Обновители Пророко-Ильинского Афонского скита иеросхимонах Аникита и схи-архимандрит Паисий (2-й)

(Память 6 сентября)

Кроме великой русской обители св. Великомученик Пантелеймона на св. Горе, Пророко-Ильинский скит является одною из наиболее видных Русских свято-горских обителей Скит этот был основан великим русским аввою-старцем схи-архимандритом Паисием Величковским, и благоустроен иеросхимонахом Аникитою и схи-архимандритом Паисием 2-м, о коих и скажем несколько слов.

Иеромонах Аникита в миру – князь Сергей Александрович Ширинский-Шахматов. Он родился в 1783 году, в сельце Дернове, Вяземского уезда, Смоленской губернии. Родитель его, помещики той же губернии, отличались благочестивым образом жизни, поэтому и воспитание сыну дали совершенно правильное, основанное на религии и нравственности. Как падают семена на добрую почву и приносят плод сторицею, так умные слова и спасительные наставления отца западали в душу впечатлительного ребенка. Впечатлительность – признак большой способности; все дело в том, в какую сторону дается направление воспитаннику, к чему направляются его способности. Ясно, каковы были первые впечатления отрока Сергея, и понятно, почему с первых лет жизни, одаренный и способностями, и умом, Сергей возымел особенную любовь к Церкви и проявил чисто христианскую кротость нрава. На десятом году его жизни умер старик отец, умер в полном сознании того, что направление сыну им уже дано. Как и другим его детям, явившимся тоже достойными. Мальчику было 13 лет, когда его отдали в морской кадетский корпус. Здесь он учился блистательно и вышел одним из первых учеников.

Старец Паисий, архимандрит скита

св. Пророка Илии на Афоне

После окончания курса, юноша Сергей поступил в морскую службу: много приходилось ему совершать плаваний, не раз участвовать в сражениях и нередко получать чины и награды. Оставив службу в чине капитана, он поселился в Петербурге. Где не только занимал выдающиеся должности, но и лично был известен Государю Императору Александру Павловичу, ценившему в нем его способности вообще, а талант поэтический в частности. Все, как видно из сказанного, давало благородному по происхождению человеку полную возможность жить той беспечной и роскошной жизнью, какой живут многие. Но не так жил Сергей Александрович. Из громадного содержания, какое он получал (более 7 тысяч руб. в год), он проживал очень немного, все же прочее отдавал на дела благотворительные. К нему обращались за помощью все, кто в ней нуждался, и ни один нищий, сирый и убогий не возвращался от него не одаренным. Жизнь он вел, можно сказать, иноческую в миру: пищу употреблял только постную, и то однажды в день; пил только воду; спал не больше 5 часов в сутки; знакомств никаких не вел и жил отшельником; все свободное время посвящал молитве, чтению священных книг, благочестивым размышлениям. Нравственные качества его были недосягаемо высоки: он ненавидел всякую неправду, возмущался одним внешним лоском людей, под которым нередко скрывается лицемерие и беззаконие... Мог ли такой человек долго оставаться среди мира? И Сергей Александрович серьезно задумался над вопросом о том, что необходимо оставить мир, уединиться в какой-либо иноческой обители и там найти то тихое пристанище, которого не даст мир. А так как это был уже не увлекающийся юноша, а окончательно сложившийся муж, то и исполнение задуманного не заставило себя долго ждать. В 1828 году он поступает в Юрьевский монастырь, находившийся в то время под управлением знаменитого архимандрита Фотия. Спустя два года, именно 25 марта 1830 года, он был пострижен уже в монашество с именем Аникиты, чрез пять дней (30 марта) рукоположен в иеродиакона, а еще чрез несколько дней (3 апреля) – в иеромонаха. Так высоко стоял он во мнении духовного начальства! Так уверены были все в этом выдающемся человеке! Да и могло ли быть иначе? В Юрьевском монастыре отец Аникита явил собою пример великого благочестия и дивного подвижничества. Ценя эти высокие качества в нем, зная его образование, духовное начальство желало сделать больше: возвести отца Аникиту в сан архимандрита и сделать его настоятелем какого либо монастыря. Но смиренный инок отказался от почестей: его тяготили даже и те почести, какими, по достоинству окружали его в монастыре.

Заветной мечтой отца Аникиты было посетить Иерусалим, поклониться Живоносному Гробу господню и другим святым местам, освященным жизнью и страданиями господа нашего Иисуса Христа. И уже в это время зародилось в душе его другое желание: посетить святую Афонскую гору а, быть может, и остаться на ней. Разрешение было получено, и 5 мая 1834 года отец Аникита оставил Юрьев и отправился в заграничное путешествие.

Благочестивый путешественник, хотя и имел прямую цель, но не мог оставить без поклонения и все святыни по пути. Вот почему он посетил все монастыри, оставаясь в каждом из них известное время. И замечательно, даже в путешествии, он всюду сеял доброе семя. Так, имел он две большие остановки: в Воронеже и в Одессе. В первом городе по просьбе приснопамятного архиепископа Антония, он составил подробное жизнеописание угодника Божия святителя Митрофана. В Одессе, где он оставался до прекращения отрывшейся в Константинополе моровой язвы и до разрешения выезда, отец Аникита, живя в Успенском монастыре (в 12 верстах от Одессы, – Большой Фонтан), своей жизнью дал назидательнейший пример и братии монастыря, и православным жителям г. Одессы. Последние являлись к нему, слушали его беседы и наставления и нередко приглашали его совершать богослужения в Одесских храмах.

