Вопрос 167. О любопытстве

Теперь мы должны рассмотреть любопытство, под каковым заглавием наличествует два пункта:

1) может ли порок любопытства иметь дело с умственным знанием;

2) относится ли он к чувственному знанию.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любопытство не может быть связано с умственным знанием. В самом деле, по словам философа, в благом по своей сущности не может быть ни среднего, ни пределов⁶⁰⁶. Но умственное знание благо по своей сущности, поскольку совершенствование человека, похоже, состоит в восхождении его ума от потенции к акту, которое происходит посредством познания истины. Поэтому Дионисий говорит, что «способность быть разумной есть благо человеческой души»⁶⁰⁷, совершенство которой состоит в знании истины. Следовательно, порок любопытства не может быть связан с умственным знанием.

Возражение 2. Далее, всё то, что делает человека подобным Богу и что он получает от Бога, не может быть злом. Но всякое изобилие познания исходит от Бога, согласно сказанному [в Писании]: «Всякая премудрость – от Господа» (Сир. 1:1); и ещё: «Сам Он даровал мне непреложное познание существующего, чтобы познать устройство мира и действие стихий» (Прем. 7:17). Кроме того, благодаря знанию истины человек уподобляется Богу – ведь «всё обнажено и открыто пред очами Его» (Евр. 4:13), ибо «Господь есть Бог ведения» (1Цар. 2:3). Поэтому хотя в знании истины и возможна избыточность, тем не менее, она является не злом, а благом. Но в желании блага нет никакого греха. Следовательно, порок любопытства не может быть связан с умственным знанием истины.

Возражение 3. Далее, если бы порок любопытства и имел дело с каким-либо умственным знанием, то в первую очередь это были бы философские науки. Но дело представляется так, что в их тщательном изучении нет никакого греха; так, Иероним говорит: «Если бы те, которые отказались оскверняться яствами со стола царского и вином, считали мудрость и науки вавилонян греховными, они бы никогда не согласились учиться беззакониям»; и Августин говорит, что «когда у философов встречаются истинные суждения, нам до́лжно заявлять на них свои права, ибо они владеют ими неправедно»⁶⁰⁸. Следовательно, любопытство в отношении умственного знания не может быть греховным.

Этому противоречат следующее слова Иеронима: «Разве не очевидно, что человек, денно и нощно бьющийся над диалектическим искусством, изучающий природу так, что своим пристальным взором пронзает небеса, блуждает в суетности ума и помрачении в разуме?». Но суетность ума и помрачение в разуме греховны. Следовательно, любопытство в отношении умственных наук может быть греховным.

Отвечаю: как уже было сказано (166, 2), любомудрие непосредственно связано не с самим знанием, а с желанием и усердием в стремлении к знанию. Но о самом знании истины и о желании и усердии в стремлении к познанию истины до́лжно судить по-разному. В самом деле, знание истины по своей сути благо, но акцидентно оно может быть злым по причине некоторого следствия, как когда знанием истины гордятся, согласно сказанному [апостолом] о том, что «знание надмевает» (1Кор. 8:1), или когда знание истины используют ради греха.

С другой стороны, желание и усердие в стремлении к познанию истины может быть не только правильным, но и неправильным. Во-первых, когда к стремлению усердно познавать истину акцидентно подмешано зло, как, например, когда усердие в познании истины проявляют потому, что хотят гордиться своим знанием. Поэтому Августин говорит: «Есть среди нас такие, которые, оставив добродетель и не ведая, есть ли Бог и сколь велика неизменная природа, воображают, что заняты чем-то великим, когда с исключительным любопытством и увлечённостью исследуют целокупную массу того тела, которое мы именуем миром. И это рождает в них столь великую гордость, что может показаться, будто бы они уже пребывают на тех небесах, о которых ведут свои споры». И точно так же грешат те, которые стараются что-либо познать ради греха, согласно сказанному [в Писании]: «Приучили язык свой говорить ложь, лукавствуют до усталости» (Иер. 9:5).

Во-вторых, грех может присутствовать в неупорядоченности направленного на познание истины желания или усердия, и она бывает четвероякой. Во-первых, когда человек предпочитает изучение чего-либо незначимого изучению того, что он изучать обязан, в связи с чем Иероним говорит: «Мы видим священников, которые, оставив евангелия и пророков, читают пьесы и поют пасторальные песни любви». Во-вторых, когда человек усердствует в научении у того, учиться у кого незаконно, как это имеет место в случае тех, которые стремятся узнать будущее у демонов. Это то суеверное любопытство, о котором Августин говорит: «Возможно, философы более всего удерживаются от христианского спасения тем любопытством, с каким они ищут знания у демонов»⁶⁰⁹. В-третьих, когда человек желает познать истину о тварях без отнесения этого знания к его надлежащей цели, а именно к знанию Бога. Поэтому Августин говорит, что «при рассмотрении сотворённого до́лжно не тешить праздное и минутное любопытство, а поступательно направляться к бессмертному и вечно сущему»⁶¹⁰. В-четвёртых, когда человек усердствует в познании такой истины, знание которой превышает его умственные способности, вследствие чего уже немало людей впало в заблуждение. Поэтому [Писание] говорит: «Чрез меру трудного для тебя не ищи, и что свыше сил твоих, того не испытывай... ибо не нужно тебе, что сокрыто» (Сир. 3:21–22); и далее: «Ибо многих ввели в заблуждения их предположения, и лукавые мечты поколебали ум их» (Сир. 3:24).

Ответ на возражение 1. Благо человека состоит в знании истины, однако высшее человеческое благо, как говорит философ, состоит в знании не любой истины, а в совершенном знании высшей истины⁶¹¹. Поэтому в знании некоторых истин может наличествовать грех, а именно в той мере, в какой желание такого знания не определено надлежащим образом к знанию высшей истины, в котором заключается высшее блаженство.

