Вопрос 33. О БРАТСКОМ ИСПРАВЛЕНИИ

Теперь мы рассмотрим братское исправление, под каковым заглавием наличествует восемь пунктов: 1) является ли братское исправление актом любви к горнему; 2) является ли оно предметом предписания; 3) обязывает ли это предписание всех, или же только старших; 4) обязывает ли это предписание подвластного исправлять власть имеющего; 5) может ли исправлять кого-либо грешник; 6) нужно ли исправлять человека, если тот из-за этого исправления становится хуже; 7) должно ли тайное исправление предшествовать явному обличению; 8) нужно ли призывать свидетелей до явного обличения.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что братское исправление не является актом любви к горнему. В самом деле, глосса на слова [Писания]: «Если же согрешит против тебя брат твой» (Мф. 18, 15), говорит, что «человек должен обличить своего брата из рвения к правосудности». Но правосудность – это отличная от любви к горнему добродетель. Следовательно, братское исправление является актом не любви к горнему, а правосудности.

Возражение 2. Далее, братское исправление осуществляется посредством тайного увещевания. Но увещевание есть своего рода суждение, которое является актом рассудительности, поскольку рассудительным мы называем того, кто причастен благому суждению³⁹². Следовательно, братское исправление является актом не любви к горнему, а рассудительности.

Возражение 3. Далее, противоположные акты не могут принадлежать одной и той же добродетели. Но проявление терпимости к грешнику является актом любви к горнему, согласно сказанному [в Писании]: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2), каковой суть закон любви. Следовательно, похоже на то, что исправление согрешающего брата, которое противоположно проявлению к нему терпимости, не является актом любви к горнему.

Этому противоречит следующее: исправление грешника является духовным подаянием. Но подаяние, как было показано выше (32, 1), является делом любви к горнему. Следовательно, братское исправление является актом любви к горнему.

Отвечаю: исправление грешника является средством, которое применяется против человеческого греха. Но человеческий грех можно рассматривать двояко: во-первых, как наносящий ущерб согрешающему; во-вторых, как ведущий к причинению ущерба другим – либо путем их ранения или возмущения, либо же через посредство повреждения общественного блага, правосудность которого нарушается этим грехом.

Следовательно, и исправление грешника бывает двояким. Первое из них применяется как средство против греха, который рассматривается как зло самого согрешающего. Таковым по справедливости является братское исправление, целью которого является улучшение грешника. Но устранить чье-либо зло есть то же самое, что и произвести его благо, а произвести чье-либо благо – это акт любви к горнему, посредством которой мы желаем и делаем что-то хорошее нашему другу· Следовательно, братское исправление тоже является актом любви к горнему, поскольку посредством него мы устраняем зло нашего брата, а именно грех, и такое устранение приличествует любви к горнему куда более, чем устранение внешней утраты или телесного ущерба, так как противоположное [злу] добродетели благо в большей степени сродни любви к горнему, чем благо тела или внешних вещей. Поэтому братское исправление является актом любви к горнему в гораздо большей степени, чем исцеление телесной немощи или уменьшение внешних телесных нужд. Есть и другое исправление, которое применяется как средство против греха согрешающего, который рассматривается как причиняющий ущерб другим, и в первую очередь – общественному благу. Такое исправление является актом правосудности и направлено на то, чтобы защитить соблюдение правосудности [в отношениях] между людьми.

Ответ на возражение 1. В приведенной глоссе речь идет о втором [виде] исправления, которое является актом правосудности. Или же, если в ней говорится о первом [виде] исправления, то в таком случае именем «правосудность» здесь названа общая добродетель, о чем речь у нас впереди (58, 5). В этом же смысле и «грех есть беззаконие» (1Ин. 3, 4), а именно как противный правосудности.

Ответ на возражение 2. Как говорит Философ, рассудительность упорядочивает средства для достижения цели, относительно которых можно принимать решение и осуществлять выбор³⁹³. Однако когда мы, руководствуясь рассудительностью, правильно выполняем какое-либо действие, направленное к цели некоторой добродетели, например умеренности или мужества, то это действие принадлежит в первую очередь той добродетели, к цели которой оно направлено. И коль скоро делаемое при братском исправлении увещевание направлено к устранению братского греха, каковое устранение принадлежит любви к горнему, то очевидно, что это увещевание, которым, если так можно выразиться, распоряжается любовь к горнему, является в первую очередь актом именно этой добродетели, и уже во вторую – актом рассудительности, которая выполняет и направляет действие.

Ответ на возражение 3. Братское исправление не противоположно терпимости к слабым, напротив, оно следует из нее. В самом деле, человек проявляет терпимость к грешнику постольку, поскольку не восстает против него и остается его доброжелателем, вследствие чего и стремится побудить его к лучшим поступкам.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что братское исправление не является предметом предписания. В самом деле, предметом предписания не может быть что-либо невозможное, согласно сказанному Иеронимом: «Анафема тому, кто говорит, что Бог заповедал нам что-то невозможное». Но [в Писании] сказано: «Смотри на действование Божие – ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?» (Еккл. 7, 13). Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

Возражение 2. Далее, все предписания божественного Закона можно свести к предписаниям Десятисловия. Но братское исправление не содержится ни в одном из предписаний Десятисловия. Следовательно, оно не является предметом предписания.

