—162—

при дороге, где растоптанное семя собрали птицы, и зачем сеятель посеял семя свое на землю каменистую? Сеятель был один и семя свое сеял одинаково и без приноровления (к почве), но каждая земля по своему свойству проявила семя в своих плодах. Итак, сими словами Господь ясно научил, что Его Евангелие ни одного свободного человека не принуждает силой к тому, чтобы делаться праведником, и что бесплодные слушатели также не лишены посева святых Его слов.

«Упавшее при дороге» (семя) подобно тем душам, кои неправо отвергают семя, как и тот (раб), который получил один талант и оказал пренебрежение к благому его Подателю (Мф.25:14–24). И так как эта земля не хотела принять семени Его, то все лукавые прохожие потоптали его; посему в ней не было места для наставника и учителя, дабы он, подобно земледельцу, пришел вспахать грубую её почву и посеять в ней новые семена. Диавола же сравнил с птицами, потому что он похищает семя. Сим местом показывает также и то, что диавол не отнимает насильно из сердца учение, преподанное человеку, потому что, согласно подобию, каким (Господь) воспользовался (здесь), голос Евангелия остановился только у врат слуха,²⁰⁷⁹ как и зерно пшеничное осталось на поверхности той земли, которая не восприняла в лоно свое семян, брошенных на неё; ведь, птицам невозможно добраться до семени, которое земля скрывает в недрах своих. «А то, – говорит, – которое было на каменистых местах» – чем Благий показывает милосердие и благодать Свою, ибо, хотя

—163—

эта твердая земля не приносила плодов, однако семени (Своего) Он не лишил её. Эта земля означает тех, кои удалились от учения Его, как сказано: жестоко слово Твоё, кто может слушать его (Ин.6:61)? Так и Иуда слышал слово Господа и прославился своими чудесами,²⁰⁸⁰ но во время искушения оказался без плода.

Земля же, усеянная тернием, хотя приняла семя, (однако) силы свои отдала только тернию и волчцам; сим Учитель опять показал любовь Свою, поскольку охотно бросил семя Свое в землю, которая несла на себе иной труд.²⁰⁸¹ Хотя в этой земле преобладало терние, однако, дабы она осталась без оправдания, также и в неё обильно рассеял семя Свое. Один богач с радостью пришел к Господу и сказал: «все это я сделал от юности моей». Тогда Господь, дабы привести его к святости, дал ему чистое семя, говоря: «если хочешь быть совершенным, иди продай всё, что имеешь (Мф.19:20)». Он (же), видя, что к нему приблизилось совершенное семя, дабы освободить его от всех подавляющих его терниев, опечалился за богатство свое, которое и было теми подавляющими его терниями.

«Земля же добрая и плодоносная» означает такие души, которые преданы истине и подражают тем, кои по призыву (Его), все оставивши, последовали за Ним (Мф.19:27). «Плод же в тридцать крат, в шестьдесят и сто» указывает на течение жизни в детстве, юности и старости. Хотя земля одна и семя одинаково, однако Господь таким образом вычисляет разный плод сообразно с продол-

—164—

жительностью времени, поскольку также и в плодах один превосходит другого. Но благой Бог показал милосердие Свое, потому что, когда явились за получением награды, то последние получили равную с первыми награду (Мф.20:1–16).

Далее, земля была добрая и плодоносная, ибо хотя благая воля, принявшая с радостью семена добра, была одинакова, однако принесла различный плод в тридцать, шестьдесят и сто крат. Сими словами научает, что все части земли по своей мощи произвели свой плод и по своей силе с радостью принесли приращение, как и те, кои получили пять талантов и приобрели (вместо их) десять, каждый по своей добродетели. Ибо кто приносит плод во сто крат, тот оказывается обладающим совершенным избранием, поскольку принял крещение смерти в свидетельство Бога. Шестьдесят-кратный же плод приносят те, кои, будучи призваны (к тому), отдали тело свое на пытки и мучения за Бога своего, смерти же за Господа своего не достигли, хотя до конца жизни остались добрыми. В тридцать же крат – это обыкновенный плод доброй земли, и он обозначает тех, которые избраны к религии Христа и, при отсутствии преследований в их время, увенчались добрым образом своей жизни, как увенчивается земля плодами своими, хотя при этом и не были призваны к жребию мучеников и исповедников. А слова: «сам не знает, потому что земля сама собою приносит плод» (Мк.4:27:27), говорит не потому, чтобы не знал о том, что насадил, а потому, что в этом деле Своем не имел обременения.

«Господин! не святое ли семя ты сеял на поле твоем; откуда же плевелы (Мф.13:26)?» И отве-

—165—

тил им, что это есть дело врага, а не Его собственное дело. Если кто из нас хочет быть насажденным среди плевелов, то спросим его:²⁰⁸² если Благодетель из Своего семени посеял в той части, которая от Него, то в таком случае пусть он скажет нам, почему одна часть этого семени была посеяна Им (Самим), другая же часть оставлена до следующего посева? Если же посеял в части диавола, то в таком случае Благодетель посеял среди плевел или жатва принадлежит диаволу.²⁰⁸³

«Еще царство (небесное) подобно зерну горчичному, которое меньше всех семян (Мф.13:31:32)». Сие сказал о незначительном начале проповеди, как и там: «не бойся, малое стадо (Лк.12:32)». «А если прозябнет, то вырастает и становится деревом и бывает больше всех злаков (Мф.13:32)», – так как Евангелие Его воцарилось до концов земли. «Во всю землю, – говорит, – прошел звук вещания их (Пс.18:4)». «И прилетают птицы небесные и живут на ветвях его (Мф.13:32)», т. е. обремененные язычники обретают покой в вере. «При-

—166—

дите, – говорит, – ко Мне все обремененные (Мф.11:28)». Если бы Господь не родился от Девы и не произошел от Девы и если бы не пострадал, то можно было бы сравнить душу Его с птицей, которая прилетает с неба, и сказать, что вместе с нею оттуда же и явилось и тело Его. Но Господь, дабы сделать ясным и несомненным, что Он воспринял тело, сравнил душу Свою²⁰⁸⁴ с зерном (горчичным), которое посеяно в земле и из земли заимствовало себе тело, в коем укрылась птица. Ибо Иоанн Креститель свидетельствует: «я видел Духа в телесном подобии голубя, сошедшего и опочившего на Нём (Ин.1:32)».²⁰⁸⁵

Еще сравнил царство небесное с закваской (Мф.13:33), которая влагается в муку, так как закваска производит то, что мука не заметно становится подобною ей. Ведь закваска не вдруг овладевает массой, но своею внутренней силой преобразует её сообразно себе; так и Евангелие Христа. Закваска в массе обозначает собой также и тело Господа (по его значению) в потомстве Адама.

Еще говорит: «подобно (царство небесное) неводу, закинутому в море и собравшему рыб всякого рода (Мф.13:47)». Когда говорит: «всякого рода», понимай (это в смысле) всякого языка. Но после этого собирания рыб из моря, то есть, от этой земли, предстоит еще другой выбор, который страшен и трепетен. И приходят к вытащенному (на берег) неводу, дабы хорошее присоединить к

—167—

хорошему, а худое выбросить вон (Мф.13:48). Рыбы, кои попали в невод Его, суть люди, верующие в Него. «Добрые» суть те, кои от начала пребыли в Евангелии Его; «злые» же те, коих церковь по причине неверности их изгоняет и выбрасывает из среды (своей).

«Посему пришел в отечество Свое и учил их в синагогах их (Мф.13:54)».

Разве не было другого народа или другой страны, кроме иудейской? Но сие написано для того, чтобы обличить и подвергнуть порицанию лживых маркионитов.²⁰⁸⁶ «После сего, – говорит, – вошел по обычаю Своему в синагогу их в день субботний (Лк.4:16)». Но²⁰⁸⁷ какой же мог быть обычай у того, кто тогда (еще в первый раз) являлся? Ведь, только что пришел в Галилею. И не начал учить вне синагоги, но в синагоге. Потому что из богослужения их обнаруживается, что беседовал с ними о Боге их; иначе надлежало бы Ему проповедовать вне синагог. Вошел в Вифсаиду к иудеям и ничего иного из того, что говорили Ему, не высказал, кроме только этого: «врач, исцели Самого Себя (Лк 4:23)». И взяли Его и повели вон на вершину горы. Невероятно, чтобы (только) это слово Христа возбудило их к (таковому) гневу.²⁰⁸⁸ Но

—168—

если²⁰⁸⁹ беседовал с ними о Творце (мира) и вследствие этого они дали Ему такой ответ и вывели Его с целью низвергнуть, то почему в другом месте Евангелист не указывает такового (же)? А что граждане ненавидели Его, об этом свидетельствуют Его слова: «пророк не принимается в отечестве (Лк.4:24)».

Не принял ни Анафоф Иеремию (Иер.1:1 ср. 11:21–23), ни Фесва Илию (3Цар.17:1 сл.), ни Авел-Махола Елисея (3Цар.19:16), ни Рама Самуила (1Цар.7:17; 8:4 сл.), и не принял ни народ Моисея, ни Израиль Господа. Посему Илия презрел жен их (3Цар.17:10–24), а Елисей – мужей их (4Цар.5:1–14).²⁰⁹⁰ Так и Христос назвал иудеев неверующими для посрамления их и сириян почтил более, чем их; посему и исполнились гнева. Но это было ничто иное как предлог. «Врач, – говорят, – исцели Самого Себя», то есть, Сам спасись от нас, прежде чем спасать нас. Хотя нуждались в исцелении, однако вследствие их неверия исцелить их не мог. По произволению своему низвергли Его, по Божеству Своему Он не упал (Лк.4:30). Когда воля (их) хотела свергнуть Его, воздух покорно поддержал Его крыльями своими. Не упал, дабы хотя таким образом научить неверующих вере. Может быть, посему (Евангелист и) говорит: «приняли Его галилеяне (Ин.4:45)». Когда увидели то, что сделал Он среди них, то никто не осмелился предпринять

—169—

что-либо против Его. Поскольку это было первое исцеление, то десница Его была ослаблена;²⁰⁹¹ ибо по этой причине жители города Назарета были возбуждены ревностью на Него, под действием князя шуйцы, завидовавшего исцелению той десницы, которая возлагается или отнимается в торжественных таинствах смотря потому, как Божество прилагает её к разного рода потребностям.

«Пророк в отечестве своем», то есть, среди народа своего, «не принимается». Илия был из города Фесвы, и не сказано, чтобы его не принял город Фесва, но весь Израиль. Кто отрицает это, тот пусть покажет нам, когда Фесвитяне преследовали его, а Израильтяне приняли его. Ведь, по свидетельству Писания, кто принял его? Одна только вдова в языческой Сарепте. «Много было вдов», не в городе Фесве, но «в дому Израиля, и ни к одной из них не был послан (Лк.4:25:26)». Подобно сему не сказано: «(много было) прокаженных» в городе Елисея, но «в дому Израиля (Лк.4:27)». Итак, сим способом утвердил, что не в Назарете, но «в дому Израиля не мог совершит ни какой силы».

Назаретяне же, видя, что Он у них отвергает всю землю Израильскую, а язычников чтит неизмеримо (выше), восстали против Него и с порицаниями вывели (из города) и низвергли Его. Ибо воспламенены были ревностью за потомков Авраама, говоря: Бог почтил их более всех язычников. Итак, беседуя в Назарете, Господь предложил два примера,²⁰⁹² которые показывают

—170—

различие между народом Израильским и язычниками. Подобным образом, посредством храма, о коем говорил, показал иной храм, именно: тело Свое (Ин.2:19), и посредством полей в Самарии указал на жатву людей (Ин.4:35–38). Ибо весь народ был в родстве с пророком, о котором сказал Христос, и (все) племя было братственно ему.²⁰⁹³

Почтил сотника и удивился ему (Мф.8:10), почтил Сирофиникиянку и изумился ей (Мк.7:26). Сотника почтил, как Неемана, а Сирофиникиянку, как вдову Сарептскую. Илия убежал к язычникам, но Господь запретил Своим ученикам приветствовать язычников (Мф.10:5). И Сирофиникиянку Господь сурово принял, и чрез это показал и научил, что исцеление впоследствии перейдет к язычникам. Далее, допустил, чтобы Его низвергли, так как сатана думал, что Господь из страха не бросился вниз, с крыла храма (Мф.4:5). Поскольку же Господь, будучи низвержен, не упал, то сатана пал от своей власти. Подобно сему, не сделал и камня хлебом, чтобы не исполнять желания грешника (Мф.4:3), ибо подобное сделал же в пустыне на хлебе и в Кане Галилейской на вине.

«Повели принести голову Иоанна Крестителя (Мф.14:8)». О, Ирод! что творишь? Не давай праведной головы ребру²⁰⁹⁴ грешному. Но кто Адама победил

—171—

посредством ребра, с коим он был связан супружеством, тот и Ирода победил ребром, связанным с ним связью супружества. И вот глава, положенная, как светильник, на блюдо, светит во все роды и обличает любодеяние человекоубийц. Уста его сделали немыми, дабы больше не говорили, но проповедь молчания их горит сильнее, чем (проповедь) голоса. И говорят, что, когда плясала дочь Иродиады, Ирод и Иродиада измышляли козни, дабы тот поклялся, а эта потребовала (этого).

Глава двенадцатая

Господь в пустыне умножил хлебы и в Кане превратил воду в вино. К хлебу и вину Своему приучил и приспособил их уста, пока не пришло время, когда дал им для вкушения кровь и плоть Свою. Питал их наслаждением преходящего хлеба и вина, дабы привести их к усладе животворящего Своего тела и крови. Вещи маленькие дал им без платы, чтобы узнали, что дары благодати Его тем более подаются даром. Что могли получить от Него за плату, то дал им даром, равно как и то, что желали (т. е. должны бы были, но не могли) получить от Него за плату, не дал им за плату, дабы знали, что Он не требует от них платы. Поскольку плату за хлеб и вино, которую могли дать, давать были не должны, то плату за тело и кровь и дать, конечно, не могли. Но не только дал нам даром, но и некую хитрость употребил для привлечения нас. Ведь, такие маленькие вещи дал нам даром для того, чтобы побудить нас идти и получать без всякой платы то, что превосходнее (их). Те крохи хлеба и вина,

—172—

какие дал, были сладки для гортани, но дар тела и крови полезен был для умов. Посредством того, что сладко для гортани, возбудил нас, дабы привлечь нас к тому, что животворит души. Ради этого к вину, которое сделал, примешал сладость, чтобы показать, сколь великие сокровища скрывались в Его животворящей крови.

В начале Своих чудес сделал для гостей вино, которое веселит, дабы дать знать, что кровь Его исполнит веселием все роды язычников. Все, какие существуют, радости соединены с вином, и всякое, какое только есть, спасение связано с таинством крови Его. Дал вино сладкое, которое изменяет сердца, дабы показать, что напоит их учением, изменяющим сердца. Что ранее было водою, то изменил в водоносах в вино, так и древнию заповедь изменил в совершенство. Воды обратил в (вещество) более превосходное и закон возвел к совершенству. Туже самую воду пили гости, но (уже) не как воду пили её: так и мы хотя прежний закон слышим, однако вкушаем его как бы в конце (достигшим совершенства). После сего щеку со щекой соединил,²⁰⁹⁵ именно, если мы делаем то, что совершенно, как сказал: «если кто ударил тебя в щеку, подстав ему и другую (Мф.5:39)».

Но рассмотри творческую силу Его, простирающуюся на всё. Господь взял немного хлеба и во мгновение ока умножил. Что люди делают тяжелым трудом в течении десяти месяцев, то десять Его пальцев внезапно сделали. Подложил руку под хлебы, как бы землю, и, подобно грому, про-

—173—

говорил над ними. Движение губ Своих, как дождь, рассеял над ними, и согревающее дыхание уст Его заняло место солнца, и (таким образом) в (одно) мгновение времени совершил и произвел то, что всякий другой делает в течении долгого времени. Итак, хлеб, не смотря на свою малочисленность, из этой (самой) малочисленности породил множество, чтобы оказаться в соответствии с Тем, Кто первый благословил и сказал: «растите и умножайтесь и наполняйте землю (Быт.1:28)». Ведь, эти бесквасные хлебы, подобно женщинам неплодным и лишенным детей, по благословению Его, проросли и умножились двенадцатью коробами остатков, кои родились из них.

Далее, словом Своим Христос показал силу могущества (Своего) тем, коим дал заповедь, и быстрое действие даров своих тем, кои получали их. Однако, не настолько умножил хлебы, насколько мог, но насколько ядущие могли съесть. Ибо чудеса Он соизмерял не с силою Своей, а с потребностями алчущих. Ведь, если бы чудеса (Свои) соразмерил с могуществом Своим, то никто не мог бы исчислить, сколь великую победу принесла бы сила Его. (Чудотворное) Его искусство было соразмерено с голодом тех тысяч людей, который оно превзошло числом двенадцати коробов.²⁰⁹⁶ У всех художников потребность нуждающихся больше, чем их (собственное) могущество, потому что художники не могут сделать столько, сколько желают нуждающиеся. Но дело Христа превзошло потребности. Еще сказал: «соберите остатки вечери (Ин.6:12)», чтобы ничего

—174—

из них не пропало, и дабы не думали, что Он по видимости только сделал это. Ведь, так как остатки сохранялись на другой и следующий день, то они убедились, что Господь истинно сделал это, а не пустое видение произошло.

Когда насытились и увидели, что как Моисей молитвами своими, так и Господь могуществом Своим доставил народу пищу, то начали восклицать и говорить: «это истинно тот пророк, о котором сказано, что ему должно прийти в мир (Ин.6:14)»; сими словами они приводили проречение Моисея: «пророка воздвигнет вам Господь (Втор.18:18)», не какого-нибудь немощного, но мне подобного, который насытит вас хлебами в пустыне. «Мне подобного», – говорит (Моисей). По морю ходил, в облаке открылся, церковь Свою освободил от закона обрезания и Иоанна девственника поставил вождем Божиим вместо Иисуса, сына Навинова, и отдал ему Марию, церковь Свою, как и Моисей отдал народ Иисусу, дабы исполнилось то, что сказано: «мне подобного».

«А когда наступил вечер, встали ученики и вошли в лодку, чтобы ехать в Капернаум. Господь же взошел на гору, чтобы помолиться наедине (Мф.14:22:23)». «Вот, – говорит, – на горах стопы благовестника (Наум.1:15)». Кто этот (благовестник), (это) изъясняет сам (пророк), добавляя: «благовествующего мир». Кому? – язычникам. «Сказал, – говорит, – мир народам (Зах.9:10)». «Празднуй, колено Иудино, ежегодный праздник твой (Наум.1:15)», ибо во время праздника опресноков Господь сделал знамение на хлебах. Пророк говорит: «празднуй, Иуда, ежегодный праздник твой», поскольку наступил ежегодный праздник наш. «И исполняй

—175—

обет твой», поскольку пришел истинный агнец и древний союз отменен и достопамятности его упразднены. «Так как уже не будет более совершать беззаконие в тебе (Наум.1:15)». Кто? – власть царей или священников. Почему не будет? Потому что Господь уничтожил её. «Всякую власть царя и священника погубляет».

Итак, когда сели в лодку и подверглись в ней действию ветра и волнующееся море поднялось на них, (тогда) пришел Господь и явился им, они же думали, что то, что явилось им, есть призрак. Ибо точно знали, что Христос облечен был телом, которое подчинено закону тяжести, и посему им пришло на мысль, что тяжелое тело ходить по водам не может. Поскольку это было (на самом деле) так, то они встревожились не безрассудно. Но если Иисус, – как ты, Маркион, говоришь, – не был облечен телом,²⁰⁹⁷ то неразумно было удивляться тому, что Он ходил по водам; ведь, для духа не трудно ходить по морю. Значит, почему они удивились? Если знали, что Он бестелесен, то безрассудно удивились и глупо закричали; если же был телесен, то справедливо встревожились, потому что увидели нечто новое, именно, телесного (человека), ходящего по волнам моря, не погружаясь (в них). Если возразят, что Он не мог быть видим, так как была ночь, то отвечаем, что в этом не было никакой трудности для духовного Христа,²⁰⁹⁸ который, когда восхотел, открылся на горе, как солнце. И поскольку Сам Господь знал, что они справедливо встревожились,

—176—

то укрепил дух их говоря: «это – Я, не бойтесь (Мф.14:27)», то есть, это – Я, обладающий телом, какого вы знаете.

Симон же, понимая, что слова: «это – Я», Он сказал о теле Своем, ответил и сказал «если это действительно так, то вот и я также облечен плотью. Если и я также пойду по водам, то узнаю тогда, что ты ходишь по ним тем самым телом, которое, как я знаю, Ты имеешь». И когда сошел (с лодки), чтобы идти по морю, и стал тонуть, то не отверг Христа, потому что Христос не сказал ему: неверный, но: «маловерный (Мф.14:31)». Море же подняло Христа и носило на волнах своих и таким образом обозначило путь, какой Господь приготовил Апостолам в Своих странах, и так исполнились слова Писания: «Ты господствуешь над силою моря и движение течений его Ты укрощаешь (Пс.88:10)». «Когда явился Господь и вошел с Петром в лодку, то ветер перестал и утих (Мф.14:32)». Арий, противоречащий рождеству Христову из Отца, также обличается словом, какое сказано было в этой лодке: «плывущие (в лодке) подошли к Господу и стали поклоняться Ему и говорить: истинно Ты – Сын Божий (Мф.14:33)». Это согласуется с тем, что написано о Нём: «увидели Тебя воды и убоялись, и бездны смутились, и следы Твои не открываются (Пс.76:17:20)». Итак, сими словами Апостолы исповедали, что Он есть истинно Тот Сын Божий, о Котором всё это было сказано.

«Какое знамение сделаешь, чтобы мы видели и уверовали в Тебя (Ин.6:30)». И вот, много знамений Господь показал им. Но так как они желали одного, то презрели (все) остальное, что сде-

(Продолжение следует).

—419—

ними и последние первыми (Мф.19:30). Так и Христос сказал устами Давида о потомках Израиля и язычниках: людие, ихже не ведех, работаша ми, сынови чуждии солгаша ми (Пс.17:44:46).

Агг.1:7–9. Сице глаголет Господь Вседержитель: положите сердца ваша в пути ваши: взыдите на гору, и усецыте древа, и созиждите дом, и благоволю в нем и прославлюся, рече Господь. Призресте на многа, и быша мала. И внесено бысть в дом, и отдунух я.²⁰⁹⁹

Частое делает напоминание, зная, что это служит к пользе слушающим. Так и Павел говорит в одном послании: таяжде писати вам, мне убо неленостно, вам же тсердо (Флп.3:1). Итак, обратите, говорит, внимание на пути свои, кои совершили вы теперь. А какие это пути, тотчас объясняет: призресте на многа, и быша мала: и внесено бысть в дом, и отдунух я. Ошиблись они в надежде на земледелие; употребив много трудов, едва собрали немногое. Впрочем лишатся и этого, ибо оно отдунуто, то есть стало принадлежностью других, и издержано отнюдь не ими, а напротив – преданными лихоимству. Таким образом тщетны были старания и труды для них, потому что они не желали более всего совершать благоугодное Господу и ревности к предметам высшим предпочитали заботу о вещах более низких и земных. Итак, не оставил Израиля без вразумления, но показал заблудившимся путь к исправлению. И это, как

—420—

увидим, сделано прекрасно, ибо сказал, что взыдите на гору, и усецыте древа, и созиждите дом, и прославлюся опять в нем, и благоволю, то есть: буду принимать и одобрять ревность и старание потрудившихся для этого.

По истине прекрасное и Богу угодное дело – спешить исполнением того, что может оказываться полезным и необходимым для благосостояния Церкви и устроения её. Будем же делать это, и при том с великою рассудительностью собирая как бы самое нужное вещество и как бы из рощи вырубая в богодухновенном Писании созерцания духовные, посредством коих можно сделать твердым и непоколебимым прославление Бога (людьми) или рассуждение (о предметах божественных), как и раскрыть совершенство и превосходство образа домостроения с плотью (боговоплощения). Притом же возводят они и к точному познанию духовного благоустроения и благопристойности в нраве и обычаях. Посредством них-то, утверждаем, и созидается дом Божий и совершается устроение Церкви. А кроме того замечу, что каждого из нас можно признавать за храм и дом Божий, ибо в нас обитает Христос чрез Духа и мы – храмы Бога живаго, по писаниям (1Кор.3:16 и 2Кор.6:16). Посему каждый из нас да устрояет сердце свое посредством правой веры, а основанием, истинно ценным, пусть имеет Самого Спасителя (1Пет.2:6). Но к этому пусть присоединяет и другое вещество, разумею покорливость и благопослушание во всем, мужество, терпение, воздержание; ибо, стройно сочленеваемые таким образом посредством всякой связи (всё прибавляющихся) скрепов, в храм святый возвысимся,

—421—

в жилище Бога в духе (Еф.2:20–22 и 4:16). А те, кои медлят принять веру, или и уверовали, но коснят еще отрешением от страстей и греха и мирского сластолюбия, чрез это самое как бы кричат: не пришло время построить дом Господень. Посему и претерпевают недостаток небесных благ и духовное бесплодие, так как ум в них, как бы земля некая, делается неплодотворным, так что ни хлеба не имеет, то есть силы, – ни вина, что служить образом радости, ибо написано, что хлеб укрепляет сердце человека и вино веселит сердце человека (Пс.103:15; Сир.40:20).

Агг.1:9–11. Сего ради сице глаголет Господь Вседержитель: зане дом мой есть пуст, вы же течете кийждо в дом свой, сего ради удержится небо от росы и земля оскудит изношения своя: и наведу меч на землю, и на горы, и на пшеницу, и на вино, и на елей, и²¹⁰⁰ елика износит земля, и на человека, и на скоты, и на вся труды рук их.

Не дозволяет заботу о себе самих ставить на первом месте, безрассудно пренебрегая обязанностями к Богу, и предпочитать славе Божией предметы земные. Убеждает напротив уразуметь, что если несравненно высшее не находится в должном уважении, то никогда не последует благополучия и в низшем, чего они пожелали иметь. Посему и говорит: зане дом мой есть пуст, вы же течете кийждо в дом свой, вот по причине этого-то именно и могут погибнуть и плоды на полях, когда небо уже не посылает росы, земля утрачивает силу (производительную), вместе с хлебами

—422—

и виноградом засыхают и оливы, и кроме того даже меч вследствие гнева угрожает истребить людей и скотов. Итак, для медлящих совершать то, что служит к славе Бога и чрез что устрояется Его дом, то есть Церковь, не может быть ни росы духовной, то есть утешения с небес, напояющего души и сердца, – ни благоплодия от земли, то есть добрых последствий от хороших трудов телесных, ни хлеба, ни вина, ни употребления масла. Вполне и во всех отношениях они будут бессильны и чужды веселия, не упитаются елеем духовным и останутся совсем не вкусившими и непричастными благословения Христова. А кроме того подвергнутся мечу и останутся без всякой награды за труд, хотя бы кто у них и проводил благонравный образ жизни; ибо не увенчивается ни кто, если не законно будет подвизаться, по роду подвига (2Тим.2:5). Посему старание о предметах высших мы должны почитать делом самым почтенным и наиболее всего достойным соревнования. Предметы же, касающиеся нас самих, пусть обращают на себя меньше нашего внимания и должны идти позади забот о славе Божией. И не только жилища, деньги и всё, что относится к пустой славе, но и родство, братья и отцы, как и Христос говорит негде: иже любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин.

Агг.1:12. И слыша Зоровавель Салафиилев от колена Иудова, и Иисус Иоседеков, иерей великий, и вси прочии людие глас Господа Бога своего, и словеса Аггеа пророка, якоже посла его Господь их к ним, и убояшася людие от лица Господня.

И отсюда легко усмотреть можешь, что не тщетно Он делает угрозы и что страх есть дело не

—423—

бесполезное для привыкших к нерадению; ибо вот, вот как только услыхали они божественные слова, тотчас обращаются к трудолюбию, идут потом к своим вождям, разумею Зоровавеля и Иисуса, с величайшим почтением относятся к речам пророческим и благоговейно принимают повеление, хотя прежде они не удостаивали это ни малейшим вниманием. Так, и в их деяниях открывается истинность изречения, что егоже любит Господь, наказует (Евр.12:6; Притч.3:12); ибо боязнь пред наказанием иногда изменяет душевное настроение к лучшему и ниспослание бедствий обращает нас к страху Божию. Посему непреложным оказывается содержащееся в книге Притчей: бояйся Господа, здраствует (Притч.13:13), и еще: страх Господень в живот мужеви (Притч.19:23), подобное и премудрость (говорит): страх Господень слава и похвала, и: страх Господень возвеселит сердце, и даст при том веселие и радость (Сир.1:11–12). Смотри, как нежно и подобающим Ему образом наказывает нас Бог. Не тотчас наводит Он действия гнева Своего на тела человеческие, но сначала поражает только внешними и небольшими страхами, – неурожаем предметов питания переменяет (настроение их) к лучшему и наконец к решимости совершать благоугодное Ему.

Агг.1:13. И рече Аггей вестник Господень в вестницех Господних людем: аз есмь с вами, глаголет Господь.²¹⁰¹

—424—

Заметь, что за переменою к лучшему тотчас же следует и человеколюбие (Божие). Вместе с решившимися изменить свое настроение и Бог как бы переменяется и обещается быть с ними. А с этим что может сравняться? Ведь когда Бог пребывает с нами, то от нас далеко отстранится всякий вред, быстро притекут всякие блага, тотчас появятся устойчивые виды благоденствия и будут приключаться с нами всякого рода приятности. Если же Священное Писание называет Аггея ангелом Господним, то никто да не подумает, что он есть ангел по природе, но он рожден как подобный нам человек от жены. Совсем нелепо так думать. Напротив, если мы обладаем здравым смыслом и способны умопостигать истину, то должны признать, что ангелом (άγγελον) он назван и именуется от вести, сообщаемой чрез него (ἀπὸ τοῦ ἀγγέλλειν). Иначе ничто не воспрепятствует нам впасть и в другую нелепость, именно: признать, что ангелами по природе были и те из всадников, кои извещали Иова о случившемся на полях и о том, что умерли у него дети при разрушении дома. (Иов.1:14 сл.) Также и слово Бога называется великого совета Ангел (Ис.9:6 по LXX), ибо оно возвестило нам волю Бога и Отца. Итак, от вести назван ангелом. И если это название дается людям, то конечно отнюдь не по природе, каковой мы не имеем.²¹⁰²

—425—

Агг.1:14. И воздвиже Господь дух Зоровавеля Салафиилева от колена Иудова, и дух Иисуса Иоседекова иерея великаго, и дух прочих всех²¹⁰³ людей: и внидоша, и творяху дела в доме Господа Вседержителя Бога своего, в двадесять четвертый (день) месяца шестаго.²¹⁰⁴

Устрашились Израильтяне пред лицом Божиим. Впрочем заметь опять, что обратились они к решимости делать угодное Богу не прежде, как и Он стал пребывать с ними и воздвиже дух их. Таким образом и отсюда мы должны узнать, что если бы кто и решился направить свою волю к совершению добра и если бы он имел даже величайшую ревность к этому, однако ж он ни в чем не будет иметь никакого успеха, как скоро не присутствует с ним Бог и не возбуждает его к дерзновению, не поощряет к терпению и

—426—

не удаляет из него косность к добродетели. Посему и Павел о тех, коим вверена божественная проповедь, говорит, что паче всех их потрудихся и присовокупил наипремудро: не аз же один, но благодать Божия яже со мною (1Кор.15:10). Так и Сам Спаситель говорит святым апостолам: без мене не можете творити ничегоже (Ин.15:5), ибо Он есть наше побуждение, рвение ко всему благому, Он – крепость (наша) и когда пребывает с нами, мы можем хвалиться тем, что устрояем себя в храм святый; в жилище Божие в духе (Еф.2:21–22). А когда Он уходит и удаляется, как может усомниться кто в том, что мы впадем в бездеятельность, побеждаемые леностью и слабодушием, и отвергнем труд от себя как бесполезный?

Впрочем обрати внимание на то, что некогда подпадшие гневу ради большого непослушания потом устремляются к дому Господню и трудятся в нём, в присутствии с ними Зоровавеля и Иисуса, священника великого. Это событие может служить также прообразом долженствующего быть в последние времена века призвания Израиля. Так как они не послушались в начале, то и остались бесплодными, без росы, хлеба, вина и масла. Подпали также и мечу. Но когда устрашатся наконец пред лицом (Бога) и с благоговением примут слова святых пророков, тогда будут иметь пребывающим с ними Бога всяческих и воздвигнется дух их, будут и они трудится для храма Господня, то есть Церкви. Все это во Христе выражается (осуществляется), как и в Зоровавеле и Иисусе: Он есть царь, как Бог, – а также и первосвященник, как человек, и посредник между

—427—

Богом и людьми, ибо священник посредствует (ходатайствует).

Счел необходимым присоединить также: в двадесять четвертый (день) месяца шестаго, ясно указывая этим на быструю изменчивость настроения Израильтян. Слово Господне было к ним в месяце шестом, в первый день месяца (ст. 1), а пришли они на труды при храме в двадцать четвертый день месяца шестого, так что на время отсрочки (работ по восстановлению храма) и раздумывания получается число в двадцать три дня.

Глава II

Агг.2:1–3. Во второе лето, при Дарии царе, в месяц седмый, в двадесять первый (день) месяца, глагола Господь рукою Аггея пророка, глаголя: Рцы ныне к Зоровавелю Салафиилеву от колена Иудова, и ко Иисусу сыну Иоседекову, иерею великому, и ко всем прочиим людем, глаголя: кто от вас, иже виде дом сей в славе его прежней? и како вы видите его ныне якоже не суща пред вами?²¹⁰⁵

Начали входить в дом Господень и приниматься за дела в двадцать четвертый день шестого месяца, а уже в двадцать первый день следующего седьмого месяца было (опять) слово Господа к Аггею. Какое это было слово, рассудим об этом, как необходимо сказать и о том, какой был повод к нему. Начав терпеливо трудиться и пре-

—428—

давшись заботам о божественном храме, даже назначив потом на это двадцать седьмой день, они стали предаваться малодушию, нашептывая быть может про себя или друг другу и о том, что они трудятся напрасно и что если им и удастся выстроить храм, то всё же он никоим образом не будет подобен первому (храму). Тот был весьма великолепен, устроен любочестными стараниями, благоукрашен золотыми и серебряными приношениями, – а этот (будет) некрасив, беден всяким убранством и лишен великолепия богатств. Тот первый храм уже преизобильно украшали, обладая большими богатствами, прежние цари Иерусалимские, и преимущественно пред другими Соломон, – а строить этот получают повеление едва согласившиеся на это, еще покрытые каплями пота плена и совсем ничего не имеющие дома. Погруженные в такие размышления и находясь в недоумении, они хотя и работали, однако ж опять стали оказываться неохотными и медлительными. По сему-то Бог и укрепляет изнемогающих и благополезно ставит им вопрос о том, есть ли кто у них такой, кто видел (теперешний) храм в прежней славе. Таких было совсем мало и они находились в преклонном возрасте. Ведь храм разрушен Навуходоносором и Израиль отведен в плен, а отпущен уже по окончании семидесяти лет. Итак трудно было найти такого, и он должен был быть старцем, как существовавший и прежде разрушения, и живший в плену, и снова возвратившийся в Иерусалим. Посему и говорит: кто будет из вас такой человек, который видел дом сей в славе его прежней, и потому будущий и новый (храм) почитает как бы со-

—429—

всем не существующим? В вопросе этом есть и порицание их, как не думавших о том, что хотя они и находились в стеснительном положении и очень нуждались в деньгах, но ведь Бог не мог бы обессилеть и Он опять в состоянии будет сделать это, говорю явить свой храм всеизвестным и преславным.

Агг.2:5–6. И ныне укрепляйся. Зоровавелю, глаголет Господь, укрепляйся Иисусе (сыне) Иоседеков, иерею великий, и да укрепляются вcu людие земли, глаголет Господь (Вседержитель), и творите, зане аз с вами есмь, глаголет Господь Вседержитель: слово еже завещал (егда исходите) внегда исходити вам от Египта, и Дух мой настоит посреде вас: дерзайте.²¹⁰⁶

Не дозволяет предаваться беззаботности и подвергаться страхам до бездеятельности, – напротив того, возбуждает к трудолюбию и вызывает у них сильное рвение. А вместе с тем приготовляет их к вере и делает твердыми, говоря, что им надо дерзать, и обещает еще большее этого и вожделеннейшее – быть с ними. А каким это образом, присоединил, говоря: Дух мой настоит посреде вас, дерзайте.

Едва ли кто, обладающий здравым смыслом и твердым умом, усомнится в том, что благородно трудящимся на созидание божественного храма, то есть церкви, Бог дарует силу и сообщит дерзновение,

—430—

потому что будет соприсутствовать чрез Духа Святого, и у них успешно совершится все то, посредством чего они смогут явить свою собственную жизнь великолепным и преславным храмом. Так и Господь святым апостолам, долженствующим созидать Церковь и уверовавших собирать в святый храм, почел необходимым сказать, что се Аз с вами есмь (Мф.28:20). А что Он снова должен был быть с ними чрез Духа, это Сам Он ясно открывает, то говоря: не оставлю вас сиры, прииду к вам (Ин.14:18), то поставляя на вид образ отшествия, когда говорит опять: уне есть вам, аще Аз отиду: аще бо Аз не отиду, Утешитель не приидет к вам: ащели же иду, послю его к вам (Ин.16:7). Итак, пребывает со строящими Ему (храм), но удаляется и совсем отделяется от отрекающихся от Него, каковыми могут быть также и те, кто по внушению Вельзевула речет анафема Иисуса (1Кор.12:3), кои развращают все правое и вливают погибельный яд в души простецов.

Агг.2:7–8. Зане сице глаголет Господь Вседержитель: еще единою аз потрясу небом и землею, и морем и сушею, и сотрясу вся языки, и приидут избранная всех язык, и исполню дом сей славы, глаголет Господь Вседержитель. Мое сребро, и мое злато, глаголет Господь Вседержитель.²¹⁰⁷

—431—

Обращает речь к Церкви из язычников и ко временам пришествия Спасителя нашего. Тогда-то и обещает поколебать небо и землю, также и море, и кроме того еще все народы, ибо сказал, что еще единою Аз потрясу. Здесь, как не без основания кажется мне, должен заключаться приблизительно такой смысл. Когда служившего идолам и воспитанного на Египетских нравах и обычаях Израиля Бог помышлял освободить и хотел обратить к познанию истины, тогда-то Он и является как бы поколебавшим все, так как воды превращаются в кровь, небо ниспосылает град, море рассекается и волны в нём стоят твердо в виде стен, небо источает манну. (Исх. глл. 6, 7, 14:16). О сем и Псалмопевец объявляет, говоря: Боже, внегда исходити тебе пред людьми твоими, внегда мимоходити тебе в пустыни, земля потрясеся, ибо и небеса кануша (Пс.67:8–9). Вот тогда-то, думаем, и была потрясена земля, подвергшаяся необычайному потрясению, когда совершился столь славный исход сынов Израиля и не оставшийся безвестным никому из обитателей земли. Таковым же потрясением, говорит, будет также и время пришествия Спасителя нашего, так как никто не останется в неведении о совершенных чрез это пришествие славных делах. Да, небо познало эту тайну, чего свидетелем служит Павел, говоря так: дабы известна стала ныне началам и властям чрез Церковь многоразличная премудрость Бога и следующее потом (Еф.3:10). Узнала также и земля вся и море, то есть острова. Кто не причастен знанию об этом? Какое море, какой народ, какая часть поднебесной? Проповедано Евангелие по всем народам, согласно слову

—432—

Спасителя (Мф.24:14; 28:19). И так, еще единою, говорит, Аз потрясу небом и землею, и тогда приидет избранная всех язык, и исполню дом сей славы. Весьма многие уверовали и из всякого народа, славные и избранные, – в качестве великолепных приношений собраны они в дом Бога и воздают Ему за это славу, распространяя её всем и повсюду и сами в свою очередь прославляясь от Христа.²¹⁰⁸ Научились обращаться с молитвою и говорить: и буди светлость Господа Бога нашего на нас (Пс.89:17), и опять: благословени вы Господеви, сотворшему небо и землю (Пс.113:23). А что Бог требует Себе не бездушного вещества, но духовного благоукрашения, на это указывает в словах: мое сребро и мое злато. Это подобно тому, как если бы сказал: не считайте бесславным храм за то, что быть может он не будет иметь золота и серебра и блеска богатств. Я не имею в этом нужды, ибо мое все золото и все серебро.

—433—

Напротив, Я ищу истинных поклонников (Ин.4:23), блеском таковых позлащу храм Мой. И как в то время, когда отклонял Израиля от подзаконных жертв, Он почел необходимым сказать: не прииму от дому твоего телцов, ниже от стад твоих козлов, мои бо суть вcu зверие селнии, скоти в горах и волове (Пс.49:9–10): так и здесь, отвергая украшение вещественное и требуя, напротив, духовного, говорит, что мое сребро и мое злато, то есть довольно, и Я преисполнен и не имею нужды ни в чём таком. Напротив, украшением Моим да будет тот, кто имеет веру правую, отличается достоинствами добродетели, украшен любовью ко Мне, чист сердцем, нищ духом, милосерд и добр. Собравшись в храм, то есть Церковь, таковые являют её доброславною и всеизвестною.

Агг.2:9. Зане велия будет слава дома сего, последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель: и на месте сем дам мир, глаголет Господь Вседержиталь, мир души в снабдение всякому зиждущему еже возставити храм сей.²¹⁰⁹

Итак, во время пришествия Спасителя нашего несравненно славнейший явился храм Божий, настолько лучше и превосходнее древнего, насколько, как об этом каждый может судить, отличается и подзаконное служение от Христова и евангельского, и истина от сеней. Впрочем почту дол-

—434—

жным сказать и еще вот что. Один и в одном Иерусалиме был древний храм и один народ составлял Израиль, совершавший в нём жертвы. Когда же Единородный стал подобен нам, Бог сый Господь и явися нам, по Писаниям (Пс.117:2), тогда поднебесная уже наполнилась святыми домами и бесчисленными поклонниками, кои чтут Бога всяческих духовными жертвами и умными благовониями. Об этом, как полагаю, предвозвещено и устами Малахии, как бы от лица Бога: зане царь велий аз есмь, глаголет Господь, и имя мое прославися во языцех, и на всяком месте фимиан приносится имени моему, и жертва чиста (Мал.1:14:11). Итак, несомненно, что слава последнего храма, то есть Церкви, будет больше. А что позаботившимся о созидании её, как бы некое подаяние от Спасителя и дар с неба, будет дан Христос, мир всех, чрез Коего приведение имамы во едином Дусе ко Отцу (Еф.2:18), это открываем в словах: дам мир на месте сем, и мир души в снабдение (приобретение) всякому зиждущему, еже возставити храм сей. Сказал негде и Сам Христос: мир Мой даю вам (Ин.14:27). И сколь это полезно для возлюбивших, о сем Павел учит в послании: мир Христов, превосходящий всякий ум, соблюдет сердца ваши и разумения ваши (Флп.4:7). Умолял и премудрый Исаия, говоря: Господи Боже наш, мир даждь нам, вся бо воздал ecu нам (Ис.26:12), так как раз удостоенным принять мир Христов, легко можно спасти свою душу и направить помыслы к совершению добродетели. Итак, всякому зиждущему дан будет, говорит, мир; ибо созидает ли кто Церковь и поставлен тайноводителем над домом Божиим, или же заботится о

(Продолжение следует)

—167—

Как Св. Афанасий Великий служит представителем церкви и школы Александрийской, так Св. Ефрем, «пророк Сирян», диакон Ефесской церкви, является древнейшим представителем восточно-сирийской церкви и Едесско-Низибийской школы. И, хотя он не столько блистал обширною и многостороннею ученостью, сколько замечателен был по своей истинно-подвижнической и глубоко-поучительной жизни, тем не менее его творения в глазах верующих пользовались необыкновенным уважением, так что, по словам блаженного Иеронима, «в некоторых церквах они читались всенародно после книг Священного Писания».²¹¹⁰ Пророка Сирян, можно назвать по преимуществу проповедником сердечного покаяния и сокрушения, соединенного с величайшею любовью к людям и отеческою снисходительностью к человеческим немощам;²¹¹¹ в этом заключается главный предмет его назиданий – поучений, бесед, гимнов. Правда, не оставался равнодушным он и к догматическим вопросам, нередко раскрывал их особенно в виду тех

—168—

или других заблуждений, проявлявшихся в Сирской церкви. Что касается избранного нами предмета, то по справедливости можно сказать, что в этом отношении творения пророка Сирян не представляют богатого материала: в них мы находим сравнительно немного данных касательно таинства евхаристии. При том своеобразность выражений св. Ефрема, глубокий лиризм, всюду замечаемая образность и фигуральность речи нередко затемняют ясную мысль и производят то, что понимание его истинного взгляда делается довольно затруднительным.²¹¹²

В Творении – adversus Scrutatores, показывая с одной стороны, «как жалок и окаянен, а вместе и весьма бесстыден тот, кто хочет входить в исследование о своем Создателе», а с другой, что «у нас есть путь познания – в божественных писаниях», св. Ефрем Сирин увещевает держаться последнего и полагаться более на свою веру; о себе же он прямо свидетельствует, что «верует в Единородного Сына Божия в простоте сердца, избегает пытливости и всякого посягательства, оскорбительного для Бога».²¹¹³ Также точно относится св. Ефрем и к другим предметам христианского знания и в частности к непостижимой тайне св. причащения. «Я, братия моя, благоговейно говорил он в заключение упомянутого нами творения, в котором, между прочим, шла речь и о св. евхаристии, так как не могу понять Господних тайн, не осмеливаюсь идти далее, или вновь касаться сих страшных и сокровенных тайн. А если бы и захотел употребить

—169—

дерзость и стал рассуждать о них, то не в состоянии буду постигнуть Божиих тайн, но окажется, что я дерзок, неразумен и сражаюсь только с воздухом, хотя вовсе не могу осязать его по причине тонкости, потому что они (тайны) выше моей природы. Напротив, лучше прославлю Бога Отца, благоволившего чрез Единородного возлюбленного Сына Своего спасти меня недостойного грешника, который верует в Него в простоте сердца, избегает пытливости и всякого посягательства оскорбительного для Бога. Я смертен, из персти и перстен, из перстного естества создан по благости; добровольно сознаю ничтожность естества своего и не хочу входить в исследование о Моем Создателе, потому что страшен Непостижимый по естеству. Благословляю Его владычество и поклоняюсь Ему во веки. Аминь».²¹¹⁴ Таким образом св. Ефрем, по своему собственному свидетельству, верует в таинство в простоте сердца; св. же вера внушает ему, что в евхаристии действительно преподаются верующим пречистое тело и драгоценная кровь Господа нашего И. Христа, в оставление грехов. И замечательно: св. отец настойчиво убеждает в необходимости такой веры и тем предрасполагает думать, что он не отрицал истинного присутствия Христа Спасителя в евхаристии и реального вкушения Его причастниками для наследия жизни вечной. К этому именно убеждению приводит всё рассматриваемое нами место его творений, хотя в нём и попадаются выражения, напоминающие, по-видимому, символическое представление о св. евхаристии. Св. Ефрем указав единый истинный путь к познанию божественных тайн, св. веру, затем продолжает: «со всею верою, сердечными очами, взирай на Господа в каждом месте и во всякое время, с сердечным желанием переходи за Ним из места в место. Если ему последуешь и с Ним ходишь, не прикоснется к тебе зло и не приблизится к тебе лукавый. Последуй за Ним на ту вечерю, за которою Он предал ученикам Своим святые тайны (παρέδωκεv μυστήρια ἅγια). Как благоразумный наблюдай, как и ноги омывает Своим ученикам… Всмотрись в это, брат,

—170—

и, прославляя, покланяйся Его благоволению. Обрати внимание, как благословляя хлеб, преломляет его в образ собственного Своего пречистого тела, и как опять благословляет чашу в образ крови, и дает Своим ученикам, – и будь сопричастником Его тайн. И изшедши оттуда, войди со своим Владыкою во двор беззаконного Kaиaфы…, последуй за Ним и на крестное место…; смотри, как кровь и вода истекли из ребра Его, на искупление души твоей, брат. Смотри внимательно, где Его полагают, утреннюй с женами на гробе Его; узри ангелов предстоящих там; слушай, что ангелы говорят женам: возста Господь, якоже рече (Мф.28:6). Смотри на это, как благоразумный, совершенный, несомненно веруя, что совершившееся – истинно. Ибо если всего этого не созерцаешь ясно очами веры, то не можешь возвыситься с земли на небо и духовно взирать на страдания Христа».²¹¹⁵ Употребленные здесь слова: «обрати внимание, как благословляя хлеб, Он (Христос) преломляет его в образ собственного Своего пречистого тела, и как опять благословляет чашу в образ крови (ἐν τὐπῳ τοῦ σώματος ἰδίου ἀκράντου… ἐν τῷ τύπῳ αἵματος)» не говорят еще с необходимостью против реального присутствия тела и крови Христа в евхаристии. В данном месте оратор, перечисляя по порядку события последних дней в земной жизни Искупителя, обращает внимание верующего на тайную вечерю, за которою было установлено таинство евхаристии. Тело Иисуса Христа еще не было тогда вознесено на крест, но не преломлялось и не раздавалось верующим, кровь Его еще не была излита за спасение мира, а потому Спаситель за вечерю мог преломить благословленный хлеб только в образ жертвы, имевшей еще быть принесенною, жертвы собственного Своего пречистого тела и драгоценной крови, подобно тому, как

—171—

мы теперь приносим свою бескровную жертву в воспоминание и образ раз на всегда совершенной крестной жертвы. Таким образом, по нашему мнению, здесь только указывается на отношение евхаристийной жертвы к Голгофской, как основной, дающей бытие первой. Не свидетельствует о символическом взгляде св. Ефрема на евхаристию и следующее, аналогичное с рассмотренным, место из его стихотворений. Именно в гимне, направленном против «Манеса, Маркиона и слепого Вардасена», в котором касается воскресения мертвых, между прочим, он пишет: «Если Господь повелел, чтобы хлеб выходил, если позаботился, чтобы напрасно не пропадали и остатки его, если опасался, чтобы ничто не погибало из Его благословения, – то тем более Он повелел о телах, чтобы собрались кости их, получилось смешение их, и уста их прославили Восстановившего. Хлеб Его без всякого сомнения свидетельствует о нашем воскресении.²¹¹⁶ Ибо если Он дал благословение пище, то сколь более (даст) едущим? В 12 хлебах, которые Он после благословения преломил, Он благословил и умножил 12 апостолов. Но взял иной хлеб и преломил, и этот, однако единственный, чтобы тем обозначить и единственное тело, происшедшее от Марии. Он обрадовал вдовицу, когда оживотворил умершего сына её. Если же истинно, что говорят глупые, будто тело от диавола, то Он восстановил зло и возвеселил диавола, и в дочери Иаиpa, которую оживотворил, восстановил грех».²¹¹⁷ По-видимому, и здесь, подобно предшествующему месту, говорится, что хлеб, который благословил и преломил Спаситель, при установлении таинства служит только для обозначения рожденного от Марии тела Христова, есть только τύλυς, figura его (сирское roso – mysterium, typus), а не

—172—

оно Само; и, следовательно, заключают отсюда некоторые,²¹¹⁸ Ефрем не разумел реального присутствия последнего в евхаристии. Но против такого вывода, лучше всего говорит, на наш взгляд, самое сравнение. Св. Ефрем ничуть не называет евхаристии образом тела Христова в собственном смысле, но имеет в виду лишь численное соотношение благословляемых хлебов 12 и 1 с теми предметами, которые обозначаются ими, т. е. 12 апостолами и 1 телом Христа,²¹¹⁹ и более ничего.

