Часть третья. Современное положение вопроса о наказуемости религиозных преступлений по русскому праву.

Применение церковной дисциплины в сфере преступлений против веры и нравственности, как со стороны своих пределов, так отчасти и со стороны своего содержания, определяется в действующем русском праве Уложением о наказаниях и Уставом Уголовного Судопроизводства.

На основании последняго, которым церковному суду предоставляется некоторое участие в светском уголовном суде, можно провести разграничение светской и церковной подсудности преступлений против веры и нравственности. При этом здесь возможны три случая: во-первых, может случиться так, что в законах уголовных положено за преступление или проступок лишь церковное покаяние, или отсылка виновного к церковному суду, – в таком случае преступление или проступок судится судом церковным (1002 ст. Уст. Угол. Судопроиз., изд. 1892 г.). Во-вторых, может быть такой случай, когда в законе, сверх церковного покаяния, положено еще уголовное наказание, – тогда дела решаются в суде уголовном, но приговор суда сообщается духовному начальству для предания осужденного церковному покаянию. В третьих, может быть и так, что в законах уголовных за какое-нибудь преступление против веры и нравственности положено одно только уголовное наказание. Может-ли церковный сѵд в таком случае самолично присоединить наказание церковное? Прямого ответа на этот вопрос не дано. Но принимая во внимание, 1) что по смыслу 1002 и 1003 ст. применение церковного покаяния возможно только там, где прямо в уголовных законах о нем упомянуто, и 2) что в отношении осужденных в ссылку в каторжные работы применение церковного покаяния воспрещается примечаниями к 1003 ст., следует признать, что в этом случае, т. е. когда в законе прямо не упомянуто о назначении церковного покаяния, но не может иметь места по отношению к тем, кто присуждается к какому-либо уголовному наказанию. Эти три возможные комбинации подсудности преступлений против веры, а также и против нравственности, мы и рассмотрим.

I. Из преступлений против веры и нравственности одним только церковным наказаниям подлежат некоторые виды уклонения от постановлений церкви (ст. 207 и 208 Улож. о нак.), вероотступничество¹³⁴⁵ (ст. 185–187), лжеприсяга, если учинивший ее не был подвергнут уголовному наказанию (ст. 240), конкубинат (ст. 994 ч. 1), прелюбодеяние (ст. 1585), кровосмешение в 4-й степени родства или второй степени свойства (ст. 1594, ч. 3). По прямому и точному смыслу 1001, 1002 и 1004 ст. Уст. Угол. Суд., суду

церковной власти подлежат также и те преступления против веры, а равно и против нравственности, о которых не упоминает Улож. о нак. Это видно из объяснения к ст. 1001, данного редакторами Устава уголовного судопроизводства. «Нa основании Свода 1857 года, читаем мы здесь, духовному суду подлежат не только такия преступления и проступки, за которые полагается церковное покаяние или отсылка виновных к духовному суду, но и такие, за которые виновные подвергаются разного рода церковным запрещениям и наказаниям, присуждаемым собственно на основании церковных правил (лишению приобщения Св. Таин, лишению всякого общения церкви и др.); поэтому признано необходимым для удержания сего порядка в точности, пояснить в ст. 1001, что постановления настоящей главы относятся лишь к тем преступлениям против веры и другим, соединенным с нарушением церковных правил, которые подлежат ведомству светского суда»¹³⁴⁶.

Такому пониманию нe противоречит неопределенное выражение Устава Дух. Консисторий, что епархіальному суду подлежать и миряне «по проступкам и преступлениям, подвергающим виновного церковной епитимии»¹³⁴⁷. Это понимание допускается и учеными юристами¹³⁴⁸.

Таким образом, в принципе юрисдикции церковного суда подлежать все те преступления против веры и нравственности, которые не наказуемы по Уложению, или за которые в Уложении положено одно лишь церковное наказание.

II. В тех случаях, когда виновный, кроме уголовного наказания, подлежит еще и церковному, возникает двоякая подсудность. По Уложению наказ, она имеет место при деяниях, предусматриваемых статьями 192, 217, 933, 934, 935, 995, 997, 1554, 1555, 1559, 1560, 1564, 1582, 1586, 1593, 1594 и 1595 Уложения о наказаниях. При этом дело решается, по 1003 ст. Уст. суд., уголовным, а не церковным судомъ; приговор уголовного суда сообщается духовному начальству для предания осужденного церковному покаянию. Освобождаются от этого добавочного наказания только осужденные к ссылке в каторжную работу (примеч. к ст. 1003 Уст. угол. суд.¹³⁴⁹), и раскольники (ст. 1585¹ – Улож. о нак.).

III. В тех случаях, когда какое-либо преступление против веры и нравственности предусматривается Уложением о наказаниях, и за него здесь положено одно лишь уголовное наказание, оно и подлежит юрисдикдии суда уголовнаго. Наложением преступнику такого рода уголовного наказания исчерпывается и вся карательная деятельность суда. Здесь уже не может более идти речи ни о вторичном разборе дела в суде церковном, ни о каком-либо добавочном, церковном наказании преступника: здесь принцип: nоn bis in idem остается в полной силе. Но совершенно устраняя церковный суд от непосредственной юстиции по делам такого рода, наше действующее законодательство однако привлекает церковную власть к участию (весьма, впрочем, ограниченному) в уголовном процессе по подобным преступлениям. Так, по делу о совращении предварительное следствие может начинаться не иначе, как по требованию духовного начальства (ст. 1006 Уст. Угол. Суд.). Основания этого были высказаны редакторами Устааа уголовного судопроизводства. «Преследовать за сектаторство, говорят они, можно тогда, когда надлежащая власть признает, что в известном случае есть сектантство; а такою властию здесь может быть только власть духовная. Прежде чем духовная власть не сказала своего слова об известном событии, заключающем в себе признаки совращения, может иметь место только полицейское дознание, или могут быть приняты полицейския меры, предписанные в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений, но не может быть речи о начатии уголовного следствия, именно потому, что даже приблизительно не решен вопрос, преступно-ли самое событие, о котором идет речь. Преступность или не-преступность его зависит оттого, признается-ли духовною властию известное действие, или известное учение противным религии и церкви, или нe признается. Иначе преждевременное возбуждение уголовного правосудия может иметь своим последствием один только соблазн для верующих и породить в обществе толки о религиозном преследовании»¹³⁵⁰.

Из правила, изложенного в 1006 ст., изъемлются дела как о распространителях скопческой ереси (Улож. Наказ, ст. 196, по прод. 1890 г. и 1897 г.), так и о совратившихся в скопчество и другия ереси, соединенные с свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других, либо с противонравственными и гнусными целями (Улож. Наказ, ст. 203). По сим делам предварительное следствие начинается и без требования со стороны духовного начальства (ст. 1007 Уст. Угол. Суд.).

Затем, по статье 1011 Уст. Угол. Суд., когда при рассмотрении в духовном ведомстве дел, заключающих в себе нарушение церковных правил, откроются преступления, подлежащия суду уголовному, то духовные правительства сообщают о том состоящим при окружных судах прокурорам, которые в дальнейшем направлении этих дел поступают по установленному порядку. В объяснении к этой статье редакторы замечают: «на основании Законов судопроизводства уголовного (Свода 1857 г. т. ХV, кн. 2, ст. 792–795), ведомству судов духовных подлежат дела: 1) об удостоверении в действительности события браковъ; 2) о признании их законности или незаконности; и 3) о расторжении браков. Все другия дела, возникающия по преступлениям брачного союза, подлежат светскому уголовному суду, и только связанный с некоторыми из подобных дел вопрос о действительности, законности и расторжения брака разрешается духовным судом по церковным правиламъ»¹³⁵¹.

Дела же о браках, совершенных по насилию, обману, или сумасшествию одного или обоих брачившихся, начинаются в уголовном суде, приговор коего относительно насилия или обмана сообщается духовному суду, как для решения о действительности или недействптельности брака, так и для определения ответственности духовных лиц, совершивших бракосочетание (ст. 1012). «В сих случаях, – говорят редакторы в объяснении к этой статье, – прежде всего должно обратиться в светский уголовный суд, где и доказывать насилие и обман, и если они действительно будут обнаружены уголовным судом, то уже тогда дело должно подлежать суду духовному. Хотя сии дела, в отношении признания или непризнания брака действительным и степени участия в сих преступлениях духовных лиц, подлежат исключительному ведению судов духовных, но как исследование и суждение по сему предмету духовных судов может последовать только по обнаружении светским уголовным судом насилия и обмана, содеянных при совершении брака, то надлежало сделать пояснение, в том состоящее, что из дел о престуилениях союза брачного, дела о обвенчании насильственном и сумасшествии одного или обоих брачившихся должны начинаться в гражданском ведомстве и уже по постаповлении светским судом решения относительно насилия или обмана поступать в суд духовный для постановления решения собственно о действительности или недействительности брака, и относительно участия в сих преступлениях духовных лиц. В противном случае духовный суд был-бы поставлен в необходимость разрешать вопрос, подлежащий суду светскому: действительно-ли были учинены насилие и обман, ибо без разрешения сего вопроса нельзя поставить заключения о действительности или недействительности брака»¹³⁵².

По делам о многобрачии лиц христианских исповеданий обвиняемые предаются уголовному суду не прежде, как по истребовании от суда духовного точных сведений о совершении брака при существовании уже другого. В том-же порядке требуются от духовного суда сведения и по делам о кровосмешении между лицами, не состоящими в брачном союзе (ст. 1013). Дела-же о вступлении в брак в недозволенных степенях родства или свойства, о воспрещенном браке христиан с нехристианами и о четвертом браке православных поступают к уголовному суду по окончании над виновными суда церковного (ст. 1014). Сему-же порядку следуют и другия дела брачныя, в коих уголовный суде, по передаче их из суда духовного, определяет уголовную ответственность подсудимых, а также о браках лиц духовного звания, коим по законам церкви их воспрещено вступать в брачный союз, если виновными употреблен был для сего обман, или подлог (ст. 1015).

Статьи 1013–1015 Уст. Угол. Суд. представляют развитие 151 ст. Высочайше утвержденных 29 сентября 1862 г.¹³⁵³ основных положений уголовного судопроизводства, которая гласит: «в делах о преступлениях против союза брачного и о кровосмешении приговор уголовного суда постановляется после рассмотрения в духовном суде вопросов, как о действительности и законности брака, так и о нарушении преступлением церковных правилъ»¹³⁵⁴.

При развитии этой 151 ст., на которой основаны вышеприведенные 1013–1015 ст. Уст. Угол. Суд., редакторами были приняты во внимание следующия соображепия «По Своду 1857 года, из дел о преступлениях брачного союза некоторыя, начинаясь в светском суде, потом поступают

в духовный суд для решения вопроса о действительности брачпого союза, нарушенного преступлениемъ; другия, наоборот, начинаются в духовном суде или, по крайней мере, по ним требуются предварительные сведения от духовной власти, в том именно случае, когда о самом преступлении, подлежащем преследованию светской власти, может быть речь уже при существовали брачного союза, действительность или законность которого прежде всего должна быть удостоверена.

К делам первого рода, которые начинаются в светском уголовном сѵде и по окончании в нем всего производства поступают в духовный суд, для признания действительности, или недействительности брака, относятся дела о браках, совершенных по насилию, обману или сумасшествию одного, или обоих брачущихся. К делам второго рода, которые или начинаются в духовном суде, или по которым по крайней мере требуются предварительные сведения от духовной власти, относятся дела о многобрачии и кровосмешении, следующия одинаковому порядку производства.

«По Своду 1857 года, по этим последним делам производство в светском уголовном суде начинается большею частию до истребования от духовной власти надлежащих сведений, но по Судебным уставам предание суду обвиняемых в означенных преступлениях может последовать не прежде, как по получении этих сведений. К этой же категории дел принадлежат и те, которые во всяком случае должны начинаться в духовном суде, которые не прежде поступают в светские суды, как по окончании над виновными суда духовнаго. Сюда относятся дела о вступлении в брак в недозволенных степенях родства или свойства, о воспрещенном браке христиан с нехристианами и о четвертом браке православныхъ»¹³⁵⁵. Из всех этих объяснений с несомненностию следует вывод, что то церковное судопроизводство, которое имеется в виду, ни в коем слѵчае не может иметь своей задачей наложение церковного наказания, прежде чем дело рассмотрено будет судом уголовным. В данном случае церковный суд может только констатировать событие преступления, и именно преступления с точки зрения церковных правил, а не с точки зрения уголовного права и кодекса, поскольку церковный суд компетентен в констатировании этого события. Но предвосхищать, так сказать, наказание у суда уголовного он не может. Так. обр., суд уголовный в вопросах подсудности преступлений против веры и нравственности преимуществует пред судом церковным. Уголовная подсудность в большинстве случаев исключает подсудность церковную. На долю последней выпадают лишь небольшия крупицы трапезы первой. Подобное устранение лишь содействует поглощению начала церковного началом уголовным.

Переходим к обозрению тех наказаний или отдельных дисциплинарно-покаянных мер, какия употребляются судом церковным по отношению к подлежащим его юрисдикции религиозным преступникаме. Уложение о наказаниях знает две такия меры: монастырское заключение и церковное покаяние.

До половины прошлого столетия монастырское заключение применялось довольно часто, нередко в тех случаях, когда по Уложению налагалось только церковное покаяние. Поворот в этом отношении произвел циркулярный указ Св. Синода от 18 марта 1868 года¹³⁵⁶. Еще в июле 1851 года Св. Синод, по выслушании доложенной Канцеляриею Обер-Прокурора Св. Синода справки из ведомостей о лицах светского звания, содержавшихся в 1850 г. в монастырях, признал, что общее число светских людей, содержащихся в монастырях, восходившее до 648, представляется весьма значительным, тем более, что сюда не вошли люди, находившиеся в таком-же положении в девяти епархиях, из которых сведений не было доставлено. При этом Св. Синод обратил внимание и на то, что к нему поступали жалобы, что, с обращением в монастыри, люди торговые и поселяне отторгаются от своих обычных занятий, а семейные – от семейств, а чрез то подвергаются крайнему раззорению. В сих обстоятельствах не достигается самая цель содержания в монастыре, ибо вместо раскаяния возраждается ожесточение, а монастыри стесняются и помещением сих людей и недостатком надзора за ними и нередко страдают от соблазнительного их поведения при нераскаянности.

По рассмотрении этих жалоб Св. Синод большею частию предоставлял епархіальным начальствам освобождать сих людей с преданием их эпитимии на месте жительства под надзором духовных отцов. Прохождение эпитимии под надзором духовного отца, как замечено опытом, есть мера самая действительная, если прилагается негласно и с усердием со стороны духовника, могущего своими наставлениями, в духе кротости и христианской любви, возбудить сознание греха и искреннее раскаяние; но к сей мере местные епархіальные начальства обращаются редко, а прямо присуждают к содержание в монастырях. Вследствие сего Св. Синод циркулярным указом от 11 июля 1851 года предписал епархіальным архиереям: а) войти в подробное рассмотрение тех дел, по которым, вследствие решений епархіальных начальств, люди светского звания содержатся в монастырях под эпитимиею, и если по таковому рассмотрению не представится каких-либо особых затруднений, то содержимых по силе решения людей обратить к покаянию на местах жительства, под надзором духовников, которым преподать соответствующия наставления; б) о последствиях своих распоряжений донести Св. Синоду во всей подробности; в) о содержимых по распоряжениям светских правительственных мест войти в рассмотрение, нет-ли из числа их таких, которые оказывают раскаяние и потому могли-бы быть переданы надзору духовных отцов, и о таковых представить Св. Синоду, и г) на будущее время по делам, по которым следует виновных подвергать церковной эпитимии, входить в ближайшее соображение и обращать впимапие на положение подсудимых и в монастыри обращать тогда, когда сие необходимо или по качеству преступления, или по доказанной безуспешности покаяния на месте жительства. Указ 18 марта 1868 года входить в более подробные рассуждения касательно прохождения церковной эпитимии в монастырях. «По силе вышеприведенного указа (т. е. указа 11 июля 1851 года), говорит этот указ Св. Синода, число людей светского звания, содержимых в монастырях, хотя и стало уменьшаться, но нельзя не заметить, что и по ныне сих людей довольно много; так, по ведомостям, представленным в Св. Синод от епархіальных преосвященных за 1864, 1865 и 1866 годы, число людей светского звания, кои содержались в монастырях, значится в следующем количестве: в 1864 г. – 266 лиц, в 1865 г. – 212 лиц, и в 1866 г. – 193 лица. Если при этом принять во внимание с одной стороны, что монастырскому заключению, кроме людей светского звания, подвергаются и духовные лица, и что сих последних в монастырях ежегодно содержится около 900 человек, а с другой, что монастыри вообще не имеют ни средств к содержание и надзору за арестантами, ни самых помещений, надлежащим образом для сей цели устроенных, то нельзя не признать, что и то количество людей светского звания, содержимых по монастырям, какое значится но ведомостям за последние

годы, составляет тяжолое бремя для монастырей».

Далее указ переходит к обозрению статей Уложения наказ., где назначается монастырское заключение. Оно перечисляет (по изд. 1866 г., тоже и в изд. 1885 г.) следующия статьи: 138, 1549¹³⁵⁷, 1585, 1593, 1594 и 1597. Других преступлений, кроме вышеуказанных, за которые полагалось-бы заключение в монастырь, – говорить указ, – в законах не указано¹³⁵⁸; но есть значительное число преступлений, за которые полагается церковное покаяние, или отсылка виновных к духовному начальству для увещания и вразумления. Церковное покаяние в некоторых случаях присоединяется к наказаниям уголовным и иснпавительным (Улож. Нак. ст. 58), а в некоторых назначается в виде особой меры для очищения совести, без соединения с уголовным или исправительным наказаниемъ».

Делается перечисление преступлений, за которые налагается церковное покаяние, или отсылка к духовному начальству: это статьи Улож. о наказ.: 185, 188, 207, 208 (и Уст. пред. прест. 27), 994, 1465, 1466, 1473, 1583, 1586, 1597¹³⁵⁹, и 75 Уст. пред, прест, по продолжению 1864 года.

«О том, – далее продолжает указ 18 марта 1868 года, – каким образом должно быть проходимо церковное покаяние, и как должно производиться увещание посредством духовных лиц, в церковных законах нет определительных постановлений. Посему не редко случается, что за известное преступление в одной епархии церковное покаяние проходится на месте жительства, при приходской церкви, а в другой епархии преданный за тоже преступление церковному покаянию заключается в монастырь. В светском законодательстве по сему предмету имеются только следующия правила. а) Православные, в случае совращения в раскол, назидаются, по усмотрению духовного начальства, в истинной вере и увещаются чрез местных священников, миссионеров, или других лиц, назначаемых епархіальным начальством. Но такия назидания и увещания производятся над совращенными без отвлечения их от места их жительства и от обыкновенных их трудов и занятий (Уст. пред. прест,

ст. 75. прод. 1864)¹³⁶⁰. Кто, не смотря на убеждения священника, два или три года окажется не бывшим у исповеди и Св. причастия, о том доносится епархіальному архиерею особенно. Преосвященный чрез приходского священника, или наконец сам, смотря по обстоятельствам и по местной удобности, вразумляет его и мерами убеждения старается возвратить его к долгу христианскомѵ, с возложением епитимии по своему усмотрению, на основании церковных правил. Таким образом поступается и с теми, о которых по делам в присутственных местах открывается небытность их у исповеди и Св. причастия, но с тою разницей, что в сем последнем случае епитимия должна быть публичная в приходской церкви и монастыре. Публичная епитимия назначается без отлучения от должности и поселян от домов. Кто не вразумится увещаниями, нe придет в раскаяние и не исполнить долга христианского, о том сообщается гражданскому начальству на его рассмотрение (Уст. пред. прест., ст. 27). в) Виды церковного покаяния и сроки прохождения оного определяются духовным начальством. Ссылаемые в Сибирь на поселение или на житье, если они с тем вместе приговорены к церковному покаянию, предаются оному в месте ссылки на срок, назначенный тамошним епархіальным начальством (Улож. Наказ, примеч. к ст. 58).

