Олег Романов

Романов Олег Константинович, князь (1892–1914) – пушкиновед, поэт. Четвертый сын великого князя, поэта К.Р. (Константина Романова). В 1910 году, после окончания Александровского кадетского корпуса, поступил в Царскосельский лицей, что было связано с его решением посвятить свою жизнь поэзии и пушкинистике. Окончил Лицей в 1913 году, но, еще будучи лицеистом, выпустил первый том задуманного им издания всех рукописей А.С. Пушкина. Подобное факсимильное издание осуществлено Пушкинским Домом в конце XX века благодаря английской королевской ветви потомков поэта. Двадцатилетний лицеист обладал не меньшими возможностями благодаря своему отцу – президенту Императорской академии наук. Но с публикацией своих собственных стихов он не спешил. Они были впервые опубликованы лишь в 1915 году. Посмертно. Война застала его в лейб-гвардии Гусарском полку, а уже 25 июля 1914 года он принимал участие в военных действиях в Восточной Пруссии. На фронт пошли все пять сыновей великого князя Константина Романова. Вернулись – четверо. В день объявления войны сам К.Р. находился в Германии и, будучи офицером, оказался военнопленным. Унизительное интернирование окончательно подорвало его здоровье. Но перед смертью он испытал еще один удар. 27 сентября 1914 года ему сообщили о тяжелом ранении сына. К.Р. тут же направился на фронт, описав впоследствии.

«Взял с собою для Олега Георгиевский крест, принадлежавший отцу и подаренный им мне. Засыпал в вагоне счастливый, полный уверенности, что Олег поправляется. Насколько было сладко заснуть под отрадным впечатлением и насколько стало горько при пробуждении от новых известий. Генерал Адамович не мог меня дождаться в Вильне и написал мне карандашом из Корсовки. „Его Высочество шел в атаку, но лошадь, по его словам, слишком вынесла. Его Высочество видел человека, который прицелился... Я был допущен к Олегу Константиновичу врачами. Его Высочество встретил меня как бы „нетяжелый« больной. Приветливо, даже весело улыбнулся, протянул руку и взглянул Вашим взглядом. Войдя, я поздравил князя с пролитием Крови за Родину. Его Высочество перекрестился и сказал спокойно, без трепета: „Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух, в войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита Кровь Царского Дома. Это поддержит Династию». Оба князя сказали мне несколько восторженных слов о поведении солдат с ними вместе в боях«.

Наш поезд двигался неимоверно медленно и опоздал в Вильну на целый час... В большой угловой комнате, ярко освещенной, направо, ближе к окнам Олег лежал на кровати... Он был очень бледен, но мало изменился. У встретившего нас на пороге этой комнаты Игоря были расширенные, заплаканные глаза. Олег узнал нас, у него было сияющее выражение. Я поднес к его губам Георгиевский крест и вложил его ему в руку. По-видимому, он не совсем понимал... Я стоял у его изголовья на коленях, моя голова приходилась рядом с его головой. Смотря в упор мне в глаза, он спросил: „Паскин, ты здесь?» и попросил обойти по другую сторону кровати. Я это сделал и приколол Георгиевский крест к его рубашке с правой стороны груди.

В первые минуты, пока он был еще в сознании, как трогательно выразилась его радость свидания, которого он ждал с нетерпением. С 4-х часов его искусственно поддерживали подкожными вспрыскиваниями камфары и глотками шампанского, чтобы он дожил до нашего приезда. И Господь подарил нам это утешение. С какою нежностью обвивал он руками за шею мать и меня, сколько говорил нежных слов! Но сознание заметно угасало... Я то поддерживал его голову, то гладил по волосам и по лбу, или закрывал ему глаза. Одно из последних слов было „Пойдем спать«. Он постепенно успокаивался, переставал метаться, становился неподвижнее, дыхание делалось все ровнее и тише. Наконец, он совсем затих, и нельзя было уловить последнего вздоха. Когда наступила кончина, было 8 ч. 22 м. вечера. И не стало нашего Олега!»

