Вопрос 32. О причинах удовольствия

Теперь нам надлежит исследовать причины удовольствия, под каковым заглавием наличествует восемь пунктов: 1) является ли деятельность собственной причиной удовольствия; 2) является ли причиной удовольствия движение; 3) причиняют ли удовольствие надежда и память; 4) обусловливает ли удовольствие печаль; 5) доставляют ли нам удовольствие действия других; 6) обусловливает ли удовольствие делание добра другому; 7) является ли подобие причиной удовольствия; в) является ли удивление причиной удовольствия.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что деятельность не является собственной и первой причиной удовольствия. Ведь сказал же Философ, что «удовольствие заключается в восприятии чувств»⁵⁵⁶, поскольку, как уже было указано выше (31, 1 ), для удовольствия необходимо [некоторое] знание. Но познание объектов деятельности происходит до осуществления самой деятельности. Следовательно, деятельность не является собственной причиной удовольствия.

Возражение 2. Далее, удовольствие в первую очередь связано с достижением цели, поскольку именно это наиболее желанно. Но цель иногда является деятельностью, а иногда – следствием деятельности. Таким образом, деятельность не является собственной и непосредственной причиной удовольствия.

Возражение 3. Далее, объектами удовольствия являются досуг и покой, которые заключаются в прекращении дел. Следовательно, деятельность не является собственной причиной удовольствия.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «удовольствие является беспрепятственной и сообразной естеству деятельностью»⁵⁵⁷.

Отвечаю: как уже было сказано (31, 1), для удовольствия необходимы две вещи, а именно достижение надлежащего блага и знание о его достижении. Но то и другое связано с определенного рода деятельностью, поскольку и актуальное познание является деятельностью, и достижение надлежащего блага осуществляется посредством деятельности. Более того, собственная деятельность сама по себе является надлежащим благом. Поэтому всякое удовольствие необходимо вытекает из некоторой деятельности.

Ответ на возражение 1. Объекты деятельности бывают приятными не иначе, как только будучи соединены с нами либо посредством одного только знания, как когда мы получаем удовольствие от размышления или созерцания некоторых вещей, либо посредством чего-то еще помимо знания, как когда человек получает удовольствие от знания того, что он обладает каким-то благом, например, богатством, честью и тому подобным, что не доставляло бы удовольствия, если бы не было схвачено как то, чем обладают. В связи с этим Философ замечает, что «мы получаем огромное удовольствие от сознания того, что нечто является нашей собственностью, поскольку свойственное каждому чувство любви к самому себе внедрено в нас самою природой»⁵⁵⁸. Но обладание подобными вещами означает либо пользование ими, либо возможность пользования, а пользование – это определенная деятельность. Поэтому очевидно, что любое удовольствие восходит к некоторой деятельности как к своей причине.

Ответ на возражение 2. Даже в тех случаях, когда речь идет о цели не как деятельности, а как следствии-деятельности, это следствие доставляет удовольствие постольку, поскольку им обладают или поскольку оно суть следствие, что подразумевает пользование или деятельность.

Ответ на возражение 3. Деятельность доставляет удовольствие постольку, поскольку она адекватна и соприродна действователю, и так как человеческая сила конечна, то существует вполне конкретная мера такой адекватности. Поэтому если такая мера нарушена, то деятельность перестает быть адекватной и доставляющей удовольствие, но, напротив, становится неприятной и обременительной. И в этом смысле досуг, игры и прочие связанные с покоем вещи приятны постольку, поскольку устраняют последующую трудностям печаль.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что движение не является причиной удовольствия. В самом деле, как уже было сказано (31, 1), причиной удовольствия является обретенное благо, в связи с чем Философ говорит, что удовольствия являются не [процессами] становления, а деятельностями в смысле осуществленности⁵⁵⁹. Но когда некто движется к чему-либо, то он этим еще не обладает, а, так сказать, только становится обладающим, поскольку, как сказано в восьмой книге «Физики», само состояние движения представляется определенным возникновением и уничтожением⁵⁶⁰. Следовательно, движение не является причиной удовольствия.

Возражение 2. Далее, движение является главной причиной тягот и обременительности наших трудов. Но тягостные и обременительные деятельности не доставляют нам удовольствия. Следовательно, движение не является причиной удовольствия.

