Приложение II. Мой путь от баптизма к Православию

Родился я 6 января 1979 года на Украине, в г. Артемовске Донецкой области, в семье потомственных баптистов. Наш род стал таковым вследствие того, что мой прадед Михаил принял баптизм, одним из первых на Донбассе. Большинство семей моих родственников многодетны: у моего деда, например, семеро детей; у двоюродного деда (Ивана Михайловича, баптистского пастора в г. Артемовске) – двенадцать; у моего отца – шестеро. Кроме того, многие мои родственники занимают видное положение в артёмовской и других баптистских общинах, являясь пасторами, дьяконами, проповедниками, регентами, миссионерами и т.п. Поэтому в нашем городе сама фамилия «Кобзарь» для многих является синонимом слова «баптист». Таким образом, вырос я в большом баптистском клане, являясь баптистом в четвёртом поколении. Поэтому, судя по-человечески, моё обращение в Православие в таком положении было, мягко говоря, маловероятным, и первое, что сказал мне Иван Михайлович, узнав от моего отца о том, что я стал православным, было следующее: «Серёжа, ну если бы не твой папа, а кто-либо другой сказал бы мне о том, что ты стал православным – я бы ни за что не поверил»... Но благодарение Богу, «Который один творит чудеса великие» (Пс.135:4).

Итак, пережив в 16 лет личный духовный опыт обольщения (см гл. 21, абз. 131–133), я решил посвятить свою жизнь «Богу» и идти по стопам своего отца – быть баптистским миссионером, проповедником и служителем. Для этого в 1996 году, спустя год после окончания школы, я поступил в Донецкий Христианский Университет и проучился там 3 года. За это время было много различных событий и впечатлений, но два из них оказали на мою душу самое сильное влияние. Первое сильнейшее впечатление я получил на первом же курсе по христианской этике и мировоззрению. Я сделал открытие, что в Библии не всё так просто и ясно, как меня учили в ЕХБ и как мне казалось прежде, и её, оказывается, можно толковать и рассматривать очень по-разному⁷⁴³. Причём, всё это я принял весьма близко к сердцу: по окончании курса, совершенно удручённый своим открытием, я ушёл в находившийся рядом с корпусами ДХУ лесок и буквально рыдал, вопрошая у Господа «так какова же истина, и как её познать»? Со временем я нашёл для себя вполне удовлетворительный ответ на этот вопрос (см. предисловие, абз. 5–14, и гл. 21, сноска 1). Но тогда, ответа ещё не ведая, я решил, что я не могу верить во что-либо только потому, что так был научен баптистами, и что мне нужно всё самому исследовать. Таким образом, я стал открытым к слышанию и анализу других богословских позиций.

Второе сильнейшее впечатление, которое я вынес из ДХУ, это регулярное переживание глубокого несчастья и внутренней пустоты⁷⁴⁴: я ясно ощущал, что «что-то не так». И тем ужаснее было это чувство, что я не находил ему никаких объективных причин. Ведь я верил во Христа и от всей души старался Ему угождать и служить. Я должен был, по обетованиям Библии, иметь радость Духа Святого и жизнь с избытком (Рим.14:17; Ин.10:10), но я явно этого не имел. Я находил какие-то объяснения этим своим переживаниям, увлекался очередным учебным курсом или книгой и думал, что это недоразуменное чувство уже позади, но оно вновь и вновь возвращалось, и я не мог ничего с этим поделать. (Интересно, что это чувство переживает подавляющее большинство протестантов, переживали его и многие студенты ДХУ, хотя и не все в нём признаются – об этом говорилось в гл. 21, абз. 187–188.)

Итак, эти факторы – открытость к изучению различных богословских взглядов и искреннее желание познать Истину и выявить духовные причины моего несчастья – сами по себе ещё не привели меня в Православие, но дали, по крайней мере, потенциальную возможность хотя бы посмотреть в его сторону. Решающую же роль в моём обращении имело знакомство с Димитрием Чуйковым (впоследствии ставшим моим духовным наставником), который не принадлежал ни к какой конфессии, но ревностно искал Бога и изучал различные религии, христианские конфессии и особенно Св. Писание, самостоятельно изучив для этого еврейский, а затем и греческий и латинский языки. Я стал его регулярно посещать, потому что его ничего не интересовало, кроме богословия и духовной жизни, и он всегда говорил весьма сильно, интересно и «с солью», а я только этого и искал. Со временем он всё больше стал говорить о Православии. Я же не только не был против – наоборот, душой я уже был экуменист и мне очень нравилось узнавать о различных взглядах на Библию и духовные вопросы, и я был рад, что и в Православии тоже, оказывается, есть смысл и немалая богословская логика в учении. Но моё восторженное настроение вскоре поменялось, как только Димитрий заявил, что он принял православное крещение, а главное – что он в результате 12-летнего упорного исследования убедился, что только Православие есть единственно Истинная Вера и Церковь Христа. И вот с этим я никак не мог согласиться: я готов был признать, что Православие тоже Церковь (часть Церкви), и что в Ней также есть истинно верующие и спасённые, но признать Её единственной Церковью (а значит, признать, что все протестанты, в том числе и баптисты, а значит и я лично – вне Церкви) я никак не мог.