Из вышеизложенного указания преступлений, за которые в законах определяется монастырское заключение, и тех, за которые полагается лишь церковное покаяніе, или духовное увещаніе и назидание, усматривается, что преступлений первого рода гораздо меньше. Между тем, по имеющимся в

Св. Синоде сведениям о людях светского звания, заключенных в монастыри, оказывается, что большая часть сих людей содержится в монастырях за такия преступления, за кои в законах полагается не заключение в монастырь, но лишь церковное покаяние, или назидание и увещание через духовных лиц. Так, например, по ведомостям о людях светского звания, кои содержались в монастырях в 1865 году, общее число людей сих 212 человек: из них только 63 человека были заключены за те преступления, за которые по Уложению о наказаниях полагается заключение в монастырь, а именно: 29 малолетних за разные преступления и 34 лица за прелюбодеяние и кровосмешение. Из остальных 149 человек 15 челов. содержались в монастырях по особым Высочайшим повелениям и два лица согласно циркулярному указу Св. Синода от 11 июля 1851 года, за неисполнение церковной епитимии; затем 132 человека показаны содержавшимися в монастырях за такия преступления, за которые по законам не полагается монастырское заключение, и при том из них 17 человек содержалось за уклонение в раскол, тогда как по силе 75 ст. Уст. пред. прест. (по продолжению 1864 года) увещания над совращенными в раскол должны производиться на месте их жительства, без отвлечения от обыкновенных трудов и занятий их, а 6 человек было заключено в монастыри, вопреки 27 ст. Уст. пред. прест., за небытие у исповеди и Св. Причастия.

По ведомостям за 1864 и 1866 годы также значится большое число людей светского звания, содержащихся в монастырях не за те преступления, за которые в законах полагается заключение в монастырь, а именно: из 266 лиц, содержавшихся в монастырях в 1864 году, только 85 человек было заключено за те преступления, за которые по законам полагается монастырское содержание; а из 193 лиц, находившихся в монастырском заключении в 1866 году, только 55 лиц показаны содержавшимися за те преступления, за которые в законах постановлено заключать в монастырь.

Сообщив вышеизложенные обстоятельства и принимая во внимание: 1) что монастыри, вопреки их назначению, обременены множеством заключенных в оные людей духовного и светского звания, и что из числа сих последних значительно большая часть содержится за те преступления, за которые по законам полагается не заключение в монастырь, но церковное покаяние, или отсылка к духовному начальствѵ для увещания и вразумления; 2) что по мнению Св. Синода прохождепие епитимии под надзором духовного отца есть мера самая действительная, если прилагается негласно и с усердием со стороны духовника, – Г. Обер-Прокурор находить, что освобождением из монастырей с преданием епитимии на месте жительства всех содержимых в монастырском заключении людей светского звания не за те преступления, за которые законом положено монастырское заключение, было-бы предоставлено большое облегчение монастырям, а сами освобожденные из оных были-бы поставлены в положение, в котором вернее может быть в них возбуждено сознание греха и искреннее раскаяние, о чем Г. Обер-Прокѵрор и предлагает Синоду». Св. Сппод определил: «предписать епархіальным преосвященным, чтобы они немедленно сделали распоряжение об освобождении из монастырей, с преданием церковной епитимии на месте жительства, всех тех людей светского звания, которые содержатся в монастырях не по Высочайшим повелениям, и не за те преступления, за которые на точном основании 138, 1549, 1585, 1594 и 1597 ст. Улож. наказ. полагается монастырское заключение. При чем поручить епархіальным начальствам к непременному исполнению, чтобы впредь были подвергаемы заключению в монастырях только те из людей светского звания, о заключении которых в монастырь воспоследовало особое Высочайшее повеление, или состоится, согласно упомянутым статьям Улож. о наказ., приговор уголовного суда, и чтобы затем все люди светского звания, присуждаемые к церковному покаянию, проходили сие покаяние на местах жительства, под надзором духовных отцов, кроме тех только лиц, по отношению к которым прохождение епитимии на месте окажется безуспешным, и которые посему, на основании указа Св. Синода от 11 Іюля 1851 года, будут подлежать заключению в монастырь»¹³⁶¹.

Таков указь 18 Марта 1868 года. Им объем применения монастырского заключепия, как церковно-карательного института, ограничивался только немногими случаями, указанными в приведенных статьях Уложения. Монастырское заключение, которое в Уложении нередко назначалось альтернативно с тюрьмой, является здесь институгом полууголовным, аналогичным последнему, т. е. тюрьме. Так смотрит на это отношение монастырского заключения к тюрьме и наш Сенат.

Кассационный Департамент Сената в своем решении 1884 года за № 41, по делу Шмелева, прямо выразил, что назначаемое 3 ч. 1594 ст. Улож. заключение в монастырь от 4 до 8 месяцев соответствует заключению в тюрьме, без лишения и ограничения прав по 2 степ. 38 ст. Улож. о наказ. И это сближение монастырского заключения, как карательного института, с тюрьмой проводится в Уложении. Так, по 1 ч. 1585 ст., виновное в прелюбодеянии (состоящее в браке) лицо подвергается заключению в монастырь, или же в тюрьме на время от четырех до восьми месяцев, и сверх того, если оно принадлежит к одному из христианских вероисповеданий, предается церковному покаянию, по рассмотрению своего духовного начальства.

При текстуальном толковании этого постановления, в котором первая половина носит альтернативный, а вторая безусловный характер, выходит, что за прелюбодеяние можно назначить одновременно монастырское заключение, какь наказание главное, и церковное покаяние, как наказание дополнительное! Другой случай подобного рода представляет 1594 ст., по которой виновные в кровосмешении в 4 степени

родства или 2 степени свойства и подвергаются монастырскому заключению от 4 до 8 месяцев и во всяком случае, сверх того, предаются церковному покаянию по распоряжению духовного начальства.

Заключение в монастырь, кроме значения наказания основного, может быть и наказанием заменяющим. «Это наказание, говорит H. С. Тагапцев, – заменяющее по ст. 137 и 138 Улож. для малолетняго многие виды исправительных наказаний и ссылку на поселение, было введено в Уложение в 1845 году Коммиссиею Государственного Совета в том соображении, что такое наказание и по способам надзора и по религиозным наставлениям, прямо и благонадежно ведет к исправлению. Закон уголовный указывает только сроки содержания малолетних в монастырь, но самый порядок содержания остается совершенно неопределенным, и теперь, с постепенным развитием исправительных приютов, это наказание будет все более и более ограничиваться в своем применении»¹³⁶². Предсказание г. Таганцева исполнилось в Новом Уголовном Уложении 1903 г. До того же времени помещение малолетних в монастыре практиковалось по прежнему.

Законом 2 Іюня 1897 г. следственной и судебной власти предоставлено между прочим помещать малолетних и несовершеннолетних преступников в монастыри их вероисповедания. Помещение это допускается, как мера пресечения названным преступникам уклоняться от суда, в случае невозможности принятия для сего других мер, указанных в законе, и как мера исправления некоторых из таковых преступников в местностях, где исправительные приюты или колонии для них не устроены, или в случае недостатка в сих учреждениях свободных помещений. Избрание православных монастырей для помещения в них малолетних и несовершеннолетних преступников производится по предварительном сношении с местными архиереями. Правила, какими Епархіальное начальство должно руководствоваться при избрании монастырей и помещении в них преступников, указаны в циркулярном указе Св. Синода от 15 Декабря 1900 года¹³⁶³. По новому Уголовному Уложению только несовершеннолетния лица женского пола в случае невозможности поместить их в воспитательно-исправительные заведения могут быть отданы в женские монастыри (ст. 41, ч. 4).

Что касается церковного покаяния, то сущность его была определена Св. Синодомь еще в 1852 г. В Наставлении священникам о том, как действовать на людей, преданных под их надзором церковной епитимии, в 8 п. читаем: общий способ исполнения епитимии полагать в том, чтобы падший непременно во все праздничные и воскресные дни (в монастырях же во все дни) неопустительно ходил в церковь и в оной пред иконостасом полагал по 25, или же более земных поклонов, с произношением молитвы мытаревой: Боже, милостив буди мне грешному! В среды же и пятки употреблял сухоядение, а в посты исповедывался, от Святого же Нрпчастия кроме смертного случая да возбранится. Кроме сего несущий епитимию может исполнять какие-либо дела благочестия, возможные по его состоянию, например: раздаяние милостыни, посещение и призрение больных, поклоны домашние с молитвою Іисусовою и подобное»¹³⁶⁴. В настоящее время применение церковного покаяния почти не выходит за пределы тех случаев, в каких оно назначается Уложением о наказаниях. Наложение церковной эпитимии духовными Копсисториями вне указанных законом случаев, и притом самостоятельно, независимо от приговоров судебных установлений, имеет место чрезвычайно редко. Обыкновенно дело бывает так. Прокурор суда сообщает консистории состоявшийся в окружном суде приговор, в котором обозначается, кто, за какое преступление, по какой статье и к какому присужден наказанию. Если в приговоре указано заключение в монастырь, то в консистории назначается, в какой именно монастырь должен быть послан обвиняемый; если-же в приговоре назначено церковное покаяние, то консистория, заслушав приговор, сперва выводит на справку соответствующия правила из Кормчей книги. Так, при незаконном сожитии – Василия Вел. правила 22, 38 и 59; при кровосмешении – прав. Василия В. 75–79; при самоубийстве – Тимоеея Александрийского пр. 14 и т. д. После этого уже составляется приговор Духовной Консисторіпи в такой приблизительно форме: «крестьянина за незаконное сожитие, на основании 22 прав. Василия В., предать отлучению от причащения Св. Христовых Таин на четыре года, под надзором и руководством приходского его священника, которому и послать о сем указ, с тем, чтобы он объяснил тяжесть содеянного им греха, возбудил в нем искреннее пред Господом Богом раскаяние, убедил его чаще являться к

церковным службам, во время которых молиться мытаревой молитвой с земными поклонами; во время постов говеть и исповедываться, но к Св. Причастию, до истечения срока эпитимии, на основании 13 прав. I Вселенского собора, допустил-бы его только в случае опасности жизни или уныния"¹³⁶⁵.

В таком виде существует институт церковного покаяния в действующем праве.

Русские кримипалисты уже давно находили много недостатков в нашем Уголовном уложении. В одних случаях находили противоречие тех или иных статей Уложения выводам науки, в других указывали разные практическия неудобства, возникающия при применении статей к отдельным конкретным случаям. Устранение всех недочетов, как теоретических, так и практических, этого Уложения Высочайшею волею возложено было на особую коммиссию, которой и поручено составить новый проэкт уголовного уложения. Работы этой коммиссии кончены, проэкт ею составлен и 22 марта 1903 г. утвержден Высочайшею властию. Поэтому нам при изучении религиозных посягательств нельзя игнорировать этого нового уложения. Но прежде чем говорить о нем, поскольку он входит в нашу тему, мы должны сначала познакомиться с учением современной юриспруденции о границах и основаниях наказуемости религиозных посягательств, так как ни один из отделов действующего уложения по мнению ученых не является так несовершенным, так отставшим, как именно тот, который трактует о преступлениях против веры¹³⁶⁶. Один из современных русских криминалистов, И. Я. Фойницкий замечает по поводу всего II раздела действующего Уложения о наказаниях следующее: «нетерпимость, контроль над совестью и суровые наказания – вот что характеризует этот раздел уголовного кодекса, составляющий прямое наследие Уложения 1648 г., так что практике приходится прибегать к смягчению его постановлений¹³⁶⁷. Так отзываясь о II разделе Уложения о наказ., Фойницкий хочет этим сказать, что современная научная постановка религиозных посягательств не согласуется с Уложением, что доктрина в основу наказуемости их кладет иные принципы, чем какие положены в основу их наказуемости в действующем русском праве. Еще раньше Фойницкого другой русский криминалист, А. Ѳ. Кистяковский, писал, что «из обозрения постановлений нашего полицейского и уголовного законодательства о запрещенных деяниях, касающихся веры, легко убедиться, что оно принадлежит к старой формации и по типу своему вполне сходно с теми системами права, которые во всей Европе существовали до конца XVІII ст.» и которые характеризовались признанием следующих начал: а) абсолютной ортодоксии, б) монопольного прозелитизма и в) неверотерпимости¹³⁶⁸.

Напротив, доктрина новейшего времени выдвигает другие припципы и прежде всего принцип вљротерпимости, принцип религиозной свободы.

Веротерпимость государства по отпошению к религии его подданных принято называть также «свободою совести», «религиозной свободою». Лучшим из этих терминов, в смысле юридической определенности, является последний. Выражение «свобода совести» можно понимать и в психологическом, и в этическом и юридическом смысле, а это обстоятельство умаляет его значение, как юридического термина, для которого определенность – первое качество. Выражение «свобода веры» и менее определенно и значительно уже термина «религиозная свобода». Этот последний термвн уже приобрел право гражданства в юридической литературе, как термин технический, а потому мы его и будем употреблять¹³⁶⁹.

Каково же содержание и объем этого понятия? Западные юристы довольно точно и подробно разработали этот вопрос. Они различают свободу «совести» и свободу «исповедания». Особенно отчетливо это различие проводится у Блунчли. «Ни одно человеческое право, говорит он, не представляется естественнее и святље, как право обращающагося к Богу человека – быть истинным пред Богом (Wahr zu sein vor Gott). Люди Богу приписывают все лучшия качества, которые находятся в их природе, во всей полноте и совершенстве, они видят в Нем вечную истину, всеведение, всемогущество. Религиозный человек производить от Божьей благости всякое блого, каким он обладает. Потребовать от человека, чтобы он отверг свою веру и принял веру, которая ему чужда, значит потребовать от него, чтобы он выступил лицемером пред Богом, который видит и осуждает всякое лицемерие. Закон, становящийся между Богом и человеком и желающий принудить последпяго поступать против своей совести, ставит человека в необходимость выбора – или отвергнуть свою религиозиую веру и оскорбить святая святых своей души, или заплатить за нее своим человеческим сушествованием и своим благополучием. Если он повинуется велению своей совести, ему угрожает мученичество; если он исполняет предписания государства, он теряет свой душевный мир и уважение к себе самому. Прямою опасностью эта альтернатива угрожает людям верующим с твердым характером и прямодушным. Равнодушные, слабые, лицемеры умеют ускользать от кары этого закона и смеяться над его могуществом в ту самую минуту, когда они, повидимому, преклоняются пред ним. Закон, принуждающий к вере, страшен не для низких людей, но он угрожает чести и безопасности благороднейших натур, хотя естественная задача правопорядка охранять именно их честь и безопасность. – Глубоким источником свободы исповедания является свобода совести (Glaubensfreiheit), так как исповедание есть только обнаружение веры, живущей в душе. Обь этой свободе веры позаботился сам Бог, защитив внутреннюю жизнь духа телесным покровом. Люди не проникают во святая святых чувств и мыслей друг друга и не имеют силы господствовать над верою индивидуума. Они, к счастию, не могут проявлять здесь никакого непосредственного принуждения. Если бы они могли, они, конечно, проявили бы его. Но религиозному принуждению (Glaubenszwang) положены естественные границы, за которые оно не выходит. Свобода веры охраняется самою природою человека. Молчаливое, полное таинственности общение духа отдельного индивидуума с Богом защищается от неразумного и неуместного вмешательства государственной силы тем, что государство не имеет доступа во внутреннюю жизнь духа и не обладает никаким средством преобразовать его чувство и мысль по своему произволу. Свобода совести (Glaubensfreiheit) нe есть правовое понятие, также как оно и не нуждается вовсе в человеческой правозащите. Возможность внешняго воздействия со стороны людей начинается тогда, когда доселе внутренняя вера получает внешнее выражение в словах и действиях. Здесь только и может быть поставлен вопрос о том, дозволена или необходима не известная вера, а именно исповедание определенной веры. Вопрос о свободе исповедания или о принуждении в исповедании принадлежит к вопросам права, над ним и церковные, и государственные мужи, теологи и юристы, около столетия спорили и до сей поры еще спорятъ»¹³⁷⁰.

Что касается объема религиозной свободы, иначе выражаясь, отдельных прав индивидуума в вопросах религии, то Блунчли высказывает следующия положения. 1) Ересь есть ошибка; она никак не может составлять преступления; 2) каждый имеет право высказывать свою веру и свои убеждения о религиозных предметахъ; 3) каждый имеет право чтить Бога сообразно своей совести, если он только не нарушаетъ государственного и гражданского правопорядка; 4) никто не может быть принужден к исповеданию веры, которая противоречит его чувствамъ; 5) для каждая во всякое время выбор церкви, или религиозного общества, является свободнымъ; переход из одного вероисповедания в другое не наказуемъ; 6) ни церковное воспитание, ни церковная дисциплина не противоречат свободе исповедания, но внешнее принуждение самостоятельных лиц к участию в богослужебных действиях, вопреки их совести, не позволительно; 7) следует и гражданское право и политическое государственное право сделать независимыми от определенного религиозного исповедания»¹³⁷¹.

Другой немецкий ученый, Вильгельм Мартенс, ставит понятие религиозной свободы в тесную связь с понятием нового правового государства (Rechtsstaat), представляя первое постулятом второго. По его взгляду современное правовое государство должно создать целую новую систему отношений к релпгии поддапных, в основу которой должна быть положена полная религиозная свобода. По Мартенсу, религиозная свобода, или свобода религиозного исповедания, состоит в том, что всякий индивидуум может по своему усмотрению обращаться к той или другой конфессии, переходить от одной из них к другой, соблюдать или не соблюдать религиозные обычаи, при чем государственная власть не должна действовать принудительно и побудительно. Тот, кто имеет право без всякой невыгоды в государственном отношении присоединяться к одной из признаваемых в государстве конфессий, должен быть во всяком случае в праве не присоединиться ни к какой конфессии и вообще удаляться от религиозно-общественной жизни. Состояние безрелигиозных и атеистов в высшей степени достойно сожаления и возбуждает горькое чувство у всех, кто признает за религией значение, но государство, которое признает полную религиозную свободу, должно последовательно терпеть и неконфессиональность (Confessionslosigkeit): оно нe может, если хочет оставаться последовательным, выступать против неверия и индифферентизма с внешними средствами и должно отказаться от принуждения к принятию определенного вероисповедания. В силу признаваемой новым государством религиозпой свободы, оно должно отказаться от принуждения, от признания того или другого религиозного общества истинным или неистинным, и рассматривать каждое из них только с юридической стороны, т. е. как форму общения. Каждый подданный государства независимо от его вероисповедания пользуется государственными и гражданскими правами, допускается к занятию государственных должностей, а в конституционных государствах, в качестве народного представителя, может принимать участие в законодательстве. Наконец, религиозная свобода ведет к отделению государства от церкви, в смысле независимости государственного порядка от церковного учения и церковного права»¹³⁷².