Вера, которой требует далее св. Ефрем в рассматриваемой нами речи adversus scrutatores, для отгнания всякого сомнения, могущего возникнуть относительно тайн, уверенность, которую он желает поселить в нас относительно того, что всё тело И. Христа мы принимаем в евхаристии, ясно исключают всякую образную мысль, то, что протестанты называют «образным телом»; именно вот что читаем мы у него далее: «Когда око веры, как свет, сияет в сердце у человека, тогда ясно, светло и чисто созерцает он и агнца Божия, за нас закланного и даровавшего нам святое и пречистое тело Свое для всегдашнего причащения, чтобы это причащение было нам во оставление грехов. У кого есть это око веры, тот ясно и светло созерцает Владыку, и с убеждением совершенной веры вкушает тело непорочного Агнца, единородного Сына небесного Отца, нимало не делаясь пытливыми о вере Божией; потому что вера Божия действенна в нас, созерцает будущее и всегда называется верою, а не пытливостью. Веруешь ли, возлюбленный, что Единородный Иисус Христос ради тебя родился на земле во плоти? Итак, что же еще предаешься пытливости? Если любопытствуешь, то надобно назвать тебя не верным, но пытливым! Будь простодушно верным, со всею верою причащайся пречистого тела Владычняго, в полном убеждении, что истинно вкушаешь самого Агнца. Тайны Христовы – бессмертный огонь. Посему не будь пытливым, чтобы не опалиться тебе в причащении тайн. Патриарх Авраам небесным Ангелам

—173—

предложил земные яства, и они ели. Великое подлинно чудо – видеть, как бесплотные вкушают на земле предложенные в снедь плоти. Но то, что сотворил для нас Единородный Иисус Христос, Спаситель наш, то превосходит всякий ум и всякое слово: огнь и дух даровал Он нам телесным есть и пить, то есть, тело Свое, а также и кровь».²¹²⁰ Такие выражения, как: «истинно верующий светло, ясно и чисто созерцает Агнца Божия, за нас закланного и даровавшего нам святое и

—174—

пречистое тело Свое для всегдашнего причащения, чтобы это причащение было нам в оставление грехов», – такой человек «с убеждением совершенной веры вкушает тело непорочного Агнца, Единородного Сына небесного Отца» – и требование св. пророка Сирян «причащаться пречистого тела Владычнего со всею верою, в полном убеждении, что истинно вкушаешь самого Агнца» – невольно и принудительно располагают смотреть на него, как на представителя веры в реальное присутствие тела и крови Господа Христа в евхаристии и в действительное вкушение их верующими в этом таинстве для наследия жизни вечной. – Не менее замечательно и приводимое св. отцом сравнение двух чудесных действий: вкушения Ангелами предложенных Авраамом яств и вкушения нами предлагаемых Сыном Божиим огня и духа, т. е. тела и крови Его. Последнее чудо, по словам св. отца, неизмеримо выше: оно «превосходит всякий ум и всякое слово». Из настоящего места невидно, почему именно плоти и крови Христа Иисуса усвояется здесь название огня и духа. Мы знаем, что как в предшествующее время, так и в IV веке было воззрение, по которому кровь представлялась вместилищем души = духа, почему иногда эти выражения принимались за синонимы.²¹²¹ Если допустить тоже самое и у св. Ефрема Сирина, то можно предположить, что, по его мнению, в евхаристии Господь подает нам, плотским, духовную пищу, сообщает свой дух. И это, по-видимому, соответствует делаемому им противоположению двух чудесных действий: там бесплотные вкушали плотскую пищу, а здесь мы, плотские, вкушаем духовную, или по крайней мере, не плотскую. На этом основании мы можем предположить, что и тело Христа называется огнем именно по своей духовности, как маломатериальным представляется самый огонь; и, следовательно, это слово здесь употреблено также в значении – «дух». Вывод, значит, будет опять тот же, к какому пришли мы и прежде. Но в чем же в таком случае преимущество нашего вкушения пред вкушением бесплотных Ангелов, которым предложена была

—175—

плотская пища, о чем так прямо и так ясно говорит св. отец? Объяснение возможно одно, хотя св. Ефрем и не разъясняет этого. Надобно полагать, что под «духом» здесь следует разуметь не противоположность только плоти, а нечто несравнимо высшее. Заметим себе, что во всем рассматриваемом нами месте св. отец говорит о вкушении тела и крови – именно «непорочного Агнца, единородного Сына небесного Отца» особенным указанием на то, что верующий «причащается тела Владычняго», именно вкушает самого Агнца». И, значит, по мысли св. Ефрема, в евхаристии нам преподается не только плоть и кровь Христа, но огнь и дух Его, т. е. плоть и кровь обожествленные, плоть живая и всё животворящая, как он выражается в другом месте,²¹²² и, следовательно, чрез евхаристию мы делаемся общниками Его божества. А такое приобщение наше, именно вкушение божества естественно «превосходит всякий ум и всякое слово» и в существе своем есть чудо, неизмеримо высшее, чем чудо вкушения бесплотными – Ангелами – плотской пищи. И что наше объяснение более или менее справедливо, подтверждением этого может служить свидетельство самого св. Ефрема, что «огонь – есть образ духа божественного», или в общем смысле божества. Мы удивляемся, говорит он в одной своей речи, субстанции огня, что она делает подобным себе и, однако, не умаляется и всюду остается равною себе…, вселяется в хлеб и с водою смеши-

—176—

вается, всецело овладевает всем, во что нисходит. Познай в огне образ Духа Божественного; он смешивается с водами, чтобы возвысить их к усыновлению, проникает и в хлеб, чтобы превратить в жертву священнослужения, и представляется, что он всецело присутствует во всех. И, однако, не может быть, чтобы мы в сотворенных вещах имели абсолютный образ божественной Троицы.²¹²³ Итак, огонь, по св. Ефрему, служит образом духа божественного, который проникает, между прочим, и в хлеб, чтобы превратить (transferat) в жертву священнослужения. Таким образом здесь есть даже намек на преложение евхаристических элементов: огонь всё, во что он нисходит, делает подобным себе, – и дух божественный, проникая в хлеб, превращает его в жертву.

Мысль о том, что в евхаристии дается нам огнь и дух, нередко встречается в творениях св. Ефрема. «В хлебе твоем, Господи», читаем мы в одной из его речей,²¹²⁴ «скрывается дух, который не снедается, в вине твоем пылает огнь, который не пьется. Дух в хлебе твоем и огнь в вине твоем, две чудодейственные вещи, которые получаются нашими устами… Серафим не прикоснулся к углю перстами своими, и уста Исаии только прикоснулись к нему, один не взял, другой не вкусил его. А нам даровал Господь то и другое. Ангелам, существам духовным, Авраам предложил телесную пищу, и они вкушали. Новое теперь по истине чудо, высшее того, произведенное нашим Господом, когда нам телесным приготовлена бестелесная пища и питье из огня и духа. Огнь гнева некогда нисшел на грешников и пожрал. Огнь Бога милующего нисходит и пребывает в хлебе. Вместо того огня, поедающего человека, вкушаете в хлебе огнь и живы делаетесь. Ниспал огнь на жертву Илии и попалил; огнь

—177—

милости есть для нас жертва жизней. Огнь попалил ту жертву; а в твоей жертве, Господи, сам снедается огнь Твой… Огнь и дух в чреве матери Твоей, огнь и дух в реке, в которой Ты крестился, огнь и дух в нашем возрождении; в хлебе и в чаше дух. Хлеб Твой умерщвляет того лютого Гелиона, который (но другим – ненасытность, которого), сделал нас своим хлебом. Чаша Твоя истребляет смерть, которая, я вижу, пожирает наш род. Тебя, Господи, мы едим и пьем, не с тем, чтобы Ты исчезал, но чтобы нас восстановлял».²¹²⁵ Если в первом случае здесь сказано, что «в хлебе скрывается дух и в вине пылает огнь», то в последующей речи употреблено наоборот: огонь нисходит и пребывает в хлебе и дух (не огонь) в вине». Последнее можно назвать более постоянным образом. Принимая же во внимание это, а равно и веру св. отца в реальное присутствие тела и крови Христа в евхаристии, мы можем сказать, что, по его терминологии, употребленные здесь слова; «огонь, хлеб, тело», с одной стороны, и «дух, вино, кровь», с другой, равнозначущи, и при том выражение «дух», судя по противоположности плоти Христовой, служит для обозначения Его божества. И таким образом выходит, что, по нему, хлеб евхаристии в существе своем есть плоть Христа, а вино – Его божество. К этому только нужно прибавить, что плоть и божество Слова в евхаристии находятся не в разобщенности друг от друга, однако, и в неслитности, подобно тому, как и сам Господь Иисус Христос есть истинный Бог и вместе истинный человек: «В хлебе и чаше», говорил он, «дух» и заключил свою речь словами: «Тебя, Господи, мы едим и пьем». Значит, подаваемая нам, существам телес-

—178—

ным, в евхаристии бестелесная пища есть собственно Господь наш Иисус Христос, в ней мы делаемся общниками Его божества. И следовательно, добавим далее от себя, Христос, не смотря на Свою плоть, есть все-таки Бог: мысль, которую всегда старался утвердить в сердцах слушателей св. пророк Сирян! Плод такого причащения истребление смерти и получение жизни, наше восстановление. – Что же касается начальных слов св. отца: «В хлебе Твоем, Господи, скрывается дух, который не снедается; в вине твоем пылает огнь, который не пьется; дух в хлебе Твоем и огнь в вине Твоем, две чудодейственные вещи, которые получаются нашими устами», то ими, быть может, он хотел только выразить мысль о пребывании божества – духа в плоти – хлебе (в хлебе скрывается дух) и теснейшей связи плоти – огня с кровью – вином, которое есть – дух – божество (в вине пылает огонь); причащаясь хлеба, мы вкушаем тело (а не дух = божество, которое, по слову св. Ефрема, не снедается), а в вине пьем божество (а не тело, которое не пьется), хотя в теле = хлебе и присутствует божество = дух и в вине = крови = божестве – огонь = тело; тем не менее то и другое мы получаем своими устами, следовательно, реально, действительно принимаем в себя и плоть и божество Спасителя. Такое разграничение нашего общения со Христом не должно удивлять нас. Св. Ефрем в этом случае был не единственным лицом. И Кирилл Иерусалимский утверждая, что в Новом завете нам предложены хлеб небесный и чаша спасения, освящающие тело и душу, говорит, что хлеб = тело Христа, соответствует телу человека, а Слово = божество = дух – приличествует душе.²¹²⁶ Наконец, стоит заметить и то, что св. евхаристия здесь прямо называется жертвою: «в Твоей жертве, Господи, сам снедается огнь Твой».

В одном месте у св. Ефрема находим даже намек если не на пресуществление, (transubstantialio), то по крайней мере, на пременение, или преложение (transformatio) видимых элементов. Именно в объяснение слов пророка Иезекииля: «Простре руку свою в средину огня, су-

—179—

щего среди херувимов, и взя, и вдаде в руце облеченному во утварь, и взя, и изыде исполнить, что было повелено (Иез.10:7)», он пишет: «углие огненное означает те воздаяния и наказания за богоотступничество, какие при посредстве ангелов постигнут безрассудных. А также углие огненное и муж облеченный во утварь, который исходит и рассыпает yглиe на народ, служат образом священников Божиих, при посредстве которых раздаются живые угли живого и животворящего тела Господа нашего. И тем, что другой ангел простер руку, взял yглиe и тотчас передал облеченному во утварь мужу, означается таинство, что от самого священника не может из хлеба сделаться плоть, но от иного; этот иной есть Дух Святый; священник же, как посредник, только воздевает руки и своими устами возносит молитвы и прошения, как умоляющий раб».²¹²⁷ В приведенном месте св. Ефрем совершителем таинства считает собственно Духа Святого; а в священнике видит только посредника, который возносит молитвы и прошения, как умоляющий раб. Сам священник, по его слову, «не может из хлеба сделать плоть» Спасителя. Ясно таким образом, что по его представлению, в евхаристии происходит какое-то преобразование «хлеба в плоть» (из хлеба сделать плоть) и это преобразование приписывается Духу Святому. Не видно, только, как следует понимать это преобразование. Несомненно одно: св. Ефрем допускал действительное присутствие Христовой плоти в евхаристии с преложением элементов.

Основное свое воззрение на евхаристию св. Ефрем не раз выражает и в других местах своих творений. Приведем замечательнейшие из них. В объяснение слов Исаии: «и послан был един от серафимов, и в pyцe

—180—

своей имаше угль горящ, его же клещами взят от алтаря: и прикоснуся устнам моим и рече: се прикоснуся сие устнам твоим, и отъимет беззакония твоя, и грехи твоя очистит» (Ис.6:6–7), он говорит: «Ум означат Еммануила, Который, после того как соединился с нашим телом, вземлется тем же телом, как клещами. А лишь только клещи коснулись уст пророка, который изображает собою нас, как очистили они его от греха и нечистоты».²¹²⁸ По справедливому замечанию Ассемана²¹²⁹ «угль у св. Ефрема означает божество Слова, клещи же человечество; и как Исайя, который явился представителем всего рода человеческого, был очищен взятым углем, так и мы, принимая живое тело Христа в евхаристии, (чрез это делаемся общниками Его божества), очищаемся от грехов». Такое понимание нимало не противоречит буквальным выражениям св. учителя и гармонирует с его учением о благодатном таинстве, какое мы встретили ранее. Тем не менее Штайтц,²¹³⁰ соглашаясь с первым положением Ассемана, считает капитальною с его стороны ошибкою, то, что в очищении посредством угля он видит «действие живого тела Христа» в евхаристическом вкушении. По его мнению, здесь только выражается общая мысль, именно, что все спасительные действия на душу человека происходят от Логоса, но для нас они становятся явными, только благодаря Его двойственной – Божеско-человеческой природе. Но в данном случае говорится вовсе не о действии Слова на душу. Уголь,²¹³¹ взятый уже клещами = телом, т. е. воплотившееся Слово снова берется нашим телом, как клещами, и очищает нас от греха. Точно также Штайтц не считает нужным

—181—

относить к евхаристии и следующее место, на которое указывает Ассеман, как на свидетельство веры Сирина в истинное присутствие Иисуса Христа в евхаристии. «Его (т. е. Господа Христа) тело новым способом смешивается с нашими телами и Его чистейшая кровь вливается в наши жилы. Его голос касается также наших ушей и взор наших глаз. Сам Он весь проникает нас всецело. И так как Он вполне возлюбил Свою Церковь, то не дал ей; как сопернице (т. е. синагоге) манны, но сам соделался для неё хлебом жизни, чтобы она питалась им».²¹³² Что значит: «тело Христа новым способом смешивается с нашими телами»? Не о восприятии ли в воплощении человеческой природы, не об этом ли собственно смешении Его с нами говорится в настоящем случае? Если первая половина данного места еще может выражать такую общую мысль, то вторая половина его не легко мирится с подобным толкованием. В ней идет речь о Христе, как истинной пище верующих: Он является для своей возлюбленной церкви хлебом жизни, подобно тому, как в ветхом завете манна служила пищей для Израильтян. Недостаточно видеть здесь указание на Слово, как живой хлеб – для веры, так как св. Ефрем прямо говорит здесь: totus ipse (т. е. Christus) nos totos pervasit», – т. e. не на одной какой-либо стороне, но всецело – как по своему человечеству, так и божеству, – Он проникает нас всесовершенно, и при том проникает действительно новым (сравнительно с воплощением) способом, именно – чрез устоное принятие Его нами (а не чрез Его воплощение) и посредство освященного хлеба и чашу благословения. Правда, св. Ефрем иногда называет св. евхаристию хлебом духовным. Так в одном слове он пишет: «наполнил некогда Иисус хлебом бесчисленные житницы (в Египте), но в голодные годы они опустели. Единый же истинный клас (И. Хри-

—182—

стос) дал хлеб, хлеб истинно небесный, который не истощается. Хлеб, который преломил Единородный в пустыне, истощился, хоть и много его было. Преломил Он потом новый хлеб, которого не истощат никакое время, никакое течение веков. Иждились семь хлебов, Им преломленных, не стало и пяти, Им умноженных. Один хлеб, Им преломленный, превзошел собою мир (все сотворенное): ибо чем более он раздается, тем большим и обильнейшим становится. Добрым вином наполнил Он водоносы, его черпали, и хотя много его было, но оно исчерпалось. Мало было питья в поданной затем чаше, однако она имела величайшую и не определенную никакими пределами силу. Чаша, которая содержит в себе одной все вина, есть таинство в котором находится Он Сам. Один хлеб, который преломил, без конца остается, одна чаша, которую Он смешал, никогда не исчерпается. Хлеб духовен, как духовен Тот, Кто дает его и доставляет духовную жизнь; всякий, кто принимает его наподобие тел, принимает попусту и без плода. Это хлеб благодати: его получает душа, как лекарство жизни. И если смертные жертвы демонам совершаются и снедаются с величайшею религиозностью, то сколь несравненно более прилично, чтобы свято нами отправлялось таинство разумного священнослужения. Всякий, кто принимает участие в демонской жертве, несомненно делается daemoniacus, так и всякий, кто принимает участие в небесном хлебе, без сомнения да будет небесным (coelestis)».²¹³³ Цель св. Ефрема в этом рассуждении показать, что хлеб, преломленный Христом, который никогда не истощается, а

—183—

напротив, чем более раздастся, тем обильнее становится, не есть простой, обыкновенный хлеб, и чаша, содержащая в себе все вина, которая имеет величайшую и беспредельную силу, не есть простая, обыкновенная чаша. Этот хлеб дал единый истинный клас И. Христос, – в этой чаше растворил вино Сам Спаситель наш. А чтобы не возникало недоумение относительно того, как понимать хлеб, остающийся без конца, и чашу, никогда неисчерпаемую, сам св. Ефрем как бы предупреждает всякое возражение и говорит: чаша, которая содержит в себе одной все вина, есть Он т. е. Иисус Христос (mysterium, iu quo idem ipse est). Значит, Сам податель сего чудного хлеба и таинственной чаши, действительно, истинно составляет Собою то и другое, – Он Сам реально пребывает в таинстве и составляет собственно объект евхаристического вкушения. А если так, если действительно – эта пища нескончаема и есть Сам Господь Иисус Христос, то естественно она должна быть названа не иначе, как духовною, потому что духовен и беспределен Тот, Кто даст и вместе составляет её. И хотя св. Ефрем говорил, обращая внимание на её сущность, «что всякий, кто принимает её на подобие тел, принимает попусту и без плода; это хлеб благодати: его получает душа, как лекарство жизни, но этим он хотел только другими словами выразить мысль о её духовности, т. е. что её, как духовную, а не материальную, нельзя вкушать на подобии остальной – плотской пищи; это хлеб благодати.

При таком взгляде на евхаристию понятно внушение св. Ефрема приступать к ней со страхом и трепетом. Так, касаясь в одном, из своих творений подзаконной пасхи, Ефрем вместе с тем рассуждает об евхаристии. «Опресноки, говорит он, которые надлежало снедать с горькими травами, изображают новое таинство Господне, в горести и скорби приемлемое причастниками». «Чресла ваша препоясана и сапоги ваши на ногах ваших». Это изображает новый сонм учеников, готовый идти и проповедовать евангелие. «Жезлы в руках ваших», это кресты на раменах апостолов. «И стоя на ногах ваших», потому что не прилично тело живое принимать сидя. Вся-

—184—

кий пришлец да не яст от него»: ибо некрещеный не вкушает тела. «И кости не сокрушите от Него». Ибо, хотя руки и ноги у Господа нашего пронзены были гвоздями, и ребро прободено копьем, но кость не сокрушена у Него».²¹³⁴ Св. Ефрем нередко обозначает евхаристию знаменательным наименованием: «живое тело», как здесь,²¹³⁵ или «тело Владыки», как в следующем, напр. месте. Восхваляя пустынножителей, он, между прочим, говорит: «они не отлучают себя от стада, потому что суть чада св. Крещения; не нарушают закона, соблюдают священство, сохраняют заповеди; не противятся закону, будучи горячи верою. Когда честные иереи предстанут св. трапезе совершать литургию; тогда первые они, простирая руки свои, npиемлют с верою тело Владыки, Который всегда есть и всегда с нами. Как голуби, парят они на высоте и скинии свои водрузили на кресте.²¹³⁶ «Блажен, кто очистил себя от всякой греховной скверны, чтобы с дерзновением принять ему в дом свой Царя славы, Господа нашего Иисуса Христа. Блажен, кто со страхом, трепетом и благоговением приступает к пречистым тайнам Спасителя, сознавая, что приемлет в себя неразрушимую жизнь.²¹³⁷ Убеждая своих

—185—

учеников «со страхом и трепетом содевать свое спасение», он обращает особенное их внимание, между прочим, на благоговейное стояние в церкви при совершении божественной литургии и говорит: «стойте в великом страхе и трепете, ни с кем тогда не сходясь, но как ангелы на небесах, «работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом», плача, стеная, умоляя, призывая от всего сердца, и прося, чтобы кто-нибудь не оказался недостойным принятия божественных тайн; но как говорит Апостол Павел: каждый пусть испытывает самого себя, дабы не было ему в осуждение и умножение греха, ибо кто ест и пьет недостойно, тот в суд себе ест и пьет, как написано. Небо, земля и море и всё, что в них, трепещут и преклоняются, как же ты бесстыдно приступаешь? Чистые ангелы с трепетом служат и, закрывая лица, не осмеливаются взирать, а как ты и нечистый и нераскаянный не имеешь стыда и не содрогаешься? Ты можешь уверить людей, но что скажешь Испытующему сердца? Итак, удались от греха, брат, и плачь, и омой сосуд свой, который ты осквернил грехами, и привыкни более не грешить, и излечишься, ибо Бог есть Бог кающихся».²¹³⁸ Так говорить мог только тот, кто твердо верует в реальное присутствие Господа Иисуса Христа в евхаристии.

Вот те немногие данные, какие мы находим в творениях св. Ефрема Сирина несомненно подлинных относительно таинства евхаристии. Некоторые исследователи приписывают св. Ефрему еще две речи, специально посвященные рассуждению «de sacra соеnа», в которых содержится более или менее обстоятельное учение об этом таинстве, хотя другие с неменьшею, можно сказать, основательностью оспаривают подлинность их. Но входя в исследование вопроса относительно принадлежности их св. Ефрему,²¹³⁹ мы представим краткий анализ самых речей и

—186—

посмотрим, находится ли содержащееся в них учение в согласии с тем, которое мы нашли в прежде рассмотренных нами творениях того же святого.

В первой речи, которая имеет такое заглавие: «Наказание о святых и пречистых и животворящих тайнах»,

—187—

автор после некоторых рассуждений, не относящихся прямо к евхаристии, начинает свою речь об этом таинстве укором слушателям за неодобрительное поведение их в Церкви и разговоры во время «службы страшныя и трепетныя трапезы», при чем описывает величие совершающегося и говорит: «о, великое чудо! Агнец Божий за тебя заклан, от св. трапезы истекает огнь. Серафимы предстоят и херувимы парят. Шестокрылатые закрывают свои лица и все силы небесные вместе с иереем молятся за тебя. Огнь духовный сходит, кровь Христова вливается в таинственную чашу за твое очищение». И затем спрашивает: не стыдишься ли ты, человек, и не осуждает ли тебя совесть, когда ты и одного часа в неделе не можешь уделить на служение Богу? «И как смеешь ты приступить к тому божественному и страшному огню с такою скверною? Неужели бы ты осмелился приступить и взяться за царскую ризу, когда руки твои в гною? Думаю, нет. Не якоже хлеб видиши, или вино, и тако мниши осуша: ни, братие мои, не помышляй тако. Молитвою бо иреевою и сошествием Святого Духа творится убо хлеб сей плотью и вино – кровью. И эта пища не похожа на остальную человеческую пищу, но подобно тому, как видишь восковую свечу, иссушаемую огнем, и никаких остатков от воска не остается: так бывает к при сем таинстве. Ибо всё расходится по всему телу и разрешается в самое существо».²¹⁴⁰ Раскрываемые здесь мысли о нисхождении огня = плоти, о сошествии Духа Святого по молитве священника, о влитии крови в чашу, не представляют собою ничего нового сравнительно с тем, что мы нашли в несомненно под-

—188—

линных творениях св. Ефрема. Исключение составляют только последние слова, заключающие в себе мысль о превращении в наше существо всего, сообщенного в таинстве, без остатка, на подобие тающего от огня воска. В этом сравнении находится как бы указание на новый способ, посредством которого тело Христа смешивается с нашими телами и Его чистейшая кровь вливается в наши жилы, или на то, как «Сам Он (т. е. Христос) весь проникает нас всецело».²¹⁴¹ Затем автор продолжает: «бесплотные Серафимы горящими углями очистили Исаию. Огонь не одну природу имеет в себе, но две, потому что состоит из дерева и огня: так и хлеб сей святый состоит не из одной природы хлеба, но и божественной. Ибо плоть (Христа), которая одного естества с божественным, заключает не одно естество, но два. И так, приступающие христолюбцы, мы принимаем это страшное причащение не как от человека, или от священника, но как от самого того Серафима с огненною лжицею, что видел Исаия».²¹⁴² По-видимому, здесь заключается разъяснение того, почему св. Ефрем Сирин употреблял выражение «огонь» для обозначения хлеба евхаристии или, что тоже, плоти Христовой, сообщаемой верными в таинстве св. причащения. Понимаемая таким образом, мысль эта представляет собою нечто новое в сравнении с учением несомненно-подлинных творений св. отца и состоит в следующем: 1) огонь, по его слову, = дереву и собственно огню, следовательно, имеет две природы, хотя он и один; 2) хлеб сей святый также = хлебу и божеству, хотя опять он один; ибо и 3) плоть, хотя она собственно одно с Божеством, конечно, в лице Слова – плоти, но и она =

—189—

плоти (человечеству) и Божеству, «не одно естество, но два».²¹⁴³ После этого автор, приведши на память историю установления самого таинства, доказывает живость и действенность всемогущего слова Божия, из ничего создавшего все и делает такое заключение: «Бог сказал: сия есть плоть Моя и сия есть кровь Моя и творите в моё воспоминание. Итак, всё делается всемогущим Его повелением, пока не придет, согласно с Его словом: дóндеже прииду. И как дождь, ниспадая на землю, тотчас возращает траву, так и св. сей дождь, т. е. Дух Святый, призываемый молитвою священника, посетив Своею силою, творит хлеб сей плотью и вино кровью. Ибо как в начале Бог, творивший всё, творил то силою св. Духа, так и ныне творит действием св. Духа и творит все сверхъестественным образом, так что и домыслиться никто не может, разве только верою. Святая Дева сказала Архангелу: как это будет, когда я не знаю мужа? Гавриил же отвечал ей, говоря: «Дух Святый найдет на тебя и сила Вышняго осенит тебя». Ты теперь спрашиваешь: как хлеб может быть плотью Христовою? Итак, я тебе говорю: Дух Святый творит это Своим пришествием, до чего человеческий ум домыслиться не может. Да, возлюбленные мои братия, мы принимаем ту святую плоть и ту животворящую кровь не иначе, как приникши своими устами к ребру Господню и от него вкушая».²¹⁴⁴ Слово окан-

—190—

чивается затем нравственным приложением, именно: а) убеждением – стоять в храме чинно, богобоязненно, приступать к причащению со страхом и б) призванием к покаянию и исправлению жизни. В данном месте снова со всею ясностью и в полном согласии с мыслями и представлениями св. Ефрема Сирина, даже нередко его словами, выражается вера автора в претворение даров, совершаемое силою Святого Духа. Сверхъестественное это действие совершается творческим словом Божиим, для которого всё возможно. Святая Дева зачала без семени мужского – (от наития Духа Святого). Тот же Святой Дух и ныне в евхаристии творит хлеб телом Христовым, а вино – кровью. Здесь ново только обозначение совершающегося в евхаристии претворения действием сверхъестественным, совершающимся, по молитве священника, наитием св. Духа, всемогущим повелением Слова; ново и последнее сравнение нашего причащения плоти и крови Христа с приникновением устами к Его ребру, т. е. особенность представляет только образ, употребленной автором для обозначения «manducatio oralis».

Вторая речь имеет главным предметом своим показать, что в евхаристии мы действительно вкушаем плоть и кровь Христа и вместе решить вопрос: «почему св. тело Господне преподается нам под видом хлеба». В ней рассказывается о «некотором брате», поддавшемся сначала искушению диавола. Во время воскресной службы он не пошел по обычаю в церковь, решивши, что нет нужды идти туда и принимать хлеб и вино, как тело и кровь Христа. Заметив его отсутствие, остальная братия подумала, не болен ли он, и пошла навестить его. К своему удивлению, она нашла его совершенно здоровым. Долго не хотел он сказать пришедшим действительной причины своего поступка, но потом сознался. Последние убедили его идти с ними в церковь и помолиться, чтобы Господь вразумил. Тот согласился и после рассказал,

—191—

как действительно Господь вразумил его. Во время великого входа, когда проносились божественные тайны, он видел небо отверсто, сходящий огонь и множество ангелов, а вверху «мало отроча», окруженное двумя лицами, свет которых, как молния. Ангелы стали кругом трапезы, а два лица и отроча вверху трапезы. И лишь только наступил момент преломить хлеб предложения, те «два лица, яже быста вверху святой трапезы, связавши руце и нозе отрочате, еже бе вверху их, и иместа нож и заклаша отроча, и излияша кровь его в чашу, яже бе вверху св. трапезы, и раздробивше тело его, положиша вверху хлеба, и бысть хлеб тело. И когда братия приближалась взять хлеб, им давалось тело, а после того, как они скажут: аминь, оказывался хлеб в руках их». «А когда пришел я, говорит он о себе, дано было мне тело, и я не мог принять его. И слышал тогда голос, говоривший мне: человек, почему ты не принимаешь? и отвечал я: будь милостив ко мне, Господи – не могу принять тела. И опять сказал мне голос: аще бы мог человек тело приимати, тело бы ея и обретало, якоже ты обретел ecu, но никтоже может тела приимати, сего ради повеле Бог быти хлебом предложения. И если веруешь, прими то, что имеешь в руке. Лишь только сказал я: верую, Господи, во время произнесения слова: «аминь» – тело, бывшее в моей руке, оказалось хлебом, и я с похвалою Богу принял святую просфору. После же видел опять отроча посреди тех двух лиц, когда собор кончил пение и клир собрался вместе. Затем во время потребления даров видел покров церковный отверстым, ангелы возносились на небо, а отроча опять было между тех двух лиц. Услышав это, братия, многое умиление приемше, отошла в свои кельи, прославляя Бога Отца».²¹⁴⁵ Основная

—192—

мысль всего этого рассказа понятна: автор хочет показать, что верующий, причащаясь евхаристии, действительно принимает честное тело и пречистую кровь Господа Иисуса Христа, не смотря на то, что – по-видимому – ему дается только хлеб и вино. Рассказ об этом необычайном случае имел главною своею целью именно вразумить поколебавшегося в вере брата относительно реального вкушения в евхаристии плоти и крови Христа, но он не имел своею задачею уяснить самый способ, или образ претворения даров. В нём обращает на себя главное внимание указание на причину, почему Бог благоволил, чтобы верующие принимали тело Господне под видом хлеба. Вразумляемый брат, говорится здесь, видя в руках своих тело, не мог принять его и молил Господа быть к нему милостивым, в ответ на что и услышал голос: «если бы человек мог принимать тело, то тело бы и было; но так как никто не может принять тела, поэтому Бог повелел, чтобы предлагался на алтарь хлеб», следовательно, евхаристийное тело, по взгляду автора, есть действительное тело, и только кажется нам хлебом, так как иначе человек, по своей слабости, не мог бы принимать его. Но ни такого рассказа, ни такого объяснения мы не встречаем в несомненно подлинных творениях святого Ефрема, хотя, с другой стороны, в них и нет ничего противоречащего друг другу по мысли.

Результат исследования

Св. Ефрем, не считая возможным по сознанию собственного бессилия, входит в исследование непостижимой тайны, которую он видит в евхаристии, полагает за лучшее руководствоваться одною верою, почему неудивительно, что в его творениях нет полного, а тем более систематического раскрытия учения об этом церковном таинстве. По существующим же у него данным можно с несомненностью заключать, что он 1) видел в евхаристическом хлебе истинное тело Христово и в вине

—193—

истинную кровь Христову, 2) смотрел на эту пищу по преимуществу как духовную, потому что 3) верующие чрез её вкушение удостаиваются божественного естества, которое проникает весь их организм, получают залог духовной жизни, 4) признавал изменение предложенных даров наитием Св. Духа, по молитве священнослужащего, и, 5) требуя от приступающих к причащению нравственной чистоты, говорил, что этого дара удостаиваются одни крещеные. Судя же по двум славянским речами, мы должны добавить, что он, хотя и не раскрывал своего учения в подробностях, тем не менее с настойчивостью утверждал, что Дух Святой, по молитве иерея, своим сошествием истинно претворяет хлеб евхаристии в плоть, а вино в кровь Христову, вследствие чего и верующие на самом деле принимают тело и кровь Господа Иисуса Христа, хотя, по-видимому, им дается только хлеб и вино; последнее объясняется тем, что человек не мог бы принимать прямо тела.

А. Кириллов

—194—

Для человека, незнакомого с научными тонкостями, самый вопрос об отношении нравственности к религии кажется странным. Ему кажется, что здесь даже и вопроса не может быть никакого. Дело очевидное, говорит он: быть искренно религиозным, или благочестивым, и быть нравственным – это одно и тоже. И нужно сказать, что действительность, по-видимому, дает основание для такого воззрения. Если мы взглянем на одну лишь поверхность фактов, не пытаясь пока проникнуть в их существо, мы должны будем отметить, что религия и нравственность не только везде и всегда идут рука об руку, но даже стремятся слиться друг с другом до невозможности их разделить или провести между ними ясную пограничную черту. История религиозно-нравственной жизни народов показывает нам, что религия всегда считала своей первою и главною задачей охранять святость и неприкосновенность нравственных законов: нравственные предписания всюду прикрываются религиозной санкцией, как предписания Бога или богов; нравственные законодатели действуют во имя Божие; правила нравственности составляют с религиозными предписаниями один законодательный кодекс. Наиболее типичный и наиболее известный пример в этом случае представляет закон Моисеев. Мы видим, что в нём нравственные и правовые обязанности являются вместе с обязанностями религиозными в одинаковой степени частями одного и того же закона Божия. Все имеют одинаковую силу и обязательность; все имеют один источник в воле Иеговы; преступление каждого рассматривается как религиозная вина, а кара за это преступление – как рели-

—195—

гиозный долг народа. Но закон Моисеев в этом отношении вовсе не представляет явления совершенно единичного. В том или другом виде мы находим это явление и у других народов: у греков и римлян, у индийцев и персов, у египтян и ассирийцев, и даже у мексиканцев и перуанцев.²¹⁴⁶ Всякий, кто не хочет закрывать глаза на действительность настоящую и прошедшую, не может не признать, что наша теперешняя нравственность, по крайней мере в своем историческом развитии, весьма многим обязана религии; не рискуя впасть в преувеличение, можно сказать, что наша нравственность есть дитя религии, если не ею порожденное, то с самого начала ею усвоенное и воспитанное. Это, может быть, и действительно все признают, но многие склонны думать, что дитя давно уже выросло из пеленок, может стоять на своих ногах и потому не нуждается в опеке. Мало этого: есть и такие, которые находят, что, снимая с себя опеку религии, нравственность не только не обязана ей благодарностью, а даже имеет в чём упрекнуть её; находят что связь религии с нравственностью не только не нужна и бесполезна, а даже прямо вредна.

Не предрешая пока вопроса о том, должна или не должна нравственность сохранять свою связь с религией, мы посмотрим, каковы фактически сложившиеся отношения между ними. Когда же для нас определится характер связи, установившейся между этими двумя сторонами жизни, то будет ясно само собою, насколько осуществима мысль об отделении их друг от друга. Если окажется, что связь их случайна, вызвана обстоятельствами второстепенной важности и в существе дела не заключающимися, тогда порвать её не будет представлять ни труда, ни опасности. Положим напр., что объединяющим звеном между религией и нравственностью служить только личность жреца или представителя религии. Как лицо, облеченное в глазах народа высшею мудростью и высшими познаниями, жрец является наиболее компетентным в разрешении вопроса о действиях общеобязательных, а как представитель божественной власти, он естественно налагает на

—196—

все исходящие от него предписания религиозную санкцию. Если бы это было так, то конечно связь нравственности с религией теряет свое основание и свой смысл, после того как утрачена вера в непогрешимый авторитет жреца, и от прекращения этой связи ни религия, ни нравственность ничего существенного не теряют. Наоборот, если окажется, что связь нравственности с религией основывается на самой природе этих явлений, то мы вправе думать, что она никогда не может быть порвана без ущерба для обеих сторон.

Уже тот факт, что выше нами отмеченная связь нравственности с религией не есть явление единичное, а напротив повторяется всюду, должен наводить нас на мысль, что оно – это явление – и не случайно, а обусловлено необходимыми причинами. И действительно, изучая факты истории религиозно-нравственного сознания, мы приходим к убеждению, что отношение нравственности к религии не ограничивается чисто внешним подчинением первой авторитету последней, а имеет и другую внутреннюю сторону. В свою очередь психологический анализ субъективных основ религиозно-нравственной жизни приводит к тому же самому убеждению. Тем и другим путем мы убеждаемся в той истине, что религия и нравственность соединены узами ближайшего взаимного родства, благодаря которому они, существуя рядом, не могут в отношении друг друга остаться совершенно безучастными. Напротив, они находятся друг с другом в постоянном взаимодействии. Религиозные представления постоянно влияют на нравственные воззрения, но и сами в свою очередь испытывают на себе глубокое влияние последних. Мы признаем, таким образом, влияние религии и нравственности обоюдным. Поэтому сначала мы остановимся на тех фактах, в которых, по нашему мнению, особенно ясно сказалось влияние религии на нравственность. А потом укажем факты, в которых преимущественно сказалось обратное влияние – нравственности на религию.

Для того чтобы убедиться, что влияние религии на нравственность обусловливается не случайностью, а самым существом дела, по нашему мнению достаточно взглянуть на факты, показывающие, как известная форма морали

—197—

обусловливается соответствующей ей формой религии, и как изменяются формы морали соответственно различиям религий. Для этой цели мы кратко остановимся на трех восточных религиях – китайской, индийской и персидской и посмотрим, как соответственно каждой из них изменяется форма морали.

Что добродетель, по воззрению китайцев, есть золотая средина, это вероятно всем известно, но, может быть, не все обращали внимание на то, в какой тесной связи это воззрение стоит с религиозной метафизикой, по которой весь мир держится на гармонии между активным и пассивным началами бытия, или небом и землею. Средина, говорит китайский мудрец, – вот основание всего существующего. Сам человек есть средина между небом и землей и потому в своей жизни должен соблюдать равновесие противоположных начал. Если мы от этого принципа морали перейдем к её общим характеристическим чертам, то и здесь увидим самое близкое соответствие её с религиозной метафизикой. Сухая рассудочность китайской добродетели, которой, по мнению Конфуция, можно научиться не больше, как в три года, так наз. китайские церемонии, вполне заслужившие свою широкую известность, слабость идеального элемента в морали, привязанность к установившимся формам жизни – всё это так или иначе, но всегда очень легко, может быть поставлено в теснейшую связь с существенными чертами религиозного мировоззрения, отличительными признаками которого являются рационализм, стремящийся всё свести к разуму и порядку, и оптимистический натурализм, вполне довольный всем существующим под условием разве лишь самых незначительных поправок. Наконец, если мы обратимся к содержанию морали, то и здесь отметим выдающееся влияние религиозной метафизики. Возьмём из этого содержания один пункт – воззрение китайцев на брак. Семейная жизнь у китайцев имеет весьма важное значение. Семья не только дозволенная форма жизни, а нравственно-обязательная; в ней источник добродетели и счастья; в виду этого безбрачие презирается как явление постыдное. В основание такого отношения к браку китайская мораль полагает религиозно-метафизические со-

—198—

ображения. Семья отражает в себе двояким образом отношение верховных начал бытия – первосилы и первоматерии – во-первых, в отношении мужа к жене, во-вторых, в отношении родителей к детям; здесь, таким образом, находит себе преимущественное выражение гармония мировых начал.

Когда мы перейдем от этой уравновешенной и до самодовольства оптимистичной морали китайцев к пессимистической морали индусов, то нам сразу же бросится в глаза крайняя противоположность между той и другой. Но для нас особенно интересно отметить, что эта противоположность стоит в полном соответствии с противоположностью религиозно-метафизических воззрений. Если для китайца весь мир так прекрасен, как может быть прекрасно целое, возникшее из совершенного взаимодействия божественных начал, для индийца, напротив, мир не только сплошь полон зла, но даже самый факт его существования есть зло, ошибка вечного Брамы, результат его греховного вожделения. Если для китайца научиться добродетели слишком легко и достаточно для этого трех лет, то для индийца редко бывает на это достаточно всей жизни, – потому что китайцу нужно лишь принять жизнь, как она есть, только в наиболее, по его мнению, совершенных, исстари ведущих свое начало, формах, для индийца, напротив, нужно отрешиться от всяких проявлений жизни. Последняя цель мировой жизни есть уничтожение, погружение в Браму, в бытие совершенно пустое, лишенное всяких признаков, которое есть скорее чистое ничто, чем бытие. Всякая жизнь есть зло, подлежащее уничтожение. Отсюда задача нравственной жизни – отрешение от всех желаний, мыслей и чувств, полное духовное самоубийство, а средство для этого самоумерщвления – аскетизм.

Если индийскую мораль интересно сравнить с китайскою вследствие противоположности той и другой, то сравнение индийской же морали с персидской приобретает особенный интерес вследствие того, что между той и другой при глубоком различии есть существенное сродство. Отличительный характер персидской морали, как и индийской, аскетический: борьба, соблюдение чистоты нравственной глав-

—199—

ным образом чрез воздержание от лжи и чистоты физической посредством многочисленных очищений и омовений самого сложного характера – стоят на первом месте. Но для нас важно отметить, как под влиянием религиозных воззрений самый аскетизм получил здесь другой характер. У индийца нравственная борьба носит характер чисто отрицательный: она есть в сущности пассивное сопротивление всяким проявлениям жизни. У последователя Зороастра таже борьба получает характер активный: он борется не с жизнью вообще, а с порождением Аримана, он борется не для того, чтобы содействовать уничтожению мира, а для того, чтобы содействовать торжеству Ормузда. От этого мораль получает более жизненное и плодотворное направление. Культура природы, напр., у персов приобретает значение религиозной обязанности.²¹⁴⁷

Не нужно, конечно, переоценивать значение всех приведённых фактов, не нужно думать, будто они доказывают, что известная форма морали целиком вытекла из соответствующей метафизики. В конце концов и метафизика и мораль одинаково имеют основание в духовном складе народа. Но несомненно, что раз явившись, они уже не существуют особняком и мораль подчиняется религии: это видно из строгого соответствия между ними, которого могло бы и не быть, а также из того, что мораль всюду ссылается на метафизику и мотивирует себя ею.

