Киево-Печерский затворник Досифей

(Память 25 сентября)

В 1721 году, в богатой и знатной семье Рязанских дворян Тяпкиных родилась дочь. Младенец был крещен, и наречено было имя ему Дарья. Незадолго до появления на свет, бабушка ее, желая посвятить остаток дней своей жизни на служение Богу, отправилась по обещанию в Московский Вознесенский монастырь и там постриглась в монахини с именем Порфирии. Монастырь этот первоначально построен великою княгиней Евдокиею, супругою Димитрия Донского, а сама княгиня, во инокинях Евфросиния, нетленно почивает в главном храме воздвигнутого ею монастыря. Монахиня Порфирия не пожелала никуда более удалятся на покой, как только под кров и заступничество той, от мужа которой ее давнишние предки, за свою верную и честную службу, получили большое богатство и высокую знатность рода.

Когда малютке Дарье исполнилось два года, благочестивые родители ее решили отправиться в Сергиевскую лавру на богомолье. Не желая оставлять Дарью на попечение слуг, они взяли ее с собою. По пути они заехали в Москву и, поклонившись Кремлевским святыням, остановились в Вознесенском монастыре. Чтобы погостить несколько дней у старицы Порфирии. Когда бабушка в первый раз увидала свою внучку, то до того привязалась к ней всей душой, что ни за какие блага не пожелала расстаться с маленькой Дарьей.

«Нет, – сказала она. – я ни за что не отпущу ее! Пуская эта малютка будет для меня здесь светлым ангелом, покоящим исход моей старости… Я отдам ее на попечение блаженной княгине Евфросинии, и она, своими святыми молитвами и материнским хотением, поведет ее благим путем жизни».

Долго нее решались родители расстаться с маленькой Дарьей, но, видя неотступные просьбы богобоязненной старицы Порфирии, с глубоким сожалением оставили Дарью в Москве.

С этого времени маленькая Дарья поселилась у бабушки в келье. Изредка только, когда бабушка Порфирия праздновала день своего ангела, собирались к ней с поздравлением почтенные старицы-монахини. Да и то ненадолго. Бабушка со внучкою почти все время бывали в келье одни.

Дарья от природы была девочка кроткая, вдумчивая, памятливая, умная. Каждое движение бабушки не ускользало от внимания ее пытливых очей. Каждое мудрое слово и ласковый совет глубоко западал в ее чуткое сердце.

Рано приучила бабушка Дарью к послушанию и порядку. Чуть только солнышко заглянет, Дарья словно трудолюбивая пчелка с постельки поднимается, помолится и скорее за работу.

Все образа от пыли насухо перетрет, лампадочки перед ними заправит, постельку бабушке приберет, келейку подмоет; всюду чистоту да порядок наведет. И любили они друг друга; все вместе. Не раз бывало, проснувшись ночью, и не видя в постели близ себя любимой бабушки, Дарья подымала с тревогой голову и спрашивала: «Бабушка, где ты?» А в это время бабушка безмолвствовала. Углубившись в молитву, она стояла на коленях в углу и, ежеминутно осеняя себя широким крестом, полагала перед образами бесчисленные поклоны.

«Бабушка, да где же ты?» – снова беспокоилась Дарья. – «Мне страшно бабушка… Я боюсь одна"… «Спи, мое дитятко… Спи, родимое… Милость Господня с тобой», – отвечала ей, услышав ее голос, бабушка и успокоив малютку, снова углубилась в молитву. Но Дарья не спала, внимательно следила она за движениями бабушки. Большие разноцветные лампады ярко теплились перед дорогими образами, едва освещая окружающие предметы и распространяли по келье приятный полусвет. Кругом была мертвая тишина. Только изредка слышно было, как старческие губы богобоязненной Порфирии шепотом твердили святые слова вдохновенной молитвы. Добрым семенем запали они в детское сердце ее внучки.

Монахиня Порфирия давно видела благие стремления понятливой внучки и со всем рвением многоопытной души спешила посвятить маленькую Дарью в тайну величия Божия.

С глубоким вниманием слушала маленькая Дарья мудрые наставления бабушки Порфирии. Детское сердце ее, объятое огнем божественной любви, от всей чистоты своей возлюбило Распятого господа. Храм Божий сделался для нее с этих пор самым излюбленным местопребыванием.

