Рассуждение о подражании языческих философов христианам первых веков

С первых времен Христианства, – когда при всей дерзости жестоковыйных Иудеев, в самом поражении своем не перестававших изливать яд свой против последователей Христовых, и при величайших гонениях на Церковь со стороны язычников, число верующих со дня на день умножалось, и учение веры для непрерывного сохранения и для облегчения приемлемости такого, заключено было в письмена Св. книг, – произошел видимый переворот в понятиях язычников, дремавших под сенью грубых заблуждений, и самый образ их речи и выражение во многом изменился. Дошедшие до нас сочинения языческих философов, особенно школы Неоплатонической, служат тому непререкаемым доказательством. Что мы в них видим? Многие слова и выражения, которыми были облекаемы рассуждения философов о Боге, о душе, о её очищении и о других предметах, совершенно заменились новыми. На месте их встречаем выражения, бывшие в употреблении только у Св. писателей Нового Завета. Многие изречения Св. Писания блестят в языческих сочинениях данного времени, как звезды во мраке ночи. Из множества примеров укажем в этом случае на Симплиция и Гиерокла, знаменитых в пятом и шестом веке по Р. Хр. философов языческих. У них мы находим имя Спасителя, слова: обновление (ἀνακαίνωσις), пакибытие или возрождение (παλιγγενεσία), просвещение (φωτισμός) и другие; встречаем в их сочинениях выражения: храм Божий, жилище Божие (ναός Θεοῦ, κατοικητήριον τοῦ Θεοῦ), и подобные. Так говорит Симплиций: я усердно молю Спасителя, да отгонит мрак от душевных очей наших¹. Гиерокл в своем изъяснении на золотые стихи Пифагора пишет: тот только умеет почитать Бога, кто, представляя самого себя в жертву, и душу свою создавая образом богов формирует ум свой в храм для принятия Божественного света². Нужно ли напоминать о том, что эти столь высокие понятия, столь светлые изображения взяты Гиероклом из тех мест послания Апостола Павла, где он увещевает Христиан приносить тела свои в жертву живую, облекаться в нового человека, созданного по Богу, и где он называет истинных

Христиан храмом Божьим?³ Самые величественные изображения праведника, каковые были представляемы Сократом, Платоном и другими язычниками, жившими до времен Иисуса Христа, не имеют в себе ничего этому подобного. Не многого труда стоит заметить также, что язычники, современные Христианам первых веков, получили от них понятие об образе Божьем в человеке, и почти теми же чертам и изображали такой, и также говорили о восстановлении его в душе, как и Христиане. Вот слова Гиерокла: добродетель есть образ Божий в разумной душе. Поскольку же образ для бытия своего имеет нужду в первообразе; то обладающему таким нужно взирать на этот первообраз, через уподобление которому душа получит навык к добру⁴. Откуда получили язычники такое понятие об образе Божием? Неужели это есть порождение одного естественного разума, не просвещенного свыше,– разума, днем встречающего тьму, и как ночью ходящего ощупью в полдень⁵, по отношению к познаниям духовным всегда слепого вождя слепых? Мы многое бы еще могли привести в доказательство этой мысли. Так на прим. могли бы мы указать на то, что языческие писатели подражая Христианам называли людей порочных, находящихся в крайнем повреждении, мертвыми⁶, и описывали свойства Божии теми же словами, какие встречаются у Христианских писателей II и III веков⁷. Но это слишком много потребовало бы времени. Не можем, впрочем, умолчать об одном, весьма замечательном явлении в сочинениях языческих философов, яснее, нежели что-либо другое, изобличающем их подражание Христианам. Это–слово «демон» (δαίμων). Язычники до времен Иисуса Христа употребляли такое безразлично: иногда называли этим именем злых духов, иногда добрых⁸. Часто приписывали такое Богу⁹, еще чаще употребляли такое о гениях хранителях, приставленных к каждому человеку¹⁰. Когда же появились Христианские сочинения, в которых демонами назывались духи злобы; тогда и язычники перенесли это значение демона в свои книги. Так об этом свидетельствует Августин: „Мы, говорит он, называем Ангелов иногда добрыми, иногда злыми; но никогда не называем демонов добрыми. В тех местах Св.Писания, где встречается слово «демон» всегда разумеется злой дух. И такое значение демона так сделалось обыкновенным, что едва ли кто из ученых язычников дерзнет сказать даже в похвалу слуге своему: ты имеешь демона. Напротив, когда они называют кого-либо демоном, то всегда этим выражают брань¹¹. В подтверждение этих слов Блаженного Августина приведем слова язычника Плутарха. Неразумные, говорит он, беспорядочные и насильственные влечения, находящиеся в нас, происходят не от Бога, а от демона¹². В этих словах очевидно Богу противополагается демон, которому приписывается вредоносное действие. И так демон у Плутарха есть тоже, что у Христиан дьявол. Но не одни только слова и выражения язычники заимствовали у Христиан. Самые тексты священного Писания иногда употребляются в их сочинениях. Так Сенека, говоря о страданиях благочестивых, приводит место из послания Апостола Павла к Евреям: кого любить Бог, того обличает, и пр. (12:6)¹³. Так Арриан, объясняя беседы Епиктетовы, приводит слова Спасителя (Мф.16:6.) и Апостола Павла (Рим.2:28.)¹⁴.