Германский профессор Гиншіус (Hinschius) рассматривает «религиозную свободу», как основной принцип отношения современного государства к религии и религиозным обществам. По его мнению, из признания современным государством свободы совести или свободы веры вытекают: а) право индивидуума без всякой невыгоды исповедывать свою веру и отсутствие веры, раз существующие уголовные законы не нарушаются дальнейшим содержанием исповедания (как это, напр., проявляется в оскорблениях, открытом богохульстве, возбуждающем соблазн, в публичном подстрекательстве к неповиновению законам или к восстанию против государственной власти), и раз исповедание не нарушает публичный порядок и общественное блого (напр. открытою проповедыо атеизма на улице пред необразованною народвою массою). b) Необходимым дополнением свободы совести или свободы веры является свобода религии или свобода культа, т. е. право тех, кто имеет одни и те же религиозные воззрения, соединяться в собрания и общества для служения религии и отправления богослужения, так как всякой религиозной вере присуще стремление к общей деятельности, и она бы захирела, если бы исповедники ея стали ограничиваться только собою и молитвою в своем семейном кругу. Но свободе религии или культа поставляются известные границы, заключающияся в уважении к уголовным законам и к публичному порядку: ни одно религиозное общество не может переступать этих границ под предлогом, что здесь дело идет об их религиозных догматах, или учении. с) Дальнейшим следствием свободы религии или культа является право индивидуума по свободному убеждению выходить из своего прежняго религиозного общества, равно как присоединяться к какой-либо другой религиозной партии, или даже ни к какой, с освобождением от всех своих отношений к прежней церкви или религиозному обществу, при том без всяких политических последствий. В первом отношении может быть исключение только в том случае, если должны быть выполнены имущественные обязательства, основывающияся на прежней принадлежности к обществу (напр., уплата истекших налогов или пошлинъ); однако не должны быть выполняемы те обязательства, которые свое основание имеюг в воззрениях данной церкви или религиозного общества (напр., целибат у католиковъ). Что же касается последняго пункта, то из него следует, что государству, которое обезпечивает своим подданным свободу совести, должно быть чуждо церковное понятие ереси, в особенности, чтобы последняя нe рассматривалась, как наказуемое преступление. d) Наконец из рассмотренных принципов следует, что государство не имеет права принуждать принадлежащих к одному религиозному обществу к участию в культе другого или к почитанию религиозных предметов последняго¹³⁷³.

В таком виде представляется вопрос о религиозной свободе, ея существе и объеме, в важнейших трудах западных ученых. Познакомимся с воззрениями на этот предмет русских ученых.

У нас горячим защитником принципа религиозной свободы выступил покойный криминалист А. Кистяковский. «Веротерпимость, говорит он, есть требование разума, которое необходимо осуществить для спокойствия и безопасности государствъ; она есть веление справедливости, она предписывается разумом современного человека и его христианским братолюбием. Всякий законодатель, исповедующий известную веру, должен знать, что все другия религии опираются на исторических фактах, что оне подкрепляются одними и теми же доказательствами, что оне имеют за собой известные книги и предания, которые признаются за священные их последователями, что оне покоятся на идее недостаточности разума человеческого, что все оне имеют среди своих поклонников людей просвещенных и честных, что противоречивые религиозные мнения исповедуются по доброй совести теми людьми, которые целую жизнь размышляли о предметах веры; и потому законодатель должен быть веротерпим. Всеобщий интерес человечества требует допущения и утверждения свободы мнений, совести и богослужений. Это есть единственное средство установить между людьми братство, такь как при абсолютной невозможности достигнуть соединения всех в одних религиозных убеждениях, братство и согласие возможны только под условием оказания уважения тем, которые держатся противоположных религиозных мнений. – Веротерпимость в больших государствах необходима для стойкости правительства; при господстве веротерпимости, ему нечего опасаться, так как оно, способствуя спокойствию и умиротворению страстей, отнимает всякий предлог для недовольства. При преследовании религиозного разномыслия малые и отдельные силы соединяются и образуют опасную силу. При господстве же противоположная режима в стране, разделенной на великое число сект, ни одна не может претендовать на господство, и следовательно все пребывают в спокойствии». – «Люди, которые считают исповедуемую ими веру истинною, должны стоять за веротерпимость. И прежде всего потому, чтобы иметь право быть терпимыми в той стране, в которой их вера нe есть господствующая; потом для того, чтобы их религия могла кротостью покорить все умы. Всякий раз, когда людям предоставлена была свобода обсуждения, в конце концов одна истина торжествовала. Не много прошло времени с тех пор, как позволено разуму заговорить о колдовстве; и это заблуждение, столь недавно всеобщее, столь застарелое, почти абсолютно исчезло».

«Что такое ересь, говорить А. Кистяковский далее, как не мнение о догмате, различное от того, которое принято в известной стране. Лютеранство есть ересь в Риме, католичество в Лондоне, Али считается в Испагани святым, а в Константинополе еретиком. Все народы должны относиться с тернимостью к различию религиозных мнений; одна национальность нe может преследовать другую под предлогом ереси, не подвергаясь опасности испытать тот же самый способ обращения над собой. Умы не просвещаются кострами, и не может быть преступления в том, что не веруют в то, чего не понимаютъ».

«Абсолютная ортодоксия, монопольный прозелитизм и неверотерпимость были источником величайших бедствий в истории новых европейских народов: они порождали религиозные войны одного народа против другого; они возбуждали междуусобные войны внутри государствъ; они поддерживали смуту, замешательства и волнения среди управляемых, они вооружали руку правителей на преследование своих подданныхъ; они питали ненависть среди населения к правительству отечественной страны; они поддерживали полицейския, административные и уголовные преследования целых масс населения; они дали в результате огромное количество кар и наказаний, в виде лишения прав, изгнания, тюрьмы и ссылки, мучений и телесных наказаний и, наконец, в виде смертных казней самых изысканных родов. Кровь, пролитая вследствие религиозного фанатизма, в религиозных войнах и путем уголовной юстиции, едва-ли не обильнее была всей пролитой в Европе по другим побуждениямъ»¹³⁷⁴. Из приведенных тирад А. Кистяковского мы видим, куда клонятся его взгляды, – именно, к проведению принципов веротерпимости, отказу от абсолютной ортодоксии и монопольного прозелитизма. В новейших трудах русских юристов вопрос о религиозной свободе ставится в связь с вопросом о задачах культурного и правового государства. Сюда можно отнести Рейснера¹³⁷⁵ и Пусторослева¹³⁷⁶. С взглядами последняго мы коротенько познакомим читателя.

Культурное государство, говорит Пусторослев, есть соединение культурного народа в одно самостоятельное, независимое целое под одной верховной властью. Каждый народ стремится к удовлетворению всех своих потребностей, как матеріальных, так и духовных, к увеличению своего всесторонняго благосостояния, или, по крайней мере, поддержанию этого благосостояния на достигнутой высоте. В этом стремлении ярко выражается самая высшая из действительных целей жизни культурного народа, доступных наблюдению.

Будучи соединением культурного народа в одно самостоятельное целое под одной верховной властью, культурное государство весьма дорожит народным благосостоянием, т. е. благосостоянием всего своего народа, как одного целого, воплощающаяся в государстве. В наши времена культурное государство признает поддержание и возможно большее увеличение всесторонняго народного благосостояния самым главным из тех принципов, которыми должно руководиться государство в своей общественной деятельности. Благосостояние культурного народа стоит в зависимости от множества различных условий. К числу их принадлежит и обезпечение возможности удовлетворения религиозных потребностей граждан. Заботясь о благосостоянии своего народа в религиозном отношении, культурное государство должно оказывать охрану религиозным чувствам и убеждениям своих граждан и даже обывателей, иностранцев. Отсюда и вытекает для культурного государства весьма важный долг охранения религии или веры. А так как верования людей бывают различны, стеснение же верующего человека в его вере является для него крайне тяжким гнетомъ; то у культурного государства является надобность давать охрану не одной религии или вере, а нескольким, т. е. держаться принципа веротерпимости или религиозной свободы. Под религиозпой свободой разумеется: 1) свобода исповедания веры. т. е. возможность для человека избрать себе и соблюдать ту религию или веру, которая навболее соответствует его личным чувствам и убеждениям, 2) свобода проповедания веры, т. е. возможность излагать свою веру другим людямь и убеждать их, с их согласия, к принятию ея, 3) свобода соединения в религиозные союзы, т. е. возможность для людей одной и той же веры соединиться в организованный религиозный союз, пользующийся самоуправлением по делам своей веры, и 4) свобода богослужения, т. е. возможность совершать богослужение по правилам и обрядам своей веры¹³⁷⁷.

Установив эти общия положения конфессиональной политики, Пусторослев прибавляет, что «принципа религиозной свободы не следует доводить до крайности»¹³⁷⁸. Это – вредно для интересов народного благосостояния. «Дорожа благостоянием своего народа, говорит он дальше, культурное государство должно оказывать охрану на своей территории всем религиямь, совместимым с интересами народного благосостояния, но должно ограничивать и запрещать, по мере надобности, все религии, несовместимые с этими интересами. Таким образом, принцип веротерпимости или религиозной свободы должен быть проводим культурным государством, но не безгранично, а только относительно религий, совместимых с интересами народного благосостояния»¹³⁷⁹.

Переходим теперь к обозрению тех элементов или тех прав, из коих складывается религиозная свобода. Пусторослев, как мы видели, указывает 4 таких элемента. Лохвицвий¹³⁸⁰ и Градовский¹³⁸¹ указывают тоже 4 элемента религиозной свободы: 1) свободное отправление богослужения; 2) свободная перемена веры по внутреннему убеждению; 3) свобода проповеди и пропаганды; 4) основание нового вероучения – по Лохвицкому – и возможность пользоваться политическими и гражданскими правами, не смотря на принадлежность к той или другой церкви – по Градовскому.

А. С. Белогриц-Котляревский в понятии религиозной свободы указывает «три кардинальных права», именно: 1) «право свободы совести или свободы выражать свои убеждения в области религии частно или публично, a следовательно и в форме пропаганды или прозелитизма... Право свободы совести имеет своим предметом лишь внешние акты выражения человеком своих религиозных убеждений, в форме ли слова, письма, печати или изображений; оно предполагает не только свободу сообщения человеком себе подобным частным или публичным образом тех религиозных убеждений, которые он исповедует, но и свободу исследования, критики, отрицания мнений, с ним не согласных, дебатов по поводу последних, равно как и выражения мнений, враждебных религии.... Но само собою разумеется, что свобода выражения мнений в области религии не может простираться до права публичного поношения существующих культов, до проповеди противунравственных принципов, тем более до вызова, подстрекательства к совершению преступных действий. Все такого рода действия, как угрожающия общественному порядку, выходят за пределы права свободы совести и могут быть запрещены.» Но право пропаганды или прозелитизма не выходит за эти пределы: «тот, кто пользуется правом сообщать свои религиозные мнения другим, ео ipso пользуется и правом убеждать последних в истине своих положений».

2) «Право свободного богослужения, т. е. свободного отправления культа по обрядам или церемониям последняго, освященным религиозными верованиями последователей этого культа. Область этого права, как и права религиозной свободы вообще, не должна, разумеется, выходить за пределы непарушимости общественного порядка или спокойствия».

3) «Право свободного образования и самоуправления религиозных обществ, т. е. свобода возникновения последних без предварительного разрешения государства, а также самостоятельность в установлении религиозных догм, культа, иерархии и дисциплины»¹³⁸².

С большею схематичностью расчленяет понятие религиозной свободы Коркунов. Он в этом понятии различает: 1) свободу совести и 2) свободу церковную. «Свобода совести, говорит он, есть вид индивидуальной свободы. Полная свобода совести будет обезпечена, если каждому совершеннолетнему лицу будут предоставлены: 1) свобода выбора религии, предполагающая и свободу основания новых религиозных учений, 2) свобода исповедания, включающая в себе и свободу совершения религиозных обрядов и свободу проповеди, и 3) пользование гражданскими и политическими правами независимо от различия религиозных верований. Свобода церковная есть, напротив, частный вид свободы общественной. Она слагается также из трех элементов: 1) свободы основания новых религиозных обществ, 2) свободы церковной организации и управления и 3) полного равенства в правах всех существующих религиозных обществъ»¹³⁸³.

Таковы юридическия построения религиозной свободы, как суммы некоторых прав. К каким же результатам ведет это построение в сфере собственно религиозных преступлений? Признание принципа религиозной свободы во всей его широте ведет к исключению из уголовного кодекса многих преступлепий, напр. ереси и раскола, – как деяний, с точки зрения религиозной свободы не преступных. Эти последствия можно констатировать в кодексах тех западно-европейских государств, где проводится принцип религиозной свободы. Знакомый уже нам А. Кистяковский эти результаты сводит к следующім положениям. 1) Западпо-европейские кодексы отказались от абсолютной ортодоксии. «Они провозгласили, что каждая религиозная община, признавая внутри себя и для себя свое вероучение истинным, должна считать однакож своею обязанностью не препятствовать общинам других вероисповеданий держаться того же мнения относительно своей религии». 2) Они «отказались от учения о неверотерпимости, предоставив каждому вероучению, каждой секте безпрепятственно исповедывать свою веру, публично отправлять богослужение и всенародно его проповедывать под охраною общих законов.» 3) Они «отказались от монопольного прозелитизма, предоставив каждому вероисповеданию принимать в свои недра иноверцев и конкуррировать в привлечении своих последователей». 4) «Они, наконец, отказались от миссии мстить за оскорбление Бога, поставив под защиту закона верования каждого признанного культа от обиды и оскорбления, от стеснения и матеріального нападения. В силу этого исчезло богохульство в смысле непосредственного оскорбления Бога христианского культа, а явилось публичное оскорбление верующего, производимое посредством поносных слов, относящихся до Божества, будут-ли поносные слова относиться к христианскому культу всех вероисповеданий, или магометанскому, еврейскому или языческому. Таким образом, в новейших уголовных кодексах мы не встречаем преступлений прежняго времени: богохульства, в его прежней форме, ересей,отступления от веры, колдовства, святотатства, в смысле религиозного преступления, и лжеприсяги»¹³⁸⁴. Вот результат применения в уголовном праве принципа религиозной свободы.

Итак, западно-европейская юриспруденция, а равно и русские криминалисты, в основу юридического построения религиозных посягательсгв кладут принцип религиозной свободы. Расширяя рамки этой последней, ео ipso суживают сферу первых. Отказывая в праве на существование преступлениям, вытекающим из ограничений веротерпимости, ео ipso уничтожают эти ограничения и раздвигают пределы последней. Таким образом объем религиозной свободы является одним из условий, определяющих объем религиозных посягательств. – Другим важным камнем того фундамента, на когором построяется юриспруденциею здание наказуемости религиозных преступлений, является учение уголовной доктрины об объекте религиозных деликтов. К нему и следует перейти.

Это учение в разные времена и у различных писателей-криминалистов не было одинаковым. В западно-европейском праве и доктрине¹³⁸⁵ последовательно сменилось несколько воззрений на существо и характер религиозных преступлений. Средневековое теократическое государство, трактовавшее известные религиозные убеждения, как правовые обязанности и вместе как предположение правомочий отдельных лнц в их отношениях к государству, рассматривало антирелигиозные поступки сами по себе и считало их как таковые подлежащими наказанию уголовному. Такая теократическая тенденция уголовного права приводила к тому, что в группу религиозных преступлений были включены не только прямо на религию посягающие деликты, напр. богохульство, волшебство, ересь, – в качестве delicta mixta подлежавшие совместному суду – и церковному и уголовному, – но и всякия дрѵгия деяния были отнесены сюда же, если только они, даже не заключая прямого посягательства на юридическия блага, по воззрениям времени рассматривались, как тяжкия нарушения заповедей веры и церкви; таковы, напр., ростовщичество, лжесвидетельство и лжеприсяга, непотребство и др. На этой точке зрения стоит Cоnstitutio Criminalis Carolina.

Эпоха просвещения порвала с прежней идеей, что Бог и религия сами суть объекты уголовно наказуемых посягательств. И если австрийская Терезиана I768 г. (Constitutио Criminalis Theresiana) колдовство, волшебство, апостасию и облагает уголовными наказавиями ad majorem Dei gloriam, как преступления религиозныя, то Австрийское Уложение Іосифа II 1787 г. (Allgemeine Gesetz über Verbrechen und der selben Bestrafung) трактует их, какь полицейския правонарушения. На той же точке зрения стоит и Прусское Земское Право (Allgemeines Landrecht – 1794 г.).

Уголовно-юридическая доктрина этой эпохи в лице ея позднейших представителей: Фейербаха, Грольмана, Клейна, Вернера – религиозные деликты стала рассматривать, как обиды, учиняемые церкви, в смысле общественного союза. Фейербах, например, так рассуждает о богохульстве: «Церковь, как моральная личность, имеет право на честь. Кто унижает ея цели, тот унижает и самый союзъ; кто порицает предметы религиозного почитания, лежащие в основе единения членов этого союза, тот наносит порbцание ему самому»¹³⁸⁶.

«Богохуление, говорит Грольман, другой представитель этой школы, – есть оскорбление последователей определенной религиозной веры путем выражения презрения или уничтожения предметов их поклонения и религиозного почитания»¹³⁸⁷. Взгляды этой школы нашли себе место в Баварском кодексе 1813 года. Вюртембергское же и Брауншвейгское уголовные Уложения трактуют религиозные деликты, как нарушения мира, или же как деликты против общественного порядка.

Здесь еще, как мы видим, религиозным посягателъствам в ряду других преступлений нe отводится самостоятельного места, они то помещаются в группу полицейских нарушений, то конструируются, как вид обид. Но уже вскоре назрели новые взгляды, давшие иную постановку религиозным преступлениям.

В противоположность Фейербахо-Грольмановой школе Саксонское Уложение 1838 года кладет в основу наказуемости религиозных преступлений новую теорию, именно, что посягательства на общия религиозные основы государственного порядка уже сами по себе составляют преступления, хотя бы они и не заключали никакого посягательства на права частных лиц. С этой точки зрения являлись преступными выражение порицания но отношению к религии вообще, оскорбление памяти умершего, осквернение гробов, трупов и т. п.¹³⁸⁸

Согласно этой теории посягательства против религии заключают в себе нападение не только на права религиозных обществ, но и на самую религию, как жизненное условие существования общества, как один из элементов государственного общежития. На такой точке зрения стоять и многие криминалисты начала и половины прошлого столетия, как, напр., Титтман, Вехтер, Митермайер, Генц и Вальберг¹³⁸⁹. Сюда же должен быть отнесен и Бернер. «Бесспорно, говорить последний, – что посягательство на религию и нравы вообще не составляет преступления. Ежели бы государство вздумало наказывать безразлично все правонарушения, а равно и все простые безнравственности и антирелигиозные поступки, то это свидетельствовало бы только за весьма малую степень его развития. На этой точке зрения стояли восточные государства, которые оставались постоянно в периоде ребячества и которые перепутывали поэтому право и мораль с религиею. Но и самое образованное государство должно опираться более или менее значительно на религию и нравы. В такой же степени и оскорбление религии и нравов является посягательством на государство, на основы общественного порядка, a следовательно преступлениемъ»¹³⁹⁰.