Одессу оставил он 2 мая 1835 года. Обозрение достопримечательностей Константинополя отняли немного времени; 7 июня отец Аникита на парусном судне прибыл на Афонскую гору. Случайно прибыл он в Греческий Ксиропотамский монастырь (вследствие сильного волнения сюда пристало судно), из которого скоро перешел в скит святого пророка Илии. Настоятелем здесь был в это время иеромонах Парфений. Он уступил отцу Аниките свою келью. В кельи этой жил знаменитый старец Паисий (Величковский) и занимался переводом с греческого языка на славянский книг «Добротолюбия» и «Исаака Сирина», и в этой же келье был помещен образованнейший инок отец Аникита.

Совершив в обители первую на Афоне литургию, отец Аникита поселился здесь и отсюда уже посещал все святогорские обители. Посещение это имело для отца Аникиты чрезвычайно важное значение. Оно еще больше укрепило его дух, еще больше укрепило его веру в те начала жизни, которые нашел он лучшими, ради которых оставил все, что щедро давала ему жизнь. Не ограничиваясь поклонением святыням и беседами с отшельниками, он в разных местах совершал литургии, большею частью на греческом языке. Неоднократно посещая русский монастырь святого Пантелеймона, он убедил игумена и братию построить у себя церковь во имя новопрославленного русского святителя Митрофана, причем сам же вручил им и денежную помощь.

В конце июля он выехал в Иерусалим. Вот он, наконец, у цели: пред ним тот священный град, о котором так много думал он, видеть который так жаждала душа его. Полный благоговения, со слезами пал он на землю и воздал молитвенное благодарение Тому, Кто помог ему осуществить дорогую мечту. В храме Воскресения, при Гробе Господнем, проводил он целые ночи, пламенно молясь и проливая горячие слезы. На голгофе и в храме Воскресения много раз удостаивался он приносить бескровную жертву. Посетил он и другие святые места Палестины, и счастливый, как получивший все, чего желал, вновь возвратился на афонскую гору, к ее пустынности и безмолвию, пробыв в Палестине более полугода, именно – с августа 1835 по апрель 1836 года.

Во время обратного путешествия на Афон, отец Аникита посетил остров Кипр, где был епископом праведный Лазарь, друг Христов, а также остров Патмос, где жил и проповедовал святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов и где он писал святое Евангелие. На Афоне он остановился в Пантелеймоновском монастыре, где ожидал видеть уже строящуюся церковь во имя святителя Митрофана. Но увы! – его ждало разочарование. Происшедшие между русскими и греками недоразумения помешали делу, и отец Аникита решил построить таковой храм в скиту Ильинском. 11 мая, взяв с собою икону угодника Божия Митрофана⁷, привезенную им из России, он отправился из Пантелеймонова монастыря и прибыл в Ильинский скит. Настоятель скита и братия обрадовались тому, что знаменитый муж, совершенный в иноческих добродетелях, снова явился к ним, и приняли его с честью и любовью. Исполняя обет, данный при Гробе Господнем, отец Аникита отслужил в скиту беспрерывно сорок литургий, после чего, с соизволения игумена, и заложил церковь во имя святителя Митрофана. Священнодействие совершал греческий архимандрит Панкратий. 3 августа, поручив схимонаху Феодору строение церкви и передав ему значительную сумму, – жертву боголюбивых людей в России. – отец Аникита оставил скит: по воле начальства, он должен был занять должность настоятеля при русской посольской церкви в Афинах. Говорим, по воле начальства, ибо сам отец Аникита не только не стремился, но избегал жизни в большом и шумном городе, и видел главное счастье – окончить жизнь среди тишины и безмолвия Афона. И братии тяжело было расставаться с ним; но неповиновения воле начальства, как воле Божией, не мог допустить строгий подвижник и истинный раб Христов.

Неожиданное бедствие – моровая язва постигла обитель на другое лето по отбытии иеромонаха Аникиты. В числе жертв этой ужасной болезни был и схимонах Феодор, которому поручено было строение церкви во имя святителя Митрофана. Братии в скиту уменьшилось. Страх и трепет объяли всех. Находясь в таком безвыходном положении, все и единогласно решили поднять из монастыря Ксиропотама Животворящее Древо Креста Господня. В скиту совершенно было всенощное бдение, водоосвящение и лития. Церкви, монашеские кельи и все пожитки иноков были окроплены святой водой. После этого, милостью Божией, моровая язва прекратилась.

Между тем скончался настоятель скита Парфений; на его место был поставлен новый – иеросхимонах Павел. Братия скита, почитавшие отца Аникиту за отца и покровителя, знавшая, каким глубоким уважением пользовался он и у греческого духовенства, и у русского посланника, убедительно призывали его к себе: он нужен был ей для устройства обители и для возведения заложенного храма. Как стремился отец Аникита на гору Афонскую, как полюбил он это тихое пристанище, видно из того, что, получив сказанное приглашение братии скита, он уже безотлагательно решил просить увольнения от занимаемой должности. Святейший Синод уважил его просьбу, и Ильинский скит уже радовался, ожидая своего благодетеля. Но Бог судил иначе: Он указал иной путь Своему избраннику.