Приступая к догматам, которые язычниками заняты у Христиан, почитаем нужным, для объяснения нашего предмета, наперед представить краткий очерк учения Греческих философов до времен Иисуса Христа. Какие находим у них господствующие мнения о Боге, мире и человеке? Софисты, Скептики и Материалисты или сомневались¹⁵ в бытии Божьем, или даже совершенно отвергали такое¹⁶. Допускавшие и доказывавшие бытие Божие философы составляли весьма разноглазые предположения о свойствах Божьих и отношении Божества к миру. Мысли о едином бесконечном и совершеннейшем Духе, Творце мира, мы не найдем ни у одного из мудролюбцев греческих. У древних писателей Феогония она подавлена баснями – о множестве богов обоего пола, из которых каждому определена своя область, а полного всемогущества не приписывается ни одному; у Философов Ионийских она заменена гипотезами об одной первоначальной стихии или по крайней мере об одной физической силе, из которой все произошло и в которую все возвратится¹⁷. У Стоиков она стеснена понятием о могуществе Рока, которому и высший из богов – Зевс во всем покорен¹⁸. Лучшие из философов видели нелепость многобожия, и называли Бога Высочайшим Умом¹⁹; но их понятие о Высочайшем Уме затмевалось общепринятым положением: из ничего ничего не бывает, которым руководствуясь они допускали или вечность материи, или (как Аристотель) вечность мира. Сотворение вселенной из ничего было для них недоступною тайною. Промысел Божий отвергали Эпикурейцы; стеснял Аристотель, не допуская действий такого в подлинном мире; неправильно объясняли Стоики, представляя, такое, как действие повсюду разлиянной души мира. Начало душ человеческих многие выводили из стихии огня или земли, согретой светом солнечным, или из эфира. Платон, хотя доказывал невещественность и Богоподобие души, но думал, что она по повелению Верховного Божества, образована низшими богами. Бессмертие души было предметом споров: Платон старался доказать такое; Аристотель подвергал сомнению; Стоики вместо такого принимали ту гипотезу, что некогда все поглотится всеобщим животворным огнем, под которым они разумели Божество.

