Вопрос 66. О ВОРОВСТВЕ И ГРАБЕЖЕ

Далее нам надлежит исследовать те противные правосудности грехи, посредством которых человек вредит имуществу ближнего, а именно воровство и грабеж. Под этим заглавием наличествует девять пунктов: 1) естественно ли человеку обладать внешними вещами; 2) законно ли человеку обладать чем-либо как своей собственностью; 3) является ли воровство тайным присвоением чужой собственности; 4) является ли грабеж отличным от воровства видом греха; 5) всякое ли воровство является грехом; 6) является ли воровство смертным грехом; 7) допустимо ли воровать в случае необходимости; 8) всякий ли грабеж является смертным грехом; 9) является ли грабеж более тяжким грехом, чем воровство.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что человеку неестественно обладать внешними вещами. В самом деле, никто не вправе приписывать себе то, что является Господним. Но все сотворенное принадлежит Господу, согласно сказанному [в Писании]: «Господня – земля» и т. д. (Пс. 23, 1). Следовательно, человеку неестественно обладать внешними вещами.

Возражение 2. Далее, Василий, комментируя слова богача: «Соберу туда весь хлеб мой и все добро мое» (Лк. 12, 18), говорит: «Скажи, что здесь твое, откуда взял ты все это и как сделал сущим?». Но все, чем человек обладает естественным образом, он вправе называть своим. Следовательно, человеку неестественно обладать внешними вещами.

Возражение 3. Далее, как говорит Амвросий, «обладание означает власть». Но человек не обладает никакой властью над внешними вещами, поскольку не способен что-либо изменить в их природе. Следовательно, человеку неестественно обладать внешними вещами.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «[Ты] все положил под ноги его» (Пс. 8, 7).

Отвечаю: внешние вещи можно рассматривать двояко. Во-первых, со стороны их природы, и в этом смысле они не подчинены власти человека, но – только власти Божией, воле Которого повинуется все. Во-вторых, со стороны пользования ими, и в этом смысле человек по природе обладает властью над внешними вещами. В самом деле, как уже было сказано (64, 1), благодаря своим разуму и воле он способен использовать их себе во благо, и они были сотворены ради него постольку, поскольку несовершенное всегда существует ради совершенного. Именно такой аргумент приводит Философ, когда доказывает, что обладание внешними вещами для человека естественно³¹⁵. Кроме того, власть человека над другими тварями естественна со стороны его разума, в котором пребывает образ Божий, на что указывают слова: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему – и да владычествуют они над рыбами морскими...» и т. д. (Быт. 1, 26).

Ответ на возражение 1. Бог, обладая властью над всем, согласно Своему Провидению определил некоторые вещи к тому, чтобы поддерживать человеческое тело. Поэтому человек обладает естественной властью над ними в том, что касается их использования.

Ответ на возражение 2. Богача порицают за то, что он полагал внешние вещи исключительно своею собственностью, то есть не признавал, что они даны ему другим, а именно Богом.

Ответ на возражение 3. В этом аргументе речь идет о власти над внешними вещами со стороны их природы. Такая власть, как было показано выше, принадлежит одному только Богу.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что человеку незаконно обладать вещью как своей собственностью. В самом деле, все, что противно естественному закону, незаконно. Но согласно естественному закону все вещи являются общей собственностью, а обладание собственностью противно этой общности благ. Следовательно, никто не вправе присваивать какую бы то ни было внешнюю вещь себе.

Возражение 2. Далее, Василий, комментируя вышеприведенные (1) слова богача, говорит: «Богачи, полагающие своею собственностью ухваченные ими общественные блага, подобны тем, кто, загодя придя в театр, не дают заходить другим, желая самолично пользоваться тем, что предназначено для всеобщего использования». Но не давать другим пользоваться общественными благами незаконно. Следовательно, незаконно присваивать себе то, что принадлежит [всему] обществу.

Возражение 3. Далее, Амвросий говорит (и эти его слова приведены в «Декреталиях»): «Никому не дозволено объявлять своим то, что является общественной собственностью», причем «общественным», как это явствует из контекста, он называет внешние вещи. Следовательно, похоже, что человек не вправе присваивать себе внешние вещи.

