Вопрос 132. О тщеславии

Наконец, мы рассмотрим тщеславие, под каковым заглавием наличествует пять пунктов:

1) является ли желание славы грехом;

2) противостоит ли оно величавости;

3) является ли оно смертным грехом;

4) является ли оно главным пороком;

5) о его дочерях.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что желание славы не является грехом. В самом деле, в уподоблении Богу нет никакого греха, более того, именно это нам и предписывается: «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные» (Еф. 5:1). Но человек, стремясь к славе, похоже, подражает Богу, Который добивается славы от людей, в связи с чем читаем: «Веди сынов Моих издалека, и дочерей Моих – от концов земли (каждого, кто называется Моим именем, кого Я сотворил для славы Моей)» (Ис. 43:6–7). Следовательно, желание славы не является грехом.

Возражение 2. Далее, то, что побуждает человека делать добро, явно не является грехом. Но желание славы побуждает людей делать добро. Так, Туллий говорит, что «слава воспламеняет человека совершать всё возможное»; и Священное Писание за добрые дела обещает славу, согласно сказанному: «Тем, которые постоянны в добром деле... слава и честь»¹¹⁷ (Рим. 2:7). Следовательно, желание славы не является грехом.

Возражение 3. Далее, Туллий говорит, что слава есть «неизменно добрая репутация человека, сопутствуемая похвалой»; и то же самое говорит Августин, а именно, что слава «есть своего рода ясное знание вместе с похвалой». Но в желании достойной похвалы славы нет никакого греха, напротив, оно само по себе представляется похвальным, согласно сказанному [в Писании]: «Заботься об имени» (Сир. 41:15); и ещё: «Пекитесь о добром пред всеми человеками» (Рим. 12:17). Следовательно, желание славы не является грехом.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Всякий, кто хорошо осведомлён, знает, что даже любовь к похвале есть грех».

Отвечаю: слава указывает на некоторую ясность, в связи с чем Августин говорит, что «быть прославленным есть то же, что и быть прояснённым». Затем, ясность и миловидность, подразумевают некоторое проявление, и потому слово «слава» в прямом смысле означает проявление чего-то такого, что мило людям с точки зрения либо телесного, либо духовного блага. Однако коль скоро то, что является ясным просто, может быть видимо многим, и даже тем, кто находится далеко, из этого следует, что слово «слава» в прямом смысле означает то, что чьё-то благо известно и очевидно многим, согласно сказанному Саллюстием о том, что «нет толку в похвальбе перед кем-то одним».

А вот в расширительном смысле этого слова слава может состоять в знании как многих, так и немногих, или же вообще одного, или даже только самого себя, как когда кто-либо рассматривает собственное благо как то, что достойно хвалы. Но знать и одобрять собственное благо не является грехом, в связи с чем читаем: «Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога» (1Кор. 2:12). И точно так же не является грехом желать одобрения своих добрых дел, в связи с чем читаем: «Так да светит свет ваш пред людьми» (Мф. 5:16). Следовательно, грехом является не само по себе желание славы, а желание суетной, или тщетной, славы, поскольку желание суетного греховно, согласно сказанному [в Писании]: «Доколе будете любить суету и искать лжи?» (Пс. 4:3).

Тщетной же славу можно называть трояко. Во-первых, со стороны того, за что человек ищет славы, как когда человек чает обрести славу за то, что не достойно славы, например за что-то слабое и тленное; во-вторых, со стороны того, у кого он ищет славы, например человека, суждение которого изменчиво; в-третьих, со стороны самого того, кто ищет славы, как когда он не соотносит желание собственной славы с надлежащей целью, например почитанием Бога или духовным благом ближнего.