Эта новая теория нашла себе выражение и в позднейшем законодательстве. Так, на ней основывается общегерманское Уголовное Уложение¹³⁹¹, хотя, Лист¹³⁹² и замечает, что германское право дает уголовную защиту 1) религиозной свободе известных религиозных обществ и 2) религиозному чувству отдельных лиц, т. е. как будто отрицает публично-правовой характер и значение этого момента в отношении наказуемости религиозных преступлений. Но в противовес ему другие ученые подчеркивают государственное значение религии, видя в этом определяющий момент наказуемости религиозных деликтов. Религия, говорит один из новейших исследователей вопроса о постановке религиозных посягательств, Колер, – охраняется государством, как один из тех высших культурных интересов, установление и развитие которых составляет задачу государственной жизни¹³⁹³.

«Если новое государство, говорит другой новейший исследователь – Ботт, – в противоположность христианскому государству и безрелигиозно, не признавая истинною одной определенной религии, ея защиту не считая высшей своей обязанностью, и ея исповедания не требуя от всех своих граждан, – оно (новое государство), однако, признает религию, как один из могущественных факторов народной жизни, оскорбление которой также мало может быть терпимо, как и оскорбление публичной нравственности. Если вообще допускается, что наша новая культура в существенном выросла на почве христианства, если религия еще и теперь имеет значение могущественной силы в публичной жизни государства; если последнее требует для своих чиновников и перед судом принесения присяги; если, наконец, государство уже тем признает высокое значение религии для общего благополучия и нравственности, что известным христианскимь религиозным общинам и их должностным лицам сообщает публично-правовое значение и дает вспоможение из публичных средств, и в своих школах вводить религию, как предмет обучения: то и уголовное право должно принять в рассчет это особенное положение религии»¹³⁹⁴.

Таким образом, германская юридическая доктрина, в лице большинства своих представителей, склоняется к той мысли, что уголовная наказуемость религиозных деликтов определяется значением религии, как фактора государственной жизпи. Этот взгляд высказывают и русские криминалисты: Белогриц-Котляревский, Таганцев, Сергеевский, Кистяковский.

Так, Белогриц-Котляревский, рассуждая о третьей, новой, теории наказуемости религиозных преступлений в том виде, в каком ее изложил Wahlberg, говорит: «эта теория исходитъиз совершенно верной точки зрения, что задача государства простирается за пределы охраны интересов, входящих в содержание прав или частных лиц или непосредственно государства; последнее вправе охранять и такие интересы, которые, не входя в содержание чьих-либо прав, образуют в то же время существенно-необходимое условие его жизненности, его развития. Запрещая публичные непотребные действия или распространение непотребных сочинений, рисунков или изображений, государство, очевидно, исходить не из соображений неприкосновенности чьих-либо прав, а из соображения значения морали, как одной из основ общественного строя. Таким образом, объектом преступления может быть не только неприкосновенность прав, принадлежащих или частным лицам или непосредственно государству, но и общия основания соціального порядка, потрясаемый грубыми нарушениями нравственности или религиозности»¹³⁹⁵.

«Уголовные законы, говорить другой русский криминалиста – Н. С. Таганцев, могут и должны ограждать церковь, как общество верующих, ограждать ея мирное незыблемое существование. Закон может преследовать за оказание публичного неуважения к догматам и обрядам религии, так как этим нарушаются права личностей, может наказывать за нарушение благочиния в церквах и молитвенных домах, за препятствие свободному отправлению богослужения, за другия посягательства на законы о веротерпимости; но во всех этих случаях объектом будет не вера или религия, a отдельный верующий, или церковь, как особая форма общения граждан, признанная и охраняемая государствомъ»¹³⁹⁶. Близок к Таганцеву по воззрениям на этот предмет Н. Д. Сергеевский. Он говорит, что «нет преступного деяния в поступках, направленных против предметов невещественных – существ и понятий отвлеченных. Сюда относятся Бог, ангелы, святые. Они стоят к нам вне юридических отношений; деяния, направленные против них, будут деяния безнравственныя, противорелигиозныя, но не правонарушения. В уголовных уложениях мы находим группу религиозных преступлений или «преступлений против веры», как выражается наше уложение; нередко при этом текст закона редактирован так, что преступное деяние изображается, как посягательство на самое Божество. Но в действительности, по своей юридической конструкции, деяния этого рода заключают в себе лишь посягательство на блага людей – оскорбление религиозного чувства верующих или стеснение их религиозной свободы. Объектом преступного деяния будет здесь не Божество и не религия сама по себе, a «отдельный верующий или церковь, как особая форма общения граждан, признанная и охраняемая государствомъ» (Таганцев, Лекции, II, стр. 520). Указанная особенность в редакции текста законодательных определений есть не более, как остаток старины»¹³⁹⁷.

Читатель, конечно, уже заметил, что Таганцев и Сергиевский, в противоположность Белогриц-Котляревскому, объект религиозных посягательств видят в неприкосновенности прав религиозной свободы отдельного лица или целого общества – церкви. Еще определеннее выражается по этому поводу Л. Ѳ. Кистяковский. «Так как всякое вероисповедание, говорит он, и всякая религиозная община имеют право на существование и на свободное отправление своих религиозных обрядов, то вообще всякое реальное насилие, или всякое действительное оскорбление религиозной общины, или частного человека, отправляющего обряды своей веры, будет преступлением. Здесь является объектом преступления не религиозное верование и не предмет этого верования, а неприкосновенность права каждого человека свободно и ненарушимо исповедывать и проявлять ту религию, к которой он и принадлежитъ»¹³⁹⁸.

Таким образом, тогда как западные криминалисты, говоря об объекте религиозных посягательств, видят его в религии, поскольку она является известного рода интересом, сплачивающим воедино целые группы лиц и, как таковая, требует себе правозащиты, – русские криминалисты имеют в виду субъекта религиозной свободы с неприкосновенностью этого последняго права под угрозой уголовного наказания. Но эти две формулировки не только не противоречат одна другой, но даже и не составляют противоположности. Настаивая на публично-правовом характере религиозных посягательств, западные криминалисты и говорят об религиозном интересе и значении религии в ряду других государственных интересов. Напротив, русские криминалисты, ратуя за расширение пределов веротерпимости, имеют в виду то значение, какое религия, или точнее, ея безпрепятственное отправление (т. е. религиозная свобода) имеет для каждого индивидуума. Одни признают уголовную правозащиту религии необходимою потому, что этого требуют интересы государства, – другие-же потому, что этого требуют интересы индивидуума. Но эта двойная необходимость не раздваивает объекта религиозных посягательств, ибо отвлеченный религиозный интерес государства в конкретной форме является как интерес отдельных индивидуумов, а неприкосновенность их верований и свободное отправление ими их религиозных обязанностей есть то самое, в чем заинтересовано государство. Отсюда следует, что если объектом преступления вообще является какое нибудь юридическое блого или правоохраняеиый интерес, то объектом религиозных посягательств является религиозная свобода, неприкосновенность тех прав, какия входят в это понятие. А так как религиозная свобода есть институт не частно, – а публично правовой, то и религиозные посягательства не составляют квалификации каких-нибудь преступлений против личпости, а являются особой, самостоятельной группой деликтов. Вот к чему приходит современная юриспруденция по вопросу о наказуемости религиозных преступлений.

Чтобы лучше видеть ея влияние на законодательство, посмотрим, в каком объеме западно-европейские кодексы принимают религиозные посягательства. Начнем с старейшего из этих кодексов, – францусского Code pénal. Здесь религиозным посягательствам посвящено пять (260–264) статей § ѴІІІ гл. I , кн. III под общим заглавием: Entrave au libre éxercice des cultes. Один из наиболее видных францусских криминалистов, Гарро (Garraud, Traité, IV, № 68), указывает, что Code pénal в этих постановлениях охраняет не только общественный порядок, но и одно из драгоценнейших прав, дарованных конституциею. Государство не требует принадлежности граждан к известному исповеданию или церкви, но оно уважает все верования и все церкви, а потому и требует от каждого уважения к религиозпым убеждениям и верованиям его сограждан. Нa первый план кодекс ставит помешательство исполнению обрядов признанных или терпимых вероисповеданий. При этом Code pénal вовсе не предусматривает случаев богохульства и порицания веры, когда таковые соединены с надругательством над священными или освященными предметами. Относительно пополняющая в этом отношении Code pénal закона 25 марта 1822 г. (ст. 6) об оскорблении признанных законом во Франции религий комментаторы францусского права между собою не согласны: некоторыеи них, напр, Гарро, считают этот закон вовсе отмененным законом 29 июня 1881 г., другие же, напр. Бланш, Даллоз, считают его действующим, поскольку он не заменен текстом закона 1881 г., а Шассан признает его не только действующим, но и объемлющим в применении своем случаи публичного проповедывания атеизма¹³⁹⁹.

Кодекс бельгийский повторяет в 142–146 ст. постановления Code pénal, при чем предоставляет охрану всяким вероисповеданиям вообще.

Итальянский кодекс 1890 г. трактует о преступлениях против свободы вероисповеданий (contra la liberta dei culti) в ряду преступлений против прав, гарантированных конституцией (ст. 140–144), относя сюда: 1) помешательство кому-либо из лиц, принадлежащих к признанным в государстве вероисповеданиям (culti ammessi nello stato), в совершении богомоления, буде это учинено с целью оскорбить сие исповедание; виновные подвергаются пене от 50 до 1500 лир и заточению до 3 месяцев, а если помешательство сопровождалось насилием, угрозами или надругательством над священными предметами, то пене от 100 до 1500 лир и заклочению от 3 до 5 месяцевъ; 2) публичное, пред лицами, исповедующими какое-либо признанное в государстве вероисповедание, выражение презрения к этому исповеданию, бѵде деяние учинено с целью оскорбить это вероучение; наказанием служит денежная пеня от 100 до 3000 лир или заточение до 1 года; и 3) уничтожение, повреждение или иное публичное выражение неуважения к предметам, предназначенным для богослужения какого-либо признанного вь государстве исповедания с целью оскорбления сего исповедания или оказания ему неуважения, а равно и употребление с тою же целью насилия над духовным лицомъ; деяния эти облагаются пенею от 50 до 1500 лир и заточением от 3 до 30 месяцев¹⁴⁰⁰.

Нидерлндский кодекс, в числе преступлений против общественного порядка, угрожает тюремным заключением на срок не свыше одного года (в ст. 145) лицам, которые намеренно, посредством насилия или угрозы, воспрепятствуют дозволенному публичному религиозному собранию

или погребению. Следующая 146 ст. карает тюремным заключением до 1 месяца или пенею до 120 флоринов тех, кто намеренно, причинением безпорядка или производством шума, расстроит дозволенное публичное религиозное собрание, дозволенную религиознѵю церемоию или погребение. Наконец ст. 147-ю тюремное заключение на срок не свыше 3 месяцев, или денежная пеня до 120 флоринов назначается за надругательство: 1) над духовным лицом во время исполнения им обязанности своего звания и 2) над предметом священным или освященным в местах, предназначенных для богомоления, во время такового¹⁴⁰¹.

Венгерский кодекс предусматривает 1) учинение соблазна оскорбительными выражениями против Бога и прерыв богослужения (190 ст.). Наказанием служить тюрьма до 1 года и денежная пеня до 1000 флориновъ; 2) учинение безчинства в месте, предназначенном для религиозных собраний, и оскорбление действием или возбуждающими соблазн словами предметов почитания какого-либо вероисповедания. Наказание: тюрьма до 6 м. и пеня до 200 фл. (191 ст.). Накопец 3) статья 192 угрожает: а) тюрьмою до 1 года, пенею до 500 фл. за причинение, во время богослужения, обиды словом или действием или угрозами духовному лицу признанного в государстве исповедапия, и б) исправительным домом за ѵчинение насильственных над таким лицом действий¹⁴⁰².

Несколько подробнее остановимся на постановлениях Общегерманского уголовного Уложения 1871 г. (Strafgesetzbuch für das Deutsche Reich). Дело в том, что это Уложение, так сказать, воплотило в себя все те идеи, какия выработала уголовная доктрина по вопросу о наказуемости религиозных преступлений. Оно является для некоторых криминалистов основой догматического изучения данного вопроса¹⁴⁰³, а также меркой, которой можно измерять высоту постановлений других законодательств в области религиозных посягательств.

Все, что говорит Общегерманское Уложение о религиозных преступлениях, заключено всего в 3 параграфа (§§ 166–168). Первый из них говорит о богохулении и оскорблении религиозных обществ. Под богохулением разумеется публичное поношение (іn beschimpfenden Aeusserungen) Бога, соединенное с соблазпом¹⁴⁰⁴. А оскорбление религиозных обществ или, как формулируется это преступление в объяснительной записке к новому проэкту Уголовного Уложения, надругательство над церковью¹⁴⁰⁵ состоит: а) в поношении религиозных обществ, как таковых, или же их учреждений и обрядов и б) в оскорблении мест религиозных собраний, т. е. в учинении в церкви или ином, предназначенном для религиозных собраний, месте оскорбительного безчинства. Во всех этих случаях преступное действие состоит в поношении, которое обнимает собою случаи выражения презрения или к предметам верования и учреждениям и обрядам или же к местам религиозных собраний. Это поношение и презрение должны быть оскорбительными, конечно, не для самых верований, обрядов или мест, а именно для техь лиц, для которых эти верования, обряды и места имеют религиозное значение. При этом к правозащите Общегерманского Уложения могут прибегать кроме христианских исповеданий и все другия религиозные общества, кои пользуются внутри территории союза корпоративными правами¹⁴⁰⁶. Наказанием за богохульство и оскорбление религиозных обществ является тюремное заключение на срок не свыше 3 месяцев (§ 166).

В § 167 Общегерманского Уложения говорится о воспрепятствовании совершению богослужения действием или угрозою и насилием. Сюда относятся две категории деяний: а) собственно воспрепятствование действием или угрозою кому-либо в совершении богослужения и б) умышленное нарушение последняго чрез возбуждение безпорядка в месте религиозных собраний¹⁴⁰⁷. Общая черта данных нарушений состоит в том, что в обопх случаях охраняется неприкосновенность права богослужения всех терпимых религиозных обществ¹⁴⁰⁸. Другая общая черта правонарушений, предусматриваемых § 167, та, что «предмет посягательства в обоих случаях не только общественное богослужение,... но и сакральные действия отдельных членов, насколько последния по положениям религиозных обществ рассматриваются, как общественные учреждения, отправления»¹⁴⁰⁹. Наказанием за воспрепятствонание богослужению является тюрьма на срок не свыше 3 лет (§ 167).

В § 168 Общегерманского Уложения, последнем из тех, коими предусматриваются «относящияся к религии преступления», говорится о нарушении покоя мертвых и неприкосновенности гробниц. Отсюда являются преступными: а) похищение трупа из места сохранения его лицом, имеющим на это сохранение полномочие; б) разрушение гробниц и в) совершение по отношению к ним какого-либо оскорбительного безчиния¹⁴¹⁰. Наказанием служит во всех этих случаях тюрьма на срок не свыше двух лет. – В проэкте Общегерманского Уложения еще предусматривалось в отделе религиозных посягательств поношение памяти умершего, но при окончательном обсуждении этого проэкта Рейхстаг это поношение из категории религиозных посягательств перенес в категорию личных оскорблений или обид, причиняемых ближайшим родственникам умершего оклеветавием его поведения при жизни (§ 189)¹⁴¹¹.

Вот и все, что имеется в Общегерманском Уголовном Уложении 1871 г. относительно религиозных посягательств.

Какой же вывод следует сделать из обозрения западпо-европейского законодательства no вопросу о наказуемости преступлений противь религии?

Прежде всего бросается в глаза их немногочисленность: богохуление, выражение презрения или поношение какого-нибудь вероисповедания, его учреждений и обрядов, помешательство богослужению и богомолению, осквернение мест религиозных собраний, надругательство над вещественными предметами религиозного почигания, нарушение покоя мертвых и повреждение гробниц – вот и вся совокупность преступлений, с которыми мы встречаемся в различных западно-европейских уголовных кодексах. Эта немногочисленность обусловливается тем, что западно-европейскими конституциями проводится принцип религиозной свободы. Каждому гражданину, принадлежащему к покровительствуемой или терпимой религиозной общине, предоставлено право свободно исповедывать свою веру и безпрепятственно совершать богослужение по обрядам своей веры. Уголовные кодексы и охраняют эти права, подвергая наказанию всех, кто выражением презрения или поношением того или иного вероисповедания в присутствии лиц, к нему принадлежащих, уничтожением матеріальных предметов религиозного почитания нарушил бы право свободы совести, – или же воспрепятствованием богослужению, осквернением мест религиозных собраний нарушил бы право свободы культа.

Таким образом провозглашение конституциями религиозной свободы в той широкой конструкции, какую ей дала доктрина, повело к ограничению объема преступлений против религии. По своему существу это не религиозные преступления, а именно посягательства на права религиозной свободы, которой предоставляется уголовная правозащита.

Резюмируя все, что трактовалось в этой главе, мы можем сказать, что

1) юриспруденция отстаивает права религиозной свободы – свободу совести и свободу культа. По ея мнению все преступления, которые существуют благодаря лишь отсутствию той религиозной свободы, о которой она трактует, не должны иметь места в уголовном кодексе. Из преступлений, касающихся религии, должны быть сохранены только те, коими охраняются права религиозной свободы. Охрана этих прав покоится на том значении, какое имеет религия, как один из элементов государственного общежития.

2) Уголовные западно-европейские кодексы в pendant к доктрине знают лишь немногия из религиозных посягательств и при том только те, коими дается правозащита религиозной свободе.

В предыдущей главе мы видели, в какомь отношении к религиозным посягательствам стоить доктрина. Она не признает преступлениями многия из тех посягательств, кои считались уголовно наказуемыми в Европе в недавнем прошлом и кои знает наше Уложение 18fc5 г. Діаметрально противоположная постановка наказуемости религиозных деликтов в нашем Уложении и науке уголовного права должна была поставить в очень затруднительное положение Редакционнѵю Коммиссию по составлению проэкта нового Уголовного Уложения. В самом деле, ей приходилось или совсем покончить с Уложением, взяв в руководство западно-европейские кодексы и ученые трактаты, или же оставаться верной традициям Уложения в ущерб новейшим требованиям науки. Повидимому, состав Коммиссии, в которую вошли такия, известные своими учеными трудами, лица, как H. С. Таганцев, H. A. Неклюдов, И. Я. Фойницкий и В. Случевский, – должен бы говорить за первое. Но на самом деле Редакционная Коммиссия пошла по второму пути. Совершенно отказаться от Уложения нельзя было уже потому, что уголовный кодекс не может стоять вне связи с другими отделами законодательства, не может их игнорировать. А потому и в отделе, касающемся религиозных посягательств кодекс уголовный не может вводить норм, которые бы противоречили другим государственным и полицейским законам. Составители Нового Уголовного Уложения не могли обойти нормы нашего законодательства, относящияся к свободе вероисповедания, не могли также игнорировать того положения, какое занимает православная церковь в нашем государстве. Чтобы яснее видеть, насколько верно новое Уголовное Уложение нашему государственно полицейскому законодательству о веротерпимости, считаем необходимым сделать обозрение норм нашего действующего права по этому вопросу.