Этому противоречит сказанное Августином о том, что «[так называемые] «апостольствующие» с чрезвычайной самонадеянностью усвоили себе это имя потому, что не допускают в свои общины людей женатых или обладающих какой-нибудь собственностью, хотя таковыми же являются монахи и клирики, коих в католической церкви немало». Причина же того, что эти люди стали еретиками, была та, что, отъединившись от Церкви, они думали, что те, которые наслаждаются пользованием вышеупомянутыми вещами, которых сами они лишены, не имеют надежды на спасение. Следовательно, ошибочно утверждать, что человек не вправе обладать собственностью.

Отвечаю: в отношении внешних вещей человек обладает двумя правами. Во-первых, он имеет право приобретать их и распределять, и в этом отношении, человеку законно обладать собственностью. Кроме того, это необходимо для человеческой жизни, и на то есть три причины. Первая – та, что любой человек прилагает больше усилий для приобретения своего, чем того, что общо многим или всем, и потому в том, что касается общества, человек предпочитает уклоняться от работы и оставлять её другим, как это [нередко] бывает там, где [слишком] много слуг. Вторая – та, что человеческие дела вершатся более упорядочено, когда каждый человек отвечает за какую-то конкретную вещь, в то время как в том случае, когда каждый заботится обо всем сразу дела приходят в упадок. Третья – та, что в наиболее мирном состоянии люди пребывают тогда, когда каждый довольствуется тем, что имеет. Действительно, как правило, ссоры наиболее часто возникают там, где вещи не разделены между их обладателями.

Второе право, которым обладает человек в отношении внешних вещей, это [право] пользоваться ими. Но в этом случае человек должен обладать внешними вещами так, как если бы они были собственностью не [только] его, но и всех, то есть так, чтобы в случае необходимости он был готов дать их другим. Поэтому апостол говорит: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они... были щедры, общительны» и т. д. (1Тим. 6, 17, 18).

Ответ на возражение 1. Общность благ приписывается естественному закону не потому, что естественный закон велит обладать всем сообща и ничем – как собственностью, а потому, что разделение имущества происходит не согласно естественному закону, а, скорее, является следствием человеческого соглашения, которое, как было показано выше (57, 2), относится к позитивному праву. Таким образом, обладание имуществом не противоречит естественному закону, а дополняет его, и придумано оно человеческим разумом.

Ответ на возражение 2. Если бы человек загодя шел в театр для того, чтобы проложить путь другим, то он бы действовал в рамках закона, незаконность же его действий заключается в том, что он, поступая так, препятствует заходить другим. И точно так же богач действовал бы вполне законно, если бы он, опередив других при взятии чего-либо из того, что вначале было общественной собственностью, при этом не препятствовал бы и им брать свою долю, но он грешит, если препятствует всем без разбора пользоваться нею. В связи с этим Василий говорит: «Для чего вы богаты, а другой – беден, как не для того, чтобы вам заслужить награду за доброе пользование, а ему – за смирение?».

Ответ на возражение 3. Когда Амвросий говорит: «Никому не дозволено объявлять своим то, что является общим», он имеет в виду собственность с точки зрения пользования [нею], по каковой причине [далее] он прибавляет: «Тот же, кто тратит её сверх меры, является расхитителем».

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что тайность завладения вещью другого не является сущностью воровства. В самом деле, то, что уменьшает грех, по-видимому, не принадлежит сущности греха. Но тайность согрешения способствует уменьшению греха, поскольку обратное, как указывается [в Писании], является отягчающим грех обстоятельством: «О грехе своем они рассказывают открыто, как содомляне, не скрывают» (Ис. 3, 9). Следовательно, сущностью воровства не является тайность завладения вещью другого.

Возражение 2. Далее, Амвросий говорит (и эти его слова приведены в «Декреталиях»): «Завладение имуществом обеспеченного есть не меньшее преступление, чем когда обеспеченный отказывает в просьбе нуждающемуся». Следовательно, воровство состоит не только в завладении чужой вещью, но и в её удержании.

Возражение 3. Далее, человек может втайне от другого взять и то, что принадлежит ему самому например, то, что он отдал другому на сохранение, или же то, что у него было неправосудно отнято. Следовательно, сущностью воровства не является тайность завладения вещью другого.

Этому противоречит сказанное Исидором о том, что «[слово] «вор» (fur) происходит от [слова] «тьма» (fuscus), поскольку вор действует под покровом ночи»³¹⁶.