Возражение 3. Далее, упущение исполнения божественного предписания является смертным грехом, каковой не может иметь места в святом. Однако подчас святые и духовные люди упускали братское исправление, поскольку, по словам Августина, «не только чернь, но и особы высокого звания воздерживаются от обличений, движимые некоторыми узами вожделения, а не обязанностями любви»³⁹⁴. Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

Возражение 4. Кроме того, что бы ни было предметом предписания, оно является чем-то должным. Таким образом, если бы братское исправление было предметом предписания, то у нас возникал бы долг исправления перед нашими братьями, когда они грешат. Но когда человек должен кому-либо что-то материальное, например некоторую сумму денег, он не вправе просто ждать, когда кредитор явится к нему [взыскать задолженное], но ему необходимо самому искать его, чтобы вернуть долг. Следовательно, нам пришлось бы самим искать тех, кто нуждается в исправлении, чтобы мы могли их исправлять. Но [осуществить подобное], похоже, крайне затруднительно – как по причине слишком большого количества грешников, исправить которых в одиночку никто не в силах, так и потому, что монахи ради осуждения были бы вынуждены оставить [свои] монастыри, что представляется неправильным. Следовательно, братское исправление не является предметом предписания.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Отказываясь исправлять грешника, вы становитесь ещё большим грешником, чем он»³⁹⁵. Но так бы не было, если бы это небрежение не являлось упущением соблюдения некоторого предписания. Следовательно, братское исправление является предметом предписания.

Отвечаю: братское исправление является предметом предписания. Тут, впрочем, должно иметь в виду, что в то время как отрицательные предписания Закона запрещают греховные действия, положительные предписания побуждают к действиям добродетели. Но греховные действия, как сказано во второй [книге] «Этики»³⁹⁶, сами по себе злы и не могут стать добрыми независимо оттого, как, когда или где они исполнены, поскольку по самой своей природе они связаны со злой целью. Поэтому отрицательные предписания обязывают везде и всегда. С другой стороны, действия добродетели должны исполняться не при любых обстоятельствах, а только при тех, которые необходимы для того, чтобы действие было добродетельным, а именно исполненным там, тогда и так, как оно должно быть исполнено. А поскольку расположенность того, что определено к цели, зависит от формального аспекта цели, то этот аспект цели, который в настоящем случае выступает в качестве блага добродетели, и является самым главным обстоятельством добродетельного акта. Поэтому когда такое обстоятельство добродетельного акта отсутствует, то отсутствует благо добродетели, а сам акт противоречит предписанию. Если же отсутствующее обстоятельство добродетельного акта таково, что это не разрушает добродетели в целом, то даже когда благо добродетели полностью не достигается, он не противоречит предписанию. Поэтому Философ говорит, что если мы немного отходим от середины добродетели, то это не противоречит добродетели, а если намного, то этим разрушаем ее акт³⁹⁷. Но братское исправление определено к улучшению брата, и потому оно является предметом предписания в том, что оно необходимо ради этой цели, а не в том, что мы должны исправлять нашего согрешающего брата везде и всегда.

Ответ на возражение 1. Никакое по-настоящему доброе человеческое деяние не обходится без божественного вспомоществования, но это вовсе не означает, что человек не должен делать то, что в его силах. Поэтому Августин говорит, что «коль скоро никому из нас не дано знать, кто предопределен, а кто – нет, то во всех своих чувствах должно так руководствоваться любовью, чтобы желать спасения всех»³⁹⁸. Следовательно, нам надлежит проявлять заботу об исправлении всех наших братьев с упованием на Божью помощь.

Ответ на возражение 2. Как уже было сказано (32, 5), все предписания об оказании помощи нашим ближним сводимы к предписанию о почитании родителей.

Ответ на возражение 3. Упущение братского исправления может происходить трояко.

Во-первых, похвально, [а именно тогда] когда кто-либо воздерживается от исправления другого из любви к горнему Поэтому Августин говорит, что «если кто воздерживается от обличения и обуздания поступающих дурно или потому, что ищет более удобного для этого времени, или потому, что боится за них же самих, чтобы они не сделались от этого ещё хуже или чтобы не воспрепятствовали научить доброй и справедливой жизни других, более слабых, не оказали на них дурного влияния и не отвратили от веры, то в этом обнаруживается не жадность, а мудрое правило любви»³⁹⁹.

Во-вторых, братское исправление может быть упущено таким образом, что [это упущение равносильно] совершению смертного греха, а именно, как он говорит в том же месте, «когда страшатся суда черни, истязания и умерщвления плоти, и все это настолько овладевает умом, что он ставит подобного рода вещи выше братской любви». Все это, похоже, имеет место тогда, когда человек мог бы удержать неправедного от совершения греха, но уклонился от этого из-за жадности или страха.

