Глава VI. Дело епископа Гермогена

Действительно, в общем церковном курсе Св. Синода серьезных сдвигов так и не произошло. В думских комиссиях представители Церкви и духовного ведомства не смогли найти общее решение с октябристами по вопросу о характере приходской реформы, и проект так и не был рассмотрен Государственной Думой. Наряду с церковными вопросами, обсуждавшимися в Государственной Думе в порядке соответствующих законопроектов, некоторые вопросы возникали попутно в связи с обсуждением сметы Св. Синода или в порядке запросов депутатов.

Наибольшее внимание Думы привлекли два таких церковных вопроса: дело епископа Гермогена в 1912 г. и дело об «имябожниках» или «имяславцах» в 1914 г.

Дело саратовского епископа Гермогена, члена Св. Синода, развивалось следующим образом.

15 декабря 1911 г. преосвященный Гермоген подал в Ялту на имя царя телеграмму, в которой утверждал, что «к величайшему прискорбию», в настоящее время в Святейшем Синоде поспешно усиливаются проводить некоторые учреждения и определения прямо противоканонического характера, – так, учреждают в городе Москве чисто-еретическую корпорацию диаконисс, и хоть остались при особом мнении митрополит С.-Петербургский и епископ Саратовский, но судьба особого мнения неизвестна»; «затем вчера голосовали за введение в Православной Церкви грубо противоканонического чина заупокойного моления в Православной Церкви о еретиках инославных». Обращаясь к царю, как хранителю Православия, преосвященный Гермоген просил «защитить Святейшую Мать-Церковь» от этих противоканонических действий Св. Синода³²³.

Сами по себе обвинения епископа Гермогена были необоснованы, так как оба вопроса не были решены Св. Синодом окончательно, но предусматривалось перенести вопрос о диакониссах на усмотрение Поместного Собора, а вопрос об отпевании инославных – на обсуждение с Восточными Патриархами. Было лишь утверждено Синодом общество диаконисс Марфо-Мариинской общины в Москве во главе с великой княгиней Елизаветой Федоровной и введено разрешение церковных молитв за умерших инославных для утешения их православных родственников в случаях смешанных браков.

Однако сам факт такого дерзкого выступления епископа против Синода был беспрецедентным, и за ним крылись причины более серьезные.

Суть дела заключалась в том, что епископ Гермоген вместе с епископом Феофаном, в свое время введенные в заблуждение Григорием Распутиным, способствовали его приближению к царскому двору, а затем, увидев подлинное место «старца», стали открыто порицать его, пытаясь как-то исправить допущенную ошибку.

В декабре 1911 г. в Ярославском подворье в Петербурге, где останавливался епископ Гермоген, он вместе с иеромонахом Илиодором и козельским мещанином Д. А. Знобишиным, известным под кличкой «Митя Козельский», встретился с Распутиным, причем после горячего разговора дошло до того, что Знобишин набросился на Распутина с кулаками. Тот убежал, пригрозив на прощание, что «Бог отомстит им за него».

Как рассказывал сам епископ Гермоген, столкновение с Саблером произошло у него по поводу хищений в Козельской Оптиной пустыни, которые Саблер старался всячески покрыть, а епископ Гермоген, наоборот, раскрыть до конца³²⁴.

После всего этого и появилась телеграмма епископа Гермогена, за которую Св. Синод 9 января 1912 г. постановил уволить его от участия в работе Синода.

Однако епископ Гермоген неожиданно оказал энергичное сопротивление.

На следующий день, в интервью корреспонденту «Вечернего Времени» Владыка заявил: «Я возьму себе пример приснопамятного святителя Московского Филарета, который также в свое время был уволен из состава Святейшего Синода, но сделал для Русской Церкви столько, сколько дай Бог каждому из нас. Конечно, я не чувствую в себе силы и талантов Филарета, но с. Божией помощью кое-что, может быть, совершу и я для блага Святой Православной Церкви»³²⁵.

Того же 10 января в газете «Свет» появилась передовая статья, в которой владыка Гермоген был изображен как мужественный борец против «фальсификации Патриаршества, задуманной некоторыми иерархами, угождающими обер-прокурору против диаконисс, против посвящения в иерейский сан достаточно известного Распутина». «Он, – говорилось в статье о епископе Гермогене, – восстал в Синоде против лести. Он восстал против обмана православного мира путем создания «синодского патриарха», который будет видимым главой внешней Церкви Христовой и в то же время явится послушным орудием в руках чиновников Духовного ведомства». Газета привела чрезвычайно резкие высказывания Гермогена о Распутине: «Этот Распутин или как он называется не то Новый, не то Новых, по авторитетному свидетельству епископа Гермогена, заслуживает отлучения от Церкви... Да, таких кощунников следует извергать из лона Православной Церкви и предавать анафеме. Распутин вносит новую смуту, новую ересь в нашу церковную жизнь, нуждающуюся в умиротворении, спокойствии и чистоте нравов».