Ответ на возражение 1. Августин, комментируя слова [Писания]: «Вы называете Меня “Учителем” и “Господом” – и правильно говорите» (Ин. 13:13), пишет: «Превознесение чревато опасностью для того, кому надлежит остерегаться гордыни. Но Тот, Кто превыше всего, не может превознести Себя, сколько бы Он Себя не хвалил. Ведь познание Бога необходимо нам, а не Ему, и при этом никто не познает Его, если Он не откроет то, что знает Сам»¹¹⁸. Отсюда понятно, что Богу нужна слава не ради Него, а ради нас. И точно так же человек вправе искать славы ради блага других, согласно сказанному [в Писании]: «Чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного» (Мф. 5:16).

Ответ на возражение 2. Слава, которую мы получаем от Бога, является не тщетной, а истинной, и это та слава, которая обещана как награда за добрые дела и о которой читаем: «Хвалящийся хвались о Господе (ибо не тот достоин, кто сам себя хвалит, но кого хвалит Господь)» (2Кор. 10:17–18). Другое дело, что иные подвигаются к совершению добродетельных дел желанием человеческой славы или каких-либо иных земных благ. Однако, как доказывает Августин, не является поистине добродетельным тот, что поступает добродетельно ради человеческой славы¹¹⁹.

Ответ на возражение 3. Человеку для совершенства необходимо, чтобы он знал себя, но не необходимо, чтобы его знали другие, и потому последнее не должно быть желаемо само по себе. Однако оно может быть желаемо как то, что полезно другим, или же для того, чтобы люди могли прославить Бога, или для того, чтобы люди, узнав о благе другого, сами могли становиться лучше. Или для того, чтобы человек, зная из похвал других о том благе, которым он обладает, старался утвердиться в нём и стать ещё лучше. В указанном смысле, а вовсе не в том, чтобы получать суетное удовольствие от человеческой хвалы, достойным делом является и то, что человек «заботится об имени», и то, что он «печётся о добром пред всеми человеками».

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тщеславие не противостоит величавости. В самом деле, нами уже было сказано (1) о том, что тщеславие заключается в упоении или тем, чего нет, что связано с ложью, или земным и преходящим, что связано с жадностью, или мнением людей, суждение которых изменчиво, что связано с безрассудством. Но все эти пороки не противостоят величавости. Следовательно, тщеславие не противостоит величавости.

Возражение 2. Далее, тщеславие, в отличие от малодушия, не противостоит величавости со стороны недостаточности, поскольку это представляется не соответствующим тщеславию. И при этом оно не противостоит ей со стороны избыточности, поскольку в указанном отношении, как уже было сказано (130, 2; 131,2), величавости противостоят превознесение и честолюбие, которые отличаются от тщеславия. Следовательно, тщеславие не противостоит величавости.

Возражение 3. Далее, глосса на слова [Писания]: «Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию» (Филип. 2:3), говорит: «Некоторые из них погрязли в раздорах и нетерпимости, споря друг с другом из тщеславия». Но спор не противостоит величавости. Следовательно, не противостоит и тщеславие.

Этому противоречит следующее: Туллий в разделе, озаглавленном им: «Величавость заключается в двух вещах», говорит, что «мы должны остерегаться желания славы, поскольку оно порабощает ум, а между тем величавый всегда стремится к тому, чтобы его ум был свободным». Следовательно, оно противостоит величавости.

Отвечаю: как уже было сказано (103, 1), слава является следствием почёта и похвалы, поскольку если человека хвалят или как-либо почитают, то это делает ясным знание о нём других. И поскольку величавость, как было показано выше (129, 1), связана с честью, из этого следует, что она также связана и со славой ввиду того, что славой, как и честью, человек должен пользоваться умеренно. Поэтому неупорядоченное желание славы непосредственно противостоит величавости.

Ответ на возражение 1. Придавать большое значение мелочам только ради того, чтобы с их помощью добиться славы, само по себе противно величавости. Поэтому о величавом сказано, что к чести он относится сдержанно¹²⁰. Не придаёт он значения и тому, к чему стремятся ради почестей, например власти и богатству. И точно так же противна величавости слава, связанная с тем, чего нет, по каковой причине о величавом сказано, что его больше интересует истина, чем мнение¹²¹. Несовместимо с величавостью и желание человека искать доказательства своей славы в человеческих похвалах, как если бы он считал их чем-то для него важным, в связи с чем о величавом сказано, что ему нет дела до похвал¹²². Поэтому в тех случаях, когда в глазах человека незначительное представляется значительным, ничто не препятствует тому, чтобы наряду с другими добродетелями это было противным также и величавости.