В-третьих, такое упущение может быть простительным грехом, [а именно тогда] когда из-за жадности или страха человек не желает исправлять согрешения своего брата, но при этом он не погряз в своем нежелании так, что даже если бы со всей очевидностью видел, что мог бы удержать его от греха, то все равно уклонился бы от этого из-за жадности или страха, поскольку его ум все же отдает предпочтение братской любви. В указанном смысле святые люди подчас упускали исправлять согрешающих.

Ответ на возражение 4. Мы обязаны вернуть то материальное или духовное благо, которое принадлежит некоторому конкретному человеку и при этом не ждать, когда он придет за ним сам, а предпринимать надлежащие меры, чтобы его отыскать. Поэтому как тот, кто должен деньги кредитору, обязан в надлежащее время сам найти его и вернуть долг, точно так же и тот, кто несет духовную ответственность за некоторого человека, обязан искать его для того, чтобы порицать за грехи. С другой стороны, мы не обязаны искать кого-либо для того, чтобы дать ему то материальное или духовное благо, которое мы должны давать не конкретно ему, а вообще всем нашим ближним, но будет вполне достаточным, если мы дадим его тогда, когда представится такая возможность, поскольку, как пишет Августин, такую возможность надлежит рассматривать как случайную⁴⁰⁰. По этой же причине он говорит, что «Господь предупреждает нас, чтобы мы не были безразличны к грехам друг друга, но не в том смысле, что нам надлежит выискивать для себя предмет для осуждения, а в том, что мы должны исправлять то, что видим»⁴⁰¹. В самом деле, в противном случае мы стали бы дознавателями чужих жизней, а это противоречит сказанному [в Писании]: «Не злоумышляй, нечестивый, против жилища праведника, не опустошай места покоя его» (Прит 24, 15). Из сказанного очевидно, что нет никакой необходимости в том, чтобы монахи ради осуждения грешников оставляли свои монастыри.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что совершать братское исправление подобает только предстоятелям. Так, Иероним говорит: «Пусть священники стремятся исполнить сказанное в Евангелии: «Если же согрешит против тебя брат твой»...». Но именем священников зачастую обозначали предстоятелей, одной из обязанностей которых является обличение. Следовательно, похоже, что совершать братское исправление подобает только предстоятелям.

Возражение 2. Далее, братское исправление – это духовное подаяние. Но совершать телесное подаяние подобает тем, кто в отношении материального воздвигся выше других, то есть богатым. Следовательно, совершать братское исправление подобает тем, кто воздвигся выше других в отношении духовного, то есть предстоятелям.

Возражение 3. Далее, когда один человек осуждает другого, он посредством этого осуждения подвигает его к чему-то лучшему. Но в природном порядке низшее подвигается высшим. Следовательно, и в вытекающем из порядка природы порядке добродетели исправлять низших приличествует предстоятелям.

Этому противоречит следующее установление: «Как священникам, так и всем прочим верным надлежит так увещевать гибнущих, чтобы осуждение или исправляло их греховные пути, или же, если они окажутся неисправимыми, отсекало их от Церкви».

Отвечаю: как уже было сказано (1), исправление бывает двояким. Одно из них является актом любви к горнему, которое особым образом направлено на исправление согрешающего брата посредством простого предупреждения. Совершение такого рода исправления приличествует каждому, кто обладает любовью к горнему независимо оттого, подвластный ли он или власть имеющий.

Но есть и другое исправление, которое является актом правосудности и направлено на общественное благо. Такое исправление производится не только посредством предупреждения брата, но подчас и посредством его наказания, дабы страх удерживал от греха других. Совершение такого исправления приличествует только предстоятелям, в обязанности которых входит не только предупреждение, но и исправление посредством наказания.

Ответ на возражение 1. Предстоятели несут особую ответственность даже в случае того братского исправления, которое общо всем, поскольку, как говорит Августин, «подобно тому, как человек обязан оказывать преходящую помощь в первую очередь тем, кто вверен его попечению, точно так же он обязан оказывать духовную помощь, а именно учить, исправлять и т. п., тем, кто вверен его духовному попечению». Следовательно, Иероним имеет в виду не то, что предписание братского исправления касается только священников, а то, что оно касается их в первую очередь.

Ответ на возражение 2. Как обладающий теми средствами, с помощью которых он предоставляет телесное содействие, в этом отношении является богатым, точно так же обладающий здравым суждением, благодаря которому он способен исправить чье-либо прегрешение, в этом отношении является предстоящим.

