Вопрос 24. О СУБЪЕКТЕ ЛЮБВИ

Далее нам предстоит исследовать любовь к горнему в отношении ее субъекта, под каковым заглавием наличествует двенадцать пунктов: 1) находится ли любовь к горнему в воле как в своем субъекте; 2) обусловливается в человеке любовь к горнему посредством предшествующих действий или же божественного всеяния; 3) является ли это всеяние адекватным возможностям наших естественных даров; 4) возрастает ли она в том, кто ею обладает; 5) возрастает ли она посредством добавления; 6) возрастает ли она посредством каждого действия; 7) возрастает ли она беспредельно; 8) может ли любовь странствующего [в этой жизни] быть совершенной; 9) о различных степенях любви; 10) может ли любовь умаляться; 11) может ли быть утрачена любовь после обладания ею; 12) утрачивается ли она по причине одного смертного греха.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что воля не является субъектом любви к горнему. В самом деле, любовь к горнему – это один из видов любви. Но, согласно Философу, любовь находится в вожделеющей части²³⁹. Следовательно, любовь к горнему тоже находится в вожделении, а не в воле.

Возражение 2. Далее, как было показано выше (23, 6), любовь есть главнейшая добродетель. Но субъектом добродетели является разум. Следовательно, похоже на то, что любовь к горнему тоже находится в разуме, а не в воле.

Возражение 3. Далее, любовь простирается на все человеческие действия, согласно сказанному [в Писании]: «Все у вас да будет с любовью» (1Кор. 16, 14). Но началом человеческих действий является свободная воля. Следовательно, похоже на то, что любовь к горнему по преимуществу находится в свободной воле, а не в воле.

Этому противоречит следующее: объектом любви является благо, которое также является и объектом воли. Следовательно, любовь находится в воле как в своем субъекте.

Отвечаю: как было показано в первой части (80, 2), желание бывает двояким, а именно чувственным и умственным, которое называется волей, и потому хотя объектом каждого из них является благо, но по-разному. В самом деле, объектом чувственного желания является схваченное чувством благо, тогда как объектом умственного желания, или воли, является благо под универсальным аспектом блага, согласно которому оно может быть схвачено умом. Но объектом любви к горнему является не чувственное, а божественное благо, которое доступно только уму. Следовательно, субъектом любви является не чувственное, а умственное желание, то есть воля.

Ответ на возражение 1. Вожделение [или пожелание], как было доказано в первой части (81, 2), является частью чувственного, а не умственного желания, и потому та любовь, которая связана с вожделением, является любовью к чувственному благу. Притом вожделение не может простираться на божественное, то есть умопостигаемое благо, на что способна одна только воля. Следовательно, вожделение не может быть субъектом любви к горнему.

Ответ на возражение 2. Как говорит Философ, воля находится в разуме²⁴⁰, и потому любовь к горнему, находясь в воле, может также находиться и в разуме. Впрочем, любовь к горнему, в отличие от человеческих добродетелей, направляется не разумом, а мудростью Божией, и превосходит порядок человеческого разума, согласно сказанному [в Писании] о «превосходящей разумение любви Христовой» (Еф. 3, 19). Поэтому она находится в разуме не так, как рассудительность, то есть как в своем субъекте, и не так, как правосудность или умеренность, то есть как в том, что устанавливает их порядок, но только по причине приближенности воли к разуму

Ответ на возражение 3. Как уже было сказано в первой части (83, 4), свободная воля не является отличной от воли способностью. Впрочем, любовь к горнему не находится в воле, рассматриваемой как свободная воля [то есть в той], актом которой является выбор. В самом деле, выбор осуществляется в отношении средств к цели, в то время как воля непосредственно направлена к цели²⁴¹. Следовательно, любовь к горнему, объектом которой является конечное благо, надлежит представлять скорее как находящуюся в воле, чем в свободной воле.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в нас любовь к горнему не обусловливается посредством всеяния. В самом деле, то, что общо всему сущему, находится в человеке по природе. Но, согласно Дионисию, «божественное благо», каковое суть объект любви к горнему, «для всего есть объект восхищения и любви»²⁴². Следовательно, любовь к горнему находится в нас по природе, а не посредством всеяния.

Возражение 2. Далее, чем более кто-либо достоин любви, тем легче его любить. Но Бог более всего достоин любви, поскольку Он наиболее благ. Следовательно, Его любить гораздо легче, чем что-либо еще. Но нам нет нужды ни в каком всеянном навыке для того, чтобы любить другие вещи. Тем более, нам нет нужды в нем для того, чтобы любить Бога.

Возражение 3. Далее, апостол говорит: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1Тим. 1, 5). Но эти три отсылают нас к человеческим действиям. Следовательно, любовь к горнему обусловливается в нас посредством предшествующих действий, а не всеяния.

Этому противоречат следующие слова апостола: «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим. 5, 5).

Отвечаю: как уже было сказано (23, 1), любовь к горнему – это дружба человека с Богом, которая зиждется на соучастии в неизменном блаженстве. Однако это соучастие связано не с естественными, а с благодатными дарами, поскольку согласно сказанному [в Писании], «благодать Божия – жизнь вечная»²⁴³ (Рим. 6, 23), по каковой причине любовь к горнему сама по себе превосходит наши естественные способности. Но когда что-либо превосходит способность природы, оно не может быть естественным или обретенным посредством естественных способностей, поскольку естественное следствие не может превосходить свою причину.

Поэтому любовь к горнему не может наличествовать в нас по природе, не может она и быть обретена посредством естественных способностей, но – только посредством всеяния Святым Духом, Который суть любовь Отца и Сына, причастностью Которому в нас, как было показано выше (23, 2), и является сотворенная любовь к горнему

Ответ на возражение 1. Дионисий говорит о любви к Богу, которая основана на соучастии в естественных благах, и потому она находится во всем по природе. Любовь же к горнему со своей стороны, основана на сверхъестественном соучастии, и потому приведенная аналогия неудачна.

Ответ на возражение 2. Как Бог в высшей степени познаваем в Себе, но не нами, что связано с ущербностью нашего познания, которое зависит от чувственных вещей, точно так же Бог в высшей степени достоин любви в Себе, а именно постольку, поскольку Он является объектом блаженства. Но Он в указанном отношении не в высшей степени бывает возлюблен нами по причине склонности нашего желания к видимым благам. Из сказанного очевидно, что для того, чтобы мы могли возлюбить Бога более всего, необходимо, чтобы возвышенная любовь была всеяна в наши сердца.