Дарья росла и крепла телесно, развивалась и совершенствовалась духовно. Грамоте Дарья научилась в монастыре и к 7 годам знала наизусть много молитв. Много труда и мудрости употребила бабушка, чтобы воспитать ее в страхе Божием. Увидала, например, однажды, что Дарья по нерадению не подала милостыню бедняку, тотчас позвала его в келью и заставила внучку служить ему за столом.

Бабушка приучала ее к бережливости и труду.

Когда Дарье исполнилось 9 лет, родители порешили взять ее из монастыря. Не по сердцу пришлась такая весть благонравной юнице. Честь дворянского рода, к которому принадлежала Дарья, требовала от нее светского воспитания и разностороннего образования в науках. Об этом-то больше всего и беспокоились ее родители, для этой цели они и приехали за нею в Москву. Кроме того, бабушка Порфирия, чувствуя ослабление сил и приближение смерти, возымела ревностное желание облечься в великий ангельский образ – схиму. Благословив внучку маленьким образком, старица Порфирия рассталась с нею навсегда. Прошло недели 2–3, и юная подвижница Дарья переступила порог родительского дома!

Жутко показалось Дарье на первых порах ее новой, неизведанной жизни. Дарья вышла из монастыря совершенно монахиней. В среду и пятницу она не принимала ровно никакой пищи. Да и в прочие дни ни мяса, ни молока, ни яиц совсем не вкушала. Как истая христианка, Дарья была смиренна и незлобива: кроткая поступь, кроткое сидение, кроткий взгляд, кроткое слово. С высшими и низшими по званию была одинаково ровна, никому не противоречила и никого не оскорбляла ни словом, ни делом. Только и старалась об одном, чтобы не досадить чем-нибудь ближнему своему. Даже крепостная девушка, приставленная к Дарье для комнатных услуг, получала от нее одну лишь сердечную усладу и большое душевное утешение. Несмотря на окружавшую ее роскошь и богатство, Дарья не искала земной пышности, славы и блеска. Она и теперь старалась быть утешительницею печальных: вводила бедняков в свою комнату и разделяла с ними хлеб и питие.

Постелью служила ей узкая доска, а изголовьем подушка из сена.

Много натерпелась юная подвижница. Много тайных слез пролила она. Уж очень не нравилось ей жить с родными дома в семье. Слишком шумно да весело было там. Ей было в то время 15 лет. И хотя тело ее было измождено суровым постом и молитвою, однако это не могло лишить ее природной красоты. А родные только того и ждали, чтобы поскорее ее отдать замуж. Она же ждала только удобного случая, чтобы покинуть навсегда родительский дом и мир.

Наступил 1736 год. Стоял май, когда, оставив родительский дом тайно, Дарья направилась к Москве. С трепетом вся преисполненная духовной жажды молилась она там. Оставалась избрать место для начала иноческих подвигов. Дарья направилась было в Вознесенский монастырь. Войдя в церковь, она увидела бабушку, которая спокойно молилась перед образом Богоматери. Посмотрев на старицу, Дарья вышла из монастыря, остригла волосы, приобрела на базаре мужское крестьянское платье и, переодевшись в него, направилась в Троице-Сергиевскую лавру.

Трудно было признать в Дарье девушку, да еще благородного, знатного рода. Бледное, исхудалое лицо, загорелое от солнца и долговременного путешествия. Изменило, нежные очертания красивого девичьего лица и сделало их более грубыми и мужественными. Низкий голос и степенная равномерная походка также не могли вызвать никакого подозрения. Монастырское начальство приняло Дарью весьма благосклонно. Но, проведав о том, что Досифей – таким именем назвалась Дарья. По прибытии в лавру, не кто иной, как беглый юноша-крестьянин, отказалось наотрез постричь его в иноческий образ. Долго рассуждали старцы об этом и наконец разрешили Досифею пребывать в Лавре тайно, на послушании.

Оставаясь непрестанно на страже внимания, Досифей, – так будем называть ее, – хранил глаза и уши свои, чтобы не услыхать чего-либо могущего осквернить душу. Наблюдая чрезвычайную скромность и строжайшую умеренность, уклонялся от непутных, даже самых необходимых разговоров с мужским полом и, чувствуя себя совершенно беспомощным находиться без присутствия благодати Божией, беспрестанно молил Господа о неоставлении и помиловании его.

