Чудесное сновидение, виденное послушником Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря 11 октября 1908 года

11 октября 1908 года, не пришел к утрени певчий (бас) левого клироса Соборного храма Ново-Афонского монастыря¹), послушник Пантелеимон Куранда. Ходивший будить его послушник Михаил Кошелов стучал в дверь кельи, звал петь на клирос, но тот из келии голоса не подал. Пред ранней литургией монах Дометиан также звал его пособить им в соборе в пении, прочитать «Апостол» и опять не мог его разбудить. Когда же он, Пантелеимон, не явился на клирос и к поздней Литургии, а равно не пришел и на трапезу к обеду, – один из певчих влез к нему в окно и начал его будить, но он ни на голос не отзывался, ни от того, что будивший тряс и качал его на кровати долго руками не просыпался. Была отворена дверь, и в келью вошел уставщик иеродиакон Парамон с собравшейся у двери братией из певчих, и тоже долго и безуспешно будили спавшего. Между тем послали в больницу за старшим монастырским фельдшером монахом Мисаилом, который, осмотрев спящего, ничего ненормального в его здоровье не заметил; все бывшие в келии видели в нем лишь спящего человека, только руки у него казались очень белыми и были холодные, а на лице замечался румянец, причем брови и веки слегка и часто почему-то подергивались; заметно было в лице его, что-то точно необычное, не прочь были все думать, что он находится как бы в исступлении, а не просто спит. Фельдшер дал понюхать нашатырного спирту и Пантелеимон проснулся, сел на кровати, быстро взглядом окинул всех, бывших пред ним, и потом, бросив по малороссийски фразу: «Це уже вы не тии!» – то закрывая свое лицо руками, то открывая его, стал горько плакать. «Вы не такие, не такими видел я вас», (как оказалось после) хотел он сказать. Фельдшер почел в это время не лишним на шею поставить ему принесенный с собою горчичник, но Пантелеимон не дал сделать этого и повторял: «Это не нужно... Зачем это?.. я ведь не болен». Около 12-ти часов братия разошлась из келии Пантелеимона; к нему пришел духовник его о. Илиан и оказалось, что он проспал всего 16 часов, в течение коих ему было изложенное далее с его слов, сновидение.

1908 года октября 10 дня, после повечерия, я пришел в свою келью. Посидевши минут 10, я стал чувствовать, что меня сильно клонит ко сну; потушив лампу, я лег спать. Только что я уснул, как чувствую, что в келье становится светло. Я будто бы встал с койки и сел. Стало еще светлее; свет очень яркий, но не похож на солнечный. Я подумал: что же это такое, где это я?.. Вдруг подходит ко мне мой умерший племянник мальчик 5-ти лет (он умер лет 8 тому назад) и говорит: «Пойдем со мной». «Куда, зачем?» – спрашиваю я. «Пойдем, пойдем, увидишь!» Я встал и мы пошли вместе. Шли сначала полем, потом подошли к морю, по которому проложены как будто из покрытой зеленой травой земли дорожки, широкие и узкие, были и очень узенькие. Между же ними в воде плавали лодки в которых сидели в светлом одеянии юноши. По широким, украшенным зеленой травкой и цветами дорожкам шли люди разного пола и возраста со светлыми и радостными лицами, а по узким шедшие плакали, срывались с дорожек, падали в море, с трудом вылезали опять на дорожки и опять падали в море. Тех, которые вылезали и успевали обсохнуть, сидевшие в лодках юноши брали к себе с большою радостию и увозили. Шедший со мною племянник говорит мне: «Пойдем и мы по этой дорожке». Дорожка, указанная им, была очень узкая, и я боялся по ней идти, но он велел мне держаться за него. Я сказал, что он маленький, и если я начну падать, то и его утащу с собой, но он ободрил меня, и мы пошли. Мое опасение сбылось; прошедши немного, я сорвался с дорожки и упал в воду, но при падении успел схватить племянника за одежду и при помощи его опять выкарабкался на дорожку, и мы пошли дальше. Когда пришли к концу моря, мы увидели две дороги: одна была широкая, покрытая зеленой травкой и цветами; по левую же сторону ее шла узенькая, покрытая вбитыми в землю заостренными кольями, которые перекрещивались между собою, так что идущим по этой дорожке было очень трудно пройти, и они натыкались то на тот, то на другой. Шедшие прежде морем по широкой дороге переходили опять на широкую, покрытую зеленью и цветами, дорогу и шли по ней попарно или по три, пели и славили Бога. Когда же стали приближаться к берегу моря шедшие по узким дорожкам и срывавшиеся с них, к ним подошли страшилища (демоны) с крючками в руках и начали ими цеплять подходивших к берегу и вытащив, обвели их кругом цепью и начали гнать по убитой кольями узкой дорожке, погоняя позади палками. От страха и боли эти несчастные люди вопили не своими голосами и визжали. Я спросил своего проводника: «За что их так бьют и мучают?» Он ответил, что они при жизни своей не признавали ни праздников, ни постов и не принимали Святых Христовых Тайн; жили для того только, чтобы, есть и пить, говоря: когда помрем – ничего не будет; жили по своей воле, а не так, как велит Церковь Православная христианам. Они на земле жили в свободе, пили, веселились и объедались; тело свое берегли, за то здесь, погубив свои души, получают по делам своим муки. А которых ты видишь идущими теперь по широкой, прекрасной дороге, те при своей жизни шли узким и тернистым путем и за свою добродетельную жизнь гонимы и угнетаемы были от злых людей; они почитали праздники, соблюдали посты, причащались Св. Христовых Тайн и время проводили не в праздности и лености, а в труде и молитве. И вот за то, что они там хорошо жили, терпели скорби и плакали, теперь будут веселиться вечно. А которые над ними насмехались и оскорбляли, – те теперь плачут и мучаются.

