Евдокия Ростопчина

Ростопчина Евдокия Петровна (урожденная Сушкова), графиня (1811–1858) – поэтесса, прозаик. В примечании к стихотворению «Черная книга Пушкина» она писала: «Пушкин заказал себе черную книгу. Она, после его смерти, перешла к В.А. Жуковскому, который написал в ней несколько недоконченных стихотворений, и потом подарил ее мне с наказом дополнить и докончить ее». Пройдет три года, и она получит в дар еще один альбом... От Лермонтова. Отъезжая в апреле 1841 года на Кавказ, он напишет на его первой странице:

Я верю: под одной звездою

Мы с вами были рождены;

Мы шли дорогою одною,

Нас обманули те же сны...

Графине Ростопчиной и впрямь суждено было родиться под одной звездою и идти дорогою одною не только с Лермонтовым, но и Жуковским, Пушкиным, достойно представив в Золотом веке русской культуры женскую поэзию. Она прекрасно осознавала это свое особое предназначение, выразив в стихотворении «Как должны писать женщины» свой завет всем русским поэтессам:

...Да! женская душа должна в тени светиться,

Как в урне мраморной лампады скрытый луч,

Как в сумерки луна сквозь оболочку туч,

И, согревая жизнь, незримая теплиться.

В пушкинские времена на роль «русской Коринны» явно претендовала княгиня Зинаида Волконская, но в 1828 году она навсегда покинула Россию. В конце того же 1828 года Пушкин встретил на балу восемнадцатилетнюю московскую красавицу Додо Сушкову, через многие годы вспоминавшую:

...В тот вечер прекрасный весь мир озлащался.

Он с нежным приветом ко мне обращался,

Он дружбой без лести меня ободрял,

Он дум моих тайну разведать желал...

Ему рассказала молва городская,

Что, душу небесною пищей питая,

Поэзии чары постигла и я,

И он с любопытством смотрел на меня, –

Песнь женского сердца, песнь женских страданий,

Всю повесть простую младых упований

Из уст моих робких услышать хотел...

Тогда же, «под говор музыки, украдкой, дрожа», она прошептала ему свои девичьи стихи, встреченные «с кротким участьем, с улыбкою друга». Вполне возможно, что не без участия Пушкина состоялся и ее поэтический дебют. Под стихотворением «Талисман», увидевшим свет в «Северных Цветах» Дельвига – Пушкина на 1828 год, стояла подпись «Д...л...». Этот талисман стал ее счастливой звездой как в поэзии, так и в музыке благодаря романсу А.А. Алябьева. Еще при жизни Пушкина в печати появилось и другое ее стихотворение «Последний цвет», опубликованное в «Московском Наблюдателе» за подписью «Гр. А ... Р...на». Петр Вяземский в письме к А.И. Тургеневу приведет его полностью, со словами: «Каковы стихи? Ты думаешь Бенедиктова? Могли бы быть Жуковского, Пушкина, Баратынского; уж, верно, не отказались бы от них. И неужели сердце твое не забилось радостью Петровского и Чистых прудов и не узнаешь ты голоса некогда Додо Сушковой, ныне графини Ростопчиной?.. Какое глубокое чувство, какая простота и сила в выражении и между тем сколько женского!» Иван Киреевский в статье 1833 года «О русских писательницах» тоже выделит ее стихи, отметив при этом, что «талант ее скрыт от света». Она раскроет свой криптоним лишь в стихотворном сборнике 1840 года. «Поэтическое «инкогнито» не долго оставалось тайною, и все читатели таинственные буквы выговаривали определенными и ясными словами: «графиня Е. Ростопчина», – отметит ее первый рецензент В.Г. Белинский. Характерно, что ее сборник вышел почти одновременно с первыми публикациями в «Москвитянине» стихов Фета, Полонского, Аполлона Горигорьева и книгой антологических стихов Аполлона Майкова. Пройдут годы, и именно этому поколению сверстников Лермонтова и Фета суждено будет противостоять «шестидесятникам» вместе с поэтами Пушкинской эпохи Петром Вяземским, Федором Глинкой, Федором Тютчевым. Евдокия Ростопчина вступила в бой с «современными теориями», заявив в 1856 году:

Я разошлася с новым поколеньем,

Прочь от него идет стезя моя;

Понятьями, душой и убежденьем

Принадлежу другому миру я.