Отвечаю: воровство есть сочетание трех вещей. Первая относится к воровству как то, что противно правосудности, наделяющей каждого тем, что его, то есть к воровству относится завладение тем, что принадлежит другому. Вторая вещь относится к воровству как то, что отличает его от тех грехов, которые совершаются против личности, например убийства и прелюбодеяния, и с этой стороны к воровству относится завладение имуществом; в самом деле, если человек завладевает чем-либо из того, что принадлежит другому не как его имущество, а как часть (например, если он ампутирует его член) или как связанное с ним лицо (например, если он похищает его дочь или жену), то это в строгом смысле слова не является воровством. Третьим же отличием является то, что завершает природу воровства, и оно состоит в том, что вещью завладевают тайно, то есть в строгом смысле слова воровство есть «тайное завладение вещью другого».

Ответ на возражение 1. Иногда тайность является причиной греха, а именно когда человек использует тайность, чтобы совершить грех, например обман или мошенничество. В таких случаях она не уменьшает грех, а устанавливает вид греха, что и имеет место в случае воровства. В тех же случаях, когда тайность является просто обстоятельством греха, она уменьшает грех – как потому, что является признаком стыда, так и потому, что устраняет злословие.

Ответ на возражение 2. Удержание того, что принадлежит другому, причиняет такой же по виду ущерб, что и неправосудное завладение вещью, по каковой причине неправосудное удержание рассматривается как часть неправосудного завладения.

Ответ на возражение 3. Ничто не препятствует тому, чтобы принадлежащее кому-либо просто [в то же время] принадлежало другому в некотором отношении. Так, данное на сохранение просто принадлежит давшему, но в отношении сохранности оно принадлежит принявшему, и потому воровство имеет место не просто, а в том, что касается сохранности.

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что воровство и грабеж не являются различными видами греха. В самом деле, воровство и грабеж отличаются как «тайное» и «явное», поскольку воровство является завладением чем-либо втайне, в то время как грабеж является завладением насильственным и явным. Но в других видах грехов тайное и явное не являются видовыми отличиями. Следовательно, воровство и грабеж не являются различными видами греха.

Возражение 2. Далее, как было показано выше 1, 3), моральные акты получают свой вид от цели. Но воровство и грабеж определены к одной и той же цели, а именно к завладению чужой собственностью. Следовательно, они не отличаются по виду.

Возражение 3. Далее, как вещью завладевают силой ради обладания, точно так же и женщиной овладевают силой ради удовольствия, в связи с чем Исидор говорит, что «применяющий насилие называется порочным, а о жертве насилия говорят как о подвергшейся порче»³¹⁷. Но в случае с женщиной насилие имеет место независимо от того, является ли оно тайным или явным. Поэтому и о присвоенной вещи говорят как о взятой насильно независимо от того, сделано ли это тайно или явно. Следовательно, воровство и грабеж не отличаются [по виду].

Этому противоречит следующее: Философ отличает воровство от грабежа и говорит, что воровство осуществляется тайком, а грабеж – открыто³¹⁸.

Отвечаю: воровство и грабеж являются противными правосудности пороками в той мере, в какой один человек поступает неправосудно с другим. Затем, как сказано в пятой [книге] «Этики», «никто не терпит неправосудие по своей воле»³¹⁹. Следовательно, воровство и грабеж получают свою греховную природу от взятия, которое не входит в намерение того, у кого взято. Но непроизвольность, как сказано в третьей [книге] «Этики», бывает двоякой, а именно по принуждению и по неведенью³²⁰. Таким образом, греховный аспект грабежа отличается от греховного аспекта воровства и, следовательно, они отличаются по виду.

Ответ на возражение 1. Греховная природа других, не противных правосудности видов греха, не устанавливается чем-либо непроизвольным, а там, где налицо различные виды непроизвольности, налицо и различные виды греха.

Ответ на возражение 2. Конечной целью грабежа и воровства является одно и то же. Но для идентичности [их] видов этого недостаточно, поскольку существует различие ближайших целей; в самом деле, грабитель стремится добыть желаемое силой, а вор – хитростью.