Ответ на возражение 2. Строго говоря, жаждущий тщетной славы уступает величавому, поскольку он, как было сказано в предыдущем ответе, похваляется тем, чему величавый не придаёт значения. Но если принимать во внимание его оценку, то он противостоит величавому со стороны избыточности, поскольку ту славу, которую он ищет, он ценит выше и добивается её как то, что превышает его заслугу.

Ответ на возражение 3. Как уже было сказано (127, 2), противоположение пороков не зависит от их следствий. Однако если спор является преднамеренным, то он противен величавости, поскольку спорят только о том, что представляется великим. Поэтому философ говорит, что величавый не вступает в споры, поскольку ничто не кажется ему великим¹²³.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тщеславие является смертным грехом. В самом деле, вечной награды можно лишиться только по причине смертного греха. Но тщеславие лишает вечной награды, в связи с чем читаем: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас, – иначе не будет вам награды от Отца вашего небесного» (Мф. 6:1). Следовательно, тщеславие является смертным грехом.

Возражение 2. Далее, всякий, усваивающий себе то, что приличествует одному только Богу, совершает смертный грех. Но из желания тщетной славы человек усваивает себе то, что приличествует только Богу. Так, [в Писании] сказано: «Я... не дам славы Моей иному» (Ис. 42:8); и ещё: «Единому... Богу – честь и слава» (1Тим. 1:17). Следовательно, тщеславие является смертным грехом.

Возражение 3. Далее, грех, который наиболее опасен и пагубен, явно является смертным. Но тщеславие как раз и есть такой грех. Так, в своей глоссе на слова [Писания]: «Богу, испытующему сердца наши» (1Фес. 2:4), Августин говорит: «Пока человек не восстанет против любви к человеческой славе, он не почувствует её губительной власти, поскольку хотя и легко быть равнодушным к хвалам при их отсутствии, однако трудно не получать от них удовольствия, когда они налицо». И Златоуст, в свою очередь, говорит, что «тщеславие выступает как тать и исподволь лишает нас всего нашего внутреннего имения»¹²⁴. Следовательно, тщеславие является смертным грехом.

Этому противоречит следующее: Златоуст говорит, что «в то время как другие пороки гнездятся в слугах дьявола, тщеславие находит себе место даже в слугах Христа». Но в последнем случае речь не идёт о каком-либо смертном грехе. Следовательно, тщеславие не является смертным грехом.

Отвечаю: как уже было сказано (24, 12; 110, 4; 112, 2), грех является смертным по причине того, что он противен любви к горнему. Затем, сам по себе грех тщеславия, похоже, не противен горней любви в том, что касается любви к ближнему, тогда как в том, что касается любви к Богу, он может быть противен горней любви двояко. Во-первых, со стороны материи, которой хвалятся, как, например, когда кто-либо хвалится чем-то ложным, что противно тому почитанию, которое мы должны воздавать Богу, согласно сказанному [в Писании]: «Вознеслось сердце твоё, и ты говоришь: “Я – «бог"”« (Иез. 28:2); и ещё: «Что ты имеешь, чего бы не получил, – а если получил, что хвалишься, как будто не получил?» (1Кор. 4:7). Или же когда человек предпочитает Богу преходящее благо, которым хвалится, ибо и это запрещено: «Да не хвалится мудрый мудростью своею, да не хвалится сильный силою своею, да не хвалится богатый богатством своим; но хвалящийся хвались тем, что разумеет и знает Меня» (Иер. 9:23–24). Или же когда человек предпочитает свидетельство человека свидетельству Бога, в связи с чем в осуждение некоторым сказано: «Ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин. 12:43).