Общия принципіальные положения действующего права по вопросу о веротерпимости (говорим –веротерпимости, потому что Своду Законов не известны термины «свободы совести» или «свободы религиозной», он говорить только о свободе веры) – следующия. 1) «Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть христианская православная восточного исповедания» (Осн. зак. ст. 40). 2) Все, не принадлежащие к господствующей церкви, подданные и иностранцы, живущие в России, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по своим обрядам (ст. 44). 3) Свобода веры присваивается не только православным, но и христианам других исповеданий, а также евреям, мусульманам и язычникам (ст. 45). 4) Раскольники не преследуются за их мнения о вере (Уст. пред. прест., изд. 1890 г. ст. 45). Вероисповедное положение раскола определяется законом 3 мая 1883 года. До этого закона вероисповедное положение различных раскольнических сект было не одинаково. Меркой, какою определялось их положение, являлась большая или меньшая степень вредности той или иной секты. Группировка их по этому принципу была сделана в 1842 году. Министерство Внутренних Дел, встречая необходимость сколь можно в точном разделении раскольнических ересей, обратилось к Обер-прокурору Св. Синода с просьбою уведомить, какия именно из раскольпических сект и толков признаются дѵховным начальством особенно противными учению Св. Церкви и в каком порядке следуют одна за другою по степени своего вреда для православной веры. Вследствие этого генерал-адъютант граф Протасов от 9 декабря 1842 г. уведомил, что, по соображениям Св. Синода, секты раскольников наиболее известные могут быть поставлены в трех степенях следующим образом: I. Секты вреднейшия: 1) Іудействующие, 2) Малаканы (секта разрушительная), 3) Духоборы, 4) Хлыстовщина. 5) Скопцы, 6) те безпоповщинския секты, которые отвергают брак и молитву за царя. II. Секты вредныя: те из безпоповщины, которые принимают брак (новожены) и не отрекаются молиться за царя. III. Секта менее вредная: Поповщина¹⁴¹².

Но это разграничение, оставившее след на Уложении о наказаниях в его первых трех изданиях (1845 г., 1857 г. и 1866 г.), оказывалось не всегда и не везде удобным, да оно и не давало раскольникам никаких прав на существование, как особому вероисповеданию. Только закон 3 мая 1883 года, дозволивший раскольникам богомоление, implicite признал раскол за особое юридически существующее исповедание и тем самым уничтожил деление раскольнических сект, благодаря чему 1 часть 197 ст. Улож. Наказ, изд. 1866 г., трактующая об иудействующих, духоборах и т. п., в Улож. Наказ, изд. 1885 г. уже опущена.

Закон 3 мая 1883 года¹⁴¹³ предоставил раскольникам право творить общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужение по их обрядам, как в частных домах, так равно и в особо предназначенных для сего зданиях, с тем лишь непременным условием, чтобы при этом не были нарушаемы общия правила благочиния и общестенного порядка (I, ст. 5). Раскольникам далее, было дозволено исправлять и возобновлять принадлежащия им часовни и другия молитвенные здания, приходящия в ветхость, с тем, чтобы общий наружный вид исправляемого и возобновляемого строения не был изменен (ст. 6 ). При погребении умерших раскольников дозволяется: а) предношение иконы сопровождаемому на кладбище раскольнику; б) творение на кладбищах молитвы по принятым у раскольников обрядам, но без употребления церковных облачений (ст. 9). Последователям раскола воспрещается публичное оказательство оного, которым признаются: а) крестные ходы и публичные процессии в церковных облачениях, б) публичное ношение икон, кроме вышеуказанного исключения, в) употребление вне домов, часовен и молитвенных зданий церковного облачения или монашеского и священнослужительского одеяний и г) раскольничье пение па улицах и площадях (ст. 11).

Однако, эти общия положения о веротерпимости как раскола, так и других вероисповеданий no русскому праву имеют несколько ограничений, которые сокращают и видоизменяют эти общие принципы. Ограничения эти таковы. 1) Приладлежащим к вере православной – были они рождены в ней или потом перешли в нее – запрещается отступать от нея и принимать иную, хотя бы тоже христианскую, веру (Уст. пред. прест, ст. 36).

2) Только одна господствующая православная вера имеет право, в пределах государства, убеждать не при надлежащих к ней подданных к принятию ея учения (ст. 70). А всякия другия исповедания этого права лишены (Уст. дух. д. иностр. исп. ст. 4).

3) Всякое отвлечение не только от веры православной, но и от других терпимых вер строжайше иноверцам воспрещено (Уст. пред. прест. ст. 77). Перемена веры возможна только в такой градации: от еврейства, мусульманства, язычества в христианския исповедания, а нe наоборот, и притом всякий раз с разрешения Министра Внутренних Дел (ст. 82). Совращение и вероотступничество наказуемы (ст. 36–44).

4) Раскольникам запрещается кого-нибудь склонять в свой раскол (ст. 45).

5) Им запрещено, далее, публичное оказательство раскола (ст. 59), равно устройство скитов и обителей (ст. 47).

6) Принадлежащие к сектам особенно вредным лишаются права свободы богослужебных собраний и подлежать уголовному наказанию (Улож. Наказ. 1885 г. ст. 203).

7) Всякия незаконные молитвенные сборища влекут наказание виновных (Уст. нак. ст. 29).

Таким образом, православная вера является, какь вера первенствующая и господствующая, а по отношению к остальным религиям закон обезпечивает не столько свободу, сколько, по выражению И. Коркунова. «равенство вероисповеданий»¹⁴¹⁴. Впрочем первенство православной веры по Уложению о наказаниях выражается только в предоставлении ей права пропаганды и полноты уголовно-юридической охраны сравнительно с другими вероисповеданиями.

Вот те нормы русского права, с которыми приходилось считаться составителям нового Уложения. Как-же они к ним отнеслись?

Редакционная Коммиссия, как говорится в объяснительной записке к проэкту Нового Уголовного Уложения, выходит из того общего положения, что «относительная тяжесть уголовной наказуемости религиозных посягательств вполне зависит от того значения, какое имеет религия в данном государстве, оть того взаимного положения, какое там занимают отдельные вероисповедания, и того значения, которое придается среди других вероисповеданий господствующей вере»¹⁴¹⁵.

Став на такую точку зрения, Редакционная Коммиссия должна была «в составляемом ею проекте Уголовного Уложения придерживаться в постановке религиозных посягательств, по крайней мере в основных чертах, – воззрений нашего действующего законодательства. Религия и церковь являются одним из важнейших, основных государственных и общественных устоев, охрана которого от злоумышленных на оный посягательств должна быть признана одною из наиболее важных задач карательной деятельности. Особенно же это важно в России, где начала христианской веры и православная церковь, представляясь соединительным звеном, сплачивающим воедино ея многочисленное и многообразное население, придали нашему отечеству ту мощь, в силу которой оно занимает столь выдающееся в среде современных государств положение. Сообразно такому значению христианства и православия в России, охрана их в уголовном законодательстве имеет особую важность, существенно отличную от других государств. Понятно поэтому, что Редакционная Коммиссия с особою заботливостью отнеслась к надлежащему охранению в ея проекте религиозных верований, свободы вероисповедания и присвоенного нашими законами положения в государстве православной церкви»¹⁴¹⁶. Но придавая такое значение религии и церкви, Редакционная Коммиссия в раздел религиозных посягательств включает лишь «такия деяния, коими посягается на свободу вероисповедания как отдельных лиц, так и молитвенных собраний, или в которых выражается прямое неуважение к вере и церкви, и притом не по внешнему, иногда случайному моменту, а по внутреннему содержанию деяния, по проявленному преступником намерению. Между тем многостатейность этого (IІ-го) раздела Уложения о наказаниях объясняется не только обычною казуистичностью его постановлений, но и включением в сей раздел таких деяний, которые лишь косвенно затрогивают веру и церковь. Таковы: во 1-х, постановления о лжеприсяге (ст. 236–240), которые еще и по Своду законов относились не к преступлениям против веры и церкви, а к так называемым лживым проступкамъ; Коммиссия перенесла эти постановления в соответственную группу противодействия правосудию; во 2-х , святотатство, т. е. тайное или открытое похищение из церквей, часовен или вообще церковных хранилищ церковного имущества (ст. 219–235), и при том yе только священного или освященного употреблением при богослужении, но и вообще принадлежащего церкви, каковы, напр., свечи, деньги и проч., хотя бы такое похищение и не было соединено с оскорблением святыни. Такая постановка церковных хищений однако не проведена последовательно и в Уложении, ибо в главе о святотатстве нe упоминается ни об обманном похищении священных или освященных вещей, ни о присвоении (кроме случаев 228 и 229 ст.) вверенного или найденного церковного имущества; с другой же стороны, она представляется тем менее соответственною, что аналогичные преступные деяния, даже еще ближе соприкасающияся с посягательствами на веру и церковь и eщe по Своду законов относившияся к группе религиозных преступлений, а именно так называемые суеверные преступления, помещены составителями Уложения в группу нарушений спокойствия и общественного порядка по тому соображению, указанному ими, что таковыми деяниями нарушаются не столько постаповления, ограждающия святость веры, сколько постановления, ограждающия порядок и тишину. Исходя из той мысли, что в захватах церковного имущества, не соединенных с каким-либо поруганием святыни, на первом плане стоит осуществляемая виновными корысть, противозаконная нажива, Коммиссия отнесла их к имущественным преступлениям, с тем однако ограничением, что если виновным, вместе с похищением, будет учинено какое либо надругательство над похищаемыми священными или освященными предметами или вообще над святыней, то он будет отвечать по правилам об ответственности за совокупность преступлений»¹⁴¹⁷. Исключая из категории религиозпых посягательств лжеприсягу и святотатство, Редакционная Коммиссия кроме того вовсе выключила из проэкта все те статьи Уложения, которыми назначаются лишь наказания церковныя. Таковы ст. 185, 188, 207–209. Коммиссия ограничилась внесением в Проэкт вновь восстановленного в законе, на основании Высочайше утвержденного 13 мая 1891 года мнения Государственного Совета, случая погребения христианина без соблюдения христианского обряда (ст. 209)¹⁴¹⁸. Поступая таким образом, коммиссия имела в виду: 1) что не включенные ею в Проэкт деяния имеют исключительно характер неисполнения церковных правил, 2) что в Своде 1832 и 1842 годов они не предусматривались, и 3) что и ныне, по действующему Уложению, они в сущности не влекут за собою уголовной ответственности, ибо по ст. 207 и 208 не может иметь места привлечение виновных к уголовной ответственности, а они в первом случае отсылаются к духовному начальству для вразумления и поступления с ними по правилам церковным, а во втором подвергаются церковным наказаниям по усмотрению духовного начальства. Вследствие такой санкции этих упущений они, за силою 1002 ст. Уст. угол. суд., не могут подлежать рассмотрению уголовного суда¹⁴¹⁹.

Коммиссия не включила в проэкт и постановлений о мерах, принимаемых по отношению к отпадшим от православия или христианства, находя, что «сохранение этих мер в нашем законодательстве едва-ли желательно: а) отсылка к духовному начальству для увещания и вразумления, как по существу своему, так и в виду 1002 ст. Устава угол. судопр., не может быть назначаема уголовным судомъ; на этом основании о принятии таких же мер относительно совратившихся в раскол (56 ст. Уст. пред. прест. 1890) и ныне вовсе не упоминается в Улож. о наказ.; б) что касается другого рода последствий, а именно приостановления пользования правами состояния и ограничения места жительства, то, согласно ст. 39 Уст. пред. прест. (изд. 1890 г.), все такия распоряжения возлагаются нe на судебную власть, а на Министра Внутренних Дел, сохранение же указания в ст. 185 Уложения о нак. о том, что совратившиеся до возвращения в христианство не пользуются правами их состояния, может вызвать значительные недоразумения на практике относительно, напр., применения к ним наказания в случае совершения ими какого-нибудь нового преступления, относительно юридического положения детей, зачатых во время такого отпадения, относительно, наконец, самого определения их сословного положения и пользования сословными правами. По всем сим соображениям Редакционная коммиссия предположила нe включать в проэкт постановлений, соответствующих ст. 185 и 188 действующего Уложения.

Из всех этих рассуждений нe трудно усмотреть, что в области религиозныхь посягательств Редакционная Коммиссия стремится к возможному сокращению в уголовном кодексе религиозных уголовно наказуемых преступлений. С этою целью она совершенно исключила из проэкта все те деяния, которые по Уложению о наказаниях (изд. 1885 г.) не имеют уголовной санкции (ст. 185, 188, 207–209). Но этим она не ограничилась. Ею был затронут вопрос о том, в каком объеме совращение признавать наказуемым. По поводу этого вопроса Редакционная Коммиссия пустилась в подробные рассуждения на счет того, в каком размере допустима религиозная пропаганда. Не лишне ознакомиться с ея взглядами на этот пункт и с теми выводами, какие она отсюда делает.

«Естественным стремлением всякого истинно верующего является стремление сделать сопричастником своей религиозной жизни, своих упований и верований других лицъ; индифферентизм в делах веры и убеждений большею частию сопровождает безверие. Но это право распространять религиозные вероучения, как одно из проявлений широко понимаемой свободы веры, имеет и свои естественные границы. Эти границы двояки: I) по содержанию религиозной пропаганды; II) по способам пропаганды.

I. Пределы распространения какого-либо религиозного вероучения могут основываться: а) на общегосударственных соображениях, б) на соображениях национально-государственных. С точки зрения общегосударственной, не может быть дозволяемо распространение таких религиозных учений, которые представляют прямой вред или опасность для государства и при том не только по проводимымь ими политическим и соціальным началам, но и по основам их морали, их отношению к семье и т. п. Хотя религия есть дело совести, дело внутренняго человека, но нельзя забывать, что религиозное мировоззрение так охватывает всего человека, так сливается с его общим мировоззрением, с его научными и жизненными интересами, что правила религиозные весьма часто становятся вместе с тем главными правилами общественной и индивидуальной деятельности человека, а потому государство не может относиться безразлично не только кь тем вероучениям, которые в их внешнем проявлении, в их культе, представляются нe совместными с государственною моралью – скопчество, мормонство, – но и с теми, которые в их принципах и положениях идут в разрез с охраняемыми государством принципами морального и общественного порядка. При этом борьба против известного вероучения может относиться или к культу в его целом или к отдельным его проявлениямъ; таково, например, воспрещение осуществления известных догматов и воззрений некоторых нехристианских религиозных верований относительно человеческих жертвоприношений, тризн с человеческими жертвами и т. д., вообще не терпимых в государстве, почему преступным будет почитаться собственно иснолнение этих обрядов культа. – С точки же зрения государственно-национальной, ограничения пропаганды вытекают из того взаимного отношения, в котором стоят друг к другу отдельные вероучения, из того значения, которое закон придает государственной господствующей религии»¹⁴²⁰.

II. «Другое основание ограничения пропаганды лежит в ея способах, в недопустимости принудительного или насильственного совращения, при чем это ограничение относится безусловно ко всем вероисповеданиям. Так как, по статье 70 Уст. пред. прест. вера православная порождается благодатью Господнею, поучениями, кротостью и более всего добрыми примерами, то посему господствующая церковь не дозволяете себе ни малейшего принудительного средства при обращении последователей иных исповеданий и веры к православию и тем из них, кои примкнуть к нему не желают, отнюдь ничем не угрожает, поступая по образу проповеди апостольской. Равным образом и по статье 1290 т. XI православное духовенство в обращении сибирскихе инородцев и архангельских самоедов поступаете по правилам кротости, ограничиваясь одними убеждениями, без малейших принуждений, а по ст. 1291 того же устава местное начальство обязано не допускать стеснений тех и других инородцев под предлогом обращения в христианскую веру¹⁴²¹. – Из этих основных положений Редакционная Коммиссия делает несколько выводов, касающихся наказуемости совращения. «На основании всего изложенного, особым видом посягательства на свободу вероисповеданий является прежде всего всякое принудительное обращение кого-либо в другое вероучение, насильственное совращение или попытка такового, a затем совращение, хотя и не насильственное, но в такое вероисповедание, переход в которое воспрещается безусловно, или в которое переход по собственной иниціативе обращенного хотя и дозволяется, но активная пропаганда или обращение дозволено только при соблюдении известного установленного закономе разрешения»¹⁴²².

«Редакционная Коммиссия, читаем мы дальше, – принимая во внимание, что определение взаимных отношений вероисповеданий относится к области законов государственных, а не уголовных, лишь санкционирующих прочия части законодательства, полагала бы относительно совращения сохранить систему действующего права, приведя только его постаповления в единообразную систему. Поэтому Редакционная Коммиссия, исходя из основного, защищаемого нашими законами, положения веротерпимости о том, что всякий в России находящийся может невозбранно исповедывать ту веру, в которой он рождене или которую он принял, что даже господствующая церковь может распространять свое вероучение мерами нравственного воздействия, а нe принуждением, установила прежде всего наказуемость всякого принудительного отвлечения от веры, совращение посредствоме насилия или наказуемой угрозы, придавая этому виду принуждения то же значение, какое оно имеет в преступлениях против личности. Засим, принимая во внимание, что законы наши, независимо от совращения насильственного, воспрещают по отношению к некоторым вероисповеданиям и совращение ненасильственное, Редакционная Коммиссия предположила назначить в этих случаях уголовное наказание и за совращение посредством каких-либо иных мер воздействия, обольщением, подкупом, а именно: христианина в нехристианское вероисповедание, православного в неправославную христианскую веру, православного в расколоучение, христианина православного в изуверные раскольническия секты. При этом как по отношению к принудительному совращению, так и совращению непринудительному, Редакционная Коммиссия, применяясь к системе действуюшего права, предположила разделить виды совращения смотря по религиозному характеру того вероисповедапия, в которое происходит совращение»¹⁴²³. «Что касается других случаев совращения, почитаемого наказуемым по действующему Уложению, то Редакционная Коммиссия остановилась на следующих соображениях: 1) что ст. 195 включению в проект не подлежит¹⁴²⁴. Переход из одного христианского вероисповедания в другое по нашим законам не воспрещается (ст. 6 Уст. иностр. испов.), но может иметь место только с разрешения Министра Внутренних Дел, почему нарушение последняго требования имеет скорее характер полицейского запрета, но нe заключает посягательства на свободу вероисповедания или на права и преимущества господствующей православной церкви; по действующему Уложению совращение католиком протестанта или обратно, само по себе, никакому наказанию не подвергает, так как ст. 195 наказывает только духовных лиц за принятие иноверного в свою паству, но за то наказывает безразлично, по их-ли иниціативе или убеждениям и внушениям присоединилось это лицо к их исповеданию, или же это духовное лицо только совершило таинство или обряд присоединения над иноверцем, склоненным кем-либо другим или пожелавшим присоединиться к данному вероисповеданию по своему личному, может быть, глубоко обдуманному и вполне искреннему, убеждению; наконец наказание, назначаемое по ст. 195, в случаях сего рода имеет характер служебно-дисциплинарпый, а не уголовный, и состоит за первые два раза в простом выговоре.

2) Точно также Редакционная Коммиссия полагала бы не включать в проект и случая, предусмотренного 1-ю частью ст. 936 Улож., присоединения из одного нехристианского вероисповедания в другое, без употребления при сем принуждения. Основания для такого исключения, по мнению Редакционной Коммиссии, представляются следующия: 1) по Своду законов такия деяния вовсе не были запрещены под страхом наказания; редакторы Уложения 1845 года внесли их, как указано в объяснениях, потому, что по Уст. о пред. и пред. прест. было определено за совращение иноверцев кого-

либо из российских подданных, к какому бы вероисповеданию он ни принадлежали отсылать виновного к суду, при чем по отношению к склонению нехристиан в нехристианския исповедания это положение было основано еще на законах XVIII в., а именно на указе 1750 г.¹⁴²⁵; 2) сами составители Уложения говорят, что случаи эти в практике крайне редки, и 3) редакторы Уложения видели в этом не посягательство на веротерпимость и права православной церкви, а только нарушение порядка, почему и поместили эти постановления в VIII разделе, в группе посягательств на общественное благоустройство. Что же касается принудительного совращения нехристианином нехристианина, то Редакционная Коммиссия полагала бы случаи сего рода, как несомненно составляющие посягательство на свободу вероисповедания, сохранить» в проэкте¹⁴²⁶.