Прошло три года. Изнемогшие от горя родители, испытав все способы к отысканию пропавшей дочери, потеряли всякую надежду на ее возвращение и, наконец, решили попытать счастье: лично приехали искать Дарью по Москве. На вопросы их у схимницы Порфирии, – старица, конечно, не могла дать никакого ответа. Тогда в большом отчаянии и сердечной тревоге родные отправились в Лавру преподобного Сергия и там усердно просили Бога и святых угодников Его, дабы им был открыт след пропавшей дочери. Молитва родителей была услышана. Когда мать со своей старшею дочерью стояли в церкви около солеи, мнимый послушник Досифей часто проходил около них, зажигая и погашая пред иконами свечи. Долго и внимательно разглядывала его родная сестра и, приковавшись вниманием, заметила в лице его удивительное сходство со своею пропавшею сестрою, о чем и сказала матери.

В это самое время Досифей оглянулся на толпу. С глубоким вниманием устремила мать свой пытливый взор в родное детище, и какое-то внутренне чутье тотчас подтвердило ей предположение старшей дочери.

Вблизи проходил знакомый иеромонах. Старшая сестра тотчас остановила его и, указывая глазами на Досифея, попросила привести его к ним на гостиницу. Иеромонах утвердительно кивнул головой и, не расспрашивал о причине этого желания, пошел дальше.

Когда обедня окончилась, и люди стали выходить из церкви, иеромонах подошел к Досифею и, указывая перстом на шедших в толпе народа мать и сестру его, ничего не подозревая, передал их приглашение.

Досифей же мгновенно угадал, что это были за люди.

Наскоро, зайдя в келью и собрав свои вещи и накинув на плечи котомку, Досифей немедленно вышел за монастырские ворота и направился в Киево-Печерскую лавру.

Тяжел и долог был его путь. Но, наконец, путник достиг Киева. С великою радостью вошел Досифей под кров обители и, поклонившись св. мощам угодников Божиих, направился к настоятелю Лавры архимандриту Иллариону. Представ перед ним, Досифей сказал:

«Отче, святый! Я крестьянин некоего из великороссийских бояр. Зовут меня Досифей. С юных лет возымел я желание быть монахом и решил посвятить себя на служение Распятому Христу. Не оставь моей скудости. Прими меня под кров Небесной Владычицы. Верь, что я буду трудиться здесь до последнего издыхания и ни единым жестом не посмею осквернить благодатной святыни».

Настоятель осмотрел Досифея и, не решаясь лично приютить беглеца, доложил об этом митрополиту Рафаилу.

Благочестивый архипастырь тотчас призвал Досифея к себе и, видя пред собою благообразного юношу-крестьянина, удивился его начитанности и обширному уму. Долго беседовал он с удивительным беглецом и, хотя принял его благосклонно, однако тоже отказался исполнить его заветное желание.

Рассудив обо всем, Досифей решился на последнее средство. По примеру начальника русского иночества преп. Антония, он избрал себе древний вид отшельничества – пещерное житие. Досифей стал обходить Киевские обители, ища себе подходящего убежища. Но, не найдя ничего в самом Киеве, отправился за город, в Китаевскую пустынь, и там, обходя окрестные горы и леса, нашел большую высокую гору «Китай». Гора эта, окруженная с юга и севера лесами, находится на две с половиной версты от Днепра, и с вершины ее видна окрестность на большое расстояние, даже до Триполя…Осмотрев ее с разных сторон, Досифей нашел на Китай-горе много пещер, по которым видно было, что киевские подвижники издавна приходили сюда на подвиг уединения. Не желая пользоваться плодами чужих трудов, Досифей собственноручно вырыл у вершины горы небольшую пещерку и тайно поселился в ней.

Никто не обратил на него внимания. Никто не преследовал его здесь.

Несколько лет прожил Досифей в пещере, проводя строгую, суровую жизнь. Всю посвященную подвигам само испытания. Очищения сердца и устремления ума к Господу Богу и вечному блаженству. Питался он только хлебом да водою, которую приносил ему один инок Китаевской пустыни. Когда же наступал Великий пост, Досифей затворялся наглухо и выходил только по ночам, чтобы набрать мху и корней, которые служили для него тогда постоянною пищей. Вещественным огнем Досифей также не согревался в пещере. Когда его спрашивали об этом, Досифей со вздохом отвечал:

– «Господи, Господи! Во свете лица твоего узрим свет. Бедные мы грешники. Укрываясь от глаз человеческих темнотой ночи, мы все думаем, что нас не замечает никто. А Бог? Не на всяком ли месте очи Господни смотряют злыя и благия? Ибо даже ад и пагуба явны пред Господом: како не и сердца человеков? Итак, око Божие видит все. Ангел-хранитель да человеческая совесть суть свидетели всякого рода мыслей и дел. Сознавая сие, для меня все равно: – горит ли огонь в моем жилище или нет, я всегда могу лицезреть своим умом Вышнего, Который стоит близ меня и внимает моим словам».