И вот здесь у нас началась настоящая полемика, и проходила она так. Я продумывал всевозможные библейские и богословские опровержения того, что Православие есть истинная Церковь, тем более – единственная (по сути, это все те вопросы и возражения, на которые я отвечаю в настоящей книге) и записывал их в тетради, а на выходных, когда я приезжал из Донецка домой, в Артёмовск, я приходил к Димитрию, и наши беседы длились обычно по 10–14 часов подряд. (Наши встречи продолжались и после моей учёбы в ДХУ, когда я женился на выпускнице ДХУ и переехал в пос. Новолуганское, живя в молитвенном доме баптистов и помогая моему отцу в устроении новой общины.) Димитрий очень грамотно отвечал мне на все вопросы (он говорил намного умнее, сильнее и обоснованнее, чем все протестантские проповедники и преподаватели, которых я когда-либо слышал), и – главное что мне запомнилось – возвращаясь домой и всё обдумывая, я убеждался, что был побеждён не просто эрудицией Димитрия – главное, что по самой сути он всё говорил правильно, и лично моя душа соглашалась с тем, что его ответы действительно библейски обоснованы, разумны и логичны. Мне не просто не удавалось отстоять протестантизм и победить Православие в диспуте с Димитрием (что могло быть объяснено просто его превосходством надо мной и в возрасте, и в знаниях, и в эрудиции) – мне не удавалось отстоять протестантизм даже наедине с самим собой, перед голосом своей души и совести, потому что протестантизму на самом деле, по самой сути, нечего возразить Православию⁷⁴⁵. Я находил и изобретал новый огромный список вопросов, но и на них получал совершенно удовлетворительные ответы... В итоге, вопросы закончились, и я согласился с тем, что Православие действительно есть Единая Истинная Церковь Христа...

Здесь важно упомянуть об одном событии, внешне незначительном, но грандиознейшем внутренне, которое решило всю мою дальнейшую судьбу. Уже достаточно много услышав от Димитрия о Православии и идя к нему в очередной раз на беседу в воскресенье из баптистского собрания, на перекрёстке улиц Ленина и Петровского, где мне нужно было к нему поворачивать, я вдруг остановился, и мою душу охватило смущение и другие сильные чувства. Один голос звал меня повернуть к Димитрию, напоминая сладость духовного общения с ним, а другой говорил: «что же это я увлёкся «учениями различными и чуждыми» (ср. Евр.13:9)? Да и что это я приезжаю раз в неделю домой, но спешу не к родным отцу и матери, а к Димитрию». Эти два голоса в моей душе всё усиливались и противостояние между ними всё сильнее обострялось: мысли мои, как сказано в Рим.2:15, то обвиняли, то оправдывали одна другую, и я ясно ощущал, как две чаши весов уравнялись в моей душе, и ни одна не перевешивала другую, так что я какое-то время стоял в оцепенении и полной нерешительности. Было достаточно малейшей мысли, малейшего аргумента, впечатления или воспоминания, образно говоря – малейшего пёрышка на одну из чаш этих весов, чтобы склонить меня к тому или иному решению, но его не было, и я продолжал стоять... Но потом я всё же повернул к Димитрию, последовав как бы за легчайшим дуновением ветра⁷⁴⁶, и именно эта беседа была для меня ключевой, после которой начался уже, можно сказать, необратимый процесс моего возвращения в Церковь... Сколько раз потом я вспоминал этот момент своей жизни, с одной стороны радуясь своему решению, с другой же ужасаясь тому, как вся моя вечная духовная участь висела на одном тонком волоске, ведь я уверен, что если бы тогда я пошёл домой, то навсегда оставил бы общение с Димитрием и остался бы баптистом... Как не напрасно Господь наш именуется Спасителем, ибо как часто Он спасает человека у самого края пропасти.

