Вопрос 157. О мягкости и кротости

Далее мы рассмотрим мягкость и кротость, а также противоположные им пороки. В отношении добродетелей как таковых наличествует четыре пункта:

1) являются ли мягкость и кротость одним и тем же;

2) являются ли они добродетелями;

3) являются ли они частями благоразумия;

4) сравнение их с другими добродетелями.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что мягкость и кротость суть одно и то же. В самом деле, кротость, как пишет философ, умеряет гнев⁴⁵⁷. Но гнев – это «желание отомстить»⁴⁵⁸. Следовательно, коль скоро мягкость, по словам Сенеки, «является снисходительностью, проявляемой начальствующими при наказании подчинённых», а месть производится посредством наказания, то дело представляется так, что мягкость и кротость суть одно и то же.

Возражение 2. Далее, Туллий говорит, что «мягкость есть добродетель, посредством которой излишне возненавидевший кого-либо ум удерживается благожелательностью»⁴⁵⁹, из чего можно заключить, что мягкость умеряет ненависть. Но, по словам Августина, ненависть причиняется гневом, так что последний является материей и кротости, и мягкости. Следовательно, похоже, что мягкость и кротость совершенно идентичны.

Возражение 3. Далее, один и тот же порок не может противостоять разным добродетелям. Но один и тот же порок, а именно жестокость, противостоит и мягкости, и кротости. Следовательно, похоже, что мягкость и кротость совершенно идентичны.

Этому противоречит следующее: согласно вышеприведённому определению Сенеки, мягкость является снисходительностью старшего к младшему, тогда как кротость [распространяется на отношение] не только старшего к младшему, но и каждого – к каждому. Следовательно, мягкость и кротость в некотором смысле разнятся.

Отвечаю: как сказано во второй [книге] «Этики», нравственные добродетели «связаны с поступками и страстями»⁴⁶⁰. Затем, внутренние страсти являются и началами внешних поступков, и их препятствиями. Поэтому хотя добродетели, умеряющие страсти, отличаются по виду от добродетелей, умеряющих поступки, тем не менее, в своих следствиях они подчас совпадают. Так, человека от воровства в строгом смысле слова удерживает правосудность, но склоняет его к воровству неумеренность в любви и желании денег, которую умеряет щедрость, и потому щедрость и правосудность имеют общее следствие, каковое суть воздержание от воровства. Это относится и к предмету нашего рассмотрения, поскольку страсть гнева побуждает человека причинять излишне строгое наказание, а мягкости присуще смягчать наказание, чему может воспрепятствовать чрезмерный гнев. Поэтому кротость в той мере, в какой она обуздывает приступ гнева, имеет общее следствие с мягкостью, но при этом они отличаются друг от друга постольку, поскольку мягкость умеряет внешнее наказание, в то время как кротость умеряет страсть гнева.

Ответ на возражение 1. Кротости свойственно иметь дело с самим желанием мести, тогда как мягкости – с наказанием, которое налагается внешне, чтобы отомстить.

Ответ на возражение 2. Расположенности человека склоняют его к умеренности в том, что ему неприятно само по себе. Затем, когда один человек любит другого, наказание последнего само по себе ему неприятно, и он прибегает к нему только ради чего-то ещё, например правосудности или исправления наказуемого. Таким образом, любовь побуждает смягчать наказание, и это усваивается мягкости, в то время как ненависть препятствует смягчению. Поэтому Туллий говорит, что «возненавидевший ум», то есть стремящийся наказывать строго, «удерживается мягкостью» от причинения излишне строгого наказания, так что мягкость умеряет не ненависть, а наказание.

Ответ на возражение 3. Порок гнева, означающий избыточность в страсти гнева, в строгом смысле слова противостоит кротости, которая непосредственно имеет дело со страстью гнева. Жестокость же, со своей стороны, означает избыточность в наказании. Поэтому Сенека говорит, что «жестокими называют тех, у кого есть причина наказывать, но отсутствует умеренность в наказании». Того, кто радуется самому наказанию человека, можно назвать свирепым или [даже] зверем, как если бы ему недоставало того человеческого чувства, которое можно назвать человеколюбием.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что мягкость и кротость не являются добродетелями. В самом деле, добродетель не может противостоять другой добродетели. Но каждая из них явно противостоит строгости, которая является добродетелью. Следовательно, мягкость и кротость не являются добродетелями.