Ростопчина до конца своих дней продолжала сохранять верность этому другому миру, вступив в открытую полемику с Чернышевским и Добролюбовым. Ее последнее полемическое произведение называлось «Дом сумасшедших в Москве в 1858 году».

Но наиболее ярко Евдокия Ростопчина представлена именно в молитвенной поэзии. Особенно примечательна в этом отношении перекличка трех благодарственных молитв «Хвала Тебе, Творец, хвала, благодаренье!..» Василия Красова, «Благодарность» Михаила Лермонтова и «Благодарю!» Евдокии Ростопчиной. Один из романсов того времени «Хранитель-крест» на стихи Ростопчиной создала Елизавета Шашина, автор самого популярного романса на стихи Лермонтова «Выхожу один я на дорогу».

Колокольный звон ночью

Those evening bells, those evening bells!

How many a tale their music tells

Of youth and home!..

Thomas Moore⁹¹

Он томно загудел, торжественный, нежданный,

В необычайный час;

Он мой покой прервал и мигом сон желанный

Прогнал от жарких глаз.

Мне сладко грезилось... волшебные виденья

Носились надо мной.

Сменив дня знойного тревоги и волненья

Отрадной тишиной.

Мне сладко грезилось, и вдруг вот он раздался,

Неумолимый звон...

Как жалобный набат, он в сердце отзывался,

Как близкой смерти стон...

Невольный, чудный страх мне душу обдал хладом,

Мне мысли взволновал,

Земные бедствия в картинах мрачных рядом

Мне живо рисовал.

Я вспомнила, что здесь, при церкви одинокой,

Одна и та же медь

Гласит все вести зла и над людьми высоко

С людьми должна скорбеть.

Что к отходящему таинственное миро

Сопутствует она,

И над усопшими плач сродников, песнь клира –

Все вторит, чуть слышна;

Что гибельный пожар трезвонистым набатом

Ей должно возвещать

И горцев яростных с арканом и булатом

Стеречь и упреждать...

И долго я потом внимала в удивленье

Взывающей меди...

И долго маялось унылое смятенье

В измученной груди.

Боязнью и тоской я долго трепетала,

Мой дух был омрачен;

Больная голова горела и пылала...

Не возвращался сон!

Луны волшебный свет над садом ароматным,

Полуденная ночь,

И вам не удалось влияньем благодатным

Дум грустных превозмочь!..

Меня предчувствие зловещее томило,

Как будто пред бедой...

Как будто облако всю будущность затмило

Пред гибельной грозой.

20 июля 1839

Пятигорск

Впервые: «Современник» (1840, т.17). В 1827 году вольный перевод «Вечернего звона» Томаса Мура осуществил Иван Козлов, 1829 году – Дмитрий Ознобишин, но только «Вечернему звону» Ивана Козлова суждено была долгая романсная жизнь на музыку А. А. Алябьева.

Хранитель-крест

Мой крест, хранитель мой, с молитвой, с упованьем,

С живейшей верою тебя я берегу!

Тебе лишь одному, – и пред тобой не лгу –

Я исповедуюсь и мыслью, и желаньем!

Когда в скорбях земных душой изнемогу,

Когда терпение и бодрость потеряю,

Когда отчаянья всю горечь я узнаю, –

Ты подкрепишь меня!

Когда в борении с житейской неудачей

Усилий и надежд тщету увижу я;

Когда в безрадостной истоме бытия

Мечты последние, последний пыл утрачу;

Когда злоречие и злоба на меня

Грозой враждебною подымутся лукаво

И мой покой смутят коварною отравой, –

Ты защитишь меня!