Ответ на возражение 3. Даже в естественном порядке некоторые вещи взаимодействуют друг с другом, будучи в некотором отношении выше, а в некотором – ниже, а именно постольку, поскольку каждая из них в отношении другой в чем-то актуальна, а в чем-то – потенциальна. И точно так же один человек может исправлять другого постольку, поскольку он обладает здравым суждением относительно чужих грехов, хотя при этом он не является просто высшим.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что никто не обязан исправлять того, кто имеет над ним власть. Ведь сказано же [в Писании]: «Скот, который прикоснется к горе, да будет побит камнями»⁴⁰² (Исх. 19, 12); а ещё сказано, что Господь поразил Оза зато, что тот коснулся ковчега (2Цар. 6, 7). Но под горою и ковчегом подразумеваются наши предстоятели. Следовательно, подвластные не должны исправлять власть имеющих.

Возражение 2. Далее, глосса на слова [Писания]: «Я лично противостал ему» (Гал. 2, 11), прибавляет: «Как равный». Следовательно, коль скоро подвластный не является равным власть имеющему он не должен его исправлять.

Возражение 3. Далее, Григорий говорит, что «не должно помышлять об осуждении святых, если только не думаешь о себе лучше»⁴⁰³. Но никто не должен думать о себе лучше, чем о предстоятеле. Следовательно, никто не должен исправлять предстоятеля.

Этому противоречит сказанное в правиле Августина: «Являйте свою любовь не только себе, но и тому, кто, будучи поставлен выше вас, этим подвергает себя большей опасности». Но братское исправление – это дело любви. Следовательно, должно исправлять даже предстоятелей.

Отвечаю: подвластный не вправе осуществлять то исправление своего властителя, которое является актом правосудности, вследствие принудительной природы наказания, но что касается того братского исправления, которое является актом любви к горнему, то его вправе осуществлять любой человек в отношении того, с кем он связан любовью, если в том есть нечто, нуждающееся в исправлении.

Далее, тот акт, который проистекает из навыка или способности, простирается на все то, что включено в объект этого навыка или способности; так, видение простирается на все, что входит в состав объекта зрения. Однако коль скоро добродетельный акт надлежит сообразовывать с обстоятельствами, то из этого следует, что когда подвластный исправляет своего предстоятеля, он должен делать это приличествующим образом, не дерзко и резко, а мягко и уважительно. Поэтому апостол говорит: «Старца не укоряй, но увещевай, как отца» (1Тим. 5, 1), а Дионисий укоряет монаха Демофилия за то, что тот высокомерно выговаривал священника, бил его и выгонял из церкви.

Ответ на возражение 1. Кажется, что подчиненный, дерзко браня или дурно отзываясь о своем предстоятеле, ведет себя по отношению к нему неупорядоченно, и на это нам указывается поражением Богом тех, кто коснулся горы и ковчега.

Ответ на возражение 2. Противостать кому-либо публично означает превысить модус братского исправления, и потому Павел никогда бы не противостал Петру, если бы не был некоторым образом равен ему в том, что касалось защиты веры. А вот тот, кто не равен, должен осуждать уважительно и сокровенно. Поэтому апостол в своем «Послании к колоссянам» призывает их предостеречь предстоятеля: «Скажите Архиппу: «Исполняй служение твое""⁴⁰⁴ (Кол. 4, 17). Впрочем, если вера подвергается опасности, то подчиненный вправе публично осудить предстоятеля. Поэтому Павел, который подчинялся Петру, при всех нарекал его по причине опасности злословий о вере, и Петр, как пишет в своем комментарии Августин, «служит примером для всех предстоятелей: если им когда-либо доведется сбиться с прямого пути, то пусть не считают недостойным себя выслушивать нарекания от своих подчиненных».

Ответ на возражение 3. Помышление о себе как о просто лучшем, чем предстоятель, свидетельствовало бы о самонадеянности гордыни. Однако в том, чтобы думать о себе как о лучшем в некотором отношении, нет никакого превозношения, поскольку в нынешней жизни никто не без греха. Нам также следует помнить, что когда человек укоряет своего предстоятеля с любовью, то это означает не то, что он думает о себе, будто бы он лучше, а то, что он предлагает свою помощь «тому, кто, будучи поставлен выше вас, этим подвергает себя большей опасности», как в вышеприведенном правиле пишет Августин.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что грешник должен осуждать того, кто поступает дурно. В самом деле, никакой грех не освобождает человека от необходимости исполнения предписания. Но, как уже было сказано (2), братское исправление – это предмет предписания. Следовательно, похоже на то, что человек не должен воздерживаться от такого рода исправления по причине совершения им греха.

Возражение 2. Далее, духовное подаяние ценнее телесного. Но грешник не вправе уклоняться от служения посредством телесных даяний. Следовательно, он тем более не вправе по причине своего греха уклоняться от исправления тех, кто поступает дурно.

Возражение 3. Далее, [в Писании] сказано: «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя» (1Ин. 1, 8). Следовательно, если бы по причине своего греха человек лишался права осуждать брата, то никто бы не мог осудить поступающего дурно. Но вывод нелеп, а потому нелепа и посылка.

Этому противоречат следующие слова Исидора: «Служитель порока не вправе исправлять пороки других»⁴⁰⁵. А ещё [в Писании] сказано: «Тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же» (Рим. 2, 1).