Ответ на возражение 3. Когда говорят, что любовь в нас должна идти от «чистого сердца, доброй совести и нелицемерной веры», то это должно понимать как сказанное о проистекающем из всех этих вещей акте любви. Или, возможно, так сказано потому, что вышеперечисленные акты располагают человека к приятию всеянной любви. То же самое можно сказать и в отношении высказывания Августина о том, что «страх приводит к любви», и глоссы на слова [из евангелия от] Матфея, согласно которой «вера рождает надежду, а надежда – любовь».

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему всевается адекватно возможностям наших естественных даров. Ведь сказано же [в Писании], что «Он дал каждому по его добродетели»²⁴⁴ (Мф. 25, 15). Но в человеке добродетель не может предшествовать любви, поскольку, как было показано выше (23, 7), без любви нет никакой добродетели. Следовательно, Бог всевает в человека возвышенную любовь по мере его естественной добродетели.

Возражение 2. Далее, в том случае, когда речь идет об упорядоченных вещах, вторая из них всегда адекватна первой; так, мы видим, что в природных вещах форма адекватна материи, а в благодатных дарах слава адекватна благодати. Но коль скоро любовь является совершенством природы, то она соотносится с возможностями природы как второе с первым. Следовательно, похоже, что любовь к горнему всевается адекватно возможностям природы.

Возражение 3. Далее, люди и ангелы в равной мере причастны блаженству, поскольку, согласно сказанному [в Писании] (Мф. 22, 30; Лк. 20, 36), блаженство их одинаково. Но возвышенная любовь и прочие благодатные дары, как утверждает Мастер, дарованы ангелам адекватно их природным возможностям²⁴⁵. Следовательно, очевидно, что то же самое можно сказать и о человеке.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3, 8); и еще: «Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1Кор. 12, 11). Следовательно, любовь сообщается не адекватно нашим природным возможностям, а как пожелает Дух, разделяя Свои дары.

Отвечаю: количество вещи зависит от надлежащей причины этой вещи, поскольку чем более универсальна причина, тем больше и производимое ею следствие. Затем, коль скоро любовь к горнему, как уже было сказано (2), превосходит возможности человеческой природы, то зависит она не от какой либо из естественных добродетелей, а единственно от благодати всевающего ее Святого Духа. Следовательно, количество любви не зависит ни от условий природы, ни от возможностей естественной добродетели, но только от хотения Святого Духа, Который «разделяет» Свои дары «как Ему угодно». По этой причине апостол говорит: «Каждому же из нас дана благодать по мере дара Христова» (Еф. 4, 7).

Ответ на возражение 1. Та добродетель, согласно которой Бог дает каждому Свои дары, является или расположенностью, или предшествующим приуготовлением, или усилием того, кто получает благодать. Но Святой Дух предвосхищает даже эту расположенность или усилие, подвигая ум человека в той степени, в какой Ему угодно. Поэтому апостол и говорит о Призвавшем «нас к участию в наследии святых во свете» (Кол. 1, 12).

Ответ на возражение 2. Форма соразмерна материи. И точно так же упомянутые благодать и слава принадлежат к одному и тому же роду, поскольку в нас благодать есть не что иное, как начаток славы. Но любовь к горнему и природа не принадлежат к одному и тому же роду, и потому приведенная аналогия неудачна.

Ответ на возражение 3. Природа ангела умственна, и с таким его состоянием сообразуется то, что, как было показано в первой части (62, 6), она всегда полностью такова, какова она есть. Следовательно, чем возвышеннее ангел, тем большей он наделен силой как для сохранения, если он остается в добре, так и для отпадения, если он уклоняется к злу, и потому те из высших ангелов, которые устояли, стали наилучшими из всех, а те, которые отпали, стали наихудшими. Природа же человека – разумна, и с нею сообразуется то, что в одних случаях она потенциальна, а в других – актуальна, и потому она не обязательно всегда полностью такова, какова она есть, вследствие чего большим естественным дарам могут сопутствовать меньшие усилия, и наоборот. Таким образом, приведенная аналогия неудачна.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему не может возрастать. В самом деле, возрастать может только то, у чего есть количество. Но количество бывает двояким, а именно счисляемым и виртуальным. Первое из них не приличествует любви, каковая суть духовное совершенство, а виртуальное количество касается объектов, в отношении которых любовь не возрастает, поскольку любовь к горнему несомненно, любит все, что должно любить из любви к горнему. Следовательно, любовь к горнему не возрастает.

Возражение 2. Далее, то, что совпадет с чем-либо предельным, не имеет возможности возрастать [еще]. Но любовь к горнему, будучи наибольшей добродетелью и высшей любовью к величайшему благу совпадет с тем, что предельно. Следовательно, любовь к горнему не возрастает.

Возражение 3. Далее, возрастание есть своего рода движение. Поэтому там, где налицо возрастание, налицо и движение, а если налицо возрастание сущности, то налицо и движение сущности. Но нет никакого иного движения сущности помимо возникновения или уничтожения. Следовательно, любовь к горнему не может возрастить сущностно, разве что только она воспроизводиться или уничтожается, но такое предположение представляется нелепым.

Этому противоречат слова Августина о том, что «любовь прирастает заслугами и, возрастая, она заслуживает совершенство»²⁴⁶.

Отвечаю: любовь странствующего [в этой жизни] может возрастать. В самом деле, мы называем себя странствующими потому, что находимся на пути к Богу, конечной цели нашего блаженства. В указанном смысле мы движемся, поскольку приближаемся к Богу, но приближаемся «не телесными шагами, а душевными расположениями»²⁴⁷, и такое приближение является следствием любви к горнему, которая соединяет человеческий ум с Богом. Следовательно, любви странствующего [в этой жизни] присуще возрастание, поскольку в противном случае он был бы лишен возможности продвигаться своим путем. По этой причине апостол называет любовь к горнему путем, когда говорит: «Я покажу вам путь ещё превосходнейший» (1Кор. 12, 31).

Ответ на возражение 1. Любовь обладает не счисляемым, а исключительно виртуальным количеством, а последнее зависит не только от количества объектов, а именно являются ли они большими [или меньшими] по количеству или превосходству, но также и от интенсивности акта, а именно любят ли [ею] больше или меньше, и в последнем отношении виртуальное количество любви к горнему может возрастать.

Ответ на возражение 2. Любовь к горнему совпадает с пределом со стороны своего объекта, поскольку ее объектом является высшее Благо, из чего следует, что эта любовь является превосходнейшей из добродетелей. Однако [далеко] не каждая любовь совпадает с пределом со стороны интенсивности своего акта.

Ответ на возражение 3. Некоторые утверждали, что любовь к горнему возрастает не со стороны сущности, а с точки зрения своего укоренения в своем субъекте или же своего пыла.