Приводилось мнение о Саблере, которое епископ Гермоген высказал ему самому, когда тот 7 января, т. е. за два дня до синодского решения, заехал к нему в Ярославское подворье предупредить об ожидающем его отъезде в Саратов... «Я говорил Владимиру Карловичу, – приводила газета слова епископа Гермогена, – о его возмутительном лицемерии и чиновничьей изворотливости и бюрократических подвигах и обходах неугодных ему людей. Я не скрывал моего гнева на его двоедушие и лицемерную услужливость!»

Сообщения об увольнении епископа Гермогена со скандальными подробностями были помещены также в «Петербургской газете» (№ 9), «Петербургском листке» (№ 8), «Вечернем Времени» (№ 37).

В ответ на это обращение епископа Гермогена к светской печати Синод потребовал немедленного выезда преосвященного Гермогена в Саратов. Ответом были новые статьи в газете «Свет» (№ 11) и «Новом Времени» (№ 12 872) с разоблачительными подробностями визита Саблера в Ярославское подворье. Роль Распутина характеризовалась в газете словами самого епископа Гермогена: «В деле увольнения меня из Синода я считаю главным виновником Саблера и известного хлыста Григория Распутина, виднейшего религиозного веросовратителя и насадителя на Руси хлыстовщины. Будучи развратным, он свой разврат прикрывает кощунственной религиозностью»³²⁶.

«Биржевые ведомости» поместили интервью епископа Гермогена, который сказал:

«...Таким образом, я считаю, что столкновение произошло не с иерархами Святейшего Синода, а со светской властью в лице обер-прокурора В. К. Саблера. В настоящее время я работаю над новым обращением к членам Святейшего Синода по поводу моего преждевременного удаления. По моему мнению, необходимо, чтобы наша Церковь в лице ее высшего учреждения Синода была не так порабощена светской властью, не так была в руках чиновников, чтобы все их пожелания и проекты проводились беспрекословно. Что из этого в конце концов выйдет я, конечно, не знаю. Могу вам сообщить, что иеромонах Илиодор, узнав о моем удалении из Синода, немедленно выехал ко мне в С.-Петербург»³²⁷.

Особенно неприятным для Саблера и Синода было выступление в «Московских ведомостях» таких авторитетных лиц, как Самарин, Хомяков, гр. Шереметьев, Васнецов, Тихомиров и др. В статье «Святейший Синод и епископ Гермоген. Голос мирян» эти деятели не придавали особого значения каноническим вопросам, поднятым епископом Гермогеном. «Мы даже наперед готовы признать, – говорилось в статье, – что он несправедливо назвал предположения Святейшего Синода по вопросу о диакониссах и панихидах еретическими». «Конечно, – продолжали авторы статьи, – наших архипастырей коробила и оскорбляла непривычная для их слуха решительность и резкость суждений недавно призванного к участию в Синоде епископа; но ведь они не могли сомневаться в том, что он говорил и действовал вполне искренне, руководясь исключительно святою ревностью о благе Церкви, и должны были сознавать, что вообще в своем отрицательном отношении к порядкам, господствующим в нашем высшем церковном управлении, он выражал мысли и чувства многих и многих православных русских людей. Если бы они так взглянули на своего собрата и сослужителя, то они, вероятно, отнеслись бы к нему спокойнее и нашли бы способ в самом начале потушить возникший раздор»³²⁸.

12 января Синод вынес определение с выражением осуждения и порицания преосвященному Гермогену, что вызвало еще более резкую отповедь со стороны последнего. Владыка Гермоген заявил корреспондентам, что не принимает порицания Синода и сам намерен обжаловать действия Синода перед Всероссийским Собором, а его разоблачения относительно Саблера дошли до раскрытия конфликта по поводу хищений в Оптиной пустыни³²⁹.

Новое выступление епископа Гермогена произвело большую сенсацию. Огромное впечатление, по словам газеты «Свет», произвела беседа ее сотрудника Н. Р. А. с преосвященным Гермогеном Саратовским по поводу его изгнания из Святейшего Синода, напечатанная в «Свете» в субботу 14 января. Беседа эта была перепечатана почти целиком в вечерних газетах и передана по телеграфу в газеты Киева, Харькова и Одессы и помещена почти во всех московских газетах³³⁰.