Иеромонах Аникита давно уже страдал неизлечимой болезнью, сопровождавшеюся сильными кровохарканиями. В начале лета 1837 года болезнь усилилась. Отец Аникита слег в постель, а 7 июня, в праздник Сошествия Святого Духа, он мирно предал душу свою в руце Господни. Преставившемуся был 54-й год от рождения. Город Афины оплакал его кончину: добродетели благочестивого чужеземца нигде не могли скрыться от людей. Тело почившего было положено в Архангельском монастыре, находящемся недалеко от города, в церкви. Этим была оказана особая почесть дивному мужу, сиявшему добродетелями и строгой жизнью, достойной священнослужителя. Умирая, отец Аникита завещал, чтобы все его имущество, заключавшееся в иконах, книгах и ризнице было немедленно отправлено на Афон и передано Ильинскому скиту. А впоследствии, чтобы и останки его были перенесены туда же. Завещание было исполнено. Они положены были в храме во имя святителя Митрофана в нише правой стены, и заложены мраморною доскою, с золотой надписью, увековечивающею день его кончины. В 1875 году Афонскую гору посетил известный ревнитель православия и защитник монашества генерал Николай Васильевич Елагин, который в свое время был знаком с отцом Аникитою. Узнав, где положены останки блаженного мужа, он высказал, что в Петербурге все считают отца Аникиту за святого, и что поэтому не следовало бы кости его закупоривать. Тотчас доска была снята, кости открыты. Все присутствовавшие ощутили чудное благоухание, и даже покровы, в коих были обернуты кости, издавали довольное время благоухание. С того времени останки блаженного Аникиты лежат открыто, составляя драгоценное сокровище Ильинского скита, для которого блаженный так много сделал.

Церковь во имя святителя Митрофана окончательно отстроена уже при настоятельстве иеросхимонаха Павла, на средства, оставленные отцом Аникитой. Это важнейшее событие, которым отмечено настоятельство Павла. В 1839 году совершилось печальное событие. Между братией скита произошли несогласия. Начальствующие греческого монастыря Пантократора, от которого скит зависел, воспользовались этим и, изгнав настоятеля Павла, отняли у скита многие весьма важные документы.

Начальствующие монастырем Пантократора, отобравши насильственно эти документы, лишили скит его сокровищ, существенная и историческая важность которых очевидна.

После иеросхимонаха Павла, управление скитом было поручено архимандриту Акакию (в схиме Антоний). Он уехал в Молдавию, отказавшись от должности, в которой не пробыл и года, но и его кратковременное управление есть чем отметить: именно при нем были привезены из Афин Зографским архимандритом Анатолием и иеродиаконом Парфением кости блаженныя памяти иеромонаха Аникиты, согласно его завещанию, и положены в церкви святителя Митрофана, как сказано уже. Иеромонах Иоанникий явился преемником архимандрита Акакия. По слабости здоровья, он пробыл в должности очень недолго, и отправился на Дунай, на бывшие скитские рыбные ловли. Там прожил он да самой кончины († 1851 г.).

Архимандрит Серафим, из монастыря святого Павла, избранный братией, тоже недолго управлял обителью и уступил свое место схимонаху Илии, принявшему должность только по усиленной просьбе братии скита. Это был высокий образец смирения. Сидя на настоятельском месте, он неутешно плакал и говорил каждому, кто подходил к нему: «прости меня грешного, отче святый! Я чести сей недостоин, я не искал и не желаю!» На нем видно исполнились слова Господа: Всяк возносяйся смирится, смиряяй же себя возвысится. (Лук. 18, 14).

Это время не было цветущим временем для скита, и он пришел в большой упадок, пока господь не воздвиг его обновителя. Этот человек, поднявший продолжительный тяжелый труд на пользу скиту, и был архимандрит Паисий 2-й, называемый так в отличие от его великого соименника Паисия (Величковского).

Отец Паисий родом болгарин. Он родился в 1796 году в городе Килии, Бессарабской области (ныне губернии) и воспитывался в городе Кишиневе, куда переселились родители его еще в то время, когда он находился в младенческом возрасте. С первых, можно сказать, лет жизни, он выказал уже себя особенно. Начала высокой нравственности проявились в нем еще почти в ребенке, и проявились совершенно оригинально. Сам он впоследствии рассказывал о себе следующее. В Кишиневе его отдали в школу учиться грамоте. Поучившись немного, явился он к родителям и решительно объявил им, что больше ходить в школу он не станет. Это, конечно, не могло удивить и даже родителей, знавших сына своего за послушного и благонравного отрока.

Почему не станешь ходить в школу? Спросили они.

– Потому, отвечал умудренный Богом отрок, что пример дурных товарищей может и меня развратить: они и нехорошо ругаются, и нехорошо поступают… Боюсь, чтобы Господь, вместе с ними и меня не наказал!

Так рано возлюбил он Господа и возлюбил не на словах только. Когда ему исполнилось 15 лет, он уже горел желанием посвятить всю свою жизнь на служение Богу.

И он стал просить родителей позволить ему поступить в монастырь. Ни убеждения отца, ни слезы матери не могли отклонить его от этого желания и заставить остаться в суетном мире. Согласие родителей было получено, и он поступил в монастырь Добрушу (Кишиневской епархии), в котором пробыл недолго. Митрополит Гавриил, посетив этот монастырь, обратил внимание на юного и благоговейного послушника, полюбил его и велел игумену монастыря немедленно прислать его в митрополию, где и принял его в псаломщики домовой архиерейской церкви. Здесь митрополит с каждым днем все больше и больше убеждался в безошибочности сделанного выбора: примерная жизнь, усердие к послушанию, ревность к церкви больше и больше располагали митрополита в пользу молодого псаломщика, и последний уже на 17 году был пострижен в монашество и посвящен в иподиакона, с зачислением в архиерейский штат. В 1825 году епископ Димитрий, вступивший в управление епархией после смерти митрополита Гаврила, был вызван для присутствования в Святейший Синод, и отец Паисий, уже в сане иеродиакона, сопровождал его в Петербург. По возвращении же из столицы, в 1831 году, преосвященный Димитрий рукоположил отца Паисия во иеромонаха и назначил его ризничным своей Крестовой церкви. А потом поставил его и игуменом в Суручанский монастырь, с тем, однако, чтобы он оставался при архиерейском доме и нес прежнюю должность. Как владыка уважал отца Паисия, это видно из того, что возложил на него и обязанности духовника. Последняя обязанность не могла не тяготить отца Паисия, сознававшего себя еще слишком молодым для нее.