Таким образом, Редакционная Коммиссия по вопросу о совращении хотя в общих воззрениях и солидарна с Уложением о наказ., однако не находит возможным включить в проэкт все виды прямого и непрямого совращения, встречающиеся в самом Уложении. Значит, последнее и по этому пункту подверглось некоторой урезке.

Рядом с стремлением к уменьшению количества религиозных преступлений в Новом Проэкте Уголовного Уложения¹⁴²⁷ замечается стремление к смягчению самых кар, налагаемых по Уложению наказ, за то или иное преступление. Для примера возьмем статьи Уложения наказ. и проэкта нового Уголовного Уложения, касающияся a) богохуления и б) совращения. Нижеследующия таблицы покажут их отношение с полной отчетливостью.

А. Богохуление.

Б. Совращение.

ТІримечание. Нужно иметь в виду , что по Проэкту заточение не может быть назначаемо выше 6 лет, а тюрьма – 1 года.

Но и такое смягчение нe всех членов Редакционной Коммиссии удовлетворило вполне. Напр., некоторые высказались за еще большее смягчение предполагаемых Проэктом наказаний. Так, по вопросу о богохулении H. С. Таганцев развивал такия положения. 1) «По изменившимся в науке права и общественном сознании воззрениям, сущность богохуления состоит не в посягательетве на религию, как на одну из нравственных основ государственной жизни, и при том посягательства эти, не разрушая тех благ, на которые они направлены, служат лишь доказательством отсутствия должного к ним уважения, возбуждая чрез то неудовольствие и соблазнъ; 2) как свидетельствует практика, богохуление, оскорбление святыни и кощунство учиняются обыкновенно или в пьяном виде, по неразумию, или же под влиянием религиозного фанатизма, напр., раскольниками во время религиозных споров и состязаний; учиненное при таких обстоятельствах, богохуление и оскорбление святыни не свидетельствует о значительной нравственной испорченности, которая оправдывала бы назначение за оные лишения всех прав состояния и каторжных работъ; 3) более, чем в какой-либо иной категории преступлений, важна неизбежная, хотя и не особенно суровая ответственность, между тем установленные в действующем уложении излишне строгия кары нередко приводят, как доказывает судебный опыт, или к оправдательным приговорам, или к установлению наличности смягчающих вину обстоятельств, не взирая на крайнюю сомнительность применения их в том или другом случае». На этих основаниях Таганцев предлагал заменить проэктированные большинством Коммиссии наказания другими, именно назначить за первый вид богохуления – поселение, за второй – заточение, за третий – заточение нe свыше 3 лет, за четвертый – арест¹⁴²⁸.

Тот-же Н. С. Таганцев вместе с другим членом Редакционной Коммиссии, И. Я. Фойницким, высказались за ослабление наказаний, положенных большинством за совращение, мотивируя это рядом положений, а именно.

1) Стремление к обращению в веру, исповедуемую виновным, является столь естественным проявлением религиозного чувства, что там, где совращение нe сопровождалось насилием, самая наказуемость его может возбуждать серьезные сомнения, a обложение его наказанием значительно строгим представлялось бы несправедливым.

2) Борьба с распространением верований, сект и учений путем жестоких уголовных кар, как указывает непререкаемый опыт истории, имела всегда обратное влияние, содействуя развитию сект, создавая религиозное мученичество; главным орудием борьбы должно являться орудие духовное, сила нравственного убеждения, соответствие внутренняго достоинства проповедников веры проповедуемым ими идеям, а не тюрьма и ссылка.

3) При совращении непринудительпом установление доказательства, что лицо приняло какое-либо религиозное учение нe по собственному внутреннему убеждению, а по настоянию другого, представляется в высшей степени трудным.

4) Даже при принудительном совращении, зло, причиняемое лицу и вероисповеданию, представляется сравнительно не особенно существенным, как потому, что для Бога доступна не вынужденная, внешняя молитва человека, а внутренняя, припуждению нe подлежащая, так и потому, что даже ограничение внешняго проявления религиозного чувства представляется временным, потому что с момента окончания принуждения ничто нe препятствует временно отпадшему снова возвратиться в истинную веру.

5) И ныне, как видно из Высочайше утвержденных положений Комитета Министров последних годов, в особенности 1892 г., по делам об отпадении крещеных инородцев в магометанство, Комитет даже по делам о совращении православных в нехристианство находил необходимым всегда ходатайствовать о смягчении назначаемого наказания, снисходя с одной стороны к побуждениям, руководившим виновными, а с другой стороны имея в виду, что самая среда, в которой велась пропаганда, только по метрикам была православной, а в деиствительности сохраняла в значительной степени свои нехристианския верования. – По всем этим соображениям вышеназванные члены Коммиссии предлагали установить такую систему наказуемости совращения:

Как видим, в обоих, взятых нами, примерах, наказания, проэктированные большинством Коммиссии, все ещ представляются суровыми, почему и предлагают еще более ослабить ответственность за них.

Познакомившись с главными особенностями Нового Проэкта Уголовного Уложения – ограничением объема религиозных посягательств и ослаблением кар сравнительно с Уложением о наказаниях, –перейдем к рассмотрению той системы, в какой изложены религиозные посягательства в этом Проэкте.

Редакционная Коммиссия все посягательства на веру и церковь делит на две кагегории: 1) надругательство над религиею и 2) нарушения законов о терпимости¹⁴³⁰. В первую категорию входят все те постановления, которые в действующем праве размещены в разных местах Уложения (ст. 176–183, 210 и 219) и даже в Уставе о наказаниях (ст. 35 и 36). Редакционная Коммиссия все эти 20 статей объединила в Проэкте в трех статьях, различая при этом богохуление (ст. 328), кощунство (ст. 329) и нарушение порядка в церкви (ст. 330).

Богохуление и кощунство, как их формулирует Проэкт, деяния сродныя. Признаками, отделяющими по Проэкту богохуление от кощунства и вместе с тем составляющими и условия преступности сих деяний, являются 1) объект, на который направляется хула или надругательство; в этом отношении под богохуление подойдет возложение хулы на Господа Бога, поношение веры православной и вообще христианской и ея догматов, пресвятой Богородицы и святых угодников, надругательство над святынею христианскою и вообще над предметами, называемыми священными; а кощунство будет обнимать поношение или поругание церковных правил и обрядов, или предметов, хотя и употребляемых при богослужении, но не почитаемых священными. Во 2-х, самые свойства и характср дљйствій, при чем к богохулению относится надругательство действием, или возложение прямой хулы, а к кощунству – неуважительное обхождение, насмешки, хотя и неуместныя, при публичном их произношении, но не совмещающия в себе прямого надругательства, хотя бы эти неприличные насмешки и относились к объектам первой группы¹⁴³¹. Так понимают и определяют различие богохульства и кощунства составители проэкта Нового Уголовного Уложения.

Кроме этих двух преступлений к надругательству над религией относится безчинство в церкви или ином молитвенном доме, а равно и вне оных, но препятствующее совершению богослужения (ст. 330). Ближе определяя состав этого преступления, составители проэкта подробно останавливаются на анализе самого понятия безчинства. «Действие по ст. 330, говорят они, определено как непристойный крик, или шум, или иное безчинство, т. е. учинение не только поступков (будет ли это выражение на словах – пение непристойных песен, произнесение ругательных слов, простые крики; будет ли это в виде символических действий, как напр. появление в непристойных костюмах, передразнивание священнослужителей, или в действиях – учинение драки или же пляски в церкви и т. п.), но и вообще чего-либо, хотя и не подходящего под понятия оскорбления святыни, богохуления или даже кощунства, но не соответствующего почтению к святости того места, где находился виновный, к религиозному значению совершаемых пред ним религиозных действий. Но при этом, конечно, не всякое деяние, нe дозволенное в церкви, уже тем самым будет безчинством. Опо должно непременно заключать в себе тот элемент непочтения к религии, о котором говорит и 3 ст. Уст. предупр. (изд. 1890 г.), а именно, что все должны в церкви Божией быть почтительными и входить во храм Божий с благоговевием без усилия.... В тех же случаях, когда безчинство учинено вне молитвенного дома, необходимо, чтобы по условиям его совершения, по обстановке, при которой оно учинено, оно было пригодно для препятствования богомолению. Вне этого условия такое деяние или будет вовсе ненаказуемым, или подойдет под общия постановления о нарушениях порядка, тишины и спокойствия»¹⁴³².

Вторую категорию религиозных преступлений, о каких трактует 17 глава Проэкта Нового Уголовного Уложения, составляют нарушения постановлений, касающихся веротерпимости.

Основным деликтом этого рода является совращение в его разных видах: совращения христианина в веру нехристианскую (ст. 337 Проэкта), православного в инославное исповедание (ст. 338), православного в раскол (ст. 339) и т. д. Что касается состава этого преступления, т.е. совращения, то Редакционною Коммиссиею признаются необходимыми в деянии: 1) наличность со стороны виновного активного участия в совращении, наличность каких либо мер, имеющих характер подстрекательства путем нравственного воздействия или же посредством обольщения, обещания выгод и т. п. Отсутствие такой активной деятельности исключает наказуемость совращения. 2) Действительное отпадение совращеннаго. Наличность отпадения должна быть установляема по обстоятельствам каждого отдельного случая, но одно прекращение посещения церкви, небытие у исповеди или, обратно, посещение иноверных молитвенных домов, само по себе нe составляет еще безусловного доказательства отпадения. 3) 0тпадение должно быть последствием воздействия совратителя¹⁴³³.

Кроме совращения, являющагося активным посягательством на свободу веры, Проэкт знает еще несколько других видов нарушения законов, касающихся веротерпимости. Так, родитель или опекун, по закону обязанный воспитывать своего, или находящагося под его опекою малолетняго (до 14 летъ), воспитывающий в правилах не той веры, по какой этот последний должен воспитываться (ст. 340–341); лицо, виновное вь публичном произнесении или чтении речи или же сочинения, возбуждающих к отпадению (ст. 342); духовное лицо иноверного христианского исповедания, за совершение над православным обрядов или таинств инославного исповедания, а равно и за преподавание катихизиса своего вероисповедания православному (ст. 343); духовное лицо инославного

исповедания, совершившее бракосочетание между заведомо православными (ст. 344); виновный в воспрепятствовании, посредством наказуемой угрозы или насилия, желающему присоединиться к православной вере принять таковую (ст. 345) – все эти лица, по Проэкту, подлежат уголовному наказанию.

В заключение Проэкт повторяет постановления Уложения о наказаниях 1) о принадлежности к расколоучению, соединенному с фанатическим посягательством на жизнь свою или других, или с оскоплепием себя или других, или с явно безнравственными действиями (ст. 346), и 2) о вторичном отпадении в раскол (ст. 347). Впрочем, два члена Редакционной Коммиссии, H. С. Таганцев и Н. Неклюдов, высказались против включения в новое уложение последней статьи. Во-первых, говорят они, отпадение от православия не только в другое христианское вероучение, но и в раскол и даже нехристианство по нашему закону не почиталось, ни по Своду, ни по Уложению, уголовно-наказуемым в тесном смысле, а влекло только меры, имеющия характер церковно-дисциплинарный; поэтому постановление об отпадении и не включено в Проэктъ; при этом такое положение одинаково относится как к рожденным православными, так и к обратившимся в православие иноверным христианам, или нехристианам, почему делать такое исключение для раскольников и наказывать столь тяжко их за отпадение представляется едва-ли справедливым.

2) Указание на то, что в данном случае наказывается вторичное отпадение, так сказать рецидив апостазии, не вполпе точно, так как ст. 204 относится и к прирожденным раскольникам, наказанным напр. за совращение, и потом присоединившимся к православию.

3) Если же принять, что ст. 204 наказывает не за отпаденпие, а так сказать за надувательство, за притворство, благодаря коему виновный воспользовался известною льготою, то и с этой точки зрения постановления ст. 204 представляются чрезмерно суровыми, так как остается предположением, что присоединение бывшего раскольника было лишь обманом, актом лицемерия; вторичное отпадение в раскол могло произойти чрез много лет после обращения в православие и возвращения из ссылки при совершенно новых условияхъ»¹⁴³⁴.

По этим основаниям два члена Коммиссии полагали, что раскольник, возвращенный из ссылки вследствие обращения его в православие, должен быть наказываем на тех же оспованиях, как раскольники вообще, что посему за самое обращение его вновь в раскол он может подлежать ответственности только при наличности условий, в статье 346 указанных, что затем в Уставе о ссыльных можно сохранить постановление ст. 524 Уст. о том, что правила о возвращении из ссылки раскольников, припявших православие, не распространяются на тех из раскольников, которые, быв возвращены из ссылки вследствие обращения их к православию, вновь совершат преступное деяние, за которое они, как за преступное проявление раскола, должны на общем основании подлежать поселению¹⁴³⁵.

Вторичное отпадение в раскол – последнее, по месту в Проэкте, религиозное преступление. Им заканчивается его 17 глава.

Такова система религиозных посягательств, включенных в проэкт Нового Уголовного Уложения. Внимательно всматриваясь и вчитываясь в статьи этого проэкта, мы должны будем сказать, что вся 17 глава его, посвященная «посягательствам на ограждающие веру законы», носит до некоторой степени двойственный харакгер. Этот двойственный характер выражается в том, что новый проэкт как-бы балансирует между двумя полюсами – выводами юриспруденции с одной стороны, а с другой – данными действующего Уложения. Первая категория религиозных преступлений носит на себе влияние юриспруденции, вторая же – Уложения о наказаниях.

Первая категория деликтов, т. е. надругательство над церковью, если ее рассматривать с внешней, текстуальной стороны, распланирована очень отчетливо и этим выгодно отличается от Уложения о наказаниях. Но при ознакомлении с объяснительной запиской к этим статьям легко усмотреть некоторое влияние на этот Проэкт уголовной доктрины и западных кодексов, в частности Общегерманского Уголовного Уложения.

Так, 2 ч. 328 ст. Проэкта Нового Уголовного Уложения говорит о поношении веры православной или иной христианской, ея догматов, а 1 ч. 329 ст. – установлений или обрядов православной или иной христианской веры, причем первое относится к богохульству, второе же составляет кощунство. В объяснительной записке к Проэкту читаем: «Поругание может относиться или к христианству вообще, или к отдельному христианскому вероучению в его целости, являясь поруганием православия, католицизма, лютеранства, или же к отдельным основным началам, догматам, и притом общим всем христианским вероучениям, или исповедуемым некоторыми из них, напр. таинство пресуществления, божественность св. Троицы и т. п., или к установлениям, признаваемым церковью божественными, каково установление священства». Вместе с тем Редакционная Коммиссия полагала бы правильным отличать от догматов установления церковныя, как напр. соблюдение постов, богослужебный порядок или чин отдельных богослужений, отдельные молитвословия, а равно и обряды церковные, которые не принадлежат к числу таинствъ; поношение оных не может быть, по мнению Коммиссии, постановлено наравне с надругательством над догматами христианских вероучений»¹⁴³⁶.

Такое принципіальное разграничение порицания догматов и порицания обрядов, думается нам, проведено в Проэкте под влиянием Общегерманского Уложения, которое особо говорить о богохулении, особо о поношении религиозных обществ, как таковых, или же их установлений и обрядов (§ 160). При этом нелишне заметить, что в Проэкте этого закона рядом с последними были поставлены также учения и предметы почитания, но при окончательном обсуждении проэкта в Рейхстаге, по предложению депутата Ласкера, эти слова были вычеркнуты из опасения, чтобы научные исследования и критика чрез это не были низведены в слишком узкия границы¹⁴³⁷. Однако такое исключение повело к тому, что при разрешении вопроса, что следует разуметь с одной стороны под оскорблением религиозных обществ, как таковых, а с другой – под поношением их учреждений и обрядов, – приходилось прибегать к произволу и всяким натяжкам. Судебная немецкая практика, напр., к оскорблениям религиозпых обществ, как таковых, относит между прочим поношение библии и десяти заповедей, догмата непогрешимости папы, а также при некоторых случаях и имени Лютера, a поношение литургии, таинств, целибатства святых и Девы Марии рассматривает, как оскорбление учреждений¹⁴³⁸. Чтобы избежать всех таких неудобств, наш Проэкт Нового Уголовного Уложения и внес различие оскорбления догматов и учреждений, отличая их в свою очередь от поношения самой веры православной или иной христианской.

При рассуждении о том, как понимать выражение 1 ч. 328 ст. Проэкта, что богохуление состоит «в возложении хулы на славимого в Единосущной Троице Бога», Редакционная Коммиссия дала такия разъяснения в объяснительной записке, что под этим выражением разумеется не отвлеченное понятие монотеистического Бога, а догматическое понятие о нем христианской религии, причем под данное постановление должно подводиться и поругание каждой из Ипостасей в отдельности¹⁴³⁹. Это разъяснение, думается нам, сделано в виду того обстоятельства, что разными криминалистами под словом «Богъ» в понятии богохуления разумеется не одно и то же. Так, Белогриц-Котляревский, рассуждая о § 166 Общегерманского Уложения, говорить: «Под именем Бога следует разуметь нe то понятие о Верховном Существе, которое выработано в учениях отдельных религиозных обществ, а общее о нем представление, лежащее в природе монотеизма, сущности христианской и других религий, господствующих в Европе. Поношение Іисуса Христа и Св. Духа, таким образом, не входит в это понятие, ибо вера в них, как в Верховное Существо, не принадлежит к сущности монотеизма»¹⁴⁴⁰.

Такого же мнения держатся немецкие ученые: Villnow, Гуго Мейер, Вальберг¹⁴⁴¹, Биндинг, Гельшнер, Колер¹⁴⁴². Но другие ученые держатся иного понимания выражения Бог в деликте богохульства. Так, Лист в своем Учебнике Немецкого Уголовного Права говорит: «Божество должно пониматься не в смысле философской всеобщности, выходящей из пределов времени и пространства, и не в смысле монотеизма, общего всем христианскимь исповеданиям, а равно и иудейству, но так, как оно действительно понимается в признанном религиозном обществе верующими членами его. Отсюда порицание Сына Божия и Св. Духа, как и иудейского Іеговы, подходит под понятие богохуления»¹⁴⁴³.

Редакционная Коммиссия отдала предпочтение последнему взгляду, сузивши его лишь тем, что Бог понимается, как в Троице славимый, т. е. в смысле христианского монотеизма. Делая это ограничение, Редакционная Коммиссия одновременно с этим включила в Проэкт особую статью, предусматривающую: 1) поношение религии или религиозного верования признанного в России нехристианского исповедания и 2) поругание действием или поношение предмета религиозного чествования такого вероисповедания (331 ст. Проэкта). При включении в Уложение этой статьи Редакционная Коммиссия руководилась отчасти тем, что «все современные кодексы, признавая терпимыми в государстве и некоторые нехристианския вероучения, признавая корпоративные права их религиозных обществ и не различая последователей этих учений в правах от последователей христианских вероисповеданий, считают необходимым охранять от посягательств и их религиозные верования, предметы их почитания и при том большею частию наравне с охраною христианских вероучений»¹⁴⁴⁴.