Фельетонист «Русского слова» иронизировал: «А еще жалуются, что в России свободы нет. Какой же еще свободы, когда епископ публично поносит, на чем свет стоит, высшее учреждение, именуемое и Святейшим и Правительствующим. Обер-прокурора называет палачом, членов Синода – Исавами, продавшими свое первородство за чечевичную похлебку»³³¹.

Эффект выступления епископа Гермогена усиливается тем, что он был поддержан газетами правого направления: 14 января, одновременно со статьей в «Свете» появилась статья М. О. Меньшикова в «Новом Времени», сочувственная епископу Гермогену; передовая статья «Московских ведомостей» (№ 12); статья Карташева в «Русском слове» под названием «Либерализм епископа Гермогена».

Газетная шумиха вокруг дела епископа Гермогена приняла грандиозные размеры. 15 января в «Речи» и «Петербургском листке» печатается беседа корреспондентов с иеромонахом Илиодором, 16-го в «Речи» – беседа с архиепископом Волынским Антонием, 17-го в «Речи» – статья под названием «Раздор в Церкви», того же числа в «Свете» печатается передовая статья, в которой говорится, что «увольнение епископа Гермогена составляет громадное явление в нашей церковной жизни» и «вопрос заключается в том, насколько епископ Гермоген в своей дальнейшей борьбе с Синодом станет на строго принципиальную почву и насколько он преодолеет личное раздражение и чувство личной обиды, безусловно основательное»³³².

Газеты сообщали, что епископ Гермоген «решил твердо и бесповоротно не уезжать из Петербурга до тех пор, пока он не увидится и лично не переговорит с государем. Недовольный той интерпретацией, которую придавали делу левые газеты, М. О. Меньшиков печатает статью в «Новом Времени» (№ 2877): «Поменьше бы шуму».

17 января было утверждено царем постановление Синода об увольнении епископа Гермогена от управления Саратовской епархией с назначением ему пребывания в Жировицком монастыре³³³. Одновременно было утверждено постановление Синода о перемещении иеромонаха Илиодора из Царицына во Флорищеву пустынь Владимирской епархии³³⁴.

Это постановление Синода настолько расстроило епископа Гермогена, что он почувствовал себя сильно нездоровым. Со слов о. Илиодора сообщалось, что «владыка, потрясенный последними событиями, чувствует себя сильно нездоровым и потому вряд ли будет что-либо сейчас предпринимать. Но это не значит, что он беспрекословно подчиняется распоряжению Святейшего Синода. Вчера еще тотчас по получении указа об увольнении и о немедленном отъезде в Жировицкий монастырь, он категорически ответил, что не признает за Святейшим Синодом права судить его, ибо он сам обвиняет его в неправильном образе мыслей и введении некоторых новшеств чисто еретического характера, почему никуда и не тронется из Петербурга, пока не будет назначен суд Собора епископов, который разберет его дело с нынешними представителями синодальной власти»³³⁵.

Однако 22 января Владыка все же выехал в Жировицкий монастырь, откуда 28-го послал телеграмму, опубликованную в «Новом Времени».

«...Выехал я, решив это гораздо раньше, единственно ради неизменно любимого нашего Государя, чтобы не оскорбить его царское веление и власть... Что же касается распоряжений относительно меня Святейшего Синода, вплоть до самого последнего, по-прежнему признаю их крайне несправедливыми, незаконными и буду ходатайствовать о пересмотре всего дела в поместном малом Соборе епископов. Естественно и законно, что епископ просит суда над собою, а что ему отказывают в суде и называют его просьбу бунтом против существующего строя Православной Церкви, это вот есть анархия церковная...»³³⁶.

В статье «Прибавлений к Церковным ведомостям», посвященной делу епископа Гермогена, синодальная позиция была выражена весьма прямолинейно:

«В порядке управления, по общему правилу, следовательно, принципиальное неповиновение совершенно немыслимо, и начальнику ничего не остается делать, как лишить непокорного вверенной ему должности и, следовательно, отчислить от занимаемого места. Здесь не может быть выбора: или слушайся или «уходи»³³⁷.

Газетная кампания, острие которой было направлено против Распутина, привела к репрессиям против печати. За резкую статью в «Голосе Москвы» от 24 января, перепечатанную в «Вечернем Времени», обе газеты были конфискованы с привлечением редакторов к судебной ответственности. Вследствие этого в Государственной Думе был сделан запрос о нарушении свободы печати. Поддерживая запрос, лидер октябристов А. И. Гучков говорил не о нарушении закона, а по существу вопроса, затронутого в конфискованной статье об опасности угрожавших «святыне алтаря и святыне трона». «Почему безмолвствуют иерархи, почему бездействует государственная власть? – вопрошал оратор. – Патриотический долг независимой печати, долг совести народных представителей – возвысить свой голос при таких обстоятельствах, дать исход тому общему негодованию, которое накопляется в стране».