Возражение 2. Далее, «добродетели губят избыток и недостаток»⁴⁶¹. Но мягкость и кротость связаны с некоторым умалением, поскольку мягкость умаляет наказание, а кротость – гнев. Следовательно, мягкость и кротость не являются добродетелями.

Возражение 3. Далее, кротость, или смиренность, упоминается как одно из блаженств (Мф. 5:5) и как один из плодов (Гал. 5:23). Но добродетели отличаются от блаженств и плодов. Следовательно, их не до́лжно считать добродетелями.

Этому противоречит сказанное Сенекой о том, что «доброго человека выдают его мягкость и кротость». Но доброму человеку свойственна добродетель, поскольку «добродетель делает добрым и своего обладателя, и выполняемое им дело»⁴⁶². Следовательно, мягкость и кротость являются добродетелями.

Отвечаю: как утверждает философ, природа нравственной добродетели состоит в подчинении желания разуму⁴⁶³. Но это свойственно и мягкости, и кротости. В самом деле, по словам Сенеки, мягкость при смягчении наказания «руководствуется разумом», и кротость, как сказано в четвёртой [книге] «Этики», смиряет гнев так, «как прикажет суждение»⁴⁶⁴. Отсюда очевидно, что мягкость и кротость являются добродетелями.

Ответ на возражение 1. Кротость непосредственно не противостоит строгости, поскольку кротость имеет дело с гневом. Строгость же, со своей стороны, относится к причинению внешнего наказания, и потому может показаться, что ей противостоит мягкость, которая, как уже было сказано (1), тоже относится к внешнему наказанию. Но и они не противостоят друг другу, поскольку одинаково сообразуются с правым разумом. Действительно, строгость непреклонна в причинении наказания тогда, когда этого требует правый разум, и мягкость смягчает наказание тогда, когда это необходимо согласно правильному суждению. Таким образом, они не противостоят друг другу постольку, поскольку относятся к разным вещам.

Ответ на возражение 2. Как пишет философ, «у навыка к соблюдению середины в связи с гневом нет имени, так что мы определим эту добродетель как укрощающую гнев и назовём кротостью»⁴⁶⁵. В самом деле, добродетели более свойственна недостаточность, чем избыточность, поскольку человеку естественней желать отмщения за причинённый ему ущерб, чем испытывать недостаток такого желания (ведь, по словам Саллюстия, «мало кто склонен преуменьшать причинённый ему ущерб»). Что же касается мягкости, то она смягчает не то наказание, которое сообразуется с правым разумом, а то, которое причитается согласно общественному закону, являющемуся объектом законной правосудности. Это наказание она смягчает после некоторого частного рассмотрения, когда, так сказать, решает, что человека до́лжно избавить от дальнейшего наказания. Поэтому Сенека говорит: «Мягкость в первую очередь избавляет того, кого она милует, от любого последующего наказания; и это помилование от наказания равнозначно прощению». Отсюда очевидно, что мягкость соотносится со строгостью так же, как справедливость («epieikeia») – с законной правосудностью (120), частью которого она является, в том, что касается причинения законного наказания. Однако мягкость отличается от справедливости, о чём будет сказано ниже (3).

Ответ на возражение 3. Блаженства являются актами добродетели, а плоды доставляемым добродетельными актами наслаждением. Поэтому ничто не препятствует тому, чтобы кротость была и добродетелью, и блаженством, и плодом.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что вышеуказанные добродетели не являются частями благоразумия. В самом деле, мы уже показали (2), что мягкость смягчает наказание. Но философ усваивает это справедливости⁴⁶⁶, которая, как было показано выше (120, 2), принадлежит правосудности. Следовательно, похоже, что мягкость не является частью благоразумия.