Возражение 3. Далее, движение подразумевает определенную новизну, которая противоположна привычке. Но, как сказал Философ, «привычное доставляет нам удовольствие»⁵⁶¹. Следовательно, движение не является причиной удовольствия.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Откуда это, Господи? Почему в то время как Ты сам служишь Себе источником вечного блаженства, и многие из творений Твоих наслаждаются близ Тебя и от Тебя, человек находится в постоянной борьбе между счастьем и скорбями?»⁵⁶². Из этих слов можно заключить, что человек ищет радость и удовольствие в некоторых изменениях, и потому похоже на то, что движение обусловливает удовольствие.

Отвечаю: для удовольствия необходимы три вещи, а именно получающий удовольствие, соединенный с ним объект удовольствия и третья – знание об этом соединении, и движение, как говорит Философ, бывает приятным в отношении всех этих трех⁵⁶³. В самом деле, нам, получающим удовольствие, изменение доставляет удовольствие постольку, поскольку изменчива наша природа, и потому то, что нам приятно сегодня, может стать неприятным завтра; так, свойственная огню теплота приятна для нас зимой и неприятна летом. Приятным бывает изменение и со стороны доставляющего нам удовольствие соединенного с нами блага, поскольку продолжительность действия действователя увеличивает следствие; так, чем дольше человек стоит у огня, тем теплее ему и суше. Затем, природный модус бытия заключается в определенной мере, и потому когда длительное присутствие доставляющего удовольствие объекта превышает меру природного модуса бытия, приятным становится удаление этого объекта. Со стороны же знания [изменение бывает приятным постольку], поскольку человек желает знать нечто целиком и совершенно, и если нет возможности схватить вещь одновременно и в целом, то изменение в такой вещи приятно в том смысле, что когда одна ее часть сменяет другую, последовательность их восприятия позволяет составить целостную картину В связи с этим Августин говорит [обращаясь к душе]: «Ведь и речи ты воспринимаешь плотски, частями, но торопишь слога, чтобы услышать все целиком. Так и те части, что составляют целое: они не возникают одновременно, но, сменяя друг друга, вместе составляют то целое, которое, конечно же, прекрасней частей, но которое разом нам воспринять не дано»⁵⁶⁴.

Если же речь идет о такой вещи, природа которой неизменна, природный модус которой не может быть превышен продолжительностью присутствия какого бы то ни было доставляющего удовольствие объекта и которая может одновременно созерцать этот объект целиком, то такой вещи изменение не приносит никакого удовольствия. И чем более удовольствие приближается к указанным характеристикам, тем более оно и непрерывно.

Ответ на возражение 1. Хотя субъект движения еще не обладает тем, к чему он движется, совершенным образом, тем не менее он уже начинает им обладать, и в этом отношении само движение бывает приятным. Но это удовольствие, понятно, далеко от совершенства, поскольку наиболее совершенные удовольствия относятся к неизменным вещам. Кроме того, движение может обусловливать удовольствие постольку, поскольку то, что прежде было неприятным, может стать приятным, или наоборот, о чем уже было сказано.

Ответ на возражение 2. Движение причиняет тяготы и усталость тогда, когда оно превосходит наши природные способности. Этим оно не доставляет нам удовольствие, но зато устраняет препятствия с пути нашей природной способности.

Ответ на возражение 3. Привычное бывает приятным постольку, поскольку оно становится природным (ведь привычка – вторая натура). Но доставляющее удовольствие движение – это не то движение, которое изменяет привычку, а скорее то, которое препятствует уничтожению природного модуса бытия, могущему последовать [излишне] продолжительной деятельности. Таким образом, благодаря одной и той же сродной природе причине бывают приятными и движение, и привычка.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда и память не могут причинять удовольствие. В самом деле, как говорит Дамаскин, удовольствие производится наличным благом⁵⁶⁵. Но надежда и память связаны с тем, что отсутствует, поскольку память относится к прошлому, а надежда – к будущему. Следовательно, надежда и память не причиняют удовольствия.