Отвечаю: как уже было сказано (3), исправление злого делателя приличествует тому, чей разум наделен здравым суждением. Но грех, как было показано выше (II-I, 85, 2), не может умалить благо природы настолько, чтобы лишить разум грешника всех правых суждений, и в этом отношении их может оказаться достаточно для того, чтобы исправлять согрешения других. Однако предшествующий грех создает определенные препятствия на пути к этому исправлению, и причины на то три. Во-первых, та, что этот предшествующий грех переводит человека в состояние недостойного укорять другого, особенно если он желает обличить другого за меньший грех, в то время как сам совершил больший. Поэтому Иероним, комментируя слова [Писания]: «Что ты смотришь на сучок...» и т. д. (Мф. 7, 3), говорит: «Он имеет в виду тех, которые, будучи сами виновны в смертном грехе, не желают терпеть меньшие грехи своих братьев».

Во-вторых, та, что подобное исправление, если грех исправляющего станет известным, может выглядеть непристойным и сопровождаться злословием, поскольку дело будет представляться так, что он исправляет не из любви, а ради бахвальства. Поэтому слова [Писания]: «Как скажешь брату твоему...» и т. д. (Мф. 7, 4), Златоуст комментирует так: «А именно: с какою целью? Ты думаешь, что из любви, чтобы спасти ближнего? Нет, ибо тогда ты бы сперва позаботился о своем спасении. На самом деле ты желаешь не спасти других, а сокрыть собственные злодеяния под завесами добрых поучений, да к тому же ещё и заслужить людскую хвалу за свою ученость».

В-третьих, та, которая связана с гордыней упрекающего, как когда, например, человек, беспечно относясь к собственным грехам, настолько в сердце своем превозносится над ближним, что судит его за грехи с той гневной суровостью, которая могла бы приличествовать разве что праведнику. Поэтому, согласно Августину, «осуждать других за грехи – это обязанность добрых и благожелательных людей, но когда кого-либо осуждает злой, то его упрек – тому в оправдание»⁴⁰⁶. И потому, как [в том же месте] говорит Августин, «прежде чем осуждать за грехи других, надлежит задуматься, не согрешили ли таким же образом и мы сами. В самом деле, не следует забывать, что мы – люди, и могли бы быть в этом виновны, а возможно, когда-то уже отягчали подобным свою совесть, хотя после того более так не грешили. К тому же нелишне поразмыслить о том, насколько мы немощны, дабы наши упреки стали следствием не ненависти, а сострадания. Если же мы обнаружим, что и мы виновны в том же самом грехе, то нам нужно не упрекать грешника, а стенать вместе с ним и приглашать его к совместному покаянию». Из этого следует, что если грешник осуждает творящего зло со смирением, то этим он не совершает греха и не заслуживает осуждения, хотя такой поступок доказывает, что он заслуживает осуждения со стороны своего брата и собственной совести за тот грех, который он совершил прежде.

Из сказанного очевидны ответы на все возражения.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что не должно воздерживаться от исправления кого-либо из опасения, как бы он не стал ещё хуже. В самом деле, грех – это немощь души, согласно сказанному [в Писании]: «Помилуй меня, Господи, ибо я – немощен» (Пс. 6, 3). Но тот, кому вверен на попечение больной, не вправе прекратить заботиться о нем, даже когда тот капризен или высокомерен, поскольку тогда он подвергнет его большей опасности, как это имеет место в случае с сумасшедшим. Следовательно, тем более необходимо исправлять грешника даже тогда, когда это приводит к его ухудшению.

Возражение 2. Далее, как говорит Иероним, никакое злословие не должно побуждать нас отказываться от жизненно важных истин. Но заповеди Божии – это жизненно важные истины. Поэтому коль скоро братское исправление, как было показано выше (2), является предметом предписания, то похоже на то, что от него не должно воздерживаться из опасения опозорить того, кто будет исправлен.

Возражение 3. Далее, по словам апостола, нам не следует делать зло, чтобы вышло добро (Рим. 3, 8). По этой же причине не должно отказываться от добра, чтобы не вышло зла. Но братское исправление – это добро. Следовательно, не должно отказываться от него из опасения, что исправляемый человек станет ещё хуже.

Этому противоречит следующее: глосса на слова [Писания]: «Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя» (Прит. 9, 8), говорит: «Не должно бояться, что кощунник в ответ на обличения оскорбит вас, но просто нужно иметь в виду, что, побуждая его к ненависти, вы можете сделать его ещё хуже». Следовательно, надлежит воздерживаться от братского исправления, если существует опасность, что этим мы можем сделать [исправляемого] человека ещё хуже.