Таково было учение языческих философов до пришествия Мессии! Когда же появились на Бостоне первые лучи Христианства и стали более и более распространять свет свой, тогда и язычники, сидевшие во тьме и сени смертной, увидели этот великий свет. Тогда, грубые, нелепые басни, пустившие слишком глубокие корни, были отвергнуты. Обличения языческих заблуждений в Апологиях Иустина мученика, Афенагора, Тертуллиана, Оригена, также частые и сильные споры Христиан с еретиками в первых веках, пробудили умы Философов от глубокого сна неведения и заблуждения. Философы обратили свое внимание на возникшее новое учение, открыли все его превосходство, и вместе всю слабость и нелепость собственного учения. Что ж было им делать? Отказаться от своего учения, принятого их предками, и принять новое? Но это значило бы унизить себя, и признаться в своем невежестве. Хитрые умы, не отвергая древнего образа учения, вздумали испестрить и украсить данное догматами Христианскими. Вместо множества богов Философы стали учить покланяться единому Богу. Мнение о низших богах изменилось на мнение о множестве духов, служащих Богу в должности послов или вестников²⁰; звери были вычеркнуты из списка существ обоженных. Высочайшего Бога философы описывали так, как Христиане, «Бог есть причина Самого Себя», говорит Плотин²¹; Он существует от Самого Себя и для Себя Самого. Он есть Творец Самого Себя и Господь, и существует не так, как существуют по Его воли другие существа, но как Сам хочет. Он есть причина всего существующего, и выше всех существ по естеству. Он неизследим Сам в Себе. Он все содержит Своею властью. Он един». Гиерокл описывает Бога Царем, Величайшим, Творцом мира, источником благ, Родителем всех умных существ, поддерживающим и питающим все живущее²². Происхождение человека философы сего времени производили от Бога и полагали, что разумная душа человека соединена с бессмертным телом²³. Удалившись от добра, состоявшего в соединении с Богом, эта душа, как говорили философы, впала в грех. Отсюда произошли все несчастья. Человек впал в состояние рабства и нечестия. Дабы освободиться от сего бедствия, душа человека должна скинуть с себя чуждое ей бремя (грех); тело должно быть изнуряемо. Когда это произойдет, то душа через излиянное от Бога освящение может стать в чине Ангельском²⁴. Понятие образования мира из вечной материи уступило место мысли о сотворении из ничего. Так думает Гиерокл. Он сильно восстает против тех философов, которые полагали, что мир создан Богом из вечной материи, было ли это образование мира от вечности, или во времени. „Эта мысль, говорит он²⁵, оскорбляет благость Божию и противоречит здравому уму. Ибо что не рождено и не сотворено, но само по себе существует, то не может не быть совершенным, благоустроенным и чуждым всякого порока. Придайте к сему несотворенному кто-нибудь, это будет уже несообразно с его природою, а изменение несообразное с природою существа применяемого есть для такого зло. И так если бы Бог вечную и самосущную материю начал устраивать и приводить в порядок; то Он принял бы на Себя совершенно излишний, и Его благости недостойный труд, и материю не только бы не усовершил, но еще сделал бы худшею. И так здравый смысл заставляет лучше верить, что Бог, как видимый, так и не видимый мир сотворил не из материи какой-либо, но из ничего». Подобно Гиероклу рассуждают Порфирий, Иамвлих, Прокл, Симплиций и другие²⁶. Кроме этого язычники, по свидетельству Августина²⁷, Феодорита²⁸ и Кирилла Александрийского²⁹, «Эти три субстанции: – единое (ἓν), ум (νοῦς) и душа (ψυχή), по их мнению, различны одна от другой, и тесно между собою соединены; одна от другой рождается, но все три составляют одну сущность³⁰». Но, что еще удивительнее, враги имени Христианского начали, по примеру Христиан, уважать Иисуса Христа, и Ему покланяться. Чтобы доказать это, укажем на примеры Тиверия, Нерона, Александра Севера и Адриана. Первый из них предложил Сенату включить Спасителя в число богов³¹. Нерон, по свидетельству Иоанна Антиохийского³², почтил Иисуса Христа Божескою честью. Александр Север поставил изображение Иисуса Христа в своем домашнем капище³³.

Адриан хотел посвятить храмы в честь Иисуса Христа³⁴. Евсевий свидетельствует³⁵, что многие из язычников имели в большом почтении изображения не только Богочеловека, но и Апостолов. «Многие из язычников, говорит он, почитали Спасителя. Я сам видел сохранившиеся у них изображения Иисуса Христа и Апостолов – Петра и Павла». Самые Оракулы, или, вернее, коварные жрецы, обольщавшие суеверный народ своими хитрыми предсказаниями, не смели возносить хулы на Господа. Так отвечал Оракул Аполлонов на вопрос об Иисусе Христе: Бог ли Он:

«Ὃτι μέν ἀθανάτη ψυχή μετά σῶμα προβαίνει, Τιγνώσκει σοφίῃ τετιμημένος· ἀλλάγε ψυχή Ἀνέρος εὐσεβίῃ προφερεστάτη ἐστίν ἐκείτου»³⁶ т.е.

«Украшенный мудростью знает, что по смерти тела, душа пребывает бессмертна; но душа такого мужа превосходит всех по благочестию». Потом когда спросили: для чегоже Иисус Христос понес наказание, Оракул отвечал: тело подвергается легким мучениям, а душа благочестивых восходит в небесную страну. После такого, что мы должны сказать о тех, которые не раз обвиняли Христиан в усвоении себе языческого учения Религии? Называя себя мудрыми, обезумели (Рим.1:21.)! Кто когда-либо из Христиан покланялся чуждому Богу? Между тем язычники негражданскую, но Божескую честь воздавали Иисусу Христу, – не как простому смертному, но как мужу свыше одаренному премудростью и благочестием. В каком философе, жившем до Христианства, встречаем такие высокие мысли, какие находятся у философов, современных Христианству? Могли ли слабые и скудные умы философов, не таких, каковы были Платон и Аристотель, при развращении сердца произвести что-либо великое, притом тогда, когда главным основанием всего учения язычников, современных Христианам, было следующее положение: истина должна быть выбираема из всех сект, и мудрый должен учиться у всех философов³⁷? Почему именно в то время, когда сочинения Христиан более и более распространялись, – и сочинения язычников очищались и облагораживались? Не доказывает ли это, что не Христиане у язычников, но язычники у Христиан похищали учение? Так: мы более верим мудрым отцам Церкви, которые не раз обличали язычников в подражании Христианам, и сравнивали их с обезьянами, старающимися перенимать действия человека³⁸, нежели каким-нибудь умам злонамеренным, которые своими нелепыми выдумками дают повод неверам порицать Христианство.