Саблер, однако, игнорируя сыпавшиеся на него обвинения, вступился за Распутина. «Распутин физической больной человек, – говорил он сотруднику «Речи». – Мне, однако, думается, что у него есть весьма сильные религиозные настроения, у него есть экстаз, которым всегда отличаются богато одаренные натуры».

Вопрос о епископе Гермогене обсуждался в Государственной Думе весной 1912 г. в связи с рассмотрением сметы Св. Синода. В критике действий Синода, а тем самым – высшей государственной власти, объединились представители почти всех думских партий. Особенно неожиданно было выступление Пуришкевича.

В своем выступлении 5 мая 1912 г. В. М. Пуришкевич³³⁸ говорил:

«Я глубочайшим образом скорблю о том, что произошло в Церкви, и нахожу, что дело епископа Гермогена скрывать нечего. Господа, то, что вас всем известно, дело епископа Гермогена есть тот комар, который сейчас висит над всей великой Российской Империей, который мучает в одинаковой степени души и сильных и слабых верующих русских людей. Я не хочу оправдывать или обвинять епископа Гермогена, ибо я полагаю, что правдивый суд истории, русской церковной истории найдет со временем виновника, когда улягутся те страсти, которые парализуют возможность хладнокровного, вдумчивого отношения к этому вопросу».

Далее Пуришкевич от себя лично, оговорив, что не выступает от имени правой фракции, подверг резкой критике честолюбивые притязания отдельных государственных деятелей, подрывающих авторитет высших государственных учреждений: начиная с гр. Витте, который все успехи государственной политики приписывал себе, а вину за неудачи фактически сваливал на Царя; затем Столыпин, своими действиями в вопросе о западном земстве поддерживавший авторитет Государственного Совета; наконец, Саблер, который своим самовластием сводит на нет роль Св. Синода.

«Неужели он (обер-прокурор) полагает, – продолжал Пуришкевич, что указывая на то, что епископу Гермогену приходится прибегать только к тибетской медицине и ни к чему другому, неужели полагает он, что это может возбудить особенное чувство негодования против епископа Гермогена и послужить к вящему увеличению славы обер-прокурора Святейшего Синода? Величайшее заблуждение и ближайшая история покажет вам, как жестоко вы ошибались. Мы переживаем смутное время, мы не имеем права скрывать от себя это; мы переживаем тяжелые дни, дни, которые мы переживали 300 лет тому назад... Я глубоко убежден и скажу вам, что ни один революционер смутных годов не сделал столько для России, как последние события Православной Церкви; никакая смута 1905 г., никакие посягательства на устои народные не привели к тем результатам внутреннего шатания, тем враждебным отношениям отдельных классов общества, к каким привели последние события Православной Церкви. И если бы спросить в данный момент, кому бы желали левые поставить памятник в Российской Империи, благодаря за то, что он сделал для разрушения Церкви, все левые ответили бы: В.К. Саблеру».

Идеализируя церковную политику Победоносцева и противопоставляя ее непоследовательной и беспринципной политике Саблера, Пуришкевич высказал представление правых о роли религии в народной жизни.

«Православная религия, как и всякая религия, – есть консерватизм: чем устойчивее будет народ в исконных верованиях, чем тверже будет народ в исконных преданиях, в своих заветах, тем сильнее та держава, которую народ держит в этих старинных преданиях, в этих старинных заветах... Поколебите эту веру, внесите струю духовного разложения и вы увидите, что вместо народа будет чернь. Неужели вы стремитесь создать из современной России, из современного народа чернь? А он обратится в это, если народ увидит, что те государственные учреждения, те государственные установления, которые были созданы волею Самодержца Российского, колеблются представителями власти из-за честолюбия или из-за каких-либо других побуждений».

Епископ Митрофан³³⁹ возражал Пуришкевичу:

«...Преосвященный Гермоген, при всем глубоком уважении к его личности, был удален за прямое, явное непослушание Святейшему Синоду, слушаться которого он дал клятвенное архиерейское обещание... Бывают моменты, когда власть должна быть сильна, и такой тяжелый момент наступил для Святейшего Синода, когда епископ Гермоген не подчинился его постановлению, а прибег к защите различных газетчиков; это был прямой соблазн для верующих и его нужно было пресечь мерами особо: может быть суровыми. С этой стороны, дело епископа Гермогена вполне ясно, и не нам, Государственной Думе, касаться формально-правильного постановления, которое сделал Святейший Синод.