Отвечаю: как уже было сказано (3), исправление злого делателя бывает двояким. Одно из них, которое приличествует предстоятелям и определено к общественному благу, обладает силой принуждения. От такого исправления не должно воздерживаться ради того, чтобы этим не причинить вред исправляемому. Так [надлежит поступать] как потому, чтобы в том случае, если исправляемый не желает добровольно становиться на путь истинный, он был принужден к прекращению совершения греха посредством наказания, так и потому чтобы в том случае, если он окажется неисправимым, общественное благо было сохранено благодаря соблюдению порядка правосудности и удержания других посредством явленного им единственного примера [наказания]. Поэтому судья не воздерживается от объявления приговора грешнику из опасения потревожить его или его друзей.

Другое братское исправление определено к исправлению [самого] злого делателя, которого не принуждают, а просто увещевают. Поэтому если представляется весьма вероятным, что грешник не прислушается к увещеванию и станет ещё хуже, то от такого братского исправления надлежит воздержаться, поскольку средства должны упорядочиваться в соответствии с требованиями цели.

Ответ на возражение 1. Если сумасшедший отказывается принимать лечение, то врач вправе применить к нему силу, и это сопоставимо с тем исправлением, которое приличествует предстоятелям и имеет силу принуждения, но несопоставимо с простым братским исправлением.

Ответ на возражение 2. Братское исправление является предметом предписания в той мере, в какой оно является актом добродетели, а актом добродетели оно является в той мере, в какой оно адекватно цели. Следовательно, всякий раз, когда оно препятствует достижению цели, как, например, когда из-за него человек становится ещё хуже, оно не является ни жизненно важной истиной, ни предметом предписания.

Ответ на возражение 3. Все, что определено к цели, благо постольку, поскольку оно определено к цели. Следовательно, всякий раз, когда братское исправление препятствует достижению цели, а именно исправлению брата, оно не является благом, и потому воздержание от него не является отказом от добра, чтобы не вышло зла.

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что предписание братского исправления не требует от нас, чтобы тайное увещевание предшествовало открытому обличению. Ведь в делах любви мы должны, прежде всего, подражать Богу, согласно сказанному [в Писании]: «Подражайте Богу, как чада возлюбленные, и живите в любви» (Еф. 5, 1, 2). Но Бог подчас наказывает человека за грех, не предваряя это никаким тайным увещеванием. Следовательно, похоже, что нет никакой необходимости в том, чтобы тайное увещевание предшествовало открытому обличению.

Возражение 2. Далее, как пишет Августин, на поступках святых мы учимся тому, как надлежит понимать заповеди Священного Писания. Но среди поступков святых встречаются такие, когда скрытый грех открыто обличается без какого-либо предшествующего тайного увещевания. Так, мы читаем [в Писании], что Иосиф доводил худые слухи о братьях до отца (Быт. 37, 2); и еще, что Петр публично осудил Ананию и Сапфиру, которые допустили «утаить из цены земли» (Деян. 5, 1 – 9), без предшествующего их тайного увещевания. Кроме того, нигде не сказано, что Господь тайно усовестил Иуду до его осуждения. Следовательно, предписание не требует от нас, чтобы тайное увещевание предшествовало открытому обличению.

Возражение 3. Далее, выдвижение обвинения куда серьезнее осуждения. Но можно публично выдвинуть обвинение без предваряющего тайного увещевания, поскольку в Декреталиях сказано, что «ничто не должно предшествовать выдвижению обвинения помимо краткого извещения». Следовательно, похоже, что предписание не требует, чтобы тайное увещевание предшествовало открытому обличению.

Возражение 4. Далее, представляется невероятным, чтобы обычаи верующих в целом противоречили предписаниям Христа. Но среди верующих принято объявлять того или иного грешником без какого-либо предшествующего тайного увещевания.

Следовательно, похоже, что предписание не требует такого увещевания.

Возражение 5. Кроме того, верующие обязаны повиноваться своим предстоятелям. Но предстоятель иногда требует от всех или некоторых сообщать ему о тех, которые, как они знают, нуждаются в исправлении. Таким образом, похоже, что они обязаны сообщить ему об этом безо всякого тайного увещевания. Следовательно, предписание не требует, чтобы тайное увещевание предшествовало публичному обличению.

Этому противоречит следующее: Августин, комментируя слова [Писания]: «Обличи его между тобою и им одним» (Мф. 18, 15), говорит: «Стремясь кого-либо исправить, избегайте его бесчестить: в самом деле, не исключено, что от стыда он станет защищать свой грех, и тогда тот, кого вы хотите сделать лучше, сделается ещё хуже»⁴⁰⁷. Но согласно предписанию любви мы обязаны остерегаться того, чтобы наш брат стал хуже. Следовательно, порядок братского исправления исходит из требования предписания.

Отвечаю: что касается открытого обличения грехов, то тут нужно проводить различение, поскольку сам грех может быть явным или тайным. В случае явных грехов необходимо применить средство не только в отношении грешника, чтобы он благодаря этому смог стать лучше, но также и в отношении тех, которые знают о его грехе, чтобы они были возмущены. Поэтому такого рода грехи необходимо обличать публично, согласно сказанному апостолом: «Согрешающих обличай пред всеми (чтобы и прочие страх имели)» (1Тим. 5, 20), каковые слова, как пишет Августин, должны быть поняты как сказанные о явных грехах⁴⁰⁸.