Приведем теперь еще один факт из истории христианского гностицизма. Из гностического воззрения на плоть, как на зло, следовал, в качестве практического вывода, аскетизм, как средство умерщвления плоти. Но этого мало. Аскетизм сам по себе явился в тех же кругах раньше, и теперь ему лишь дано было соответствующее метафизическое обоснование. Особенно же любопытно вот что. Многие из гностиков скоро сообразили, что тот же самый практический результат – истощение плоти – легко может быть достигнут другим, противоположным путем, посредством крайней распущенности. От-

—200—

сюда наряду с аскетизмом появляется у некоторых гностиков либертинизм. Здесь, таким образом, уже прямо видно, как одна только религиозно-метафизическая мысль породила нравственное направление.

Мы думаем, что рассмотренные факты с достаточной убедительностью доказывают мысль о внутреннем и существенном влиянии религии на нравственность. Эти факты и это влияние, конечно, не представляют для нас ничего неожиданного. Влияние религии на нравственность для нас понятно, как из общих свойств психической жизни, так из особенной психологической природы данных именно явлений. Допускать, что религия может существовать на ряду с нравственностью и не оказывать на неё никакого влияния, – значило бы идти против самых общих законов психологии. Мы знаем, что различные стороны духовной жизни не существуют совершенно особняком и независимо друг от друга. Напротив, они находятся в постоянном взаимодействии, и чем важнее известная форма психической жизни, тем более глубокое влияние оказывает она на другие стороны и проявления этой жизни. Мы видим, напр., что неудача и разочарование человека в каком-либо одном деле сообщает пессимистический оттенок всей его душевной жизни и неблагоприятно отзывается на его отношениях к окружающим; что род занятий человека кладет своеобразную окраску на весь его психический склад; что каждая более или менее важная идея стремится оказать влияние на деятельность. Мало того, современная психология доказывает, что в нашем уме нет ни одной идеи, которая не заключала бы в себе двигательного импульса, не стремилась бы выразиться в соответствующей деятельности. После этого было бы странно, если бы религиозные представления оказались исключением из всеобщего правила, если бы они остались без всяких последствий для поведения человека, особенно когда мы примем во внимание, что религия стремится пролить свет не только на вопрос о первопричине бытия, но и на смысл человеческого существования, на происхождение и назначение человека. На самом деле мы видим, что в периоды наибольшей живости религиозного чувства влиянию религии подчиняются не только мораль, а

—201—

и законодательство, и искусство, и философия и вообще в большей или меньшей степени все важнейшие стороны жизни. Но несомненно, что мораль всегда оказывается наиболее тесно связана с религией и остается под её влиянием даже тогда, когда от него до известной степени освобождаются другие формы жизни. Вот почему влияние религии на нравственность нельзя объяснять из одних только общих свойств психической жизни, а нужно еще искать для неё причины в особенном психологическом сродстве данных именно явлений.

Если мы обратим внимание на психологические основания религии и нравственности, то мы увидим, что эти основания в известной степени между собою совпадают. Нам кажется, что мы не ошибемся, если признаем главной психологическою основою естественной религии чувство недовольства эмпирической действительностью.²¹⁴⁸ В душе человека живет не всегда в одинаковой степени и форме сознаваемый, но никогда не умирающий идеал, который не дозволяет ему удовлетвориться тем, что дано,²¹⁴⁹ и вот он создает себе другой мир, в котором находят себе осуществление все желания и требования его духа. В окружающей природе человека не удовлетворяет изменчивость, зависимость и постоянное исчезновение явлений; он создает тогда мир вечный, неизменный и самодовлеющий. Ему кажется, что ни сам он, ни окружающие его люди не соответствуют идеалу совершенной личности, и он населяет созданный им идеальный мир идеальными существами. Он недоволен, наконец, своею собственною судьбой и надеется её изменить чрез общение с теми, кто имеет на это силу и власть. В том или другом виде эти мотивы, порознь или вместе, мы всегда найдем в основании религиозных верований: всегда человек в них старается внести поправки в окружающую действительность. Существование злых богов ни-

—202—

сколько не говорит против этого. И здесь сохраняет свое значение стремление к совершенству, понимаемому, конечно, не в нравственном, а в метафизическом смысле: злые боги осуществляют в себе идеалы зла. Обращаясь теперь к психологическим основам нравственности, мы увидим, что недовольство действительностью и потребность восполнить её идеалом находит себе место и здесь. Эмпирическая действительность стремится ограничить сферу деятельности человека его личными интересами: для неё лишь эгоизм есть нечто, само собою понятное. Но личная жизнь не удовлетворяет человека и он старается на место интересов личных, и всегда быстро сменяющихся, найти другие интересы, лежащие за пределами личности и непреходящие. Действительная жизнь общества, почти всегда также построенная на интересах минуты, кажется ему далекою от совершенства, и он стремится создать идеальный тип человеческого общества. Наконец, действительная судьба людей возмущает его своим несоответствием с их нравственным состоянием, и он ищет идеального царства правды, где каждому должно быть воздано по заслугам.

Теперь можно видеть, почему религия оказывается с нравственностью более тесно связана, чем с какою-либо другою стороною жизни. И в религии, и в нравственности человек живет идеалом: в первом случае он стремится к идеалу бытия, во втором – к идеалу деятельности. Не будучи дан в действительности, идеал требует в себя веры, а стоя выше этой действительности, он требует себе подчинения. Отсюда, религия и нравственность одинаково требуют от человека веры и подчинения. При этом однако идеал нравственный ставится в зависимость от религиозного и понятно почему. Раз человек желает, чтобы идеал его жизни не оказался призрачным и обманчивым, он должен найти для него основание в объективном бытии. Это для нас станет яснее, если мы обратимся к отмеченным выше фактам и посмотрим, какой психологический мотив лежит там в основании подчинения нравственной жизни авторитету религии. Мотив этот несомненно заключается в том, что человек желает поставить свою жизнь в связь с

—203—

общею мировою жизнью, с мировым целым. Он не хочет, чтобы его жизнь была явлением случайным и одиноким, а желает, чтобы она сделалась звеном в цепи явлений объективного мирового процесса. Если окончательная цель мира – уничтожение, говорит индиец, то и ты должен стремиться к уничтожению. Если мир существует порядком, говорит китаец, то и ты должен построить свою жизнь на порядке. Если мировая жизнь есть борьба добра со злом, говорит перс, то и ты должен принять участие в этой борьбе. Общее во всех этих фактах то, что человек ищет для своей деятельности непреходящего значения. Связь с объективной мировою жизнью для него гарант в том, что его дело не погибнет.

Мы старались доселе показать, что религия имеет для нравственности значение не внешнего только авторитета, а и внутренней основы. Но сделав это, мы представили лишь одну сторону взаимоотношения религии и морали. На самом деле, отношение их не ограничивается влиянием первой на вторую: нравственность в свою очередь оказывает глубокое влияние на религию. Это само собою понятно уже из тех соображений, которые высказаны раньше. Две стороны психической жизни, особенно если они между собою родственны в каком-либо отношении, не могут, существуя рядом, не оказывать влияния друг на друга. Если этот закон оказался справедливым относительно религии, то таким же он конечно окажется и по отношению к нравственности. Если представления о Божестве и его отношении к человеку, о происхождении и назначении человека, не могут не отразиться на нравственных понятиях, то и наоборот, нравственные понятия и потребности не могут не отразиться на религиозных представлениях. Мы нашли, что в основании религии лежит стремление создать идеальный мир в противовес неудовлетворительности мира эмпирически данного. Понятно, что в числе тех идеалов, которыми создается этот иной мир, находятся и нравственные идеалы, тем более что нравственность по преимуществу заинтересована в существовании такого мира. Таким образом, если с одной стороны нравственность так или иначе подчиняется влиянию религии, то она в значительной мере берет от неё

—204—

обратно лишь то, что сама ей прежде дала.²¹⁵⁰ Но этого мало. Нравственность имеет значение не только в первоначальном образовании, а и в дальнейшем преобразовании религиозных воззрений; раз нравственное чувство развилось настолько, что его не удовлетворяет существующая форма религии, то требуется или усовершенствование той же формы или перемена её на другую, более соответствующую требованиям и идеалам развившегося нравственного сознания. Подтверждение своих мыслей мы могли бы найти уже в тех формах религии, которых мы выше касались. Влияние нравственных потребностей сказалось там в стремлении обратить божества из космических сил в нравственные, из отвлеченных первоначал бытия в личных представителей нравственного миропорядка. Но гораздо более наглядное и выразительное подтверждение этому мы найдем в религии греков.

В религиях востока Божество действует подавляющим образом на человеческую личность; человеческая индивидуальность не имеет самостоятельной цены: она – или случайная игра мировой сущности, или её пассивное орудие. Совсем обратное явление представляет нам классическая Греция. Здесь божественного мы часто не видим за человеческим. Если в религиях востока человек стремится сообразовать свою жизнь с жизнью Божества, то грек скорее склонен заставить Божество сообразоваться со своими вкусами. Вся религия грека есть скорее культ человеческой личности, чем культ абсолютного. Религиозный мир грека есть воплощение его идеалов, создание его нравственного характера и мировоззрения. Мы знаем ведь, что в практическом мировоззрении греков эстетика преобладает над этикой: на первом месте для них стоит не нравственно-доброе, а прекрасное и изящное. Слабость нравственного сознания и чрезмерное развитие эстетического дали перевес эвдемонистическим идеалам в нравственной жизни греков. Жизнь для грека вечный праздник, даже из самого серьёзного дела, как политика или философия, он старается извлечь прежде

—205—

всего удовольствие. Насколько чисто-этические идеалы были удалены от его сознания, может дать понятие следующая небольшая выдержка из Аристофана. Речь идет о поселянах, празднующих наступление мира после войны. «Если мне что по душе, так уж конечно не сражения; мне любо выпить с другом и товарищем, глядеть, как трещит на очаге припасенный с лета сухой хворост, поджаривать на угольях овечий горох, печь желуди, да приголубить молоденькую Фратту, пока не вернулась из купальни жена. Когда посев окончен, и бог орошает его как следует, всего приятнее перемолвить с соседом… О, досточтимая царственная богиня мира, владычица сердец и браковладычица, прими нашу жертву… Пошли на наш рынок изобилие всякого добра, сочных головок чесноку, ранних огурчиков, гранат и яблок; пусть валом валят туда Биотийцы, нагруженные гусями, утками, голубями, полевыми жаворонками… Беги скорее на пир. Дикеополид, жрец Диониса зовет тебя; торопись, тебя поджидают; все готово – столы, ложа, подушки, венки, курева и всякие лакомства. Пришли уж гетеры, а с ними явились печения, пирожки, пригожие плясуньи, всевозможные наслаждения».²¹⁵¹ Из всего этого достаточно ясно, какими идеалами, жил древний грек. Теперь посмотрите на греческих богов и вы увидите, что они порождение этих самых идеалов. Боги греческие – это те же греки, только посильнее обыкновенных смертных, а потому и счастливее. Живут эти боги на вершинах Олимпа, «которых ни покачнёт никакой ветер, которых никогда не мочит дождь, куда не подходит снег, где открывается безоблачный эфир, куда белый свет льется быстрым потоком». Там в чертог ослепительной красы, сидя на золотых престолах, пьют они нектар и вкушают амброзию, а «Музы распевают между тем прекрасными голосами».²¹⁵² Если им надоедает бездействие, они ссорятся или принимают участие в людских ссорах. Богини дарят их утехами любви. Но это не мешает им искать избранниц для своей любви среди

—206—

смертных жен. Со своей стороны, богини не очень ригористичны относительно целомудрия, и верность мужьям вовсе не принадлежит к числу их добродетелей. Целомудренна, кажется, одна Афина, хотя и у неё иногда замечается довольно подозрительная благосклонность к некоторым из смертных.

Мы видим, таким образом, что греческие боги, подобно самому греку, не слишком заботятся о добродетели. Но скажут, что религия в таком случае закрепляет и санкционирует те нравственные недостатки, которые есть в народе, и таким образом задерживает ход нравственного развития. Мы видим действительно, что сами греческие философы и поэты (Ксенофан, Гераклит, Платон, Пиндар и др.) жалуются на деморализующее влияние мифологии. Но самый уже факт, что высказываются эти жалобы, свидетельствует, что религия не помешала развитию нравственного сознания. Наоборот, здесь тотчас же подтверждается высказанная нами выше мысль о значении нравственности в преобразовании религии: опередив в своём развитии принятые религиозные воззрения, нравственное чувство снова воздействует на религию и морализует её. По мере того, как развиваются чисто-этические идеалы, замечаются с одной стороны попытки подчинить народный политеизм более возвышенным религиозно-философским представлениям, с другой стороны – стремление очистить народную религию от ненравственных элементов. Средство для этого оказывалось довольно простое. Всё, чем возмущалось нравственное сознание в мифологических воззрениях, было отнесено на счет поэтического вымысла, и ответственность за всё это возложена на поэтов, как на лжецов. По рассказу Диогена Лаэрта, Пифагор будто бы говорил, что видел Гезиода и Гомера в аду; первый был привязан к медному столбу, а второй сидел на дереве, окруженном змеями, и это за то, что они сочиняли басни о богах.²¹⁵³

—207—

Установив факт влияния нравственности на религию, мы и здесь спросим себя: какой мотив лежит в основании этого факта? Почему известный народ старается образовать и преобразовать богов по своему нравственному идеалу? Очевидно потому, что он хочет возвысить значение своих идеалов: раз эти идеалы разделяются самими богами, то они нечто большее, чем наше создание, они делаются объективными законами. Следуя им, мы не исполняем только наше личное желание, а сообразуемся с общеобязательною нормою жизни, которой следуют сами боги: таким образом наша деятельность не случайна и одинока, а необходима и сообразна с законами всякой другой жизни. И здесь, следовательно, в основе очевидно желание найти прочную объективную опору для нравственности и придать деятельности непреходящее объективное значение.

Таким образом в основании взаимного влияния религии и нравственности лежит один и тот же мотив – стремление человека поставить свою деятельность в соответствие с законами объективного бытия. Это обстоятельство должно послужить для нас исходным пунктом для дальнейшего шага в разрешении вопроса. Доселе может считаться доказанным лишь то, что связь религии и нравственности психологически необходима. Нам нужно теперь посмотреть, также ли она необходима логически? Если психологическая необходимость ручается лишь за то, что связь между религией и нравственностью не может быть порвана, то логическая необходимость должна привести нас к убеждению, что такой разрыв не только невозможен, но и нежелателен. Мы нашли, что нрав-

—208—

ственность ищет в религии гарантии объективного и непреходящего своего значения. Теперь, чтобы оправдать связь между религией и нравственностью, как логически необходимую, нам нужно решить два вопроса: во-первых, действительно ли для нравственности нужна вышеуказанная гарантия? во-вторых, если она нужна, то действительно ли её необходимо искать в религии?

Обращаясь к разрешению первого вопроса, мы прежде всего себя спросим, нужно ли для какого угодно дела быть уверенным в успехе этого дела? Едва ли кто скажет, что не нужно. Убеждение в успехе дела придает силы и в значительной мере обусловливает собою действительное достижение успеха. Наоборот, раз мы убеждены твердо, что дело не может иметь успеха, то конечно излишне и нет смысла его предпринимать. Если, наконец, мы только сомневаемся в успехе дела, то энергия нашей деятельности будет ослаблена в такой мере, в какой нам не достает твердой уверенности в успехе. Итак, можно сказать, что, при равенстве, конечно, других условий, степень нашей решимости на известное дело, а следовательно и энергия самой деятельности всегда прямо пропорциональны уверенности в осуществлении её окончательной цели. Потом, примем во внимание, что всякое дело требует от нас известных жертв и лишений. Само собою понятно, что раз их слишком много и они слишком велики, а энергия слишком слаба, то в результате деятельность или не состоится, или остановится на половине. Вот почему мы видим, что вера в каком бы то ни было смысле есть необходимая спутница всяких великих дел. «Единственной и глубочайшей темой всемирной истории, пишет Гёте, остается собственно конфликт веры с неверием. Все эпохи, когда господствует вера в каком-либо виде, блестящи, возвышенны и плодотворны для современного и последующего поколения. Наоборот, все эпохи, когда неверие в какой бы то ни было форме утверждает свое жалкое победное знамя, хотя бы они на мгновение и ослепляли видимым блеском, бесследно проходят для потомства». Имея в виду всё это, обратимся к вопросу о нравственной деятельности. Верить в успех её – значит верить в окончательное торжество добра.

—209—

Эта вера должна быть самая твердая и глубокая, когда человек хочет быть нравственным деятелем, потому что, если вообще всякая деятельность требует какой-нибудь жертвы, то деятельность нравственная требует от нас пожертвовать, если понадобится, всем ради неё, принести в жертву всего себя. На такую безусловную жертву способен лишь тот, кто безусловно верит в успех и торжество доброго дела. Теперь спрашивается, когда возможна такая вера? Само собой понятно, она невозможна, если я знаю, что добро – это мой личный, субъективный идеал и больше ничего. Для того чтобы верить в торжество добра, нужно по крайней мере верить в то, что все люди к нему должны стремиться. Итак, нравственный идеал уже получает объективное значение в смысле обязательности его для всех людей. Эта обязательность возможна лишь в том случае, если мы признаем за добром объективную ценность, независимую от какого бы то ни было человеческого сознания. Иначе на чём мы можем основать нашу безусловную уверенность в том, что люди всегда будут признавать для себя обязательным нравственно-доброе? На человеческой природе? Но почему мы уверены, что природа человеческая не изменится и не потеряет даже того слабого остатка любви к добру, который она еще сохраняет? Может быть настанет время, когда люди не будут даже понимать, зачем это нужна нравственность: может быть, напр., они сочтут возможным ограничиться отношениями чисто юридическими? Итак, для того чтобы надеяться, что идеалы добра навсегда сохранят свою обязательность для людей, нужно верить в их объективную ценность, стоящую выше самой человеческой природы и действующую на неё обязующим образом. Но этого мало. Положим, что все люди, в конце концов, так возлюбили добро, что совершенно перестали делать зло, нравственный идеал нашел себе полное осуществление. Но к тому времени и планета наша перестала удовлетворять необходимым условиям органической жизни и род человеческий должен будет прекратить своё существование: по уверениям современных ученых это непременно должно случиться. Итак, оказывается, что рано или поздно всё погибнет, погибнет и всякое

—210—

доброе дело. Для того чтобы избежать такого неутешительного для нравственности вывода, мы должны верить, что нравственный закон управляет не только человеческой жизнью, а и жизнью мира – в том смысле, что процесс мировой жизни должен необходимо разрешиться торжеством нравственного идеала.

Мы нашли, следовательно, что объективное значение добра есть необходимая предпосылка нравственной деятельности. Нам остается теперь решить, действительно ли эту предпосылку может дать только религия. Соответственно тому, к чему мы пришли выше, нравственный закон должен быть руководящим принципом самой мировой жизни. Но обращаясь к эмпирически данной нам жизни мира, мы вовсе не видим, чтобы она была хоть сколько-нибудь заинтересована в нашей нравственности. Мы, напротив, скорее склонны думать, что она идет часто наперекор нашим нравственным интересам, и во всяком случае никогда не рассчитываем на её содействие в наших нравственных предприятиях иначе, как на счастливую случайность. Итак, чтобы признать существование объективного нравственного миропорядка, нужно возвыситься над эмпирической действительностью и предположить на ряду с видимыми нам мировыми законами, равнодушными к нашей нравственности, высший закон, который незаметно для нас всё руководит к окончательной победе добра. Вера в этот миропорядок, очевидно, имеет основной признак религиозной веры, отмеченный нами выше: стремление восполнить эмпирически данную действительность действительностью идеальной. Какой именно определенный вид принимает такая вера – зависит от свойства религии, которую исповедует человек, но во всяком случае она есть необходимое условие сознательной нравственной деятельности.

Но нам, может быть, скажут, что религиозная вера все-таки не представляет безусловной необходимости, и что можно ограничиться одним философским убеждением в существовании нравственного миропорядка. Конечно, философское убеждение лучше, чем совсем никакого убеждения. Но, опираясь на одни лишь научные средства познания – на факты и логические выводы из них, – фило-

—211—

софия никогда не достигнет полной уверенности в нравственном миропорядке, а останется необходимо при одном лишь предположении на этот счет. Между тем для нравственной деятельности нужна именно уверенность, и для полного успеха её нужна полная, безусловная уверенность. Такая уверенность свойственна лишь религии. Религиозная вера имеет то преимущество пред философским убеждением, что она не есть только дело ума, а факт всеобъемлющего внутреннего опыта, в котором убеждение постоянно получает новую крепость в борьбе с сомнениями и разочарованиями. Для того, чтобы иметь и сохранить веру в нравственный миропорядок, нужно иметь большую нравственную силу, которая может быть почерпнута лишь из постоянного духовного общения с высочайшим Источником этого миропорядка.

Если связь нравственности с религией необходима не только психологически, а и логически, то, само собою понятно, уже этим самым доказана невозможность и нежелательность отделения морали от религии. Но для того, чтобы иметь право назвать вопрос до известной степени исчерпанным мы должны в заключение рассмотреть те доводы, которые приводятся защитниками независимой морали в свою пользу. Указывают во 1), на то, что существование объекта религиозной веры недостоверно и потому ставить мораль в зависимость от религии значит лишать достоверности и её требования; во 2), на то, что религиозные представления очень разнообразны, между тем нравственность требует единообразия, и в 3), наконец, на то, что зависимость от религии лишает нравственность надлежащего характера – автономности.

Когда против зависимости морали от религии указывают на недостоверность существования религиозного объекта, то, как нам кажется, выходит нечто очень странное. Существование объекта религиозного почитания недостоверно ведь для тех только, кто уже утратил религиозную веру; напротив для верующего человека оно совершенно достоверно. Но у нас речь идет не о том, должна ли нравственность основываться на религии там, где уже нет религии, где она утрачена. Обсуждению подлежат лишь те случаи, в которых религия сохранила свою

—212—

силу и значение. Так это и понимают сами защитники независимой морали. Само собою разумеется, что раз человек утратил религию, то нечего и толковать о том, должна или не должна она у него влиять на нравственность. Но раз человек религиозные убеждения имеет, то они, как уже выше показано, не могут не отразиться на нравственной жизни. После этого требовать независимости морали от религии – значит ео ipso требовать, чтобы люди, сохранившие религиозную веру, отказались от неё. Но, не касаясь того, насколько подобное требование было бы удобоисполнимо, – для того чтобы его предъявлять, нужно иметь в запасе несколько побольше оснований, чем сколько их имеют защитники независимой морали. – Ко всему этому нужно еще прибавить, что самое противопоставление нравственных требований со стороны достоверности религиозным убеждениям незаконно. Если нам представится задача убедить кого-либо в состоятельности наших нравственных воззрений посредством чисто научных доводов, то мы увидим, что сделать это нисколько не легче, чем доказать существование объекта религиозной веры тому, кто этой веры не имеет. Всякий должен согласиться с тем, что было бы бесполезным предприятием доказывать немецкому философу Ницше, что он был неправ, когда отверг наши нравственные идеалы. Мы можем сколько угодно возмущаться этим явлением. Но ведь возмущаться еще не значит что-нибудь доказать. Мы можем сколько угодно утешать себя тем, что в голове у этого философа не всё было в порядке, но ведь это не значит обнаружить, что именно в данном случае он неправильно мыслил. Всё это зависит от того, что основание нравственности, как и основание религии, заключается не в доводах разума, а в требованиях природы, которые разум может освещать и оправдывать, но не заменять логическими доказательствами, когда эти требования почему-либо извращены и атрофированы. Вот почему, по нашему мнению, нравственность требует в себя такой же веры, как и религия. Для того, чтобы не поколебаться в исполнении нравственного долга, нужно твердо и глубоко веровать в непобедимую силу добра. Сила этой веры зависит от силы и живости нравственной потребности в

—213—

природе данного лица, как сила религиозной веры обусловливается силой религиозной потребности. Поэтому-то мы видим, что отрицание нравственного идеала, если не в теории, то в жизни, явление не менее обычное, чем и отрицание религиозной истины.

Обращаемся ко второму возражению, которое ссылается на то, что разнообразие религиозных верований служит препятствием для осуществления желательного единства нравственных идеалов в человечестве. Мы не можем не признать, что единообразие нравственных идеалов во всем человечестве весьма желательно, потому что в этом – необходимое условие их полного и совершенного осуществления. Но, во-первых, если мы и устраним влияние религии на нравственность, мы все-таки не достигнем желательного результата: и тогда еще останутся не устранёнными различия в степенях интеллектуального и морального развития, в национальных характерах и проч. Во-вторых, нам думается, что рассматриваемое возражение сильно погрешает против логики; требование его несоразмерно с основанием: поскольку различие религиозных воззрений обусловливает различия в воззрениях нравственных, нужно требовать не того, чтобы было устранено влияние религии на нравственность, а лишь того, чтобы устранено было разнообразие религиозных воззрений. Между тем как первое совсем нежелательно, второе для каждой верующей души есть идеал, к которому должно приближать нас религиозное развитие. Наконец, в-третьих, когда жалуются на то, что религия служит причиной нравственного разъединения людей, то упускают из виду при этом другую сторону дела, не хотят принять во внимание, именно, что религия до известной степени является и средством нравственного объединения. Мы конечно не желаем забывать об ужасных проявлениях религиозного фанатизма, разрушающего всякие нравственные связи. Но ведь нужно помнить, что фанатизм есть патологическое явление в религиозной жизни, у нас же, конечно, речь идет о нормальном её процессе. А в этом случае религия более способна соединять, чем разделять. Души истинно благочестивых людей, как бы велика ни была разница их религиозных верований, всегда

—214—

чувствуют и находят между собой духовное сродство,²¹⁵⁴ и конечно два человека, при одинаковой степени умственного и нравственного развития и вообще при равенстве всех других существенных условий, гораздо скорее и легче поймут друг друга и сойдутся между собою тогда, когда оба они люди верующие, хотя бы и различных религий, чем в том случае, если один из них верующий, а другой нет.

Нам остается теперь рассмотреть возражение, которое требует независимости морали от религии во имя интересов нравственной автономии.²¹⁵⁵ Говорят, что под влиянием религии мораль получает рабский характер. Нравственные требования исполняются не потому, что признаются нравственно добрыми и ценными сами по себе, а потому лишь, что они предписываются Божественной властью. Вследствие этого мы теряем даже критерий для суждения о добром и злом в собственном смысле. Почему, спрашивают защитники независимой морали, в таком случае мы признаем, что воля сатаны злая, а воля Бога – добрая? Почему не думаем мы наоборот? Может быть потому, что Бог сильнее сатаны? Но ведь это совсем не нравственный критерий.²¹⁵⁶ Совершенно справедлива та мысль, что ближайшее основание нравственности должно заключаться в самом человеке, а не вне его. Если этого нет, то человек никогда бы не мог быть нравственным существом. Но совсем несправедливо, будто это ближайшее основание нравственности непременно должно быть последним и единственным её основанием. Напротив, поскольку природа человека сама себя не объясняет, мы вправе, нисколько не противореча понятию о

—215—

нравственности, искать последнего её основания в воле Божией. При этом, конечно, основанием нравственной оценки всегда служит наше собственное нравственное сознание. Даже в основание оценки самой религии мы полагаем её согласие или несогласие с нашей нравственной природой.²¹⁵⁷ Если же есть люди, которые по недостатку нравственного развития исполняют известные предписания религии, не понимая хорошо их нравственного значения, то и это не противоречит тому, что мы сказали. Верующий человек исполняет известные требования не просто потому, что так ему приказано Богом, а потому, что он наперёд убежден, что Бог не может потребовать от него ничего безнравственного, так как требовать от нас противного нашей нравственной природе для Бога значило бы требовать противного Своей собственной воле. Наконец, если есть такие люди, которые исполняют нравственные требования без всяких рассуждений, только потому, что их предписывает религия, то чем виновата она, что такие люди недоразвились еще до сознания своей автономии? И в этом случае значение религии остается однако желательным. Заставляя человека следовать известным нравственным правилам, она постепенно приводит его к признанию самостоятельной ценности доброго дела и внутренней обязательности нравственного закона, т. е. иначе говоря, воспитывает в нем сознание нравственной автономии.

Н. Городенский

—216—

С 1862-го года А. В-ч стал ректором Академии. В служебных отношениях часто бывает так: отличат по службе человека, произведут его из одного чина в другой повыше, он сейчас и дает это чувствовать своим прежним сослуживцам: другое обращение, другой и разговор пойдет у него с ними, – начальнический, тоном выше. С А. В-чем этого не случилось. Кто служил с ним и раньше, говорят, что он, и после того, как стал ректором, нисколько не изменился в отношениях к ним; больше того, – во многих случаях он стал сдерживать себя, сделался еще любезнее, ласковее. Бывали раньше такие случаи: А. В-ч в беседе с кем-либо из профессоров пошутит над ним, посмеется, а то, ведь – смертный человек, в другой раз и укольнет его. Теперь и этого он не позволял себе, даже если и заочно приходилось судить или говорить о ком. Никаких выговоров, замечаний никто из профессоров, бывало, не слыхал от него. Если кто из подначальных сильно провинится в чём, он только поскорбит душой, повздыхает наедине; в крайнем случае – скажет ему слово, и не сам, а чрез другого. Между служащими не всегда-то бывает мир да лад. Случались такие прорухи и за профессорами Академии; возникали,

—217—

напр., между ними по тем или другим вопросам несогласия, образовывались из-за этого партии и т. п. А. В-чу неизбежно приходилось становиться на ту или другую сторону и держать её. Он вел себя при этом так достойно, прямо, что и противная сторона не могла сказать о нём худого слова. Замечательная вообще была у него выправка. В качестве иллюстрации к этой общей характеристике отношений А. В-ча – ректора к профессорам мы приведем, со слов одного из них, два примера того, как в некоторых случаях обращался с ними А. В-ч. В 1870 году, когда по новому уставу в академии вводились новые предметы и учреждались соответствующие им кафедры, тот, кто передавал этот факт (только что окончивший тогда в академии курс), заявил свою кандидатуру на одну из них. Пред пробными лекциями, которые он должен был для этого сдать, он жил в академии и готовился к ним. Приходилось ему по временам бывать и у ректора. Бывало, придет к нему, – он благословит, скажет, что нужно, и ускользнет сейчас же в свои внутренние апартаменты, аудиенция тем, обыкновенно, и кончалась. Наконец, лекции были успешно сданы, искатель академической кафедры занял её. В тот же самый день ему надобно было отправиться на родину. Он пришел к ректору заручиться его изволением на то, кстати и проститься с ним. И что же – тут был ему другой прием. Ректор не благословил его, как делал прежде, а дружески пожал ему руку, назвал по имени и отчеству, чего прежде не делал, пригласил с собою сесть и долго беседовал с ним. – Вот другой случай. В ректорство А. В-ча один из профессоров, в Академии уже послуживших, представил в Совет свою докторскую диссертацию и просил дать делу надлежащий ход. Диссертация была поручена на рассмотрение тому самому лицу, которое об этом рассказывало нам. В научном отношении труд оказался незавидным, и рецензент в таком смысле аттестовал его в своем отзыве Совету. Ректор не захотел огорчать неудачей заслуженного профессора – автора уже составившего себе известность многими учеными трудами, и, пользуясь предоставленным ему правом, написал о его дис-

—218—

сертации свой отзыв, вполне ему благоприятствующий. Долгое время А. В-чу не приходилось встречаться с рецензентом. Но потом вот что произошло: раз как-то на лекциях, идет рецензент профессор коридором в профессорскую комнату, вдруг из одной аудитории отворяется дверь и в ней показывается ректор. Это было так неожиданно (потому что еще не было звонка) для профессора, что он даже не догадался и поклона сделать ему. Ректор взволнованный идет в свои покои и чрез несколько времени велит пригласить к себе профессора. Тот приходит. Ректор, ни с того ни с сего, начинает толковать ему о том, что в научных вопросах люди могут не соглашаться между собою, спорить, расходиться, но это не должно портить их личных отношений, – что, вот, в нём он заметил неприязнь к себе, после того, как написал он вышеупомянутый отзыв, – что напрасно он гневается на него и т. д. всё в том же духе. Профессор сначала долго не понимал в чём дело; а потом когда узнал, объяснил свой поступок и успокоил встревожившегося ректора. – Оба эти случая характерны для А. В-ча и как нельзя более выражают его взгляд на профессоров и отношения его к ним. Профессора в его представлении – особый в академии маленький мирок, у которого своя жизнь, свои интересы. Вступить в него и сделаться его полноправным членом можно только одним путем, – путем, каким достигается профессорство; раз человек стал профессором, хотя бы прямо со школьной скамьи, он принимается в нём уже как свой, ему подается рука братского общения. А самый круг профессоров, выделяясь и возвышаясь над всеми как ученая коллегия, должен представлять из себя в полном смысле «коллегию» – дружество, общину, тесно сплоченную узами нравственного единения. Так высок был идеал А. В-ча и за то так деятельно к нему он стремился.

В отношении к студентам А. В-ч был редкий, а в нашей Академии еще не встречавшийся, человек. Нам приходилось спрашивать о нём одного из бывших его учеников, и тот отзывался о нём с величайшей похвалой. Вот что рассказывает он. Мне памятен А. В-ч прежде всего, как библиотекарь, потому что с ним пре-

—219—

жде всего и сталкивались мы, поступая в Академию. – Радушно нас Академия приняла к себе; не успели мы и оглядеться в ней, нам дали уже и темы для семестровых сочинений. Что тут делать? – Идти в библиотеку, – мы и хода-то туда почти не знали; а придешь, – всё тоже не легче: ни каталогов, ни указателей, ничего этого в ней при нас не существовало; а набирать источники и пособия по памяти, при скудости вынесенных нами из семинарии знаний, нечего было и думать. В таких трудных обстоятельствах совсем бы и руки опустил, если бы на помощь не явился наш добрый библиотекарь – А. В-ч. Он во всем был сведущ, а библиотеку и каждую в ней книгу знал как свои пять пальцев. Он обыкновенно, и выручал нас из критического положения: бывало, укажет почти всю литературу по твоему вопросу, да еще и книг надает. Дома просмотришь их, и пишешь сочинение на назначенную тему. Библиотекарь наш всегда был так добр к студентам. Бывали, напр., такие случаи. Придет студент в библиотеку и требует себе для сочинения книгу. Библиотекарь осведомится на счет темы, да и начнет иной раз подсмеиваться над ним: да знаете ли вы эту книгу, да что вы хотите найти в ней, да этого ли касается ваша тема, – и всё в таком роде; наконец и скажет совершенно серьезно: в требуемой вами книге того нет, чего вы ищите; а в этих вот есть, – и начнет их пересчитывать одна за другой. После студент убедится, что, действительно, его книга не могла содержать в себе того, что ему было нужно. Библиотека в наше время не открывалась, как теперь, в определенные часы. Нас студентов было немного: 80–90 человек, требований на книги мы предъявляли, значит, тоже немного, да и то не каждый день: зачем же, поэтому было и сидеть библиотекарю в ней. Но случалось студенту надобилась какая-нибудь книга. Он смело шел к библиотекарю в его квартиру и объяснял свою нужду. Тот никогда не отказывал в просьбе, пойдет в библиотеку во всякое время и книгу даст; а то, если там её не было, даст свою; у него не мало и своих было. Безответный был библиотекарь! На счет профессорства А. В-ча этот же его ученик рассказывал

—220—

нам; «мы ближе, говорил он, узнавали А. В-ча, когда нам приходилось писать ему сочинения. Даст, бывало, он нам тему, мы и сидим над ней, не зная, как приступить к делу. Пройдет половина срока, а у тебя не только написанного, а и подготовленного ничего нет. Возьмешь, наконец, по совету других, да и отправишься к самому А. В-чу и объяснишь чистосердечно ему в чём дело: и задачи-то, собственно, я не понимаю, и материалу-то у меня на тему нет и т. д. и т. п. А. В-ч сейчас всё растолкует и укажет. В сочинениях некоторые студенты приходили и не к тем выводам, какие А. В-ч делал сам, а иногда – прямо противоположным: А. В-ч допускал и это; он со спокойною снисходительностью относился ко всяким решениям предложенного им вопроса, лишь бы они были достаточно обоснованы. На старшем отделении особенно доставалось тем, кто писал А. В-чу курсовое сочинение. Завалит он работой. А придет кто из таких клиентов к нему за пособиями, он, ведь бывало, не даст ему всех книг сразу, а будет выдавать время от времени по одной, и начнет, при этом, с таких, которые только косвенно и как-нибудь отдаленно касаются его предмета, и лишь потом, когда увидит что студент читает их, интересуется вопросом, втягивается в работу, он станет предлагать ему более идущие к делу. Не все из студентов до конца выносили такую пытку: некоторые побывают у него раз-другой, а потом, видят, что он дает все неподходящее им, – и перестанут обращаться к нему. Разумеется, сочинения таких студентов редко выходили хорошими. Но были и такие студенты, у которых хватало терпения прочитывать всё, что ни предлагал им А. В-ч. У них, действительно, темы были разработаны полно и обстоятельно, и сочинения многих из них, благодаря указаниям и корректорской затем руке А. В-ча, увидели свет».

Особенно полно раскрылись расположение и любовь А. В-ча к студентам, когда он сделался ректором Академии. Студенты сами охарактеризовали его отношение к ним, когда один из них под фотографическою группою с А. В-чем среди неё, – едва ли не первой по времени общей студенческой группой, снятой 15 мая

—221—

1870 года, – подписал слова пророка Исаии: «се аз и дети, яже ми даде Бог» (8:18).²¹⁵⁹ Отеческая повелительность и любовь А. В-ча к студентам сказывались главным образом в его неустанных заботах об умственном и нравственном совершенствовании их, как людей приготовляемых к высшему служению в Церкви, на котором они должны являть себя образцами истинных христиан во всем величии гармонически развитых духовных их сил.

Само собою разумеется, – для того, чтобы действовать в качестве опекуна над студентами, надобно было знать их. И А. В-ч, действительно, знал каждого из них с первого же дня прибытия в Академию. Придет, – рассказывают, – поступающий в Академию представляться о. ректору, – тот с ним в беседу: «Желаете ли вы поступить в Академию?» – конечно, для того приехал. «А что вы тут будете делать и надеетесь получить?» – под руководством опытных наставников получить образование. – «А разве вы его не имеете?» – высшее. – «Какое же это образование высшее?» – высший круг богословия, истории… – «Какое же именно знание вы ставите выше – богословское или историческое?» – богословское. – «Почему же в вашем аттестате по Св. Писанию балл только очень хороший, а по другим предметам лучше?» – да так-с… у нас… так пришлось… Отвечающий чувствует себя не свободно, замечает, что над ним работает тонкий анализ. Однако кроткая улыбка о. ректора и перемена вопросов снова выводит «юношу из стеснения, и беседа продолжается. – «У вас в аттестате весьма хорошие баллы по древним и по нескольким новым языкам, – и к чему вам языки, особенно, новые?» – это орудие знания. «И вы готовы им воспользоваться?» – Да, если Бог даст поступить в Академию. «А разве в Семинарии вы не пользовались языками, особенно древними для приобретения знания?» – Да, несколько. – «Вы читали творения Отцов Церкви и Св. Писание, напр., по-гречески?» – Несколько…. немного…. – «Отчего же не-

—222—

много, если по вашему мнению богословское образование есть высшее?» – Употреблял время на чтение других книг. – «А какие книги вам больше нравятся?» – Произведения отечественных классиков, биографии исторических деятелей… – «А не богословского содержания? ведь оно по вашему мнению выше, нежели историческое?» и т. д.²¹⁶⁰

Уже эти беседы не мало помогали А. В-чу узнать студента. А придет он на приемный экзамен, тут он сразу увидит его. По своей науке – Догматическому Богословию он не много предлагал вопросов, но в ответах умел видеть многое, для других сокровенное. Спрошенный едва начинал говорить по одному вопросу из догматического Богословия, как ректор начинал с ним свой colloquium и диалектически переходил от одной науки к другой, от догматического Богословия к Св. Писанию, литургике, истории философии и пр., находя возможность к таким переходам в аналитическом разборе ответов, данных на его вопросы. Достанется, напр., студенту билет о Промысле Божием, изложит он по учебнику «определение» промысла, – ректор целый ряд ему вопросов: – везде ли в мире очевидно действие промысла Божия? Нет ли основания признать противное в учении Дарвина о происхождении видов? где по преимуществу видно промышление Божие? в каком именно обществе людей? кем поддерживается порядок в церкви земной? как делится иерархия? степень диаконская может ли быть признана самостоятельною, если священник может служить и без диакона? что знаменует фимиам, воскуряемый диаконом? где и что говорится в Апокалипсисе о дыме кадильном? кто в Апокалипсисе разумеется под «Ангелом церкви?» Судьбы церкви, открытые в Апокалипсисе, можно ли поставить в зависимость от Промысла Божия и частью указать в церковной истории? Какое имели значение для церкви гонения со стороны язычников? и т. д.²¹⁶¹ в таком роде. Тут от ректора

—223—

не укроешься никак: он всё увидит и способности и познания студента. Заметит студента немного слабоватого или просто даже – робкого, неуверенного в себе, он после все время не упускает его из виду; ласковее обращается с ним, помогает ему советами, делится своими знаниями, когда в том нужда. Многих студентов таким путем о. ректор и от гибели спасал: – с течением времени они выправлялись и кончали в Академии курс, а после благодарили его. Пред нами письмо смотрителя одного духовного училища, писанное им к А. В-чу чрез год по выходе из Академии. Вот что пишет в нём бывший студент своему бывшему ректору: «без предварительной подготовки, с бедным запасом отрывочных сведений, без навыка к систематическому труду, попавши в недоступный для меня храм науки, я только здесь начал свое развитие, я только здесь понял важность труда и прежде всего должен был научиться ему. Труды мои не могли иметь требуемых успехов; плоды могли ограничиться лишь тем, чего достигал бы я своими комнатными занятиями: познания, выносимые из класса не были приращением к приобретенным уже, а всегда, особенно на первых порах, были для меня новым богатством, от которого только утомлялась душа, и потому она всегда проявлялась в робости и смущении. Ваша мудрая прозорливость разгадала это и Вы не дозволили мне загибнуть. Так многократно обласканный Вами, поощряемый, наставляемый, я не пал духом, усугубил свои старания, напряг слабые силы свои, стал трудиться; я понял, что здесь, хотя, к несчастию, поздно, должно начаться мое правильное образование, а для этого нужно приобрести навык к правильному, ровному, но постоянному труду и умение заниматься. И теперь сознаю только одно, что всем, что знаю, что могу, я исключительно обязан Академии. Поэтому понятна моя глубочайшая признательность ей и Вам, как моему руководителю, благодетелю и отцу. Это чувство для меня священно; его лелею в своем сердце и лишь смерть разлучит меня с ним».²¹⁶² Это, надо заметить,

—224—

писал студент, занимавший далеко не первое место в разрядном списке своих товарищей. Но А. В-ч нередко наблюдал и за лучшими студентами Академии, заставлял их работать. Бывало, придет кто из перваков к нему за советом или пособием, он сейчас предложит ему прочитать и немецкую книжку, и новогреческую, и сербскую рукопись, писанную глаголицей, изданную со всеми специальными учеными аксессуарами, а иногда порекомендует заглянуть и в сирийский текст какого-либо издания. Если студент не решался взять на себя весь подобный труд, отнекивался, ставил на вид свою неподготовленность, – А. В-ч начнет рекомендовать ему поучиться тому да другому, приговаривая, напр., так: «вы не решаетесь потрудиться прочитать этот памятник, уже обработанный другими, а чего стоило его обработать и так издать?»²¹⁶³ Чувство некоторого стыда порождало неведомую прежде охоту и дело студентом делалось. В таком направлении А. В-ч действовал и на всю массу студентов. Соберет их где-нибудь, бывало, и толкует им, чтобы дорожили своим временем и больше работали для себя. Что это были за внушения студентам, в каком духе они делались, можно судить по следующему отрывку очевидно – речи, обращенной А. В-чем к студентам, уцелевшему в черновых его бумагах. «Желая сколько возможно содействовать собственному развитию каждого и успехам духовного просвещения, которому Академия должна служить всеми своими средствами, считаю долгом совести предложить Вам некоторые советы. – Много тратится у нас времени от того, что мы не имеем у себя определенного дела, никакой в душе озабочивающей мысли. Готовы заниматься то тем, то другим, и будто бы занимаемся, уделяя по нескольку времени этим разнородным занятиям, но не сосредоточивая своих сил ни на чём определенно, привыкаем к поверхностному обращению с наукой. – Хорошо каждому выбрать себе вопрос, разработке которого посвящалось бы всё время, свободное от официальных занятий в классе и дома. Пусть будет вопрос богословский, исторический, философский и др.,

—225—

только бы принадлежал к кругу предметов духовного образования. Знаю, что некоторые так и поступают; но не все, даже не многие. Между тем, сколько бы могло выйти добра, если бы это сделалось правилом для каждого. Это научало бы дорожить временем, дало бы пробу силам, усилило бы серьезность умственного и нравственного направления, приучило бы, сосредоточивая свои силы на полезном труде, достигать чрез то больших результатов, помогло бы приготовлению и развитию у нас специалистов по разным частям. Много таких примеров, что еще в школе, среди ученических занятий, полагалось начало великих трудов, впоследствии расширивших область науки. Для успеха в таком самообразовании Академия могла бы представить особенное удобство. Потому, что здесь по каждой науке желающий нашел бы в наставнике специального руководителя. Академическая библиотека помогла бы каждому своими большими средствами. – Особенные сведения в той или другой науке и расположение ей наиболее посвятить свои труды будут служить начальству основанием к определению таких людей на должности, соответствующие их наклонностям и опытности. – Специализируя свои занятия домашние, не должно однако же пренебрегать общими классическими уроками. Не должно быть односторонним, особенно когда возраст, неопределенность наклонностей и др. обстоятельства заставляют еще со многим знакомиться. Но как в теле при общем стремлении всех членов к благосостоянию целого, каждый однако же развивается по своему: так каждый благородный человек Академического общества, благоразумно пользуясь временем и стараясь воздать каждому свой урок, в тоже время должен на свой специальный талант приобретать новый талант. И универсальность и исключительность – это крайности. Первая почтенна, но удел немногих. И последняя может быть почтенна, когда кто, окончив общее образование по решительной наклонности посвящает себя одной известной науке»… Этой полуфразой, к сожалению, и оканчивается черновая запись речи А. В-ча. Не настаиваем крепко на том, чтобы подобные наставления А. В-ча обязательно действовали на всех студентов; но что для некоторых из них –

—226—

десятков, единиц, – они не проходили бесследно, в этом не сомневаемся. Студенты, преимущественно из тех, которые не особенно прилежали книжному учению, – знали струнку А. В-ча и, бывало, вечером как пронесется по номерам весть: «папашка идет» все настораживаются, а первокурсники кладут около себя на видное место немецкую книжку.²¹⁶⁴ Видеть потрепанный лексикон в руках студентов доставляло истинное наслаждение А. В-чу и потому он всегда оставался доволен такими встречами его. – Понуждая студентов, больше заниматься над книгами, больше читать, А. В-ч и сам в этом помогал им в классе, как профессор. Здесь от него студентам приходилось слышать то, чего сами они, быть может, никогда бы и не вычитали нигде: лекции его в особенности – по русской церковной истории были полны эрудиции, в них предлагались действительные научные новости по предмету.²¹⁶⁵ Набивая студенческие головы книжными знаниями, нельзя сказать, чтобы А. В-ч делал это без разбору, как и чем попало. Нет, он наблюдал за направлением умственного развития студентов и его труд на пользу этого развития был в полном смысле созидающим. Сам он, живо следя за развитием науки в западноевропейских обществах во всех направлениях, должен был неизбежно изучать и изучал и крайние, столь увлекательные для многих, направления: но при этом он сохранил в полной неприкосновенности всю строгость истинно православных церковных убеждений, и заботился об этом в других. Раз, студент, – рассказывают, – пришел к нему попросить книжку Гегеля. А. В-ч сначала не дал её; и только на другой день, убедившись, должно быть, что просивший студент надежен, не подумав над прочитанным не увлечется им, позвал его к себе и удовлетворил его просьбу. Да и сами студенты свидетельствуют то, говоря о строго-охранительном характере его деятельности вообще.²¹⁶⁶

—227—

Верхом всех забот и попечений А. В-ча, несомненно, было религиозно-нравственное воспитание вверенного ему юношества. И по Уставу, ректор Академии – высший наблюдатель за нравственным поведением студентов. Но у А. В-ча не этим мотивом определялись заботы о нравственности питомцев высшей духовной школы; – они проистекали у него из другого более глубокого и более облагороженного источника, чем одно уставное требование, – из сознания важности предназначения этих питомцев. Еще Филарету (Гумилевскому) распространялся А. В-ч на счет этой важности и говорил, что студенты требуются прямо на высокое служение, что от них зависят образование всех пастырей церкви, и что общество наставников духовных таким образом выше становится по своему званию каждого в своем кругу действующего священника. Соответственно такому высокому понятию о цели образования и воспитания молодых людей в Академии у А. В-ча были выработаны и способы к нему. В частности, относительно инспекторского надзора за студентами тому же Филарету он говорил: «надзирателю их, – тому, кому вверено смотрение за самою существеннейшею стороною в пастыре церкви – нравственно-духовною, нельзя ограничиваться таким тесным кругом, в каком они имеют обыкновенно обращение. Это светильник, которому недовольно того, что он издает свет, но нужно, чтобы возжег своим огнем. Поэтому, он должен иметь в виду не простой надзор за благопристойностью студентов, предупреждать, пресекать их какие-либо внешние беспорядки; но проникая до самого корня всех беспорядков, стараться о переобразовании вверенных ему людей нравственном, христианском».²¹⁶⁷ Этому началу он остался верен и в собственной деятельности, когда, как ректор, сам стал заправлять воспитанием студентов. – Заметив за студентом проступок, А. В-ч не ограничивался одним наказанием за него, часто даже и совсем не прибегал к нему, а, пригласив к себе виновного, раскрывал пред ним всю нравственную неблагопристойность его поступка и только в заключение,

—228—

и то мимоходом, касался юридической его стороны. Вот один пример к тому. На четвертом году ректорствования А. В-ча, как-то по осени, собралась едва ли не половина старших и устроила у себя в номере водочное угощение. К концу компанейского заседания, когда все уже изрядно выпили, один, более рьяный из пировавших, позволил себе резко отозваться о своем присутствующем товарище. Этот, не стерпев оскорбления, сам пустил по его адресу несколько слов, и между ними произошла крупнейшая ссора. Другие свидетели этой неприятной истории, чтобы так или иначе покончить её, вызвались решить дело третейским судом, но дела не решили, а только более осложнили его: приговоренный ими, может быть – в раздражении, пожаловался на них ректору. Вот тут особенно и сказался А. В-ч со своими началами. Он собрал студентов и произнес пред ними целую речь. «Я собрал вас, – обращался он к ним, по поводу непохвальной истории, на прошлой неделе среди вас совершившейся. К сожалению должен заметить, что она более или менее касается едва ли не половины вашего представительства. Как прискорбно такое несчастье. – Начинаю с того, с чего дело началось. Прилично ли учреждать студентам в стенах Академии, и где бы то ни было, водочные угощения; и в особенности тем, кому вверен надзор над другими? Молодые люди позволяют себе увлекаться подражанием дурным обычаям, начинают развивать в себе наклонности, совсем не требующиеся их возрастом, укоризненные особенно в духовном сословии. – Это открывает случай к обиде товарища грубым, неприличным словом! При самом снисходительном изъяснении этого слова, которое и говорить не принято, больно слышать его, и оно во всяком случае показывает дурную привычку, может быть наследство бурсы. Не могу не заметить к удовольствию своему, что при всем недостатке должного внимания к словам своим, когда добрый товарищ заметил неприличие и оскорбительность произнесенного слова, виновный не позволил себе увлечься до самозабвения, сейчас принес извинение пред теми, кого слово не хотело коснуться! Для чего же извинение не простерлось далее? – Оскорбленный не стер-

—229—

пел. Не виню. Товарищи участники не позаботились смирить поссорившихся: дурно. Сделали еще хуже: не умея или не желая сделать добро, дали разгореться злу. Перенесли спор на общее рассуждение. Кто учредил эту инстанцию? Кто дал право подчинять подсудимого её решениям, против собственной его воли? – Я понимаю благотворное действие благородного товарищества: оно могло смирить взаимно размолвившихся, взаимно представить и объяснить обязанности и вину каждого. Но это возможно для голоса дружбы или тогда, когда та и другая сторона обращаются к третейскому суду товарищества добровольно. Никому нет дела до частных моих личных отношений, если я не позволяю другим касаться их. Тут всякое принуждение становится насилием. Тут имеет права только законная власть. – Коль же скоро товарищество берет на себя право этой власти, оно действует незаконно, самоуправно. Товарищество не полиция, которая имеет право забирать всякого, – не уголовная палата, которая судит всех, обвиняемых пред нею. – Между тем нашлись между вами не только судьи непризванные, но и добровольные исполнители приговора… Разве так должно действовать товарищество? Так ли мы должны жить и действовать духовные воспитанники? Невесте коего духа есте? Беремся мы с кафедры поучать духу любви: где же он между нами? Но я раскрыл вам только нравственную сторону этого дела. Здесь есть еще сторона юридическая. Здесь столько допущено нарушений от узаконенного порядка, так много подлежащего ответственности, в различных степенях, что я прихожу в недоумение. Некоторые из них искупаются делаемым теперь общим замечанием и осуждением; другие требуют гораздо большего взыскания. Я удерживаю у себя донесение г. инспектора и буду особенно смотреть за теми, которые наиболее в этом деле оказываются виновными, – до окончания курса, если только Бог приведет окончить курс, и всем заявляю, что при окончании курса мы не будем слишком снисходительны, как в прошедшем курсе, раздавая места всем. Нас тогда вскоре стали осаждать известиями о некоторых личностях. Мы постараемся ныне избежать этого. Припоминаю вам пример предше-

—230—

ствующего этому курса, когда несколько человек было выпущено студентами».²¹⁶⁸ Думаем, такое слово, представившее глазам студентов их поступок во всей его неприглядной наготе, сильнее подействовало на виновников, чем какая угодно бы кара за него. Но вся сила, обращенного А. В-чем к студентам, слова заключалась, собственно говоря, не в построении его и даже не в безапелляционности доводов в нём, а в том, из чьих уст лилось это слово, в собственной нравственной силе того, кто его говорил. Говорил его любвеобильный отец, имевший в виду благо, и только одно благо, своих, Богом данных, детей. Это чувствовали студенты, когда сами в своем кругу не иначе звали его, как «папаша».