Здесь напал на меня сильный страх. Мой проводник велел мне перекреститься и не бояться, а сам в это время скрылся. Ко мне подошел тогда молодой красивый юноша и велел дальше идти с ним. Он привел меня к большим воротам, которые были так черны, как бы вымазаны сажей, и были заперты громадным замком. Мой проводник отворил их, и мы увидели за ними свет не похожий на прежний, а какой-то резкий и неприятный. Потом мы увидели другие небольшие двери и, открывши их, пошли вниз по винтовой лестнице, и сначала пришли к одним дверям, на которых было написано: «Плачьте до времени». Я здесь сильно испугался. Мой проводник велел мне сотворить крестное знамение. Мы пошли ниже и опять увидели двери, на которых тоже была надпись «Плачьте до времени». Еще ниже мы увидели двери очень черного цвета и на них было написано: «Плачьте и рыдайте без конца». 3десь пошел сильный смрад, слышался оттуда сильный шум и в стороне от дверей внизу, мы увидели как бы дрова горящие, как раскаленное железо, и мне показалось, что они ворочаются сами собою; я спросил своего путеводителя, что это такое горит, как дерево? Он отвечал: «Это не дрова, а люди». Я посмотрел пристальнее и, действительно, увидел что это люди, которые шевелили ногами и руками и зевали ртами. На боках у них был такой жар, как будто раскаленное железо, и отрывались как уголья, куски тела. Я стал сильно страшиться. Вдруг из огня выскочили черные с красными глазами страшилища, державшие в руках крючки, и бросились прямо ко мне. Мой хранитель взмахнул на них своим мечом и сказал: «Не ваше дело касаться до нас», и они убежали обратно, а мне он велел сотворить крестное знамение и идти далее обратно вверх. Дорогой я спросил: «За что эти люди горят в огне?» Он сказал: «За содомский грех». Мы пришли к ранее виденным нами дверям, на которых написано: «Плачьте до времени». Мой проводник отворил их, и за ними мы увидели много людей, сидящих в одном котле. Между ними я узнал одну знакомую мне женщину; она меня тоже узнала и подала мне руку; когда я не хотел брать ее, мой проводник велел взять ее за руку. Я взял и стал тащить ее, бывшие же вместе с нею люди уцепились все за нее, она закричала: «Хотя б меня одну вытащили, но не всех вас!» В это время женщина упала обратно в котел. Мой проводник сказал мне: «Видишь, какое у нее самолюбие и гордость, если бы она не воспрещала другим браться за нее, то и сама спаслась бы и другие спаслись бы вместе с нею». Отсюда мы пошли выше и пришли ко вторым дверям, с такою же надписью. Отворивши оные, за ними мы увидели в очень темном месте сидевших иноков. Лица у них были настолько мрачны, что трудно было рассмотреть их. Они зевали ртами, из которых выходила сажа. Когда я спросил, за что эти иноки попали сюда? – мой проводник ответил: «Они любили посещать светлые дома мирских людей, пред которыми осуждали свои монастыри. Идя далее, мы увидели страшилищ, которые цепями вязали и скручивали людей и в ушах их сверлили сверлами. Я сильно испугался. Мой проводник велел мне креститься и сказал: «Этих людей мучат за то, что они в храме Божием плохо себя держали, обращались по сторонам, занимались разговорами, а молитву не творили».