Но эти люди сами не понимали, о чем говорят. Ведь коль скоро любовь является акциденцией, ее бытие является бытием в чем-то другом. И потому сущностное возрастание любви означает не что иное, как то, что ее становится больше в ее субъекте, а это подразумевает большее укоренение в субъекте. Кроме того, любовь по своей сущности является той добродетелью, которая определена к акту, и потому сущностное возрастание любви подразумевает [возрастание] ее способности производить акт более пылкой любви. Следовательно, любовь возрастает сущностно, но не так, как это представлено в возражении, то есть посредством своего воспроизведения или уничтожения в субъекте, но посредством все большего и большего своего присутствия в субъекте.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь возрастает посредством добавления. В самом деле, возрастание может наблюдаться как в телесном, так и в виртуальном количестве. Но возрастание в телесном количестве происходит посредством добавления – ведь сказал же Философ, что «рост происходит путем добавления к ранее существовавшему количеству»²⁴⁸. Следовательно, и возрастание любви к горнему, которая обладает виртуальным количеством, происходит посредством добавления.

Возражение 2. Далее, любовь есть своего рода духовный свет в душе, согласно сказанному [в Писании]: «Кто любит брата своего, тот пребывает во свете» (1Ин. 2, 10). Но свет в воздухе возрастает посредством добавления; так, с зажжением второй свечи возрастает освещенность дома. Следовательно, и любовь к горнему в душе возрастает посредством добавления.

Возражение 3. Далее, возрастание любви, как и ее возникновение, является делом рук Божиих, согласно сказанному [в Писании] о том, что Он «умножит плоды правды вашей» (2Кор. 9, 10). Но когда Бог всевает любовь, Он помещает в душу то, чего в ней прежде не было. Поэтому когда Он увеличивает любовь, Он тоже помещает в нее то, чего в ней прежде не было. Следовательно, любовь к горнему возрастает посредством добавления.

Этому противоречит следующее: любовь к горнему является простой формой. Но, как доказано в третьей [книге] «Физики»²⁴⁹ и в третьей [книге] «Метафизики»²⁵⁰, при добавлении одной простой вещи к другой не возникает ничего большего. Следовательно, любовь к горнему не возрастает посредством добавления.

Отвечаю: всякое добавление является добавлением к чему-то чего-то еще, так что при всяком добавлении можно предполагать, что до добавления [объединенные посредством добавления] вещи были различными [вещами]. Следовательно, если бы любовь добавлялась к любви, то добавленная любовь должна была бы до этого отличаться от той любви, к которой ее добавили, пусть даже и не в действительности, но [по крайней мере] посредством различения в мысли. В самом деле, Бог может увеличить телесное количество путем добавления величины, которой прежде не было и которая была создана в самый момент [добавления]; поэтому такая величина, не существуя до [своего добавления] в действительности, тем не менее является отличимой от того количества, к которой ее добавили. Следовательно, если бы любовь добавлялась к любви, то мы могли бы провести по крайней мере логическое различение одной любви от другой.

Затем, различие форм бывает двояким, [а именно] по виду и по числу Видовое различие навыков вытекает из разнообразия объектов, в то время как числовое различие вытекает из различия субъектов. Следовательно, навык может возрастать посредством своего простирания на те объекты, на которые он не простирался прежде (так, как наука геометрия простирается на того, кто познает те геометрические положения, которые он прежде не знал). Но ничего подобного нельзя сказать о любви, поскольку даже слабейшая любовь к горнему простирается на все, что должно ею любить. Поэтому то добавление, которое могло бы обусловить возрастание любви, не может мыслиться таким, как если бы добавляемая любовь до [своего добавления] отличалась по виду от той, к которой ее добавили.

Из этого следует, что если бы любовь добавлялась к любви, то нам надлежало бы предполагать наличие между ними числового различия, которое вытекает из различия субъектов (так, как возрастает белизна в тех случаях, когда одна белая вещь добавляется к другой, хотя такое возрастание не делает саму вещь белее). Однако и это решение не годится, поскольку субъектом любви является не что иное, как мыслящий ум, и потому подобного рода возрастание могло бы иметь место только в том случае, если бы один мыслящий ум добавлялся к другому, что невозможно. Кроме того, даже если бы это было возможно, следствием этого был бы больший любящий, а не большее количество самой любви. Из сказанного можно заключить, что любовь никоим образом не может – как полагали некоторые – возрастать посредством добавления любви к любви.

Поэтому любовь к горнему возрастает только посредством все большей и большей причастности ей ее субъекта. В самом деле, приличествующим форме модусом возрастания является ее интенсификация, поскольку бытие такой формы полностью состоит в том, что она прилепляется к своему субъекту. Следовательно, коль скоро величина вещи следует из ее бытия, говорить о форме как о большей – значит говорить то, что она больше присутствует в своем субъекте, а не то, что к ней добавляется какая-то другая форма, что могло бы иметь место, если бы форма сама по себе обладала количеством и не соотносилась со своим субъектом. Поэтому возрастание любви означает ее усиление в ее субъекте, и ее сущностное возрастание происходит именно так, а не посредством добавления любви к любви.

Ответ на возражение 1. В телесном количестве есть нечто от количества и ещё нечто постольку, поскольку оно является акцидентной формой. Как количество оно различается в отношении места или числа, и в указанном смысле может иметь место возрастание величины посредством добавления, как это видно на примере животных. А вот в той мере, в какой оно является акцидентной формой, оно различается только в отношении субъекта, и в этом смысле оно, как и другие акцидентные формы, может надлежащим образом возрастать только посредством [возрастания ее] интенсивности в субъекте, как это бывает, например, в субъектах разрежения, о чем читаем в четвертой [книге] «Физики»²⁵¹. И точно так же наука, равно как и навык, обладает количеством со стороны объектов и возрастает посредством добавления тогда, когда человек познает большее количество вещей, а как акцидентная форма она обладает некоторым количеством как существующая в своем субъекте, и в этом смысле возрастает в человеке тогда, когда тот углубляет свое познание прежде уже известных ему научных истин. И точно так же у любви есть два количества, но в отношении того, которым она обладает со стороны объекта, она, как было показано выше, не возрастает. Таким образом, из этого следует, что она возрастает исключительно посредством усиления.

Ответ на возражение 2. Добавление света к свету можно понимать как усиление действия света в воздухе по причине наличия сразу нескольких источников света. Но в нашем случае такое различение [источников] неприемлемо, поскольку свет любви исходит только из одного источника.