Ответ на возражение 3. Овладение женщиной не может быть тайным со стороны самой этой женщины, и потому даже в том случае, когда это остается скрытым от других, со стороны претерпевшей насилие женщины природа грабежа сохраняется.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что воровство не всегда является грехом. В самом деле, Бог никому не дал позволения грешить, о чем читаем [в Писании]: «Никому не заповедал Он поступать нечестиво» (Сир. 15, 20). И, тем не менее, мы видим, что Бог заповедал совершить воровство, поскольку [в Писании] сказано: «И сделали сыны Израилевы так, как наказал Господь Моисею, ...и обобрали египтян»³²¹ (Исх. 12, 35, 36). Следовательно, воровство не всегда является грехом.

Возражение 2. Далее, если человек находит не принадлежащую ему вещь и оставляет её себе, то тем самым он, похоже, совершает воровство, поскольку присваивает чужую собственность. И все же, как уверяют юристы, с точки зрения естественной справедливости в этом нет ничего незаконного. Следовательно, похоже, что воровство не всегда является грехом.

Возражение 3. Далее, берущий то, что ему принадлежит, похоже, не совершает греха, поскольку, сохраняя равенство, он не действует против правосудности. Однако человек совершает воровство даже в том случае, когда тайком забирает свою собственность, удерживаемую или охраняемую другим. Следовательно, похоже, что воровство не всегда является грехом.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Не кради» (Исх. 20, 15).

Отвечаю: если присмотреться к тому, что считается воровством, то обнаружится, что оно греховно в двух пунктах. Во-первых, потому, что оно противно правосудности. Действительно, правосудность воздает каждому то, что ему причитается, а воровство противно ей постольку, поскольку является отнятием того, что принадлежит другому. Во-вторых, по причине хитрости или обмана, к которым прибегает вор, тайно и ловко присваивая себе чужую собственность. Из сказанного очевидно, что всякое воровство является грехом.

Ответ на возражение 1. Когда человек тайно или явно забирает чужую собственность, следуя соответствующему распоряжению судьи, это не является воровством, поскольку само постановление суда делает этот поступок правильным. Поэтому отнятие израильтянами по наказу Господню добра у египтян, которые причиняли им беспричинное зло, тем более не является воровством, в связи с чем [в Писании] сказано: «Праведные завладели доспехами нечестивых» (Прем. 10, 20).

Ответ на возражение 2. В отношении найденных ценностей надлежит проводить различение. Так, в некоторых случаях они никогда не были чьей-либо собственностью, как, например, найденные на побережье драгоценные камни, и тогда нашедший вправе оставить их себе. То же самое можно сказать о давно скрытом под землею и никому не принадлежащем сокровище, за исключением тех случаев, когда оно найдено в принадлежащей кому-либо земле, в каковом случае согласно гражданскому праву нашедший обязан отдать половину землевладельцу. Поэтому в евангельской притче сказано, что нашедший скрытое на поле сокровище купил это поле (Мф. 13, 44), чем дается понять, что он пожелал получить право на обладание всем сокровищем. С другой стороны, такой клад вряд ли может кому-либо принадлежать, и потому если кто-то взял его с намерением не присвоить себе, а вернуть владельцу, буде такой объявится, то его нельзя обвинить в воровстве. И точно так же если найденная вещь представляется ничейной, и если нашедший действительно думает, что это так, то даже если он оставляет её себе, воровства он при этом не совершает. В любом другом случае имеет место грех воровства, и потому Августин в своей проповеди говорит: «Коли ты, найдя вещь, не возвратил её владельцу, значит, ты её украл».

Ответ на возражение 3. Тот, кто тайком забирает свою собственность, которая отдана на хранение другому, причиняет этому другому неприятности, поскольку последний должен либо возместить забранное, либо доказать свою невиновность. Поэтому он очевидно повинен в грехе и обязан освободить хранителя от его обязательств. С другой стороны, тот, кто тайком забирает свою собственность, которая неправосудно удерживается другим, хотя и грешит, но не потому, что причиняет неприятности удерживающему, поскольку последний не обязан компенсировать или воздавать, а потому, что, пренебрегая порядком правосудности и присваивая себе право самому судить о своей собственности, грешит против общественной правосудности. Поэтому он должен покаяться перед Богом и постараться смягчить то оскорбление, которое он, действуя подобным образом, возможно, нанес своему ближнему.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что воровство не является смертным грехом. В самом деле, [в Писании] сказано: «Не велика вина вора, если он крадет»³²² (Прит. 6, 30). Но любой смертный грех есть великая вина. Следовательно, воровство не является смертным грехом.