Всеми приведенными подробностями, касающимися состава богохуления и кощунства, как деликтов, по Проэкту Нового Уголовного Уложения, мы хотим иллюстрировать ту мысль, что на конструкции преступлений, включаемых Проэктом в категорию надругательств над верою и церковью, сказалось влияние юриспруденции и западных кодексов, именно Общегерманского Уложения 1871 г. Сходство посягательств этой категории в Проэкте с религиозными посягательствами Strafgesetzbuch für das Deutsche Reich очень заметно как со стороны количества и рода упоминаемых в том и другом случае преступлений, такь и со стороны состава каждого преступления в особенности.

За то при обсуждении нарушений законов о веротерпимости Редакционная Коммисия должна была отрешиться от западных кодексов, совершенно не знающих этого рода посягательств, и стать на почву Уложения о наказаниях. Но оставаясь верной принципам свободы вероисповедания, как она проводится нашим законодательством, а также и Уложению о наказаниях, Редакционная Коммиссия, где возможно, все же стремится урезать область этого рода посягательств, не признаваемых как западными кодексами, так и юриспруденциею за деяния, подлежащия обложению уголовной карой. Такь, ею не включены статьи об оскоплении и самооскоплении из религиозного фанатизма; также точно она не все виды совращения считает наказуемыми. Как мы видели выше, она исключила 936 ст. ч. 1 Улож. наказ., касающуюся присоединения из одного нехристианского вероисповедания в другое нехристианское-же без употребления насилия. Это – проявление той же тенденции согласовать наше русское уголовное право с принципами права западно-европейского, хотя и ослабленное политическими соображениями.

Еще один пункт требует упоминания. Проэкт совершенно не упоминает о вероотступничестве. Правда, уже и по Уложению о наказаниях вероотступничество нe является преступлением в строго юридическом смысле, ибо не есть деяние уголовно-наказуемое, однако его существование в кодексе с одной стороны поддерживало сознание его неправомерности, а с другой – поддерживало связи суда уголовного и церковного по религиозным посягательствам. Проэкт Нового Уголовного Уложения окончательно разрывает эти связи. Он по всем пунктам обособляет суд церковный от суда уголовного, первый совершенно игнорирует. В Проэкте даже не было оговорено того, что действие проэктируемого уложения нe должно распространяться на те деяния, за которые виновный может подлежать церковному суду. Только при окончательном редактировании Нового Уголовного Уложения в Государственном Совете эта оговорка была сделана¹⁴⁴⁵. Таким образом те узы, которые связывали деятельность церковного суда по наложению церковного наказания за религиозные преступления, пали. Церковному суду открывается возможность действовать самостоятельно и независимо от уголовного суда, действовать в сфере припадлежащего ему права прилагать к виновным против церковных законов соответствующия наказания. Таким образом церковной власти теперь предстоит задача – выработать те формы, в каких должен быть организован самостоятельный церковный суд над мирянами за религиозные преступления. Но этот вопрос в нашу тему уже не входить. Нам достаточно только отметить этот результат, к какому привел нами изложенный на предыдущих страницах исторический ход событий и явлений в области наказания судом церковным и уголовным религиозных посягательств.

Чтобы покончить с настоящей главой, нам необходимо сказать несколько слов об отношении нового Высочайше утвержденного 22 марта 1903 года Уголовного Уложения к его Проэкту. Мы на предыдущих страницах говорили только о Проэкте, а теперь будем говорить о той его редакции, какая ему дана в Государственном Совете. Так мы делаем для того, чтобы лучше оттенить те черты, какия внесены в Проэкт при окончательном обсуждении его в нашем высшем законодательном учреждении.

Первая особенность – это место, на каком религиозные посягательства поставлены в кодексе. Проэкт их поместил в гл. 17 после того, как в предыдущих главах было рассмотрено много других преступлений с государственным (напр., мятеж, измена, смута) и общественным характером (как, напр., нарушение законов и постановлений, ограждающих народное здравие, общественное благоустройство, общественную и личную безопасность, общественный порядок и спокойствие и т. п.). За этой главой следовала глава о нарушениях семейной нравственности и далее главы, васающияся личных преступлений. Таким образом религиозные посягательства были поставлены на границе между общественными и личными преступлениями. Но уже совещание при Министерстве Юстиции, в виду сделанных на проэкт Св. Синодом замечаний, поместило их на первое место во 2 главу Уголовного Уложения, так же, как они были поставлены и в Уложении о наказаниях. Порядок статей вообще оставлен прежний с одним-двумя исключениями. Это можно видеть из нижеследующей таблицы, показывающей отношение Нового Уголовного Уложения к его Проэкту.

Уже из этой таблицы видно, что в Уголовное Уложение внесено 5 новых статей, коих нет в Проэкте, а одна статья Проэкта (347) не включена в кодекс. Не включенною оказалась статья о вторичном отпадении в раскол. Какия же статьи внесены вновь?

1) Ст. 77, по которой виновный в учинении безчинства, коим прервалось общественное религиозное служение признанного в России нехристианского исповедания, если оно учинено публично или в молитвенном доме того вероисповедания, наказывается арестом не свыше 3 месяцев. Эта статья служит дополнением предыдущей 76 ст., по которой наказуемо поношение нехристианского вероисповедания. Обе вместе оне гарантируют нехристианским исповеданиям полную свободу культа. Внесена эта статья Государственным Советом.

2) Ст. 85, по которой наказывается оскопление, кем-либо совершенное с целью совращения в скопчество. Проэкт Редакционной Коммиссии не предусматривал этого преступления, но особое совещание при Государственном Совете нашло нужным внести в Проэкт эту статью.

3) Ст. 89. Ею предусматривается случай совращения магометанином, евреем или язычником инородца, русского подданного, в другую нехристианскую веру. Это постановление есть 1 ч. 936 ст. Улож. Наказ. Ее, как мы видели, Редакционная Коммиссия не хотела включить в Проэкт, но особое совещание при Государственном Совете, внесшее эту статью, рассудило иначе.

4) Ст. 92. По ней «виновный в публичном оказательстве раскола, законом воспрещенном, наказывается денежною пенею не свыше 300 рублей». Это статья, по выражению Г. Евангулова, бланкетная¹⁴⁴⁶. Ею не указывается, какия именно действия со стороны раскольников признаются таким оказательством. Но так как эта статья лишь санкционирует 59 ст. Уст. пред. прест., то и обязательство раскола, о каком говорит 92 ст. Уголовного Уложения, должно пониматься соответственно примечанию к 59 ст. Уст. пред. прест. Внесена эта статья согласно указанию Товарища Обер- Прокурора Св. Синода В. К. Саблера.

Наконец 5) ст. 98 – об оскорблении или насилии над православным священником со стороны раскольника или сектанта с целью оказать неуважение к вере и церкви православной. Если такое насилие и оскорбление учинено не во время совершения им священнодействия или требы, то наказанием служит заключение в тюрьме, если же такое оскорбление или насилие причинено во время совершения священником службы Божией или исправления какой-либо духовной требы, то за оскорбление назначается исправительный дом, но не свыше 3 лет, а за насилие – тоже исправительный дом, но уже без обозначения maximum'a.

В Проэкте постановления 98 ст. были изложены в нескольких местах 21 главы, именно в ст. 401, п. 2 и 403. Государственный Совет по примеру Уложения о наказаниях внес их в главу религиозных посягательств согласно указанию Св. Синода.

Перечисленные статьи, как показывает их характер, внесены в Уголовное Уложение не столько по каким-нибудь теоретическим основаниям, сколько по требованиям практической необходимости. Эти статьи санкционируют ряд казусов уголовной практики и потому, конечно, оне имеют жизннный интерес.

Другого рода особенности, отличающия Новое Уголовное Уложение от его Проэкта, касаются самой редакции статей. Так как в каждой статье любого уголовного кодекса различают две части, диспозитивную и санкционирующую, то мы и будем рассматривать сначала изменения, внесенные Государственным Советом в диспозитивные части статей Проэкта, a затем изменения самых санкций этих статей, иначе говоря, наказаний за те или иные преступления¹⁴⁴⁷.

Уже в первой статье, которою начинается вторая глава Нового Уголовного Уложения, мы встречаем иную редакцию диспозитивной части сравнительно с Проэктом. Это статья о богохульстве. По новому Уложению возложение хулы возможно не только по отношению к славимому в единосущной Троице Богу,как это редактировано в Проэкте, но и по отношению ко всем личнымъ объектам религиозного почитания и поклонения, как-то: Богоматери, Безплотным Силам и Св. угодникам. Здесь в Новом Уложении сохраняется редакция Уложения о наказаниях. Кроме этого изменение касается условий, влияющих на устепенение наказания за богохульство. По Проэкту высшая мера наказания за богохульство имеет место в том случае, если оно учинено в церкви или ином христианском молитвенном доме публично, или и непублично, но действием (ст. 328). По Новому Уложению – если оно совершено при отправлении общественного богослужения или в церкви. Учиненное же в другом молитвенном доме или часовне, хотя бы и публично, богохульство, по Новому Уложению, наказывается слабее. Подобное устепенение сохраняется и в статье о кощунстве (ст. 74).

В статье о безчинстве (ст. 75 Угол, улож.) к трем прежним прибавлен еще 4-й пункт. По Проэкту безчинство наказуемо, если оно препятствует богослужению, или прерывает его (ст. 330, п. 1 и п. 2). Строже наказывается безчинство, если оно учинено с умыслом помешать отправлению богослужения (ст. 330, п. 3). Новое Уголовное Уложение дополняет эту статью тем, что допускает еще умышленно вызванный прерыв бояслужения (ст. 75, п. 4 Уг. улож.), о чем Проэкт не упомянул.

В статье о похищении трупов Новое Уложение допускает совершение этих деяний по суеверию, неразумнию, невежеству или в состоянии опьянения (ст. 79, п. 3). Таких смягчающих обстоятельств не знает Проэкт (ст 333), а Уложение о наказаниях указывает лишь «шалость» (sic!) да пьянство (ст. 334).

Очень важное и в теоретическом, и в практическом отношении изменение введено в статьи о совращении. Проэкт говорит: если тот-то того-то совратит – и только. В Новом Уголовном Уложении говорится несколько иначе, а именно: «виновный в том, что посредством злоупотребления властию, принуждения, обольщения обещанием выгод или обмана, совратил.... etc». Таким образом по Новому Уголовному Уложению совращение наказуемо не во всех его видах, а только в некоторых, законом упомянутых. Указывается шесть способов совращения, кои наказуемы (О публичной пропаганде речь идет в другой статье, именно в 90). Совращение наказуемо, когда оно учинено: 1) посредством злоупотребления властью, 2) принуждения, 3) обольщения обещанием выгод, 4) обмана, 5) насилия над личностию и 6) наказуемой угрозы. Два последние случая составляют квалификации совращения. Те случаи совращения, при которых не имело места ни одно из указанных обстоятельств, не наказуемы. Так, не наказуемо совращение посредством нравственного убеждения в превосходстве учения совращающего над учением совращаемого, если только это убеждение не заключает в себе элементов, предѵсматриваемых 90 ст. Уг. ул. относительно публичной пропаганды. Не наказуема и простая беседа, напр. католика с православным, если ея последствием будет отпадение православного в католицизм, и т. п. Указывают, что такое ограничение внесено в Уголовное Уложение «в согласии с твердо установившейся сенатской практикой»¹⁴⁴⁸, но сам по себе это факт капитальной важности, ибо этим пробивается брешь в прежнем законодательстве о совращении, так как по новому закону, вполне возможно совращение, лишь бы оно совершалось в законных пределах и законом не воспрещенными средствами. Оставляя безнаказанными и вероотступничество, и совращение нравственными воздействиями, Новое Уложение подвергает более строгому наказанию духовных лиц инославных христианских исповеданий, а также тех из раскольников и сектантов, кто принимает православного в свое вероисповедание или секту (сг. 91 и 93 Уг. улож.). Этой косвенной мерой хотят ослабить увеличение случаев безнаказанного совращения.

Переходим к переменам, внесенным Новым Уголовным Уложением в санкционирующия части 17 главы Проэкта.

Общая черта, какую здесь приходится наблюдать, это смягчение наказаний, проэктированных Редакционной Коммиссией. Это смягчение проявляется в нескольких формах, которые мы последовательно и рассмотрим.

В некоторых случаях рядом с наказанием, предложенным Редакционной Коммиссией, положено альтернативно еще другое наказание, в лестнице наказаний стоящее ниже, – напр., рядом с срочной каторгой – ссылка на носеление (ст. 73, ч. 1; ст. 82, ч. 2; ст. 84, ч. 2), – рядом с заключением в исправительный дом – заключение в крепость (ст. 82, ч. 1), – рядом с заключением в крепость до одного года – арест (ст. 90). За то иногда альтернативно назначаемые в Проэкте наказания заменяются в Новом Уложении одним, именно высшим (ст. 74, ч. 4; ст. 75, ч. 1).

В других случаях сокращается время наказания, назначенное Проэктом. Напр. вместо 10-летней каторги назначается 8-летняя (ст. 84, ч. 4) или 6-летняя (ст. 82, ч. 2; ст. 84, ч. 2), или-же точно обозначается maximum срока наказания (ст. 79, ч. 2; ст. 82, ч. 1).

Иногда проектируемое Редакционной Коммиссией наказание заменяется другим, напр , заточение не свыше 3 л. заменяется тюрьмой не ниже 6 месяцев (ст. 95), заточение не свыше одного года – арестом (ст. 76), тюрьма – арестом (ст. 73, ч. 4), арест – денежной пеней не свыше 500 р. (ст. 94), арест не свыше 1 месяца – денежной пеней не свыше 300 р.

(ст. 93).

Новое Уложение ослабило также наказание духовным лицам инославных христианских исповеданий, виновным или 1) в совершении над православным какого-либо священнодействия (крещения, конфирмации и т. п.), знаменующего принятие в инославную христианскую веру, или 2) в допущении к исповеди православного и в преподавании катихизиса своего вероисповедания малолетнему православному, или 3) в совершении брака иноверца с лицом православным прежде совершения брака православным священником. По Проэкту кроме ареста не свыше 1 м. эти духовные лица в первом случае подлежали навсегда удалению от церковной должности, а во втором и третьем – удалению на время от 6 м. до 1 гола, а при повторении – навсегда (ст. 343 Проэкта). По Новому же Уложению кроме денежной пени не свыше 300 р. виновный удаляется от должности на время от 3 мес. до 1 года, а при повторении от 1 г. до 3 л. или навсегда, во втором и третьем случае наказывается лишь повторение, именно, во втором случае виновный наказывается удалением от должности на время от 3 м. до 1 года, а в третьем случае – от 3 до 6 месяцев (ст. 93).

Таким образом в большинстве случаев Новое Уложение смягчает наказания, предложенные в Проэкте. Но есть несколько случаев, где Государственный Совет возвысил наказание, проэктируемое Редакционной Коммиссией. Так, возвышено наказание за кощунство и за похищение трупов.

Кощунство, учиненное в церкви или при отправлении общественного богослужения, по Новому Уложению наказывается тюрьмой не ниже 6 месяцев, тогда как Проэкт указывал minimum наказания 3 месяца. Кощунство, учиненное с целыо произвести соблазн, наказывается по Новому Уложению тюрьмой не свыше 6 мес., тогда как в Проэкте предполагался только арест.

За похищение или поругание действием трупа вместо тюрьмы назначен исправительный дом на срок не свыше 3 лет, т. е. наказание повышено на две степени (ст. 79, ч. 1). Если же при этом виновным учинено над умершим оскорбляющее нравственность действие, то он наказывается заключением в исправительном доме на срок не ниже 3 лет (ст. 79, ч. 2). По Проэкту такой минимум не указан. Законный minimum исправительного дома как по Проэкту, так и по Новому Уложению, 1 год 6 мес. (ст. 15 пр.; ст. 18 Уг. ул.).

В заключение перечислим наказания, положенные во 2 главе Нового Уголовного Уложения, с указанием тех деяний, за какия каждое положено. Наказания эти следующия.

1) Каторга. Она назначается на срок не свыше 10 лет за насильственное оскопление (ст. 85, ч. 2 ), – не свыше 6 л. – за оскопление по согласию (ст. 85 ч. 1) и не свыше 8 лет – за насильственное совращение православного в особо вредную секту (ст. 84, ч 4).

2) Срочная каторга или ссылка на поселение назначается за богохуление в церкви (ст. 73, ч. 1), за насильственное совращение христианина в веру нехристианскую (ст. 82, ч. 2), за насильственное совращение православного в раскол (ст. 84, ч. 2).

3) Ссылка на поселение. Ей подлежать виновные а) в богохульстве, учиненном в часовне или в распространенных или публично выставленных произведений печати, письме или изображении (ст. 73, ч. 2), b) в насильственном совращении православного в какое нибудь инославное исповедание (ст. 83, ч. 2) и с) в простом совращении православного в раскол (ст. 84 , ч. 1).

4) Ссылка на поселение в особо предназначенные местности применяется как к совратителям, так и принадлежащим к особо вредным сектам, принадлежность к которым соединена с изуверным посягательством на жизнь свою или других, или с явно безнравственными действиями (ст. 84, ч. 3 и ст. 90). Этому же наказанию подлежат и оскопившие себя по заблуждению фанатизма (ст. 96, п. 2).

5) Исправительный дом назначается за совершение крещения или бракосочетания лицом, присвоившим себе самовольно священнический саиь (ст. 97, ч. 2), и за наасилие со стороны иноверца над личностью православного священника во время совершения им службы Божией или духовной требы (ст. 98, ч. 3).

6) Исправительный дом не ниже трех лљт за учинение над трупом какого-либо, оскорбляющего нравственность, действия (ст. 79, ч. 2).

7) Исправительный дом не свыше трех лљт назначается за богохуление с целью произвести соблазн (ст. 73, ч. 3), за простое совращение христианина в веру нехристианскую (ст. 82, ч. 1). В этих случаях вместо исправительного дома может быть назначено заключение в крепости на срок не свыше 3 лет. Затем, исправительному дому не свыше 3 леть подвергаются виновные в похищении трупа (ст. 79, ч. 1). – виновные в насильственном совращении из одного вероисповедания в другое кроме случаев, указанных в 82–84 ст. Угол. улож. (ст. 87), –неправославные или раскольники, виновные в оскорблении православного священника во время совершения им службы Божией или исправления требы (ст. 98, ч. 3).

8) Заключенье в крљпости не свыше трех лљт назначается за простое совращение православная в другое христианское исповедание (ст. 83, ч. 1) и за учинение родителем или опекуном над малолетним, который должен воспитываться в христианской вере, религиозных обрядов нехристианского исповедания (ст. 88).

9) Заключение в крљпости не свыше одного года. Этому наказанию подлежите родитель или опекун, обязанный воспитывать своего или находящагося под его опекою малолетняго (до 14 л.) в правилах православной веры, виновный в крещении или приведении его к иным таинствам другого вероисповедания (ст. 89), – и виновный в пропаганде раскола (ст. 99).