Вскоре иеромонах Паисий почувствовал непреоборимое желание посетить Палестину и другие святые места Востока. Уволиться из епархии было ему нелегко; но мог ли владыка противостоять столь похвальному желанию благочестивого монаха? И отец Паисий получил разрешение, посетил Иерусалим, поклонился Гробу Господню, побывал, на обратном пути, на Синайской горе, а в 1838 году прибыл на святую Афонскую гору. Это посещение святой Горы решило будущую судьбу отца Паисия. То уединение и безмолвие, которое так увлекало его, было найдено, и он возвращался домой, очевидно, лишь для того, чтобы вскоре, окончательно уволившись из епархии, вернуться на Афон, в это тихое пристанище, это надежное убежище иноков от мирской суеты и соблазнов, под покров Владычицы нашей Пресвятой Богородицы.

Небольшой промежуток времени между возвращением в Россию и отбытием на Афонскую гору, отец Паисий прожил в Одессе, где Гаврил, архиепископ Херсонский и Таврический, пригласил его в крестовые иеромонахи. Жизнь в Одессе видимо стесняла подвижника, искавшего тишины, безмолвия, уединения. Его стесняли и городской шум, ежесекундно напоминавший мирскую суету, и беспрерывные посещения светских лиц, из которых одни искали беседы, другие приглашали к себе в духовники, третьи просили прийти и исполнить требу, дозволенную иеромонаху. Но то, что стесняло отца Паисия, было спасительно для обращавшихся к нему. Многих своими беседами привел он к полному сознанию греховности, многих обратил на тот истинный путь, который потеряли они. Многих неверующих сделал верующими. Короче: и среди этой тяготившей его суеты жизни он сеял доброе семя, внося в греховный мир начала христианской нравственности.

В 1839 году мы видим отца Паисия снова на Афоне. Теперь он купил себе келью в Капсокалибе и поселился в ней вместе с соотечественником своим иеродиаконом. По имени тоже Паисием. Здесь жили они в любви, согласии и полном единомыслии. Питались трудами рук своих: первый занимался шитьем церковных облачением, второй – писанием икон. Все заработанное было у них общим, избыток уделялся бедным и странникам. Два года жили они, служа примером истинно-иноческой жизни не только для всех капсокалибских иноков, но и для окрестных келиотов. Отсюда-то и вызван был иеромонах Паисий на чреду служения Богу, Которому угодно было, чтобы избранник Его не одного себя приготовил Ему, но и души многих собратий.

По преданию, когда великий старец Паисий (Величковский) оставлял Афон он сказал оставшимся в Ильинском скиту: «со временем будет в скиту игуменом другой Паисий, и при нем скит устроится, возвеличится и прославится». Слова эти должны явиться дивно-пророческими для того, кто ознакомится с трудами на пользу скита Паисия 2-го, достопримечательнейшего настоятеля, при котором скит и лучше устроился, и возвеличился, и прославился.

Когда смиренно сознавший себя меньшим из всех братий, неустанно плакавший о грехах своих и боявшийся почестей, препростой схимонах Илия не остался долго настоятелем, и вскоре со слезами стал упрашивать братию найти себе другого начальника и духовника, который нес бы бремя управления, просьбы его были так глубоко-искренны, так настоятельны. Что братии оставалось только подчиниться. И вот собрались все в церкви. Перечислили иеромонахов из славян, какие только были на Афоне и жили в скитах, кельях и калибах, и каких считали способными к управлению, и, по примеру святых Апостолов помолившись Богу – да укажет им избранного раба Своего в духовного отца и пастыря словесных овец, призвавши на помощь скорую Заступницу и благую Помощницу Пресвятую Богородицу и Угодника Божия святого пророка Илию, бросили жребий. И пал жребий на иеросхимонаха Паисия, проживавшего в Капсокалибе, в глубоком уединении и безмолвии. Это было в 1841 году, летом.

Посланы были два инока скита к отцу Паисию. Они убедительно просили его прийти в скит для отправления Божественной литургии. Старец согласился и пришел. С радостным чувством встретили его иноки, припали к нагом и, приняв благословение, ввели его внутрь скита, потом в церковь, и здесь объявили ему и общее желание братии иметь его у себя настоятелем, и то, что так указал им жребий. Но ни просьбы, ни указания жребия не поколебали старца: отец Паисий ни за что не хотел расстаться с пустынною келью, а тем более принять начальствование, о котором, по своему глубокому смирению, он не мог и думать. И отслужив Божественную литургию посетив трапезу, старец Паисий оставил скит.

Скитские иноки, собравшись вторично бросили жребий. И – о, чудо! – жребий снова падает на Паисия! Они снова решили послать к отцу Паисию, но на этот раз уже заручившись пригласительным письмом проэстосов греческого монастыря Пантократора, за печатью и подписью первого архимандрита. Посланные объявили отцу Паисию, что вторично жребий пал на него и убедительно просили его не противиться воле Божией. Старец снова пришел, выслушал вечерню и утреню и до рассвета оставил скит, решительно отказавшись от управления.

Огорченные иноки прибегнули еще к одному средству. Настоятель болгарского Успенского скита иеросхимонах Никифор, давний знакомый отца Паисия и духовник его, пользовался на Афоне большим уважением и авторитетом. К нему-то и обратились иноки Ильинского скита, прося его повлиять на отца Паисия, как на его духовного сына. Иеросхимонах Никифор дал письмо к отцу Паисию. В этом письме он убеждал его не отвергать просьбы скитской братии, принять управление скитом, угрожая – в противном случае – тяжелой ответственностью перед Богом, Который Сам призывает его на служение. Убежденный доводами духовника, растроганный настойчивыми просьбами посланных и братий, смиренный Паисий согласился, сказав: Буди воля Божия!