Во-вторых, тщеславие может быть противным горней любви со стороны того, кто хвалится, когда в своём стремлении к славе он видит свою конечную цель, определяя все, в том числе и добродетельные дела, к тому, чтобы её обрести, и не удерживаясь при этом даже от делания того, что противно Богу. В указанном смысле оно является смертным грехом. Поэтому Августин говорит, что «этот порок», то есть любовь к человеческой похвале, «становится враждебным благочестивой вере, когда страсть к славе бывает в сердце сильнее страха или любви Божией, как говорил Господь: “Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от единого Бога, не ищете?” (Ин. 5:44)»¹²⁵.

Однако если любовь к человеческой славе, пусть даже и тщетной, не противостоит любви к горнему ни со стороны материи похвальбы, ни со стороны намерения ищущего славы, то тогда она является не смертным, а простительным грехом.

Ответ на возражение 1. Никто не может заслужить жизнь вечную посредством греха, и потому добродетельный поступок не заслуживает вечной жизни, если он совершается ради тщеславия, причём даже в том случае, когда это тщеславие не является смертным грехом. С другой стороны, если человек лишается вечной награды не просто по причине акта, а именно из-за тщеславия, то в таком случае тщеславие является смертным грехом.

Ответ на возражение 2. Не всякий жаждущий тщетной славы стремится к тому превосходству, которое приличествует одному только Богу. Ведь приличествующая Богу слава отличается от славы добродетельного или богатого человека.

Ответ на возражение 3. Тщеславие считается опасным грехом не столько по причине собственной тяжкости, сколько потому, что оно склоняет к тяжким грехам в той мере, в какой делает человека превозносящимся и излишне самонадеянным, чем постепенно располагает человека к утрате внутренних благ.

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тщеславие не является главным пороком. В самом деле, порок, который всегда является следствием другого порока, не может являться главным. Но тщеславие всегда является следствием гордыни. Следовательно, тщеславие не является главным пороком.

Возражение 2. Далее, честь, похоже, предпочтительней последующей ей славы. Но честолюбие, каковое суть неупорядоченное желание чести, не является главным пороком. Следовательно, не является таковым и тщеславие.

Возражение 3. Далее, главный порок занимает некоторое особое положение. Но тщеславие, похоже, не занимает никакого особого положения ни как грех, поскольку не всегда является смертным грехом, ни как желаемое благо, поскольку человеческая слава уж слишком явно преходяща и находится вне человека. Следовательно, тщеславие не является главным пороком.

Этому противоречит следующее: Григорий считает тщеславие одним из семи главных пороков¹²⁶.

Отвечаю: существует два перечня главных пороков. Так, те, которые одним из них полагают гордыню, отказываются признавать тщеславие одним из главных пороков. Однако Григорий считает гордыню царицей [и матерью] всех пороков, а тщеславие, которое является прямым следствием гордыни, главным пороком, и небезосновательно. В самом деле, гордыня, как мы покажем ниже (152, 1), означает неупорядоченное желание превосходства. Но всякий, желающий то или иное благо, желает его ради некоторого совершенства и превосходства, и потому цель каждого порока определена к цели гордыни, вследствие чего этот порок, похоже, играет роль своего рода каузальной связи с другими пороками и его не до́лжно причислять к тем особым началам пороков, которые известны под именем главных пороков. Затем, из тех благ, посредством которых человек добивается чести, более всех остальных, похоже, этому способствует слава, поскольку она означает проявление благих человеческих качеств, а благо естественным образом любят и почитают все. Таким образом, подобно тому, как посредством славы пред лицом Божиим человек обретает честь в том, что касается божественного, точно так же посредством славы во мнении людей он обретает превосходство в том, что касается человеческого. Поэтому слава ввиду её близости к превосходству, которого люди желают более всего, сама по себе крайне желанна. И коль скоро многие пороки возникают из неупорядоченного желания славы, тщеславие является главным пороком.