С другой стороны, в случае тайных грехов надлежит поступать по слову Господню: «Если же согрешит против тебя брат твой...», и т.д. (Мф. 18, 15). Когда же он оскорбляет тебя явно и в присутствии других, он грешит не только против тебя, но также и против других, покой которых он нарушает. Однако коль скоро человек может обеспокоить ближнего даже своими тайными грехами, то похоже, что и здесь надо проводить различение. В самом деле, иные тайные грехи причиняют вред ближнему или со стороны его тела, или со стороны его души, как, например, когда человек вступает в тайный сговор с врагами с целью предательства своей страны или когда еретик тайно отвращает других людей от веры. И так как тот, кто грешит таким образом тайно, согрешает не только против вас, но и против других, то необходимо предпринять шаги для его немедленного осуждения, чтобы этим предотвратить исходящую от него пагубу, если только вы по какой-то причине не убеждены, что этого злого следствия можно избежать в случае его тайного увещевания. А есть и другие грехи, которые никому не причиняют вреда помимо самого грешника и того, против кого направлен его грех (то ли потому, что он один уязвляется грешником, то ли, по крайней мере, потому, что он один знает о его грехе). В таком случае нашей единственной целью должна быть помощь согрешающему брату, и подобно тому, как врач исцеляет недужного по возможности без отсечения [больного] члена, но, если того потребуют обстоятельства, то и посредством его отсечения ради сохранения жизни всего тела, точно так же и тот, кто желает исправить своего брата, по возможности взывает к его совести, сберегая при этом его доброе имя.

В самом деле, иметь доброе имя полезно, прежде всего, самому грешнику, причем не только со стороны временных дел, в которых потерявший доброе имя человек несет немалые убытки, но также и со стороны дел духовных, поскольку многие, стыдясь позора, отворачиваются от грешника, так что когда человек обнаруживает, что его честь утрачена, он может прекратить сдерживать свои греховные устремления. Поэтому Иероним, комментируя слова из [евангелия от] Матфея (Мф. 18, 15), говорит: «Если кто согрешил против тебя, обличи его тайно. Иначе как бы он, будучи обесчещен и ославлен, не закостенел в своем грехе». Во-вторых, мы должны беречь доброе имя согрешившего брата как потому, что позор одного ложится на плечи других, согласно сказанному Августином о том, что «если кто-либо из тех, кого почитают святыми, на самом деле окажется не таковым или же станет известно, что он в чем-то отступил от правды, то люди начнут настойчиво выискивать нечто подобное и у других верующих», так и потому, что когда становится известным грех одного человека, это служит побуждением для других к подобным же согрешениям.

Однако коль скоро совесть гораздо важнее доброго имени, Господь пожелал, чтобы мы явно осудили нашего брата и тем самым избавили его совесть от греха даже ценою утраты им своего доброго имени. Из сказанного очевидно, что согласно предписанию тайное увещевание должно предшествовать открытому обличению.

Ответ на возражение 1. Что бы ни скрывалось, оно известно Богу, и потому тайные грехи выносятся на суд Божий, а явные грехи – на суд человеческий. Однако Бог подчас тайно увещевает грешников посредством, так сказать, внутреннего вдохновения, то ли в миг их пробуждения, то ли во время сна, согласно сказанному [в Писании]: «Во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей... тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от какого-либо предприятия...» (Иов. 33, 15 – 17).

Ответ на возражение 2. Господь как Бог знал о грехе Иуды, как если бы он был общеизвестным, и потому Он мог бы сразу оповестить о нем всех. Однако Он поступил не так, но усовестил Иуду за его грех в темных для других словах. Грех Анании и Сапфиры был осужден Петром, который действовал как исполняющий волю Бога, Который и открыл ему их грех. Что же касается Иосифа, то он, возможно, предупреждал своих братьев, хотя в Священном Писании ничего об этом не сказано. Или же можно предположить, что в отношении его братьев их грех был очевиден, по каковой причине и сказано в множественном числе, что он обвинял «братьев».

Ответ на возражение 3. Когда множество людей подвергается опасности, эти слова Господа неприменимы, поскольку в таком случае твой брат согрешает не против одного только тебя.

Ответ на возражение 4. Те объявления, которые принято делать среди верующих, связаны с незначительными грехами, которые не порочат доброе имя, и потому они являются скорее напоминаниями о подзабытых грехах, чем обвинениями или обличениями. А вот если бы они обладали такой природой, что могли бы опорочить доброе имя нашего брата, то такое обличение братского греха противоречило бы предписанию Господа.

