Лев Карсавин

Карсавин Лев Платонович (1882–1952) – философ, богослов, публицист, прозаик, поэт. Сын преподавателя балетного искусства П.К. Карсавина, брат балерины Т.П. Карсавиной. Окончил с золотой медалью 5-ю Петербургскую гимназию (1901), историко-филологический факультет Петербургского университета (1906). С 1913 года – профессор Петербургского университета. Защитил докторскую диссертацию «Основы средневековой религиозности в XII–XIII вв., преимущественно в Италии»; получил степень доктора богословия Петербургской духовной академии (1916). В ноябре 1922 года выслан из Советской России в числе других выдающихся деятелей культуры и науки. Работал в созданной Н.А. Бердяевым Религиозно-философской академии, профессор и один из организаторов Русского научного института. Руководитель религиозно-философского кружка молодежи в Берлине. С 1925 года один из лидеров евразийства. Среди многочисленных работ, вышедших в эти годы, – «Святые отцы и учителя. Раскрытие православия в их творениях» (Париж, 1926), «Церковь, личность и государства» (Париж, 1927) и другие. С 1928 года поселился в Каунасе, до 1940 года возглавлял кафедру всеобщей истории Вильнюсского университета. После освобождения Литвы! с советскими войсками и присоединения к СССР отказался уехать на Запад. В 1946 году отстранен от преподавательской деятельности, а в 1949 году арестован и приговорен к 10 годам заключения. В тюремном инвалидном лагере Абез (Коми АССР) написал около десяти религиозно-философских работ, два цикла стихов. Первые стихи опубликовал 1903 году, еще будучи студентом. В 1932 году в Каунасе вышла его «Поэма о смерти», написанная белым стихом. «Венок сонетов» – предсмертным цикл стихов.

Его солагерник и друг вспоминает: «Имея перед собой мир и не теряя его из виду, Карсавин сквозь здешние формы видел его как бы уже нездешним. Именно в этом способ духовной работы Карсавина. В его умозрениях мир во всем остается самим собой и ничего не теряет, но подвергается новому осмыслению». О сонетах Карсавина он пишет: «Эти стихи, значительность которых открылась мне лишь много позднее, при первом чтении произвели на меня впечатление бледных и непонятных. Я держал в руках небольшую стопку листов желтоватой шероховатой бумаги и с некоторым разочарованием рассматривал ровные написанные карандашом строки. Рисунок букв, прямых и узких, был необычен в самом своем начертании, он как бы не подвергался демократизации, которую претерпела графика современного письма. Еще необычнее было то, что в написании слов сохранялись фита, ять, ер и другие буквы, упраздненные реформой в правилах орфографии. Даже в этих мелочах открывалась принадлежность к миру других привычек. Смысловая же невнятность стихов объяснялась, возможно, тем, что это была речь мира других понятий. Но в одном отношении я уже теперь мог оценить значение этих стихов. „Венок сонетов» – 210 строк сложной стихотворной формы – был сочинен Карсавиным, когда он находился в камере следственной тюрьмы!. Я помнил и незаполненную пустоту времени, которая недавно мучила меня в карцере, и мое намерение выучить столько текстов, чтобы их механическим чтением можно было заполнить сутки. Стихи Карсавина являли пример такой сосредоточенности, которой хватило бы, чтобы заполнить целую жизнь».

1

Ты мой Творец: Твоя навек судьба я.

Безсилен я. Былинкой на лугу

Подъемлюся, несмело прозябая.

Терплю и зной, и снежную пургу.

Все пригибает долу вьюга злая,

Грозится мне, клубя сырую мглу.

Но знаю, я спасти Тебя могу,

Хотя – как Ты, Всевечный, погибая.

Ведь Ты умрешь, в цветении моем

Всем став во мне, и всем – как только мною.

Тогда восстанет жизнь моя иною.

Уж умирает я мое и в нем.

Как пчелы, все кишит, себя роя,

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя.

2

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя,

Живу, расту для смерти безконечной.

Так Ты, любовный умысел тая,

Подвигнулся на жертву муки вечной.