Почему же отец Паисий так долго отказывался? Ясно, что в этих отказах уже крылся залог величайшего успеха в управлении скитом. Не всякому дано так понимать свои обязанности и выполнение долга, как понимал то и другое отец Паисий. Смиренный он боялся славы, почестей, власти. Но этого мало. Он понимал, что для исполнения обязанностей настоятеля обители и духовника братии, нужно много и нравственных, и физических сил. Пред умственным взором его носились образы наиболее прославившихся управителей. Боязнь не дать того, чего от него все ждут, не оправдать хоть малейшей части тех надежд, которые возлагают на него, также могла его останавливать.

Когда братия скита услышали, что иеромонах Паисий согласился, наконец, принять управление их обителью, радости их не было пределов. Они встретили его с почетом, объявили о его согласии монастырю Пантократора, и проэстосы этого монастыря поставили Паисия, по чиноположению Афонскому, настоятелем Ильинского скита.

Началась деятельная и трудолюбивая жизнь Паисия-настоятеля. Он прежде всего направил свои заботы к внешнему благоустройству скита. За продолжительное время, в которое ни один настоятель не оставался долго, в которое происходили и печальные события, посланные скиту, как испытание, не могло не быть заметных упущений. И вот отец Паисий приступает к делу. Соборная церковь оштукатуривается снаружи и внутри. Затем, оштукатуривается церковь во имя святителя Митрофана; в ней настилается мраморный пол, устраивается иконостас, и с правой стороны престола поставляется икона святителя Митрофана писанная в Воронеже, для всегдашнего напоминания о первом ктиторе этой церкви – иеромонахе Аниките. Когда все было окончено, церковь святителя Митрофана была освящена приглашенным для того архиепископом Панкратием. Это было в ноябре 1842 года. На следующий год отец Паисий, с помощью Божией, построил новый корпус между церквами Благовещения и святителя Митрофана, в прямой линии, и подвел обе церкви и корпус под одну крышу. В здании было устроено 15 кельей.

Заботы настоятеля Паисия о внутреннем состоянии скита еще более выдавались. В этом отношении все внимание его было направлено на соблюдение порядка в отправлении церковных служб и на улучшение нравственности братии. С целью возвышения и укрепления нравственности братии отец Паисий старался, чтобы все церковные поучения касались только монашествующих, и чтобы, таким образом, постоянно и настойчиво пред иноками воспроизводились и правила строго-иноческой жизни, и образы истинных подвижников. Сам же и словом, и примером поучал братию отсечению собственной воли, благочинному прохождению иноческой жизни, постоянному страху Божию и памятованию о смертном часе. И как скоро появились плоды этих поучений и наставлений! Если в предшествующий период жизни скита некоторые иноки пустили хоть малейшие признаки жизни, удаленной от требования монашеских правил; если за этот период явились новые иноки, не успевшие еще окрепнуть и, так сказать, установиться нравственно; если иные не прошли еще всей суровой школы подвижничества, – то теперь все направилось и сгладилось. Мир, любовь, согласие царили между братией. Послушания проходились всеми и с полным усердием. Ничем не нарушимый порядок виден был во всем. И чем-же достигал всего этого отец Паисий? Одни поучения и наставления не могли с равной силой влиять на всех. Нет: он многого достигал и своей возвышенно-нравственной личностью. Его кротость, незлобие, необычайное терпение, благодушие, с которым он переносил подчас и обиды, – все это действовало неотразимо даже на своевольных, приводя их к полному сознанию своей неправоты и наставляя на тот истинный путь, который неуклонно указывал добрый их пастырь.

В 1845 году скит этот был осчастливлен посещением Великого Князя Константина Николаевича. Его Высочество прибыл на святую Афонскую гору 15-го июля на пароходе и, посетивши несколько монастырей, 17-го июля приехал в скит святого пророка Илии. В воротах скита он был торжественно встречен настоятелем отцом Паисием и сослужащими ему иеромонахами, в полном облачении, со крестом и святою водою. При пении и колокольном звоне, в сопровождении всех монахов, облаченных в мантии, Великий Князь вошел в соборную церковь и прежде всего благоговейно поклонился части Древа Животворящего Креста Господня, части мощей святого апостола Андрея первозванного, а также и прочим частям мощей святых угодников Божиих и облобызал их. Во время поклонения Великого Князя и его спутников святыне, была произнесена ектенья о благоденствии всей Царской Фамилии. Его Высочество изволил ужинать и ночевать в скиту, а на другой день слушал Божественную литургию, во все продолжение которой стоял против местной иконы Спасителя и благоговейное для него место. После литургии он отправился для посещения других Афонских монастырей, а 19-го июля оставил Афонскую гору. Настоятель Ильинского скита, тотчас по отбытии Великого Князя желая сохранить навсегда память о столь радостном событии, распорядился в новом корпусе, воздвигнутом на месте прежнего, утвердить на каменном столбе мраморную доску с следующей надписью золочеными буквами: «На сем месте. В бывшем старом здании, Его императорское Величество Государь Великий Князь Константин Николаевич ночевал 17-го числа июля 1845 г.».

А событие было действительно радостное. Не говоря уже о том, что и вообще дорого для русского сердца посещение сына Государя и Брата Наследника Русского Престола, в частности посещение это имело для скита исключительное значение: с этого времени Ильинский скит получил большую известность и вызвал к себе большое расположение у Русских.