Ответ на возражение 5. Не должно повиноваться предстоятелям, если это противоречит божественному предписанию, согласно сказанному [в Писании]: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5, 29). Поэтому если предстоятель требует, чтобы кто-либо сообщал ему о тех, которые, как ему известно, нуждаются в исправлении, то правильно понятое распоряжение поддерживает сохранение порядка братского исправления независимо от того, адресовано ли оно всем или кому-то конкретно. Если же, с другой стороны, предстоятель выражает в своем распоряжении нечто противное этому установленному Господом порядку, то согрешат как распорядившийся, так и повиновавшийся ему, поскольку оба они нарушат предписание Господа. Следовательно, в таком случае повиноваться не должно, поскольку о тайном дано судить одному только Богу, а никак не предстоятелю, который не вправе предписывать что-либо о тайном помимо того, что так или иначе явлено через посредство каких-либо признаков, например дурной репутации или подозрений, в каковых случаях предстоятель может действовать как судья, светский или церковный, принуждая человека свидетельствовать об истине под присягой.

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что не должно призывать свидетелей до явного обличения. В самом деле, не следует оповещать других о тайных грехах, поскольку, поступая подобным образом, человек, по словам Августина, «выдал бы грехи своего брата вместо того, чтобы их исправить»⁴⁰⁹. Но когда кто-либо призывает свидетелей, он этим самым оповещает о грехе брата других. Следовательно, в случае тайных грехов не должно призывать свидетелей до явного обличения.

Возражение 2. Далее, человек должен любить своего ближнего как самого себя. Но никто не призывает свидетелей для доказательства собственного тайного греха. Следовательно, никто не должен призывать свидетелей и для доказательства тайного греха своего брата.

Возражение 3. Далее, свидетелей призывают для того, чтобы что-либо доказать. Но когда речь идет о чем-то тайном, никакого доказательства свидетели привести не могут. Следовательно, в таких случаях призывать свидетелей бесполезно.

Возражение 4. Кроме того, в правиле Августина сказано, что «прежде чем уведомить свидетелей... надлежит изложить суть дела старшему». Но изложить суть дела старшему, или предстоятелю, означает поставить в известность Церковь. Следовательно, не должно призывать свидетелей до явного обличения.

Этому противоречит сказанное Господом: «Возьми с собою ещё одного или двух...», и т. д. (Мф. 18, 16).

Отвечаю: правильный путь от одной крайней точки к другой пролегает через середину. Итак, Господь пожелал, чтобы в первую очередь братское исправление было тайным, когда исправление братом другого происходит между ним и тем одним, и в то же время Он пожелал, чтобы в последнюю очередь оно было публичным, когда тот будет обличен в Церкви. Поэтому представляется правильным поместить вызов свидетелей между этими двумя крайностями, чтобы грех брата вначале был засвидетельствован [только] несколькими, услугами которых можно было бы воспользоваться, не создавая при этом препятствий [к достижению цели], и таким образом его грех был бы исправлен без общественного бесчестья.

Ответ на возражение 1. Некоторые полагали, что порядок братского исправления требует от нас, чтобы мы в первую очередь обличали нашего брата тайно, и если он послушает, то хорошо; если же не послушает, и при этом его грех будет полностью скрытым [от всех], то, по их мнению, нам не следует далее разбирать этот вопрос; однако если слух о нем так или иначе уже достиг ушей некоторых, то мы должны продолжить обличение согласно тому, как это предписано Господом. Но это противоречит тому, что пишет в своем правиле Августин, а именно что «мы обязаны открыть» грех брата, если он «может обусловить его дальнейшую сердечную порчу». Поэтому нам надлежит рассуждать иначе, и говорить, что если после одного или нескольких наших тайных обличений ещё остается надежда на исправление брата, то нам стоит продолжать обличать его тайно. Однако если мы убедимся в том, что тайные обличения бесполезны, то нам, независимо от того, насколько скрытым является грех, нужно двигаться дальше и призывать свидетелей, за исключением тех случаев, когда может возникнуть опасность, что это не приведет к исправлению брата, но [напротив] сделает его ещё хуже. Тогда, как уже было сказано (6), нам лучше вообще воздержаться от его исправления.

Ответ на возражение 2. Человеку для исправления собственного греха не нужны никакие свидетели, однако они могут понадобиться для исправления греха нашего брата. Следовательно, приведенная аналогия неудачна.

Ответ на возражение 3. Свидетели могут быть вызваны по трем причинам. Во-первых, как говорит Иероним, для того, чтобы показать, что рассматриваемое деяние является грехом; во-вторых, как говорит Августин [в своем правиле], чтобы в том случае, если деяние повторялось, подтвердить его исполнение; в-третьих, по словам Златоуста, чтобы «было подтверждено, что упрекающий брата человек сделал со своей стороны все, что было в его силах»⁴¹⁰.

Ответ на возражение 4. Когда Августин говорит, что дело должно быть изложено предстоятелю ещё до уведомления свидетелей, он имеет в виду то, что предстоятель является тем частным лицом, которое в подобном деле может оказаться полезней любого другого, а не то, что в его лице надлежит поставить в известность Церковь, то есть изложить ему все как [церковному] судье.