Ответ на возражение 3. Всеяние любви означает изменение в состояние «наличия» любви из состояния ее «отсутствия», и потому для этого необходимо, чтобы появилось то, чего прежде не было. С другой стороны, возрастание любви означает изменение к «большему наличию» из «меньшего наличия», а для этого нет никакой необходимости в появлении того, чего прежде не было, но только чтобы бывшее прежде меньшим стало большим. И потому Бог, дабы любовь возросла, делает ее более завладевающей душой, а саму душу – более совершенным образом причастной уподоблению Святому Духу.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему возрастает с каждым актом этой любви. В самом деле, делающий большее, может делать и меньшее. Но каждый акт любви заслуживает жизнь вечную, а она есть нечто большее, чем просто прибавление любви, поскольку она подразумевает совершенство любви. Поэтому тем более каждый акт любви увеличивает любовь.

Возражение 2. Далее, как навыки к приобретенной добродетели обусловливаются актами, точно также возрастание любви обусловливается актом любви. Но каждый добродетельный акт ведет к возникновению добродетели. Следовательно, и каждый добродетельный акт любви ведет к возрастанию любви.

Возражение 3. Далее, Григорий говорит, что «остановиться на пути к Богу означает пойти вспять». Но никто из тех, кто подвигается актом любви, не идет вспять. Таким образом, кто бы ни подвигался актом любви, он подвигается вперед на пути к Богу Следовательно, любовь к горнему возрастает с каждым актом этой любви.

Этому противоречит то обстоятельство, что сила следствия не может превосходить силы ее причины. Но акт любви подчас бывает тепловатым и вялым. Следовательно, он не может возводить любовь в более превосходную степень, скорее он располагает ее к более низкой степени.

Отвечаю: духовное возрастание любви в чем-то подобно росту тела. Но телесный рост животных и растений не является непрерывным движением, то есть таким, что когда вещь, если так можно выразиться, в течение такого-то времени возрастает на столько-то, она необходимо одинаково возрастает за одинаковые промежутки этого времени, как это имеет место в случае с [равномерным] пространственным движением. Но [оно] таково, что в течение определенных промежутков времени природа только располагает к возрастанию, не обусловливая при этом никакого актуального возрастания, а уже после приводит в действие то, к чему она расположила, сообщая животному или растению актуальное возрастание. И точно так же любовь к горнему актуально не возрастает с каждым актом этой любви, но каждый ее акт располагает к возрастанию любви постольку, поскольку любой акт любви увеличивает готовность человека к новому акту, подчиненному любви. Этим увеличением готовности человек воспламеняется к акту более пылкой любви и к приложению усилий для того, чтобы и далее следовать стезями любви, а уже после происходит актуальное возрастание любви.

Ответ на возражение 1. Каждый акт любви заслуживает жизнь вечную, которая, однако, даруется не сразу же и не там же, но – в надлежащее этому время. И точно так же каждый акт любви заслуживает возрастание любви, но это возрастание имеет место не сразу, а по мере приложения нами усилий для того, чтобы оно произошло.

Ответ на возражение 2. В случае возникновения приобретенной добродетели не каждый акт завершается формированием добродетели. Множество таких актов способствует возникновению этого следствия посредством расположения к нему, и только последний и наиболее совершенный акт, вобравший добродетельность всех предшествующих ему [актов], актуализирует добродетель, что подобно тому, как множество падающих капель [в конце концов] обрушивает скалу.

Ответ на возражение 3. Человек подвигается вперед на пути к Богу не только посредством актуального возрастания любви, но также и посредством своего расположения к этому возрастанию.

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему не может возрастать беспредельно. В самом деле, как сказано во второй [книге] «Метафизики», всякое движение есть движение к некоторой цели и пределу²⁵². Но возрастание любви к горнему является движением, и потому оно стремится к цели и пределу. Следовательно, любовь к горнему не может возрастать беспредельно.

Возражение 2. Далее, никакая форма не может превосходить возможности своего субъекта. Но возможности являющейся субъектом любви разумной твари предельны. Следовательно, любовь к горнему не может возрастать беспредельно.

Возражение 3. Далее, любая конечная вещь может посредством непрерывного возрастания достигнуть количества другой конечной, но намного большей вещи, за исключением тех случаев, когда ее приращение с каждым разом становится все меньше и меньше. Так, Философ говорит, что если начать бесконечно делить линию, отнимать от нее каждую последующую часть и прибавлять к другой линии, то мы никогда не достигнем того конечного количества, которое было бы равно сумме этих двух линий, а именно той, от которой отнималось, и той, к которой отнятое прибавлялось²⁵³. Но это никак не относится к предмету нашего рассмотрения, поскольку нет никакой необходимости в том, чтобы второе возрастание любви было меньшим, чем первое – ведь оно вполне может быть равным или даже большим. Таким образом, коль скоро любовь блаженного есть нечто конечное, то если бы любовь странствующего [в этой жизни] могла возрастать беспредельно, из этого бы следовало, что любовь странствующего могла бы сравняться с небесной любовью, каковое предположение представляется нелепым. Следовательно, любовь к горнему странствующего не может возрастать беспредельно.

Этому противоречат следующие слова апостола: «Не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я» (Филип. 3, 12), каковые слова глосса разъясняет так: «Как бы ни был усовершен кто-либо из верных, ему не дозволено мыслить: «Достиг!». Ибо кто помыслит так, тот оставит свой путь прежде, чем достигнет назначенного». Следовательно, любовь к горнему странствующего может возрастать и возрастать.

Отвечаю: предел возрастания формы может быть установлен трояко. Во-первых, по причине того, что сама форма имеет некоторую установленную меру, и когда она достигается, дальнейшее приращение этой формы становится невозможным, а если развитие ее продолжается, то в итоге получается какая-то другая форма. Примером этого может служить бледность, которая посредством непрерывного изменения может завершиться или полной белизной, или же – чернотой. Во-вторых, со стороны действователя, сила которого не простирается на дальнейшее возрастание формы в ее субъекте. В-третьих, со стороны субъекта, который оказывается неспособным к дальнейшему совершенствованию.

Однако предел, который мог бы воспрепятствовать возрастанию человеческой любви к горнему в то время, когда он находится в состоянии странствующего [в этой жизни], не может быть установлен ни одним из указанных выше способов. В самом деле, сама по себе любовь к горнему не имеет никакого предела своего возрастания, поскольку она суть причастность той беспредельной любви, которой является Святой Дух. И точно так же причина возрастания любви, а именно Бог, обладает бесконечной силой. Да и со стороны субъекта нельзя установить предел этого возрастания, поскольку с каждым возрастанием любви возрастает и способность к дальнейшему возрастанию. Из сказанного очевидно, что возрастанию любви к горнему в нынешней жизни нельзя установить какой-либо предел.

Ответ на возражение 1. Возрастание любви к горнему направлено к той цели, которая находится не в этой, а в будущей жизни.