Другим Досифей говорил:

– «Не говори о пище, жилище и других маловажных вещах, а со страхом и трепетом проходи житие свое. Как райскую птичку береги страх сей, чтобы не улетел. Улетит – не поймаешь. А для сего затвори двери своей кельи, собери мысли и свяжи чувства вниманием. Утехи минуты, а добродетель бессмертна. Коли ты обладаешь разумом, – выбирай любое».

И дабы сохранить слезы умиления и любви ко Христу, он разными способами умерщвлял свою плоть, ни давая ей ни отдыха, ни покоя. И чем больше Досифей побеждал себя, тем скорее приобретал мир.

Однако, недолго скрывался любитель безмолвия от взоров человеческих. Как ни избегал Досифей человеческой славы, как ни затворялся наглухо от любопытства людей, – стал прославляться среди окрестностей Киева; по времени он сделался известен и самому Царствующему Дому.

В 1744 году Киев посетила императрица Елисавета Петровна с наследником престола Петром Феодоровичем и его невестою Екатериной Алексеевной.

В продолжение всего своего пребывания в Киеве, Государыня неоднократно посещала Ближние и Дальние пещеры, бывала в Софийском соборе, Михайловском и Фроловском монастырях, также и в других Киевских храмах и святых местах.

Наслышавшись из рассказов окружавших ее лиц о живописной местности Киево-Китаевской пустыни, она видимо заинтересовалась ею и пожелала немедленно посетить ее.

Прибыв туда со многими духовными и светскими особами и поклонившись святому месту, где жил некогда предок ее, великий князь Андрей Боголюбский, Государыня услышала о богоугодно жившем на Китаевской горе пещернике Досифее и пожелала видеть его.

С изумлением открыл Досифей отверстие своего пещерного жилища и, выйдя не свет, увидал пред собою царицу. Сознавая, что перед ним стоит сама императрица, окруженная блестящею свитой, Досифей поклонился ей до земли и низко потупил свой взор.

– Давно-ли спасаться стал, раб Божий?– ласково вопросила его Елисавета Петровна.

О многом расспрашивала императрица Досифея и, после долгих разговоров узнав, наконец, что Досифей до сего времени не пострижен и о причине этого, повелела немедленно постричь его в рясофор и даже сама, на другой день, присутствовала при обряде пострижения. Имя Досифей пожелал оставить прежнее, без изменения.

Расставаясь с Досифеем, Государыня вручила ему кошелек, наполненный золотом. Но затворник, проводя Императрицу, золота в пещеру не внес, а положил его в глиняном черепке у дверей, пока по его совету знакомый крестьянин не отнес кошелек в Киево-Печерскую лавру, где и представил Духовному Собору.

С общего совета Соборных старцев и с согласия монаха Досифея, решено было на эти деньги выстроить в селении Пирогове церковь, что и было сделано.

Долгое время, после пострижения в рясофор, прожил Досифей в пещере, проводя время в алчбе и жажде, терпеливо перенося тесноту, холод и различные страхования от бесов.

Одаренный от природы светлым и обширным умом и имея в себе великую духовную опытность, Досифей привлекал к себе сердца многих православных; всякого рода нищие духом и больные сердцем являлись к нему целыми толпами за советом и утешением. Досифей никуда не выходил из своего убежища и никто не принимал к себе. Желавшие получить от него благословение и наставление, могли беседовать с ним только через маленькое окошечко.

Советы его были мудры; он обладал даром прозрения и читал в сердцах людей.

– «Батюшка, – сказал раз Досифею один знатный Киевский вельможа, – помогите!... У меня случилось большое несчастье… Видно Бог оставил и не слушает меня».