Возражение 2. Далее, смертный грех заслуживает наказания смертью. Но Закон предписывает наказывать за воровство не смертью, а воздаянием, согласно сказанному: «Если кто украдет вола или овцу... то пять волов заплатит за вола, и четыре овцы – за овцу» (Исх. 22, 1). Следовательно, воровство не является смертным грехом.

Возражение 3. Далее, воровать можно не только драгоценное, но и малоценное. Но представляется неразумным наказывать человека вечной погибелью за воровство какой-либо мелочи, например иглы или тростниковой дудки. Следовательно, воровство не является смертным грехом.

Этому противоречит следующее: никто не проклинается божественным судом иначе, как только за смертный грех. Но человек проклинается за воровство, согласно сказанному [в Писании]: «Это – проклятие, исходящее на лицо всей земли, ибо всякий, кто крадет, будет истреблен (как написано на одной стороне)» (Зах. 5, 3). Следовательно, воровство является смертным грехом.

Отвечаю: как уже было сказано (59, 4; II-I, 72, 5), смертным грехом является тот, который противен оживляющей душу любви к горнему. Затем, любовь к горнему заключается в первую очередь в любви к Богу и во вторую – в любви к ближнему, которая проявляется в нашем желании и делании ему добра. Но воровство является средством причинения вреда ближнему со стороны его имущества, и если бы среди людей вошло в обычай обирать друг друга, то это повлекло бы за собой гибель человеческого сообщества. Поэтому воровство, будучи противным любви к горнему, является смертным грехом.

Ответ на возражение 1. Утверждение о том, что воровство не является великой виной, справедливо в двух случаях. Во-первых, когда к воровству человека приводит нужда. Эта нужда уменьшает или полностью устраняет грех, о чем речь у нас впереди (7). Поэтому далее в тексте сказано: «Чтобы насытить душу свою, когда он голоден». Во-вторых, о воровстве говорится как о невеликой вине по сравнению с заслуживающей смерти виной прелюбодеяния. Поэтому о воре далее сказано, что, «будучи пойман, он заплатит всемеро», а тот, кто прелюбодействует, «тот губит душу свою».

Ответ на возражение 2. Наказания нынешней жизни являются скорее лекарствами, чем карами. В самом деле, ["мы знаем», что] для возмездия грешникам «поистине есть Суд Божий» (Рим. 2, 2). Поэтому в соответствии с судом нынешней жизни смертью карается не всякий смертный грех, а только тот, который причиняет или непоправимый ущерб, или же сопряжен с каким-либо отвратительным пороком. Таким образом, нынешний суд не приговаривает вора, который не причиняет непоправимого ущерба, к смертной казни, за исключением тех случаев, когда воровство отягощено неким сопутствующим обстоятельством, например кощунством, т. е. кражей чего-то священного, казнокрадством, то есть кражей общественной собственности, о чем пишет Августин, и кражей людей, за которую должно предавать смерти (Исх. 21, 16).

Ответ на возражение 3. Разум склонен рассматривать малое как ничто, и потому человек, лишившись малого, не считает себя потерпевшим, а взявший малое может считать, что сделал это не против воли владельца. Поэтому когда человек втайне берет помалу, он может быть соответственно прощен от смертного греха. Однако если его намерение состоит в том, чтобы причинить урон и вред ближнему, то даже в случае взятия малого может иметь место смертный грех; впрочем, он может иметь место даже в случае просто мысленного на это согласия.

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что крайняя нужда не оправдывает воровства. Так, епитимия налагается только на того, кто согрешил. Но мы знаем, что «если кто по крайности голода или наготы похитит пищу, одежду или животное, тому надлежит каяться в течение трех недель». Следовательно, крайняя нужда не оправдывает воровства.

Возражение 2. Далее, Философ говорит, что «у некоторых поступков в самом названии выражено нечто порочное»³²³, приводя перечень которых он упоминает и воровство. Но то, что само по себе порочно, не может быть сделано ради доброй цели. Следовательно, воровство не является законным средством борьбы с нуждою.

Возражение 3. Далее, человек должен любить ближнего как самого себя. Затем, как говорит Августин, воровство ради оказания помощи ближнему посредством милостыни является незаконным. Следовательно, воровство ради борьбы с собственной нуждой тоже является незаконным.