После отбытия знаменитого гостя, отец Паисий продолжал постройки. На деньги, собранные с Высочайшего разрешения в России, он в том же году возвел большой двухэтажный каменный корпус. В котором устроил: трапезу, пекарню, кухню, погреб, кладовую, две приемные для гостей (архондарики) и много монашеских келий. В следующем, 1846 году, корпус этот был совершенно окончен, и 21 ноября, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, братия скита и прибывшие на праздник из окрестных пустынь иноки, с молитвословиями вошли в первый раз в новую трапезу, радуясь и благодаря Бога.

В то же время с восточной и южной сторон скита была построена каменная ограда, а на открывшемся при этом свободном месте, за алтарем церкви святителя Митрофана, в 1847 году воздвигнут двухэтажный корпус, в котором устроены кельи, канцелярия и просфорня. Неусыпный труженик отец Паисий, твердо уповая на помощь Бога, Который не оставлял скит, решился перестроить и остальную его часть. С этой целью он разломал все старые кельи и приготовил место для новых построек. При этом отец Паисий являл собой замечательный пример труженика: он первый выносил с братией мусор, старый лес, кирпичи и камни за черту скита. Во время производства предварительных работ, из Российско-императорской мисси в Константинополе был получен сбор монаха Игнатия, сборщика Ильинского скита, прислано чрез Святейший Правительствующий Синод в сумме 13860 турецких пиастров (1108р. 80к.), что вместе с пожертвованиями поклонников составило сумму, достаточную для производства задуманных построек. Возблагодарив Бога, отец Паисий немедленно договорил мастеров и приступил к постройке большого двухэтажного корпуса, с западной стороны скита. Длина корпуса 19 сажень; посредине его – красивая колокольня, вышиной в 23 аршина. В верхнем этаже корпуса были помещены два архондарика и кельи, в нижнем – книжная и иконная лавка, а также разные хозяйственные помещения. Прошло семь лет ревностных забот настоятеля, и весь скит был перестроен. И что особенно важно, так это следующее: все было сделано без значительных расходов, без всяких определительных видов на будущее, с одним лишь твердым упованием на помощь Божию. Прибавлять ли к этому, что все эти многотрудные заботы не мешали отцу Паисию строго исполнять и обязанности, возложенные на него им самим? Он продолжал свои поучения, следил за внутренним распорядком и – в начальные годы своего управления – ежедневно приносил Богу бескровную жертву.

Как дивно сказывалось попечение Божие о ските, видно из следующего. В 1850 году скит был окончен постройками. Число иноков быстро умножилось: не проходило почти и дня, чтобы не являлся новый собрат. Не прошло и пяти лет, как в скиту снова не было уже места для поступающих… И в это-то время (1857 г.) получается уведомление от ктитора и благодетеля Ильинского скита московского потомственного гражданина Н.В. Лепешкина, что один усердный богомолец желает построить в скиту странноприимницу и больницу с церковью и кельями для прислуживающих и престарелых монахов. Неутомимый настоятель снова принимается за дело. Он заготовил необходимые материалы и, с помощью Божией, скоро воздвиг большой каменный двухэтажный корпус, в котором устроено две церкви: во имя святого Архистратига Михаила и святителя Николая, больничные палаты, кельи для служителей и престарелых и немощных монахов.

Редко можно встретить в одном человеке сочетание таких и стольких добродетелей, как это мы видим в отце Паисии. Чистота душевная, целомудренное сердце, искренняя и горячая вера, пламенная любовь к Богу, высокое благочестие, истинное подвижничество, детская простота и полное доверие к людям, светлый ум, любовь о Христе ко всем, а к братии своей в особенности, неусыпное трудолюбие, непрерывная молитва. В высшей степени нестяжательность, отсутствие честолюбия, непамятозлобие, в высокой степени воздержание в пище, – вот те великие добродетели, которые, как венец света, украшали душу старца! И добродетели эти, как нельзя лучше, гармонировали даже с внешним его видом, отражающим в себе качества души, как зеркально-чистая поверхность воды отражает в себе глубину небес. Лицо его было мужественное и привлекательное, всегда светлое и радостное. Случалось, что при одном взгляде на этот светлый облик старца, скорбящий брат забывал и скорбь, и горе, и проникался душевным миром и спокойствием. А подтверждением всех указанных внутренних качеств отца Паисия служит вся его жизнь, все многочисленные факты тридцатилетнего управления скитом.

Отец Паисий, как упомянуто, в начальные годы своего управления совершал ежедневно Божественную литургию. Когда увеличилось число братий, между последними немало оказалось достойных степеней священнослужительских. Таких иноков старец производил в иеромонахи и иеродиаконы, назначал им проходить чреду Богослужения и с ними собором в воскресенье и праздничные дни совершал Божественную литургию. Кроме того, сам он по субботам совершал литургию в Благовещенской кладбищенской церкви, молясь о почивших братиях, благотворителях и вообще обо всех от века усопших православных христианах. На ряду с трудами духовными, отец Паисий нес и труды физические. Он всегда работал на огороде, копая землю и насаждая огородную зелень и носил камни для ограды виноградного сада. Нередко являлся он просто помощником повара и заменял собою служителей при кухне: чистил лук, картофель, бураки; рубил дрова, носил воду в поварню. Чаще же всего занимался он изготовлением церковных облачений и шитьем одежды для братий, для чего имел даже небольшую мастерскую. Во время этих занятий, он всегда имел перед собою открытою какую-нибудь назидательную книгу. Особенно любил он читать святого Исаака Сирина и Египетский Патерик. Молитвою был занят постоянно. Ежедневно успевал прочитывать всю Псалтырь, которую и знал наизусть. Положительно удивляемся: как могло хватить у него на все это и времени и сил? И современники удивлялись сему не меньше. Большая часть виноградников разведена при отце Паисии. При нем же значительно увеличены огороды, по лесам проложены дорожки и тропинки.

