Вопрос 143. О частях благоразумия в целом

Теперь нам надлежит исследовать части благоразумия, каковые мы рассмотрим: во-первых, в целом; во-вторых, каждую из них по отдельности.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Туллий определяет части благоразумия ненадлежащим образом, когда говорит, что они суть «воздержанность, мягкость и скромность»²⁶⁴. В самом деле, [философ] отличает воздержанность от добродетели²⁶⁵, а между тем благоразумие является добродетелью. Следовательно, воздержанность не является частью благоразумия.

Возражение 2. Далее, мягкость, пожалуй, умеряет ненависть и гнев. Но благоразумие, как уже было сказано (141, 4), имеет дело не с ними, а с осязательными удовольствиями. Следовательно, мягкость не является частью благоразумия.

Возражение 3. Далее, скромность связана с внешними действиями, по каковой причине апостол говорит: «Скромность ваша да будет известна всем человекам»²⁶⁶ (Филип. 4:5). Но мы уже показали (58, 8), что внешние действия являются материей правосудности. Следовательно, скромность является частью не благоразумия, а правосудности.

Возражение 4. Кроме того, Макробий насчитывает гораздо больше частей благоразумия, поскольку говорит, что «благоразумие выражается в скромности, стыдливости, воздержании, целомудрии, благообразии, умеренности, непритязательности, трезвости, чистоте». И Андроник говорит, что «благоразумию сопутствуют уравновешенность, воздержанность, смирение, простота, благовоспитанность, последовательность, удовлетворённость». Следовательно, похоже, что Туллий определил части благоразумия ненадлежащим образом.

Отвечаю: как уже было сказано (48; 128), у главной добродетели могут иметься части трёх видов, а именно субъектные, неотделимые и потенциальные.

Неотделимые части добродетели – это те условия, наличие которых необходимо добродетели, и в этом смысле у благоразумия есть две неотделимые части: «стыдливость», посредством которой отвращаются от противного благоразумию позора, и «благообразие», посредством которого любят прекрасное благоразумия. В самом деле, нами уже было сказано (141, 2; 142, 4) о том, что благоразумию в большей степени, чем какой бы то ни было иной добродетели, усваивают прекрасное, а пороки распущенности превосходят в своей постыдности все остальные.

Субъектные части добродетели – это её виды, а виды добродетели до́лжно различать согласно различию материи или объекта. Затем, благоразумие имеет дело с удовольствиями от осязания, которые разделяются на два вида. Так, некоторые связаны с питанием: одни – с едой, и в отношении них имеется «воздержание»; другие – с питьём, и в отношении них имеется «трезвость». Другие удовольствия связаны с порождающей способностью, и в отношении главного удовольствия самого акта порождения имеется «целомудрие», а в отношении второстепенных удовольствий этого акта, таких как поцелуи, прикосновения или ласки, имеется «чистота».

Потенциальные части главной добродетели называются вторичными добродетелями, поскольку в то время как главная добродетель блюдёт модус в некоторой основной материи, они блюдут модус в каких-то иных материях, в которых соблюдение умеренности связано с меньшими трудностями. Затем, благоразумию надлежит соблюдать умеренность в осязательных удовольствиях, умерять которые труднее всего. Поэтому всякая содействующая умеренности в той или иной материи и ограничивающая стремление связанного с нею желания добродетель может считаться частью благоразумия как присоединённая к нему.

Это может происходить трояко: во-первых, во внутренних движениях души; во-вторых, во внешних движениях и действиях тела; в-третьих, во внешних вещах. Затем, помимо умеряемого и ограничиваемого благоразумием движения вожделения в душе обнаруживается ещё три движения к частному объекту. Во-первых, это движение возбуждённой порывом страсти воли, каковое движение ограничивается «воздержанностью», благодаря которой человек, претерпевая от неупорядоченного вожделения, не поддаётся ему. Другим внутренним движением является движение предвкушения и последующей ему отваги, и оно умеряется и ограничивается «смирением». Третьим движением является склоняющее к мести движение гнева, и оно ограничивается «мягкостью», или «кротостью».

Что касается телесных движений и действий, то они умеряются и ограничиваются благодаря «скромности», которая, согласно Андронику, состоит из трёх частей. Первая из них позволяет различать, что до́лжно делать и что делать не до́лжно, а также соблюдать в отношении делаемого надлежащий порядок и настойчивость, и её он называет «последовательностью». Вторая является соблюдением приличия в том, что делается, и это он усваивает «благовоспитанности». Третья относится к беседам и любым другим видам общения с друзьями, и её он называет «уравновешенностью».

Что касается внешних вещей, то в их отношении умеренность бывает двоякой. Во-первых, мы не должны желать слишком многого, и это Макробий усваивает «непритязательности», а Андроник – «удовлетворённости»; во-вторых, мы также не должны быть излишне взыскательны в своих требованиях, и это Макробий усваивает «умеренности», а Андроник – «простоте».

Ответ на возражение 1. Воздержанность, действительно, отличается от добродетели как несовершенное от совершенного, о чём мы поговорим ниже (165, 1), и в этом смысле она не является добродетелью. Однако у неё есть нечто общее с благоразумием как со стороны материи, поскольку она имеет дело с осязательными удовольствиями, так и со стороны модуса, поскольку она есть своего рода ограничение. Следовательно, её определение как части благоразумия верно.

Ответ на возражение 2. Не сходство материи, а общность модуса ограничения и сдерживания, о чём уже было сказано, даёт возможность считать мягкость, или кротость, частью благоразумия.

Ответ на возражение 3. В материи внешнего действия правосудность интересуется тем, что приличествует другому. Скромность же не принимает это во внимание и является только некоторой умеренностью. Поэтому она считается частью не правосудности, а благоразумия.

Ответ на возражение 4. Под скромностью Туллий понимает всё то, что связано с умеренностью в телесных движениях и внешних вещах, а ещё – с умеренностью в предвкушении, которую мы приписали смирению.