Но если суждено мне видеть исполненье

Любимых сердца снов; но если надо мной

Денница радости прольет свой блеск златой;

Но если жизнь мою небес благословенье

Блаженством облечет, как праздничной фатой,

Тогда, чтоб в счастии душа не забывалась,

Чтоб искушениям она не предавалась,

Ты вразумишь меня!

Октябрь 1839

Село Анна

Романс Елизаветы Шашиной (1850).

Благодарю!

У всеношной в Симоновом монастыре

Благодарю!.. Из глубины душевной

Исторгла я хвалу и песнь сию!

И с тайным трепетом, и в полноте сердечной

Благодарю, благодарю!..

Благодарю за светлую надежду!

Благодарю за ясную зарю!

За все далекое, за день и час насущный

Благодарю, благодарю!

И никогда еще мне не случалось

Так радостно припасть к святому алтарю...

И никогда еще с таким живым восторгом

Не говорила я: благодарю!

30 августа 1840

Москва

Верую!

Верую на небе в щит Провидения,

Вечно хранящего тварей своих,

Их посетившего долей лишения,

Им ниспославшего на утешение

Дружбу, молитву, дар песней живых!..

Верую в чистую Деву Небесную, –

Сирых прибежище, слабых покров!

Ей, – исцеляющей властью чудесную

Рану незримую, скорбь неизвестную, –

Женское сердце ей внятно без слов!..

Верую в ангелов, наших блюстителей,

Полных участья к нам, полных любви...

Промысла Божьего кротких свершителей,

Демонских замыслов зорких рушителей,

Коим вверяем мы тайны свои!..

Здесь, – на земле, – верю сердцу высокому,

Чувству горячему, нежным душам;

Верю друзей поминанью далекому...

Гению, в мире всегда одинокому,

И вдохновеньям его и мечтам!..

Верую в счастье, – в это видение

Редкое, дивное, спор всех времен!..

Да! если двое сошлись и в сближении

Душ и сердец обрели упоение, –

Счастье возможно им, счастье не сон!..

Сентябрь 1841

Село Анна

Молитвы дар

Посвящается князю

Петру Андреевичу Вяземскому

Молитвы дар, – дар чудесный, дар безценный,

Замена всех непрочных благ земных,

Блажен, кому дано душою умиленной

Изведать таинство святых отрад твоих!

Блажен, кто молится в минуту счастья,

Кто с Богом сердце так сумел сдружить,

Что Божья мысль святит в нем радости и страсти

И может их порыв безумный укротить!

Блажен, кто молится в тоске и муке,

Под ношею тяжелого креста,

Кто горем посещен, возносит к небу руки,

Твердя: «Ты свят, Господь, и власть Твоя свята!»

Блажен, кто, битвой жизни испытуем,

Смиренно верует, смиренно ждет,

И вышний Промысел хвалебным аллилуем,

Как отроки в пещи, все славит и поет!!

11 июня 1849

Москва

Возглас

Учитель! Ты скорбел божественной душой,

Предвидя муки час, на Вечери святой...

Учитель! Ты страдал в истоме ожиданья,

И Элеонский холм внимал Твои стенанья...

Но, покорясь Отцу, уста не отвратил

От чаши горькой Ты, – до дна ее испил,

И смертью совершил вселенной покаянье,

И Крест Твой не слыхал ни пеней, ни роптанья,

О! выучи меня страдать!

Учитель! Милостив и кроток до конца,

Ты за мучителей своих молил Отца...

Учитель! Ты простил врагам ожесточенным...

И лжесвидетелям, и палачам презренным...

«Не знают, что творят они, – остави им!»

Ты говорил Отцу с смиреньем неземным,

Ты грех их выкупил своей священной кровью,

Проклятьям и хулам ответствовал любовью...

О! выучи меня прощать!..

30 сентября 1849

Москва

Монастырь

Обитель древняя, убежище святыни,

Как стало мне легко в стенах твоих!