10) Заключение в тюрьме Заключению в тюрьме религиозные преступники вообще подлежат: а) за кощунство в часовне или ином христианском молитвенном доме (ст. 74. ч. 2), b) за учинение безчинства с целью помешать отправлению богослужения (ст. 75, ч. 3), с) за принуждение кого либо к совершению обряда, не дозволенного тем вероисповеданием, к коему принадлежит принуждаемый, или же за воспрепятствование совершенно богослужения или обряда, установленных правилами признанного в России вероисповедания, к коему принадлежит принуждаемый (ст. 80, ч. 1), – д) за совершение священнослужения лицом, самовольно присвоившим себе сан священнослужителя христианского вероисповедания (ст. 97), и наконец е) иноверцы или раскольники за оскорбление православного священнослужителя с целью оказать неуважение к вере (ст. 98, ч. 1).

11) Заключение в тюрьмљ не ниже 6 мљсяцев. Этому наказанию подлежат виновные в кощунстве, учиненном при отправлении общественного богослужения или в церкви (ст. 74, ч. 1), – в прерыве богослужения, учиненном толпою (ст. 75, ч. 4), – в воспрепятствовании посредством насилия или наказуемой угрозы принять веру православную желающему к ней присоединиться (ст. 95).

12) Заключение в тюрьмљ не ниже трех мљсяцев назначается за принуждение, указанное в ст. 80, п. 1, учиненное по отношению к какому-нибудь христианскому священнослужителю или духовному лицу нехристианского вероисповедания (ст 80, ч. 2).

13) Заключение в тюрьмљ не свыше 6 мљсяцев назначается за кощунство, учиненное с целью соблазна (ст. 74, ч. 3), и за похищение или поругание трупа, если оно учинено по суеверию, легкомыслию или в состоянии опьянения (ст. 79, ч. 3).

14) Тюрьма не свыше трех мљсяцев назначается в одном случае, именно при совращении инородцем другого инородца, русского подданного, в свою веру (ст. 86).

15) Арест. Арестом наказывается богохульство, совершенное по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения (ст. 73, ч. 4), – неумышленный прерыв богослужения по причине безчинства (ст. 75, ч. 2). – поношение признанного в России нехристианского вероисповедания (ст. 76, ч. 1), – совершение раскольпиком или сектантом над православным крещения или иного какого-либо действия или духовной требы, знаменующей принятие в раскол (ст. 91).

16) Арест не свыше 3 мљсяцев назначается за кощунство, совершенное по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения (ст. 74, ч. 4 ) , – за учинение безчинства, препятствующего отправлению богослужения (ст. 75, ч. 1), – за учинение такого же безчинства, если его следствием был прерыв богомоления какого-либо нехристианского вероисповедания (ст. 77), и за погребение христианина без христианского погребения (ст. 78).

17) Арест не свыше одного мљсяца или денежная пеня не свыше 100 рублей назначаются лицу, виновному в поношении какого-либо нехристианского вероисповедания, если такое поношение совершено по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения (ст. 76, ч. 2).

18) Денежная пеня не свыше 500 рублей. Ей подлежат духовные лица инославных исповеданий в случае совершения ими брака 1) между иноверцем и православным, если он потом не был совершен по православному обряду, и 2) между заведомо православными (ст. 94, пп. 1 и 2).

19) Денежная пеня не свыше 300 рублей назначается за совершение духовным лицом инославного исповедания над заведомо православным какого-либо священнодействия, знаменующего собою принятие в инославное вероисповедание; за допущение им к исповеди заведомо православного, причащение его или совершение над ним елеосвящения; за преподавание им катихизиса своего вероисповедания мололетнему православному; за совершение им брака иноверца с православным прежде его совершения православным священником (ст. 93, пп. 1, 2, 3, п. 4). Этому же наказанию подлежат и виновные в публичном оказательстве раскола (ст. 92).

20) Денежная пеня не свыше 50 рублей назначается лицу нехристианского вероисповедания, воспрепятствовавшему христианину, находящемуся у него в услужении, исполнять религиозную обязанность его исповедания (ст. 81).

Вот и все наказания и все виды религиозных посягательств, с которыми мы встречаемся во II главе Нового Уголовного Уложения.

Проследив в русском праве историю и современное положение вопроса о церковной и уголовной наказуемости преступлений против веры и нравственности, мы должны подвести в заключение итоги изученного нами процесса перемещения этих преступлений из духовного суда в светскую юстицию. Для этой цели сначала резюмируем основные положения, развитые в предшествующих главах настоящей работы. Церковная наказуемость религиозных преступлений всегда определялась общим состоянием церковной дисциплины в данное время. От этого отдельные церковно-дисциплинарные меры в разные эпохи были неодинаковы. В эпоху Ярослава и непосредственно после него виновных штрафовали большею частию денежными пенями; в XVI-XVII вв. их смиряли в монастырях и вне монастырей; в конце XVIII и начале XIX ст. их предавали приватному суду их духовных отцов. Возникновение уголовной наказуемости преступлений против веры и нравственности было явлением естественным, определявшимся различными историческими и юридическими условиями. Исходными моментами уголовной наказуемости этих преступлений были 1) традиция Византии и 2) требование дѵховным правительством применения «градских казней» к преступникам против веры и нравственности, причем вид и размер этих наказаний назначался князьями по своему усмотрению. Привлеченные к делу охраны православия и блюдения чистоты религиозной жизпи, князья с XV-XVI вв. вступили на путь активной деятельности по отношению к религиозным преступлениям, считая это дело и своею государственною обязанностию и личным нравственным долгом. Но естественно, что они внесли в эту сферу новое освещение. Борясь с преступлениями против веры и церкви, князья идеей ослушания объединили эти деяния со всеми другими государственными и частными преступлениями. Издавая свои распоряжения, свою «царскую заповедь» против религиозных преступников, подчас самостоятельно и независимо от духовной власти, князья создали прецедент постоянной уголовной наказуемости известных антирелигиозных и безнравственных деяний. А отсюда уже было недалеко до прямого изъятия некоторых преступлений из сферы церковного суда. При Петре Великом такими изъятыми преступлениями оказались преступления против нравственности. С Петра-же начинается и процесс преобразования религиозных преступлений. Религиозный элемент в них отступает на задний планъ; на его место выдвигаются цели государственные и полицейския. Преобразование касается как состава этих преступлений, так и их наказуемости.

Со стороны их состава делаются попытки точнее разграничить в преступлении его отдельные стороны (напр. отдельные виды раскола), указать в деяниях именно их противозаконность, т. е. нарушение положительного закона, будет-ли таким законом Соборное Уложение, Воинские Уставы или указы. Со стороны их наказуемости преобразование состоите в уравнении этих преступлений со всеми другими уголовно-наказуемыми деяниями.

Когда изданием Свода Законов Уголовных 1832 г. были подведены итоги законодательству XVII и XVIII вв., то оказалось, что и преступления против веры, которые по докладным пунктам Св. Синода от 12 Апреля 1722 г. были оставлены в ведении духовного суда, – уже оказались теперь деяниями уголовно наказуемыми и, следовательно, подлежащими суду светской юстиции. Этот факт был окончательно санкционирован Уложением о наказаниях 1845 г., где около 80 статей было посвящено этой категории преступлений.

Равным образом и преступления против нравственности нашли себе место как в Своде, так и в Уложении. Но в обоих случаях требование, чтобы состав этих преступлений, их родовые признаки и видовые особенности были очерчены с полной рельефностью и точностью, стоит на первом месте. Юридический анализ этих преступлений, требуемый и юридической доктриной и судебной практикой, должен определить границы запрещенности каждого деяния, что достигается детальным толкованием каждой статьи, определением объема ея действия. Понятно, что в таких юридическихь операциях религиозная сторона этих преступлений совершенно затемняется, и первенствующую роль в их запрещенности играет содержащийся в них момент посягательства на тот или иной из правоохраняемых интересов.

Таким образом, перемещение преступлений против веры и нравственности из церковного суда в светский повлекло за собою их юридическое преобразование, в силу которого на смену греховности в них выступил элемент противозаконности в современном уголовно-юридическом значении этого слова, а на смену наказаний церковных – уголовные кары. Но это не единственный результат изученного нами процесса.

Передача суда и наказания преступников против веры и нравственности в руки светской юстиции повела в конце концов к падению церковной дисциплины по религиозным преступлениям и к ослаблению непосредственных правовых связей церкви с преступниками против веры и церкви. В чем-же это выразилось?

Прежде всего в фактическом отсутствии самостоятельной юрисдикции церковного суда по этим преступлениям. Правда, юридически церкви принадлежит право привлекать к своему суду мирянь, виновных в антирелигиозных и безнравственных поступках, если эти деяния не предусмотрены уголовными законами. Но это право в существе дела довольно фиктивно, потому что слишком мало таких непредусмотренных уголовными законами деяний, где-бы могла упражнять свою юрисдикцию церковь. Трудно даже подыскать правдивый пример этого. А. Ѳ. Лавров указываете такой пример: «Богатый и благочестивый купеце испросиле разрешение построить на свое иждивение церковь. Но при построении ея нарушиле установленные церковью на сей случай правила – алтарем поставил церковь не на восток, а на запад, иконы поставил написанные двуперстным сложением, допустил и разные другия неправильности»¹⁴⁴⁹.

Но искусственность этого примера резко бросается в глаза. Да если-бы подобные факты и имели место, то это были-бы случаи исключительные, выходящие из ряду вон. Между тем такия преступления, как совращение, богохуление и т. п., совершенно не подлежате суду церковному.

Мы не говорим о тех преступлениях, которые предусмотрены уголовными законами и за которые в Уложении о наказаниях определено одно только церковное покаяние, не говорим потому, что не видим в этом самостоятельной юстиции церкви, а только исполнительную.

А из такого положения дела вытекает, что фактически церковному суду подлежать только те проступки против веры, за которые в уголовных законах положены церковные наказания, причем разбирательство дела в церковном суде начинается с момента присылки виновных из светского суда или с момента сообщения церковному суду приговора суда уголовного В тех случаях, когда наряду с уголовными наказаниями положены церковния, церковный суд действует не вполне самостоятельно, потому чго ему не приходится рассуждать о фактических обстоятельствах преступления, равно и уклоняться от наложения церковного покаяния на лицо, раз уже приговоренное к этому наказанию в суде светском. Только определение размера и вида церковного наказания предоставлено свободе церковного суда, за исключепием только тех случаев, когда виновный по закону подлежит заключению в монастырь. Но и церковное покаяние не применимо 1) к осужденным в каторжные работы и 2) к раскольникам (ст. 1585 Улож. о нак.). Таким образом, фактически у церкви нет самостоятельного суда по преступлениям против веры.

Все эти рассуждения внолне применимы и к преступлениям против нравственности. Из них по Уложению о наказаниях только конкубинат (ст. 994 Улож. о нак.), прелюбодеяние в некоторых случаях (ст. 1585) и любодеяние в таких степенях родства, в коих брак не воспрещен (ст. 1597), – подлежат церковному суду. Во всех-же остальных случаях светская власть действует или совершенно самостоятельно, не сносясь с Духовной Консисторией, или-же требует от последней доставки нужных сведений (ст. 1013 Уст. уг. суд.). Духовному суду остается только вопрос о действительности или недействительности брака, а равно дела о виновных священнослужителях, венчавших запрещенные, недействительные браки (ст. 1012). Следовательно, и здесь миряне почти не подсудны самостоятельной юстиции церковной власти.

Не имея фактически самостоятельной юстиции по преступлениям против веры и нравственности, духовная власть принимает в уголовном суде по этим преступлениям весьма слабое участие. Она возбуждает преследонание совратителей (ст. 1006 Уст. угол. суд.), отсылает к гражданской власти лиц, виновных в уголовных преступлениях, когда эти преступления откроются при рассмотрении дела в церковном суде (ст. 1011), – она дает уголовному суду требуемые им справки (ст. 1013), – и только.

Таким образом участие духовной власти в уголовном суде чисто пассивного характера, да и случаев такого участия законом указано очень немного.

Новое Уголовное Уложение уничтожило последние следы какого-бы то ни было участия Церкви в наказании за преступления против веры и нравственности. Исходя из той идеи, что уголовный кодекс должен содержать только постановления об уголовно-наказуемых деяниях, Редакционная Коммиссия не заикнулась в Проэкте 1895 г. ни об одном церковном преступлении в противоположность Уложению о наказаниях. Но возможно, что такое умолчание поведет к полной ненаказуемости, не только уголовной, но и церковной, деяний, не предусмотренных новым Уложением, т. е. поведет к полному уничтожению одной из функций церконого суда. А это будет служить одной из ступеней к превращению церковного суда из института с общегражданским значением в институт только сословно-ведомственный.

Нужно заметить, что с отсутствием у церкви в настоящее время самостоятельной юстиции по религиозным преступлениям уже и теперь некоторые деяния, с церковной точки зрения подлежащия наказанию, на деле остаются безнаказанными. Так, по ст. 1594 Улож. о наказ, кровосмешение между свойственниками наказуемо только до 2 степени включительно и не распространяется на 3 и 4 степени (об этом ст. 1594 не упоминаетъ), хотя церковью и запрещаются браки в 3 и 4 степенях свойства.

Таким образом кровосмешение в 4 степени свойства уголовно не наказуемо. Остается, следовательно, только церковное наказание. Но нам встретилось в Архиве Казанской Духовной Консистории дело, где консистория, получив от прокурора окружного суда сообщение, что указываемый ею факт кровосмешения в 4 степени свойства уголовно не наказуем, постановила производством это дело прекратить, поручив лишь приходскому священнику увещевать виновных воздержаться от блудного сожития¹⁴⁵⁰. Факт довольно знаменательный.

Другим ненаказуемым преступлением является вероотступничество. В Уложении за него не положено почти никакого наказания, так как указываемые 185 и 187 статьями Улож. наказ. меры, касающияся ограничения виновных в правах владения, имеют не столько карательный, сколько предупредительно полицейский характер. Увещание и вразумлениe, кои предписываются этими статьями, также не имеют карательного характера. Поступление с вероотступниками по правилам церковным, как выражается 187 ст., может быть понимаемо в смысле наложения на них церковного наказания. Но так как последнее имеет место лишь по отношению к отступившим от православного в другое христианское исповедание и не применимо к отступившим из православного или иного христианского исповедания в нехристианское (ст. 185 Ул. о нак.), а равно и к уклонившимся в раскол, – то отсюда вытекает, что по смыслу Уложения вероотступничество вообще не наказуемо даже церковно, кроме одного случая, указываемого 187 ст. Следовательно, вероотступничество, поскольку оно вообще не наказуемо, не может считаться и преступлениемъ; с другой стороны оно не есть и деяние правомерное, так как Уложение его помещает в категорию преступлений. Словом, по действующему праву вероотступничество – это какое-то непреступное преступление. В известном смысле Редакционпая Коммиссия была вполне последовательна, когда она вовсе вычеркнула это деяние из Проэкта нового Уголовного Уложения. – Достаточно и этих двѵх примеров для иллюстрации того положения, что фактическое отсутствие у церкви самостоятельной юстиции по религиозным преступлениям ведет к ненаказуемости некоторых преступных деяний.

Это-же отсутствие у церкви самостоятельной юстиции по религиозным преступлениям привело к тому, что объем применения церковной дисциплины по преступлениям против веры и нравственности значительно сузился. Непосредственное отношение церкви к преступнику в акте церковного суда над ним в большинстве случаев заменилось отношением, посредствуемым процедурой уголовного суда. Меры воздействия на преступника со стороны церкви во многих случаях стали мерами карательного принуждения со стороны государства. Привлеченный к суду уголовному уже не мог, за исключением особо в законе поименованных случаев, подлежать суду церковному. Карательная власть государства заслонила собою дисциплинарную власть церкви одинаково как по отношению к преступлениям против веры, так и по отношению к преступлениям против нравственности. А заслонив собою дисциплинарную деятельность церкви, светская власть разобщила правовое отношение между церковью и каждым отдельным преступником. Юридическая связь каждого такого преступника осталась в большинстве случаев только между ним и уголовным, а не церковным судом. Самая мысль, что возможно отвечать пред самою церковью за преступления против веры или нравственности, стала чужда значительной части нашего общества, пример чему мы видим в толках по делу отлучения от церкви гр. Л. Н. Толстого.

Но если у церкви нет прямых правовых связей с преступником, отвечающим в уголовном суде, до назначения ему наказания, то тем более нe может быть таких правовых связей в последующее время, когда уже ему назначено наказание, и когда он отбывает или уже и отбыл это положенное ему наказание.

Но можно-ли считать подобное разобщение между церковью и преступниками против религии явлением целесообразпымъ?

Ответ был-бы утвердительный, если-бы уголовное наказание вполне могло заменить наказание церковное. Но сделать это оно едва-ли в состоянии. Современные криминалисты считают азбучной истиной, что наказание должно преследовать цели исправительныя. Но этот термин имеет условный и ограниченный смысл. Вообще считается уголовное наказание достигающим цели исправления, когда преступнику на место дурных навыков привиты хорошие: наприм. вместо лености и любви к чужой собственности – честность и трудолюбие, и т. п. Но достаточно-ли приобретения только этих, так сказать, общегражданских навыков при исполнении положенного наказания преступниками против религии? Понятно, что здесь навыки должны быть несколько иного рода. Но что дает, наприм., каторга совершившему богохуление по легкомыслию, которое, как известно, в нашем законе не служит условием, смягчающим вину? Исправит-ли она его именно религиозное легкомыслие? Конечно, все будет зависеть от конкретной обстановки, в какой окажется данное лицо, но само в себе наказание каторгой не заключает никаких таких условий, которыя-бы с несомненностью вели легкомысленного богохульника к исправлению именно религиозному. Уголовные наказания нe заключают в себе элементов религиозного воспитания, а потому в применении к религиозным деликтам не могут служить целям религиозного исправления преступника. Значит, налагая уголовные наказания за преступления против религии, государство преступников только карает.

Но может-ли этим удовлетвориться церковь? Ответ должен быть отрицательный. В 102 пр. Трулльского Собора читаем: «у Бога и у приявшего пастырское водительство все попечение о том, дабы овцу заблудшую возвратити и уязвленную змием уврачевати. Не должно ниже гнати по стремнинам отчаяния, ниже опускати бразды к расслаблению жизни и к небрежению, но должно непременно которым-либо образом... противодействовати недугу и к заживению раны подвизатися». Но можно-ли быть уверенным в том, что тюрьма, исправительные арестантския отделения, ссылка и каторга не допустят преступника до религиозного отчаяния и не дадут ему повода к религиозно-нравственному расслаблению? А если в этом быть уверенным нельзя, то уголовные наказапия должны дополняться каким-нибудь коррективомь, который-бы дал им отсутствующий в них религиозно-воспитательный элемент. Впрочем там, где этот корректив неприменим (напр. по отношению к фанатическим последователям раскола), уголовное наказание по необходимости всегда будет оставаться одно.

Вот те выводы, к каким приводит нас анализ современного состояния вопроса о церковной и уголовной наказуемости религиозных преступлений. Повтории вкратце этивыводы:

1) У церкви в настоящее время самостоятельной юстиции по религиозным преступлениям нет.

2) Этим вызывается безнаказанность некоторых религиозных преступлений.

3) Так как вместо церкви многия религиозные преступления карает государство, то это ведет к ослаблению непосредственных юридических связей церкви и преступников против веры и церкви.

4) Но, карающия многия преступления, уголовные меры сами по себе еще не могут способствовать исправлению преступников против веры и церкви, ибо в существе своем не заключают религиозно-воспитательного элемента, который здесь-то и необходим, поскольку исправление этих преступников должно состоять в исправлении и перевоспитании именно религиозном.

Сделанными выводами мы и можем закончить свой труд.