– «А ты зачем затыкаешь уши свои от речей, коими умоляют тебя нуждающиеся? – возразил ему затворник. Вот потому то не слушает и тебя Господь. «Иже затыкает ушеса своя еже не послушати немощного: и той призовет и не будет услышан"… Но ты не скорби… Это не беда еще… А будет горе, если Господь не послушает тебя, когда станешь молиться Ему об отпущении грехов».

Досифей утверждал всех в христианских добродетелях и умел применять свою речь к положению, званию и состоянию каждого человека. Со старцами говорил о молитвенном упражнении и постоянном богомыслии, с молодыми – об опасности страстей и прихотей, с отцами – о воспитании детей, с детьми – о страхе Божием и проч. Он обличал тайные прегрешения, возбуждал к покаянию и предостерегал от будущих бед и искушений. Замечали, что когда Досифей давал просфору или жезл, то этим означалось выздоровление и благоденствие, а когда ладан, то этим предвещалась смерть…

В это то самое время, как раз в полный расцвет Досифеевой славы, стал приуготовляться Богом к возжению новый светильник земли Русской преп. Серафим Саровский. И от этого великого затворника он получил совет решивший всю его дальнейшую жизнь.

Поиспедавшись и приобщившись Святых Таин, узнал Прохор о замечательном подвижнике старце Досифее и с великою радостью направился к нему.

Последний, видя пред собою юношу, с вполне определившимся духовным складом, и с распаляемою божественным желанием, чистою, рвавшеюся к Богу душою, одобрил намерение Прохора быть иноком и указал ему на Саров.

– Гряди, чадо Божие, в саровскую обитель и пребудь там. Место сие будет тебе во спасение. С помощью Божиею скончаешь там свое земное странствование. Только старайся стяжать о Боге непрестанную память и постоянно призывай имя Его тако: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного"… В том да будет все твое внимание и обучение. Ходя и сидя и стоя в церкви да будет сие непрестанное твое во устах и в сердце. С ним найдешь покой и приобретешь душевную и телесную чистоту. И тогда вселится в тебя дух святый, и управишь жизнь свою во всяком благочестии и чистоте…

Отпуская его старец прибавил:

– Там, в Сарове, настоятелем о. Пахомий, он богоугодной жизни и последователь преп. отец наших Антония и Феодосия…

Этому совету и последовал Саровский чудотворец.

Спустя двадцать лет со дня удаления Досифея в затвор, он вторично увидел пред собою родную сестру. Родители Досифея давно уже скончались. А удрученная тоскливым одиночеством сестра его решила посетить Киев. Помолившись здесь Богу, она пришла к затворнику Досифею и стала рассказывать ему о семейных несчастьях и о безвестно пропавшей сестре, которая не разыскана до сего дня. Она не узнала его, ибо, беседуя с родною сестрою, старец Досифей не показал своего лица. Прощаясь с нею, он дал совет не допытываться, если кто-либо из родных скрылся из дому ради Господа.

Когда же последовал указ, чтобы «отшельника не быть нигде», по причине последовавших на Руси некоторых злоупотреблений, лаврские старцы, не желая быть нарушителями Царского указа, предложили Досифею переселится в Лавру. По прибытии сюда, старец избрал себе место на дальних пещерах и, не изменяя своих обычаев и жизненных правил, продолжал жить там уединенно – затворником. Пищу он получал по желанию от Лавры, которую ему приносил один послушник тогда, когда подвижник считал нужную к употреблению

Имя келейнику старца Досифея было Феофан. Много душевной пользы принесло Феофану сближение со старцем Досифеем и под влиянием этого вскоре у Феофана возгорелось желание посетить св. места Иерусалима. Придя к Досифею, он стал просить у него благословения на дальний путь. Но прозорливый старец так отвечал:

– Нет тебе пути ни в Иерусалим, ни в святую Гору. Тебе предстоит в свое время другой путь… А теперь, если желаешь, отправляйся в Молдавию… Это путешествие тебе будет на пользу. Ступай сейчас на Подол, там найдешь двух молдавских иноков, которых и приведи сюда.

Феофан беспрекословно повиновался, Пришедши на Подол, он действительно нашел там двух иноков, которые пришли в Киев из Молдавии. Один из них, по имени Софроний, оказался не кто иной, как друг и спостник Великого Паисия, и был впоследствии архимандритом. Феофан стал усиленно звать к старцу Досифею. Пришедши к Досифею и услыхав от него просьбу взять с собою Феофана, иноки охотно согласились на это, и все трое немедленно отправились в путь. Во все время длинного путешествия Феофан прислуживал им.