Возражение 2. Далее, одна и та же вещь не может обусловливать противоположности. Но надежда обусловливает печаль, согласно сказанному: «Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце» (Прит. 13, 12). Следовательно, надежда не причиняет удовольствия.

Возражение 3. Далее, надежда связана с удовольствием с точки зрения блага точно так же, как вожделение или любовь. Следовательно, надежда является причиной удовольствия в той же мере, что и вожделение или любовь.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Утешайтесь надеждою» (Рим. 12, 12); и еще: «Вспоминаю о Боге – и услаждаюсь»⁵⁶⁶ (Пс. 76, 4).

Отвечаю: удовольствие обусловливается наличием соответствующего нам блага в той мере, в какой это благо тем или иным способом ощущается или схватывается. Но вещь может наличествовать для нас двояко. Во-первых, она может наличествовать в знании, то есть согласно тому как познанная вещь находится в познающем посредством подобия; во-вторых, [она может наличествовать] в действительности, то есть согласно тому, как одна вещь тем или иным образом находится в реальном соединении с другой, причем либо актуально, либо потенциально. И коль скоро реальное соединение превосходит соединение посредством подобия, каковым является соединение в знании, далее, коль скоро актуальное соединение превосходит потенциальное, то наибольшим удовольствием является то, которое восходит к ощущению наличествующего чувственного объекта. Второе место принадлежит удовольствию, связанному с надеждой, поскольку такое соединение приятно не только со стороны схватывания, но также и со стороны способности или силы обретения объекта удовольствия. Третье место принадлежит удовольствию, связанному с памятью, поскольку в этом случае присутствует только соединение со стороны схватывания.

Ответ на возражение 1. Надежда и память, действительно, относятся к тем вещам, которые в собственном смысле слова отсутствуют. Однако они в то же время и некоторым образом существуют: то ли со стороны одного лишь схватывания, то ли как со стороны схватывания, так и со стороны возможности – пусть только предполагаемой – их обретения.

Ответ на возражение 2. Ничто не препятствует тому, чтобы одна и та же вещь различными способами обусловливала противоположности. Так и надежда: в той мере, в какой она в настоящем оценивает будущее благо, она обусловливает удовольствие, а в той мере, в какой это подразумевает отсутствие указанного блага, она обусловливает печаль.

Ответ на возражение 3. Любовь и вожделение тоже обусловливают удовольствие. Ведь любимое приятно любящему, поскольку любовь – это своего рода союз или соприродность любящего и любимого. Подобным же образом и каждый объект вожделения приятен желающему, поскольку вожделение, как правило, жаждет удовольствий. Однако надежда, предполагающая уверенность в реальности доставляющего удовольствие блага, чего не предполагают ни любовь, ни вожделение, превосходит последние по степени обусловливания удовольствия, равно как превосходит она и относящуюся к уже прошедшему память.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что печаль не может причинять удовольствие – ведь ничто не обусловливает собственную противоположность. Но печаль противоположна удовольствию. Следовательно, она его не причиняет.

Возражение 2. Далее, у противоположностей и следствия противоположны. Но когда думается о том, что доставляет удовольствие, это обусловливает удовольствие. Следовательно, воспоминание о грустном обусловливает не удовольствие, а печаль.

Возражение 3. Далее, печаль так относится к удовольствию, как ненависть – к любви. Но ненависть не обусловливает любовь, скорее, наоборот, о чем уже было сказано (29, 2). Следовательно, печаль не обусловливает удовольствие.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Слезы мои были для меня хлебом день и ночь» (Пс. 41. 4), где под хлебом должно разуметь удовольствие утешения. Следовательно, слезы, которые являются следствием печали, могут доставлять удовольствие.

Отвечаю: печаль можно рассматривать двояко, а именно как существующую актуально и как существующую в памяти, и в обоих случаях печаль может обусловливать удовольствие. В самом деле, актуально существующая печаль причиняет удовольствие постольку, поскольку она связана с мыслью о любимом, отсутствие которого вызывает печаль, и сама эта простая мысль доставляет удовольствие. Воспоминание о печали становится причиной удовольствия благодаря последовавшему [печали] избавлению [от нее], поскольку отсутствие зла рассматривается как нечто благое; поэтому чем более человек думает о своем избавлении от того, что причиняло ему страдание и боль, тем больше он находит причин для радости. В связи с этим в двадцать второй книге [своего трактата] «О граде Божием» Августин говорит, что «когда блаженному приходит на ум былая печаль или здоровый припоминает о минувшей боли без того, чтобы чувствовать эту боль... то это еще более наполняет их радостью и весельем». А еще он говорит, что «чем труднее было сражение, тем больше и радости в триумфе»⁵⁶⁷.