Возражение 2. Далее, благоразумие связано с вожделениями, тогда как кротость и мягкость имеют дело не с вожделениями, а с гневом и местью. Следовательно, их не до́лжно считать частями благоразумия.

Возражение 3. Далее, Сенека говорит: «Человека, который наслаждается жестокостью, надлежит считать слабоумным». Но жестокость противна мягкости и кротости. Следовательно, коль скоро слабоумие противно рассудительности, то дело представляется так, что мягкость и кротость являются частями рассудительности, а не благоразумия.

Этому противоречит следующее: Сенека говорит, что «мягкость – это умеренность души при осуществлении мести». И Туллий, со своей стороны, считает мягкость частью благоразумия⁴⁶⁷.

Отвечаю: части усваиваются главным добродетелям постольку, поскольку они подражают им в той или иной вторичной материи со стороны того модуса, за который добродетель хвалят и по которому именуют. Так, модус и имя правосудности связаны с некоторым «равенством», мужества – с «силой духа», а благоразумия – с некоторой «умеренностью», поскольку оно умеряет наиболее неистовые вожделения осязательных удовольствий. Но мягкость и кротость тоже являются своего рода умеренностями, поскольку, как было показано выше (1), мягкость смягчает наказание, а кротость умеряет гнев. Поэтому мягкость и кротость усваиваются благоразумию как главной добродетели и считаются его частями.

Ответ на возражение 1. О смягчении наказания можно говорить в двух смыслах. Во-первых, в том, что наказание подлежит смягчению в соответствии с намерением законодателя, хотя это и не прописано в законе, и тогда его нужно усваивать справедливости. В другом смысле оно связано с некоторой умеренностью во внутреннем расположении человека, побуждающей его удержаться от причинения наказания. Тогда его надлежит усваивать мягкости, которую Сенека называет «умеренностью души при осуществлении мести». Эта умеренность души связана с некоей расположенностью к состраданию, отвращающему человека от всего, что может причинить муки другому. Поэтому Сенека говорит, что «мягкость есть своего рода нежность души»; в самом деле, тот, кто не боится причинить боль другим, похоже, обладает грубой душой.

Ответ на возражение 2. Усвоение вторичных добродетелей главным обусловливается не материей добродетели, а её модусом, который, если так можно выразиться, является своего рода формой добродетели. Но мы уже показали, что мягкость и кротость, не разделяя с благоразумием материи, разделяют его модус.

Ответ на возражение 3. «Слабость» является лишённостью «крепости». Затем, подобно тому, как тело лишается телесной крепости вследствие несоблюдения приличествующих человеческому виду условий, точно так же и слабоумие обусловливается несоблюдением умом приличествующего человеческому виду расположения. Это может случиться как со стороны разума, как когда человек утрачивает способность пользоваться разумом, так и со стороны желающей способности, как когда человек утрачивает то человеческое чувство, благодаря которому «дружественность к другим людям для человека естественна»⁴⁶⁸. То слабоумие, которое связано с утратой способности пользоваться разумом, противно рассудительности. Что же касается человека, который испытывает наслаждение, наказывая других, то его называют слабоумным потому, что он, похоже, утратил то человеческое чувство, которое обусловливает мягкость.

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что мягкость и кротость являются наибольшими добродетелями. В самом деле, добродетели похвальны в первую очередь потому, что они определяют человека к блаженству, которое состоит в познании Бога. Но кротость как ничто другое определяет человека к познанию Бога, в связи с чем читаем: «В кротости примите насаждаемое слово» (Иак. 1:21); и ещё: «Будь смирен к слушанию»⁴⁶⁹ слова Божия (Сир. 5:13). И Дионисий, со своей стороны, говорит, что «Моисей удостоился явления Божия за свою великую кротость». Следовательно, кротость является наибольшей добродетелью.