И действительно, А. В-ч был сущим для них «папашей». В его ректорство Академия представляла прелестнейшую картину не школы, а скорее обширной семьи старших и младших братьев во главе с маститым отцом, веселящимся о детях, благоговейно любящих его. Возьмите его отношения к студентам, – помимо тех, которые вызывались его прямыми ректорскими обязанностями. Как были просты эти отношения. Из длинного ряда ректоров в Академии до А. В-ча кто снисходил, напр., до простых, дружеских бесед со студентами, и у себя на дому и в студенческих номерах. А. В-ч не видел в этих беседах ничего унижающего достоинства ректора и всегда в них приближал к себе студентов. Темы и предметы бесед со студентами обыкновенно были самого разнообразного свойства: начиная с простого – кто ты, откуда и пр., и кончая каким-либо богословским или философским положением. В беседах о научных материях со студентами А. В-ч будил молодую мысль, снисходя до диспутаций и, как будто, уступок им. Добром поминая старые времена, один бывший студент, из питомцев А. В-ча, пишет об этих беседах: «теперь, спустя слишком двадцать лет, перелистывая студенческий бедный дневник, с более нежели удивлением читаешь слова, наскоро к сожалению набросанные после бесед с этим пестуном юношества,

—231—

и недоумеваешь, какою степенью снисхождения к малосильным обладал он, богатый столь же широким и глубоким знанием, как и широкою любовью, если молодой студент записывал в своем дневнике, напр., следующее: 27 марта 1869 г. говорили о предполагаемом Ватиканском соборе. Папаша высказывал мысль о возможности в церкви новых догматов, разумеется при санкции их вселенским собором. Кстати, когда он доказывал непогрешимость собора, мне казалось это недостаточно доказательным… Долго спорили».²¹⁶⁹ Особенно были теплы, задушевны беседы и речи А. В-ча, обращенные к студентам в выдающиеся чем-либо моменты года: пред началом и концом учебного года, в Новый год, Пасху. Никогда, бывало, не проходили эти сроки без того, чтобы А. В-ч не сказал студентам несколько назидательных и приличных случаю слов. Вот как, напр., начинал А. В-ч свое чтение лекций, по воспоминанию одного из бывших студентов. «Когда мы, – пишет он, – в первый раз собрались слушать уроки наставника нашего по истории церкви (– обычая говорить пред студентами «вступительные» речи А. В-ч держался всегда и до своего ректорства), то он прежде всего обратил наше внимание на следующее прошение великой ектеньи: «о святем храме сем, и с верою, благоговением, и страхом Божиим входящих в онь, Господу помолимся». Одушевленным и увлекательным словом своим он разъяснил нам, как должны помнить и исполнять это вступающие в храм богословской науки, с какою верою, благоговением и страхом Божиим должны они изучать дела провидения и благодати Божией, раскрывающиеся в истории церкви. Слово нашего наставника было сильно, ибо оно сопровождалось самым делом: сам он исполнял это наставление при своем изучении судеб Божиих в царстве благодати. Это было доброе сеяние: прошло двадцать три года, а память об этом

—232—

сохраняется в душах учеников его».²¹⁷⁰ Сильный также след оставляли в студентах пасхальные речи А. В-ча – в приемной ректорской, после службы Светлого дня при христосовании. Один из бывших студентов прекрасно описал пасхальное утро в квартире А. В-ча. Мы приводим его здесь, – тем охотнее, что сами чувствуем всю прелесть изображенной им семейно-школьной картины. «После глубоко-утреннего, – пишет он, – пасхального богослужения все студенты собирались в квартире о. ректора и под столетними сводами одной из её зал дружно, громогласно, русски-церковно пели древнюю победную песнь: «да воскреснет Бог!»… Торжественная всегда и везде, эта песнь еще торжественнее звучала теперь в стенах Академии, созданной для оплота св. веры от врагов св. Креста и Евангелия. Какая торжественная радость сияла тогда на благообразном лице высокосозерцательного мужа, предстоящего в молитвенном славословии Бога-Спасителя. Невольно воображалось тогда, как пред умственными взорами мужа, историка-прозорливца, ведущего судьбы отживших поколений и светом Божественного откровения открывающего отдаленную судьбу современных обществ, возникали необходимые скопища врагов Христа и многочисленные сонмы исповедников и защитников Его достопоклоняемого Имени, как рисовалась будущая судьба современных «овец, иже не суть от двора» Его и хищников, стремящихся рассеять Его вселенское стадо. Видящие наставника своего среди себя, окрыляемого его молитвенным духом, твердо верившие в чистоту его убеждений, хранимых христианскою совестью, студенты с живейшим чувством веры приветствовали своего отца ректора православным: «Христос воскресе!» и затем по одному подходили к нему, чтобы принять троекратное целование».²¹⁷¹

Особенно симпатична была в А. В-че другая черта, располагавшая к нему студентов – его чуткость и от-

—233—

зывчивость на все их невзгоды и нужды. Люди науки, обыкновенно, чем глубже посвящают себя её интересам, тем более становятся сухими и недоступными в области чувства. С А. В-чем, замечательное дело, этого не было. Сами студенты удивлялись, откуда у него была такая восприимчивость к обстоятельствам их жизни.²¹⁷² Бывало, узнает стороной или сам заметит на чьем лице мрачную скорбь, горе, – призовет к себе, поразговорит, порасспросит, и – светло и отрадно станет у студента на душе.²¹⁷³ Также был отзывчив А. В-ч и на каждую радость студента. Она становилась его собственной радостью.²¹⁷⁴ Студенты не раз наблюдали, как лицо его просветлялось, появлялась на нём улыбка и сам он весь оживлялся, когда ему сообщали, напр., о том, что болевший отец студента выздоровел, что студент, работавший много над своим сочинением получил высшую отметку на нём, что студент, которому было некуда отправиться на летние каникулы, приглашен на урок и т. п. «Услышит он об этом, – говорит нам сам испытавший на себе любовь и ласки А. В-ча, – и пришлет студенту либо просфору, либо книжку какую; вообще, всегда старался так или иначе запечатлеть этот момент в душе студента». Безотложно и предупредительно оказывал А. В-ч студентам помощь и в материальной их нужде. Приедет ли чужестранец какой в Академию, поступит ли в неё сирый какой из своих, – всех он, бывало, приютит, обласкает, ободрит участливыми расспросами, а то, если нужно, окажет и «протекцию» ему. Нам самим приходилось читать переписку А. В-ча с одним высокопоставленным в С.-Петербурге лицом, которого он просит пристроить в школу какого-то болгарина приехавшего учиться в Россию.²¹⁷⁵ Иностранцев славян А. В-ч, надо заметить, особенно любил. В 1863 году он даже задумал было, вместе с известным Каравеловым, устроить для них семинарию

—234—

в самой Болгарии. Был ими составлен ужо и проект устава для неё;²¹⁷⁶ но их благое намерение, так и осталось намерением. Студентам бедным А. В-ч помогал деньгами. Многие у него кредитовались и притом на довольно значительные суммы; А. В-ч не отказывал никому. В числе разных писем, адресованных на его имя, нам не мало попадалось таких, которые были присланы ему «со вложением» и благодарностями, а одно из них и сейчас под руками. Автор его, извиняясь пред А. В-чем в несвоевременной подаче курсового сочинения и объясняя её, между прочим, пишет; «очень жалею, что до настоящего времени не имел возможности возвратить Вам с большою благодарностью, Ваших денег, которые, в продолжении целого года вывели бы из стеснительного положения не одного студента».²¹⁷⁷ С особенною благодарностью прежние студенты вспоминают заботливость А. В-ча об их больных товарищах. Говорят, – больного он окружал таким нежным участием, что родной отец и мать увидали бы в нём свои родительские чувства. Никуда так часто он не ходил, как в больницу.²¹⁷⁸ А придет, бывало, и – сидит у изголовья больного, поправляя ему подушку, если тот не в силах уже ни говорить, ни действовать;²¹⁷⁹ или заведет с ним какой-либо разговор, беседу. Больные бывают иногда капризны; А. В-ч понимал и это. Вот что пишет о себе один бывший студент, которому приходилось лежать в академической больнице и пользоваться участием к себе А. В-ча: «В конце 1868 года вспоминающий теперь былое настолько расстроился нервами, что лег в больницу и отсюда должен был сдавать экзамен. И некоторые посторонние интересам Академии обстоятельства, тревожного однако ж характера для студента, и наступившая сдача экзаменов в таком положении, когда мысль никак не могла сосредоточиться на отправлении прямой

—235—

студенческой обязанности, имела следствием немаловажную подавленность духа, – и это не укрылось от внимательного посетителя больничных палат. Заметив и подавленность и вместе едва умерявшуюся высоким уважением к посетителю раздражительность, А. В-ч спросил: «что нужно»? И нужно же было случиться тому, что совершенно серьезно и сознательно было больным высказано желание, чтобы, напр., палата была пульверизована чем-либо ароматическим. Тотчас же было сделано распоряжение – напрыскать везде ароматическим спиртом… Очень понятна болезненная и даже детски-капризная причуда студента, – ей не может быть иного названия; но не малым, мне кажется, снисхождением к ней со стороны такого человека, как А. В-ч. «Что делаете? чем развлекаетесь»? – Ничего не могу делать. Ем сам себя. Едва ли не в тот же самый вечер в больницу от ректора присылается на имя студента связка книжек… Помню из них только некоторые сочинения Фонвизина. И это делает такой серьезный ученый, как протоиерей Горский».²¹⁸⁰ Смерть студента доставляла А. В-чу истинное горе. Тут особенно и обнаруживалось пред всеми, как он любил своих учеников. Говорят, ручьями лились слезы из глаз старца при прощании с юным покойником. Рыдания отца по безвременно утраченном сыне слышались среди надгробных речей его, речей полных высокого истинно-христианского лиризма.²¹⁸¹ Самые похороны студента и те иногда ложились на счет А. В-ча. В 1847 году, когда А. В-ч был еще только профессором, в Москве, в больнице лежал и скончался студент А. Дроздов. А. В-ч не только приехал в Москву навестить больного, но и принял на себя издержки в похоронах его, когда тот умер.²¹⁸² Отеческое участие А. В-ча в больных не только ценилось студентами, но и слышалось далеко за пределами Академии, в кругу их родных и знакомых. Доказательства – письма их с выражением самых глу-

—236—

боких и искренних ему благодарностей. Вот одно такое письмо. «В стенах обители Пр. Сергия – говорится в нём, – в Московской Академии, во главе которой стоять с давних времен Бог судил Вашему Высокопреподобию, недавно была жертва смерти… Эта жертва, этот лежавший во гробе молодой человек был надеждою своей вдовы-старушки матери, чаемою опорою своего старшего брата, незабвенным братом, другом и советником моим, был, наконец, общим любимцем всех родных и знаемых его. Ваше Высокопреподобие были свидетелем болезни молодого человека – жертвы смерти; молились со своими детьми студентами об упокоении студента-сына; проводили усопшего в могилу, место для которой избрали там, где заботы Ваши не могли бы прекратиться с минутою погребения покойного, где друзья усопшего, видя свежую могилу, и после погребения не забывали бы своего друга. Мало сего, Вы благоволили оставить себе на память карточку усопшего. Всё это возлагает на меня обязанность повергнуться к стопам Вашего Высокопреподобия и принести глубочайшую благодарность Вам, как от имени самого усопшего (с дерзновением на что да простит мне его скромная память) так и от имени матушки, от имени своего и всех родных усопшего». Это писал брат, умершего на руках А. В-ча студента. Человек посторонний и тот отнесся бы к нему с полным уважением за такое радение о больном.

Отзываясь всегда на прямые нужды студентов, А. В-ч понимал и другие потребности их, которые хотя и не имели за собою настоятельности, но в возрасте студентов были неизбежны – напр., потребность в развлечении, – и готов был помочь и в них. В ректорство А. В-ча в Академии впервые начали устраиваться литературные и вокальные вечера. Сам он был такого взгляда на них: «на лекциях студенты являются только приемлющими; интересы лекций более умозрительные. На чтениях студенты участвуют самодеятельно, и хотя чужими словами, но могут высказывать свои чувства. Интересы чтений могут быть разнообразны, не вопреки доброму направлению, которое должно отмечать будущих служителей алтаря». Об этом более всего и заботился А. В-ч. Студентам

—237—

больше по вкусу приходились комические статьи;²¹⁸³ ими они и наполняли программы своих литературных вечеров. Такое одностороннее направление этих вечеров не могло нравиться А. В-чу, и он, явившись однажды на студенческое собрание,²¹⁸⁴ горячо говорил против какой-то только что прочитанной на нём статьи: «не должно быть исключительною целью (чтений) – зубоскальство. Не надобно давать господства одной партии (студентов, которая стояла за комического содержания статьи) и заставлять всех ей подчиняться. Говорят: развивает талант – говорить одному за десятерых? Хорошо в театре: но к чему он полезен у нас? Какое приложение к проповеднической деятельности? Есть еще талант говорить на языках животных, лаять по собачьи, мяукать, петь и издавать птичьи звуки – ужели и это надобно развивать в духовной Академии? – Есть статьи одуряющего свойства (напр., Помяловского), где не встретишь ни одной одушевляющей мысли и чувства, выставляется наружу только пошлое, низкое, над чем не смеяться, а плакать надлежало бы, если бы на самом деле всё было так безотрадно, глупо, низко, подло. Ужели поддерживать и к этому вкус? – Нет, литературные чтения не должны быть так низко поставлены. Они должны выказывать и поддерживать более благородные стремления, должны помогать нравственному самовоспитанию юношества. Они не должны быть обязательны ни для кого, но надобно стараться, чтобы различные умственные и нравственные интересы находили себе в них удовлетворение, сами собою привлекали благовоспитанных. Элемент комический или сатирический не должен быть исключен, но никак не должен господствовать. Рассказы допускаются, но не исключаются и отрывки из духовных творений. Пусть покажет себя талантливый проповедник и оживит эту часть, существенно и исключительно на нас лежащую. Пусть выступит и живой, поэтически настроенный юноша и даст почувствовать всю силу и достоинство какого-нибудь благородного стихотворения. Пошлость, грязь – вон, без того

—238—

их много на свете. Пение церковного хора пусть умиротворяет душу, низводя на неё дух умиления: но и торжественным моментам есть место, они возвышают душу, исторгая её из бразды обычного порядка. Не воспрещаются и национальные песнопения, но с надлежащим выбором. Всякое чистое выражение глубокого чувства, не противное требованиям нравственности и общественного порядка, может быть допущено. Пусть на основании этих начал составляется для каждого чтения своя программа, и заблаговременно представляется на рассмотрение о. Инспектора, и если будет одобрена, сдается к исполнению. – Если не будет стеснительно, приду и я, придет и кто-нибудь из наставников, посидит сколько кому можно, сколько захочется, не в видах полицейского надзора: потому что доверяем добросовестности исполнителей, а для того, чтобы самим принять участие в общем удовольствии. Вообще, одни могут оставаться долее, другие менее – как кому угодно. Здесь обращение без чинов».²¹⁸⁵

Последние слова А. В-ча относительно его доверия к студентам заставили бы, пожалуй, иных, кто не имел с А. В-чем никакого дела, заподозрить в них что-нибудь неладное и понять, как скрытую западню говорящего с ними начальства. Но ученики А. В-ча достаточно уже знали своего отца ректора: доверие к студентам, действительно, составляло у него главную основу отношений к ним. Полагаясь на студентов, он иногда даже, как говорится, через край переливал и тем подавал им повод злоупотреблять своею доверчивостью. Прежние студенты сами рассказывали нам, как некоторые из их товарищей, провинившиеся в чем-нибудь пред А. В-чем, шли к нему, притворно распускали слезы и потом, получив прощение, со смехом передавали в своем номере, как им пришлось обмануть и провести своего отца ректора. А. В-ч верил в благородство юношеской души, в искренность и чистоту её стремлений. Вот пример к тому. В 1873 году в южных наших губерниях, вследствие недорода хлеба: был голод. Сочувствуя всею душой людскому несчастно, А. В-ч хо-

—239—

тел привлечь к благотворительности и своих студентов. 5-го декабря, с этою целью, он разослал по студенческим комнатам приглашение «добрым внимательным слушателям слова Христова» такого содержания: «вопли страждущих и гибнущих от голода поселян и нашей братии духовных лиц с их семействами в Самарской губернии давно уже раздаются по России, – и еще не близки надежды на удовлетворение нуждающихся в насущном хлебе плодоприношениями земли, если Господь благословит. – Доброму христианину не нужно много слов, чтобы склонить его к посильной помощи беспомощным. Сердце его слышит и знает, кто в лице нуждающихся его братий взывает: «взалкахся». – Может быть, кто-нибудь или запоздал исполнением сердечного желания оказать эту помощь, или затрудняется и совестится послать малое. – Предлагаю свое посредство. Соберем что можем, и пошлем вместе, не стесняясь никакими мелочными представлениями. Апостол нас успокаивает: «усердие принимается смотря потому, кто что имеет, а не потому, что не имеет». – В заключение да будет мне позволено обратить к просвещенному в духе Христовом юношеству и сие возбуждающее слово Апостола, не постыдившегося принять на себя собирать милостыни на иерусалимских бедных: «как вы изобилуете всем: верою, и словом, и познанием, и всяким усердием, и любовью, так изобилуйте и сею добродетелью» (2Кор.8:8)».²¹⁸⁶ А. В-ч разумеется, очень хорошо знал, что те, к кому он обращался, сами воспитываются на чужие средства, и однако – приглашал их. В этом случае надо быть глубоко уверенным в доброте и отзывчивости человеческого сердца чтобы взывать к нему о помощи. А. В-ч был уверен и редко обманывался в своей вере. Студенты сами открывали пред ним свою душу и не боялись за свою откровенность, чего бы она ни касалась, – взглядов, убеждений, состояния духа, внешних обстоятельств: знали, что от этого кроме добра им ничего не будет. Неудивительно поэтому, если они и так писали иной раз своему отцу ректору: «без предварительных извинений обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой: помочь мне

—240—

Вашим мудрым советом. Просьба моя такого рода: держать ли мне экзамен, или прямо без экзамена остаться на третьем курсе? Я не слушал по своей специальности ни одного предмета. Как же после этого я буду держать экзамен? Придется краснеть пред каждым экзаменующим. И если, снисходя моей болезни, будут ставить мне сносные баллы, не будет ли тогда мой переход на четвертый курс christi causa? Потом, как я могу выбирать предмет для занятия на четвертом курсе, когда я не слушал почти половины предметов? Ваше Высокопреподобие! осчастливьте меня хоть тремя строчками Вашего ответа на мои тревожные вопросы. Я буду Вам очень, очень благодарен».²¹⁸⁷ Или так: «соблаговолите Высокопреподобнейший о. ректор, милостивейший второй отец и единственный благодетель, помочь моему горю, как и чем благоугодно Вам будет. Вино совсем бросил пить, да и смотреть на него что-то уж не хочется, ей, ей! говорю пред Вами, как перед Богом». А. В-ч всем помогал, всё покрывал своею снисходительностью, но только в том случае, когда студент сознавал свою слабость. Людей, которые в минуту откровенности с ректором проговаривались пред ним о каких-либо своих грехах, без искреннего сожаления о них, которые иногда, пожалуй, хвастались ими пред ним или лгали ему, он терпеть не мог; считал их вредными в обществе в каком бы то ни было, держал их всегда у себя на виду и старался исправить их или удалял из Академии, – впрочем, в редких случаях и то со слезами на глазах. У нас в руках тетрадь А. В-ча, собственного его изготовления, с фамилиями студентов на белых листах. Вот что записано в ней против некоторых из них. «Извеков Дм. 1864 г. сент. 18. Первый у меня репорт по дежурству, и первая жалоба на столовую: пирожки малы; суп картофельный не хорош. Суп оказался на пробу вкусным». – «Корольков Дм. 1864 сент. 15. При разговоре по дежурству высказал желание заниматься преимущественно по Русской ц. истории,

—241—

а о занятиях Писанием выразился очень нерассудительно: («мораль»). – Я взял с него слово устроить порядок в чтении Писания с толкованием». – «Крутиков Ник. 1864 г. сент. 21. Было длинное рассуждение о повиновении власти, вопреки либеральным теориям. К-в высказывал желание, чтобы начальник всегда объяснял причину, почему он так или иначе распоряжается, чтобы начальник нравственным характером своим и влиянием заслужил себе повиновение. Я высказал, что это желательно, но не всегда бывает удобно сего достигать: между тем долг повиновения требуется во всяком законном деле». – «Торопов Конст. 1864 сент. 19. Проповедь пустая; поспешно написана. Указывает на «обиды от начальствующих», говорится об учреждении раздела имуществ между всеми по примеру церкви иерусалимской. – Сказывать не дозволено».²¹⁸⁸ Доверчивость студентов, к чему бы она там ни вела, все-таки много упрощала для А. В-ча ректорское дело.

На первых порах, когда он вступил в должность, разумеется, не все то шло так мирно, хорошо. Не привыкли студенты к нему, и он не умел обращаться с ними. Как только ушел его предшественник, они сейчас налегли на нового ректора с заявлениями своих неудовольствий и с различными требованиями от него: хотели воспользоваться его неопытностью и извлечь из неё выгоды себе. Новый ректор горячился, выходил из себя, все дело повел круто: очевидно – тоже не выработал надлежащего такта для себя.²¹⁸⁹ Отсюда первоначально и пошли разные недобрые слухи про него: «будто с новою администрацией порядки в Академии пошли хуже; студенты не довольны разными ненужными стеснениями; будто даже шпионство и доносы нашли для себя благоприятную почву; невинные или, по мнению людей прогресса, даже очень полезные занятия и развлечения студенческого круга преследуются» и т. п.²¹⁹⁰ С течением времени это

—242—

все исправилось, улеглось: благодушествовали и студенты под ректорством А. В-ча, и сам он был спокоен. Те, которым при нём привелось учиться в Академии, говорят, что он за всем следил, что делалось среди них; но следил всегда тихо и незаметно. «Каждый знал, – высказывал откровенно один из студентов в своей надгробной речи по А. В-че, – что все делалось в нас от его имени, всякий ощущал на себе его всепроникающую силу, чувствовали себя в его незримом присутствии и никто не тяготился излишеством дозора».²¹⁹¹ Ученики его соорудили ему памятник над могилой. Если бы они и не сделали этого, – доброе имя его все равно бы вечно жило в Академии: студенты один другому, поколение их поколению, стали бы передавать, что в Академии когда то был добрый ректор – А.В. Горский.

(Окончание следует).

С. Попов

—243—

Письмо XXI.

10 августа 1892 г. Тоокео

На днях мы вернулись из Оосака с собора. На этот раз собор был исключительно деловой и потому более интересный, да и я теперь более понимал, о чём говорят.

Собор начался 3-го августа и заседания его происходили в знакомом уже мне и вам храме в церковном доме в Оосака. Обстановка, конечно, обыкновенная: тот же стол у солеи для епископа и священников. Катехизаторы также расположены были двумя колоннами (на этот раз, впрочем, не на полу, а на стульях). У западной стены на лавках лицом к алтарю сидели представители от некоторых церквей.

На этот раз собор был не так многочислен как в Тоокео: с епископом были только шесть священников. Все они из южной половины Японии. Знакомый уже о. Матвей Кагета, о. Иоанн Оно (из Оосака), о. Никита Мори, приход которого обнимает южную часть большого Японского острова. О. Иаков Такая, седенький, весьма добродушный старичок, всегда спокойный, приветливый, – о. Петр Кавано, еще довольно молодой, оба они с самого Южного острова, Kiyciy.

Там православие только еще начинает распространяться, причем должно сильно бороться с инославием, проник-

—244—

шим туда ранее. Не подумайте, впрочем, чтобы наша миссия когда-нибудь занималась пресловутым «уловлением душ», которым с усердием отличаются и католики, и протестанты. Первая их цель, особенно у католиков, отбить нескольких христиан у чужой миссии, а потом уже приняться и за язычников. Отсюда споры, распри, отсюда ругательное направление их проповеди. У нас этого нет. Приходят к нам из инославия, мы их принимаем, но проповедь нашей миссии всегда направляется на язычников. Если кто-нибудь из этих последних спросит нашего проповедника об инославии, ему советуют пойти к инославному проповеднику и узнать от него, а потом сравнить. «Наше, мол, дело проповедовать Христово учение, а не разбирать чужие дела». Кстати вспомнился один интересный случай относительно этого уловления. Как-то разговорились два катехизатора, наш и католический, о проповеди. Наш начал выговаривать католику, зачем они так враждебно относятся к другим миссиям и проповедникам. «Э, полно, брат, ответил католик, да, ведь, это всё равно, что две гостиницы: одна пред другой к себе зазывают. Нельзя иначе». Удивительный цинизм!

Протестанты, конечно, кричат о свободе совести и пр. Но их проповедь иногда блещет самыми грубыми выходками против других исповеданий. Преосвященный Николай рассказывал мне такой случай. У него, в первый период его деятельности, еще в Хакодате, был хороший знакомый протестантский миссионер, епископ, как их называют, или в сущности, суперинтендант американских методистов. Однажды этот миссионер говорил публичную проповедь, и вот вдалеке показалась высокая фигура преосвященного. «Смотрите, вон он, вон слуга дьявола», указал на него своим слушателям проповедник. И это всё пред глазами язычников, которым нужно еще говорить, кто такой был И. Христос, говорить, что Бог у нас Един и пр. Недаром теперь смеются противники миссии, что японцы Христа еще не узнали, а взаимной ругани христианских проповедников наслушались вдоволь. Оттого некоторые из них теперь при слове: христианство, только машут рукой. Это, мол, тоже,

—245—

что и у нас бонзы, только и знают, что спорят и разделяют между собой. Если же, сверх того, язычник видит, что его хотят заманить каждый к себе разными подачками и пр., тогда он теряет уже всякое уважение и к миссионеру, и к той вере, которую последний проповедует.

Итак, нас было шесть священников (в том числе я), один диакон, посвященный прошлый год на соборе. Он мне известен по недоуменному вопросу, заданному им: пресуществляется ли теплота, вливаемая в св. Чашу после исполнения её?

Катехизаторов было от 35 до 40 человек, и до десяти представителей от церквей. Мы с епископом сели к столу, катехизаторы и выборные, как сказано выше. Рядом со мной сидел добродушный о. Такая, который и объяснял мне, когда что-нибудь в речах было для меня непонятным.

Собрались мы в 8 часов утра. После молитвы, пропетой всеми, преосвященный Николай, облаченный в епитрахиль и омофор (хотя без клобука, но на этот раз в сапогах), сказал приветственную речь, и заседания собора открылись чтением статистических сведений о христианах японской церкви. Каждый священник северной и южной Церкви, безразлично, представляет на собор ежегодно отчет о своем приходе, о количестве обращенных, умерших и пр. Теперь представлены были отчеты за целые 17 месяцев; так как прошлогодний собор был созван в третьем месяце, а этот в осьмом. Всех крещенных за этот период времени по всей Японии оказалось 1737 человек (в том числе и младенцы христианских родителей, хотя, конечно, таких незначительная часть). За вычетом умерших, число принявших крещение в Японии теперь возросло до 20,048 чел. Результат весьма утешительный особенно при теперешних трудных обстоятельствах. Если и вперед дело пойдет с таким же успехом, то к концу столетия, Бог даст, в японской церкви будет до 30 тысяч.

Чтение статистики продолжалось вплоть до 12 часов, – час, когда все японцы от микадо до последнего нищего

—246—

едят свой «гозен». Мы, конечно, последовали общему правилу и до двух часов приостановили заседание.

После перерыва началось чтение обычных прошений о перемещении катехизаторов, об открытии новых церквей и т. п. Все это обсуждается и разрешается на особом собрании священников, собору же только объявляется конечный результат всех рассуждений.

После прошений начались разные предложения устные. Один катехизатор, бывший долгое время преподавателем семинарии по богословским предметам и теперь посланный на проповедь на Киу-сиу, человек очень образованный (знает русский язык), встал и начал говорить и необходимости определить «направление» церковной проповеди. Где нужно сосредоточить главное внимание, на востоке или на западе? Если на западе, то нужно ослабить проповедь на востоке и избыток проповедников прислать сюда. Теперь же непонятно, что составляет главный предмет наших забот, где наш центр.

Другой катехизатор, приятель первому, еще определеннее выразил ту же мысль. Необходимо-де разделить всю Японию на округи под номерами и каждый такой округ поручить священнику. Затем, отметить красными точками на карте наиболее важные пункты и в них поселить катехизаторов. Если христианство утвердится в этих красных точках, оно само собой проникнет и в окрестные села, зависящие от городов.

Эта мысль не новая: более или менее ученые катехизаторы почти все её держатся. Им представляется она весьма логичной и разумной: раз центр – наш, тогда и всё от него зависящее тоже будет наше. Я уж вам писал раньше о тех началах, на которых основана и которыми живет наша проповедь в Японии: православный идет туда, где есть желание его слушать. Если же где не принимают его, он совсем не старается насильно там утвердиться, а идет в другое место (Мф.10:14). И это вполне разумно для всякого истинного христианина: он знает, что действует в обращении язычников не он сам, не его способности, а благодать Божия. Необходимо, следовательно, и идти по её указанию, а не составлять себе план и стараться, во что бы то ни стало, его

—247—

исполнить. Инославные действуют как раз наоборот, руководясь именно логикой: если взято главное место, за ним пойдут и все остальные.

Преосвященный Николай горячо возражал и тому и другому катехизатору. Первому он сказал, что мы не имеем права избирать себе восток, а потому, что не было и нет достаточного количества проповедников. Начали же с востока опять не по расчетам каким-нибудь, а просто потому, что так пришлось, так угодно Богу: русское консульство было на севере, при нём волей-неволей суждено было жить и первому проповеднику (в качестве священника), поэтому христианство и пошло не с запада, а с востока (японцы называют востоком Японии ту часть её, которую мы назвали севером). С востока оно постепенно подвигается к западу. И теперь, может быть, близко время, когда и на западе будет столько же наших сил, как и на востоке. Ввиду этого предположено открыть в Оосака катехизаторскую школу прямо для запада. Почему до сих пор этого не было? Причина, конечно, и в том, что нет средств, а главное в том, что запад по общему признанно далеко не так готов принимать Христово учение, как восток. Всем известно, какими средствами сильно здесь инославие, если только можно сказать, что оно сильно».

«Бросать же восток, чтобы усилиться на западе или выбрать себе несколько красных пунктов, чтобы туда перевести катехизаторов из прочих мест, не только не разумно, но мы на это и права никакого не имеем: это значило бы убить сразу церкви во многих местах. Если бы нам теперь приходилось начинать дело снова, тогда мы могли бы рассуждать о разных главных пунктах. Но, ведь, дело уже идет, ведь, церковь уже есть. Неужели же нам нужно бросить христиан, чтобы пойти искать новых?»

Все эти мысли о планах, о красных точках и пр. идут из простого подражания инославным. И удивительное дело: к этому неразумному подражанию, просто потому, что, мол, у них вон как, склонны более образованные катехизаторы, читавшие разных «Супенса» и слыхавшие о «Хекеру» (как выговариваются на японском

—248—

языке Спенсер и Гегель). Мне после пришлось убедиться, что простой народ, разные деревенские «обаасан» более свободны от этого копирования, а, вместе с тем, и от того злобного нерасположения к иностранцам, которым страдают, как это ни странно, эти усердные копирователи.

Оосакский катехизатор Таде потом поднял вопрос, что нужно теперь иметь ввиду сохранение ли верующих или приобретение новых? Пошли разные предположения. Один советовал больше сохранять, другой приобретать, третий допускал соединение обеих задач: семь частей на сохранение, и три на приобретение. Предлагали даже избрать из христиан особых сохранителей, а катехизаторов направить исключительно на приобретение. Кто-то пожелал назначить этим охранителям и особое жалование, что конечно, было сразу же отвергнуто: это, мол, тоже будет, что у католиков, которые платят за усердие к церкви. Раз задет был вопрос о жаловании, стали говорить и о жаловании катехизаторам. Они получают, действительно, мало, большинство только столько, чтобы кое-как пропитаться. Семейные очень стеснены. Конечно, их взор невольно останавливается на обеспеченной жизни катехизаторов инославных: и католики, и протестанты платят катехизаторам хорошо. Оттого эти последние всегда одеты хорошо, и живут не бедствуя.

Поэтому, и теперь о жаловании заговорили горячо. Источник доходов всякого проповедника, конечно, его паства. Но наша паства еще слишком мала и разбросана, чтобы содержать на свой счет своих пастырей. Из всей Японии, кажется, только церковь в Хакодате содержит своего священника. Некоторые церкви содержат катехизаторов. Еще некоторые платят им половину жалования или нанимают на свой счет молитвенный дом. Всё остальное идет из миссии. Большего едва ли можно и требовать, хоть иной раз слышатся жалобы, что постоянные субсидии от европейцев несколько испортили христиан; они больше ждут, чтобы им устраивали церковь европейцы, сами же скупятся жертвовать. Это, может быть, и правда. Наши русские крестьяне отнюдь не богаче японцев, однако щедро жертвуют на церковь. А что

—249—

японцы тоже способны жертвовать, это доказывают многочисленные примеры, напр., хоть буддистов. Мне после привелось много говорить об этих буддийских пожертвованиях. Теперь в Кеото строится громадное тэра, стоившее что-то около 5 млн. долларов, – все это жертвы частных людей. Окрестные крестьяне часто дают обет наработать известную сумму для тэра. И вот он днем работает для себя, а ночью на тэра. Наработав таким образом, по ночам долларов сто, несет их, завернувши в тряпку, в Кеото. Усердие, следов., есть. Может быть, и в самом деле европейцы испортили японцев. Но, конечно, это правда только до известной степени. Большинство приходов наших слишком еще малы, чтобы средств у них было достаточно.

Глаза, следов., опять устремились на миссию. Хорошо бы было, если бы жалование было оттуда увеличено. На эту тему говорили долго, рассматривали с разных сторон. О. Матвею, наконец, надоело слушать все это. Он встал и, окинув своим сумрачным взглядом ораторов, сказал им, что проповеднику Христова учения стыдно говорить о жаловании. Мы должны работать для Христа, бескорыстно, не ради жалования. Будет такая ревность ради Христа, тогда не будет малым и жалование, да и таких пустых вопросов, добавил он совсем сердито, как тот, что нужно катехизатору: сохранять или приобретать христиан. «Начните каждый в своем месте, как кто понимает, начните с усердием, с ревностью, тогда и видно будет, что нужнее. А сколько дать жалования и кому, предоставим это епископу (дайсимпу); сколько он определит, то и слава Богу».

Преосвященный и на эти рассуждения ответил обстоятельно. «Сохранять или приобретать? Эти две вещи нераздельны. Пусть будет только ревность. Если катехизатор с искренней ревностью возьмется за сохранение христиан, поднимет их веру, любовь, воспитает в них истинно христианское настроение, христианское сердце, не может такая церковная община остаться без влияния на окружающий её языческий мир: не может укрыться город, стоящий на верху горы, свет не может не светить. Если катехизатор изберет себе приобретение но-

—250—

вых чад церкви и ревностно станет трудиться над этим, то разве его истинная ревность о Христе не зажжет сердца христиан его прихода? Ленивый же о приобретении и сам постепенно уснет и своих христиан усыпит. Главное, следов., не спать, бодрствовать, а рассуждать нечего с чего начать, это как каждому Бог приведет. О жаловании же и рассуждать нечего, ничего прибавить нельзя. Преосвященный знает, как тяжело катехизаторам, особенно семейным, но делать нечего, миссия большего жалования давать не может. Кто хочет получить больше, трудись: ревностного пастыря паства не оставит без материальной помощи. А главное, нужно помнить завет апостола: имея пищу и одежду, будем этим довольны. Всем известны порицания по адресу протестантских миссионеров за их обеспеченную жизнь. Подвергаться подобному же и православным совсем не желательно и не пристало. Помните, за кем вы идете, заключает преосвященный. Конечно, каждый из вас мог бы проводить жизнь более достаточную, ставши, напр., чиновником и т. п. Помните, что пошли сюда не ради выгоды, а ради Христа, и чем бескорыстнее будет ваше служение, тем выше ваш подвиг, тем трогательнее служение проповедника и дерзновеннее. Итак, бросим мысль о прибавке жалования: прибавить нельзя и не откуда, рассуждения же об этом только расстраивают дело и к добру не приводят».

Рассуждения продолжались до самого вечера, когда заседание было закрыто.

На следующий день происходило священническое заседание. Собрались в комнате епископа (в бывшей моей квартире): преосвященный Николай, мы, шесть священников, и диакон оосакской церкви.

Главное дело этого собрания – распределение катехизаторов, дело в высшей степени запутанное и трудное. Сколько прошений подается со всей Японии! Нужно каждому катехизатору дать подходящее место, каждому приходу подходящего катехизатора. Один не удобен там, другой здесь, третий был бы удобен, но не желает; и главное, каждый священник с удовольствием уступит плохих катехизаторов, но ни за что не соглашается лишиться хорошего. Нужно все эти интересы уладить, не

—251—

жертвуя общей церковной пользой. Целый день прошел за распределением. О. Петр Кавано был обижен больше всех. Лучшего его катехизатора решили взять учителем в новую катехизаторскую школу в Оосака, а вместо его прислали таких, каких никто не хотел принять. Он запротестовал. Чтобы утешить его перевели одного очень хорошего катехизатора из прихода о. Никиты, тогда этому пришла очередь сердиться. В приходе о. Оно нашлось одно захолустное местечко (Коози), с которым всего больше было возни. Кого туда послать? Молодой неудобен: в такой глуши скоро соскучится, а старого послать тоже нельзя; говор жителей так сильно отличается от обыкновенного, что пожилой человек не скоро привыкнет к нему. «Даже я, говорил о. Оно, после стольких лет службы здесь, не все слова их знаю».

После распределения произвели некоторых катехизаторов в следующую степень. У нас ведь, все они распадаются на три степени; катехизаторы, это уже опытные и долго служившие проповедники. За ними фуку-ден-кёо-ся, помощника катехизаторов. На самом деле они проповедуют и заведуют приходами тоже самостоятельно. Наконец, ден-кёо-сей, катехизаторские ученики. Это только еще начинающие, недавно вышедшие из катехизаторской школы (семинаристы обыкновенно назначаются фуку-ден-кёо-ся). Ден-кёо-сей стоят под некоторым руководством ближайшего катехизатора. Сообразно степени возвышается и жалование: одни получают десять, другие восемь эн (т. е. 15 и 12 рублей). Конечно, для многосемейных и служащих церкви чем-нибудь особенным, напр., переводами и т. п., делается исключение. Некоторые получают и 20 эн, хотя очень немногие. На этот раз шесть человек произведены были в катехизаторы и трое в помощники.

После всего этого рассуждали о катехизаторской школе в Оосака. Ученики уже имелись в виду: человек десять просили принять их в школу. И тут нельзя без выбора: многие из язычников, прослышав про школу, стремятся попасть в неё, надеясь на хорошее жалование по окончании курса, некоторые же просто желая пробыть

—252—

года два на готовом содержании притом в таком городе, как Тоокео и Оосака. Конечно, такие ученики совсем нежелательны. Отсюда правило: кто хочет, поступить в школу, тот должен приехать и содержаться во время экзаменов на свой счет. На такие условия согласится только тот, кто серьезно хочет поступить в школу. Потом, требуется рекомендация священника и христиан. Из упомянутых десяти человек шесть, наверное, будет принято. Курс в школе будет двухгодичный. Один год в Оосака и другой в Тоокео. Последнее потому, что в Тоокео есть готовые учителя. Преподавателем в Оосака в прежние годы был о. Оно, который и заявил себя опытным преподавателем, воспитав для церкви несколько хороших катехизаторов. Но обширный приход не позволял ему заниматься в школе. Теперь на помощь о. Оно назначен Морита, бывший учитель семинарии. Он, между прочим, обращен в христианство самим преосвященным Николаем, в самом начале его деятельности в Тоокео, едва ли не в числе тех двенадцати, которые были первым начатком крещенных в Тоокео. – Ученики вновь открытой школы предназначаются исключительно для западной или южной половины Японии.

На следующий день, 5-го Августа, собрался в последний раз весь собор. Началось чтение составленного священниками списка катехизаторов, после чего вставанием все выразили свое согласие. Затем встал преосвященный Николай и в длинной речи сделал несколько распоряжений относительно церковной жизни, о необходимости которых он убедился при своем посещении церквей.