Ответ на возражение 2. Возможности разумной твари прирастают расширяющей наши сердца любовью, согласно сказанному [в Писании]: «Сердце наше расширено» (2Кор. 6, 11), благодаря чему она сохраняет способность к вмещению дальнейшего возрастания.

Ответ на возражение 3. Этот аргумент справедлив в отношении тех вещей, которые обладают одним и тем же видом количества, но не в отношении тех, которые обладают различными видами; так, сколько бы линия не увеличивалась, она никогда не достигнет количества поверхности. Но количество любви странствующего, которое связано со знанием веры, не относится к тому же самому виду, что и количество любви блаженного, которое связано с непосредственным видением. Следовательно, приведенный аргумент ничего не доказывает.

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в нынешней жизни любовь к горнему не может быть совершенной. Ведь если бы дело обстояло иначе, то первыми достигли бы [совершенства] апостолы. Но этого не произошло, о чем свидетельствуют слова апостола: «Не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я» (Филип. 3, 12). Следовательно, в этой жизни любовь к горнему не может быть совершенной.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «пламень любви к горнему охлаждает похоть, но исчезает она только при совершенной любви»²⁵⁴. Но ничего подобного не может быть в этом мире, в котором нельзя жить без греха, согласно сказанному [в Писании]: «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя» (1Ин. 1, 8). Действительно, всякий грех есть следствие некоторого неупорядоченного вожделения. Следовательно, в этой жизни любовь к горнему не может быть совершенной.

Возражение 3. Далее, совершенное не может стать ещё более совершенным. Но, как было показано выше (7), в нынешней жизни любовь к горнему может возрастать и возрастать. Следовательно, в этой жизни любовь к горнему не может быть совершенной.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Любовь, усиливаясь, усовершается, достигнув же совершенства, вопиет: «Желаю потеряться и найтись в Христе!"». Но это возможно и в нынешней жизни, как это имело место с Павлом. Следовательно, любовь к горнему может быть совершенной и в нынешней жизни.

Отвечаю: совершенство любви можно понимать двояко: во-первых, в отношении объекта любви, во-вторых, в отношении любящей личности. В отношении объекта любви любовь к горнему может быть совершенной только в том случае, если объект любится настолько, насколько он достоин любви. Но Бог достоин любви настолько, насколько Он благ, и коль скоро благость Его бесконечна, Он бесконечно достоин любви. Однако никакая тварь не может любить Его бесконечно, поскольку любая сотворенная сила конечна. Следовательно, в указанном отношении никакая тварь не может обладать совершенной любовью, и таковой является только та любовь, которою Бог любит самого Себя.

В отношении же любящей личности любовь может быть совершенной тогда, когда любящий любит настолько сильно, насколько он только способен, и так может случаться трояко. Во-первых, когда все человеческое сердце актуально обращено к Бон», И таково совершенство небесной любви, которое недостижимо в нынешней жизни, в которой по причине слабости человеческой жизни невозможно всегда актуально думать о Боге и подвигаться к Нему любовью. Во-вторых, когда человек ревнует о том, чтобы посвятить все свое время Богу и божественным вещам, презирая при этом все прочее, если только оно не является необходимым для поддержания жизни. Такое совершенство любви возможно для странствующего, хотя оно и не общо всем, кто обладает любовью. В-третьих, когда человек вручает все свое сердце Богу посредством навыка, а именно не мысля и не желая ничего, что было бы противным любви к Богу, и такое совершенство общо всем, кто обладает любовью.

Ответ на возражение 1. Апостол отрицает то, что он обладал небесным совершенством, в связи с чем глосса на приведенные слова говорит, что «он был совершенным путником, но и он не достигнул того совершенства, к которому ведет этот путь».

Ответ на возражение 2. Эти слова сказаны в отношении простительных грехов, которые противоположны не навыку, но акту любви, и потому они несовместимы с совершенством небес, а не с совершенством пути.

Ответ на возражение 3. Совершенство пути не является совершенством просто, и потому оно может возрастать и возрастать.

С девятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что неправильно различать три степени любви к горнему, а именно начало, усовершение и совершенство – ведь между началом любви и ее конечным совершенством существует множество степеней. Следовательно, неправильно сводить их [всех только] к одной.

Возражение 2. Далее, любовь начинает свое усовершение с самого начала своего существования. Следовательно, мы не должны проводить различение между любовью как начинающейся и любовью как усовершающейся.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (7), сколь бы ни была совершенной человеческая любовь в этом мире, она все равно может возрастать. Но для любви возрастать означает усовершаться. Следовательно, неправильно отличать совершенную любовь от любви усовершающейся, и потому вышеупомянутые степени определены для любви неправильно.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Любовь, только родившись, требует пищи», каковые слова обращены к начинающим, «принимая пищу, она усиливается», каковые слова обращены к тем, кто усовершается, «ставши же сильной, она становится и совершенной», каковые слова обращены к совершенным. Следовательно, существует три степени любви.

Отвечаю: духовное возрастание любви в определенном смысле подобно возрастанию человеческого тела. В самом деле, хотя это последнее возрастание может быть разделено на множество частей, тем не менее, в нем наблюдаются некоторые установленные состояния, соответствующие специфическим действиям или устремлениям, к которым оно приводит человека. Так, мы говорим о человеке как о младенце до тех пор, пока он не научается пользоваться своим разумом, после чего мы различаем другое состояние человека, в котором он начинает говорить и пользоваться разумом, затем есть ещё одно, третье состояние, а именно [состояние] возмужалости, когда он обретает способность к порождению, и так далее вплоть до достижения совершенства.

Подобным же образом различают и степени любви, а именно в соответствии с различными устремлениями, к которым по мере своего возрастания приводит человека любовь. Так, поначалу она возлагает на человека обязанность удаляться греха и противиться похотям, которые подвигают его к тому, что противно любви, и это относится к начинающим, любовь которых требует ухода и пищи, в противном же случае она может угаснуть. Затем основным своим устремлением человек должен стремиться к совершенствованию в добре, и таково устремление искусных [в любви], главной целью которых является усиление их любви посредством ее возрастания. Третьим же своим устремлением человек должен в первую очередь стремиться к соединению и наслаждению Богом, и это относится к совершенному, который «желает потеряться и найтись в Христе».

Нечто подобное мы можем наблюдать и в случае пространственного движения, когда вначале имеет место удаление от одного предела, затем – приближение к другому пределу и, в-третьих, успокоение в этом пределе.

Ответ на возражение 1. Все эти многообразные степени, которые можно различать при возрастании любви, включены в вышеупомянутые три, да и вообще, как говорит Философ, всякая непрерывная вещь может быть разделена на три части, а именно начало, середину и конец²⁵⁵.