Потом, идя далее, я увидел своих монастырских собратий, – кто каким путем идет, кто какою страстию страдает, и кто чем спасается. При этом возле некоторых знакомых из братии и посторонних людей я увидел какие-то предметы и людей, которые неотступно следовали за ними, доставляя им страдания и муки. Я спросил у моего провожатого: что это такие за предметы и кто эти люди, так назойливо преследующие моих знакомых братий и посторонних? Он ответил: «Это обличители содеянных, не покрытых примирением или неисповеданных из-за стыда или по забвению грехов, которые, как свидетели прегрешений, всюду за ними следуют; а которые исповедывали эти свои грехи пред духовником, от тех изобличающие люди и предметы удалены и грехи их изглажены. Между таковых я видел одного мужчину из мирских, который будучи нагим, по самую шею был обвит отвратительными змеями и гадами, которые ползали по нем и сосали его по всему телу; по обе стороны около него стояли обвитые гадами по пояс женщины с младенцами на руках; а поодаль с правой стороны была в светлом одеянии женщина, которая часто взглядывая на обвитого гадами мужчину, как видно плакала о нем. Проводник мой объяснил, что последняя – законная жена, сокрушающаяся за своего мужа, что он, нарушив супружескую верность, любодействует с чужими женщинами, стоящими возле него с детьми на руках. Видел я и обидчиков людских, наказанных за удержание платы, следуемой за работу и другие обиды ближнему. Их там страшилища по всему телу строгали острыми гребнями. У клеветников же изо рта стекала пена черная, как сажа, и сами они были с черными лицами. Рукоблудники скованы цепями по рукам назади за спиной, и стоят они согнувшись вниз головой, покачиваясь то вниз, то назад. За сим мой проводник отворил одну дверь и мы за нею увидели людей, которые сидели на горячих плитах голыми, сами себя рвали за волосы и кричали: «Горе нам голым!» Сзади их страшилища держали железными крючками. Я сильно испугался при виде их и думал, что и меня зацепят крючком. Мой проводник велел мне сделать крестное знамение, не бояться и объяснил, что сии люди терпят такое наказание за гордость, так как они никого не признавали и никого не любили. Идя далее, мы увидели ров, наполненный гадами. Возле него стояли скованные люди, которых страшилища схватывали крючками и бросали в ров. Когда они падали туда, к ним подползали гады и лезли в глаза и рты, и грызли, и сосали их. Эти несчастные люди только руками отмахивались и ворочались. Я боялся, чтобы и меня не зацепили крючком и не бросили к ним. Мой проводник сказал: «Крестись и не бойся». Я перекрестился и спросил у него: за что эти люди страдают? Он сказал: «За блуд, это очень большой грех».