«Весьма многие из наших катехизаторов имеют в своем ведении по нескольку селений или городов. Катехизатор живет в одном из них постоянно, остальные же посещает от времени до времени. Если где есть оглашаемые, он остается там на неделю или дней на десять, проповедует, и потом переходит в другое место, чтобы и там пробыть столько же. Конечно, такой порядок вызван исключительно недостатком в катехизаторах, и на практике крайне неудобен: прослушав учение в продолжение недели, оглашаемые должны потом ждать дней двадцать, а то и целый месяц, пока вернется

—253—

катехизатор и продолжит оглашение. За это время они успеют многое перезабыть, впечатление от сказанного прежде сгладится, да и ревность к слушанию естественно ослабеет. Если хозяйка чуть-чуть разогревши пищу, задует огонь, потом немного спустя снова зажжет огонь на минуту и снова потушит, можно ли от неё ожидать, что она сготовит пищу? (Сравнения в японских проповедях всегда многочисленны). Оттого и замечается, что слушающих везде много, а принимают крещение очень немногие, большинство отстают на полдороге.

Ввиду этого принять на будущее время, как закон: катехизатор должен жить там, где у него есть слушатели. Пусть проживет он там не выезжая месяц или полтора. Если будет говорить проповеди ежедневно, то за это время он вполне успеет приготовить к крещению. Если же и не приготовит, то во всяком случае успеет положить довольно прочное основание, так что для оглашаемых не будет уже опасно прождать без проповеди месяц и даже более, они не перезабудут и не ослабеют в ревности. – Если слушатели сразу в двух местах, определить свое место по совету со священником или по большинству слушателей и с выбранными заняться непрерывно, остальных же просить подождать: для них от этого вреда не будет. – Часто случается, что, когда катехизатор со своими слушателями пройдет уже половину курса оглашения, приходит новый слушатель. Катехизатор, из экономии времени, приглашает его слушать вместе с другими. Такой порядок отменить раз навсегда: нельзя начинать курса оглашения с средины. Можно быть уверенным, что такой слушатель скоро отстанет: многое в словах катехизатора покажется ему странным, непонятным и, потому, не интересным. Да и расспросы его будут только отвлекать от дела и мешать другим. С новым начинать оглашение отдельно, если же нельзя, – попросить подождать до следующей партии. – Как же катехизаторам сохранять своих верующих, если все время уйдет на приобретение новых? Для этого будет вполне достаточно, если катехизатор обойдет свой округ один раз в двадцать дней или в месяц».

—254—

«В некоторых церквах, особенно на севере, существует весьма полезное для церкви учреждение, это – постоянный «симбокуквай» (братское собрание). В некоторых церквах – один, общий для мужчин и женщин, в некоторых – два, для мужчин и женщин особо. Раз или два в месяц члены симбокуквая (по большей части, все христиане данного селения) собираются или в церковном доме или у кого-нибудь, – говорят речи на духовные темы, решают разные дела, касающиеся церкви, проповеди и пр. В иных местах каждый член обязан известным взносом на церковь. На эти деньги иногда нанимается церковный дом, иногда выплачивается жалование катехизатору, производятся все расходы по проповеди (наем помещения для публичной проповеди, дорожные расходы священника и пр.). Не говоря об этой материальной стороне, все такие симбокукваи составляют незаменимое средство в руках ревностного катехизатора, средство тем более важное, что его не приходится придумывать или перенимать со стороны, оно создано и выработано самой жизнью, без всяких принуждений и указаний. Необходимо обратить на него все наше внимание. Многие катехизаторы (и главным образом, прибавлю от себя, цивилизованные), копируя протестантов заводят у себя сеннен-квай (собрания молодежи). Собрания эти имеют цель образовательную, – у христиан, конечно, в христианском духе. Но дело в том, что в сеннен-квай могут поступить и православные, и католики, и протестанты, и буддисты, и кто угодно, каждый, конечно, сохраняя свою веру. И в результате от христианства остается одна только тень, и какая-то бесцветная водица, в виде общего учения о добре и зле. Не даром от протестантских катехизаторов иной раз приходится слышать, что они в Божество И. Христа не веруют. В православном обществе и для православной церкви такие сеннен-кваи особенной пользы не приносят. Будем развивать и поддерживать то, что у нас есть, что выработано нами, тем более, что наши симбокукваи (в них много общего с нашими южнорусскими братствами, только конечно, в малом размере) находят себе оправдания и в священном Писании. У Христа, кроме 12-ти, были еще 70 апостолов. Конечно,

—255—

последние соответствуют больше нашим катехизаторам, но здесь уроки для всех вообще верующих. Эти семьдесят были рядовыми верующими, занимались своими делами, но на призыв Христа собрались и пошли на проповедь, а после снова возвратились к своим делам. Точно также и теперь простые верующие, собираясь на симбокуквай или содействуя нравственно или материально симбокукваю, собираются на служение Христу и содействуют этому служению, потому что цель собрания возгревать веру, поддерживать братьев, взаимно проповедовать слово Божие, одним словом, утверждать и распространять царство Божие. – Для женского симбокуквая образец в евангельских женах (мироносицах), составлявших тоже кружок (квай) лиц, посвятивших себя на служение Христу. Многие жены потом подвизались вместе с апостолами на проповеди. Наш женский симбокуквай и есть своеобразное применение этого женского служения делу Христову: содействие проповеди и участие в ней. Итак, с этих пор обязательно в каждой церкви, где только есть достаточное число членов, пусть существует симбокуквай, общий ли для всех, или для мужчин и женщин отдельно. Лучше, если будут два отдельных симбокуквая: и более лиц могут принимать участие в проповеди и в речах, и для женщин проповедовать пред женщинами и удобнее и приличнее. Будут ли при этом какие-нибудь денежные взносы, это дело добровольного решения каждой церкви, мы теперь говорим только о стороне духовной, о проповеди.

Как совершать эти симбокукваи? Прежде всего необходимо, чтобы говорили речи сами верующие, а не катехизаторы. В последнем случае верующим постоянно приходилось бы только слушать, а от этого существенной пользы быть не может. Когда верующий сам говорит речь, ему к ней нужно приготовиться. А во время приготовления сколько ему придется выучить нового, сколько передумать, перечувствовать, как, следовательно, глубоко и подробно может он изучить взятый им предмет веры! Да и слышать своего друга, говорящего им самим сочиненную и прочувствованную речь, гораздо назидательнее и вразумительнее проповеди катехизатора, слушать кото-

—256—

рого все более или менее привыкли. – Пусть в каждое собрание говорят по нескольку человек двое, трое. Дело катехизаторов при этом наблюдать за выбором тем и помогать при составлении проповеди, поправлять, что нужно и т. п. Темы всего лучше брать из священной Истории. Вторая тема пусть будет из житий святых, неистощимых по богатству материала и всегда поучительных; третья – толкование Св. Писания. Собираться можно хоть по разу в месяц, всего лучше в воскресенье, как наиболее свободный день. (В Японии, со введением нового календаря, введен был и европейский обычай воскресного отдыха. В этот день свободны и школьники, и чиновники, да многие и из частных лиц. Потому в японских православных церквах простой воскресный день, празднуется более, чем двунадесятый праздник, если он случится на неделе, – исключая Рождества Христова и дня Св. Апостолов Петра и Павла. Вспоминается древняя практика христианской Церкви: освящать церковными воспоминаниями дни, и раньше бывшие праздничными для народа. Конечно, со временем и японцы привыкнут к церковному году, когда христианство проживет в Японии подольше и самых христиан будет больше).

Замечено, что в некоторых церквах нет воскресных школ для христианских детей. Это необходимо исправить немедленно. Обучаясь в правительственных школах, дети никогда ничего о Христе и Боге не слышат, – необходимо учить их особо. Пусть катехизаторы оставят все посторонние науки, арифметику, историю и пр., что обыкновенно преподается и в воскресных школах у протестантов, и займутся только Законом Божиим. Для других наук есть шесть дней в неделе, день же седьмой суббота, Господу Богу твоему. Можно, конечно, собирать детей и в другие дни, воскресный день указывается только, как наиболее удобный (не учатся в светских школах) и приличный.

В заключение своей речи, владыка упомянул и одно не очень утешительное явление церковной жизни. В некоторых церквах он заметил довольно ослабевших (рейтан, по-японски). Это такие люди, которые приняли крещение и занесены в церковные метрики, но к делу

—257—

веры относятся очень нерадиво: в церковь не ходят. в приходских собраниях и взносах не участвуют, к исповеди и св. Причастию не приступают. Нельзя назвать их отступниками, потому что веры своей они не отрекаются (таких весьма и весьма мало), молиться Богу не перестают, и даже икон не снимают с самых видных мест в своем доме. Правда и то, что весьма многие числятся в этом разряде просто потому, что находятся неизвестно где. Примет человек крещение, а потом переселится куда-нибудь или же уйдет на работы, где нет поблизости ни священника, ни катехизатора. Он желал бы и в церковь сходить, и исповедаться, и причаститься, но за дальностью расстояния не может. Некоторые из таких со временем могут и охладеть к вере, не переставая быть христианами. Для врачевания этого зла в церкви давно постановлено, чтобы всякий уходящий на сторону брал от своего священника свидетельство о своем крещении и о том, что он может приступать к таинству причащения. Со своей стороны священник должен уведомить приходского священника той местности, куда направляются эти христиане, чтобы тот знал о них и навещал во время своих объездов по приходу. Тогда не будут многие числиться в рейтан по недоразумению, и многие не утратят своей ревности по вере.

Но это только одна сторона дела. Несомненно есть ослабевшие и из тех, которые никуда не уходили, живут там же, где и церковь есть, и катехизатор. Причин этому, конечно, можно найти много, но не без вины тут и катехизаторы со священниками. Может быть, катехизаторы недостаточно ревностные допускают к крещению не вполне приготовленных, главное не испытав хорошенько, насколько глубоко и искренно эти последние уверовали. – Пред крещением приступающие к нему испытываются также священником приходским. Многие, действительно, после такого испытания и отстраняются на время от крещения, как недостаточно подготовленные. Пусть и все священники с такою же строгостью исполняют эту обязанность, помня, какой ответ они должны дать пред Богом за каждого крещаемого. – Но, ни катехизатор, ни тем более священник не могут знать хоро-

—258—

шенько, кого они готовят. Необходимо также знать и, какова была жизнь каждого крещаемого раньше. Конечно, никто не имеет права отказывать в крещении человеку, раньше жившему безнравственно. Христос и пришел спасти именно таких грешников. Чем глубже и чем более застарела рана, тем славнее исцеление, тем явственнее благодать. Но крещение омывает только искренно к нему приступающих, только тех, кто хочет бросить свою скверну и отселе жить в чистоте. У нас не то, что у католиков: механически или магически никто не возрождается, нужно желание и воля. Необходимо, следовательно, со всею осторожностью испытать, насколько искренно желает новой жизни тот или другой человек, и только после такого испытания и исследования и крестить. Кто же мог бы помочь священнику в таких исследованиях? Никто иной, как восприемники (дай-фу). Они по большей части постоянные жители данного города, они знавали крещаемого и раньше в его обыденной житейской обстановке. Часто и к катехизатору он обратился, благодаря их посредничеству. Восприемники следовательно, имеют полную возможность узнать крещаемого вполне. Да они и обязаны его знать, так как при крещении дают церкви ручательство за нового её члена, ручательство в его вере, его искренности. Восприемники говорят ложь и страшно грешат, если они дают ручательство, а сами хорошенько не знают, за кого они ручаются. Священники и катехизаторы обязаны разъяснить это христианам, чтобы все понимали, какую важную ответственность принимают на себя восприемники. Итак, катехизаторы должны хорошо приготовить ко крещению, священники строго испытать, а христиане-восприемники хорошо знать, за кого они ручаются пред церковью и Богом».

Более получаса продолжалась речь епископа. После неё один катехизатор представил три примера, какие люди и как попадают в разряд ослабевших. В Маебаси (город недалеко от Тоокео, известный своим шелководством) были хорошо приготовлены к крещению и крестились две женщины. Вскоре после крещения им пришлось возвратиться с мужьями в свое село, ни там, ни по близости православных не было. Желание исповедаться и

—259—

приобщиться они всегда имели, но для этого нужно было идти или в Маебаси или еще куда-нибудь в другое место, идти далеко и на несколько дней, а муж язычник от дела отлучиться, конечно, не позволяет. Вот эти женщины и попали в рейтан. Один христианин ушел на заработки (кажется, в рудники) в такую глушь, что туда никогда не заглядывал ни один проповедник. Конечно, ему не пришлось бывать ни у исповеди, ни у св. Причастия. Он пропал из глаз у православных и зачислен в рейтан. Но вот до этого работника доносится слух, что в одном из ближайших сел остановился проездом православный проповедник или священник, и он, бросив работу, запыхавшись бежит несколько верст, чтобы хоть словом перекинуться со своим духовным пастырем. Можно ли такого считать потерявшим веру? Но без помощи нельзя его оставить: жизнь возьмет свое и может заглушить в нём веру. Третий случай был опять в Маебаси. Прошла крещение одна девушка, из фанатической языческой семьи (особенно нетерпима была старуха-мать так, как вообще женщины, пожилые тем более, отличаются большим фанатизмом в Японии, чем мужчины). Волей-неволей ей пришлось таить свое христианство и, не смотря на желание, сторониться от христиан и Церкви. К несчастью эта девушка смертельно заболела и умерла не напутствованная: боязнь гнева матери удерживала её до последнего момента объявить свою веру. На смертном одре, уже при последнем издыхании, она потихоньку от матери просила сестру, чтобы её похоронили в белой сорочке, надетой ею при крещении. Сестра после её смерти сообщила эту просьбу матери, и та так была тронута этим, что сама пришла в церковный дом и просила христиан помолиться за покойницу. Как судить эту бедную девушку? Конечно, у нее не было решимости пострадать за Христа, мученицей быть она не могла, но… не виноваты ли в этом и мы – христиане и катехизаторы: нужно бы её разыскать и поддержать. По мнению оратора, необходимо отрядить особого священника для помощи этим потерявшимся: пусть он будет освобожден от управления тем или другим приходом и пусть постоянно путе-

—260—

шествует по Японии, отыскивая христиан бесприходных, назидает их, причащает и пр.

Преосв. Николай опять встал и сказал, что особого священника назначать неуместно, да и бесполезно: как он будет отыскивать этих пропавших? как он узнает, прибывший напр., в Кеото, что здесь есть такие христиане? Придется опять-таки обратиться к местным христианам или к приходскому священнику. Хранить своих пасомых – это долг общий всех катехизаторов и особенно священников, все они должны каждого в отдельности верующего иметь у себя на глазах, должны узнавать, куда кто уходит надолго. Если недалеко, стараться их посещать и поддерживать: если в другой приход, – уведомить о том приходского священника, передать их ему на попечение. Когда нет никакой возможности поддерживать сообщения, тогда делать нечего, но, если есть хоть малейшая возможность, священник даст великий ответ перед Богом, если он этой возможностью не воспользуется. Мы должны отвечать Богу за каждую порученную нам душу, как бы плоха и ничтожна она ни была. Каждый пастырь предстанет пред Богом со своею паствою, чтобы сказать: «Се аз и дети, яже ми дал есть Бог».

Исчерпавши эти и текущие вопросы, собор приступил к чтению катехизаторских правил, инструкций катехизаторам Японской Церкви. Это чтение происходит на каждом соборе с целью разных поправок и дополнений, которые вызывает церковная практика. Весьма много и охотно говорят при этом о самой словесной редакции этих правил, о том, какую «монзи» (китайский знак) употребить в том или другом месте. Удивительное богатство знаков в китайском языке! Для всякого-то самого малейшего оттенка в понятии китаец спешит придумать особый знак. Чрез соединение же придуманных знаков в пары достигается просто микроскопическая точность в выражении. И какое обширное это поле для ученой изобретательности, для остроумия, пожалуй, тщеславия всех мало-мальски образованных по-китайски японцев! Все воодушевляются, всякий предлагает свою редакцию, спорит, доказывает. И конца нет этим пререканиям из-за монзи.

—261—

На этот раз при чтении правил затронут был вопрос и о соборе. Один катехизатор предложил созывать собор сразу для всей церкви в Тоокео, а не как теперь, для каждой половины особо, и, чтобы избежать расходов, – созывать в два года раз. Неудобство настоящего порядка состоит в том, что катехизаторы северной и южной половины совсем не видятся друг с другом.

Предложение это поправилось всем, был за него и преосв. Николай. Но о. Оно выступил на защиту прежнего порядка. «Долго ли просуществует собор в японской церкви, неизвестно, много-много сто лет. А между тем собор в Оосака, которому грозит закрытие, приносит несомненную пользу для христианства в этом краю. Разумно ли бросать эту пользу, притом для учреждения только временного? В Тоокео православие заметно и без собора, здесь же съезд православных проповедников возбуждает к православию всеобщее внимание». – Решили собор оставить по-прежнему.

В заключение объявлено было собору о открытии в Оосака катехизаторской школы. Всех просили содействовать ей приисканием подходящих учеников, пожертвований и пр. Затем прочитали молитву и преосв. Николай обратился к собору со своим последним словом назидания. «Бог помогал нам до сих пор, поможет и потом. Мы, ведь, только ничтожное орудие в руках Божиих, обращает же и возрождает людей сам Бог. Не должно смущаться, должно идти прямо и смело на дело Божие с надеждою победить. Одно нужно для этого: любовь к своим братьям. Грешно и стыдно вам японцам сидеть сложа руки, когда около вас сорок миллионов ваших единоплеменников бродят во тьме, отыскивая Творца и по своему Ему угождая. Не спасет вас и вера ваша, если у вас не будет любви, потому что без любви даже мучения и чудеса ничто (1Кор.13 гл.). Говорят, что нельзя не соскучиться, постоянно делая одно и тоже дело, сотни раз повторяя разным слушателям одно и тоже учение. Говорить так – грех. Еда всегда одна и таже однако мы не скучаем есть каждый день. Врач, торговец разве не одно и то же делают постоянно? По-

—262—

чему же только на проповедников однообразие должно наводить скуку и уныние? Нужно войти в положение слушателя, нужно помнить, что проповедь, может быть, стара для нас, но для слушателя совсем не стара, что это для него насущный хлеб, что без этого он погибнет. Нужно полюбить слушателя, почувствовать его крайнюю нужду, тогда ничего не будет скучного в этих постоянных повторениях одного и того же. Нужно терпение в этом и молитва к Богу о помощи и поддержке».

Преподав потом общее благословение, преосвященный закрыл собор. Вечером была всенощная, а на другой день я поехал в Тоокео. Преосвященный же остался еще на несколько дней прощаться с катехизаторами. Каждого он знает, знает и слабые стороны их. На прощание каждому нужно сказать что-нибудь, пожурить, ободрить, утешить. Всех их настоятельно просил он писать ему непременно каждый месяц обо всем, что случается в их церквах.

Я, может быть, уже слишком подробно распространился о соборе, но, думается, на соборе всего легче познакомиться с нашей церковью, тут она выступает почти вся вдруг с её нуждами, волнующими вопросами, с её хорошими и дурными сторонами. Дела, как видите, еще целое море, небольшое православное стадо почти пропадает в сорокамиллионной массе язычества. Но оно борется и понемногу побеждает. Борцы, конечно, тоже – люди, подвержены и слабостям человеческим, могут и унывать и увлекаться тщеславием, иной, может быть, поддастся подчас и корыстолюбивым расчетам. Все – люди, все – человеки. Но эти убогие борцы, со слабостями, со своим сравнительно ничтожным образованием, лишенные всякого более или менее почетного положения в обществе, проповедующие веру, которую все называют русской верой (а из России, по европейскому и японскому убеждению, может ли что добро быти?) эти борцы, которых встречает в языческом обществе презрение и клевета в измене отечеству, тем не менее, стоят против всесильного мира и медленно, но верно подвигаются вперед за своим вождем. Уступают им и бонзы, сильные своей диалектикой и кичащиеся философией, уступают им и ино-

—263—

славные, пришедшие сюда во всеоружии европейской культуры, которая так заманчива для японцев. Пусть инославных и больше числом, но прочностью отличается только дело православной миссии, как признают это и сами инославные в своих отчетах. Невольно вспомнишь слово Спасителя: не бойся малое, по истине малое и убогое стадо, ибо вам завещаю Я царство. Конечно, это здешнее, японское царство только нудится и только с усилием достигается и не вдруг. Сразу Япония христианской не будет, может быть, даже прямо переймет у европейских государств их религиозное безразличие или, лучше сказать, безрелигиозность, но церковь православная в народе существовать все-таки будет и именно не в качестве иностранного гостя, как католичество и протестантство (не даром японские протестанты теперь кричат, что европейская форма христианства не подходит к японскому характеру и складу, нужно для японцев выдумать японское христианство), православие будет родным для японцев, их национальным достоянием, как сделалось оно для нас русских, для болгар, арабов, как оно есть для греков, от которых мы приняли его. Никто из нас теперь не скажет, что он верует в греческую веру, она наша родная, народная. Так будет потом и в Японии.

Письмо XXII.

15 Ноября 1892 г. Кеото

После собора преосвященный Николай решил послать меня на постоянное жительство в Кеото, отчасти для того, чтобы поближе познакомиться с настоящей Японией, а отчасти и для некоторой помощи делу миссии в этом крае. Итак, в конце августа или по-японски в начале девятого месяца я и приехал сюда, в древнюю столицу Микадо и центр национальной и религиозной жизни Японии, в своем роде японскую Москву.

По первоначальному плану я должен был поселиться отдельно от катехизатора и церкви, чтобы наше присутствие было больше заметно. Поэтому, сразу по своем приезде, кое-как устроившись в квартире катехизатора, я

—264—

пустился отыскивать себе квартиру. Искали и христиане, искали и мы с катехизатором, но все наши поиски оказались тщетными. Или дома предлагались уж слишком плохие или наши новые сограждане совсем не желали иметь нас своими соседями. Иногда и хозяева не прочь бы пустить нас на квартиру, но околоток не хочет, а здесь патриархальная власть околотка весьма развита. Да и как может истый приверженец какого-нибудь тэра пустить к себе на квартиру Ясо-кёо? Пришлось волей-неволей от отдельной квартиры отказаться и устраивать себе жилище в церковном доме, тем более что второй этаж стоял совершенно пустой. Позвали дайку (плотника). Тот составил смету и потом чуть не месяц надоедал нам своим стуком. Удивительно медленно здесь работают. Наш плотник всё это сделал бы в три-четыре дня. Но за то, не было бы такого изящества, такой тщательности в отделке. На это японцы мастера.

На верху сделали комнатку для меня (окна со стеклами), а другую большую комнату обратили в молельную. Устроили и престол и жертвенник. Из Тоокёо прислали нам большую икону Христа Спасителя в хорошей раме. Стены оклеены белыми обоями, пол блестит новыми татами, – большое окно сбоку дает много свету; – чисто, светло и весело в нашей молельной. В ней могут поместиться человек до тридцати пяти. Теперь, пожалуй, в ней слишком просторно. Есть у нас и антиминс, так что можем служить и литургию.

Служба бывает, конечно, только по праздникам и главным образом, по воскресным дням. Вечером накануне, по возможности попозже, служим сокращенную всенощную. Поем всё, что можем пропеть при наших скудных певческих средствах. Христиане здесь все народ занятой, ремесленники, своим временем не могут располагать произвольно. Хорошо и то, если хоть немного и в праздник поучатся пению. Поэтому, и всенощная назначается попозже, часов в семь и даже в восемь. Утром служим обедницу или обедню. И та и другая служба сопровождается непременно проповедью. Вечером обычно говорю я, утром катехизатор, иногда, если тема попадется очень интересная говорим и оба один за дру-

—265—

гим. Христиане во время проповеди садятся на пол, я на табуретку. Облачение снимается, и беседа идет совсем по-домашнему, хотя, конечно, слушатели не допускают никакой вольности: все помнят, что присутствуют за Богослужением и слушают слово Божие. Кончится служба и проповедь, тогда тут же в молитвенном месте поднимаются разговоры и шутки, молитва кончена, можно и поговорить. Бывают иной раз, конечно, и ошибки в этом отношении. Однажды отслужили мы литургию (проповедь на ней бывает во время причастного. Во время причащения священника у нас опускается и завеса). Я стал потреблять св. Дары, вдруг чувствую что-то вроде табачного дыму, а сзади доносится характерный стук трубочки о хибаци. Оборачиваюсь, смотрю: мои богомольцы расселись в кружок около жаровни, в которой мы держим угли для кадила, и преспокойно покуривают, мирно беседуя о чем-то. Смущению их не было границ, когда я сказал, что курить в храме, где только что совершена литургия, крайне неблагоговейно. Что же делать? Не всё вдруг: они, ведь, раньше никогда не бывали в настоящем храме.

После всенощной почти все христиане собираются внизу у катехизатора и читают Св. Писание, при чем катехизатор им объясняет. Если холодно, собираются и ко мне. Из Оосака привезли сюда самовар. После всенощной его водружаем его на стол, а мои гости рассаживаются кто где может: кто на стул, кто на кровать, а большинство прямо по полу. Тесно очень, нельзя ни ступить, ни двинуться, бывает потом невыносимо душно, но этим никто не смущается: от духоты можно дверь растворить, а беседа идет самая дружная.

Иногда после службы у нас бывает приходской совет, на котором решаем разные вопросы. Напр., первый вопрос поднятый при мне, был симбокуквай. Покуда решили иметь один общий симбокуквай для мужчин и женщин, и собираться не в воскресный день, а 15 числа каждого месяца, потому что здесь, в Кеото, первое и 15 числа празднуются всеми и купцами и ремесленниками. Накануне получают все жалование, производят расчеты и пр., а потом день гуляют. Воскресный же день

—266—

хотя христианами более или менее и соблюдается, но все-таки не все свободны от своих работ. Местом собрания назначили не церковный дом, а по очереди дома всех христиан, конечно, если последние являются хозяевами. Предпочли в этом случае дома христиан опять для содействия проповеди: к собраниям христиан в церковном доме соседи скоро привыкают и потом совсем не интересуются ими, между тем собрание в частном доме раз в несколько месяцев, собрание вообще необычное не может пройти незамеченным. Бог даст, оно привлечет некоторых и послушать, что будет говориться на этом собрании или поведет к расспросам о цели его, о вере и пр.

Теперь заведена и очередь симбокукваев, и до сих пор было два таких. Первый был в квартире семейства Уэтани. Это бедные люди, кустари (делают шелковые ткани). Отец больной, безногий, но хороший христианин, за него работает жена и старший сын, юноша 18 лет. Есть еще двое маленьких сыновей. Все они христиане, принявшие крещение в одной из ближайших к Кёото церквей и теперь переселившиеся сюда. Живут они в наемной лачужке, тут же на дворе еще два или три таких угла, населенных такими же бедняками. Дома японские совсем открыты, все видно и слышно, так что собрание наше в сущности происходило на дворе среди язычников, толпившихся около лачужки Уэтани.

Собралось нас на этот раз немного, всего человек восемь или десять. Пропели мы Царю небесный, потом сели в кружок на пол в темной комнатке, единственной в лачужке. Отодвиньте ширму и вы на дворе. После молитвы я сказал несколько слов пред началом дела (о горчичном семени, которое потом вырастет в большое дерево). Далее говорил Филипп Мураками, старший сын другой нашей большой христианской семьи, говорил он на текст Мф.7:13, о тесном и пространном пути. За ним Лука Накакоодзи, рабочий с фабрики, не без огня говорил о христианской любви и о необходимости всем нам быть солдатами, во всеоружии, со всею готовностью стоять на страже истины Христовой и идти на помощь окружающему нас языческому миру. Далее катехизатор и

—267—

опять я. Во время беседы пришла Анна Симано, торговка пряниками, которой назначено было рассказать житие святого. Но при всем своем усердии, наша Анна не могла преодолеть своего смущения, и теперь пришла повинной. Очевидно, придется завести для женщин особый симбокуквай, иначе, им придется только слушать. За речами следовало и угощение. Каждый из присутствующих вынул по маленькой монетке (пять рин или полсена), и один из сыновей хозяина отправился покупать о-каси, т. е. японских конфет или печенья. Чего только тут нет: и сладкие бобы, и тесто из картофеля и гороха с сахаром и солью, одним словом самые тонкие яства. На этот раз хозяева согрешили против общего уговора: приготовили и от себя угощения, что на симбокуквае не полагается. За «о-ча» и «о-каси» время пролетало незаметно, и мы только поздно вечером под сильным дождем возвратились домой. На следующем симбокуквае мне пришло на мысль прочитать своим слушателям несколько биографических сведений о Филарете митрополите Московском (из Душеполезного Чтения). Там упоминались нисколько случаев исцеления больных и пр. Нужно было видеть с каким непрерывным вниманием слушали мои христиане. Вообще повествования о чудесах и об обнаружениях благодати в новое время вызывают несравнимый интерес в христианах. В этом они видят новый залог истинности той веры, которую они приняли от русских. Вот почему имя о. Иоанна Кронштадтского весьма популярно в японской церкви.

Что выйдет из наших симбокукваев, конечно, нельзя еще сказать, но пусть они и не послужат распространению христианства в Кеото, они полезны и для нас самих. Наши кеотские христиане сошлись с разных сторон и концов Японии, и выговор не тот, и положение в обществе не одно и то же. Что может, напр., иметь общего какой-нибудь путейский чиновником с помощником на фабрике или с какой-нибудь торговкой пряниками? На симбокуквае же, они сидят рядом, лучше друг друга узнают и привыкают друг к другу. Симбокуквай, действительно, братское собрание, и ведет к укреплению и развитию братской любви между христианами.

—268—

Нужно, впрочем, вас познакомить с нашим приходом. У нас в приходе шесть христианских домов и все они, как нарочно, расположены почти кругом по окраинам города. Начнем с севера. Там в северо-восточном углу находится дом Таката, путейского чиновника. Жена и двое детей. Дом этот или, в сущности, сам Таката, до сих пор числился как бы в рейтане; в церковь не ходил, в общих приношениях на церковь не участвовал, да и жену не пускал. Трудно понять причину этого, потому что в его приемной комнате на главном месте висит икона и лежат церковные книги. Кажется, отдалился он из-за неудовольствия с катехизатором. Таката не нравилось, что катехизатор заводит в церкви шумиху, стараясь обратить внимание язычников, причем средствами протестантскими; устроил в церковном доме светскую школу, с несчастным английским языком, завел сеннен-квай, собрание молодых людей без различия вероисповеданий, что все кончилось, как и следовало ожидать, полным фиаско. Теперь таких затей больше нет (впрочем, теперь и катехизатор с прошлого года другой, того взяли в Тоокео). Теперь, слава Богу, и Таката исправился, ходит в церковь, водит с собой и детей, вносит свои ежемесячные пожертвования, вообще, стал хорошим христианином.

Далеко в северо-западном углу, в тесной хатке на общем дворе живут Лука и София (по японскому выговору, Сохия) Накакоодзи. У них и бедно, и скудно, и черно, в комнате едва можно протянуться, но на стене несколько икон, перед ними свечка, пониже портрет преосвященного Николая. Спускаясь к югу (площадь, на которой стоит Кеото, совершенно ровная, но из уважения к императорскому дворцу, находящемуся в северной части города, все мы делаем вид, что на север восходим, а на юг спускаемся), встретим квартиру Уэтани, где происходил, последний симбокуквай.

Еще ниже живут Окумура, муж и жена, последняя еще не крещена, но скоро приступит к оглашению. Когда уехал прежний катехизатор, поневоле пришлось ждать его преемника, так как она с непривычки к речи иностранца, конечно, не могла бы с успехом слушать огла-

—269—

шение от меня. Беда нашей речи, что не скоро приобретается навык отличать книжную речь от простой, для иностранца все слова одинаково просты или мудрены. А здесь различие книжного языка несравненно значительнее, чем даже у нас. Изучивши разные термины из догматики, над которыми долго ломали голову несколько переводчиков приискивая наиболее точное выражение, мы и начинаем оглушать ими неграмотных слушателей. Нужен большой навык, чтобы избежать этого весьма нежелательного явления. Кроме того, в иных местах такой своеобразный язык, что совсем общую литературную речь не понимают. Преосвященный Николай мне рассказывал из своей практики такой случай. Во время объезда по епархии, он прибыл в одно село в приходе о. Никиты (южная часть главного японского острова, Хондо или Ниппон). Собрались к нему вечером христианки, преосв. обратился к ним с проповедью. «Смотрю мои слушательницы, сидевшие кругом меня, утвердительно покачивают головами, смотрят в глаза, одним словом всеми способами показывают, что вполне разделяют мои слова. Я воодушевляюсь еще более, говорю долго. Ну, что! поняли? спрашиваю их по окончании. Ничего не поняли, отвечают. Меня повергло это в крайнее недоумение, а сидящий подле о. Никита, только посмеивался, и потом объяснил, что женщины в этом месте говорят совсем особым языком, даже такие слова, как отец или мать, особые. Мужчины, впрочем, понимают везде общую японскую речь. Поэтому и мне покуда приходится отказываться от оглашения этой женщины, чтобы не потерять времени понапрасну и чтобы своим красноречием не отбить у ней охоты слушать христианское учение. Бог даст огласит её катехизатор, и после нового года, может быть, примет она и крещение.

Еще ниже к югу, на конце главной здешней улицы (Санео-доори), которая разделяет Кеото поперек на две почти равные половины, стоит лавочка нашей Анны Симано. Муж у неё язычник, кеотосец, но довольно благодушный и предоставляет своей жене веровать, как она хочет. Тут же за лавочкой у них небольшая комнатка и здесь на самом видном месте висит икона. У Анны

—270—

есть старуха мать, принявшая крещение уже в Кеото, и брат, тоже христианин, теперь он курума, т. е. извозчик. Живут они отдельно от Анны, с другими родственниками – язычниками, в их дом, поэтому, нам нет доступа. Анна одна из самых лучших наших христианок. При всей своей бедности, она вносит на церковь почти больше всех других, (у нас ведь, каждый член прихода вносит известную сумму ежемесячно. На общем собрании, обыкновенно пред пасхой или на Рождестве, каждый определяет размер своего взноса). Не раз мне приходилось замечать, как Анна после службы, когда все уйдут, проходила в молельную и тихонько опускала, в кружку свою жертву на церковь. Это уже сверх положенного и идет на какие-нибудь особенные нужды. Замечательно, что эта простая, совсем безграмотная женщина обладает такой ясной верой, чуждой всяких посторонних примесей, суеверий, что ей позавидовал бы не один из наших интеллигентов, кичащихся разумом и наукой. Мать Анны (Варвара) приняла крещение уже в старости, лет шестидесяти. Конечно, всю свою жизнь, как и всякая другая язычница, прожила она среди суеверий, разных примет, заговоров. На старости лет не сразу все это отстанет. И вот теперь Варвара нет-нет, да и заговорит о дурных приметах, о глазе и пр. Наша Анна всегда напоминает – матери, что всё в руках Божиих, никакой глаз ничего не может сделать без Бога. Что, кажется, обычнее всех этих примет, поверий в простой, можно сказать, темной женщине? Очевидно, истинная вера, как бы ни была проста, всегда чужда суеверия, от которого не может освободить человека никакая наука.

Последний христианский дом находится в юго-восточном углу города. Там живет семья Мураками, шесть человек: отец с матерью, двое сыновей, уже взрослых, и две дочери. Все христиане. Занимаются они отделкой медной посуды, наводят на ней рисунки и пр., чем также славится Кеото. Двое сыновей и старшая дочь состоят самыми ревностными членами нашего импровизированного церковного хора. Вообще, это самая деятельная и усердная к церкви семья, много помогающая катехизатору в проповеди, приискивает и слушателей, иногда сыновья гово-

—271—

рят и проповеди, если катехизатор почему-нибудь не может или отсутствует. Павел Окамура и эта семья и были первыми христианами, случайно встретившимися в Кеото, они и завели у себя богослужебные собрания по праздникам, от чего потом развилась теперешняя кеотосская православная церковь. Об этом я как-то раньше писал вам.

Вот вам и все наши дома или семьи. Кроме них, есть еще несколько одиноких христиан, живущих в языческих семьях. Самый главный из них, несомненно, Пантелеймон Сибахара, молодой человек, врач, первый из крещенных в Кеото, так сказать первенец здешней церкви. Живет он недалеко от церковного дома, в лечебнице врача-язычника и горит в полном смысле слова верой новообращенного. Не смотря на его молодость, христиане избрали его суцудзи, т. е. старостой или старшиной в нашем приходе. И, действительно, им может гордиться кеотосская церковь. Уже несколько человек обратились по его частной проповеди. Главным образом, ведь, эта частная проповедь и содействует распространенно христианства. Познакомится христианин с кем-нибудь из язычников, тот узнает, что это Ясо-кео, начинаются расспросы, иногда, если завязалась тесная дружба, то и насмешки. Христианин разъясняет, заинтересовывает и потом знакомит с катехизатором, которому предстоит огласить приведенного, раскрыть ему уже в полноте христианское учение. Конечно, содействие христиан иногда ограничивается только тем, что они приводят своих знакомых к катехизатору. Пантелеймон же обычно полагает и первое основание веры, его оглашаемый приходит к катехизатору уже с верой.

Проповедь наша идет весьма медленно и туго. Кеотосцы слишком упорны в своей дедовской вере, чтобы обращать на нас внимание. Правда иногда ко мне приходят некоторые из них. Конечно, с первых же слов заводишь речь о вере. Неизменно кланяется, подтверждает всё, что ни скажешь ему, ни одного возражения, ни одного недоумения. Верный знак, что проповедь его нисколько не задевает. Неизменно каждый уговаривается приходить регулярно в известные дни слушать учение и неизменно

—272—

каждый не сдерживал своего обещания. Недаром христиане предупреждали меня, что кеотосцы сладки в речи и мягки в обращении, но все лжецы и сторонятся от всех не кеотосцев. Поэтому еще до сих пор не пришлось обратить ко Христу ни одного природного кеотосца, все здешнее христиане пришлецы. Конечно, можно было бы завести школу, больницу, пустить в ход благотворительность, народ бы нашелся, только Бог с ними, с такими христианами.

Впрочем, не думайте, что мы совсем без успеха: на Введение будет крещен один аптекарь или аптекарский ученик, товарищ Пантелеймону по лечебнице. Пантелеймон привел его ко мне, и я, за отсутствием тогда катехизатора, должен был его огласить. Он ходить ко мне ежедневно в продолжении месяца, беседуем мы с ним по часу и больше. Оглашение у нас обычно ведется по книжке Св. Димитрия Ростовского: Зеркало православия (Осие-но Кагами). К Введению курс оглашения кончится, совершим тогда крещение. К тому времени приготовлены еще две девочки: дочь Таката и приемная дочь Анны Симано. По всей вероятности крещение будет совершать о. Иоанн Оосакский, который к тому времени поедет по приходу (в этот пост большинство, если не все христиане, исповедуются и приобщаются) и завернет предварительно к нам. На Введение, стало быть, к нашим 25 человекам (не считая семейства катехизатора) прибавится еще трое, три души просвещенных христовой благодатью. Поможет Бог и еще будут. Пантелеймон уже начал поговаривать о другом своем товарище по лечебнице, тоже аптекарском ученике, еще совсем юном. Потом жена Окурума, а потом может быть кто-нибудь другой, теперь еще незнакомый.

Неожиданно пришлось мне на практике познакомиться и с нашей публичной проповедью. К западу от Кеото, верстах в двадцати, лежит город Камеока. Жителей в нём, говорят, до сорока тысяч, и все они живут жизнью Кеото и мыслят его мыслями. Что принято в Кеото, то должно быть принято и здесь. Что считается неприличным в Кеото, того же самого заслуживает и здесь. Камеока, да и вся окрестная страна всегда идет следом

—273—

за Кеото. Оттого и христианство прививается в этой местности очень туго: в Камеока, напр., едва ли есть какая-нибудь более или менее значительная община христиан (хотя бы равная нашей кеотосской), если есть христиане, то только единичные личности. Теперь даже мало и интересуются христианством, и виноваты в этом отчасти протестанты со своею публичною проповедью. Приедут сразу человека три, нанимают помещение, и начинают один за другим изливаться пред толпой. Убедить такая нестройная проповедь на случайные, одна с другой несвязанные темы, никого не убедила и не могла убедить, а в толпе поселила мысль, что христианство им знакомо, слушать о нём новую проповедь уже, мол, не интересно. И теперь, – приезжает какой-нибудь миссионер, расклеивает афиши, назначает день и час проповеди, но уже никто, кроме знакомых, не идет его слушать: надоели. У нас в Камеока есть человек шесть христиан, четверо принадлежат одной семье, остальные одинокие. Живет там и катехизатор не столько, конечно, для самой Камеоки, сколько для окрестной местности, где рассеяно еще несколько семей по разным селам и деревням.

Так, вот этот катехизатор давно уже звал нас с нашим кеотосским катехизатором как-нибудь приехать к нему, соблазняя нас прекрасными видами по дороге, а главное, возможностью возвратиться оттуда в лодке по горной речке – водопаду, действительно, одной из здешних достопримечательностей, которую не пропускают ни один хороший или исправный турист. Недели две тому назад, мы наняли два курума и отправились. Было довольно свежо, по-здешнему совсем зима. Роскошная зелень, одевающая все горы и холмы кругом, теперь разукрашена была пурпуром: листы момидзи покраснели, для японцев, следовательно, наступил веселый сезон. Весной они любуются вишней, осенью бегут в леса и на горы смотреть на момидзи. Идут толпами, жмутся от холода, прячут в рукава свои руки, покрякивают, а все-таки идут, да еще стихи сочиняют, и, конечно, пьют саке. Есть у них и приметные места, где момидзи особенно много или где расположено оно особенно живописно. Пойдите посмотреть кеотосские лакированные вещи, и вы

—274—

наверное, найдете несколько подносов или шкатулок, на которых золотом в разные цвета воспроизведен какой-нибудь вид непременно с покрасневшим момидзи.

Курума наши катились по мягкой дороге мимо бесконечных монастырей и тэра с их характерными заборами и воротами. Я думаю, половина Кеото занята ими. Кое-где на дворе тэра играли дети. Это, конечно, – ученики многоученых бонз, благо учеником может быть и чужой, и родной. Потом пошли рисовые поля. Рис был уже снят, по местам стояли еще не убранные снопы. На встречу нам то и дело попадались кеотосцы с ветками момидзи в руках: они возвращались с прогулки в окрестные горы. В голове роились разные думы. Думал я и о кеотосцах, которых ничем пронять нельзя; думал и о следующем симбокуквае, и о том, будет ли Таката и впредь таким усердным, каким он выказал себя в последнее время, но мало-помалу мысль сосредоточилась на одном предмете. А что если катехизатор собирается по случаю нашего приезда устроить публичную проповедь язычникам? Признаться, душа в пятки ушла при такой возможности. Выкладывать свое красноречие пред Анной или бабушкой Уэтани еще можно: если и соврешь, эти добрые души не взыщут. Но что я буду делать пред толпой незнакомых язычников? Ведь, этак можно возбудить у них такой хохот, что на много лет вперед наша проповедь будет для них смешна. Я начал в уме составлять проповедь о Богоподобности человека и вместе об основных противоречиях в его природе, чтобы потом вывести отсюда учение о спасении И. Христом. Все выходило гладко, слова находились, хотя чувствовалось, что запнись в проповеди один раз, сразу пропадет весь мой запас японских слов. Приехали в Камеоку. Город растянулся на большое расстояние почти в один порядок, длинной-предлинной лентой. Ехали мы, ехали до нашего церковного дома. Подъезжаем и увы! подле входа приклеен громаднейший лист бумаги, а на нём аршинными буквами выведено катаканой моё имя с объявлением о проповеди. Стало быть, отступление возможно только под предлогом какой-нибудь внезапной болезни.

Наш катехизатор еще совсем юноша, недавно же-

—275—

нившийся на такой же юной христианке (её теперь не было дома). Бедному скучно сидеть в таком неблагодарном углу, как Камеока и её окрестности. Слушателей нет почти, да и из них некоторые такого сорта, что еще более безнадежны. Один ходил-ходил, почти уверовал и серьезно начал говорить о крещении и вдруг струсил людской молвы: что-де скажут соседи, если я крещусь, пожалуй, смеяться будут. Вообще, эта местность еще не готова к принятию Христова учения, как и сам Кеото. Зато, если примет, то примет сразу всей своей массой и уже навсегда. Нужно, следовательно, ждать и терпеть пока скудость в плодах. Закваска наша пропадает, скрывается в трех сатех муки, но несомненно и она производит свое действие на здешний народ, будет время, когда заставит бродить всю это массу.

После обеда обошли немногочисленных здешних христиан. Семейный дом здесь только один. Хозяин – торговец посудой. У него жена и двое маленьких детей, все христиане. Но самая лучшая христианка в доме, да пожалуй и во всей Камеокской церкви, больная сестра этого торговца. Вот уже лет десять лежит она без ног, не имея возможности ни встать, ни сесть. Лет ей еще совсем немного: приблизительно лет 25. Пред ней стало быть только еще раскрывается жизнь, может быть счастье. Сколько в этом поводов к ропоту на Бога, на свою судьбу! Бедная девушка все переносит смиренно, читая Евангелие и др. христианские книги, какие попадают к ней в руки. Она и окрещена в постели же. Мы с катехизатором посидели около неё, поговорили, дивясь её истинно христианскому терпению и благодушию.

Зашли еще в один языческий дом. Один из сыновей – христианин, остальные язычники. Отец, старый-престарый старик, постоянно собирается, или по крайней мере, говорит, что собирается креститься, переслушал, я думаю, всех наших проповедников, которым приводилось бывать здесь, да и к теперешнему катехизатору частенько ходит говорить о своем желании слушать проповедь, да всё никак не соберется начать: верный знак, что христианином не будет. Есть еще в Камеоке один христианин-приказчик, его тоже посетили в этот раз.

—276—

Вечером назначена была проповедь. Убрали ширмы и из трех комнат в церковном доме сделали одну большую залу. У стены поставили столик с неизменным красным байковым одеялом, вместо скатерти, с чайником для воды и стаканом. К вечеру пришел мой бывший учитель (в Оосака) со своим товарищем католиком, оба они состоят теперь учителями в сельской школе поблизости от Камеока. В назначенный час стали собираться язычники. Комната наша наполнилась, некоторые стояли во входе, сидели вообще скромно и чинно. Начал говорить что-то бесконечное камеокский катехизатор, говорил часа полтора, чтобы, как он потом объяснял, выиграть время и побольше собрать слушателей. Потом выступил в качестве приезжего наш кеотосский катехизатор, на этот раз для торжества облачившийся в европейский костюм. Потом пришла очередь и мне. Воду пил, я, признаться, с ощущением весьма близким к тому, с каким прыгают в холодную воду. Но Бог помог, ничего себе с полчаса говорил и, что удивительно, ни разу не ошибся, говорил ровнее и правильнее, чем у себя пред христианами. В особенных случаях, должно быть, есть особенная помощь Божия. Не нужно только злоупотреблять этой надеждой.

Слушатели наши, к сожалению, сидели очень смирно и не сделали ни одного возражения. Это мне напомнило кеотосцев с их ласковыми улыбками, постоянным согласием на всё, но с недоступной душой. Часов в десять кончилась наша проповедь, слушатели ушли, а мы уселись в кружок около хибаци и долго еще беседовали о всякой всячине, изрядно диспутируя с нашим гостем католиком. Весьма замечательная и характерная черта в его спорах: часто, когда он не может ответить на возражение православного, он ссылается на своих патеров. У них-де есть пребольшущие латинские книги, которых никто из других не может прочитать, и в тех книгах всё это прекрасно объяснено. Не чисто ли католическая это особенность, зажмуря глаза идти, держась за рясу своего патера?