Что касается до нравственного учения язычников после времен Иисуса Христа; то давно уже замечено, что они лучше и чище начали учить об обязанностях человека в отношении к Богу, ближнему и самому себе, нежели как учили до времен Христианства, и что они перенесли в свои книги многие нравственные изречения Нового Завета. В самом деле, не упоминая уже об Епикурейцах и других философах, которые учили, что нет иной добродетели, кроме хитрости и силы, – что должно смело презирать всякие нравственные правила, которыми попускают руководствовать и обманывать себя слабейшие,– что нет другого права, кроме произвола властителя, и которые в своих школах смеялись над народною верою; – не упоминая уже о таких философах, скажем только о Платоне, Аристотеле и Стоиках. Чему они учили? Платон не признавал права народного; оправдывал все преступное против варваров иностранцев, вводил общих жен, извергал безобразных младенцев из своей республики³⁹. Аристотель говорил о мщении, как о добродетели; на кротость смотрел, как на слабость; одних осуждал на постыдное рабство, другим определял свободу, все позволявшую⁴⁰. Стоики почитаемы были лучшими моралистами; но, сколько в их сочинениях заблуждений, нелепостей, противоречий? Их благочестие было не что иное, как грубое суеверие. Они верили снам, предсказаниям по полету птиц, талисманам. С одной стороны они учили почитанию богов; с другой говорили, что не должно их бояться. Их мудрец не только равняется богам, но и превосходит их; ибо боги, говорили они, не грешат по своей природе, а мудрый по своей воле. Бесстрастие, которому особенно учили Стоики, было одно только холодное презрение к страданию. Жестокосердие, самоубийство носили у них имя высоких добродетелей⁴¹. Цицерон и Лукиан говорили, что под привлекательным учением этих великих людей, скрывались самые отвратительные пороки⁴². Таково было нравственное учение, язычников, живших до Иисуса Христа! Напротив нравственное учение философов, живших после Иисуса Христа, является нам совершенно в другом виде. Чистая, бескорыстная любовь к Богу представляется здесь высшим совершенством человека; усовершенствование себя в добре и соединение с Богом – целью всех действий. Любовь ко всем, даже к врагам и рабам, поставляется обязанностью каждого разумного существа. Желательно ли видеть на это доказательство? Прочтем изъяснение золотых стихов Пифагора, сделанное Гиероклом и толкование Симплиция на Епиктета. И в том и в другом мы найдем нравственные правила, выраженные почти точными словами Священного Писания. Самые молитвы язычников изменились со времен Христианства. Прежде, по словам Цицерона⁴³, не просили у Бога ни добродетели, ни мудрости; ибо философы думали, что каждый сам собою может получить эти совершенства; но по распространении Христианства и язычники начали просить у Бога, чтобы Он даровал им мудрость и святость. От чего же это? «От того, говорит один Богослов⁴⁴, что язычники, жившие впервые века Христианства, очень близко ознакомились с сочинениями Христиан, и все отсюда для себя заимствовали. Многие, продолжает он, учения Иамвлиха, Порфирия, Прокла, особенно то, в которых говорится об удалении от чувственности, о пригвождении (προσήλωσις) и распятии страстей, о возвышении ума к Богу, заимствованы из Христианских источников. Те пустословят, которые, находя в сочинениях этих философов прекрасные правила о смерти философской, об удручении тела и чувственности, попечении о душе, и т.д., почитают такое произведением их умов. Известно, что эти философы сами слова Св. Писания переносили в свои книги. Но что еще удивительное; те философы, которые более и сильнее других восставали на Христиан, более других украшали свое учение похищаемым сокровищем Христианским. Сочинения Юлиана и Порфирия, особенно злобствовавших против Христиан, ясно доказывают, сколь они были прилежны в подражании нравственному учению этих самых поносимых ими Христиан».