Как живо чувствую я ныне

Всю суетность надежд и радостей земных!

Здесь, здесь меня отрада ожидала,

Здесь утешение спустилось свыше мне;

Моленье теплое на время оторвало

Печаль, таимую в сердечной глубине.

На лик святой небесной Девы

Я в умилении гляжу

И с чистой верою твержу

Ей приносимые напевы.

Ее глубоко ясный взор

Мне льет кручины злой забвенье;

Покой чела ее – укор

Мне за безумное волненье.

Свеча горит перед Святой

И свет не яркий проливает,

Но свет сей сердце озаряет

И тушит в нем огонь земной.

Полуночница

Гори лампада!., озаряй

Святых икон киот отрадный

И слабый свет свой проливай

В приют печали безпощадный.

Пусть отблеск риз сих золотых

Твое сиянье оттеняет,

Пусть разноцветность камней их

Тебя в отлив свой одевает.

В сих лицах выраженья нет:

Мертва их живопись простая,

Однообразен темный цвет,

И дремлет краска вековая;

Но в этом греческом письме,

Но в этой простоте старинной

Есть тайна, внятная душе,

С приветом для мольбы невинной!

Родное что-то говорит

В чертах, по-видимому, хладных,

Святая милость их манит,

Признанье песен безотрадных.

На сердце, сжатое тоской,

Они наводят умиленье;

Они шлют горестям покой

И укрощают душ волненье.

Как часто я, порой тоски,

В часы безмолвной полуночи,

Твержу им жалобы свои,

На них подняв молящи очи!

Как часто им вверяю я

Свой ропот страстный, безнадежный,

Когда во прах главу склоняя,

Борюсь я с скорбию мятежной.

И невидимо благодать

На душу слабую нисходит,

И долгой горести печать

Она с чела мне тихо сводит.

И вдруг с надеждой неземной

Ко мне слетает утешенье,

И верой чистой и живой

Трепещет сердце в упоеньи.

Гори ж, лампада! озаряй

Моих икон киот священный

И тихим блеском освещай

Приют, святыней осененный.

Господь зовет

После смерти Софьи А. Р-ой

Господь зовет!.. Утрата за утратой

Нам измеряет жизни путь,

Что день, то смерть возьмет иль друга, или брата,

И некому уж руку протянуть...

Пустеет дом и круг, любимый нами,

Кладбище милых нам растет себе, растет,

И места уж себе мы ищем меж гробами...

Господь зовет, Господь зовет!..

Мы чужды и смешны для новых поколений,

Расторглась цепь меж них и нас...

Меж них былого мы глашатаи и тени,

И не для нас грядущий час!..

Нам жизнь коварная обманом за обманом

Открыла ложь своих красот, –

Мы видим их тщету под призрачным туманом...

Господь зовет, Господь зовет!..

Загадки, некогда заманчиво-волшебной,

Мы разгадали смысл пустой...

Полунасмешливо, полухвалебно

Последний приговор произнесли мы свой

И свету, и себе, и всем былым тревогам;

Усталая душа о мире вопиет

И алчет одного: скорее слиться с Богом!..

Пора пришла, – Господь зовет!..

Август 1854

Храму святого Петра

В вечер Страстной пятницы

Я видела тебя, о дивный храм,

В торжественные дни, когда Владыка Рима

Царем богослужил – и ты, неизмеримый,

Был весь – сиянье... песнь... молитва... фимиам!

Я видела тебя, когда перед небесной

Смирялась власть земли, коленопреклоня...

И праздник был так светл, велик, что мнился

Он мира лучшего прообраз нам чудесный!..

Но ныне... я вхожу – и траур алтарей,

Без службы, без креста, без пенья, без огней...

Молчанье... ужас... все о чаше нам Христовой,

Все о Распятом нам так дивно говорит,

Скорбит так искренно, что душу страх теснит...

И краше стала ты, святее, сень Петрова!..

29 марта 1846

Рим