Итак, я ясно понял, что Православие есть истинная Церковь Христа: иначе говоря, я уверовал в 9-й член Никео-Цареградского Символа Веры, во «Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь» – в то, во что не верит и что не понимает ни один протестант, и из- за чего даже лучшие из них никогда не смогут быть членами Церкви Христа. Но это открытие хотя и обрадовало меня – ведь я нашёл Истину, которую искала моя душа – по моему малодушию оно меня и огорчило, ведь это значило, что мне нужно разорвать с баптизмом, т.е. пойти против отца и всей своей родни, смертельно их огорчив, и порвать со всеми своими друзьями и вообще со всем своим привычным миром. Кроме того, моя жена была крайне против моего ухода в Православие, грозила меня оставить и, будучи беременной, просила дать ей «хотя бы родить нормально» (впрочем, со временем она стала православной⁷⁴⁷). А ещё, я должен был уйти из дома и лишится своей миссионерской зарплаты, которую мне высылали из Германии друзья моего отца. Работать же я не умел – у меня не было никакого образования, кроме богословского, и профессии, и я не представлял себе, что я буду делать дальше... Все эти обстоятельства казались мне настолько невыносимыми, что я весьма скорбел о своей «несчастной» судьбе. Помня слова Христа: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин.15:22) я даже стал жалеть о том, что я ходил к Димитрию и узнал истину, ведь если бы я не узнал её, думал я, то и не нужно было бы мне проходить через все эти огненные искушения, и не было бы на мне греха. Ещё я думал о том, что как вообще может Господь посылать мне, такому молодому и слабому человеку, такое искушение, которое явно выше моих сил...

Но всё это было, конечно же, ропотом и малодушием, ибо обетование Божие: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1Кор.10:13) – верно и истинно, только мне не хватило силы довериться Богу. Но Господь укрепил меня, и хотя я был точно уверен, что уйдя от отца и баптистов я лишусь всего – и дома и пропитания, но как-то сверх ума я решил, что пусть будет, что будет – пусть я хоть под забором умру (именно такова в точности была моя мысль), но лучше умереть православным, чем всё иметь и быть баптистом. Кроме того, в это время в моей голове непрестанно звучали слова Христа, в которых для меня тогда выражалась вся суть Евангелия: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10:34–38). Именно эти слова необычайно меня укрепляли и вдохновляли на подвиг. Итак, решившись, 14 сентября 2000 г. я тайно крестился в Православии, но решил не объявлять об этом сразу, и перед своим уходом из баптизма написать для моих бывших единоверцев открытое письмо о причинах моего принятия Православия, ведь я знал, что у меня не будет возможности и времени всем всё объяснить. (Из этого письма и получилась в итоге настоящая книга.)

Написав свою небольшую работу, я поехал в ДХУ набрать её на компьютере и размножить на ксероксе, так как нигде больше я не мог этого сделать, поскольку такая техника тогда была ещё редкостью. По возвращении я решил сразу же объявить о своём уходе в Православие и раздать моим уже бывшим единоверцам копии своего письма (которых я сделал 7 экземпляров). Ещё перед поездкой я написал записку своему отцу, в которой сообщил о своё переходе в Православие, и попросил своего брата передать её в субботу в 18:00, а в 17:00 у нас (в баптистском доме молитвы в пос. Новолуганском, где я тогда жил) был разбор Писания, которое я вёл и на котором я также хотел сообщить о своём решении. Но, возвратившись из Донецка около 16:00, я увидел машину отца – брат передал ему мою записку раньше. Отец был не один, а с одним пастором – Ильченко Павлом Ивановичем, которого он взял с собой совсем не случайно, поскольку я, будучи баптистом, очень уважал его и считал его своим «душепопечителем» (по-православному – духовником). Увидев их, я от переживания почувствовал даже слабость в коленях, но в то же время была и большая вера, и дерзновение, и твёрдая решимость сделать то, что было сделать совершенно необходимо – исповедать Христа и свою Веру перед людьми, по слову Христа: «Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф.10:32–33), и Его Апостола: «сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим.10:10).

Мы вошли в дом молитвы, и у нас начался разговор, в котором Бог дал мне достаточно сил и мудрости говорить дерзновенно и убедительно, так что Павел Иванович, не желая дальше спорить и как бы оправдываясь, сказал отцу: «ну, Саша, он же подготовился, а мы нет», хотя объективно моё положение было весьма трудным – я был ещё совсем молод и противостоял людям, которым психологически мне было очень трудно противиться, которые, кроме того, были опытными пасторами и просто на целое поколение старше меня, причём находились мы на баптистской территории... Но, Бог поистине творит чудеса великие, и эта победа очень меня укрепила!