Ответ на возражение 1. Порою вещь может акцидентно обусловливать собственную противоположность; так, согласно сказанному в восьмой [книге] «Физики», «холод иногда... нагревает»⁵⁶⁸. Подобным образом и печаль может акцидентно причинять удовольствие, а именно постольку, поскольку доставляет схватывание чего-то приятного.

Ответ на возражение 2. Припоминание о грустных вещах причиняет удовольствие не потому, что они неприятны и противоположны приятным, а потому, что человек избавлен от них. Подобным же образом воспоминание о приятных, но утраченных вещах может обусловливать печаль.

Ответ на возражение 3. Ненависть тоже может акцидентно обусловливать любовь, а именно [двое] могут любить друг друга постольку, поскольку их объединяет ненависть к одной и той же вещи.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что действия других не могут обусловливать наше удовольствие. В самом деле, удовольствие причиняет нам соединенное с нами наше собственное благо. Но действия других не соединены с нами. Следовательно, они не являются причиной нашего удовольствия.

Возражение 2. Далее, деятельность является собственным благом действователя. Таким образом, если бы действия других являлись причиной нашего удовольствия, то на том же основании и все принадлежащие другим блага были бы нам приятны, что очевидно не так.

Возражение 3. Далее, действие приятно постольку, поскольку проистекает из врожденного навыка, в связи с чем во второй книге «Этики» читаем, что «вызываемое делами удовольствие следует считать признаком существующих в нас устоев»⁵⁶⁹. Но действия других проистекают из тех устоев, которые существуют не в нас, а, пожалуй, в [самих] действователях. Следовательно, действия других доставляют удовольствие не нам, а самим действователям.

Этому противоречит сказанное во втором соборном послании Иоанна: «Я весьма обрадовался, что нашел из детей твоих, ходящих в истине» (2Ин. 1, 4).

Отвечаю: как уже было сказано (1 ; 31, 1 ), для удовольствия необходимы две вещи, а именно достижение надлежащего блага и знание о его достижении. Поэтому действие другого может причинять нам удовольствие трояко. Во-первых, постольку, поскольку благодаря этому действию мы получаем некоторое благо. Таким образом, действия тех, кто делает нам нечто благое, доставляют нам удовольствие, поскольку приятно, когда кто-либо поступает по отношению к тебе по-доброму. Во-вторых, постольку, поскольку действие другого позволяет нам узнать или оценить наше собственное благо; по этой причине людям нравится, когда их хвалят или почитают другие – ведь они, так сказать, благодаря этому узнают о существовании некоторого блага в самих себе. И коль скоро такая оценка тем значимей, чем от более благородных и мудрых людей она исходит, то и хвалимые такими людьми получают, соответственно, наибольшее удовольствие. Но поскольку хвалит, похоже, и льстец, то некоторым приятна и лесть. А так как одним нравится любить, в то время как другим – чтобы ими восхищались, то [некоторым] приятно быть любимыми другими и восхищать их, поскольку благодаря этому человек узнает о своем собственном совершенстве или величии путем предоставления удовольствия другим. В-третьих, постольку, поскольку добрые дела другого могут восприниматься как собственное добро вследствие силы любви, благодаря которой человеку его друг кажется как бы им самим; а еще постольку, поскольку дурные действия врага становятся объектом удовольствия вследствие ненависти, из-за которой благо другого кажется чем-то неприятным. В связи с вышеизложенным [в Писании] сказано, что любовь «не радуется неправде, а со-радуется истине» (1Кор. 13, 6).

Ответ на возражение 1. Действие другого может быть соединено со мною или посредством своего следствия, т. е. первым способом, или посредством знания, т. е. вторым способом, или посредством аффекта, т. е. третьим способом.