Богатство внутреннего созерцания поглощало в нем убожество внешнее. Он носил одежду не только простую, но часто – в заплатах, так что видевшие его в первый раз не всегда признавали в нем и настоящего настоятеля. Однажды собирали виноград. Один из русских поклонников, нарезав полную корзину, передает ее отцу Паисию, а от него берет пустую и говорит: «дай мне, старик. Свою кошницу. А эту отнеси туда, где высыпают!» Старик взял. Вдруг поспешил к нему один из братий, поклонился и сказал: «благословите мне, отче святый, понести кошницу!» тогда только гость узнал, к кому он обращался, пал к ногам старца и просил прощения. В другой раз раскапывали источник, желая найти больше воды. Отец Паисий копал землю и носил камни вместе с рабочими. В это время пришел в скит странник-нищий. Привратник повел его к месту работ и указал игумена. Видя отца Паисия в поношенном платье и работающим наравне со всеми странник счел за насмешку указание привратника, обиделся, но, не умея говорить по-русски. Ничего и не сказал, и пристал к рабочим. За работой он просил одного собрата показать ему, где игумен. Тот указал. И на этот раз грек не поверил: в монастырях греческих не такими видел он игуменов. И он оставался в недоумении до самого обеда. Даже в трапезе, видя отца Паисия сидящим на первом месте, он все еще не верил, думая, что на работах он видел только похожего старика. Но когда после трапезы подошел он к настоятелю просить милостыни и увидел под рясой тот самый ветхий подрясник, в котором отец Паисий был на работе, он крайне удивился смирению и простоте настоятеля, и в ошибке своей открылся братии.

Отец Паисий был щедр и милостив, но ему свойственна была замечательная осмотрительность во всем вообще, а в раздаче милостыни в особенности. Был такой случай. Один брат часто пользовался милостыней. Жил он вблизи Старо-Никитского монастыря. Однажды приходит он весь прозябший от холода: в одной рубахе и босой, под сильным дождем. Он просил отца Паисия дать ему подрясник и башмаки. Старец понял обман, послал его в трапезу, а потом велел зайти к нему. Тем временем он приказал привратнику принести сумку просителя, и когда явился последний, то отец Паисий подал ему его же собственные вещи, которые были скрыты в сумке. Брат посрамился и просил прощения, которое. Конечно, и получил.

Кротостью отца Паисия смягчалась самая сильная дерзость людей. Прибыли однажды в Ильинский скит болгары Вожатый их, ходя по коридорам, заглянул в мастерскую, где отец Паисий шил какое-то церковное облачение. Увидя старика в изорванном подряснике и белом подкапнике (шерстяная шапочка, носимая под камилавкой) он принял его за простого портного-рабочего. «Можно ли видеть игумена?» спросил он. – «Вот уже время вечерни, ты увидишь его в церкви», отвечал старик. Поклонник заметил в углу палку. «Послушай, старик: подари мне эту палку!» – «Нельзя, это палка нашего игумена». – «Ты обманываешь меня, старик», дерзко отвечал простоватый или юродствовавший поклонник: «это твоя палка. И она мне очень нравится. С этими словами он взял палку и ушел, хвастаясь перед другими своим геройством. Но заметил это архондричий (присматривающий за поклонниками), отобрал жезл и отнес его в келью старца – отца Паисия. Когда протокалиТо есть пробили в току – деревянную доску, в которою бьют колотушкою, весьма искусно, с переливами в тоне, когда сзывают на молитву. к вечерне, и поклонник увидел отца Паисия. Идущего в церковь с тем самым жезлом, он узнал в нем игумена и, по выходе из церкви. поклонился ему просил прощения. Да и такие ли случаи бывали? Много раз афонские иноки-бедняки, приходившие за милостынею в скит, спрашивали самого старца: где живет игумен? И он с добродушной шуточкой отвечал им, что игумена нет дома, но что ему поручено дать милостыню, и он дает ее.

Такие высокие качества отца Паисия снискали ему всеобщую любовь на Афоне. Больше всего ценили в нем то, что его кроткое и доброе обращение не выделяло ни сильных, ни слабых. Ни богатых, ни бедных, – он ко всем и всегда был одинаков. И Пантократорские проэстосы доказали свое глубокое уважение к старцу тем, что порешили произвести его в сан архимандрита, не предупреждая о том старца. который. По своему смирению, не принял бы этого почетного сана. В 1868 году, 6 августа, в праздник Преображения господня, отец Паисий был посвящен в этот сан.

Все, что он сделал, он сделал не принуждением, не насилием, не строгими взысканиями, а только любовью. Любовь к Богу, любовь к ближним были главным и единственно-мощным двигателем во всей продолжительной и неусыпной деятельности старца Паисия. И он был щедро вознагражден за эту любовь и людьми, и Богом. Нередко видел он над собой особенный промыслительный покров Божий, и ни у кого не зародится сомнение, что это был истинный избранник Бога. Смиренный, он никому не открывал тех знамений и откровений, которые имел он от Бога, но многие случаи из его жизни говорят о том с очевидной ясностью.

Незадолго до кончины своей отец Паисий в последний раз посетил монастырь святого Пантелеймона (Руссик). Вместе с братией разделил он празднование дня Ангела духовного их отца Иеронима. Собравшись на другой день, рано утром домой, он сказал: простите! Уже больше очи мои не увидят Руссика! Так и случилось.