Настало время разбора Писания. Меня попросили не спускаться (со второго этажа, где я жил с женой и где у нас происходила беседа) в зал – они сами провели короткую встречу и отпустили людей, ничего им не сказав обо мне – они ещё надеялись на моё «вразумление». На следующее утро в воскресенье вместо того, чтобы, как обычно, сойти к 9:00 в зал на собрание, я заранее впервые пошёл в православный Храм на службу, первый раз исповедался и причастился, и вернулся в дом молитвы около 10:00. Всё это время мой отец, Иван Михайлович и второй пастор г. Артёмовска говорили на собрании обо мне, осуждая меня за множество мыслимых и немыслимых грехов, так что даже моя жена, присутствовавшая там и духовно бывшая ещё на их стороне, удивлялась тому, как много злобных и лживых слов было обо мне сказано. Главные обвинения были такими: 1) каннибализм (ведь я, как православный, уверовал в реальность вкушения Плоти и Крови Христа); 2) спиритизм (ведь я стал признавать молитвы к Ангелам и умершим святым); 3) предательство отца и своей семьи; 4) случившееся – результат какого-то тайного и страшного моего греха; 5) я ушёл в Православие потому, что просто захотел пить водку и бросить свою жену, и т.д. и т.п. Когда я открыл дверь и зашёл в зал, сидящие все как один повернулись и буквально впились в меня глазами. Впечатление было сильное, ведь не каждый день десятки твоих друзей и братьев по духу вмиг становятся твоими врагами. Я прошёл и сел на своё место впереди. Мне дали слово, но сказал я тогда мало, поскольку меня все перебивали, выкрикивали разные фразы и не желали ничего слушать. После этого пасторы ещё какое-то время меня «обличали» и осуждали, пытаясь «вразумить». Отец мой был настолько потрясён случившимся, что, не стыдясь людей, плакал, хотя это ему совсем не свойственно. (Когда через несколько дней после того я приехал домой, то и мать свою я встретил в слезах, которая, увидев меня, сказала: «ты мне больше не сын», но, правда, со временем она успокоилась и уже от меня не отрекается). Плакали и другие люди. Я же был совершенно спокоен и невозмутим – ни ноги, ни сердце у меня уже не дрожали – так Господь укреплял меня благодатью Причастия и дарованной верой. Вспоминая тот день, мне потом стало намного понятнее то, как Христос в Гефсиманском саду, когда Его никто не бил и не распинал, страдал и томился смертельно, а когда всё происходило в действительности – был спокоен и невозмутим. Что-то подобное, хотя, естественно, лишь в некоторой мере, переживал и я в этот день своей маленькой голгофы – душа моя была совершенно спокойна потому, что все муки разрыва с семьёй и моими единоверцами, всю скорбь от поношений и клеветы я уже перестрадал заранее, когда о моём решении перейти в Православие никто ещё ничего не знал... И только когда в конце собрания ко мне подошли подростки, с которыми я занимался, и взволнованные, многие со слезами, окружили меня, услышав столько обо мне злых речей и не зная, что им теперь обо мне думать и что говорить – только тогда я не выдержал и тоже с ними заплакал... Здесь, кстати, баптисты пошли на серьёзное нарушение своих же правил, оставив этих подростков, не членов церкви, на собрании, тогда как такие дела, как отлучение кого-то от церкви, решаются исключительно на членских собраниях. Но сделали они это сознательно, чтобы эти ребята побольше услышали обо мне клеветы. Другим нарушением было то, что меня не вызывали на членское собрание в г. Артёмовск, где я был членом церкви, и не дали слова, а против своих же правил отлучили меня заочно. Хотя какой правды можно ожидать от водимых духами сектантства?

Отец просил меня не съезжать сразу из дома молитвы, и я ещё пробыл там несколько дней. Тогда нам очень помог новолуганский батюшка о. Николай – он поселил нас в доме у одной из своих прихожанок и кормил нас. Другой священник, Александр, служивший рядом в пос. Луганское, пригласил меня и дал мне 100 долларов – большие по тем временам деньги, на которые можно было прожить два месяца. Дай им, Господи, здоровья и прощения многих грехов за их милость к нам в самый трудный час нашей жизни...

Что было потом? Первые месяцы после происшедшею мы жили в пос. Новолуганском. Я ходил в Храм и помогая о. Николаю в алтаре. Отцу моему, естественно, очень не нравилось моё присутствие в посёлке, и он предлагал мне денег, чтобы я уехал куда подальше, но я отказался. Жена же ещё продолжала ходить к баптистам. Потом меня повезли на приём к нашему правящему архиерею, который направил меня в Славянск в Собор св. Александра Невского. Там я каждый день ходил на утреннее и вечернее богослужение, пел на клиросе и учил чин Богослужения. Там же и приняла Православие моя жена. В перерывах между службами я перерабатывал своё письмо в книгу. Это время было для меня очень светлым, время первой любви (см. Откр.2:4), и многих ярких духовных переживаний.

Вскоре, 9 октября 2001 года, в день памяти св. Иоанна Богослова, я был рукоположен в диаконы (впервые издав книгу), а 27 сентября 2002 года на Крестовозвижение – в священники. В этом сане по милости Божьей я и продолжаю служить Господу в лоне Его Единой Святой Православной Церкви.