Потом мы пришли к месту, где стояли весы. К нам подошли страшилища с хартией, на коей были написаны все мои грехи, содеянные мною от юности моей. Увидев это, я устрашился. Страшилища положили эту хартию на одну чашку весов, а на другую мой хранитель положил книжку, которая перетянула все мои грехи. Эту книжку я когда-то подарил страннику богомольцу. Увидевши это, страшилища завопили и убежали. Мой хранитель улыбнулся, а я тоже ободрился и повеселел, и мы пошли дальше. Я стал чувствовать, что становится все холоднее и холоднее; наконец, мы увидели замерзшую реку и на берегу ее много людей. Мы подошли ближе и увидели переходящих через реку иноков. Из них одни шли с путеводителями, имели светлые радостные лица и были поддерживаемы своими путеводителями, кои с радостью сопровождали их. А другие шли далеко от своих путеводителей, имевших печальный вид, и на каждом почти шагу проваливались в реку. Некоторые перешли реку и пошли дальше, а иные так и остались в воде. Я спросил своего проводника: почему одни переходят реку, а другие не могут? Он сказал мне: «Это вот что означает: кто живя на земле, избрал себе путеводителя, т. е. старца и духовника и принимал его наставления, когда исповедывался, и исполнял и нес налагаемые за свои грехи епитемии, тех вот теперь ты видишь безбедно переходящих реку. А которые в нее проваливаются и тонут, те при своей жизни не искали себе наставников; исповедывались нерадиво и говорили: «Мы и сами знаем, что грех и что нет». И вот их никто не провожает чрез реку и не поддерживает... Пойдем и мы чрез реку», – сказал он. «Я боюсь», – ответил я, – буду проваливаться». «Твой старец поддержит тебя». Действительно, тут подошел ко мне духовник мой и сказал мне: «Пойдем, я тебе помогу!» Мы с ним перешли на другую сторону реки. Там мы увидели одну широкую, покрытую зелёной травой и цветами дорогу и другую узкую, обведенную цепью. По широкой шли люди с радостию и пением. По узкой же шедших людей гнали с побоями страшилища, и эти люди стонали и кричали. Я спросил: «Куда это их гонят?» Мой проводник сказал: «В Иосафатову долину (юдоль), где находится место судилища», и повел меня дальше. Вот мы подошли к кипящему котлу с водой, в котором стояли люди и махали руками. Когда же они переставали махать ими, к ним подбегали страшилища и били по голове железными палками. Я испугался и закричал. Мой проводник велел мне перекреститься и на мой вопрос: за что этих людей так мучат, ответил: «Эти люди небрежно полагали на себе крестное знамение, махая рукою; за это заставляют их здесь махать руками; а по голове бьют за то, что стоя в храме Божием, они помышляли как бы своего брата обмануть или украсть что, роптали, что певчие нехорошо поют, и что священнослужители нехорошо и долго служат. От этого места мы пошли дальше, причем мой путеводитель так быстро подвигался вперед, что я не успевал за ним шагать. Наконец он остановился у дверей, за которыми был слышен крик. Когда он открыл эти двери, мы увидели там стоящих людей, которым страшилища на голову лили кипящую смолу, а в глаза и рот пихали деньги. От крика и стона сих несчастных я очень испугался и спросил своего путеводителя, за что их мучат? «За то, – ответил он, – что они обманывали людей, выдавая себя ложно за сборщиков на церкви и монастыри, брали от людей деньги на поминовение умерших и не поминали, а за эти деньги покупали водки. Это очень тяжкий грех; за них много надо молитв, чтобы избавить их от сих мучений». Там же я увидел одного инока, к которому приступили страшилища, говоря: «Снимай одежду, ты давно наш, только одна твоя одежда препятствует нам». Когда же они хотели коснуться его, то от одежды этого инока выходил огонь и опалял их. Мой проводник объяснил мне, что к сему иноку так приступают бесы за его нерадивую жизнь в монастыре и нерадивое исполнение послушаний. Но он монашеское одеяние в чести имел и боялся его опорочить, посему одежда его и защищает. Царица Небесная умоляет Сына Своего и Господа Бога нашего за всех монашествующих, кои с усердием носят Ее ризу, дабы были спасены они во веки. После сего мы пришли еще к дверям, откуда слышался стон и топот; когда же мой путеводитель отворил их, мы увидели пляшущих людей; лица у них были черные и не похожие на человеческие. Они кричали: «До каких пор мы будем плясать?» Мой путеводитель затворил опять двери и сказал: «Сии люди, когда приходил праздник, не думали о том, чтобы идти в храм Божий молиться, а чтобы поплясать в праздник, и отсюда их трудно вызволить». Дошли потом мы до пропасти; над нею по узенькой вдоль стены тропинке шли разного звания люди и несли в руках разного рода, вида, величины и формы – предметы. Когда же некоторые из них на тропинке колебались и находились в таком положении, что едва не падали в пропасть, то они прикасались этими предметами к стене, и у одних несомые в руках предметы прилипали к стене и этим они спасались от падения, а у других таковые не прилипали к стене и они падали в пропасть. По объяснению путеводителя, первые давали милостыню с усердием, а вторые с неохотой и укоризной.