Ответ на возражение 2. Этот аргумент справедлив в отношении третьего способа, но не в отношении первых двух.

Ответ на возражение 3. Хотя действия другого и не проистекают из присущих мне навыков, тем не менее они либо производят во мне нечто, доставляющее удовольствие, либо позволяют мне оценить или узнать навык [моего] ума, либо же проистекают из навыка того, кто соединен со мною любовью.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что делание добра другому не обусловливает удовольствия. В самом деле, как уже было сказано (5), удовольствие обусловливается приобретением блага для себя. Но делание добра [другому] является не приобретением, а тратой своего блага. Поэтому похоже на то, что оно, пожалуй, обусловливает не удовольствие, а печаль.

Возражение 2. Далее, Философ говорит, что «скупость теснее срослась с природой человека, чем мотовство»⁵⁷⁰. Но делание добра другим скорее указывает на мотовство, в то время как уклонение от делания [такого] добра – на скупость. И так как, согласно сказанному в седьмой и десятой [книгах] «Этики»⁵⁷¹, удовольствие доставляет соответствующая природе деятельность, то похоже на то, что делание добра другим не обусловливает удовольствия.

Возражение 3. Далее, противоположные следствия проистекают из противоположных причин. Но человек, как говорит Философ⁵⁷², может получать естественное удовольствие от некоторых видов причинения вреда, например, преодоления, осуждения или поношения других, а если он рассержен, то и их наказания. Поэтому делание добра другим, пожалуй, обусловливает не удовольствие, а печаль.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «приятно оказывать услуги и помощь друзьям, знакомым или товарищам»⁵⁷³.

Отвечаю: делание добра другому может приносить удовольствие трояко. Во-первых, с точки зрения следствия, которое является дарованным другому благом. В этом отношении, коль скоро благодаря соединению с другими любовью мы рассматриваем их благо как свое собственное, мы получаем удовольствие от делания добра другим, а особенно нашим друзьям, как от делания добра самим себе. Во-вторых, с точки зрения цели, как когда человек, делая добро другому, надеется на получение некоторого блага – от Бога или от человека – для самого себя; в таком случае причиной удовольствия является надежда. В-третьих, с точки зрения начала. В этом случае делание добра другому может доставлять удовольствие с точки зрения трех начал. Первым является способность к деланию добра, и с точки зрения этого начала делание добра другому является приятным настолько, насколько оно пробуждает в человеке представление об избыточности блага в нем самом, по каковой причине он может поделиться им с другими. Поэтому людям доставляют удовольствие их дети и их свершения – ведь им они отдают часть своих собственных благ. Другим началом является человеческий навык к деланию добра, благодаря которому делание добра становится частью его природы; так [например] щедрый с удовольствием делится [благами] с другими. Третьим началом является побуждение, когда, например, человек побуждается любимым делать кому-то добро. В самом деле, все, что мы делаем или претерпеваем ради друга, приятно постольку, поскольку главной причиной удовольствия является любовь.

Ответ на возражение 1. Трата доставляет удовольствие постольку, поскольку демонстрирует наличное благо. Но в той мере, в какой она умаляет в нас наше собственное благо, она может обусловливать печаль, например, когда она чрезмерна.

Ответ на возражение 2. Мотовство – это чрезмерная трата, а [чрезмерность] противна природе. Поэтому о мотовстве говорят как о том, что противно природе.

Ответ на возражение 3. Преодоление, осуждение и наказание доставляют удовольствие не потому, что они связаны с причинением вреда другому, а потому, что связаны с собственным благом. И чем более это благо любимо, тем более человек ненавидит его извращение другим. Так, преодоление доставляет естественное удовольствие постольку, поскольку позволяет человеку ощутить собственное превосходство. Поэтому столь большое удовольствие доставляют те игры, в [правилах] которых заложено стремление к лидерству и возможность его завоевания, как [впрочем] и вообще все состязания в той мере, в какой они вселяют надежду на победу. Осуждение и поношение могут доставлять удовольствие двояко. Во-первых, поскольку они дают человеку возможность вообразить себя мудрым и высокочтимым (ведь именно мудрым и чтимым людям приличествует порицать и осуждать). Во-вторых, поскольку путем поношения и осуждения можно делать добро кому-то другому, что, как уже было показано, доставляет удовольствие. Сердящемуся приятно наказывать постольку, поскольку он думает, что этим он устраняет видимый ущерб, который, как ему кажется, он претерпел из-за предшествовавшего вреда (ведь после того, как человеку причинили вред, ему кажется, что он несколько улучшает свое положение, если в ответ также причиняет вред своему обидчику). Из сказанного очевидно, что делание добра другому может доставлять удовольствие само по себе, в то время как причинение ему зла не может доставлять удовольствия иначе, как только в той мере, в какой оно затрагивает собственное благо.