По сердцу пришлась Феофану эта жизнь, и он стал упрашивать Паисия оставить его в Молдавии. Но старец ему сказал:

– Иди в Россию и еще немного послужи своему старцу, имеющему скоро скончаться. А потом, по благословению его, иди спасаться, куда он тебе укажет.

Снабженный на дорогу всем потребным, Феофан возвратился в Киев и снова стал там прислуживать своему старцу Досифею.

Однажды Досифей послал Феофана к пономарю Великой церкви и велел принести ему херувимского ладану. Ученик исполнил приказание. Тогда Досифей положил ладан у себя на окне и стал раздавать его по кусочку каждому из приходящих к нему за благословением киевлян.

– На, возьми, – говорил он. – да покури хорошенько у себя на дворе… Скоро будет страшное несчастье… Люди станут падать на дороге и умирать, как мухи… Но вы не унывайте. Не падайте духом, дети… А молитесь, молитесь…

И что же вышло? В конце 1770 года действительно появилась в Малороссии моровая язва. Которая, быстро приближаясь к Киеву, окончательно появилась в нем 3-го сентября. Язва свирепствовала день ото дня все с большею силою. Особенно страдали дома, где было много жильцов. Пострадала от нее и Киево-Печерская лавра, ибо немало вымерло в ней тогда иноков и пришлых людей. Что же творилось с теми людьми, которые получили накануне от Досифея ладан? Говорили, что они остались невредимыми, и страшная болезнь миновала их дома.

Прошло с тех пор 4 года. Неудобно стало жить Досифею на Дальних пещерах. Уж слишком одолевал его простой народ, громадными толпами окружавший его келью и постоянно теснившийся у окна. Желая остаток дней своих посвятить исключительно молитве и воздержанию, Досифей в 1775 году, стал просить настоятеля Лавры архимандрита Зосиму о перемещении его снова в Китаевскую пустынь. Существует предание, что Досифей, в последнее время своего пребывания в Лавре, состоял лекарем и когда ему стали предлагать сан иеродиакона, отказался, и чтобы насильно не посвятили, восприняв на себя подвиг юродства, начал бегать по городским улицам и обличать народ, почему Лаврское начальство и предложило ему переселиться снова в Китаевскую пустынь. А потому, вскоре, с благословения митрополита Киевского Гавриила поселился там в уединенной келейке, при пруде. Целый год провел там старец Досифей в великом воздержании, молитве и посте.

Чувствуя ослабление сил и приближение смерти, Досифей вышел из затвора и, опираясь на палку, пошел по всем кельям прощаться с братией. Немало удивились иноки Китаевской пустыни, видя, что их любимый старец появлялся у каждого из них внутри кельи и отворив дверь, со смирением падал на колени.

Обойдя всех, о. Досифей возвратился в свою келейку и снова затворился. До самого утра пел Досифей псалмы и, в ожидании предсмертного исхода, читал каноны – и, так, с молитвою на устах, предал, на рассвете, свой дух в руце Божии.

На утро Феофан пришел к нему, чтобы спросить о чем-то, но старец не откликался… Когда отворили дверь, то глазам всех представилась умилительная картина: перед образом, пред которым теплилась лампада, стоял на коленях Досифей и, казалось, будто весь застыл на молитве. В левой руке своей он держал длинную записку, на которой были слова: «Тело мое приготовлено к напутствованию вечной жизни; молю вас, братия, не касаясь предать его обычному погребению». Феофан подошел к Досифею поближе и дотронулся до руки, но рука старца похолодела. Все поняли тогда, что душа любимого подвижника воспарила к Богу.

Завещание Досифея было исполнено в точности: никто не стал обмывать его многотрудное тело, никто не посмел прикоснуться к нему; с благоговением предали останки его погребению.

Только по смерти Досифея, когда сестра его во второй раз приехала в Киев и, не застав старца в живых, стала осведомляться о его жизни и взглянула на его портрет, – всем стало известно, что затворник Киево-Печерской лавры Досифей был не монах, а девица Дарья из рода Рязанских дворян Тяпкиных.

Скончался Досифей 25 сентября 1776 года на 56 году своей жизни и погребен в ограде Киево-Китаевской пустыни, близ свято-Троицкой церкви, на соборной стороне³⁰.