Ответ на возражение 2. Несмотря на то, что, как доказано в приведённом аргументе, знание истины само по себе благо, это нисколько не препятствует человеку неправильно использовать знание истины ради достижения злой цели или неупорядоченно желать знания истины, поскольку даже желание блага должно быть надлежащим образом упорядоченно.

Ответ на возражение 3. Изучение философии само по себе законно и заслуживает похвалы по причине той истины, которая, как сказано [апостолом] (Рим. 1:19), стала явной философам благодаря тому, что была открыта им Богом. Однако коль скоро некоторые философы неправильно используют истину для того, чтобы нападать на веру, апостол говорит: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому... а не по Христу» (Кол. 2:8); и Дионисий говорит о некоторых философах, что «они нечестиво используют божественное против Божеского, и божественной мудростью тщатся сокрушить поклонение Божеству».

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что порок любопытства не относится к чувственному знанию. Ведь как кое-что познаётся через посредство чувства зрения, точно так же кое-что познаётся через посредство чувств осязания и вкуса. Но относящимся к объектам осязания и вкуса пороком является не любопытство, а похоть или чревоугодие. Следовательно, похоже, что порок любопытства не относится и к тому, что познаётся посредством зрения.

Возражение 2. Далее, дело представляется так, что любопытство относится к зрелищам, в связи с чем Августин говорит, что «когда один из сражавшихся упал и народ на трибунах издал особенно неистовый вопль, побеждённый любопытством Алипий открыл глаза»⁶¹². Но зрелище не греховно, поскольку оно доставляет удовольствие своим действием, которое, по словам философа, естественным образом увлекает душу⁶¹³. Следовательно, порок любопытства не относится к знанию чувственных объектов.

Возражение 3. Далее, к любопытству, по замечанию Беды, относится интерес к делам ближнего. Но интерес к делам других, похоже, не греховен, поскольку, согласно сказанному [в Писании], Бог «заповедал каждому из них обязанность к ближнему» (Сир. 17:12). Следовательно, порок любопытства не относится к знанию такого рода частных чувственных объектов.

Этому противоречит следующее: Августин говорит, что «похоть очей делает людей любопытными»⁶¹⁴. Затем, по мнению Беды, «похоть очей относится не только к изучению волшебных искусств, но и к любви к зрелищам и к обнаружению и осуждению проступков ближних», и всё это суть частные объекты чувства. Следовательно, коль скоро похоть очей, которая является членом того же ряда, что и похоть плоти и гордость житейская (1Ин. 2:16), греховна, то дело представляется так, что порок любопытства относится к знанию чувственных вещей.

Отвечаю: знание чувственных вещей определено к двум вещам. Во-первых, и в человеке, и в других животных оно определено к поддержанию тела, поскольку благодаря подобному знанию человек и другие животные избегают того, что для них вредно, и стремятся к тому, что нужно для поддержания жизни тела. Во-вторых, оно определено так, как свойственно одному только человеку, а именно к умственному знанию, созерцательному или практическому. Поэтому усердие в познании чувственных вещей может быть греховным двояко. Во-первых, когда чувственное познание, не относясь к чему-то полезному, отвращает человека от полезных размышлений. В связи с этим Августин говорит: «Я уже не хожу смотреть в цирк, как травят собаками зайца, но, увидев то же на охоте, поневоле отвлекаюсь от мыслей своих... И если Ты тут же не вразумишь меня... то я так и могу остаться во власти нелепого любопытства»⁶¹⁵. Во-вторых, когда познание чувственных вещей относится к чему-то вредному, как [например] обусловленное похотью рассматривание женщины или напряжённое изучение поступков других людей с целью злословия. С другой стороны, если кто-либо методично изучает чувственные вещи ради удовлетворения естественных потребностей или постижения интеллигибельной истины, то такое усердие в познании чувственных вещей добродетельно.

Ответ на возражение 1. Похоть и чревоугодие относятся к удовольствиям, последующим использованию объектов осязания, тогда как любопытство относится к удовольствиям, последующим знанию, приобретённому посредством всех чувств. Поэтому Августин говорит, что «оно названо “похотью очей”» потому, что «из всех телесных чувств зрение наиболее пригодно для познания, так что мы говорим “видеть” и тогда, когда познаём», из чего далее заключает: «Тут явственно видно различие между тем, что требуется внешним чувствам для наслаждения, и что – для любопытства. Наслаждение ищет лишь красивого, сладкозвучного, вкусного да мягкого, а любопытство – вообще всего, подчас даже противного, не из желания страдать, а чтобы познавать»⁶¹⁶.

Ответ на возражение 2. Зрелище становится греховным тогда, когда оно через посредство представляемых им вещей склоняет человека к порокам похоти и жестокости. Поэтому Златоуст говорит, что такие зрелища превращают людей в блудников и похабников.

Ответ на возражение 3. Можно наблюдать за действиями других людей и изучать их с добрыми намерениями – либо ради собственного блага, как это бывает тогда, когда добрые поступки ближнего побуждают и нас к добрым делам, либо ради блага нашего ближнего, как когда целью такого [наблюдения за действиями ближнего] является исправление того, что делается им не так, в соответствии с правилом любви и обязанностями своего положения. Это достойно похвалы, согласно сказанному [в Писании]: «Будем внимательны друг к другу, поощряя к любви и добрым делам» (Евр. 10:24). Но наблюдать за проступками ближних ради того, чтобы их презирать или унижать, или даже без какой-либо цели вообще помимо их беспокойства, греховно, в связи с чем [Писание] говорит: «Не злоумышляй, нечестивый, против жилища праведника, не опустошай места покоя его» (Прит. 24:15).