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что подобие не является причиной удовольствия. В самом деле, руководство и предводительство подразумевают скорее некоторое отсутствие подобия. Но, как говорит Философ, «естественно получать удовольствие от руководства и предводительства»⁵⁷⁴. Следовательно, удовольствие обусловливает не подобие, а, пожалуй, его отсутствие.

Возражение 2. Далее, ничто так не отличается от удовольствия, как страдание. Но, как указывает Философ, те, кто испытывает страдания, более всего склонны искать удовольствия⁵⁷⁵. Следовательно, удовольствие обусловливает не сходство, но, скорее, несходство.

Возражение 3. Далее, пресытившиеся определенным видом наслаждения испытывают от него не удовольствие, а отвращение, как, например, объевшиеся – от пищи. Следовательно, подобие не является причиной удовольствия.

Этому противоречит следующее: как уже было сказано (27,3), подобие является причиной любви, а любовь – причиной удовольствия. Поэтому подобие является причиной удовольствия.

Отвечаю: подобие – это своего рода единство, и потому то, что нам подобно, составляя некоторым образом с нами одно, обусловливает удовольствие по той же причине, по которой оно обусловливает любовь, о чем уже было сказано (27, 3). И если подобное не наносит ущерб нашему собственному благу, но [напротив] увеличивает его, оно доставляет нам удовольствие просто, как, например, один человек доставляет удовольствие другому или один юноша – другому А если оно наносит ущерб нашему собственному благу, то акцидентно оно обусловливает отвращение или печаль, но не потому, что оно нам подобно и [в этом смысле] составляет с нами одно, а потому, что наносит ущерб тому, что составляет [это] наше единство.

Но подобное может наносить ущерб нашему собственному благу двояко. Во-первых, путем разрушения меры нашего собственного блага через посредство своего рода избытка, поскольку благо, и особенно телесное благо, вроде здоровья, обусловливается некоторой мерой (поэтому избыточное благо или любое телесное удовольствие вызывает отвращение). Во-вторых, поскольку оно напрямую противоположно нашему собственному благу; в самом деле, «все гончары соперники друг другу»⁵⁷⁶ не потому, что они – гончары, а потому, что они соперничают за первенство и мешают друг другу получать большую прибыль, а то и другое их интересует как собственное благо.

Ответ на возражение 1. Коль скоро руководитель и субъект [руководства] находятся в общении друг с другом, то между ними существует некоторое подобие, хотя оно и связано с условием определенного превосходства, поскольку руководство и предводительство принадлежит превосходству собственного блага человека (ведь руководить приличествует наиболее мудрым и достойным, и потому у [руководящего] человека возникает представление о своем собственном превосходстве). Другая причина – та, что посредством руководства и предводительства человек делает добро другим, что само по себе доставляет удовольствие.

Ответ на возражение 2. То, что доставляет удовольствие страдающему, хотя и несходно со страданием, несет в себе некоторое сходство со страдающим, поскольку страдание противоположно его собственному благу, Поэтому испытывающий страдание ищет удовольствие как то, что приносит ему его собственное благо постольку, поскольку является средством от противоположного. В связи с этим противоположные многим страданиям телесные удовольствия часто бывают более востребованными, чем удовольствия умственные, у которых нет никакого противоположного им страдания, о чем речь у нас впереди (35, 5). Это также объясняет, почему все животные по природе стремятся к удовольствию (ведь животные всегда действуют через посредство чувства и движения). По этой же причине молодые люди более всего склонны к поиску удовольствий (ведь в процессе роста они претерпевают многочисленные изменения). Кроме того, возбудимые по природе, дабы избавиться от [причиняемых этим возбуждением] страданий, всегда охвачены сильным стремлением к удовольствиям, поскольку, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «их тела постоянно пребывают уязвленными»⁵⁷⁷.