Ответ на возражение 2. Хотя усовершаться могут и начинающие в любви, тем не менее они в первую очередь должны сосредоточиться на противлении беспокоящим их своими нападениями грехам. Когда же по прошествии некоторого времени нападение грехов ослабеет, они смогут в уже большей безопасности устремляться к совершенству но при этом, одною рукою трудясь, в другой они все ещё должны сжимать меч, как это некогда делали строители Иерусалима.

Ответ на возражение 3. Даже совершенные могут усовершаться в любви, но это уже не главная их забота, поскольку их первейшей целью является соединение с Богом. И хотя того же желают и начинающий, и усовершающийся, однако их главная забота – о другом: для начинающего – это удаление от греха, для усовершающегося – это совершенствование в добродетели.

С десятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему может умаляться. В самом деле, противоположности по своей природе находятся в одном и том же субъекте. Но возрастание и умаление – это противоположности. И коль скоро, как уже было сказано (4), любовь может возрастать, то похоже на то, что она также может и умаляться.

Возражение 2. Далее, Августин, обращаясь к Богу, говорит: «Тот любит Тебя менее, кто любит что-то помимо Тебя»²⁵⁶, а ещё он говорит, что «пламень любви к горнему охлаждает похоть»²⁵⁷. Из всего этого, похоже, следует, что и возгорание похоти, со своей стороны, охлаждает любовь. Но та похоть, посредством которой человек любит что-то помимо Бога, может в нем возрастать. Следовательно, любовь к горнему может умаляться.

Возражение 3. Далее, Августин говорит, что «доколе человек не отступает от Бога, Бог оправдывает его и освящает, отвратившись же от Него, он утрачивает в себе все следствия божественной деятельности»²⁵⁸. Из этого можно заключить, что когда Бог сохраняет в человеке любовь, Он действует точно так же, как и когда Он изначально всевает в него любовь. Но при первом всеянии любви Бог всевает меньше в того, кто меньше себя приуготовил. Поэтому и при сохранении любви Он сохраняет меньше ее в том, кто меньше себя приуготовил. Следовательно, любовь к горнему может умаляться.

Этому противоречит следующее: в Священном Писании любовь сравнивается с пламенем, согласно сказанному: «Она», то есть любовь к горнему, «пламень весьма сильный» (Песнь. 8, 6). Но пламень устремляется вверх дотоле, доколе горит. Следовательно, пока любовь существует, она может устремляться только вверх, но никак не вниз, то есть [она не может] умаляться.

Отвечаю: то количество, которое есть у любви со стороны надлежащего ей объекта, не может умаляться по той же причине, по которой оно, как было показано выше (4), не может и возрастать. Однако она может возрастать в отношении того количества, которым она обладает со стороны своего субъекта, и потому здесь мы должны исследовать, может ли она таким же образом и умаляться.

Итак, если она умаляется, то так необходимо должно происходить или по причине [умаления ее] действия, или же вследствие просто его прекращения. Действительно, приобретенные благодаря действиям добродетели, как было показано выше (II-I, 53, 3), умаляются, а подчас и полностью разрушаются вследствие прекращения действия. Поэтому Философ, говоря о дружбе, замечает, что «нехватка беседы», то есть нежелание встречаться и беседовать с друзьями, «многие дружбы расторгла»²⁵⁹. Так это потому, что сохранение вещи зависит от ее причины, а причиной человеческой добродетели является человеческий акт, и потому в случае прекращения человеческих действий приобретенная добродетель начинает умаляться и, в конце концов, полностью разрушается. Но все это никак не относится к любви к горнему, поскольку она не является следствием человеческих действий, а обусловливается, как уже было сказано (2), исключительно Богом. Таким образом, из этого следует, что даже когда ее действие прекращается, то это не умаляет и не разрушает ее иначе, как только в том случае, когда это прекращение подразумевает грех.

Из сказанного мы можем заключить, что умаление любви к горнему может быть обусловлено либо Богом, либо же некоторым греховным актом. Но Бог не обусловливает в нас никакого несовершенства иначе, как только путем наказания, а именно постольку, поскольку Он, наказывая за грех, лишает Своей благодати. Следовательно, Он может умалить в нас любовь к горнему только путем наказания, и это наказание обусловливается грехом.

Таким образом, из этого следует, что если бы любовь умалялась, то причиной этого умаления мог бы быть только грех – либо действенным образом, либо же через посредство заслуги. Но смертный грех не умаляет любви ни одним из указанных способов, а полностью разрушает ее, причем делает это как действенно, ибо любой смертный грех противен любви к горнему, о чем речь у нас впереди (12), так и через посредство заслуги, ибо коль скоро, совершая смертный грех, человек действует вопреки любви, он заслуживает того, чтобы Бог лишил его этой любви.

И точно так же никакой простительный грех не может умалить любви ни действенно, ни через посредство заслуги. Он не [может умалить ее] действенно, поскольку не затрагивает любви к горнему – ведь эта любовь относится к конечной цели, в то время как простительный грех – это неупорядоченность в отношении того, что определяет к цели, а любовь человека к цели не может умалиться вследствие совершения им неупорядоченных действий в отношении того, что определяет к цели. В самом деле, подчас больные при всей своей любви к здоровью могут нарушать диету, а в случае созерцательных наук выведенные из их начал ошибочные заключения никак не затрагивают несомненность этих начал. Не может простительный грех и заслужить умаления любви – ведь когда человек оступается в малом, он не заслуживает наказания в большом. В самом деле, Бог не отвращается от человека в большей степени, чем человек отвращается от Него, и потому тот, кто выпадает из порядка в отношении того, что определяет к цели, не заслуживает наказания посредством лишения определяющей его к конечной цели любви.

Подводя итоги, мы можем сказать, что с точки зрения непосредственного обусловливания любовь к горнему никоим образом не может умаляться, однако о том, что располагает к ее разрушению, можно говорить как об опосредованно способствующем ее умалению, а таковы простительные грехи и уклонение от исполнения дел любви.

Ответ на возражение 1. Противоположности находятся в одном и том же субъекте в тех случаях, когда субъект равным образом относится к ним обеим. Но любовь не относится равным образом к возрастанию и умалению, поскольку, как уже было сказано, причина для возрастания у нее есть, а для умаления – нет. Следовательно, приведенный аргумент ничего не доказывает.