На следующий день возвратились к себе в Кеото, опускаясь по реке. Наняли мы большую плоскодонную лодку, какие обыкновенно ходят по этой реке, сплавляя

—277—

лес и пр. Сначала от Камеока тронулись на веслах, но чрез полчаса весла оказались не нужными: сильное течение подхватило нас и понесло. Уровень воды заметно пошел под гору, и течение становилось всё быстрее и быстрее. По местам река с шумом бросается чрез груду камней, образуя настоящий водопад. Тогда наши гребцы становятся на носу лодки длинными шестами отталкиваются от встречающихся скал и камней. Путешествие вообще очень своеобразное и интересное, не говоря уже о прекрасных видах, о зеленых горах, о великолепном момидзи и пр. Часа чрез полтора мы были у подножия Араси-яма, горы, закрывающей Кеото с северо-запада, а еще чрез полчаса и дома.

Этой довольно неудачной, относительно приобретения новых христиан, попыткой публичной проповеди покуда и ограничились мои миссионерские подвиги. Оглашение проповедью в собственном смысле конечно назвать нельзя, это скорее разъяснение уже воспринятых истин. Да оглашение и не считается у нас обязанностью священника: он управляет приходом, пасет христиан, проповедует, готовить же к крещению обязан катехизатор.

Как видите по церкви у меня очень мало дела, остается весьма много времени на свои частные занятия, на изучение языка, осмотр здешних достопримечательностей и т. п. Как и в Оосака, я нанял себе учителя японского языка, на этот раз не христианина. Он имеет в Кеото свою школу, что-то вроде свободных курсов китайской словесности. К нему за известную плату поступают взрослые молодые люди, кончившие учение в правительственных школах. Учатся кстати неизменному английскому языку и еще чему-то. Ко мне он ходит, конечно, на дом, утром. Теперь читаем с ним китайское Четверокнижие, т. е. три главных сочинения (или лучше сборника изречений) Конфуция и одно Менция. Это, можно сказать, альфа и омега китайской житейской философии. Читая эти изречения и слушая комментарии к ним моего словоохотливого учителя, так и видишь сухую, низменную, но весьма порядочную душу китайца. Всего у него в меру, всё в порядке, всё по закону, но всё насквозь пропитано самым безнадежным материализмом, всё ограничено од-

—278—

ной землей. Нужно после этого удивляться еще, что и из числа последователей Конфуция попадают иногда истинно верующие люди. Хорошо, конечно, если человек возьмет от Конфуция его житейские правила без их подкладки, если догмат приличия приложит к себе, к своей душе, понимаемой по-христиански, тогда, конечно, много хорошего можно ожидать от такого человека, и твердости убеждений и последовательности в проведении их в жизнь. Но если с формой воспринят будет и дух, тогда выше земли человеку не подняться. – С учителем мы иногда диспутируем и о христианстве. Он весьма хвалит нашу веру, подчас скажет, что Христово учение лучше Конфуциева. Но… очевидно, никогда не будет христианином, хотя по воскресеньям и ходит в протестантскую кирку.

Достопримечательностей здесь так много, что я когда-нибудь посвящу им целое письмо. Напр., здесь целых два царя-колокола. Особенно велик в храме Дай-буцу. Только, увы! за день вы можете ударить в него три раза. И стоило после этого тратить столько денег и сил, чтоб потом забавлять праздных туристов? Замечателен и сам Дай-буцу. Вы входите в особый храм, точнее в большой деревянный шатер или балаган и сразу пред вами почти во всю ширь шатра стоит ужаснейшая и огромнейшая рожа. Это и есть знаменитый Дай-буцу кеотосский. Собственно говоря, статуя состоит из одной головы и плеч, и не смотря на это достигает высоты сажен пяти. Размеры лица ужасны, теряется даже обычная в буддийских статуях сонная красота. По лесенке можно подняться к самому затылку Дай-буцу, где поставлен небольшой жертвенник. Говорят в старину изображение было бронзовое, но погибло во время пожара. Остатки этого бронзового Дай-буцу показываются и теперь. Настоящая статуя или собственно бюст сделан усердными купцами Оосака. Все это – дела давно минувших дней, теперь поросли травой забвенья. Народ отлил или в синтоизм или в секты нового буддизма, а разные Дай-буцу (принадлежат, кажется, секте Тен-дай) служат теперь только предметом праздного любопытства.

(Окончание следует).

Архимандрит Сергий

—279—

Благий человек от благаго сокровища износит благая.Мф.12:35. Аще во свете ходим, общение имамы друг ко другу. 1Ин.1:7.

Октября 13 дня сего 1896 года, в 3½ часа по полудни, после непродолжительной, но тяжкой болезни, тихо почил, на 78-м году жизни, один из старейших, заслуженнейших и достойнейших архипастырей нашей отечественной церкви, высокопреосвященнейший Савва, архиепископ Тверской и Кашинский, доктор церковной истории, почетный член Московской духовной академии и Братства преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам сей академии. В Бозе почивший архипастырь, и личными качествами, и жизнью, и деяниями и отношениями оправдавший на себе истину изречений слова Божия: благий человек от благаго сокровища износит благая (Мф.12:35) и: аще во свете ходим, общение имамы друг ко другу (1Ин.1:7), как это видно будет из ниже излагаемого, в частности к Московской духовной академии имел столь близкие, разнообразные и любвеобильные отношения и благодетельное для неё значение, что она непременным и священным долгом своим поставляет сказать доброе и, по возможности, не скудное содержанием слово в память о нём на страницах издаваемого ею «Богословского Вестника».

Высокопреосвященнейший Савва, в мире Иван Михайлович Тихомиров, был сын бедного причетника Крестовоздвиженской церкви села Палехи, Вязниковского уезда,

—280—

Владимирской губернии, и родился 15 марта 1819 года. Родитель его, Михаил Сергеевич, отличавшийся большою любознательностью и живым, общительным характером, пользовавшийся добрым расположением прихожан и родственников своих, и поддерживавший материальное положение свое и своего семейства, в виду скудости причетнических доходов и в часы досуга от исполнения прямых обязанностей своего служения по должности пономаря, некоторыми сторонними занятиями, в том числе писанием икон,²¹⁹³ к сожалению, скончался (от простуды) за полтора месяца до рождения своего сына, будучи еще очень не старым человеком; а мать, Стефанида Ивановна, женщина весьма благочестивая, трудолюбивая и в высшей степени любвеобильная, давши сыну первые зачатки благочестивого семейного воспитания и, не смотря на крайнюю скудость материальных средств, озаботившись также и начальным школьным его образованием, умерла в то время, когда он еще обучался в Шуйском духовном училище. Кончина её последовала 14 марта 1830 года; и таким образом Иван Михайлович, будучи только одиннадцати лет от роду, остался круглым сиротою, получив от родителей в наследство лишь их добрые свойства и качества, а во всем прочем оставленный на попечение некоторых родственников,²¹⁹⁴ лучше же сказать, – на попечение Отца небесного, вверенный Его бла-

—281—

гому и всемогущему Промыслу. Вот почему сам высокопреосвященный Савва, в речи своей по наречении его во епископа, произнесенной 2 ноября 1862 года пред собором русских иерархов, во главе которых при сем был знаменитый святитель Филарет, митрополит Московский, говорил: отец мой и мати моя остависта мя, Господь же восприят мя (Пс.26:10),²¹⁹⁵ и: «Приемляй сира и вдову (Пс.145:9), принял и меня в дом Свой, соделал единым от служителей дому Своего, то есть, Церкви святой».²¹⁹⁶ И действительно, во всей жизни высокопреосвященного Саввы видны ясные следы особого попечения о нём промысла Божия, воспитания и хранения в дому Божием и для дому Божьего. С самого раннего детства мать приучала его неопустительно посещать все церковные службы в воскресные и праздничные дни, и он, прислушиваясь к чтению и пению в храме Божием, без сомнения под воздействием просвещающей благодати святого Духа, сам возгорел сильным желанием выучиться грамоте,²¹⁹⁷ а выучившись читать по Часослову и Псалтири, первое приложение приобретенного им знания сделал к церкви, читая в ней шестопсалмие и кафизмы. За тем, когда он поступил и в Шуйское духовное училище, то не без промысла Божия дело устроилось так, что он помещен был на квартиру к хозяйке, которая была очень набожная и строго следила за тем, чтобы все её квартиранты-ученики означенного училища, во все воскресные и праздничные дни, непременно ходили в церковь к богослужениям, сама будила их к утрени, а во время грозы и ночью заставляла их вставать, чтобы молиться Богу и читать акафист Спасителю и Божией Матери.²¹⁹⁸ Не говорим уже о многих случаях явного покровительства над ним промысла Божия, избавления от неминуемых, грозивших жизни его, опасностей, и проч.²¹⁹⁹ – Учение его в Шуйском Духовном училище, а за тем во Владимирской духовной

—282—

семинарии шло с наилучшим успехом. Он всегда отличался и способностью легко понимать и усвоять уроки, а также хорошо писать задачи и сочинения, и образцовою аккуратностью в исполнении своих ученических обязанностей и добрым поведением, а при том имел постоянно сильную охоту к чтению книг, к списыванию из них стихов и литературных статей, не будучи в состоянии, по бедности, приобретать эти книги в собственность. Не удивительно, поэтому, что он окончил семинарский курс (в 1840 году) в числе самых первых студентов, и семинарское начальство уже предназначило его, в числе немногих других, для отправления в академию, но неожиданная болезнь остановила его на сем пути, не дозволив ему держать предварительное к сему испытание в академии. Не смотря однако на это препятствие, Господь привел его на тот же путь, хотя и несколько позже. Между тем, по окончании семинарского курса, И.М. Тихомиров, пользовавшийся дотоле казенным содержанием, как круглый сирота, оказался в безвыходном положении относительно содержания своего, и потому обратился к частным урокам и занятиям, исполняя между прочим, по расположению к нему семинарского начальства, обязанности смотрителя семинарской больницы за право жить при ней и пользоваться жалованьем по 2 рубля в месяц, и не оставляя заветной мысли об академии, а потом, в конце 1841 года, определен был и на штатную должность учителя в Муромском духовном училище. Вместе с тем ему предоставлено было место священника в Муромском соборе. В 1842 году 12 января он вступил в брак с сиротою умершего соборного священника г. Мурома Анною Васильевною Царевскою; 18 того же января преосвященным Парфением (Чертковым) архиепископом Владимирским († 1853) рукоположен был во диакона, а 25 января и во священника. Таким образом он еще более приблизился к дому Божию, соделавшись одним из строителей тайн в нём. Исполнение обязанностей священнических и учительских с его стороны отличалось всегдашнею тщательностью, при чем прежняя охота к чтению книг теперь удовлетворяема была главным образом книгами духовного содержания (например с увлече-

—283—

нием читал он проповеди митрополита Московского Филарета, архиепископа Херсонского Иннокентия и др.), а из светских – преимущественно исторического содержания (например, Михайловского-Данилевского описание Отечественной войны 1812 года). Но не долго длилась такая тихая жизнь и скромная деятельность отца Иоанна. В 1845 году он потерял нежно любимую супругу, умершую в цвете лет (на 25-м году жизни) от чахотки и, не имея детей (единственный сын его умер младенцем еще в 1844 году), увидел в этом горестном событии перст Божий, указующий ему иной, новый, высший путь жизни. В 1846 году осуществляет он свою прежнюю, заветную мысль: поступает в Московскую духовную академию, не смотря на препятствия снова возникавшие на этом пути с разных сторон. Так, даже один из друзей его восставал против поступления его в академию, и он в защиту свою должен был писать другу: «для чего же Бог вложил в меня такое непреодолимое влечение к занятию книжному? С тех самых пор, как я начал сознавать себя, книги были исключительным предметом моих занятий, а теперь обратились в какую-то потребность».²²⁰⁰ Поступил отец Иоанн в академию в числе лучших студентов и все время академического образования был также постоянно в числе лучших, неуклонно исполняя все обязанности студента и отличаясь теми же добрыми качествами, какими отличался и прежде. «С любовью воспоминаю, – писал преосвященному Савве в 1887 году бывший ректор Московской духовной академии протоиерей С.К. Смирнов († 1889), – ваше поступление в ряды питомцев академии, где я был тогда юным наставником; воспоминаю вашу образцовую исправность в отношении студенческих обязанностей, – ваше неопустительное посещение классов и внимательное слушание в них преподаваемого. Воспоминаю и благоговейное служение ваше в церковных собраниях ваших товарищей по академии, которые глубоко вас любили за вашу скромность, искренность, смирение и всегдашнее благодушие»²²⁰¹ –

—284—

«Между студентами, особенно часто посещавшими библиотеку, – писал другой бывший бакалавр академии и помощник библиотекаря в ней, иеромонах Леонид (Краснопевков), скончавшийся в 1876 году в сане архиепископа Ярославского, – приметен был молодой священник со светлыми волосами, чрезвычайной худобы в теле, и с приятною смесью чего-то кроткого, серьезного и добродушного в лице. Его, переходящего с книгами от шкафа к шкафу, и его короткую рясу я врезал в память на всегда. Этот священник поступил из Владимирской епархии, где был иереем Муромского собора», и т. д.²²⁰² В тоже время о. Иоанн, без всякого побуждения отвне, всё более и более стал приходить к мысли о принятии монашества. «О монашестве у меня никогда прежде не было и помысла, – писал он к одному из друзей своих, – а теперь этот путь для меня сделался совершенно неизбежным, если бы я даже не был и в академии. Но да будет надо мною воля Божия!… Особенная выгода монашествующего в академии та, что можно беспрепятственнее, чем светским студентам, заниматься науками».²²⁰³ Так в 1848 году, по переходе на старший курс, о. Иоанн подал прошение о поступлении в монашество, а 1 октября означенного года и было совершено самое пострижение, в трапезной церкви Свято-Троицкие Сергиевы Лавры, при чем новопостриженному дано было имя Саввы в честь преподобного Саввы Вишерского, в тот день празднуемого. Пострижение совершал ректор академии архимандрит Алексий (Ржаницын), впоследствии архиепископ Тверской († 1877).²²⁰⁴ Приняв монашество по искреннему, глубокому убеждению и по зрелому рассуждению на 30-м году своего возраста, отец Савва стал истинным монахом и всем сердцем предался новому служению в дому Божием. «Мысль, что это дело особенного Божия попечения о мне, – писал он вскоре по пострижении в монашество, – утешает и успокаивает мой дух. С благоговей-

—285—

ным трепетом усматриваю я особенное призвание Божие к иноческой жизни во всех прежних своих обстоятельствах. Смотрите, в самом деле, как постоянно и вместе с тем очевидно Господь отрешал меня от мира и призывал на служение Себе: взял у меня родителя прежде, нежели я увидел свет; лишил матери в то время, когда я еще имел крайнюю нужду в её попечении; определил испытать мне горький жребий сиротства с тою, конечно, благою целью, чтобы заблаговременно ознакомить меня с тесным путем креста. Но вот после долгого томления в сиротстве, краткое время дает мне вкусить некоторую сладость жизни в семейном благополучии; но и здесь скоро начинаются опять прежние лишения: умирает сын, который при своей жизни естественно привязывал бы меня к миру во всяком случае; наконец, я лишился того, что привлекало и всего более привязывало меня к миру; – всё это не ясные ли, постепенно более и более возвышающиеся гласы Божественного воззвания меня из бурного моря к тихому пристанищу монашеского жития? Да будет же благословенна воля Божия, избравшая и посвятившая меня на служение себе, можно сказать, из чрева матери».²²⁰⁵ Новому иеромонаху, как уже опытному в священнослужении и человеку аккуратному, поручено было заведовать церковною службою по академии. «Помню, – говорит преосвященный Леонид, – как накануне всякого праздничного дня, пред всенощною, приходил он к нам, монашествующим бакалаврам, предлагать служение литургии с о. ректором… Привычка видеть его в определенное время делала самое ожидание его прихода приятным».²²⁰⁶ В таком ревностном и тщательном исполнении студенческих обязанностей для иеромонаха Саввы незаметно прошел весь четырехлетний курс академического образования. С успехом проходя этот курс в течение трех первых лет, он с одинаковым успехом на четвертом году покончил дело и с курсовым своим сочинением «Об устной исповеди», писанным на тему, данную инспектором Академии архимандритом Сергием, ныне высокопреосвя-

—286—

щеннейшим Митрополитом Московским и Коломенским. Как это сочинение, так и успехи по остальным предметам и доброе поведение имели следствием своим то, что о. Савва в 1850 году выпущен был со степенью магистра и сразу получил такое назначение, которое, при других условиях, особенно в то время, не даваемо было только что окончившим курс академический студентам и которое, вместе с тем, на долго поставило его в ближайшее отношение к святителю Московскому Филарету и под ближайшее наблюдение и руководство последнего. Митрополит Филарет был озабочен приисканием способного и благонадежного лица для занятия важной должности Синодального ризничего в Москве на место иеромонаха Евстафия (Романовского), кандидата Московской же духовной академии IX курса (1834 года), человека высокой монашеской жизни, но неудовлетворительного по должности ризничего (которую он занимал с 1839 года),²²⁰⁷ и обратился за рекомендацией к ректору академии, архимандриту Алексию. Последний указал на иеромонаха Савву, и так как это было пред выпускными экзаменами, то Митрополит и обещал обратить на него особенное внимание на экзамене. И ответы о. Саввы и сам отвечавший на экзамене понравились Митрополиту Филарету, и он послал в Св. Синод представление об определении его на должность ризничего. В том же 1850 году 30 августа получен был Синодальный указ, утверждавший иеромонаха Савву в этой должности, а 1 сентября он и вступил в отправление своих новых обязанностей. Девять лет проходил о. Савва эту должность с честью и великою пользою дли церкви и для науки, с величайшею готовностью и просвещенным вниманием всегда отзываясь на желание кого бы то ни было осмотреть Синодальную ризницу и библиотеку и воспользоваться их сокровищами для научных целей. Его услугами (не редко прямо учеными)²²⁰⁸ и готовностью с глубокою благодарностью пользовались

—287—

многие отечественные ученые, как, например, покойный ректор и профессор Московской духовной академии протоиерей А.В. Горский († 1875) в своих трудах по «Описанию рукописей Синодальной библиотеки» и другие профессора той же академии в трудах по переводу святоотеческих творений (о чём ясно свидетельствует остающаяся в рукописи оживленная переписка между А.В. Горским и преосвященным Саввою), профессора Московского университета: С.П. Шевырев, О.М. Бодянский, С.М. Соловьев, Ф.И. Буслаев и др. (особенно много работавшие в Синодальной библиотеке во время приготовления материалов для сочинений к 100-летнему юбилею Университета, совершившемуся в начале 1855 года). Пользовались его услугами и иностранные ученые, как, например, Пьюзей, и также оставались весьма благодарными обязательному ризничему. Высокие и Высочайшие посетители и посетительницы ризницы также всегда были довольны о. Саввою, неоднократно получавшим знаки их благоволение за это в том или другом виде. Но этим одним не ограничивалась деятельность ризничего по своей должности. Еще в самом начале своей деятельности по этой должности иеромонах Савва получил от Митрополита Филарета поручение составить и к 1855 году составил и издал Указатель для обозрения Московской патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки. Это издание повторенное в более обширном и исправленном виде в 1858 году, доставило автору известность в церковно-археологической науке и удостоено было от Императорской Академии Наук Демидовской премии в 1859 году на основании отзыва академика И.И. Срезневского (который, в числе других ученых, также нередко пользовался учеными услугами ризничего Саввы). Занимаясь составлением этого труда своего и вообще трудясь по должности ризничего, о. Савва, сначала было неохотно принявший предложение этой должности,²²⁰⁹ искренно полюбил

—288—

церковную археологию, или, выражаясь его собственными словами, «возлюбил в священных древностях искать следов и воспоминаний древней церковной жизни»,²²¹⁰ и изучал их, не щадя ни трудов, ни издержек на покупку потребных книг, на выписки из рукописей и под. Это было весьма важною и ценною чертою в нём, как ризничем. Сам Митрополит Филарет, вообще, как известно, строгий судия и ценитель, вполне признавал важное значение деятельности о. Саввы по должности ризничего, высоко ценил и открыто одобрял его труды, так что, по представлению Митрополита, иеромонах Савва уже 15 мая 1855 года, за усердную и полезную службу свою, возведен был в сан архимандрита, а в 1857 году Митрополит хотел было представить его прямо в ректоры Вифанской духовной семинарии и только случайное обстоятельство на время отдалило это назначение, сохранив его для ризницы. Бывший в это время у Митрополита Филарета А.Н. Муравьев († 1874) заметил владыке, когда последний сообщил ему свое предположение: «архимандрит Савва – ризничий примерный; на ректорскую должность можете вы найти способного человека; а где вы возьмете такого человека на должность ризничего?»²²¹¹ Однако не все же было архимандриту Савве оставаться в должности ризничего. В видах дальнейшего движения его по службе, Митрополит Филарет уже в следующем 1858 году представил его на должность ректора Московской духовной семинарии вместо предназначавшегося в викарии архимандрита Леонида (Краснопевкова), пиша о нём от 17 октября означенного (1858) года обер-прокурору Св. Синода графу А.П. Толстому следующее: «ректором семинарии надобно будет определить Синодального ризничего архимандрита Савву, который может быть достойным ректором не только семинарии, но по времени и академии; и потому полезно без умедления обратить его на поприще училищной службы. На место Синодального ризничего найдется между здешними учеными

—289—

монашествующими».²²¹² И архимандрит Савва с честью послужил в должности ректора (на которую определен был 18 мая 1859 года), в короткое время своего управления семинарией сделав многое для её благоустройства. «Иным казалось, – писал о нём преосвященный Леонид, – что уклонившись в специальность археологии, он не подымет бремени ректорства; оказалось противное. Умом просвещенным, характером открытым и твердым, без жестокости, он совершенно овладел своею должностью. Он был тяжел только для врагов порядка».²²¹³ Но архимандрита Савву скоро ожидало и еще более высокое положение, уже предуказанное в вышеприведенных словах письма Митрополита Филарета к обер-прокурору. В конце 1860 года ректор Московской духовной академии архимандрит Сергий (Ляпидевский), по представлению Митрополита Филарета, был Высочайше утвержден в звании епископа Курского и 1 января 1861 года хиротонисан был во епископа, а на его место Митрополит Филарет представил в ректоры архимандрита Савву. Для сего еще от 15 декабря 1860 года писал он к обер-прокурору Св. Синода графу А.П. Толстому: «ректор Московской семинарии архимандрит Савва состоит в священстве с 1842 года, в монашестве с 1848 года, ректором с 1858 года. Во время исправления должности Синодального ризничего он сделался известным деятельными и основательными археологическими занятиями. С основательными познаниями соединяет твердый характер в управлении». И затем, указав на особенную необходимость твердости в управлении академией за то время, добавил: «посему полагаю, что в настоящее время, паче прежнего, требуется, чтобы ректор академии имел характер твердости в управлении».²²¹⁴ Согласно представлению Митрополита Филарета, архимандрит Савва и был назначен от 21 января 1861 года на должность ректора и профессора богословских наук в академию. С достоин-

—290—

ством и не малою пользою управлял архимандрит Савва и академией, хотя также не долгое время, принимая живое и деятельное участие во всех отправлениях жизни академии, в то время еще стоявшей во главе Московского духовно-учебного округа и заведовавшей подчиненными ей семинариями и училищами, издававшей Творения св. Отцов в русском переводе с прибавлениями духовного содержания, ведавшей дела духовно-цензурные, и т. д. В недолгое время своего управления академией однако архимандрит Савва успел обревизовать две семинарии: Ярославскую и Владимирскую с подведомыми им училищами, принимал деятельное участие в продолжавшемся тогда при академии переводе Священного Писания Нового Завета на русский язык, в порученном академии составлении замечаний на проект Университетского Устава, и т. д.,²²¹⁵ а в самом управлении академией держался системы самой благотворной: не допуская послаблений и обнаруживая твердость в потребных случаях, он однако же и не стеснял свободы в жизни и деятельности членов академического братства, не прибегал к решительным мерам строгости прежде испытания мер увещания и кротости и т. п., вообще оставил самое благоприятное о себе воспоминание в академии за это время. «Не долго вы с нами пожили, – писал преосвященному Савве по оставлении им должности ректора преемник его по управлению академией протоиерей А.В. Горский, – но влияние вашей деятельности отозвалось благотворно в жизни академической. Этого не забудет академия».²²¹⁶ Он «оставил академию, – по словам преосвященного Леонида, – в наилучшем устроении, в спокойствии, в полной гармонии частей, и указал верный путь преемнику».²²¹⁷ Сам митрополит Филарет был весьма доволен его деятельностью по управлению академией и не скрывал своего желания подольше удержать его на этой должности.²²¹⁸ Но промысл Божий вел архимандрита Савву скорее, нежели, как казалось, требовали об-

—291—

стоятельства, к высшей чреде служения в дому Божием, в церкви, хотя сам архимандрит Савва, как доселе, так и теперь, не столько радовался своему возвышению по ступеням иерархической лествицы, сколько смущался этою быстротою движения. «Я никак не искал, – говорит сам преосвященный Савва в своей автобиографии, – ни почестей, ни высоких, непосильных для меня должностей; мне, напротив, всегда хотелось быть выше своей должности по той пользе, которую я мог приносить на ней для дела, мне порученного».²²¹⁹ По этому же, когда стало известным предназначение архимандрита Саввы в викарии Московские и когда его поздравлял с этим предназначением профессор академии протоиерей А.В. Горский, выражавший, вместе с тем и искреннее сожаление свое и всей академической братии об оставлении им академии, архимандрит Савва от 18 октября 1862 года писал ему: «усерднейше благодарю вас за поздравление меня с новым предназначением. Но для меня гораздо утешительнее высказанное вами сожаление, в искренности коего я нимало не сомневаюсь, чем приветствие, хотя и оно проистекает из того же доброго и благородного вашего сердца. Весть о новом моем назначении не столько радует, сколько смущает меня. Вам не безызвестны на этот счет мои мысли и сердечные расположения».²²²⁰ Между тем дело о назначении архимандрита Саввы в викарии Московской митрополии шло своим чередом. В 1862 году святитель Филарет, митрополит Московский приблизился к 80-летнему пределу своей жизни. В видах сохранения его высокого и многополезного служения церкви и отечеству на дальнейшее время, а равно и в виду того, что викарий его, преосвященный Леонид, епископ Дмитровский, будучи весьма хорошим человеком и достойным викарием, часто недуговал (особенно ревматические боли беспокоили его) и потому иногда оставлял маститого первосвятителя почти беспомощным, обер-прокурор Св. Синода генерал-адъютант А.П. Ахматов,

—292—

глубоко чтивший митрополита Филарета и искренно ему преданный, дабы облегчить бремя служения его, после долгих убеждений наконец склонил его к тому, чтобы испросить себе, чрез Св. Синод, у Державной Власти второго викария, по примеру Новгородско-С.-Петербургской митрополии. Дело это происходило в Сергиевой Лавре, куда и Обер-Прокурор с Митрополитом Филаретом приехал на праздник преподобного Сергия 25 сентября и где был сам будущий второй викарий архимандрит Савва в качестве ректора академии. Но от последнего всё предположение относительно его до времени было скрыто, и только уже 18 октября, когда стало известным об утверждении Государем Императором доклада Св. Синода о втором викариатстве при Московской митрополии, святитель Филарет счел возможным сообщить и самому ректору академии о новом его назначении, равно как и о назначении на его место ректором академии протоиерея А.В. Горского. Вместе с тем, в виду ожидавшегося тогда приезда Государя Императора в Москву владыка велел архимандриту Савве поскорее сдать дела управления академией своему преемнику, чтобы к 1-му ноября прибыть и в Москву для возведения его в сан епископский. Так и сделано было как велел Митрополит. 2 ноября 1862 года состоялось наречение архимандрита Саввы во епископа Можайского, второго викария Московской митрополии, а 4-го и хиротония, которую в большом Успенском Соборе в Москве совершал сам Митрополит Филарет в сослужении с архиепископом, бывшим Ярославским, Евгением (Казанцевым) и епископами: Леонидом Дмитровским и Никанором Фиваидским (бывшим впоследствии патриархом Александрийским). В речах и преосвященного Саввы и самого Митрополита Филарета, произнесенных при наречении и хиротонии первого, ясно и живо изображены были чувства и помыслы, занимавшие душу обоих ораторов в то время, при взгляде их на свое прошедшее и настоящее.²²²¹ «Так дивны пути

—293—

промысла Божия, – писал по этому случаю один из участвовавших в хиротонии 4 ноября 1862 года, искренний друг хиротонисанного преосвященный Леонид; – сирота прежде рождения, достигает и высшего образования и почестей высшего звания в Церкви. На 32 году жизни о. Савва только что оканчивает курс академический, а сорока трех – он архиерей; при самом выходе из академии сходит с дороги училищной службы, и делается впоследствии ректором академии; действует с такою прямотой, что, по-видимому, разрушает свое внешнее благополучие, и однако ж прежде многих, старейших, призван к высшему служению Церкви».²²²² Тот же преосвященный Леонид отметил и еще одну знаменательную черту хиротонии 4 ноября, имевшую решительное влияние на всю дальнейшую жизнь и деятельность хиротонисанного. «Слезы струились из глаз первосвятителя, – говорит он, – когда у престола, над главою коленопреклоненного поставляемого, читал он тайные молитвы, а Евангелие и руки архиереев возлежали на ней».²²²³ Эти слезы глубоко пали в чистую, впечатлительную душу рукоположенного и, оросив её благодатью Святого Духа, исполнили его благоговением к своему рукоположителю, который с тех пор сделался для преосвященного Саввы образцом в его собственной архипастырской деятельности и руководителем на пути служения церкви, как он сам неоднократно и открыто признавался в этом (например в своих речах 1883 и 1887 годов). Служение преосвященного Саввы в звании епископа-викария, продолжавшееся почти четыре года, при одушевлявших его всегда чувствах глубокого благоговения к своему мудрому руководителю Митрополиту Филарету, при его искренних, издавна установившихся добрых отношениях к старшему сотруднику своему преосвященному Леониду, при его кротком, миролюбивом характере, не лишенном, когда нужно, и твердости, даже строгости, и при его всегдашнем бла-

—294—

горазумии, было весьма плодотворно для церкви Московской, полезно для маститого первосвятителя Московского и благотворно для него самого, как первая, но и самая лучшая школа для дальнейшего самостоятельного управления епархиями, на которых ему потом пришлось быть. «Благодарение Богу, – писал от 11 сентября 1863 года к А.Н. Муравьеву Митрополит Филарет, – что два помощника мои облегчают меня и утешают добрым согласием со мною и между собою».²²²⁴ Служение это, при таких условиях, кроме обычной административно-судебной деятельности в тех её пределах, какие были указаны первосвятителем на долю своего нового викария в епархиальном управлении,²²²⁵ кроме многочисленных по Москве и епархии архиерейских служений и иных поручений, ознаменовано было деятельным участием преосвященного Саввы во многих особенных большей или меньшей важности, событиях и мероприятиях того времени, как-то: в работах местного комитета по преобразованию духовно-учебной части, в решении вопросов о церковно-свечном деле, о раскольниках, об устройстве Филаретовского женского епархиального училища, и т. д. Какова была эта многообразная деятельность преосвященного Саввы и какое значение имела она для Московской епархии и для её первосвятителя, об этом лучше всего могут засвидетельствовать следующие отзывы самого Митрополита Филарета, сделанные уже по назначении его викария на Полоцкую архиерейскую кафедру. «Приветствую вас, – писал Митрополит Филарет преосвященному Савве от 11 июля 1866 года, – на Полоцкой кафедре. Господь да дарует вам, – и надеюсь, что дарует, – свою благодатную помощь, чтобы право правити слово истины, и благоустроить вверенную вам церковь. – С сожалением для себя ли-

—295—

шаюсь вашего со мною служения: но благодушно уступаю вас другой церкви, с желанием, чтобы поприще вашей деятельности расширялось, и плоды её умножались. – Сохраню благодарное воспоминание Вашего со мною служения, всегда мне верно благопомощного, всегда взаимным доверием облегчаемого».²²²⁶ И за тем, ходатайствуя о награде преосвященному Савве, от 17 сентября того же 1866 года Митрополит Московский писал Обер-прокурору Св. Синода графу Д.А. Толстому: «Преосвященный Савва, до 17 дня прошедшего июня епископ Можайский, Московский викарий, а ныне Полоцкий, со времени рукоположения его в священство, проходит церковную и училищную службу до ныне 24 года, в том числе в сане епископа четыре года без одного месяца. Как ближайший наблюдатель его служения в должности Синодального ризничего, потом ректора семинарии и академии и наконец викария, долгом справедливости признаю свидетельствовать, что он проходил сии должности всегда с отличным достоинством в нравственном, ученом и административном отношении. Он доставлял мне в качестве викария полезную помощь по делам управления, по обозрению епархии и по его председательству в комитете о семинарском уставе. Комитет сей произвел солидную работу, заключающую в себе довольно основательных соображений.²²²⁷ Оставляя Москву, епископ Савва во всех, имевших к нему отношения, оставил почетное о себе воспоминание. Посему он достоин, чтобы окончание его служения в Москве запечатлено было знаком Высочайшего благоволения. При том, как он поступает в новое служений в Полоцке, по особенным обстоятельствам соединенное со значительными затруднениями: то смею думать, что и в сем отношении было бы полезно, если бы

—296—

он подкреплен был выражением Высочайшего к нему внимания Благочестивейшего Государя Императора. Утверждаясь на сих соображениях, решаюсь покорнейше просить ваше сиятельство доложить Его Императорскому Величеству, не благоугодно ли будет Всемилостивейше удостоить епископа Савву сопричисления к ордену св. Анны в первой степени».²²²⁸ Таковы были плоды многолетнего пребывания и служения преосвященного Саввы в Москве и Московской епархии и таковы впечатления, оставленные им по себе в первопрестольном граде. Со своей стороны и преосвященный Савва с глубокою скорбью покидал Москву, её архипастыря и всех присных ему по духу. Но за то он выносил из Москвы вернейший залог плодотворности дальнейшего своего служения в звании самостоятельного архипастыря.

Назначение преосвященного Саввы на Полоцкую архиерейскую кафедру состоялось еще 17 июня 1866 года;²²²⁹ а прибыл он на свою кафедру уже в сентябре сего года, так как сначала, по желанию Митрополита Филарета, до рукоположения преемника-викария (до 7 августа), должен был по прежнему помогать ему в управлении епархией, а за тем ехать в Петербург для получения указаний и наставлений от высшего священноначалия на новое свое дело, в стоявшей на особом положении епархии. Не без основания святитель Московский Филарет в вышеприведенном письме своем к преосвященному Савве желал последнему «благоустроить» вверенную ему Полоцкую «церковь», а в письме к Обер-прокурору, также приведенном, упоминал о «значительных затруднениях», соединенных с предстоявшим преосвященному Савве служением на Полоцкой кафедре. До вступления преосвященного Саввы на эту кафедру, церковь Полоцкая была весьма мало благоустроена во многих, если не во всех отношениях. И архипастырю её предстояло не мало труда

—297—

«в очищении православия от праха прежней унии», выражаясь словами того же святителя Московского,²²³⁰ – в устроении и благоукрашении, в православном духе, приходских церквей, не имевших иногда самой необходимой утвари или имевших, наоборот, иные принадлежности, прямо отзывавшиеся остатками латинства; – в устройстве делопроизводства консисторского, не имевшего и сотой доли той правильности, какую преосвященный Савва привык видеть в Москве, и т. д. Но напутствуемый в своем шествии на новою кафедру молитвенными благожеланиями, наставлениями и живым содействием своего рукоположителя, – архипастыря Московского Филарета, преосвященный Савва с твердым упованием на помощь Божию подъял на рамена свои этот труд и в течении осьми лет своего управления Полоцкою епархией так много сделал на пользу её в духе православия и в видах постановки её в административном и других отношениях на степень, хотя сколько-нибудь приближающуюся к образцу, данному в Московском епархиальном управлении, что к концу этого осьмилетнего периода её можно было уже назвать, если не вполне, то весьма значительно благоустроенною. При благоустроении её преосвященному Савве много помогало сочувствие и содействие любившей его Москвы: оттуда много получил он, и в нарочитые поездки свои в 1867 и 1870 годах, и после этих поездок, денежных и вещевых пожертвований для церквей своей епархии; оттуда высылаемы были ему образчики консисторского делопроизводства; оттуда прибывали к нему люди, на которых он мог более положиться, нежели на многих из деятелей местных, и т. д. Особенно важным и знаменательным событием времени пребывания преосвященного Саввы на Полоцкой кафедре было состоявшееся по его именно ходатайству перенесение части св. мощей (среднего перста десной руки) преподобной Ефро-

—298—

синии княжны Полоцкой из Киева, где почивают мощи её, сперва (в 1870 году) в Витебск, а потом (в мае 1871 г.) – на постоянное пребывание – в Полоцкий Ефросиниевский Спасский женский монастырь.²²³¹ – Велики были труды и подвиги преосвященного Саввы на Полоцкой епархии, велики были и скорби, им вынесенные тогда. «Приходилось иногда впадать чуть не в малодушие среди разнообразных огорчений и искушений, – писал он сам в одном письме к преосвященному Леониду; – бури, воздвигаемые на мою душу разными врагами, и внутренними и внешними, и своими и чужими, часто до глубины возмущали мое сердце».²²³² И это тем более, что с 19 ноября 1867 года не стало его мудрого руководителя и высокого покровителя, Митрополита Московского Филарета. Впрочем высшее духовное начальство хорошо понимало его положение и ценило его труды. Так он в 1868 году «за неутомимые труды и попечительную заботливость о благоустройстве епархии и местных духовных учреждений», Всемилостивейше сопричислен был к ордену св. Анны 1 степени;²²³³ а в 1873 году, «за отлично усердное служение, неутомимые труды по приведению в благоустройство вверенной ему воссоединенной паствы и постоянную заботливость об окончательном слиянии её с древле-православною», пожалован был орден св. Владимира 2 степени большого креста. «В мудреное время Господь судил вам прийти к Полоцкой пастве, – писал преосвященному Савве один из особенно близких и расположенных к нему друзей, поздравляя его с получением этой Монаршей награды. – Вам предстояло насаждать святое православие и исторгать плевелы инославия… Вы не убоялись тяжести креста. Среди всяческих затруднений, не падая под гнетом скорби, вы твердою рукою насаждали святое

—299—

насаждение. Оно уже множится и плод приносит. Ваш труд, в своей мере и степени, был равноапостольный, и вот сам Равноапостольный приходит к вам, и присутствием святого знака на вашей груди открывает и свидетельствует всем, чем проникнута эта достойная грудь, какие высокие и святые чувства живут в ней, как вся она отдана одному своему делу и деланию».²²³⁴

После понесенных на Полоцкой кафедре трудов свое четырехлетнее пребывание на кафедре Харьковской (с 7 декабря 1874 г. и по 23 апреля 1879 г.) сам преосвященный Савва считал отдыхом. И действительно, кафедра Харьковская и до него была довольно благоустроена, а с обычным течением дел епархиальных, с обозрениями епархии и т. п. ему не трудно было управляться, как с делом давно знакомым. Наиболее выдающимися за это время событиями в его деятельности были отношения его к военно-политическим событиям на Балканском полуострове. Воспитанное в школе великого патриота, Митрополита Московского Филарета, его собственное чувство любви к отечеству и к братьям по вере и крови – славянам выражалось в его горячих воззваниях, архипастырских посланиях к Харьковской пастве и предложениях о сборе пожертвований в пользу бедствовавших славян, чрез что он достиг того, что денежные, не говоря о вещевых, пожертвования от Харьковской епархии за 1875 и 1876 годы составили весьма значительную сумму, а в 1877 году он же своим архипастырским словом ободрял русских воинов шедших на защиту братьев славян против неистовства турок. – Пользуясь сравнительным спокойствием и досугом среди занятий на Харьковской кафедре, преосвященный Савва, издавна усматривавший, как мы знаем, особенно ясные следы попечения о себе промысла Божия, записывавший более замечательные случаи и события своей жизни и бережно хранивший все письма и бумаги какие получал из разных мест и от разных лиц и учреждений, задумал привести все свои воспоминания о пережитом и все эти бумаги и письма в строгий хронологический порядок, соста-

—300—

вить автобиографические записки; а когда в конце 1876 года неожиданно скончался давний и испытанный друг его архиепископ Ярославский Леонид, он решил, с помощью этих автобиографических записок своих и на основании многочисленных писем к нему преосвященного Леонида, восстановить нравственный образ последнего в своих о нём Воспоминаниях; и так как, наконец, в жизни как его собственной, так и особенно преосвященного Леонида большое значение имел святитель Филарет Митрополит Московский, то это же самое навело его и на мысль о собрании, по возможности, всего, относящегося к многолетней жизни и многообразной деятельности сего святителя. Так задуманы были те капитальные труды и издания преосвященного Саввы, которые увидели свет в печати уже в бытность его на Тверской архиерейской кафедре.

Назначенный на Тверскую епархию 23 апреля 1879 года, преосвященный Савва прибыл в Тверь 8 июня того же года. Тверичи уже были предупреждены о своем будущем архипастыре отзывом святителя-подвижника, высокопреосвященнейшего Митрополита Киевского Филофея († 1882), 19 лет управлявшего Тверскою паствою, его чтившею и любившею. «Слава Богу! – заметил владыка Филофей при вести о назначении преосвященного Саввы Тверским архипастырем. – Я рад за Тверскую паству; ей Господь дает пастыря доброго-доброго; я его хорошо знаю».²²³⁵ И действительно, все время свыше семнадцатилетнего управления преосвященного Саввы Тверскою паствою, как и прежде, ясно показывало, что в лице его являлся «добрый-добрый» человек, благостнейший архипастырь, всегда готовый от благого сокровища своего износить благое, в обилии в нём заключавшееся. Его имя, без сомнения, крупными чертами написано будет на скрижалях истории Тверской епархии за последние десятилетия, и мы лишь кратко очертим его деятельность на этой епархии. В общем, всё время его управления Тверскою епархией было не время борьбы, как на кафедре Полоцкой, а скорее время мирного благоустроения и благопопечительного заве-

—301—

дования всеми сторонами жизни этой епархии, как на кафедре Харьковской. К числу особенных событий и деяний времени его управления Тверскою епархией можно отнести обновление крестовой церкви архиерейского дома в Тресвятском, исправление и благоукрашение самого архиерейского дома и увеличение средств содержания сего дома; окончание постройки здания духовной семинарии и общежития при ней, а равно и освящение семинарской церкви, и т. п. Характер управления его епархией, как засвидетельствовано было особенно ясно и сильно в юбилей его епископства в 1887 году,²²³⁶ и по кончине его в словах и речах в память его, был кроткий, миролюбивый, соединенный, как и прежде, с благоразумною осторожностью, твердостью и даже строгостью когда нужно, но более всего с благоснисходительностью к немощам человеческим, с отечески-любвеобильною попечительностью о всех нуждающихся, особенно же сирых и вдовицах, при чем он всегда живо представлял себе свое собственное сиротство и безысходную нужду во время оно, а потому всегда ущедрял и из собственных средств всех, по возможности, нуждавшихся в помощи и в составленном пред кончиною духовном завещании своем отказал весьма значительную сумму в попечительство о бедных духовного звания Тверской епархии с сею целью; с матерински-нежною, можно сказать, любовью относился к воспитанию юных поколений, опять сам на себе испытав благодетельное значение доброго воспитания и образования и потому не жалея также своих средств на поддержание, умножение и улучшение учебно-воспитательных и особенно духовных учреждений своей епархии, обильно снабжая их, кроме архипастырских наставлений по предметам воспитания и образования, также и книгами из своей богатой сокровищницы книжной, и т. д. Таким образом во всех этих и подобных отношениях он вполне осуществлял на себе слова Священного Писания: благий человек от благого сокровища износит благая, и: аще во свете ходим, общение имамы друг ко другу.

—302—

Но главною заслугою почившего, особенно дорогим благом, изнесенным из богатой, благой сокровищницы его духа, и важным не только для вверявшихся ему преемственно частей строительства дому Божия, но и для всей церкви русской, были его учено-литературные труды и издания, особенно же многотомное Собрание мнений и отзывов Филарета Митрополита Московского по учебным и церковно-государственным вопросам, имеющее и долженствующее на долго иметь руководственное значение и для архипастырей русской церкви, и для богословов, и для юристов и т. д. Мы помним его первый, увидевший свет в печати, самостоятельный²²³⁷ учено-литературный труд: Указатель для обозрения Московской патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки (Москва, 1855. 8°. Стр. 155+II), выходивший потом еще несколько раз изданиями в исправленном и дополненном виде (Москва, 1858 г. и – один указатель ризницы во французском переводе, Moscou, 1859; затем 1863 и 1883 гг.). Не забыли мы и того, конечно, как чрез этот труд и вообще вследствие своих, всегда ревностных, занятий по должности Синодального ризничего, преосвященный Савва, как сам признавался, «возлюбил в священных древностях искать следов и воспоминаний древней церковной жизни». Вообще церковно-археологические и церковно-исторические занятия, тесно связанные

—303—

одни с другими, с тех пор стали главным предметом его учено-литературной деятельности и первым, вслед за вышеуказанным, печатным опытом такого рода занятий была небольшая, но весьма важная в научном отношении статья: Вновь открытые памятники XI века, помещенная на страницах 371–373 тома VII «Известий Императорской Академии Наук по отделению русского языка и словесности» за 1858 год. За тем следует капитальный труд: Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки VI–XVII века (Москва, 1863, в поллиста, стр. V+46+62). Архипастырские занятия, по возведении преосвященного Саввы в сан епископа, особенно же по назначении на Полоцкую епархию, надолго отвлекли его от учено-литературных трудов, но из рукописных автобиографических записок его мы знаем, что и при этом, обозревая, например, епархию, разрешая обновление или постройку храмов и под., он всюду старался прилагать к делу свои археологические и исторические познания, отмечать в своих памятных записях более или менее важные в историческом или археологическом отношении местности, храмы и другие строения и т. д. А в 1871 году сам же потщился составить и издать в свет брошюру, имеющую предметом дорогое его сердцу дело О принесении части св. мощей преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой, из Киева в Полоцкий Евфросиниевский монастырь (Витебск). Далее, кроме напечатанной в «Харьковских Епархиальных Ведомостях» за 1877 год полемической, хотя отчасти имеющей и церковно-исторический интерес, статьи в ответ на передовую статью газеты: Церковно-Общественный Вестник за 1877 г. № 45 и кроме печатавшихся в разных повременных изданиях слов и речей преосвященного Саввы, из коих одни только речи, собранные вместе, в 1892 году быв изданы в Твери, составили целую книгу (стр. 140+IX)²²³⁸ и из коих некоторые (например, речь при вступлении на Харьковскую паству,

—304—

на стр. 46–49) отличаются также церковно-историческим характером, плодами церковно-археологических и церковно-исторических занятий почившего являются следующие его труды и издания: 1. Воспоминания о высокопреосвященном Леониде, архиепископе Ярославском и Ростовском (Харьков 1877. 8°. Стр. 7+347+34); 2. Воспоминания (очевидца) о священном короновании Их Императорских Величеств в Бозе почивших Государя Императора Александра Николаевича и Государыни Императрицы Марии Александровны (Тверь, 1883. 8°. Стр. 45); 3. Письма Московского Митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию, 1843–1867 (Москва, 1883. 8°. Стр. VIII+280). Изданы в пользу вдов и сирот духовного звания Тверской епархии. Уже эти два последних труда, помимо упомянутого и раньше первого (о преосв. Леониде) предуказывали собой следующий за ними по времени выхода из печати огромный и наиболее капитальный, также упомянутый выше, труд: 4. Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета. Томы I–V и том дополнительный, а равно и особою книгою вышедший том Собрания мнений и отзывов того же святителя по делам православной церкви на востоке. Всего 7 томов в 8 книгах (V-й том имеет 2 половины) большого формата (8°. Спб. и Москва, 1885–1888), из коих каждая заключает в себе от 485 до 697 страниц, а с предисловиями, указателями и проч. (означенными римскими цифрами), и того больше.²²³⁹ Раньше мы уже отметили, как зародилось это дело в уме преосв. Саввы. В 1882 году, при свидании с посетившим Тверь и её архипастыря Обер-прокурором Св. Синода К. П. Победоносцевым, преосвященный Савва сообщил сему последнему свои мысли и желания относительно издания писем, бумаг и проч. митрополита Филарета, и Константин Петрович, сам глубоко почитая свя-

—305—

тителя Московского, вполне одобрил эти мысли и желания и сообщил о том, кому следует, также в Петербурге. А так как самая важная и наибольшая часть материалов для осуществления предположенного издания хранилась в центральных учреждениях в Петербурге и ближе всего в Синодальных архивах, то, дабы преосвященному Савве, изъявившему готовность и редактировать это издание, было удобнее заниматься столь важным делом, он вызван был в 1883 году в Петербург для присутствования в Св. Синоде и там вел это дело по состоявшемуся в 1884 году поручению Св. Синода. Затем и в связи с тем преосвященным Саввою изданы еще: 5. Письма Филарета Митрополита Московского к Высочайшим Особам и другим лицам. Ч. I–II (Тверь, 1888. 8°. Стр. IV+207+342); – 6. Письма Московского Митрополита Филарета к игуменьи Спасо-Бородинского монастыря Сергии (Тверь, 1890. 8°. Стр. VII+41) и 7. Сборник писем духовных лиц XVIII в. к преосвященному Арсению (Верещагину), архиепископу Ростовско-Ярославскому, бывшему епископу Тверскому и Кашинскому (Тверь, 1893. 8°. Стр. LV+108+XIII). Интересные исторические справки, обстоятельные примечания, биографические очерки лиц, и проч., принадлежащие перу редактора и издателя, т. е. преосвященного Саввы, всюду сопровождают эти его издания, представляя собой необходимый учено-критический аппарат к изданиям и весьма большую важность для читателя их и исследователя, ими пользующегося, при чем нередко открываются совсем новые виды в области исторической и археологической, проливается новый свет на многие исторические лица и события, исправляются и изменяются взгляды, дотоле существовавшие и уже утвердившиеся в науке, даются новые точки отправления в научных исследованиях.