Этому противоречит следующее: в случае нужды все вещи становятся общественной собственностью, так что, похоже, во взятии собственности другого, которую нужда делает общественной, нет никакого греха.

Отвечаю: человеческое право не может даже частично отменить естественное или божественное право. Но согласно установленному божественным Провидением естественному порядку низшие вещи определены для удовлетворения человеческих нужд. Поэтому основанное на человеческом законе разделение и присвоение вещей не устраняет тот факт, что эти самые вещи должны служить для удовлетворения человеческих потребностей. Следовательно, все, чем некоторые обладают в избытке, согласно естественному закону должно быть использовано для помощи бедным. В связи с этим Амвросий говорит (и эти его слова приведены в «Декреталиях»): «Хлеб, в котором вы отказываете голодному, – это его хлеб, плащ, в котором вы отказываете нагому, – это его плащ, деньги, которые вы прячете под землей, – это цена выкупа бедняка на свободу».

Однако коль скоро нуждающихся много и помочь им всем посредством чего-то одного невозможно, то каждый должен сам распоряжаться своими вещами так, чтобы посредством них оказывать помощь тем, кто в этом нуждается. Впрочем, если нужда является столь очевидной и крайней, что необходимость её удовлетворения любыми подручными средствами ни у кого не вызывает сомнений (например, когда человек находится в большой опасности и налицо только одно возможное средство [ему помочь]), то в таком случае человек вправе использовать для этого чужую собственность, беря её явно или тайно, и при этом в строгом смысле слова речь не идет о воровстве или грабеже.

Ответ на возражение 1. Это предписание относится к тем случаям, когда никакой срочной необходимости нет.

Ответ на возражение 2. Тайное взятие и использование чужой собственности в случае крайней нужды в строгом смысле слова не является воровством, поскольку то, что берется кем-либо ради спасения собственной жизни, в силу самой этой необходимости становится его собственностью.

Ответ на возражение 3. В случае крайней необходимости человек вправе тайно использовать чужую собственность, в том числе и ради оказания помощи ближнему в его нужде.

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что можно ограбить и без греха. В самом деле, добыча отнимается принудительно, а принуждение, похоже, принадлежит сущности грабежа, о чем уже было сказано (4). Но отнять добычу у врага законно; так, Амвросий говорит: «Согласно порядку войны захваченная добыча должна быть сохранена для повелителя» с тем, чтобы он, так сказать, мог в дальнейшем её распределить. Следовательно, в некоторых случаях грабеж узаконен.

Возражение 2. Далее, забрать у человека то, что ему не принадлежит, законно. Но то, чем владеют неверные, не их, поскольку, по словам Августина, они «ложно называют вещи своими, ибо владеют ими они не по праву и должны быть лишены их по предписанию земных правителей». Следовательно, похоже, что ограбление неверных может быть узаконено.

Возражение 3. Далее, земные князья принудительно отнимают у своих подданных немало вещей, и это выглядит как грабеж. Но было бы печально думать, что, действуя подобным образом, они грешат, поскольку тогда практически каждый князь был бы проклятым. Следовательно, в некоторых случаях грабеж узаконен.

Этому противоречит следующее: все, что берется законно, может быть принесено в жертву Богу. Но нельзя приносить жертву из того, что награблено, согласно сказанному [в Писании]: «Я, Господь, люблю правосудие, ненавижу грабительство при всесожжении»³²⁴ (Ис. 61, 8). Следовательно, никто не вправе заниматься грабежом.

Отвечаю: грабеж подразумевает применение насилия и принуждения при неправосудном отнятии у человека его собственности. Затем, в человеческом сообществе никто не вправе использовать принуждение иначе, как только через посредство общественной власти, и потому если частный и не наделенный общественной властью индивид насильственно отнимает чужую собственность, то его действия являются незаконными и называются грабежом, а сам он – грабителем. Что же касается князей, то им доверена власть над обществом для того, чтобы они были, хранителями правосудности. Поэтому они не вправе применять насилие или принуждение иначе, как только в границах правосудности, то есть либо для борьбы с врагами, либо – с преступившими закон согражданами путем наказания злодеев, в каковых случаях ничто из насильственно отнятого не может считаться награбленным добром, поскольку такие действия не являются противными правосудности. С другой стороны, когда осуществляющий общественную власть отнимает принадлежащую другим людям собственность принудительно и неправосудно, он действует незаконно и виновен в грабеже, и кто бы ни поступал подобным образом, он обязан воздать.