Епископ Митрофан пытался доказать, что нет никакой связи между делом епископа Гермогена и вопросом о Распутине. Осудив безнравственное поведение Распутина, епископ Митрофан сказал, что Гермоген обвинил Распутина в принадлежности к секте хлыстов, не представив, однако, никаких доказательств. Кроме того, это обвинение было публично высказано уже после того, как состоялось постановление Св. Синода о епископе Гермогене.

Считая епископа Гермогена основным виновником поднявшейся смуты, епископ Митрофан продолжал:

»...Из области защиты церковных вопросов он ниспал в область частных недоразумений, частных счетов с личностью, далеко не безупречной. Вот тут началась газетная оргия, которая все окончательно спутала и смешала. Подозрениям и инсинуациям не было конца и меры, а преосвященный окружил себя газетными репортерами, он упивался их речами и инсинуациями. В поднявшемся шуме не различал ничего, и сколько тяжелого и горького пришлось перенести всем, пережить всем верующим сынам Православной Церкви. Знал ли преосвященный Гермоген, предвидел ли он все это, когда становился на скользкий путь газетной защиты себя? Знал ли он, какой удар Церкви он наносит, какой соблазн возбуждает, когда становится на этот путь? А если знал, то он не должен был этого делать, он должен был молчаливо уйти, с достоинством уйти и предоставить времени исправить то его положение, в которое он не без вины ведь своей попал». (Здесь епископ Митрофан имеет в виду первоначальное покровительство епископа Гермогена Распутину.)

Отец Станиславский³⁴⁰ резко высказался против вмешательства Государственной Думы в дело церковного управления: «Пора бы, господа, бросить свой взгляд на правящую Церковь и на православных, как на младенцев, которых можно утешать и убаюкивать блеском мишуры фальшивых благ...

Все речи оппозиции о благах Церкви ни более, ни менее, как Иудино лобзание, как искусительные слова райского змия, обещающего благо, но под этим благом великое зло».

Отец Станиславский еще более энергично, чем епископ Митрофан, выступил в защиту обер-прокурора в деле епископа Гермогена:

«Указывали, что в этом деле якобы за Синодом и обер-прокурором находится известный хлыст и еретик Григорий Распутин. Но, господа, серьезные люди должны с думской трибуны вещать лишь такие положения, которые могут обосновать фактами; если же фактов нет, и вы их нам не указали, то, следовательно, мы вправе считать все эти разговоры только лишь интригами, ничего не стоящими, ни на чем необоснованными... Порицание деятельности как Святейшего Синода, так и обер-прокурора Святейшего Синода В. К. Саблера считаю совершенно безосновательным и несправедливым по существу. Мы здесь имеем дело с походом против Церкви, с походом против представителей Церкви и обер-прокурора Святейшего Синода; хотят их очернить пред глазами народа, стараясь провести опозорение Церкви под личиной друзей Церкви».

Отец Титов³⁴¹ однако, иначе оценил положение дел с церковным управлением. Указав, что назначение епископов и дальнейшая судьба их зависят фактически от росчерка пера обер-прокурора, отец Титов сказал:

«В руках обер-прокурора сосредоточилась огромная власть, которую, конечно, можно употреблять иной раз во вред, иной раз в пользу. И пусть попробует кто-либо не подчиниться этой власти. Преосвященный Митрофан указывал на то, каковы последствия этого неподчинения, куда ведет смелость некоторых возражать. Она ведет в Жировицкий монастырь. Мы знаем в прошлом немало таких случаев, когда возражавших епископов просто ссылали на места их службы... И не удивительно после этого, если Преосвященный Гермоген, как говорил один корреспондент, не решался возражать обер-прокурору Святейшего Синода во время самого заседания. А ведь это был Гермоген. И посмотрите, как с ним поступлено, когда он осмелился. Ему, епископу Православной Церкви, запретили служить в том подворье, в котором он жил. Когда это невозможно было выполнить, тогда закрыли церковь и отправили священников, наконец, почти в 24 часа увезли в Жировицкий монастырь...»

Саблер в своем кратком выступлении от какого-либо обсуждения вопроса о епископе Гермогене воздержался.

Так закончился один из самых ярких эпизодов предвоенной русской истории, вскрывшей и углубившей непонимание и разрыв между государственной и церковной властью и почти всеми слоями населения и общественной России.