Такие высокие личные достоинства почившего и многочисленные архипастырские подвиги, а равно весьма важные учено-литературные труды его не могли не обратить на себя внимание и Высшего Начальства и общества, особенно разных ученых учреждений. Сверх помянутых нами выше знаков такового внимания, мы еще из многого ука-

—306—

жем на следующее немногое в этом отношении. В 1878 году 8 марта за поднесение Её Величеству, в Бозе почившей Государыне Императрице Марии Александровне экземпляра Воспоминаний о высокопреосв. Леониде объявлена была преосвященному Савве Высочайшая благодарность. То же было и в 1883 году – за поднесение Его Величеству, в Бозе почившему Государю Императору Александру Александровичу, Указателя для обозрения патриаршей ризницы, в 1886 г. – за поднесение Его Величеству Писем Mump. Филарета к архиепископу Алексию, и т. д. Между тем еще 20 апреля 1880 года преосвященнейший Савва, во внимание к долговременному, отлично-усердному служению и попечительному управлению вверяемыми ему паствами, возведен был в сан архиепископа. В 1883 году, по случаю коронации, в совершении которой преосвященный Савва участвовал по особому назначению и к которой он собственно и приготовил помянутые выше свои Воспоминания о коронации 1856 года, он Всемилостивейше пожалован был орденом св. Александра Невского, а в 1887 году, «за долговременное архипастырское служение и за особый труд главного руководства собранием и изданием в свет письменных творений приснопамятного святителя Московского Филарета», Высочайше пожалован бриллиантовыми знаками сего ордена; в 1892 году, по случаю исполнившегося тогда 50-летия его служения в священном сане он пожалован был орденом св. Владимира 1-й степени и наконец в нынешнем году, по случаю коронации, получил бриллиантовый крест на клобук. С другой стороны, еще будучи в сане архимандрита, он в 1855 году был избран в члены-соревнователи, а в 1866 году и в почетные члены Императорского Московского Общества Истории и древностей Российских; в 1860 году – в члены-корреспонденты Императорского Русского Археологического Общества; – в 1864 году – в действительные члены Московского Археологического Общества; – в 1865 году – в таковые же члены Общества древне-русского искусства: – в 1866 году – в почетные члены Одесского Общества Истории и древностей; – в 1870 году – в таковые же члены Московского Общества любителей духовного просвещения и в 1872 г. – Мос-

—307—

ковского Братства св. Петра Митрополита; – с 1877 года преосвященный Савва состоял в звании члена-учредителя Общества любителей древней письменности; – в 1881 году избран был в почетные члены С.-Петербургского археологического института; – в 1883 году в почетные члены Московской духовной академии и в 1892 году – Братства преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам сей академии, и т. д.

Будучи в полном смысле благий (ἀγαθός) человек, т. е. и «добрый-добрый» человек, хороший, истинный христианин, благостнейший архипастырь и в тоже время муж доблестный,²²⁴⁰ в Бозе почивший архиепископ Савва был таковым во всех отношениях: и по уму – светлому, крепкому, основательному, строго дисциплинированному в школе доброго старого времени и умудренному долголетнею опытностью и высоким руководством, какое выпало на его долю; – и по сердцу любвеобильному, глубоко-сострадательному, а вместе с тем – глубоко и верующему, доверчивому и открытому; – и по характеру, как показателю воли, – мягкому, когда нужно было оказать благость, снисходительность, и твердому, когда нужда настояла в оказании справедливости, в удержании от зла или в обуздании последнего, – прямому, право правящему слово истинны и правды; наконец и – по деяниям, уже изображенным выше. Будучи таковым, обладая таковою богатою, благою сокровищницею духа, сам ходя во свете и веры, и знания и опытности и сам испытав на себе всю тяжесть нужды и лишений с одной и всю благодетельность истинно-христианского общения с другой стороны, почивший был весьма общительный человек, независтно износил из благой сокровищницы своей все благое и делился им с другими памятуя слово Писания: аще во свете ходим, общение (κοινωνίαν) имамы друг ко другу. Благодеяниями его любви и общительности полны пределы Владимирской, Московской, Полоцкой, Харьковской и Тверской губернии. А нам хорошо известно, что благодеяния почившего

—308—

простирались и в пределы других губерний нашего обширного Отечества; достигали и православного востока, откуда воссиял свет Христов (ex oriente lux). Ближе всего, мы обратим внимание на благодеяния, оказанные почившим его и нашей общей alma mater – Московской духовной академии. Кроме того, что делаемо и сделано было им для сей последней в бытность его отчасти и воспитанником её (в 1846–1850 гг.), а главным образом – ректором (в 1861–1862 гг.), и о чем академия, по слову А.В. Горского, не забывала и не забудет как благодетельном для неё, почивший архипастырь не забывал академии и находясь в большем или меньшем отдалении от неё. Так, едва только возникло при академии Братство для вспомоществования студентам и воспитанникам её, как преосвященный Савва явился одним из первых архипастырей с довольно крупною жертвою в пользу его, а по времени и увеличил почти вдвое сумму этой жертвы. Но главное его благодеяние академии, это – пожертвование в пользу последней, по завещанию, его богатой книжной сокровищницы, простирающейся до 7,000 названий отборных, лучших книг и рукописей и стоящей, по приблизительной оценке, не менее 50,000 рублей. Так как об этой библиотеке и об её пожертвовании академии не раз говорено было печатно и ранее, при том и на страницах «Богословского Вестника»:²²⁴¹ то мы не будем теперь распространяться о сем, а только скажем опять словами незабвенного ректора академии протоиерея А.В. Горского, что этого великого благодеяния никогда «не забудет академия».

Путь правды и милостыни обрящет живот и славу, сказано в Писании (Притч.21:21). Подлинно путь правды и милосердия (ἐλεημοσύνης) не только в сей земной жизни доставляет человеку истинную жизнь и славу, но и послужит верным залогом вечной блаженной жизни и прославления у Бога за гробом. За правду во всех её видах, которую заботливо наблюдал в течение всей земной

—309—

жизни своей в Бозе почивший архипастырь Тверской и за многое множество милостыни, которую он щедро износил для всех из благого сокровища своего духа Господь удостоил его истинно-христианского приготовления к переходу в жизнь загробную и непостыдной, мирной кончины. Еще года три тому назад, когда Тверскому архипастырю было 75 лет, – предел псаломский (Пс.89:10), – у него впервые обнаружились признаки болезни (так называемой сахарной), последствием которой летом нынешнего года было развитие водянки, окончившейся смертью досточтимого старца. Тогда однако, благодаря принятым мерам лечения, опасность отстранена была, и владыка не прерывал обычного порядка деятельности своей. Когда же, с половины сентября сего 1896 года печальный, но неизбежный исход болезни стал очевидным и для самого больного, тогда он поспешил сдать дела епархиального управления своему викарию преосвященному Гавриилу и вообще оставить все житейские заботы, чтобы достойно встретить приближение неизбежной гостьи – смерти. В течение времени от 15 сентября до дня кончины 13 октября владыка не однократно исповедовался и приобщался святых тайн, а 16 сентября принял и таинство елеосвящения, ежедневно выслушивал всенощное бдение и Божественную литургию в смежной с залою моленной при своей домовой, крестовой церкви, вывозимый туда на креслах, отечески принимал и ласково беседовал со всеми приходившими навестить его, благословлял их иконами, делал распоряжения на случай своей смерти, благодарил всех и в том числе келейников своих, назначив сим последним и особое денежное вознаграждение за их труды по услужению ему. Независимо от ежедневных богослужений и принятия св. таинств, преосвященный Савва выслушивал еще и чтение евангелий, а за тем пожелал выслушать умилительные напевы богослужения страстной седьмицы. Он был в полном сознании до самой кончины, и только за три-четыре часа до разлучения души от тела перестал говорить. Едва только скончался архипастырь и едва только стало это известно в престольном граде его, как вся, можно сказать, Тверь, с беспокойством следившая за ходом болезни его и уже предчув-

—310—

ствовавшая печальный исход её, подвиглась к загородному архиерейскому дому, где обитал почивший, чтобы отдать ему последний долг, облобызать священную, так часто осенявшую её благословением, десницу его и помолиться о упокоении доброй души его. Панихиды и чтение евангелий над усопшим были непрерывные, а на официальные панихиды (в 12 ч. дня и 6 ч. вечера) собирались едва не все представители и духовной и гражданской власти, равно как и выборных сословий и учреждений. В понедельник 14 октября к ночи последовало положение тела усопшего во гроб, а на другой день 15-го утром – вынос в крестовую церковь архиерейского дома. В тот же день к вечеру прибыл из Петербурга назначенный от Св. Синода для погребения почившего присутствующий в Синоде высокопреосвященный Арсений, архиепископ Рижский и Митавский, а на другой день 16 октября, в среду, состоялось и самое погребение. Еще с половины 8-го часа утра потянулось во множестве духовенство, представители учреждений, воспитанники учебных заведений и проч. к Тресвятскому (месту за городом, где находится архиерейский дом), для участия в выносе тела усопшего в кафедральный собор. В 8 часов начался вынос, при чем во главе духовенства во всё продолжение пути от архиерейского дома до собора шел преосвященный Гавриил, епископ Старицкий, а в соборе встретил тело усопшего сам высокопреосвященный Арсений, который за тем и совершил заупокойную Божественную литургию в сослужении многочисленного собора священнослужителей из архимандритов, протоиереев и прочего духовенства; на отпевание же вышел и преосвященный Гавриил, а ряд сослуживших архиереям архимандритов, протоиереев, игуменов, иеромонахов и священников от средины большего собора тянулся до самых царских дверей. Пели весьма умилительно архиерейские певчие, а в конце отпевания, когда тело усопшего обнесено было вокруг собора и внесено обратно в собор, тело усопшего встречено было прекрасным пением свободного хора, заведенного при почтово-телеграфном управлении начальником его И.М. Пыжовым. Усопшего почтили словами и речами: высокопреосвященный Арсений (в конце отпевания),

—311—

преосвященный Гавриил (после заамвонной молитвы), ректор местной духовной семинарии протоиерей П.А. Соколов (после запричастного стиха) и профессора Московской духовной академии И.Н. Корсунский (пред вторым: «со святыми упокой», – на отпевании) и Н.А. Заозерский (пред опущением гроба в могилу). Могила усопшего архипастыря вырыта внутри собора, невдалеке от св. мощей князя Михаила Тверского, на южной стороне близь боковой выходной двери и стены соборного храма.

Покойся же много потрудившееся в служении духу тело до всеобщего воскресения и соединения с душою архипастыря, которую также со святыми упокой, Христе, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.

И. Корсунский

—312—

Roma locuta! После долгих, вековых колебаний, римский епископ, в лице Льва XIII, признал наконец возможным произнести по вопросу о действительности англиканской иерархии свое ясное и окончательное решение. ¹/₁₃ Сентября обнародована по этому поводу папская булла «Apostolicae Curae», после которой вопрос об англиканской иерархии для всякого римского католика, преклоняющегося пред непогрешимым авторитетом своего верховного пастыря, есть уже causa finita. Не останавливаясь пока на обсуждении новой папской буллы, спешим предложить её вниманию читателей в возможно близком переводе.

Ред.

Святейшего господина нашего Льва Божиим промыслом папы XIII апостольское послание об англиканских рукоположениях

Лев епископ слуга слуг Божиих в непрестанное памятование

Не малую долю Апостольского попечения и любви, с которыми мы тщимся совершать служение и подражать примеру Великого Пастыря овец, Господа нашего Иисуса Христа (Евр.13:20), вспомоществуемые Его благодатью, по-

—313—

святили Мы благороднейшей Английской нации. Свидетельством Нашего к ней расположения в особенности служит то послание, которое издали Мы в прошедшем году «к Англичанам, ищущим царства Христова в единстве веры».

Мы напоминали о древнем единении этого народа с его Материю-Церковью и старались ускорить счастливое примирение, возбуждая в душах ревность к молитве Богу. И недавно, когда в окружном послании Мы рассудили пространнее высказаться о единстве Церкви, не на последнем месте имели Мы в виду Англию, в надежде, что наши доказательства могут укрепить католиков и даровать спасительный свет отпадшим. Приятно признать также и то обстоятельство, которое равно рекомендует, как гуманность народа, так и попечение многих о вечном спасении, а именно как благосклонно были одобрены Англичанами наши усилие и свобода речи, которые притом не были вызваны никаким побуждением человеческого расчета. Ныне Мы с тою же мыслью и с тем же расположением определили обратиться к исследованию дела не меньшей важности, тесно связанного с тем же предметом и с Нашими желаниями. У Англичан, вскоре после их отторжения от центра христианского единения, публично введен был, при Эдуарде VI, совершенно новый обряд рукоположения в степени священства; поэтому они утратили истинное таинство священства, каковое было учреждено Христом, а в тоже время и иерархическое преемство; таково было уже общее мнение, подтверждавшееся многократно актами и постоянною дисциплиною Церкви. Но однако, сравнительно не так давно, и особенно в эти годы, усилился спор: обладают ли посвящения в степени, совершенные по Эдуардовскому чину, существом и действительностью таинства, при чем в утвердительном смысле или с сомнением высказывались не только некоторые англиканские писатели, но и немногие католические, преимущественно не Английские.

Первые, сознавая преимущество христианского священства, опасались быть лишенными двоякой власти их священников на тело Христово, а вторые думали облегчить этим их возвращение к единству; те и другие были уверены, что вследствие успехов за последнее время в

—314—

этом роде исследований и открытий новых документов, преданных до того времени забвению, благовременно было бы Нашею властью подвергнуть это дело новому рассмотрению. Что касается Нас, то нимало не пренебрегая этими планами и желаниями, и особенно повинуясь голосу Нашей апостольской любви, Мы решились испытать всё, что могло бы каким бы то ни было образом удалить от душ вред или доставить им пользу.

Итак, Мы благосклонно согласились на новый пересмотр вопроса, дабы устранить на будущее время непререкаемым авторитетом этого нового разбирательства всякий повод к малейшему сомнению. – Несколько человек науки и высокой учености, известных различием их воззрений на этот предмет, письменно изложили по поручению Нашему основы их мнений; затем, призвав их к себе, Мы повелели им сообщить взаимно их письменные изложения, а также исследовать и взвесить всё то, что следует для более полного знакомства с предметом.

Мы озаботились, чтобы они могли с полною свободою пересматривать в ватиканских архивах документы, уже известные, и сделать известными те, о которых еще не знали. Мы пожелали также, чтобы они имели в своем распоряжении все акты этого рода, сохраняемые в священном совете, именуемом Высшим, а равно всё то, что люди самые сведущие написали до сей поры в обоих направлениях.

Доставив им эти удобства, Мы пожелали, чтобы они соединились в особую комиссию; двенадцать заседаний было под председательством указанного Нами одного из кардиналов Святой Римской Церкви с правом свободно поддерживать каждому из них свое мнение. Наконец Мы повелели, дабы решения этого собрания вместе с другими документами были представлены нашим почтеннейшим братьям Кардиналам того же Совета, и чтобы они по тщательном рассмотрении, обсуждая вопрос в Нашем присутствии, выразили бы Нам каждый свое мнение.

По установлении такого порядка, не прежде следовало приступать к подробному рассмотрению дела, как после тщательного выяснения того, в каком положении уже находилось оно, соответственно определениям Апостольского

—315—

Престола и установившемуся обычаю, определить начало и важность которого было, без сомнения, существенно. Вот почему внимание было прежде всего обращено на те документы, в которых наши предшественники, по просьбе королевы Марии, проявили свою особенную заботу об умиротворении Английской Церкви. Юлий III назначил на это дело кардинала Реджинальда Поля, англичанина по происхождению, человека замечательного и достойного всякой похвалы, в качестве «легата от ребра» «как своего ангела мира и любви», и снабдил его предписаниями и чрезвычайными полномочиями; это сделано было в Августе 1553 года посредством булл: Si ullo unquam tempore и Post nuntium Nobis и др., которые впоследствии подтвердил и обнародовал Павел IV.

Чтобы правильно понять значение упомянутых документов, должно принять за основу, что их задача состоит никак не в решении лишь отвлеченного вопроса, но имеет совершенно специальный и тесно связанный с известным делом характер. Ибо так как полномочия, дарованные папами апостольскому легату, относились единственно к Англии и к состоянию веры в этой стране, а правила действия теми же самыми папами тому же легату сообщены были по его просьбе, то они никак не имели в виду вообще определять те условия, без которых священные рукоположения не действительны, но должны были в частности касаться того, что надлежало предусмотреть о священных степенях именно в этом королевстве, согласно требованиям времени и выясненным обстоятельствам дела.

Это явствует, как из существа и формы тех самых документов, так равно и из того, что было бы совершенно странно желать учить тому, что необходимо для совершения таинства священства, легата и притом такого, которого ученость блистала даже на Тридентском соборе.

Правильно разумеющим это не трудно понять, почему в послании Юлия III-го от 8 Марта 1554 апостольскому легату есть раздельное упоминание прежде всего о тех, которые посвящены правильно и законно и должны быть признаны в их сане и о тех, которые не посвящены в священные степени, но могли бы быть посвящены, еже-

—316—

ли б оказались достойными и способными. Здесь видны ясно и отчетливо обозначенные существовавшие тогда две категории людей: с одной стороны те, которые действительно получили священное рукоположение или до раскола Генриха VIII, или если и после него и чрез священнослужителей, принявших заблуждение раскола, однако, согласно обычному католическому чину; с другой те, которые поставлены по чиновнику Эдуарда, и потому могли быть посвящены, так как их поставление было не действительно. Что не в ином заключалась мысль папы, ясно доказывает послание от 29-го Января 1555 г. того же легата, передававшего свои полномочия епископу Норуичскому. Кроме того, следует в особенности обратить внимание на то, что самое послание Юлия III говорит о свободном пользовании папскими полномочиями, даже и относительно тех, которых поставление было менее правильно и не по обычной церковной форме. Эти слова очевидно указывают на тех, которые были поставлены по чину Эдуарда, потому что, кроме этого последнего и чина католического, не было в Англии никакого другого. Справедливость этого сделается еще явственнее, если вспомнить о посольстве, которое, в Феврале 1555, королем Филиппом и королевою Марией послано было в Рим по совету кардинала Поля. На троих королевских полномочных, людей высокочтимых и добродетельных, между которыми был Томас Тирльби, епископ Елийский, возложено было поручение доложить подробно папе о положении дела религии в Англии, а от него прежде всего испросить одобрение и утверждение того, что сделано легатом для восстановления мира между королевством и Церковью; для этого папе были представлены необходимые письменные документы и извлечения из нового чиновника, ближайшим образом относящиеся к этому вопросу. Павел IV принял посольство с великолепием; представленные свидетельства были тщательно рассмотрены несколькими кардиналами и подвергнуты зрелому обсуждению, после чего в том же году 20-го Июня папа издал буллу: Praeclara carissimi. В этой булле, после полного одобрения и подтверждения действий, совершенных Полем, относительно рукоположений было предписано таким образом: те, ко-

—317—

торые рукоположены в священные степени… кем-либо кроме епископа, правильно и законно поставленного, те же степени… должны принять заново. Какие же именно были епископы, поставленные неправильно и не по чину – ясно указано вышеупомянутыми документами и полномочиями, предоставленными легату в этом деле: это были без сомнения те, которые были поставлены в епископский сан или на другие степени священства без соблюдения обычной церковной формы или формы и намерения церкви, как писал сам легат епископу Норуичскому. Конечно это были не иные, как именно те, которые поставлены по новому чиноположению, тщательно рассмотренному назначенными для этого кардиналами. Не должно умалчивать и о той вполне относящейся к делу части папского послания, где, между нуждающимися в разрешении, папа указывает на тех, которые получили как степени, так и должности церковные недействительным образом и только фактически.²²⁴² Ибо недействительным образом получить степени есть тоже, что получить их по акту тщетному и без последствий, т. е. недействительно, как ясно из самого значения этого слова, и его обычного употребления, в особенности же в виду того, что слово это употреблено как относительно степеней, так и о церковных должностях, которые, по ясным правилам священных канонов, несомненно не действительны, если дарованы с какою-либо погрешностью, уничтожающею их силу.

Нужно прибавить к этому, что в ответ на недоумение некоторых – какие именно епископы, по мысли папы, могли бы считаться правильно поставленными и по чину, папа вскоре издал второе послание от 30-го Октября в форме бреве, где говорит: чтобы положит конец этим колебаниям и успокоить совесть тех, которые были рукоположены во время раскола, более отчетливым изложением Нашей мысли и намерения, выраженных в Нашем первом послании, Мы объявляем, что только те епископы и архиепископы, которые не рукоположены и не посвящены согласно церковной форме,

—318—

не могут считаться поставленными правильно по чину. Ежели-б это разъяснение не относилось к современным того времени обстоятельствам Англии, т. е. к поставлению по чину Эдуарда, то своим новым посланием папа очевидно не сделал бы ничего такого, что могло бы положит конец колебаниям и успокоить совести. Именно в таком смысле и легат понимал грамоты и предписания Апостольского Престола и повиновался им с добросовестною точностью; также поступила королева Мария и те, которые с нею трудились над восстановлением католической веры и учреждений на их прежних местах.

Определения Юлия III и Павла IV, которые Мы привели, ясно указывают на происхождение той практики, которая сохраняется непрерывно уже более трех столетий, и по которой рукоположение по чину Эдуарда считается недействительным и ничтожным; эта практика ясно подтверждается многими свидетельствами о тех рукоположениях, которые в самом Риме были безусловно повторяемы по чину католическому.

Соблюдение этой практики представляет собою доказательство, прямо относящееся к настоящему делу. Ибо если у кого и может остаться сомнение относительно смысла, в каком следует понимать папские грамоты, то имеет силу принцип: обычай есть лучший истолкователь законов.

Так как Церковь всегда признавала постоянным и неизменным правилом, что повторять посвящение в степени священства не должно, то невозможно, чтобы Апостольский Престол допускал и терпел бы в молчании подобный обычай. Однако он не только терпел его, но даже и сам одобрял и подтверждал, как скоро при возникновении какого-либо частного случая требовался его приговор. – Мы упомянем только о двух фактах этого рода из числа многих других, бывших на рассмотрении Высшего Совета. – Один в 1684 году о некоем французском кальвинисте, другой в 1704 году об Иоанне Клименте Гордоне. Оба получили рукоположение по чину Эдуарда. – В первом, после точного рассмотрения дела не мало советников ответы свои, именуемые голосами, изложили письменно. Остальные также согласились

—319—

с ними во мнении, касательно недействительности рукоположения, и только по некоторым обстоятельствам угодно было кардиналам ответить: «отложено». – Во втором случае, те же самые документы снова были рассмотрены, опять были затребованы новые голоса от советников, спрашивали знаменитых докторов Сорбонны и Дуэ, не пренебрегали ничем, что могло бы быть внушено проницательною осторожностью для основательного изучения дела. Следует также заметить, что как сам Гордон, о котором производилось тогда дело, так и некоторые советники указывали сверх других причин ничтожности и на рукоположение Паркера с теми особенностями, которые ему тогда приписывались; но когда пришлось произнести решение, то этот повод был устранен, что доказывается документами, заслуживающими полного доверия, а удержали только одну причину: недостаточность формы и намерения. Чтобы судить обстоятельнее и вернее об этой форме, была принята та предосторожность, что экземпляр англиканского чиновника подвергли исследованию и, кроме того, сличили его с формами рукоположения, заимствованными из различных восточных и западных обрядов. – Тогда Климент XI при согласном мнении кардиналов, разбиравших это дело, сам в четверг 17-го Апреля 1704 г.: сделал следующее постановление «чтобы Иоанн Климент Гордон рукоположен был вновь и безусловно во все степени, даже священные и особенно в пресвитерскую, и ежели он еще не был миропомазан, то прежде всего преподать ему таинство миропомазания». – Следует обратить особенное внимание на то, что это постановление основывалось не на недостатке передачи орудий, ибо в таком случае, согласно установившемуся обычаю предписано было бы возобновить посвящение условно. – Еще важнее здесь то, что решение папы относится вообще к рукоположениям англиканским, ибо хотя оно на самом деле касалось случая частного, но тем не менее оно не опиралось на какой-нибудь отдельный повод, но на непригодность формы, которою страдают все эти рукоположения, а потому каждый раз, когда впоследствии приходилось решать подобные случаи, на постановление Климента XI ссылались как на норму.

—320—

Отсюда видно каждому, что вопрос, ныне возбужденный, был уже давно решен приговором Апостольского Престола, и быть может лишь недостаточному знакомству с этими документами должны мы приписать тот факт, что некий католический писатель еще доселе считает этот вопрос открытым. Поскольку-же, как мы сказали еще вначале, нет ничего нам любезнее и желаннее, как оказывать возможно большую снисходительность и любовь тем, которые воодушевлены честными намерениями, Мы предписали еще раз рассмотреть внимательно Англиканский чин рукоположения, на котором сосредоточивается вся сущность дела.

В чине для совершения и преподания каждого таинства справедливо различают часть обрядовую и часть существенную, которую называют обычно материей и формою. Всем известно, что таинства Нового Завета, как чувственные и действенные знаки невидимой Благодати, должны и означать Благодать, которую они производят, и производить Благодать, которую они означают. – Правда, что это значение должно заключаться во всем существенном чине т. е. в материи и форме; но оно принадлежит в особенности форме, потому что материя есть часть неопределенная сама по себе, а определяется формою. Это особенно ясно обнаруживается в таинстве священства, где материя, насколько подлежит Нашему рассмотрению в данном случае, есть возложение рук, которое само по себе не имеет конечно никакого определенного значения, и его употребляют одинаково и для разных степеней и для миропомазания. – Между тем, слова, которые до последнего времени повсюду употребляются Англиканами в качестве формы пресвитерского посвящения, а именно приими Духа Святого, совсем не означают с определенностью степень священства, или её благодать и власть, которую в особенности составляет власть освящать и приносить в жертву истинное тело и истинную кровь Господа (Тридентского собора, заседание XXIII о таинстве священства, правило 1) ту жертву, которая не есть простое воспоминание Жертвы, совершенной на Кресте (Тридентского собора заседание XXII о Жертвоприношении Литургии, правило 3-е). Позже прибавили к этой форме: для служения и дела

—321—

пресвитера; но это только доказывает, что Англикане сами признали первую форму недостаточною и не пригодною. Самая эта прибавка, если и могла придать форме надлежащее значение, была введена слишком поздно, потому что прошло уже столетие после применения Эдуардовского чина и, так как Иерархия была уже уничтожена, власть рукоположения стала недействительною.

Напрасно стали недавно искать оснований в пользу действительности рукоположения в других молитвах того же чина. Если оставить в стороне всё прочее, свидетельствующее о недостаточности для этой цели молитв англиканского чина, одного только доказательства будет в данном случае вполне довольно: из этих молитв умышленно исключено все то, что в чине католическом отчетливо выражает достоинство и служение священства. Не может, конечно, считаться пригодною и достаточною для таинства та форма, которая опускает то, что она существенным образом должна выразить.

Подобное происходит и с епископским посвящением. Ибо к формуле «приими Духа Святого» слова – для служения и дела епископа были не только прибавлены уже позднее, но эти слова, как мы сейчас покажем, должны быть понимаемы иначе, чем как в чине католическом. – Бесполезно ссылаться и на предварительную молитву: Вседержителю Боже, потому что тут также исключены слова, выражающие высшее священство. Неуместно рассматривать здесь – составляет ли епископство дополнение священства или отдельную степень, и действительно ли оно или нет, если сообщено per saltum т. е. человеку, не облеченному дотоле саном пресвитера. Несомненно однако, что епископство по установлению Христа действительно принадлежит к таинству священства и составляет превосходную степень священства, именно ту, которая в учении Святых Отцов и в наших богослужебных обрядах называется высшим священством, верхом священнослужения. – Из этого следует, что так как таинство священства и истинное священство Христа всецело исключено из англиканского чина и следовательно епископское посвящение по этому чину отнюдь не сообщает истинного и действительного священства, то и епископ-

—322—

ство по той же причине не может быть этим чином преподано истинно и законно, тем более, что в числе главных обязанностей епископа есть рукоположение совершителей Святой Евхаристии и жертвоприношения.

Чтобы точнее и полнее понять чин Англиканский, кроме уже замеченного нами о некоторых частях его, нет ничего пригоднее, как тщательно вникнуть в те обстоятельства, при которых он был составлен и издан. Описывать все подробности было бы слишком долго, да нет и нужды; история этой эпохи довольно красноречиво показывает, как именно были настроены составители чина относительно католической церкви, каких сотрудников призвали они себе из сект инославных и к какой цели они стремились.

Зная вполне ту необходимую связь, какая существует между верою и культом, между законом верования и законом молитвы, они во многих отношениях исказили чин литургии, соответственно ложным учениям новаторов, под предлогом привести её к её первоначальному виду. В силу этого во всем чиновнике, не только не сделано никакого открытого упоминания о Жертвоприношении, освящении, священстве, власти освящать и приносить Жертву; но, как было упомянуто выше, и малейшие следы этих учений, сохранившиеся в молитвах католического чина, не вполне еще отброшенных, были искусно устранены и изглажены. Так ясно обозначился существенный характер чина, или так называемый дух его. Итак, если, искаженный в самом начале своем, он совершенно не способен был сообщить священство, невозможно, чтобы и впоследствии, когда он оставался таким же, мог он стать действительным. И напрасно те, которые со времени Карла 1-го стали признавать кое-что относительно Жертвы и священства, сделали некоторые прибавления к чину; также тщетно и усилие небольшой, образовавшейся в последнее время, англиканской партии показать, что упомянутый чин может быть понимаем и объясняем в здравом и православном смысле. Эти усилия, как прежде были, так и теперь бесплодны еще по той причине, что ежели нынешний англиканский чиновник заключает в себе некоторые двусмысленные выражения, то

—323—

они не могут означать тот же смысл какой имеется в чине католическом. Ибо как скоро введен был новый чин, в котором, как мы видели, таинство священства отрицается или искажается, и из которого изгнано всякое упоминание об освящении и Жертве, формула: приими Духа Святого уже не имеет значения, потому что Дух изливается в душу только с Благодатью таинства; – теряют также свою цену и слова: на служение и дело священника или епископа и другие подобные им, ибо остаются только имена, без той сущности, которую установил Христос. Многие из англикан, строго истолковывающие смысл чина, хорошо понимают силу этого довода и твердо выставляют его против тех, которые, изъясняя этот чин по новому, тщетно стараются придать совершенным по нему рукоположениям такую цену и такую силу, которых они не имеют. Один этот довод опровергает мнение, будто молитва: Omnipotens Deus, honorum omnium largitor (Всемогущий Боже, податель всяческих благ), которая находится в начале чина, может быть достаточною как законная форма рукоположения, хотя она и могла бы быть такою в каком либо католическом чине, принятом Церковью.

К этому существенному недостатку формы присоединяется недостаток намерения, которое для таинства столь же существенно необходимо. О мысли или намерении, насколько оно, по самому существу своему, есть нечто внутреннее, Церковь не судит; но она должна судить о нём, насколько оно проявляется во вне. Итак, ежели кто-либо при совершении и преподании таинства благоговейно и по чину употребляет материю и надлежащую форму, тот по этому самому признается имеющим намерение совершать то, что совершает Церковь. На это основание опирается учение, по которому действительно таинство, преподанное даже еретиком или не крещенным, лишь бы оно было преподано по чину католическому. Наоборот, ежели чин изменен с явною целью ввести другой, непринятый Церковью, и отвергнут тот, который она совершает, и который по установлению Христа, относится к самому существу таинства; тогда очевидно, что не только не достает

—324—

таинству необходимого намерения, но это намерение даже противно таинству и уничтожает его.

Все вышеизложенное Мы долго и зрело обсуждали, как Сами, так и с нашими досточтимыми Братьями – судьями Высшего Совета, из коих Мы признали за благо созвать пред собою нарочитое собрание 16-го минувшего Июля на праздник Богоматери Кармильской. Они единодушно признали, что предложенный вопрос был уже давно и вполне разобран и обсужден Апостольским Престолом, и что его вновь предпринятое и произведенное исследование только еще яснее показало – с какою справедливостью и мудростью всё дело было решено. Однако Мы рассудили отложить Наше решение, чтобы лучше взвесить, не благовременно ли и не полезно ли еще раз провозгласить Нашею властью решение этого дела и призвать Нашими молениями большее озарение Нас небесным светом.

Принимая в соображение, что эта глава дисциплины, хотя уже и определена канонически, некоторыми по каким бы то ни было причинам, снова сделана предметом обсуждения и что из этого может произойти гибельное заблуждение для многих, которые могут думать, что они обрели таинство и плоды священства там, где их вовсе нет, Мы благорассудили о Господе объявить Наш приговор.

Итак, Мы, согласуясь со всеми декретами Наших предшественников, относящимися к этому делу, вполне их подтверждая и возобновляя, Нашею властью, по Нашему собственному побуждению и точному познанию, решаем и объявляем, что рукоположения, преподанные по англиканскому чину, были и суть совершенно недействительны и вполне ничтожны.

Так как Мы именем и духом Пастыря Великого предприняли указать несомненнейшую истину в деле столь важном, то Нам остается увещевать в том же духе тех, которые искренно желают и ищут благодеяний священства и Иерархии. До сих пор они быть может, возбуждая в себе ревность к христианской добродетели, вникая с благоговением в Священные Писания и удваивая свои благочестивые молитвы, с неуверенностью однако же и томлением духа медлили откликнуться на глас Христа, который давно уже призывал их. Теперь они видят ясно,

—325—

куда этот Пастырь добрый их зовет и требует. Пусть они возвратятся во двор овчий; тогда они приобретут желаемые блага и соединенные с тем средства ко спасению, распорядительницею которых Он соделал Церковь, как постоянную блюстительницу Его Искупления и попечительницу народов. Тогда они будут с радостью почерпать воду из источников Спасителя, Его чудодейственных таинств, посредством которых верные, действительно получив отпущение грехов, восстановляются в благоволение Божие и укрепляются хлебом небесным, и в изобилии получают драгоценную помощь для достижения жизни вечные.

Истинно жаждущих этих благ да соделает в них участниками и милостиво ущедрит Бог мира и Бог всякого утешения по Своей бесконечной благости.

Наши увещания и пожелания Мы желаем обратить преимущественно к тем, которые в своих общинах признаются священнослужителями. Эти люди, по самому служению своему, имеют преимущество учения и власти, и особенно принимают к сердцу славу Божию и спасение душ; пусть же они первыми поспешат отозваться с повиновением на Божий призыв и покажут собою славный пример. Конечно, Церковь-Матерь примет их с особенною радостью и обымет со всею любовью и попечительностью, как таких, которые по превосходству своей добродетели возвращаются в лоно Церкви, вопреки многим испытаниям и затруднениям. Трудно выразить, какой восторг возбудит эта смелая решимость в обществах их братий по всему католическому миру; сколько надежды и уверенности она им дарует пред их Судьею Христом и какую награду за то получат они от Него во царствии небесном! Что касается Нас, то Мы, по мере возможности, не престанем содействовать их примирению с Церковью, в которой и отдельные личности и массы, как Мы пламенно желаем, могут найти себе много примеров для подражания, а пока помолимся все и будем умолять милосердие Божие, дабы они ревностно стремились следовать по отверстому пути Божественной благодати и истины.

Мы постановляем, что настоящие письмена и все в них содержащееся ни в какое время не должны быть облича-

—326—

емы или осуждаемы в скрытом замысле, или умолчании, или погрешности намерения Нашего, или в другом каком-либо недостатке, но всегда должны быть действительными и оставаться в своей силе, а также быть неприкосновенно хранимы, как в суде, так и вне всеми, к какой бы кто степени или сану не принадлежал; при чем объявляем недействительным и ничтожным всё, что кто-либо, опираясь на чей-либо авторитет или по какому-либо предлогу, в ведении или неведении, покусится сделать вопреки; и ничто, с ними несогласное, не должно им препятствовать.

Мы желаем, чтобы каждый из экземпляров, даже печатных, подписанных рукою Нотария и снабженных печатью от людей, утвержденных в церковном достоинстве, имел туже силу, какую имеет наша воля, изложенная в настоящих письменах.

Дано в Риме у Св. Петра, в год воплощения Господня 1896 Сентября 13-го. Первосвященства Нашего в год 19-й.

А. Кард. Бианки Про-датарий

С. Кард. дэ Руджиеро

Место + печати.

Регистровано в секретариате бреве.

И. Куньони.

Перевод П.М. Свешникова

—327—

Правде не сущи, смятение не мало в вещех бывает. Кормчая.

В конце 1894 г. к нам обратился один московский священник с просьбою уяснить: как смотреть на раскольничий брак, записанный в полицейскую метрическую книгу по закону 1874 г. 19 апр.? Следует ли такой брак признавать законным в том же смысле, в каком понимается церковный брак, или же для придания ему полной законности и церковности, должно при обращении к православной церкви раскольников супругов совершить полный чин церковного венчания, или – только «навершение» венчания? При этом он признался, что узнал о существовании самого закона 1874 г. 19 апр. только из напечатанного в Русск. Ведом. судебного процесса В. Парфенова: ибо никаких специальных руководственных указов Свят. Синода или Епархиального Начальства по применению этого закона издано не было.

В виду важности такого заявления, важности жизненной, мы и решились высказать требуемые от нас объяснения печатно, в надежде, что лица более нас компетентные выскажут свои мнения по этим же вопросам, а может быть и сам Св. Синод издаст какие-либо руководящие правила по данному вопросу. Это намерение наше и осуществлено было изданием в Богослов. Вестнике 1895 г. Февраль и Март статьи под заглавием: «Что такое раскольничий брак?» Статья эта имела такое окончание: «Предлагая эти свои соображения вниманию главным образом православных пастырей, мы не имели в виду

—328—

ничего более, как выставить на вид великую церковную важность поставленного в заглавии статьи вопроса и только наметить (а вовсе не предрешать) те пункты, которые должны быть авторитетно решены законною церковною властью – Святейшим Правительствующим Синодом. В виду великой жизненной важности этих пунктов, мнение частного лица здесь не должно иметь решающего вопрос значения».²²⁴³ После сего в течении полугода мы не встречали печатно каких-либо ощутительных результатов своей статьи, лишь частным образом, в переписке или в устных беседах с пастырями церковными мы удостаивались и похвалы, и благодарности за свои разъяснения. Желать большего нам ничего уже не оставалось и мы почитали это свое дело поконченным. Но вот в Октябрьской книжке Правосл. Собеседника за 1895 год появляется статья под заглавием: «Заметка о раскольничьем браке». И. Бердникова (стр. 190–230). Статья эта хотя не обмолвилась ни одним похвальным, или одобрительным словом по нашему адресу, а напротив от начала до конца состояла в мелочных придирках, опровержениях и пожалуй даже некоторых между строчных инсинуациях: тем не менее она доставила вам великое удовольствие (писателю – думаю – вполне понятное) и мы занялись её изучением, результатом которого явилась наша вторая статья (ответная) под следующим заглавием: юридическое и каноническое значение религиозного элемента в раскольничьем браке. (Богосл. Вестн. 1896 г. Генварь-Февраль). В ней мы приветствовали своего оппонента следующими словами: «Проф. Каз. Дух. Академии и Казан. Университета И.С. Бердников посвятил разбору нашей статьи свою статью, по объему не меньшую нашей,²²⁴⁴ хотя и под весьма скромным заглавием: «Заметка о раскольничьем браке». «Почтенный профессор отнесся весьма внимательно к нашей статье: он почти шаг за шагом следит за течением наших мыслей и высказывает свои замечания и суждения».

—329—

«Почитаем приятным для себя долгом выразить ему глубокую признательность за такое лестное внимание. Но еще более благодарны за то, что, воспользовавшись нашей статьей, почтенный профессор подъял на себя не малый труд весьма усиленно аргументировать свои воззрения по данному вопросу, хотя и не согласные с нашими воззрениями».

«В вопросах права истина и ясность её выражения должны стоять на первом плане: ибо это – вопросы жизни, а не теории, тем более – в вопросах церковного права. Посему, при обмене мнениями по сим вопросам не столько важны и интересны личные отношения и положения противников в разных перипетиях их полемики, сколько самые мнения, ими защищаемые».²²⁴⁵

Внимательное изучение «Заметки» г. Бердникова привело нас к убеждению, во 1-х в том, что он для опровержения нашей статьи подъял на себя не легкий труд в нагромождении большой массы отечественного законодательства, хотя по большей части для настоящего времени уже устаревшего, т. е. утратившего силу; во 2-х в том, что он – плохой аналитик, вследствие чего не смог ни в должной мере воспользоваться против нас своим материалом, ни вникнуть в сущность вопроса и в важность тех частных пунктов, на которые мы в своей статье логически расчленили оный. В частности мы заметили, что г. Бердников не ясно различает понятия: «законный» и «церковный», «гражданский» и «канонический», «узаконение» и «освящение»; посему, не почитая нужным входить в мелочные полемические с ним счеты, мы поставили своею задачею в своей ответной статье лишь с возможною ясностью установить различие между этими понятиями и чрез это рассеять некоторую мглу или туман, в которые облек нашу статью г. Бердников своею «Заметкой» по её поводу, или лучше сказать – своими под – и между строчными к ней схолиями, или комментариями. Вместе с сим мы приложили труд к тому, чтобы по возможности ясно и раздельно так сказать дорисовать свой ответ на вопрос: что такое раскольничий

—330—

брак, установляемый законом 1874 г. 19 Апр. – ответ, по нашему мнению, ясно выраженный в первой нашей статье, но несколько затемненный комментариями к ней г. Бердникова. Под влиянием этих соображений в своей ответной статье мы употребили все усилия, чтобы раскрыть: 1) что раскольничий брак, записанный в метрическую полицейскую книгу согласно правилам закона 1874 г. 19 Апр., есть чисто гражданский законный брак и состоящие в нём – муж и жена – в строгом гражданском смысле, а дети, прижитые в этом браке – законные дети; 2) будучи таковым в гражданском отношении, раскольничий брак должен со стороны православной иерархии получить надлежащую каноническую оценку с его религиозно-нравственной стороны, ибо только произведя такую оценку, можно будет безопасно тем или иным способом сообщить ему церковное освящение, которого этот гражданский раскольничий брак не имеет. Так как этот пункт в первой нашей статье выяснен был достаточно полно и так как г. Бердников не сделал никаких серьезных возражений против него, то мы в своей статье и ограничились только «некоторыми дополнительными соображениями и разъяснением нерациональности воззрений (на этот счет) проф. Бердникова».²²⁴⁶

Такова задача и отчасти содержание нашей ответной г. Бердникову статьи.

Мы были уверены, что наш оппонент совершенно удовлетворится нашими разъяснениями, которые мы представили в самой почтительной к лицу его форме и оставит за нами поле сражения, на которое он сам нас вызвал и… почти не ошиблись в своей уверенности.

В Июньской книжке Правосл. Собеседн. нынешнего года г. Бердников напечатал: «Вторую заметку по вопросу о раскольническом браке», датированную 10 Марта 1896 г.,²²⁴⁷ Хотя по внешней форме эта заметка есть такой же комментарий к нашим статьям, как и первая его заметка; или, если угодно, есть статья полемическая, но по существу дела это есть не что иное, как бегство с поля

—331—

сражения, только прикрывающееся благовидною формою отступления, совершаемого в порядке. Именно: в этой, «заметке» г. Бердников уже ни слова не упоминает о первом пункте своей полемики – что раскольничий брак 1874 г. 19 Апр. есть чисто гражданский брак; значит вся его так сказать, юридическая батарея, направлявшая свои удары на этот пункт наших статей совершенно замолчала. Теперь, совершая свое отступление, г. Бердников только слегка посылает свои выстрелы против второго пункта наших статей – канонического, но уже не нападая, а только защищаясь и отстреливаясь.

Злая хорошо правило, что «победителю свойственно великодушие», мы и готовы были совсем прекратить свои объяснения с г. Бердниковым, но не можем этого сделать по той причине, что он сам вызывает и обязывает нас с непонятною для нас отвагою так сказать добить его, оставляющего за нами полемическое поле.

Добивать его мы не будем, но с подобающим его лицу и положению уважением весьма охотно представим надлежащие объяснения на его вызов.

На стр. 261 своей «второй заметки» проф. И.С. Бердников в примечании 1-м пишет следующее: «Упрек г. Заозерского (Богосл. Вестн. 1896 г. Февр. 347–348), будто мы в своей первой заметке отвергаем необходимость освящения для раскольнического брака, записанного в метрической книге, есть напрасный извет на нас с его стороны. См. нашу заметку Прав. Собес. 1895, окт. стр. 205–209, 229».