Ответ на возражение 1. В отношении добычи должно проводить различение. В самом деле, если отнимающие у врага добычу ведут праведную войну, то захваченные ими на войне вещи становятся их собственностью. В таком случае речь не идет о грабеже и никаких обязательств в части воздаяния у них не возникает. Впрочем, и те, которые ведут праведную войну, могут согрешить при взятии добычи из-за вытекающей из дурного намерения алчности, если они, так сказать, воюют в первую очередь ради добычи, а не ради справедливости. Поэтому Августин говорит, что «воевать ради добычи есть грех»³²⁵. Если же захватывающие добычу ведут неправедную войну, то они виновны в грабеже и обязаны воздать.

Ответ на возражение 2. Неверные обладают своими благами неправосудно в той мере, в какой земные правители предписывают эти блага конфисковать. Следовательно, их могут принудительно лишить этих благ, но [по распоряжению] не частной, а общественной власти.

Ответ на возражение 3. Если князья отнимают у своих подданных то, что им причитается за охрану общественного блага, то это никак не является грабежом даже в том случае, когда они делают это насильно. Но если они вымогают что-либо незаконно и применяют при этом насилие, то тогда речь идет о грабеже или хищении. Поэтому Августин говорит: «При отсутствии справедливости, что такое государства, как не большие разбойничьи шайки; так как и сами разбойничьи шайки есть не что иное, как государства в миниатюре»³²⁶. А [в Писании] сказано: «Князья у нее – как волки, похищающие добычу» (Иез. 22, 27). Поэтому они, как и грабители, обязаны воздавать, а согрешают они при этом ещё тяжче, чем грабители, поскольку их действия чреваты большей опасностью для общественной правосудности, начальниками над которой они поставлены.

С девятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что воровство является более тяжким грехом, чем грабеж. В самом деле, к воровству при взятии чужой собственности добавляются хитрость и обман, чего не наблюдается в случае грабежа. Но хитрость и обман, как было показано выше (55, 3–5), сами по себе являются грехами. Следовательно, воровство является более тяжким грехом, чем грабеж.

Возражение 2. Далее, как сказано в четвертой [книге] «Этики», стыд есть [своего рода] страх, обусловленный дурными поступками³²⁷. Но люди больше стыдятся воровства, чем грабежа. Следовательно, воровство хуже, чем грабеж.

Возражение 3. Далее, чем больше людей страдает от неправосудности, тем тяжче и [связанный с этой неправосудностью] грех. Но от воровства могут пострадать как сильные, так и слабые, в то время как от грабежа – [по преимуществу] только слабые, поскольку против них скорее можно применить насилие.

Следовательно, грех воровства представляется более тяжким, чем грех грабежа.

Этому противоречит то обстоятельство, что по закону за грабеж карают строже, чем за воровство.

Отвечаю: как уже было сказано (4; 6), грабеж и воровство греховны по причине непроизвольности со стороны того человека, у кого что-либо берется, однако при этом в случае воровства имеет место непроизвольность по неведенью, а в случае грабежа – [непроизвольность] по принуждению. Но по причине принуждения вещь является в большей степени непроизвольной, чем по причине неведенья, поскольку принуждение в большей степени, чем неведенье, противоположно воле. Поэтому грабеж является более тяжким грехом, чем воровство. Есть и другая причина [того, что грабеж является более тяжким грехом, чем воровство, а именно] та, что грабеж не только причиняет потерю имущества, но и сопряжен с оскорблением и бесчестьем личности [потерпевшего], что гораздо хуже, чем связанные с воровством хитрость и обман.

Ответ на возражение 1 очевиден из сказанного.

Ответ на возражение 2. Прилепившиеся к чувственным вещам люди гораздо больше ценят внешнюю силу, которая очевидна в случае грабежа, чем внутреннюю добродетель, которой лишаются вследствие греха, и потому они меньше стыдятся грабежа, чем воровства.

Ответ на возражение 3. Хотя от воровства может пострадать большее количество людей, чем от грабежа, тем не менее, грабеж может причинить гораздо более тяжкий вред, чем воровство, по каковой причине грабеж представляется более отвратительным [делом].