Ответ на возражение 2. Похоть бывает двоякой. Одна из них – та, посредством которой человек видит свою цель в сотворенном, и она полностью уничтожает любовь к горнему поскольку по словам Августина, она губительна для любви. Она побуждает нас любить Бога меньше (меньше, чем мы должны любить Его посредством любви к горнему) не путем умаления любви, а путем ее полного разрушения. И именно так нам надлежит понимать высказывание [Августина]: «Тот любит Тебя менее, кто любит что-то помимо Тебя», поскольку далее он прибавляет: «И не ради Тебя». В самом деле, сказанное относится не к простительному, а только к смертному греху, поскольку то, что любят в простительном грехе, любят ради Бога, хотя и не актуально, а только по навыку. А это и есть вторая похоть, похоть простительного греха, и она-то всегда охлаждается любовью. Но никакая похоть не может умалить любовь, о причине чего нами было сказано выше.

Ответ на возражение 3. Ранее (II-I, 113, 3) уже было сказано о том, что для всеяния любви необходимо движение свободной воли. Поэтому то, что ослабляет это движение свободной воли, располагающим образом способствует умалению всеваемой любви. С другой стороны, для сохранения любви нет никакой необходимости в движении свободной воли, в противном бы случае мы утрачивали ее во время сна. Следовательно, любовь не умаляется из-за того, что встречает препятствие со стороны интенсивности движения свободной воли.

С одиннадцатым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что мы, обладая любовью к горнему, не можем утратить ее. В самом деле, если бы мы утрачивали ее, то так могло бы случаться только по причине греха. Но тот, кто обладает любовью к горнему, не может грешить, о чем читаем [в Писании]: «Всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога» (1Ин. 3, 9). Но обладают такой любовью исключительно сыны Божий, поскольку именно это, согласно Августину и отличает «сынов Божиих от сынов погибели». Следовательно, имеющий любовь не может утратить ее.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «любовью следует называть только истинную любовь»²⁶⁰. Но, как он же пишет в своем письме комиту Юлиану, «любовь, которая может прейти, никогда не была истинной». Следовательно, она никогда не была и любовью. Таким образом, обладая любовью, мы не можем утратить ее.

Возражение 3. Далее, Григорий в своей проповеди на Пятидесятницу говорит, что «божественная любовь там, где она есть, соделывает великое, а если делание прекращается, то это не любовь». Но никто из людей, делая что-либо великое, не утрачивает любви. Следовательно, любовь не может быть утрачена там, где она есть.

Возражение 4. Кроме того, свободная воля не склоняется к греху дотоле, доколе не побуждается чем-либо к греху Но любовь к горнему исключает все побуждения к греху, а именно любовь к себе, похоть и тому подобное. Следовательно, любовь к горнему утратить нельзя.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою» (Откр. 2, 4).

Отвечаю: как уже было сказано (2), Святой Дух пребывает в нас любовью. Поэтому мы можем рассматривать любовь к горнему трояко. Во-первых, со стороны Святого Духа, Который подвигает душу к любви к Богу, и в этом отношении любовь к горнему несовместима с грехом по причине силы Святого Духа, Который сообщает неизменность всему, что Он пожелает делать. Следовательно, предположение о том, что в одно и то же время Святой Дух желает подвигнуть некоего человека к акту любви, а этот человек, согрешая, утрачивает любовь к горнему, ложно. Ведь не напрасно же среди блаженств Божиих упомянут и дар стойкости, посредством которого «оправданный безусловно оправдан», как говорит Августин в своей книге «О предопределении святых».

Во-вторых, любовь к горнему можно также рассматривать как такую, которая никоим образом не уступает противному ее природе. По этой причине любовь к горнему в принципе не может грешить, что, по словам Августина, подобно тому, как ни холод не может нагревать, ни неправедность делать доброе²⁶¹.

В-третьих, любовь к горнему можно рассматривать со стороны субъекта, который по причине свободной воли изменчив. Кроме того, любовь к горнему может быть соотнесена с этим субъектом как с точки зрения рода, то есть как форма с материей, так и с точки зрения вида, то есть как навык со способностью. Итак, форме по природе присуще пребывать в субъекте таким способом, которым она может быть утрачена тогда, когда она не полностью исчерпывает возможность материи, что очевидно в случае форм подверженных возникновению и уничтожению вещей – ведь материя таких вещей получает одну форму так, что сохраняет возможность получить другую форму поскольку ее возможности не были полностью исчерпаны одной формой. Следовательно, одна форма может быть утрачена по причине получения другой. С другой стороны, форма небесного тела, полностью исчерпывая возможность материи и не сохраняя ей возможности получить другую форму неотделимо находится в своем субъекте. Так и возвышенная любовь блаженных, полностью исчерпывая возможность разумного ума, вследствие чего всякое актуальное движение этого ума определено к Богу, принадлежит своему субъекту неотделимо, а вот возвышенная любовь странствующего [в этой жизни] не столь полно исчерпывает возможность субъекта, поскольку последний не всегда актуально определен к Богу, и коль скоро он не всегда актуально определен к Богу, то с ним может случаться то, из-за чего любовь к горнему может быть им утрачена.

Что же касается навыка, то ему присуще склонять способность к акту, поскольку он делает так, что свойственное ему представляется добрым, а несвойственное – дурным. В самом деле, как вкус судит о вкусовых ощущениях в соответствии со своей расположенностью, точно так же и человеческий ум выносит свое суждение относительно того, что должно быть сделано, в соответствии со своим расположением по навыку. В связи с этим Философ говорит, что «каков человек сам по себе, такая и цель ему является»²⁶². В указанном отношении любовь к горнему неотделима от своего обладателя там, где ей ничего не может быть явлено помимо блага, а это возможно только на небесах, где Бог созерцается в Его сущности, которая является самой сущностью благости. Поэтому небесная любовь к горнему не может быть утрачена, в то время как любовь к горнему странствующего [в этой жизни] – может, поскольку в этом состоянии Бог не созерцается в Его сущности, которая является сущностью благости.

Ответ на возражение 1. В приведенной цитате речь идет о силе Святого Духа, сохраняющего тех, Кого Он желает подвигать и делать свободными от греха настолько, насколько Он соблаговолит.

Ответ на возражение 2. Любовь, которая может прейти по причине самой себя, не является истинной любовью, поскольку истинной любви не приличествует любить лишь на время с тем, чтобы после она была отъята. Однако если эта любовь утрачивается вследствие изменчивости ее субъекта и без того, чтобы в ее акте присутствовала подобная цель, то это не противоречит истинной любви.

Ответ на возражение 3. Любовь к Богу всегда соделывает великое в присущей ей цели, но она не всегда соделывает великое в своих актах по причине состояния ее субъекта.

Ответ на возражение 4. Актуальная любовь к горнему исключает все побуждения к греху Однако подчас она действует не актуально, в каковых случаях может возникнуть побуждение к греху, и если мы даем согласие на это побуждение, то утрачиваем любовь.