Смеем уверить г. профессора, что никогда мы «изветами» не занимались, а в данном случае изветом г. профессор наименовал не что иное, как свое отречение от собственных своих слов, а именно: на стр. 229 (первой заметки), проф. И.С. Бердников действительно высказал, между прочим, следующее: «Церковное благословение и религиозное освящение этих браков, в случае присоединения обоих супругов сообщается в акте присоединения их к православной церкви».

Мы просим читателей остановиться с особенным вниманием на этих словах почтенного профессора: ибо они действительно изобличали бы нас в извете, если бы

—332—

вся его первая заметка состояла только из одной этой 229-й страницы; но к его несчастью, она состоит из некоторых иных страниц, напр. 228-й, в конце которой стоят следующие его слова, которые мы приведем в двух столбцах (делаем это потому, что эти слова напечатаны были дважды: в Прав. Собес. и перепечатаны в Богосл. Вестнике).

Как видно отсюда редакция слов г. Бердникова в обоих журналах совершенно тождественна, различие только в шрифтах: ибо некоторые слова в Богосл. Вестн. напечатаны курсивом. Это сделано нами с целью обратить внимание их автора на то, что он совершенно отвергает нужду в церковном благословении и освящении раскольничьего брака; только бы они был удостоверен полицейским управлением – и конец делу.

Так. обр. стр. 228 и 229 заметки г. Бердникова относятся между собою как + и – т. е. одна утверждает то, что другая отрицает.

Может быть для некоторых читателей это наше утверждение покажется не вполне убедительным? Верим и для сильнейшего убеждения отправляемся к другим страницам 1-й заметки г. Бердникова.

—333—

Так в своем тексте стр. 205–209 этой заметки автор её действительно мог бы указать основание для обвинения нас в извете: ибо на этих страницах он как будто действительно признает необходимость церковного освящения раскольничьего брака, но на свою беду он поместил на стр. 205 следующее примечание, которое со всею ясностью и изобличает тот т. ск. lapsus mentis (логический промах) которым страдает вся его первая заметка.

Вот это примечание:

«Не совсем последователен в решении этого вопроса и о. архимандрит Павел. Он говорит совершенно справедливо: «самое присоединение супругов (иноверцев) к св. церкви, самое принятие в церковное общение – обоих или одного из них – есть уже церковное подтверждение законности их брака; ибо св. церковь от неверия приходящих ко св. крещению не приемлет в свое единение, если кто из них имеет в сожительстве блудницу и не хочет оставити её». Но с другой стороны он считает недостаточным одного подтверждения иноверческого брака в акте присоединения иноверцев супругов к православной церкви, и желает еще навершения его чрез особую молитву и благословение священника». (Братское Слово 1888, № 4, стр. 255, 256:272).

По нашему мнению, как приведенные в этом примечании подлинные слова покойного о. Архимандрита Павла, так и его якобы «непоследовательность» делают великую честь его уму (если не ошибаемся, покойный о. Архимандрит не получил школьного юридического образования). В словах его содержится совершенно та же мысль о различии в церковном таинстве венчания силы узаконяющей брак и силы освящающей оный, мысль которую мы старались выяснить г. Бердникову и старались не бесплодно: ибо в своей второй заметке он уже правильно и ясно различает в таинстве венчания эти силы и уже не упрекает о. Павла в непоследовательности, а благоразумно замалчивает о сделанном уже ему упреке в первой своей заметке, как благоразумно умалчивает и о тех местах её, где он повинен в этом своем грехе не различения понятий «узаконение» и «освящение»; на сде-

—334—

данные же нами указания ему на места его заметки, изобличающие его в сем грехе отвечает обвинением вас в «напрасном извете». Нет, почтенный профессор! Извета тут нет с нашей стороны, а с Вашей допущено то, что можно выразить библейским языком: своя своих не познаша.

Г. Бердников далее жалуется, что мы не опровергаем его, а только «голословно, тоном не допускающим никаких сомнений и возражений заявляем… что наши воззрения совершенно ясны, просты, чужды темноты и спутанности; а возражения его, Бердникова, не доказаны и он совершает тяжкий грех против начал той науки, оберегать интересы и принципы которой составляет его прямой и священный долг».²²⁴⁸

В этой жалобе – две половины: первая заключает совершенную неправду, вторая – совершенную правду.

Совершенная именно неправда, будто мы не занимались опровержением воззрений г. Бердникова. Напротив, занимались, даже двумя способами: 1) весьма энергично выражая свои опровержения и 2) выражая их весьма тонко и деликатно.

На первые не будем указывать: их каждый легко найдет в нашей статье Юридическое и каноническое значение религиозного элемента в раскольничьем браке; о вторых поговорим несколько.

Тонко-деликатным способом опровержения мнения мы называем состоящий в том, что не входя в рассмотрение мнения, буквально выписываем его отмечая лишь курсивом те выражения, которые, по нашему мнению, выражают напр. нелепость. Мы прибегали к этому способу опровержения г. Бердникова дов. часто, с одной стороны уважая его достоинство и честь, с другой – будучи вполне уверены, что он поймет на основании этих безмолвных наших указаний – в чем он ошибся или обмолвился.

Так в приведенных выше двух столбцах наши подчеркивания слов г. Бердникова наглядно, хотя и безмолвно, выражают следующее его осуждение: он не знает, где кончается обязанность полицейского управления по устро-

—335—

ению раскольничьего брака и где начинается обязанность пастырская для священника по этому же самому делу.

Опираясь на слова закона 1874 г. 19 Апр. что исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов, предшествовавших записи брака, не подлежит ведению полицейских чинов, ведущих метрическую запись, – он утверждает, что «не должен быть принимаем во внимание религиозный обряд заключения брака» и православным священником, присоединяющим к церкви раскольничью брачную пару. Г. Бердников так был убежден в верности такого разумения закона, что в первой своей заметке прямо обвинял нас в противоречии закону 1874 г. 19 Апр. когда мы высказали следующее положение: «если оба супруга, обратившись к церкви из безпоповщинского толка не пожелают освятить своего брака, записанного в метрическую книгу, церковным венчанием, то церковь должна отнестись к этому сожитию как терпимому гражданским законом, но почитать его не более, как конкубинатом». «Это положение – писал г. Бердников – прямо противоречит закону 1874 г. 19 Апр. которым браку, записанному в метрическую книгу, усвояется сила и последствия законного брака».²²⁴⁹ – Теперь тот же г. Бердников, конечно уже не решится обвинять нас в таком противоречии, именно потому, что он научился различать «гражданское» и «каноническое» достоинство брака и когда нами выяснено было, что закон 1874 г. 19 Апр. есть плод и гуманности и мудрости законодателя: «ибо по истине было бы жестокостью уполномочивать полицейского чиновника правом производить дознание в чисто-нравственной области и весьма нерационально судьей религиозной совести и значения священного обряда назначить частного пристава или волостного старшину. Но это гуманное и мудрое отклонение государственной администрации от обсуждения и оценки религиозно-нравственной стороны раскольничьего брака тем более, тем настойчивее должно побуждать православную иерархию как можно внимательнее относиться к этой именно сто-

—336—

роне раскольничьего брака в случае обращения побрачившихся раскольников к православной церкви».²²⁵⁰

Второй пример применения нами тонко деликатного способа опровержения г. Бердникова, воздействовавший на него, но к сожалению не в должной мере, представляет следующее место нашей ответной статьи: «В случае присоединения к православной церкви раскольников-супругов состоящих в таком сожитии они не подвергаются венчанию, а благословляются, на продолжение своего брачного сожития актом присоединения»²²⁵¹… Это не наши слова, а слова г. Бердникова. Мы приводя их буквально, со своей стороны только отметили курсивом неудачные в них выражения…

Г. Бердников в свою защиту пишет следующее: «Это выражение удостоилось замечания со стороны г. Заозерского: «Венчание есть высокая честь, а не экзамен, или пытка – говорит г. Заозерский – а потому о венчании нужно выражаться, что его удостаиваются, а не подвергаются ему» (Бог. Вест. 1896, Февр. 348). Но вопрос в том, всегда ли уместно говорить, что венчания удостаиваются? Когда бы зашла речь о практике древней церкви, лишавшей второбрачных права венчания, тогда уместно было бы говорить, что второбрачные не удостаивались чести венчания. Но когда говорится о венчании, как об обязательном требовании от кого-нибудь в каком-либо случае, тогда будет неуместным выражение «удостаиваются» венчания, а нужно сказать: подлежат венчанию, или подвергаются венчанию, как обязательному требованию. Если, по совету г. Заозерского, вставить в нашу речь слово «удостаиваются» вместо слова «подвергаются», то не будет надлежащего смысла».²²⁵²

По нашему мнению «надлежащего смысла – выражаясь словами г. Бердникова – не будет» во всей его рассматриваемой теперь речи, пока она не будет совершенно переделана, в частности пока не будет устранено из неё и дальнейшее, нами подчеркнутое странное сочетание слов:

—337—

«благословляется актом». Ибо что такое «благословение (εὐλογία)»? И что такое «акт» (actus, actio)? И кто это, кого и когда благословлял или благословляет актом?

Надлежащий и глубокий смысл эта речь получит лишь в следующем перифразе:

За нашу весьма деликатную, хотя и добродушно-ироническую заметку по поводу совершенно неправильного толкования г. Бердниковым законов 1883 г. 3 Мая и 1874 г. Апр. 19²²⁵⁵ он обвиняет нас в инсинуациях.²²⁵⁶

Обвинение, как может видеть образованный читатель, не менее, если не более тяжкое, чем и предыдущее обвинение нас в «извете». Почитаем себя вынужденными дать объяснение уже без добродушной иронии, а категорическое и прямое.

Наша ирония (или по выражению г. Бердникова «инсинуации») заключалась в следующих словах: «что будет, если супруги-раскольники, прочитав статью г. Бердникова, начнут устраивать свои семейные дела, руковод-

—338—

ствуясь правами, ею предоставляемыми, а не сводом российских законов? – Вероятно, последуют разные практические неприятности и для раскольников, и для г. Бердникова».²²⁵⁷

Прямой смысл этой иронии следующий: нам достоверно известно, что статьи духовных журналов, особенно украшенные подписями профессоров Академии читаются нашим духовенством (а также и некоторыми мирскими лицами, не исключая и раскольников) с величайшим доверием и, если оные касаются вопросов жизни, то не редко, за трудностью справок с законами, принимаются к руководству в самой пастырской практике. Проф. И.С. Бердников в рассматриваемом месте своей первой «заметки» сделал такое неверное толкование законов 1883 г. 3 Мая и 1874 19 Апр. и преподал от себя такой неудобный практический совет, что если бы кто из пастырей последовал сему совету, то подверг бы и себя, и раскольников-супругов крайне неудобному, незаконно-унизительному положению пред полицейским или волостным управлением и за это, конечно, не поблагодарил бы г. Профессора.

Вызвана же наша ирония, имеющая сей смысл следующими словами г. Бердникова:

«Быть может было бы надежнее и практичнее²²⁵⁸ в подобных случаях советовать обращающимся супругам позаботиться прежде своего присоединения записывать свой брак в метрическую книгу установленную для раскольников и потом представить присоединяющему их пастырю метрическую выпись о их браке».²²⁵⁹

Рассмотрим этот совет. Представьте что раскольники, муж и жена, не записавшие свой брак в полицейскую или волостную метрическую книгу, сознав свое заблуждение бегут из раскола и обращаются к церковному пастырю, прося приобщить их к чадам церкви православной. И вот пастырь церкви, следуя совету Проф. И.С.

—339—

Бердникова, отсылает их в полицейское или волостное правление, чтобы записаться там в книге установленной специально для раскольников. Хорошо ли так делать пастырю? Раскольники бегут из раскола к пастырю с мольбою сопричислить их к избранному стаду, т. е. к святой православной церкви, а пастырь гонит их снова в раскол, требуя чтобы они официально сопричислены были к раскольникам в установленной специально для раскольников метрике? Неужели эта канонический и законный образ действия православного пастыря?!

И вот мы теперь положительно удивлены, что вместо благодарности за наше благодушное указание весьма важной ошибки г. Бердникову получаем следующее его заявление: «Мы оставляем на своем месте упомянутую комбинацию (так г. Бердников называет свой вышеприведенный нами совет) в той редакции, какая ей дана в первой нашей заметке, ничто же сумняся и не взирая на инсинуации г. Заозерского».²²⁶⁰

Грубая несостоятельность совета нашего консультанта произошла вследствие того, что он (консультант) не ясно различая в общем понятии «гражданский брак» (как он установлен в западной Европе) двух его видов: «обязательный» и «факультативный», совершенно опустил из виду, что Законодатель, установляя правила 1874 г. 19 Апр. и в мысли не имел ввести что-либо в роде обязательного или факультативного гражданского брака, а лишь так сказать скрепя сердце соизволил в виду великой крайности допустить изъятие из общего законодательства для природных раскольников, женящихся и рождающих детей, – изъятие в форме гражданского регистрирования их естественных браков. Глубокий смысл этого закона состоит в следующем: Законодателю весьма не желательны формы гражданского брака, и обязательного и факультативного, установленные на западе, но вынужденный крайностью, сожалея о тысячах детей и матерей их, лишаемых вследствие фанатического ослепления расколовождей, даже права называться детьми и матерями Он установил особенную форму гражданской легитимации их

—340—

естественных брачных связей и даровал им все гражданские права детей, матерей (и отцов) под условием если эти уже зачавшиеся естественные брачные связи будут официально закреплены установляемым нарочито для сего гражданским актом. При соблюдении сего условия естественная брачная связь становится законным браком, состоящие в ней лица – мужем и женой, а происшедшие от неё liberi naturales – законными детьми. При сем Он строжайше воспретил гражданским чиновникам, призванным к совершению этого гражданского акта как-либо вмешиваться в рассмотрение и обсуждение религиозных обрядов, при коих обычно начинаются и оглашаются раскольничьи подобобрачные связи и основываются их естественные семьи, – строжайше воспретил это делать, не только щадя, но и уважая религиозную, хотя и немощную совесть тысяч верноподданных.

Вот глубокий и в высокой степени гуманный смысл закона 1874 г. 19 Апр. (по соответствию с законом 1883 г. 3 Мая), каковой мы и старались раскрыть в своих статьях, подвергшихся нападению со стороны проф. И.С. Бердникова.²²⁶¹

Прямой логический вывод отсюда тот, что закон 1874 г. 19 Апр. совершенно чужд мысли установить какую-либо конкуренцию между полицейскими метрическими и вероисповедными – не говоря уже о церковных – метрическими книгами и тем паче конкуренцию между гражданским актом легитимации раскольничьего брака и вероисповедным благословением и венчанием брака – тем паче – церковным благословением и венчанием брака.

Не хочет раскольничья пара оставаться более в расколе и идти в полицию или в волостное правление, чтобы закрепить граждански свой яко бы брак, а хочет идти к православному священнику, подчиниться его канониче-

—341—

скому образу действования (который есть и законный) и хочет вписаться в его церковные книги мужем и женою – и Слава Богу!

Таковы, мы глубоко уверены и убеждены в этом, намерение и разум закона 1874 г. 19 Апр.

На этом мы и прекращаем свои объяснения и оправдания против обвинения нас г. Бердниковым в «инсинуациях» и «извете».

Охотно почитая эти обвинения последствием его недоразумения, мы не желаем ему ничем мстить за напрасное обвинение. Мало того, мы находим себя вынужденными им же самим сделать ему одно братское предостережение по поводу некоторых его заявлений, по нашему мнению то же результатов полемики – сделанных им в V-й (Майской) книге Ученых Записок Императорского Казанского Университета текущего года (стр. 16–18 в отделе Критики и библиографии). По поводу этих заявлений, смею его уверить, что делаемое им на этих страницах сближение моего скромного имени, равно как и имени моего достоуважаемого сослуживца И.М. Громогласова с весьма-таки заслуженно-громким и славным именем А.С. Павлова не только у нас, но и за границею – есть высокая для меня и моего сослуживца честь; а заявленная г. Бердниковым – выражаясь наивозможно мягко – une tentantive de la diffamation наших имен унижает и профессорское достоинство г. Бердникова и вредит достоинству почтенного органа, в котором он решился напечатать подобную попытку. Во свидетельство сего ссылаюсь на следующие слова нашего старого писателя: «Если дозволение диффамации иногда и могло бы оказать некоторую пользу, то она все-таки производит во сто раз больше вреда. Она производит целый класс литературных корсаров, большею частью людей без чести и ума, которые, под личиною любви к правде, занимаются опозореньем людей из мщения, из желания льстить грубым инстинктам массы. В результате дозволение диффамации ведет к падению нравственного значения литературы».²²⁶² Решаясь на подоб-

—342—

ную попытку не излишне бы Вам, почтенный г. Профессор, обратить внимание и на воззрение на сей предмет нового нашего писателя Н.С. Таганцева, хотя бы выраженное им в его примечаниях к ст. 1039.²²⁶³

В заключение своих на нас нападений г. Бердников посылает нам так сказать аттестат, характеризующий наши воззрения «и степень основательности наших познаний по вопросу о браке» (стр. 269–272).

С благодарностью принимаем этот аттестат; ибо он все-таки аттестат, хотя для нас и не весьма лестный, но опять-таки глубоко сожалеем, что именно г. Бердников доселе не мог заручиться – как это доказывает вся его против нас полемика и даже самый этот его аттестат – ни научными, ни моральными, ни юридическими основаниями для того чтобы выдавать нам какой бы то ни было аттестат, т. е. не только для нас не лестный, но даже и похвальный.

В самом конце своей статьи (стр. 273) г. Бердников выражает свое грустное настроение в следующих словах: «статьи г. Заозерского о раскольничьем браке наводят нас на грустные размышления о состоянии нашей науки церковного права и о приемах полемики наших канонистов по ученым вопросам. Не будем высказывать их вслух».

И по нашему мнению г. Бердникову не следовало бы высказывать вслух своих «грустных размышлений», а лучше бы наплыв оных отгонять теми рецептами, которые предлагают учебники науки называемой Логикою, которая не даром же называлась некогда и medicina mentis… Грустим несколько и мы созерцая печальное бегство г. Бердникова с полемического поля, но принуждены в слух и в след оного произнести слова кормчей книги: «правде не сущи смятение не мало… в вещех бывает».

Н. Заозерский

—97—

вах ап. Павла: «повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет» (Евр.13:17). Потому нельзя назвать правильным устройство римской церкви, в которой преобладаете иерархия, господствуя над паствою, а также устройство протестантских обществ, в которых нет богопоставленной иерархии; иерархия их поставляется паствою, которая преобладает в этих обществах. Если все христиане, как члены церкви, именуются «народом святым», «царственным священством» (1Пет.2:9), то это наименование относится к освящению каждого Духом Святым, или к личному усвоению искупления, а не к общественному служению к освящению других; для этого служения Духом Святым подается особенный дар благодати; ибо иное дело личное освящение, и иное общественное служение к освящению других.

Из понятия о церкви следует, что она едина, потому что нет другого имени, которым надлежало бы нам спастись (Деян.4:12), кроме Искупителя Иисуса Христа, – нет другого средства к искуплению, кроме дела, Им совершенного, и нет другого средства к усвоению искупления, кроме благодати Божией, а потому как едина глава – Христос, так и едино тело Его – Церковь. Единая по своему существу и устройству, она обнимаете всех своих членов, живущих на земле; состоит из многих частных церквей, соединенных между собою единством веры, благодати Божией, взаимной любви и канонического устройства; в этом смысле она именуется вселенскою, или кафолическою, соборною. Она обнимает и всех своих членов, отошедших от земной жизни к церкви торжествующей на небеси, составляя вместе с ними и с тьмами святых ангелов единое царство Божие (Евр.12:22–24), потому что всё небесное и земное соединено под Главою, Христом (Еф.1:10). На этом союзе и общении земной церкви с небесною основывается почитание святых, ангелов и людей, их икон, останков, молитвы к ним и молитвы за умерших. Обращение к святым с молитвою не заключает в себе мысли о каких-либо иных ходатаях, как думают протестанты, кроме Единого Ходатая и Посредника между Богом и человеком, Иисуса

—98—

Христа; оно основывается именно на этом ходатайстве Единого Главы Церкви, составляющей одно тело Христово. Еще в Ветхом Завете, обращаясь к Богу с молитвою, именовали Его Богом Авраама, Исаака, Иакова, и тем подкрепляли и усиливали свою молитву. Молитвенное призывание святых заповедуется апостолами: «молитеся друг за друга» (Иак.5:16) и основывается на том, что святые молятся за живущих на земле и что молитва наша, усиливаемая молитвами других, много может. Почитание икон святых, останков их не имеет ничего общего с суеверием и идолопоклонством, потому что выражает почтение к самим лицам, святым и дорогим для живущих на земле, и, оживляя воспоминание о них, усиливает общение с ними. Иконопочитание, утвержденное вселенским VII собором, вполне соответствует состоянию Церкви земной, состоящей из людей, существ духовно-телесных, имеющих нужду во внешнем выражении своих верований и своих чувств, и характеру религии, как действительного союза с Богом, наконец служит гарантией против рационализма и свойственной ему отвлеченности в понимании религии, которая основывается не на отвлеченных понятиях, но на действительном общении Бога с человеком. Отвержение иконопочитания всегда влекло за собою вторжение рационализма. Так было у древних иконоборцев; тоже замечается и в протестантских обществах. Молитвы за усопших несовершенных членов церкви также основываются на заповеди молиться друг за друга (Иак.5:16), поминать наставников по кончине их (Евр.13:7), на том, что Иисус Христос обладает и мертвыми и живыми (Рим.14:9), наконец, на предании Церкви Апостольской.

д) Из понятия о Церкви, её искупительном значении и единстве следует:

α) Необходимость быть членом Церкви для спасения, потому что только в Церкви действует освящающая человека благодать Божия, только в ней каждый может усвоять себе искупление, совершенное Иисусом Христом, и вступать в живой союз с Искупителем; вне Церкви нет искупления и спасения, потому «аще кто церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь» (Мф.

—99—

18:17), сказал Иисус Христос; и апостол Павел умоляет христиан остерегаться от производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому они научились (Рим.16:17).

β) Безусловная невозможность устроить на земле какую-либо церковь, кроме той, которая установлена Иисусом Христом и продолжает непрерывно существовать на земле, «будучи утверждена на основании апостолов и пророков, имея краеугольным камнем самого Иисуса Христа, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в Святой храм в Господе» (Еф.2:19). Другого основания никто положить не может, равно как никто не может разрушить здание, утвержденное на этом основании, т. е. не может разрушить Церкви Божией, по обетованию Иисуса Христа: «созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18); в этом смысле церковь называется «непогрешимою» в истине и «неоскудеваемою» в благодатных средствах. Общества, отделяющиеся от Церкви и думающие создать новую Церковь, считают Церковь, созданную Иисусом Христом, погрешившею и оскудевшею, вопреки Его обетованию, и строят свое здание не на камне, который есть Христос, а на песке собственных своих измышлений. Церковь, как непрерывно сохраняющаяся от апостолов, на которых она основана, «сущу краеугольну самому Иисусу Христу», называется апостольскою и как истинная Церковь Христова называется православною.

О таинствах

Излагая православно-христианское учение об освящении человека, или об усвоении ему искупления, совершенного Иисусом Христом, мы говорили о благодатной силе Божией, которая освящает человека и о Церкви Божией, в которой благодать Божия действует к освящению человека; остается сказать о средствах, через которые действует благодать Божия в Церкви, или о таинствах, к освящению каждого человека, лично и непосредственно. Благодать, как сила Божия, неограниченна в своих средствах: Дух Божий, идеже хочет, дышит (Ин.3:8); она действует всеми – и естественными и сверхъ-

—100—

естественными средствами промышления Божия к обращению человека к Богу; она действует в Церкви через её учение, богослужение, пастырское влияние и взаимодействие всех членов Церкви друг на друга; но в таинствах благодать Божия действует непосредственно к освящению каждого человека.

а) Всё церковное богослужение в целом своем составе и устройстве воспроизводит и изображает дела Божии к искуплению человека, всю историю его спасения и таким образом действует к просвещению, оживлению и возбуждению духовных сил человека, к восприятию благодатного освящения. Но таинства суть такие священнодействия, через которые каждому подается благодать Божия, усвояющая ему искупительные действия Иисуса Христа и освящающая главнейшие акты его жизни в живом союзе с Искупителем. Существенное отличие таинств от всех других церковно-богослужебных установлений и неизменную принадлежность их составляют:

α) Божественное установление таинства. Все другие богослужения установлены церковною иерархией, по богодарованной ей власти священнодействия, но таинства установлены самим Иисусом Христом. Совершив дело искупления, Господь Иисус Христос исходатайствовал от Бога Отца для освящения людей Духа Святого и установил таинства, через которые Дух Святой подается каждому человеку. С видимым действием таинства неразрывно соединяется невидимое, внутреннее действие освящающей человека благодати Божией; тогда как во всех других церковно-богослужебных установлениях и молитвословиях верующие обращаются к Богу с молитвою веры в надежде, что Бог исполнит моление их, по обетованию: «просите и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам» (Мф.7:7), когда будет угодно Богу. Но в таинствах сила Божия всегда подается вместе с его совершением к освящению верующих. Она непреложна и действенна и тогда, когда приемлется недостойно, но уже не к спасению и освящению, а к осуждению недостойного.

β) Внешняя сторона в таинствах неотделима от внутреннего действия благодати Божией, сообщаемой в каж-

—101—

дом из них; по этой нераздельности внешнего и видимого священнодействия с внутренним благодатным действием Святого Духа они и именуются таинствами, или тайнами духовной жизни, непостижимо открываемыми и являемыми во внешних действиях. Так, при установлении таинств Иисусом Христом, или при указании на них апостолами, определенно говорится о веществе, или внешнем, подлежащем чувствам действии и образе, с которыми соединяется внутреннее благодатное действие. О таинстве крещения сказано: «аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие» (Ин.3:5); такими же видимыми знаками, веществом, или же действием, служит для миропомазания – помазание святым миром, для причащения – хлеб и вино, прелагаемые в тело и кровь Иисуса Христа, для покаяния – исповедание и отпущение грехов, для священства – руковозложение, для брака – церковное благословение сочетавающихся; для елеосвящения – помазание елеем (Иак.5:14–15).

γ) Необходимость внешней стороны, как существенной принадлежности таинства, неотделимой от внутренней стороны, понятна из той связи, которая существует между делом искупления, совершенным Иисусом Христом, и таинствами. В таинствах каждому человеку усвояется искупление. Но, во 1-х, дело искупления совершено действительным явлением Сына Божия на земле во плоти, действительными Его страданиями, смертью и воскресением, потому и дело искупления, как предмет усвоения каждому человеку, должно иметь характер и значение действительного предмета, – подлежать каждому внешним и видимым образом. Для усвоения дела искупления недостаточно иметь только представление, или воспоминание о нём, потому что представление и воспоминание предмета не то, что самый предмет. Для человека, как существа духовно-телесного, имеет характер несомненной действительности то, что является внешним и видимым образом, соответственно характеру его собственного бытия. Таким внешним и видимым средством в таинстве крещения служит вода, в других таинствах – свойственная каждому из них видимая и внешняя сторона их; в таинстве причащения мы не иное что вкушаем и пьем, как дей-

—102—

ствительное тело и кровь Христову, по установлению Иисуса Христа: «сие есть тело Моё, сия есть кровь Моя» (Мф.26:26–28). Недостаточно иметь и веру, которая есть только с нашей стороны условие, необходимое для принятия благодати Божией, усвояющей нам искупление; верою мы только принимаем то, что нам подает благодать Божия. Отсюда видно, что таинства не суть только внешние знаки, или символические действия, указывающие на внутреннее действие благодати Божией, по учению лютеран; а тем более не суть только свидетельства веры человека в благодатное действие Божие, как думают реформаты. Таинства суть средства, через которые действует благодать Божия. Наконец, в 3-х, благодать Божия действует чрез таинства, совершаемые в Церкви Божией богопоставленными лицами; потому необходимо внешнее и видимое выражение её действия, так как церковь есть общество духовное, но вместе и видимое, и все её действия имеют такой же характер.

б) Искупительная сила и значение каждого таинства. В таинстве крещения человек, погружаемый в воду, погребается с Иисусом Христом, умирает для греха, возрождается и обновляется к благодатной жизни, потому крещение есть: «рождение свыше» (Ин.3:3), крещаемый получает оправдание от греха первородного и всех других грехов, и делается членом единого тела Христова (1Кор.12:13), то есть Церкви; в таинстве миропомазания возрожденный запечатлевается силою Святого Духа и получает залог наследия жизни (2Кор.1:22; Еф.1:13–14) в разнообразных дарах Духа Святого. В таинстве причащения, вкушая тело и пия кровь Христовы, верующий соединяется с Иисусом Христом, приобщается к истинной и вечной жизни: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нём, – имать живот вечный» (Ин.6:54:56). Но человек до конца своей жизни ведет борьбу с грехом и весьма часто порабощается грехом по своей вине; в таинстве покаяния согрешивший снова получает отпущение всех, исповедуемых им, грехов, обновляется духом и снова примиряется с Богом. В таинстве священства подается благодать к освящению всех членов церкви и каждого по-

—103—

рознь и к совершению самих таинств; потому если нет священства, как таинства, то нет и других таинств. В таинстве брака, совершаемом на основании союза Христа с Церковью, освящается союз мужа и жены, их семейная жизнь, дабы и дети их, по самому рождению не были «чадами гнева», но предназначались быть чадами Божиими и воспитывались в учении и наставлении Господнем. В таинстве елеосвящения благодатное действие простирается на физическое состояние и соединенное с ним духовно-нравственное состояние больного человека, который в болезни расстраивается и физически и нравственно смущениями совести и мыслью о смерти и суде Божьем. Молитва веры через таинство елеосвящения спасет болящего и воздвигнет его Господь «и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему» (Иак.5:15); «спасет и воздвигнет» – указывают как на духовное, так и на телесное укрепление сил человека. Таким образом таинства церкви, обнимая всю жизнь человека, от начала до конца, ведут, поддерживают и укрепляют его на пути к полному союзу с Богом в Иисусе Христе.

в) Всех таинств 7. Самого указания на это число нет ни в Свящ. Писании, ни в древнейшем церковном предании. Но в Священном Писании и в Священном предании указываются и исчисляются только эти таинства с их принадлежностями и особенностями, именно: божественным установлением и благодатным обетованием; столько же таинств, а не более и не менее признают и те христианские общества, которые еще в V в. отделились от единой, вселенской Церкви, как то: Несториане, Копты, Абиссинцы, Армяне и христиане св. Фомы, на западном берегу Индии. Протестанты признают только два таинства: крещение и причащение, выходя из мистического понятия о невидимой, внутренней Церкви и не обращая внимания на духовные нужды и потребности человека, живущего на земле и до конца жизни имеющего нужду в благодатном освящении и обновлении. Кроме того, не признавая священства, как таинства, протестантство остается безответным по вопросу об искупительной силе и значении принимаемых ими таинств.

—104—

VI. О Боге-Совершителе Своих судеб о человеке и мире или Выполнителе Своих вечных определений о них

Благодатное освящение по отношению к каждому человеку продолжается до конца его земной жизни, а по отношению ко всему роду человеческому до скончания века, или до конца мира; потому учение о Боге-Совершителе последней судьбы человека и мира, разделяется на два отдела: – о судьбе каждого человека по смерти, и о последней судьбе человечества и мира.

1) Учение о судьбе каждого человека по смерти заключает в себе два пункта: учение о бессмертии души и о состоянии душ умерших людей. а) Смерть телесная, состоящая в разлучении души от тела, не есть прекращение бытия души, – «смерть вошла во вся человеки чрез грех» (Рим.5:12) и есть возмездие или наказание за грех; вследствие этого наказания тело человека «возвращается в землю, из которой оно взято, а дух его возвращается к Богу, Который дал его» (Екл.12:7). Истина личного бессмертия души утверждается в Свящ. Писании во многих местах как Ветхого, так и Нового Заветов. «Бог не есть Бог мертвых, но живых; ибо у Него все живы» (Лк.20:38). Кроме прямых и ясных указаний Священного Писания, истина бессмертия души человеческой свидетельствуется всем строем и характером догматического и нравственного учения, а в особенности, – учением о человеке, сотворенном по образу и по подобию Божию, потому имеющем личное самосознание и тем отличающемся от других земных тварей. Достоинство личности, в отличие от простого неделимого, состоит в том, что личность хотя и принадлежит к роду, но сохраняет свою самостоятельность, а не есть только неизменное повторение родового типа, каковы все живые твари, кроме человека. Неделимые умирают, но сохраняется род; человеку принадлежит не родовое, а личное бессмертие; сотворенный по образу и по подобию Божию, человек имеет назначение быть в религиозном союзе и общении с Богом, источником жизни и бессмертия, а потому имеет назначение быть бессмертным.

—105—

Истина бессмертия души находит подтверждение и в целесообразном порядке мира; по премудрому и всеблагому устроению Божию, все живые твари в продолжение жизни достигают свойственного им развития; но что касается человека, то только у него лучшие стремления к достижению истины, к осуществлению нравственного идеала, к счастью и блаженству, остаются неудовлетворенными в его земной жизни. Если земная жизнь человека прерывается смертью по причине греха, то творческая воля Божия остается неизменною в своем определении о предназначении человека, в особенности о нравственном предназначении его к святости и совершенству, сообразно святости и совершенству Божию. Для достижения этого предназначения человек должен жертвовать самою своею жизнью; но эта жертва не имела бы смысла, если бы жизнь человека совершенно прекращалась смертью. С учением о нравственном назначении человека, о нравственном законе неразрывно соединяется идея о воздаянии каждому по делам его, по закону правды Божией. Но в продолжение жизни земной нет полного воздаяния человеку и совершенного торжества правды Божией. Учение о полном воздаянии и совершенном откровении правды Божией наиболее решительным образом свидетельствует о бессмертии души человеческой.

α) Отвергают бессмертие души материалисты, потому что отрицают самостоятельность её, как особого, отличного от тела начала, указывая в частности на то, будто бы сознательная жизнь человека вся замкнута в пределах земной жизни, возникает мало-помалу, развивается, достигает своего расцвета в зрелом возрасте, потом ослабевает, склоняется к упадку и наконец, прекращается вместе со смертью телесною. Но, во 1-х, что сознание возникает в человеке и развивается, – это ничего не говорит против его существенной принадлежности человеку. Во 2-х, то, что материалисты называют ослаблением и упадком сознания, относится не к сознанию вообще, а к тому или иному направлению его деятельности, свойственной тому или другому возрасту человека; ослабляясь в одном направлении, сознание обнаруживает свою деятельность в другом направлении, обращаясь к иным, выс-

—106—

шим предметам и областям жизни и сосредоточиваясь в помыслах и желаниях, возвышающихся над всем земным и временным.

β) Пантеисты отрицают личное бессмертие человека, но признают его бессмертие в роде, или неумирающую память о нём в потомстве; человек продолжает жить в своих делах, сочинениях и пр. Но дела человека и память о нём не то, что сам человек; притом и память в потомстве – удел весьма немногих исторических лиц. Потому напрасно пантеисты говорят о бессмертии человека; они признают родовое бессмертие; но ничто в пантеизме не может служить ручательством за сохранение рода человеческого, как и всего мира, который представляет собою случайное проявление Божественной сущности. Глубочайшее основание бессмертия души человеческой так же, как и твердости мирового порядка, заключается в учении о личном бытии Бога, Творца мира.

б) Состояние душ, отошедших от сей жизни, изображается в Свящ. Писании, как состояние сознательное, в котором они сохраняют способность испытывать те или иные чувствования, вспоминать, рассуждать, желать, обращаться с молитвою к Богу, взывать о помощи (Лк.16:22–31; Апок.6:9–10); потому оно отнюдь не есть состояние мертвенного покоя. Человеку положено однажды умереть, а потому суд (Евр.9:27), на котором каждому, по делам его земной жизни, определяется его участь, как показывает притча Иисуса Христа о богатом и Лазаре; праведники успокаиваются от тяготы забот, болезней и скорбей земной жизни и наслаждаются блаженством, принадлежа к Церкви, торжествующей на небеси, в общении с Иисусом Христом (Флп.1:23) и Богом Отцом (Апок.7:15), но еще не получают полного воздаяния, которое неотделимо от полного откровения царства правды и славы Божией. Напротив, состояние грешников изображается, как состояние мучения и скорби в удалении от Бога и общества святых; но и для них это не есть окончательное состояние полного возмездия за грехи. Для тех из грешников, которые не принесли в земной жизни плодов веры и покаяния, но сохранили искреннюю веру, остается надежда, что вера, как начало духовной

—107—

жизни, сделается для них и началом блаженной жизни; Господь Иисус Христос имеет ключи ада и смерти (Апок.1:18), то есть имеет власть изводить оттуда души умерших, прощая им грехи. Между этими двумя состояниями блаженства и мучения, нет какого-либо среднего состояния, хотя есть различные степени блаженства и мучения, соответственно делам каждого человека (Ин.14:2; Лк.12:48).

2) О последней судьбе человечества и мира. Учение о последней судьбе человечества и мира заключает в себе следующие частные пункты: а) о состоянии Церкви Христовой, или благодатного царства Божия, в последнее время его существования на земле.

Время это изображается в Свящ. Писании, как время жатвы (Мф.13:30), к которому достигает полного своего развития и зрелости как добро, так и зло. По изволению Божию, представляющему свободу всем: «обидяй да обидит еще, и скверный да осквернится еще, и праведный правду да творит еще, и святый да освятится еще» (Апок.22:11), – таково состояние добрых и злых в последние времена Церкви. С одной стороны, царствие Божие достигает необычайных успехов, – евангелие царствия Божия распространяется по всей вселенной, оно привлечет к себе всех, способных принять благовестие об искуплении и воспользоваться им; в царствие Божие войдет полное число язычников и евреев (Рим.11:25–26); избранные Божии достигнут святости, недоступной прельщению (Мф.24:24), готовой на всякое терпение до конца. С другой стороны, зло достигнет крайнего своего развития в оскудении веры (Лк.18:8) и отступлении от неё (2Сол.2:3), в полном охлаждении любви, в умножении беззакония, во всех видах нечестия и законопреступности (2Тим.3:2–8); наконец, откроется человек беззакония, сын погибели, противник Бога Христа, потому именуемый «антихристом» (1Ин.2:22). В нём сосредоточится всё, что есть на земле греховного и враждебного церкви Божией. Отвергая Бога, он будет выдавать за Бога себя и требовать признания от других (2Сол.2:4), отверзет уста свои для хулы на Бога,

—108—

чтобы хулить имя Его и жилище Его (Апок.13:6), то есть Церковь, – будет иметь власть над всяким коленом и народом, языком и племенем, покоряя себе всех своим могуществом и обольщением; но заблуждение будет простираться на тех, которые не веровали истине, по некоему попущенному Богом действию заблуждения, будут верить лжи. Антихристу дано будет вести войну со святыми и победить их, тогда поклонятся ему все, живущие на земле, кроме предопределенных и избранных ко спасению от создания мира (Апок.13:7–8). «Тогда будет скорбь велия, якова же не бысть от начала мира доселе, ниже имать быти, и если бы не прекратились те дни, то не спаслась бы никакая плоть, но ради избранных прекратятся те дни» (Мф.24:21–22). Это будет последняя борьба антихристианского направления против веры и благочестия. Она будет прекращена непосредственным явлением на земле самого Главы и Господа своей Церкви, вторым пришествием Иисуса Христа, Который истребит противника и противление духом уст Своих (2Сол.2:8).

б) С учением о втором, главном пришествии Сына Божия на землю неразрывно соединяется Учение: α) о воскресении мертвых, β) о кончине и преобразовании мира и γ) о всеобщем суде.

α) Учение о всеобщем воскресении мертвых, имеет твердые основания в Свящ. Писании как Ветхого, так и Нового Завета. «Воскреснут мертвии и восстанут, иже во гробех» (Ис.26:19). «Мертвые услышат глас Сына Божия, и услышавше оживут, как праведные, так и грешные» (Ин.5:25–9). – Деисты и спиритуалисты, признавая личное бессмертие души человеческой, отвергают учение о воскресении тел, имеющих снова соединиться с душами: «материя – бремя для души», говорит Кант; «тело не воскреснет», говорит Шенкель, «потому что оно – препятствие для духа». Но полный человек, созданный по образу Божию, состоит из души и тела; такова творческая мысль Божия о человеке, таким человек сотворен и таков нормальный образ его бытия. Смерть, или разлучение души от тела, вошла в мир через грех, а потому и искупление от греха есть и искупление от смерти,

—109—

которая именуется «последним врагом» (1Кор.15:26); как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут в пришествие Его. Но отсюда не следует, как заключают новейшие спиритуалисты, держась учения об условном или «факультативном» бессмертии, что будет воскресение только праведников, а не всех умерших. Господь Иисус Христос Сам учил: «вси сущие во гробех услышат глас Сына Божия и изыдут сотворшие благая в воскрешение живота, а сотворшие злая, в воскрешение суда» (Ин.5:28–29), то есть воскреснут для осуждения их, воскреснут, потому что грех не имеет силы изменить вечную мысль Божию о природе человека, как существа духовно-телесного, и не изменяет самой природы человека в тех её свойствах, которые не зависят от его свободы и образа бытия, свойственного человеку. Тела умерших восстанут по действию всемогущей силы Божией, будут иметь качества, соответственно новому состоянию человека (Апок.20:13); у праведных оно будет сообразно прославленному телу Иисуса Христа, по воскресении Его (Флп.3:21); но этого нельзя сказать о состоянии тел воскресших для осуждения.

β) С судьбою человека нераздельно связана и судьба земли, отданной Богом во власть человека и в жилище ему при сотворении; за грех человека она проклята Богом, покорилась суете и тлению, стенает и мучится доныне. Но когда человек освободится от греха и всех его последствий, достигнет свободы славы, свойственной искупленным чадам Божьим, тогда и сама тварь будет освобождена от рабства суете и тлению. О преобразовании неба и земли, через изменение их, говорится в псалме: «в начале, Господи, Ты основал землю и небеса – дело Твоих рук; они, как риза обветшают и как одежду Ты переменишь их, и изменятся» (Пс.101:26:27). Искупление человека от греха есть искупление и от всех его последствий как в самом человеке, так и во внешнем мире. По обетованию Божию мы ожидаем нового неба и новой земли, на которых будет обитать правда (2Пет.3:13), следовательно, уже не будет никаких последствий греха. Кончина мира, или преобразование настоящего порядка его, предшествуется страшными и гроз-

—110—

ными явлениями и потрясениями его, губительными для человека.

γ) Всеобщий суд Божий, суд Христов по воскресении мертвых, есть всемирное откровение правды и святости Божией в последний день мира. Пред судилищем Христовым соберутся все народы: «когда Иисус Христос придет, тогда узрит Его всякое око» (Апок.1:7). Всеобщий суд есть окончательное торжество добра над злом и окончательное разделение их. Различие между добром и злом есть существенное и непримиримое, оно и выразится на суде Христовом полным и совершенным разделением их. Пантеисты, не признавая этого различия, отвергают всеобщий суд. «Всемирная история есть всемирный суд», говорит Штраус со слов Шиллера. Но весь ход не только всемирной истории, но и истории каждого общества и народа, ход жизни каждого человека есть суд над ними, только еще не окончательный и не решительный.

По определению вечной правды Божией, имеющей открыться на всеобщем суде Христовом, праведники идут в жизнь вечную, а грешники – в муку вечную. Вечная жизнь – удел тех, которые усвоили себе искупление, есть жизнь истинная, всецело удовлетворяющая стремлениям и потребностям богоподобного духа человеческого; следовательно жизнь преисполненная блаженства и славы в живом, неперестающем общении с Богом и единении с Ним (1Кор.15:28). Настоящая земная жизнь с самыми высокими своими радостями не может дать нам определенных образов для составления понятия о блаженстве в вечной жизни. «Знаем только, говорит ап. Иоанн, что будем подобны ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин.3:2). – Вечный, говорят пантеисты, есть абсолютный покой, а жизнь – движение и развитие. Но живя в пределах времени, мы не можем отрешиться от его условий и представлять жизнь вне этих условий. Потому не в состоянии познать и определить характера вечной жизни; но не можем не знать, что в Боге неисчерпаемая глубина и бесконечная полнота совершенств, потому в Нём источник нескончаемого блаженства для разумных тварей; – знаем также, – что все благодатные дары Божии

—111—

суть только залог будущего блаженства (Еф.1:14) и начаток будущей славы (Рим.8:23).

Уделом грешников, отвергших богодарованные средства к искуплению, а также уделом отпадших ангелов будет вечная мука, или смерть вечная, вторая для нераскаянных грешников. Под именем смерти разумеется не уничтожение бытия, на которое нет воли Божией, а отвержение от Бога, источника жизни. В этом отвержении заключается главнейший источник мучения, как чувства крайнего противоречия между своею богосозданною природою и отверженным состоянием; коренное разделение между добром и злом выразится в отделении и отлучении добрых и злых, в уничтожении всяких иллюзий и обольщений, которыми теперь прикрывается зло. Никакой надежды, хотя бы то и мнимой, никаких радостей и утех, потому что надежда и радость – достояние добра. На долю осужденных остается злоба и отчаяние. Учение о вечности мучений выражается в словах и образах, не допускающих мысли об окончании мучений, и нигде нет в Св. Писании никаких указаний и намеков на изменение состояния их. Под влиянием и в духе пантеизма, отрицающего различие между добром и злом по их существу и непримиримой противоположности, составляются учения о всеобщем восстановлении всех, и праведных и грешных, к блаженному общению с Богом (ἀποκατάστασις, Wiederverstellung). Но различие между добром и злом есть существенное и коренное, непримиримы никогда, оно и выражается в отделении их окончательном и вечном. Мучения вечны, потому что существенно непримиримо и вечно различие между добром и злом. Противно, говорят, бесконечному милосердию Божию подвергать разумные и чувствующие существа вечным мукам. Но бесконечное милосердие Божие и бесконечная любовь Божия к тварям открываются в послании на землю Сына Божия для искупления их. Эта бесконечная любовь отвергнута нераскаянными грешниками. Бог бесконечно милостив, но и бесконечно правосуден. – Противно, говорят, правосудию Божию за грехи временной жизни наказывать вечными мучениями. Но правосудие Божие наказывает зло, когда оно достигает в полную свою меру и созревает в чело-

—112—

веке, когда человек отвергает все средства милосердия и долготерпения Божия. Правосудие не изменяет зла в добро, ни добра в зло; оно есть нелицеприятное суждение о том, что добро есть добро, а зло есть зло, – есть оправдание добра и осуждение зла. Иным правосудие быть не может. Временная жизнь есть поле, на котором вместе растут и доброе семя и плевелы, пока не наступит время жатвы, пока не созреют и доброе семя и плевелы (Мф.13:38–43). Как в утробе матери мы получаем физическую организацию, в которой остаемся на всю земную жизнь, так в продолжение своей земной жизни создаем свой духовно-нравственный организм, с которым остаемся на всю вечность. Пропасть великая утвердится между праведными и грешными в будущей жизни, так что нет перехода от одних к другим (Лк.16:26), хотя есть различные степени блаженства для праведников (1Кор.15:41–42) и различные степени мучения для грешников.

Содержание

Введение – 3 стр.

I. О Боге Едином по Существу и Троичном в Лицах – 14 стр.

II. О Боге Творце мира – 23 стр.

III. О Боге Промыслителе – 49 стр.

IV. О Боге Искупителе человека – 56 стр.

V. О Боге Освятителе человека – 89 стр.

VI. О Боге Совершителе Своих судеб о человеке и мире или Выполнителе Своих вечных определений о них – 104 стр.

(Продолжение следует).