Не ведал Ты: приять хочу ли я

Всю смерть Твою для жизни быстротечной,

Постигну ль жизнь, ленивый и безпечный?

Нет, Ты не знал, безмолвно кровь лия.

Воскреснешь Ты, найдя в конце начало,

Когда умру, умершего прияв,

Начальность превзойдя. Двукрат не прав,

Кто тщится вырвать вечной смерти жало.

Мудрее Ты, чем древляя змия: Небытный,

Ты живешь во мне, как я.

3

Небытный, Ты в Себе живешь, как я.

Тобой я становлюсь ежемгновенно.

Что отдаю, меняясь и гния,

Все было мной. А «было» неотменно.

Стремлюсь я, как поток себя струя,

И в нем над ним покоюсь неизменно.

Весь гибну-возникаю. Переменна,

Но неполна, ущербна жизнь сия.

Нет «есть» во мне, хоть есмь мое движенье.

Нет «есть» и вне – все есть как становленье.

Страшит меня незрящей ночи жуть.

Боится смерти мысль моя любая,

Безсильная предела досягнуть.

Ты – свой предел – всецело погибая.

4

Свой Ты предел. Всецело погибая,

Всевечно Ты в не-сущий мрак ниспал.

Небытием Себя определяя,

Не Бытием, а Жизнию Ты стал.

Ты – Жизнь-чрез-Смерть, живешь, лишь умирая.

Но нет небытия: меня воззвал,

И я возник, и я Тебя приял,

Я – сущий мрак у врат закрытых рая.

А Ты не мрак. Ты – Жертва, Ты – Любовь.

Во мне, во всем Твоя струится кровь.

Да отженю отцов своих наследство,

Тьму внешнюю (небытность ли ея)!

Тьмы внешней нет, а тьма моя лишь средство.

Во тьме кромешной быть могу ли я?

5

Могу ль во тьме кромешной быть и я? –

Мне кажется: в бездействии коснея,

Недвижного взыскуя бытия,

Себя теряю, растворяюсь в ней я.

Мне сладостны мгновенья забытья,

Когда во тьме мне зрится свет яснее.

Но где тогда: во тьме или во сне я?

Не меркнет свет во мгле бытья-житья.

6

Ты безпределен: нет небытия.

Свой Ты предел – Себя преодоленье,

Воздвигшая Свободу лития,

В двойстве себя, единства, – воскрешенье.

Я немощен. Постичь не в силах я,

Сколь Ты един в согласье и боренье

Стихий, существ – Твои они явленья –

И в тайнодействе Крови пития.

И Жизнь-чрез-Смерть встает пред слабым взором,

Что все двоит согласьем и раздором.

Единая в них угасает сила,

Разъята мною. Но в себе она

Всегда едина и всегда полна.

И тьма извне ее не охватила.

7

И тьма извне Тебя не охватила,

Не рвется в глубь Твою, деля.

Зане Ни тьмы, ни света нет Тебя вовне,

Предела не имущее Светило.

Небытие Тебя не омрачило:

Поскольку умер Ты – живешь во мне.

Но не живу всегда я и вполне.

В Тебе все есть, что будет и что было.

Во мне нет «будет», «были» ж побледнели,

Измыслил я существенную тьму,

Не видную острейшему уму.

И оттого, что далеко от цели,

Противочувствий отдаюсь гурьбе.

Ты – свет всецелый. Свет без тьмы в себе.

8

Ты – свет всецелый, свет без тьмы в себе.

Всеблаго Ты без зла малейшей тени.

Но тьма и зло бегут как тени две

Пред светом блага в скудности лишений.

Во мраке светит Свет. Добро в резьбе

Зловещей то, что есть. В огне сомнений

Родник мы обретаем откровений,

Свою свободу – следуя судьбе.

И зло и тьма лишь Блага недостаток.

Но Блага в них таинственный начаток,

Ненасытимой свойственный алчбе

С Тобой – страшусь, но чаю! – сочетанья

Так двоечувствию Твое сиянье

Является в согласье и борьбе.

9

Являешься в согласье и в борьбе

Ты, Всеединый. Мощью отрицанья

Создав, влечешь до полного слиянья

Врагов, покорных творческой волшбе.