Наконец, язычники находили нужным подражать Христианам первых веков и во внешнем образе их жизни. Чистота нравов первых Христиан, их кротость, скромность, смирение и другие добродетели столько нравились язычникам, что самые заклятые из них враги Христианства не находили ничего достойного осуждения в поведении верных. Цельс, Плиний, Император Антонин, Лукиан не один раз говорили, что предаваемые на смерть Христиане добродетельнее предателей язычников⁴⁵. Выхваляя невинность, правоту и мирный характер последователей распятого Мудреца, как называли язычники Иисуса Христа, они нередко советовали своим единоземцам подражать светлым нравом Христиан⁴⁶. Особенно Юлиан упрекает язычников в том, что они не человеколюбивы к странным, не имеют той заботливой попечительности о погребении мертвых, какою отличаются Галилеяне (Христиане). «Нечестие Галилеян, говорит он, растет и укрепляется в мире от их гостеприимства, от их старания о погребении мертвых, от благоустроенной жизни. Стыдно нам, продолжает он, что нечестивые Галилеяне кроме своих бедных питают еще и наших, которые не имеют помощи от нас⁴⁷».

Юлиан столько уважал образ жизни слуг Христовых и строителей Таин Божьих, что неоднократно побуждал своих жрецов сообразоваться с этим. Известно письмо его к Арсакию, верховному жрецу Галатскому, в котором сей император повелевает Арсакию, чтобы он, как верховный жрец, строго смотрел за нравственностью подвластных ему жрецов той области. «Не довольно, пишет Юлиан одному тебе наблюдать это, надобно, чтобы и все Галатские жрецы поступали также. Сделай их добронравными или пристыжая, или убеждая, или устраняя от жреческого служения, ежели они не посещают храмов с своими женами, детьми и слугами. Увещевай всех жрецов, чтобы они не ходили на зрелища, не пили в корчемницах, и не занимались никаким художеством предосудительным и зазорным, и послушных из них награждай отличными почестями, упорных же изгоняй. Построй также в каждом городке гостиницы, дабы пользовались нашею милостью странники, не только исповедующие нашу религию, но вообще все имеющие нужду в пособии⁴⁸». Таковое стремление Юлиана к подражанию Христианам в образе их жизни не могло укрыться от самих Христиан. Вот что говорит об этом Св. Григорий Назианзин⁴⁹: «видя (Юлиан), что наше учение важно по своим догматам и (данным о нем), свидельствам свыше; что как древнее, так и новое учение есть одно и тоже, – (древнее заимствует свою важность от предсказаний о пришествии в мир Сына Божия, а новое от исполнения этих предсказаний и о тех чудес, которые сотворены Сыном Божьим и для Сына Божия),– что оно еще большую приобретает важность от уставов Церкви, преданных нам от Отцов и сохраненных до сих пор,– что предпринимал (Государь этот?). Он хотел во всех городах учредить училища, поставить алтари и в них места для верховного жреца, и простых жрецов, ввести чтение, и изъяснение языческих догматов, относящихся к образованию нравов и содержащих в себе учение таинственное, – установить попеременное пение молитв, и определить наказания, соразмерные с преступлениями, разделить слушающих учение на начинающих и совершенных, и вообще ввести все добрые наши постановления. Он хотел также построить гостиницы и странноприимные дома, основать мужские и женские монастыри, различными способами оказывать вспоможение бедным и особенно ввести в употребление рекомендательные письма, с которыми у нас бедные ходят из одного города в другой, что более всего удивляло его». Подобные этому свидетельства о Юлиане мы находим у Созомена⁵⁰, Евсевия⁵¹, Лактанция⁵², Фабриция и других.

Так языческие философы старались подражать Христианам! Впрочем, не должно думать, что учение их, лучшее и совершеннейшее после Иисуса Христа, нежели до времен Христианства, было уже чуждо всех недостатков, как говорят некоторые⁵³. Напротив, с истиною в их учении мешались самые грубые заблуждения. Любопытный может узнать об этом из сочинений Виста⁵⁴, Леланда⁵⁵ и других. Тоже должно сказать и об их нравственности. Язычники, жившие после Иисуса Христа были хороши только на бумаге, а на деле они ничем не лучше были своих предшественников, мертвых по преступлениям и грехам своим, живших по обычаю мира сего, по воле князя господствующего в воздухе, духа действующего ныне в сынах противления, поступавших по вожделениям плоти своей и исполнявших волю плоти и помыслов⁵⁶.