По наущению вражью, нашелся среди иноков Ильинского скита враг отца Паисия. Он стал ему строить козни, противодействовал его начинаниям, не повиновался распоряжениям, нашел даже соучастников, с которыми замышлял вовсе удалить отца Паисия из обители. Что же отец Паисий? Скорбя о вверенной ему обители, устроению которой может мешать один человек, он обратился с пламенной молитвой к Богу, прося Его вразумить строптивого или наставить его самого, как должно ему поступить. Господь услышал молитвы праведника: видя нераскаянность возмутившегося инока, Он, Сердцеведец, поразил его скоропостижной смертью. Пришел отец Паисий. Он застал инока уже умиравшим, но еще в живых. Напутствуя его в вечность, старец от всей души простил ему все. сделанное им, и усердно молился о нем Богу. Этот поразительный случай заставил содрогнуться всех соучастников умершего, и они поспешили испросить у старца прощение.

Однажды отец Паисий находился в большой скорби во время поста пред Рождеством Христовым. Со скорбью встретил он и самый праздник. Служа, в первый день, литургию собором, он взглянул во время входа на местную икону Богоматери с предвечным Младенцем и глубоко-молитвенным вздохом просил облегчить его страдание и дать ему терпение. И вдруг видит он Младенца, как-бы оживотворенного и радующегося детской радостью -играющего на руках Матери, обращенного к нему лицом и благословляющего… Видение это потрясло старца, и он вдруг ощутил в себе необыкновенную радость. Вся Божественная литургия прошла у него при обильных слезах и особом благодарении ко Господу. Скорбное состояние духа исчезло совершенно. Однажды отец Паисий посетил своих друзей. На вопрос их: отчего так долго не был у них? Старец отвечал: » пред этим временем у меня были большие скорби, я чувствовал нужду в советах, но не мог отлучиться из обители. Мне было очень тяжело, на меня напала боязнь. Пришедши в таком состоянии в церковь, я стал пред иконою Божией Матери и просил Ее о помощи. И услышал от Нее голос: не бойся! Я ношу Носящего вся. Это было за год до кончины отца Паисия. Не сомневаемся. Что это один из многих случаев его жизни, но он говорил об этом по своему смирению. Этот же рассказ рисует нам и новую черту в образе подвижника. «Я чувствовал большую нужду в советах"… Опытный, много-знающий отец Паисий сам мог подать всем советы и подавал их, но, по дивному смирению, он считал себя ничего не знающим и всегда готов был обратиться к другим, чтобы воспользоваться их советами, и в советах этих находил для себя и ободрение, и успокоение.

За год до посвящения отца Паисия в сан архимандрита, святую Гору посетил высокий гость -Великий Князь Алексей Александрович. Его Высочество 16 июня был и в Ильинском скиту. Встреча была такая же торжественная, как в свое время Великому Князю Константину Николаевичу. После продолжительной беседы с отцом Паисием, откушав чаю, Его Высочество отправился в дальнейший путь.

Но недолго Ильинский скит украшался своим настоятелем в новом его сане, недолго после этого братия утешалась и назидалась своим пастырем! Господу Богу угодно было возвестить неусыпного труженика и непрестанного к Нему молитвенника в уготованный для него вечный покой. С начала 1871 года отец Паисий стал испытывать неприятные ощущения при употреблении пищи аппетит больше и больше ослабевал, пока совершенно не потерялся. Последовало наступление общей слабости, до того усилившейся, что старец не мог провести в скиту даже храмового праздника и принимать гостей. Как это делал он прежде, и удалился для покоя в уединенную келью на виноградники. Общее болезненное состояние увеличивалось. Он вовсе уже не мог вкушать пищи, чтобы не вызывать рвоты, и ничего, кроме воды, не пил. Наконец, он не мог уже и воды пить. Наступила самая тяжкая болезнь (рак в груди), продолжавшаяся около двух месяцев. Над больным совершали таинство елеосвящения. Он изредка, насколько позволял особый характер болезни, приобщался Святых Таин. После литургии в воскресенье. 5-го сентября, он был приобщен Святых Таин, но уже лежал в постели и едва мог говорить. Явились братия для последнего прощания. Со слезами подходили они к одру умирающего и отходили от него. Вечером ему сделалось хуже, и духовник его настоятель болгарского Успенского скита иеросхимонах Никифор, предложил еще раз приобщится Святых Таин. Послышался тихий ответ: «скоро. Скоро»! Его приобщили. Пред причастием старец читал молитву прерывающимся голосом: Верую, Господи, и исповедую… Сподобим я, Господи, неосужденно причастится… Помяни мя, Господи…И старец почувствовал облегчение, но положение его было уже безнадежное. Тяжелые страдания продолжались до двух часов ночи. Он стонал, но и в этом стоне умирающего, почти уже лишившегося силы произносить слова, все еще слышалась молитва: Господи Иисусе! Пресвятая Богородица! Дыхание его становилось все труднее. И вот совершенно уже ослабевший старец собирает последние силы, подымает руки, как бы желая еще произнести слова молитвы, опускает их на грудь крестообразно, и слышится последний вздох, с которым душа праведника отлетает в селения горняя. Навеки сомкнулись добрые глаза и уста, на лице застыла улыбка, говорившая о той неизреченной радости, с которой вечная душа оставила бренное тело… А в церкви в это время (6 сентября) шла утреня, и оттуда доносилось пение: Величит душа моя Господа… Медленно прозвучал троекратный удар колокола… Тяжелой и для всех понятной вестью отозвался этот звон в душах молившихся братий… Опустела церковь, и едва слышной походкой направились все в келью настоятеля , чтобы облобызать охладевшую десницу того, с кем все так сжились, кого так полюбили, в ком видели отца, наставника и друга…

Блаженного старца, тридцать лет мудро управлявшего скитом, не стало; остались его дела, остался в памяти всех его чудный образ. Остались в глубине души каждого его мудрые наставления. И чем больше проходит времени, тем ярче и ярче становится этот образ, тем ценнее и ценнее кажутся его дела, тем дороже и дороже его наставления⁸.