Пускай они не слышат заклинанья

Страстей своих в несмысленной гульбе.

Пускай не думают, не знают о Тебе. –

Чрез них и в них Твое самопознанье.

Незнаем Ты без них и без меня.

Один, Ты нам безумная стихия.

Вотще, вотще шумит логомахия

В искании первичного огня!

В разъятье тварь Тебя не истощила:

Безмерная в Тебе таится сила.

10

Безмерная в Тебе сокрыта сила –

Испил Ты смерти горестный фиал,

Да буду я. Собою Ты дерзал.

Не смерть в боренье этом победила.

Над бездной я, где смерть Ты, Бог, познал.

Близка, страшна холодная могила.

Застывший гнусен черепа оскал.

Но мне Любовь из бездны озарила

Высокий путь в надзвездные края:

Тобой кто будет – есть, а буду – я.

Какой ценой? – На крестном ввысь столбе

Распятое Твое возносят тело.

Ждет не дождется мук оно предела

И движется, покорное Судьбе.

11

И движется, покорствуя Судьбе,

Которая моей свободой стала,

Имманоэль со мной. Меня нимало

Он не неволит: в сыне, не в рабе!

Колеблюсь: может, призрак на тропе

Высокой Он? И лишь меня прельщало

Любви моей обманное зерцало?

Не верится ни Богу, ни себе.

Но зов Судьбы – Любовь. Судьбой одною

Нерасторжимо связан Ты со мною.

Концом Ты тьмы начало утвердил,

И стало жить в Тебе то, что не жило:

Не бывшее, Твоих исполнясь сил,

Сияет все, как в небесах Светило.

12

Сияет все, как на небе Светило,

В Тебе, подобно тьме, незримый Свет.

Звездами ночь Твой отсвет нам явила;

И дивен звезд мерцающий привет.

Но тьма ли ночь сама или горнило

Сокрытое? Незримостью одет

Незрящей Ты. В свечение планет

Лишь слабый отблеск солнце свой излило.

И в звездах ночи мне не сам Ты зрим,

Но Твой многоочитый серафим.

А я постичь Твою незримость чаю.

Отдав себя несущей ввысь мольбе,

Подъемляся, неясно различаю,

Что есть и то, что может быть в Тебе.

13

И «есть» и то, что может быть в Тебе

Одно в творенья всеедином чуде.

То «может быть» не тенью в ворожбе

Скользит, но – было иль наверно будет.

Ужель меня к безсмысленной гоньбе

За тем, что может и не быть, Тот нудит,

Кто звал меня наследовать Себе?

И мира смысл в Природе, а не в людях?

Но в смутном сне моем о том, что есть,

Искажена всего смешеньем весть.

Всего ль? Прошедшее уже не живо.

Того, что будет, нет еще, и нет

Всего, что есть, в моих године бед.

Все – Ты один: что будет и что было.

14

Ты все один: что будет, и что было,

И есть всегда чрез смерть. Так отчего

В темнице я, отторжен от всего

И рабствую, безсильный и унылый?

Мое меня хотенье устрашило

Всецело умереть. Из ничего

Не стал я сыном Бога моего,

А вечно все, что раз себя явило.

Мою свободу мукой Ты сберег:

Ты мною стал, рабом – свободный Бог.

И вновь хочу, чтоб Жизнь изобличила

Моею полной смертью Змия лесть

Недвижного небытность злую «есть».

Есть – Ты, а Ты – что будет и что было.

15

Ты все один: что будет, и что было,

И есть, и то, что может быть.

Тебе Сияет все, как на небе Светило,

И движется, покорствуя Судьбе.

Безмерная в Тебе сокрыта сила.

Являешься в согласье и борьбе

Ты, свет всецелый, свет без тьмы в себе.

И тьма извне Тебя не охватила.

Ты безпределен: нет небытия.

Могу ль во тьме кромешной быть и я?

Свой Ты предел – всецело погибая.

Небытный, Ты в Себе живешь, как я,

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя.

Ты – мой Творец, Твоя навек судьба – я.

( 1950–1951 гг. Инвалидный лагерь в Абезе )