Ответ на возражение 3. Телесные блага ограничены некоторой установленной мерой, и потому неумеренность в такого рода вещах разрушает собственное благо и, следовательно, причиняет отвращение и страдание из-за своего противоположения собственному благу человека.

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что удивление не обусловливает удовольствие. В самом деле, удивление, как сказал Дамаскин, является актом того, кто не осведомлен о природе происходящего. Но не неведение, а знание является причиной удовольствия. Следовательно, удивление не является причиной удовольствия.

Возражение 2. Далее, удивление – это начало любой мудрости и путь поиска истины, о чем читаем в начале «Метафизики»⁵⁷⁸. Но, как сказал Философ, «обладающим знанием проводить время [в созерцании] доставляет больше удовольствия, нежели тем, кто знания ищет»⁵⁷⁹, поскольку в последнем случае мы сталкиваемся с трудностями и препятствиями, а в первом – нет, а между тем, как сказано в седьмой книге «Этики», «удовольствие является беспрепятственной деятельностью»⁵⁸⁰. Поэтому удивление не столько обусловливает удовольствие, сколько препятствует ему.

Возражение 3. Далее, удовольствие доставляется привычным. Поэтому нам столь приятны акты по навыку на основании сложившихся традиций. Но, как сказал Августин, «удивляет непривычное»⁵⁸¹. Следовательно, удивление противоположно причине удовольствия.

Этому противоречит утверждение Философа о том, что удивление является причиной удовольствия⁵⁸².

Отвечаю: как уже было сказано (23, 4), удовольствие доставляет обретение предмета стремления, и потому чем желанней любимая вещь, тем больше удовольствие от ее обретения; в самом деле, само увеличение желания обусловливает увеличение удовольствия постольку, поскольку увеличивает надежду на обретение желаемого, а желание, которое последует надежде, как уже было сказано (3), является причиной удовольствия. Но удивление – это своего рода желание знания, желание, которое появляется у человека тогда, когда он видит следствие, причина которого или ему неизвестна, или превосходит его познание или способность мышления. Таким образом, удивление – это причина удовольствия в той мере, в какой оно дарит надежду на обретение желаемого знания. По этой причине удивительное всегда приятно, например, редкие вещи. И изображения самых неприятных вещей, как говорит Философ⁵⁸³, могут доставлять удовольствие, радуя душу видением результатов подражания одного другому, поскольку подражание является собственным и естественным актом разума. А еще, согласно Философу, «радостно избегнуть большой опасности, поскольку это – нечто удивительное»⁵⁸⁴.

Ответ на возражение 1. Удивление доставляет удовольствие не постольку, поскольку оно подразумевает неведение, а постольку, поскольку оно порождает желание изучения причины, и в той мере, в какой удивившийся познает нечто новое, т. е. то, что причина является не такой, какой он ее себе представлял.

Ответ на возражение 2. Удовольствие подразумевает две вещи: успокоение в благе и восприятие этого покоя. Что касается первого, то коль скоро созерцание познанной истины совершенней, чем поиск неизвестной, то созерцание познанного само по себе приятней, чем исследование непознанного. Но что касается второго, то порою случается так, что акцидентно исследование доставляет большее удовольствие постольку, поскольку оно проистекает от сильного желания, которое возникает оттого, что мы [остро] осознаем наше невежество. По этой причине человек получает высочайшее удовольствие от нахождения или изучения новых для себя вещей.

Ответ на возражение 3. Привычные дела доставляют удовольствие постольку, поскольку они, так сказать, соответствуют нашему естеству. Но и редкие для нас вещи могут доставлять удовольствие, причем либо со стороны познания, поскольку мы желаем познать в них то, что нас удивляет, либо со стороны действия, поскольку, как сказано в десятой [книге] «Этики», «ум бывает более увлечен и напряженно деятелен в новом для себя предмете», а «наиболее совершенное удовольствие доставляет наиболее совершенная деятельность»⁵⁸⁵.