От сего места мы пошли далее и пришли уже к светлым блистающим вратам чудной красоты, коей передать словами я никак не в состоянии. Мой путеводитель отворил их и за ними мы увидели чудный, во много раз ярче солнечного, свет. Здесь было много малых церквей очень красивого вида. Внутри них и снаружи были люди. На столиках, стоящих вблизи сих церквей, лежали просфорки. Я спросил своего путеводителя, что это? Он сказал: «Это приготовлено для тех людей, которые до звона колокола старались прийти в храм Божий, бросая свои занятия и работы». Мы пошли дальше и, подымаясь выше, пришли к другим вратам. Внутри за ними было еще светлее и красивее прежнего. Там увидели деревья неописуемой красоты и цветов, на одних лист был зеленый, на других – голубой и других видов... Между деревьями находилось много монахов, в руках были букеты цветов, а на головах венчики блестящие, красоты коих я объяснить не могу. Между ними я узнал инока нашего монастыря. Он улыбнулся и поклонился мне. Мы шли очень скоро и миновали несколько шедших полков иноков. За ними следовали миряне с сияющими от радости лицами. Я спросил своего путеводителя: «Куда это они идут?» «Выше, в свои обители, – ответил он, – где им уготовано вечное небесное царствие за то, что они на земле переносили скорби и болезни, и тесноту, и наготу, терпели холод и голод; заповеди, которые надлежит исполнять христианам, исполняли и души свои полагали за Христа». Потом мы увидели столы, на которых лежало множество венцов разных видов и цветов; одни из них так сильно блестели, что трудно было на них смотреть, а некоторые были голубого цвета. Я спросил своего путеводителя: «Кому приготовлены эти венцы?» Он сказал: «Это тем, кои соблюдали свое девство и терпели муки за Христа». После сего мы подошли к большому чудной красоты храму и услышали в нем пение, какого я никогда не слышал: оно было столь сладко и умилительно, что я едва мог стоять на ногах. Я спросил своего путеводителя, кто это поет так хорошо? Он сказал: «Это те, которые любили так плакать, как любят грешники услаждать себя скверными песнями; здесь же им вместо плача дано наслаждаться сим дивным пением в этом приготовленном для них храме». Наконец мы стали приближаться к нашей обители, и мой проводник сказал: «Посмотри – где и как кто работает». Я стал смотреть и увидел, кто исполнял свои послушания и работал без ропота, у тех над головами были венчики из голубых цветов; а кто роптал на свое послушание и работал без усердия, тех я видел стоящими в холодной воде и в руках, имеющих, вместо работы, горячее железо.

Возле обители мы увидели идущую как бы не по земле, а в воздухе величественную прекрасную Жену, окруженную ярким светом. Мой путеводитель сказал мне: «Перекрестись и поклонись Ей»; когда я это сделал, Она сказала юноше: «Отведи этого инока в его келью, ему еще не пришло время». Когда он шел со мною, я спросил его: «Кто это?» «Царица Небесная», – ответил он. У меня на душе сделалось очень радостно; я жалел, что только один раз поклонился Ей. В келью меня проводили вместе с моим путеводителем еще несколько в белых одеяниях лиц, между коими я опять увидел своего племянника, с коим я вышел прежде из кельи. Путеводитель осенил меня крестообразно иконой св. великомученика Пантелеимона и спросил меня: «Знаешь ли, кто я?» Я говорю: «Не знаю»; он сказал: «Я твой Ангел Хранитель, которому ты всегда молился. Что я тебе велел не говорить, того не говори, а остальное можешь рассказать». Я хотел поклониться ему, но вдруг вижу, что он уже высоко и чуть светлеется... Этим видение кончилось. Я будто бы лег спать.

О самом послушнике Пантелеимоне не лишне сказать, что он из поселян Черниговской губ., 29 лет, в монастыре живет всего 2 года. Кроме клиросного послушания, усердно нес он послушание и при братской кухне. На здоровье свое не жалуется, выглядит простым, добродушным, странностей каких-либо за ним пока не замечалось. Из прошлого его известно, что и близкие его родные не чужды иноческой жизни: три сестры у него находятся в женских монастырях. Еще в раннем детстве было ему замечательное сонное видение, в коем указан был ему строгий путь девственника, в правилах святой православной веры; одеяние даже ему указано было черное – иноческое. Он и в миру чуждался веселья, уклонялся по возможности от мирских сует, тяготел к храму Божию, к молитве, к назидательному чтению. Но при этом у него не угасало и чувство гражданского долга и любви к родине. Он отбыл срок на действительной военной службе во время войны России с Японией, был волонтером на Дальнем Востоке и выбыл после этой войны в запас армии старшим унтер-офицером.

Сновидение послушника Пантелеимона (описанное) поразительно тем, что все (как указано ему в видении), передаваемое им не в общем разговоре, а лишь наедине разным лицам из братии и посторонним, с буквальною точностию воспроизводит всевозможные, иногда забытые, неисповеданные, непокрытые примирением с ближними случаи недоразумений в жизни, и разных как былых, так неоставляемых и теперь немощей и грехов. Причем видение его, и всею картиною, и по частям (по сходству и сродству виденного во сне с переживаемым в действительности) воочию подтверждает Слово Божие: «Имиже согрешаем, сими и наказуемся». И кому что Пантелеимон говорил, те сразу все то припоминают из своего пережитого или в былом, или в недавнем настоящем, хотя бы пред этим сего и не удержали в своей памяти.