С двенадцатым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь к горнему не утрачивается по причине одного смертного греха. Ведь сказал же Ориген, что «если человеком, находящимся в высшем и совершеннейшем состоянии, и овладеет пресыщение, то я не думаю, чтобы он опустел и отпал внезапно: он необходимо должен падать понемногу и постепенно»²⁶³. Но человек отпадает из-за утраты им любви. Следовательно, любовь к горнему не утрачивается по причине всего лишь одного смертного греха.

Возражение 2. Далее, папа Лев в своей проповеди о Страстях, обращаясь к Петру, говорит: «Господь видел в тебе не побежденную веру, не отвратившуюся любовь, но поколебленное постоянство. Обилие слез свидетельствовало о неутраченной любви, и произнесенные в трепете слова были омыты в ее источнике», из каковых слов Бернар вывел свое заключение о том, что «любовь Петра не угасла, но охладела». Но Петр своим отречением от Христа совершил смертный грех. Следовательно, любовь к горнему не утрачивается по причине одного смертного греха.

Возражение 3. Далее, любовь к горнему сильней приобретенной добродетели. Но навык к приобретенной добродетели не уничтожается одним противоположным ему греховным актом. Тем более, любовь к горнему не уничтожается одним противоположным ей смертным грехом.

Возражение 4. Далее, возвышенная любовь означает любовь к Богу и ближнему. Однако похоже на то, что можно совершить смертный грех и все же сохранить любовь к Богу и ближнему, поскольку, как было показано выше (10), неупорядоченность в отношении того, что определяет к цели, не устраняет любовь к цели. Следовательно, после совершения смертного греха, обусловленного неупорядоченностью в отношении к некоторому частному благу, любовь к Богу может сохраниться.

Возражение 5. Кроме того, объектом теологической добродетели является конечная цель. Но другие теологические добродетели, а именно надежда и вера, не утрачиваются по причине одного смертного греха, но сохраняются, хотя и в безжизненном состоянии. Следовательно, после совершения греха может сохраниться и любовь к горнему, хотя и без формы.

Этому противоречит следующее: человек посредством смертного греха заслуживает вечную смерть, согласно сказанному [в Писании]: «Возмездие за грех – смерть» (Рим. 6, 23). С другой стороны, имеющий любовь заслуживает жизнь вечную, о чем читаем: «Кто любит меня, тот возлюблен будет Отцом Моим, и Я возлюблю его, и явлюсь ему Сам» (Ин. 14, 21), в каковом явлении и заключается жизнь вечная, согласно сказанному [в Писании]: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя... истинного Бога и посланного Тобою Иисуса, Христа» (Ин. 17, 3). Но никто не может одновременно заслуживать и вечную жизнь, и вечную смерть. Поэтому невозможно, чтобы у человека любовь к горнему совмещалась со смертным грехом. Следовательно, любовь к горнему утрачивается по причине одного смертного греха.

Отвечаю: одна противоположность устраняется другой, последующей ей противоположностью. Затем, любой смертный грех по самой своей природе противен любви к горнему, которая заключается в том, что человек любит Бога более всего остального и полностью подчинен Ему, направляя все свое к Богу Поэтому любви к горнему присуще то, что человек должен так любить Бога, чтобы желать подчиниться Ему во всем и всегда соблюдать Его заповеди, поскольку все, что противоречит Его заповедям, явно противоречит и любви, и потому по самой своей природе способно уничтожить любовь.

Конечно, если бы любовь к горнему была зависящим от силы своего субъекта приобретенным навыком, то она вовсе не непременно устранялась бы по причине одного смертного греха, поскольку сам по себе акт противоположен не навыку, но [другому] акту. И так как продолжительность пребывания навыка в своем субъекте не требует [такой же] продолжительности акта, то с появлением последующего и противоположного акта приобретенный навык не устраняется, по крайней мере – сразу. Но являющаяся всеянным навыком возвышенная любовь зависит от всевающего ее Бога, Который всевает и сохраняет любовь подобно тому, как солнце распространяет в воздухе свой свет. Поэтому как с появлением препятствия на пути распространения солнечного света свет в воздухе сразу же прекращается, так и любовь к горнему сразу же прекращается в душе с появлением в ней препятствия к всеянию Богом любви в душу.

Но очевидно, что всякий противоречащий заповеди Божией смертный грех является препятствием к всеянию любви, поскольку уже одно то, что человек предпочитает грех божественному расположению, которое требует нашего повиновения Его воле, обусловливает утрату навыка к любви сразу же по совершении единственного смертного греха. В связи с этим Августин говорит, что «человек в присутствии Бога освящается, а в отсутствии Его остается в постоянном мраке, ибо отступает от Бога не пространственным образом, а отвращением своей воли»²⁶⁴.

Ответ на возражение 1. Это высказывание Оригена можно, к примеру, понимать так, что находящийся в совершеннейшем состоянии человек не может совершить смертный грех внезапно, но должен быть расположен к этому некоторой предшествующей нерадивостью, в каковом смысле, как было показано выше (II-I, 88, 3), о простительном грехе говорят как о расположении к смертному греху. Тем не менее совершив единственный смертный грех, он отпадает и утрачивает любовь.

Однако коль скоро далее он замечает, что «если кто-либо иногда случайно подвергнется легкому падению, но скоро одумается и придет в себя, то он, собственно, не может совершенно упасть»²⁶⁵, то нам надлежит ответить иначе, а именно, что когда он говорит о полностью опустевшем и отпавшем человеке, то имеет в виду, что отпавший согрешил преднамеренно, что может происходить внезапно.

Ответ на возражение 2. Любовь к горнему можно утратить двояко. Во-первых, непосредственно, из-за актуального презрения, и в указанном смысле Петр не утратил любви. Во-вторых, опосредованно, когда грех против любви совершен из-за некоторой страсти желания или страха, и согрешив против любви именно таким вот образом, Петр утратил любовь, хотя в скором времени ее восстановил.

Ответ на возражение 3 очевиден из вышесказанного. Ответ на возражение 4. Не всякая неупорядоченность в отношении того, что определяет к цели, то есть к сотворенному благу, обусловливает смертный грех, но только та, которая сама по себе противна божественной воле, и только такая неупорядоченность противна любви к горнему, о чем уже было сказано.

Ответ на возражение 5. Любовь означает соединение с Богом, тогда как надежда и вера – нет. Но, как уже было сказано, любой смертный грех состоит в отвращении от Бога. Следовательно, все нравственные грехи противны любви, а надежде и вере – не все, но только те из них, которые уничтожают навык к надежде или вере, в то время как любовь устраняется любым нравственным грехом. Из этого очевидно, что любовь не может сохраниться в безжизненном состоянии – ведь она, как было показано выше (23, 8), суть предельная форма, относящаяся к Богу под аспектом конечной цели.