Князь Олег Романов скончался от заражения крови.

Его воспитатель Борис Никольский, расстрелянный ВЧК как «неисправимый черносотенец», писал в 1914 году в ноябрьском номере «Исторического Вестника»:

»С детских лет и до конца он был полон ясной, глубокой и никакими сомнениями не омраченною верою. Молитва и мысли о Боге были естественною потребностью его души. Как он любил своих родителей как он благоговейно чтил и любил Государя и обожал наследника цесаревича, также просто и непосредственно он любил Бога. Это выражалось даже во внешности: трогательно и умилительно было видеть, как он стоял в церкви, как крестился и кланялся во время молитвы, – ничего заученного или внешнего, все скромное. Чинное и проникновенное. Любовь его к вере и Церкви была именно такова же, как любовь к родной семье, родному языку, – она была его внутреннею природою. Не только собственные сомнения были ему чужды, но даже чужие, когда он с ними встречался, вызывали в нем не спор или осуждение, но жалость и недоумение. Церковь он любил во всех явлениях ее земного бытия: любил церковную службу, особенно торжественную, охотно принимал в ней, когда мог, участие; любил храмы, всего более старинные храмы, с их таинственным освещением и великолепными иконостасами; любил иконы, усердно хранил их, старательно размещал и развешивал у своего изголовья и не раз говорил, что из всех получаемых им приношений и подарков всего более дорожил подносимыми ему иконами; с глубочайшим интересом слушал церковные предания и увлекался всякой возможностью богомолья к историческим и прославленным святыням... Патриотизм князя господствовал над всеми его мыслями и чувствами. От рождения предназначенный к почестям и власти, он мечтал не только получить, но и заслужить их, как обыкновенный смертный... Мечтая о просвещенной гражданской деятельности, он все мечты свои забывал, едва заходила речь о возможной войне. Он говорил, что не остановится ни перед какими просьбами и усилиями, только бы попасть на боевую линию, а там – что Бог даст».

Татьяна Щепкина-Куперник писала в стихотворении «На освящении лазарета имени его высочества князя Олега Константиновича», опубликованном в «Летописи войны» (1914, № 11):

...Смерть, как цветок тебя скосила

На пажитях родной земли...

А сколько б дать еще могли

Твоя душа, и ум, и сила!

Но ты судьбой на утре дней

Отозван к горнему Престолу...

И кто главы не склонит долу

Пред светлой памятью твоей?

И не захочет с умиленьем,

Чтоб милым именем твоим,

Как чистоты благословеньем,

Приют смиренный был храним?

Поэтическое наследие князя Олега Романова невелико, но открывается оно новогодней молитвой шестнадцатилетнего поэта «О, дай мне, Боже, вдохновенье». Трое его братьев Константиновичей погибли в 1918 году мученической смертью под Алапаевском вместе с двоюродным братом князем Владимиром Палеем и великой княгиней-монахиней Елизаветой Федоровной.

* * *

Поэта пламенную кровь,

О, дай мне кротость и смиренье,

Восторги, песни и любовь.

О, дай мне смелый взгляд орлиный,

Свободных песен соловья,

О, дай полет мне лебединый,

Пророка вещие слова.

О, дай мне прежних мук забвенье

И тихий, грустный, зимний сон,

О, дай мне силу всепрощенья

И лиры струн печальный звон.

О, дай волнующую радость,

Любовь всем сердцем, всей душой...

Пошли мне ветреную младость,

Пошли мне в старости покой.

31 декабря 1908

* * *

Постройки древних христиан,

Где пали гордые витии,

Где мудрый жил Юстиниан –

Вы здесь, свидетели былого,

Стоите в грозной тишине

И точно хмуритесь сурово

На дряхлой греческой стене...

Воспряньте, греки и славяне!

Святыню вырвем у врагов,

И пусть царьградские христиане,

Разбив языческих богов,

Поднимут крест Святой Софии,

И слава древней Византии

Да устрашит еретиков.

1910