Ответ на возражение 1. Ничто не препятствует тому, чтобы главный порок был следствием гордыни, поскольку, как уже было сказано, гордыня является царицей и матерью всех пороков.

Ответ на возражение 2. Честь и хвала, как было показано выше (2), являются причинами славы, из которых она следует, и потому слава соотносится с ними как их цель. В самом деле, человек любит почести и похвалы потому, что рассчитывает с их помощью обрести некоторую славу в знании других.

Ответ на возражение 3. Тщеславие в силу вышеприведённой причины занимает особое положение под аспектом желанности, что является достаточным для того, чтобы считать его главным пороком. И при этом главный порок не обязательно должен всегда быть смертным грехом. В самом деле, смертный грех может являться следствием греха простительного, располагающего человека [к смертному греху].

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что неправильно называть дочерями тщеславия «неповиновение, хвастовство, притворство, спор, упрямство, разногласие и тягу к нововведениям». Так, Григорий считает хвастовство одним из видов гордыни¹²⁷. Однако гордыня, как указывает Григорий, не является следствием тщеславия, но, скорее, наоборот¹²⁸. Следовательно, хвастовство не до́лжно считать дочерью тщеславия.

Возражение 2. Далее, спор и разногласие, похоже, по преимуществу возникают из гнева. Но гнев наряду с тщеславием является главным пороком. Следовательно, они не являются дочерями тщеславия.

Возражение 3. Далее, Златоуст говорит, что тщеславие всегда является злым, но более всего – при благотворительности, то есть милосердии¹²⁹. Но в этом нет никакой новизны, ибо таков уж человеческий обычай. Следовательно, эксцентричность не заслуживает особого упоминания в качестве дочери тщеславия.

Этому противоречит авторитет Григория, приведшего вышеупомянутый перечень дочерей тщеславия¹³⁰.

Отвечаю: как уже было сказано (34, 5; 35, 4; ΙΙ–Ι, 84, 3), дочерями называют те пороки, которые по самой своей природе таковы, что определены к цели того или иного главного порока. Затем, мы уже говорили (1) о том, что целью тщеславия является проявление собственного превосходства, и к этой цели человек может стремиться двояко. Во-первых, непосредственно, или при помощи слов, и таково хвастовство, или при помощи дел, которые могут быть либо истинными и призванными удивлять, и это – тяга к нововведениям, обыкновенно больше всего удивляющим людей, либо ложными, и это – притворство. Во-вторых, человек может стремиться проявлять своё превосходство, демонстрируя окружающим, что он не хуже других, и это происходит четверояко. Во-первых, в том, что касается ума, и это – упрямство, посредством которого человек чрезмерно цепляется за своё мнение, отказываясь принять то, которое является лучшим. Во-вторых, в том, что касается воли; и это – разногласие, посредством которого человек не желает отказываться от своей воли и соглашаться с другими. В-третьих, в том, что касается речи, и это – спор, посредством которого человек шумно пререкается с другими. В-четвёртых, в том, что касается дел, и это – неповиновение, посредством которого человек отказывается исполнять распоряжения старших.

Ответ на возражение 1. Как уже было сказано (112, 1), хвастовство можно рассматривать как своего рода гордыню со стороны его внутренней, причины, каковая суть высокомерие. Но направленное вовне хвастовство, как сказано в четвёртой [книге] «Этики», иногда определено к наживе, но гораздо чаще – к славе и чести¹³¹, и в этом смысле оно является следствием тщеславия.

Ответ на возражение 2. Гнев не является причиной разногласия и спора иначе, как только в соединении с тщеславием, побуждающим человека думать, что это славное дело – не уступать воле и словам других.

Ответ на возражение 3. Тщеславие при благотворительности порицается по причине явной недостаточности любви в том, кто предпочитает тщеславие благу ближнего, поскольку последнее нужно ему ради первого. Но человека не осуждают за то, что он творит милость так, как если бы это было чем-то новым.