Возражение 2. Далее, добродетель представляется тем большей, чем больше она угодна Богу и людям. Но кротость, похоже, является наиболее угодной Богу. Ведь сказано же [в Писании]: «Благоугождение Ему – вера и кротость» (Сир. 1:27); и Христос побуждает нас быть кроткими, как Он Сам, когда говорит: «Научитесь от Меня (ибо Я – кроток и смирен сердцем)» (Мф. 11:29); и Иларий пишет, что «Христос пребывает в нас кротостью наших душ». Наиболее угодна она и людям, в связи с чем читаем: «Сын мой! Веди дела твои с кротостью – и будешь любим богоугодным человеком» (Сир. 3:17); по той же причине сказано, что царь «милостью... поддерживает престол свой» (Прит. 20:28). Следовательно, кротость и мягкость являются наибольшими добродетелями.

Возражение 3. Далее, Августин говорит, что «кротки уступающие брани и не противящиеся злу, но превозмогающие зло добром»⁴⁷⁰. Но это, похоже, свойственно также милосердию и благочестию, которое представляется самой большой добродетелью; в самом деле, глосса Амвросия на слова [Писания]: «Благочестие – на всё полезно» (1Тим. 4:8), замечает, что «благочестие – это сумма всей христианской религии». Следовательно, кротость и мягкость являются наибольшими добродетелями.

Этому противоречит следующее: они не считаются главными добродетелями, но присоединены к другой добродетели как являющейся главной.

Отвечаю: ничто не препятствует тому, чтобы те или иные добродетели были наибольшими не просто и не во всех отношениях, а в некотором частном роде. Так, мягкость и кротость не могут быть наибольшими добродетелями абсолютно, поскольку их заслуга заключается в том, что они уклоняют человека от зла путём смягчения гнева или наказания. Но обладание благом совершенней, чем лишённость зла. Поэтому такие добродетели как вера, надежда и любовь, а также рассудительность и правосудность, которые определяют к благу просто, превосходят мягкость и кротость в абсолютном смысле.

Но при этом мягкость и кротость обладают некоторым ограниченным превосходством перед теми другими добродетелями, которые не дают уклониться к злу. В самом деле, смягчаемый кротостью гнев в силу своей порывистости крайне сильно препятствует свободному суждению человека об истине, и потому кротость как никакая другая [добродетель] сообщает человеку самообладание, в связи с чем читаем: «Сын мой! Кротостью прославляй душу твою» (Сир. 10:31). Однако, как было показано выше (141, 7), вожделения осязательных удовольствий более постыдны и постоянны, и потому благоразумие по справедливости считается главной добродетелью. Что же касается мягкости, то она как смягчающая наказание представляется наиболее близкой наибольшей из добродетелей, горней любви, поскольку позволяет делать добро ближнему и препятствовать его злу.

Ответ на возражение 1. Кротость располагает человека к познанию Бога путём устранения препятствия, причём двояко. Во-первых, потому, что она, как уже было сказано, смягчая гнев, сообщает человеку самообладание; во-вторых, потому что благодаря кротости человек не отвергает слова истины, как это делают многие, когда охвачены гневом. Поэтому Августин говорит: «Быть кротким – значит не возражать Священному Писанию ни когда оно нам понятно и осуждает наши злые пути, ни когда непонятно, как если бы мы могли знать лучше и иметь более ясное представление об истине»⁴⁷¹.

Ответ на возражение 2. Кротость и мягкость делают нас угодными Богу и людям в той мере, в какой они разделяют следствие, а именно уменьшение зла ближнего, с наибольшей из добродетелей, горней любовью.

Ответ на возражение 3. Милосердие и благочестие, действительно, разделяют с кротостью и мягкостью следствие, каковое суть уменьшение зла ближнего. Однако при этом они отличаются со стороны побуждения. Так, благочестие уменьшает зло ближнего по причине почитания старших, например Бога или родителей. Милосердие уменьшает зло ближнего потому, что это зло причиняет страдание [милосердному], который, как было показано выше (30, 2), воспринимает несчастье другого как своё собственное, что является следствием дружбы, побуждающей друзей разделять радость и горе. Кротость делает это путём устранения взывающего к мести гнева. Мягкость делает это благодаря снисходительности души в той мере, в какой выносит беспристрастное суждение о том, что человека надлежит избавить от дальнейшего наказания.