Архимандрит Авраамий, настоятель Алатырского Троицкого монастыря

(Память 1 сентября)

Архимандрит Авраамий, в мире – Александр Михайлович Михайлов, бывший настоятель Троицкого монастыря. Родился в 1805 году; отец его был из канцелярских служителей. В самом раннем возрасте Ал. М. остался сиротою после своих благочестивых, добродетельных родителей. Все семейство его было жизни честной и примерной. Старшая сестра его Анна Михайловна была замужем за винокуром Елисеевым. Они жили на заводе близ Алатыря в лесу за р. Сурою. Она была крестною матерью своего брата и взяла его на свое попечение. В этом то лесу он провел младенческие свои годы и так привык и полюбил его, что первым удовольствием его было гулять одному в лесу и слушать пение птичек. Любовь к лесу продолжалась у о. Авраамия до самой старости. Бывши архимандритом, он всякий год ездил в принадлежащий монастырю лес, где была караулка, на день или на два, чтобы там насладиться тишиной и созерцанием природы. Он считал проведенные там часы лучшими в своей жизни. Сестра его рассказывала, что маленький брат ее часто уходил в лес молиться Богу, воображая, что там под открытым небом Бог лучше его слышит. Лес в то время был дремучий, и в нем скрывалась шайка разбойников. Случилось, что разбойники забрались на завод и обокрали его; в числе вещей унесли часики, которые малютке подарила его покойная мать. Он очень горевал об них и придумывал, как бы достать их. Лес ему не страшен, воров он не боится, вот и отправлялся он искать похитителей. Набрел на них, когда они обедали, и стал упрашивать, чтобы отдали ему его милые часики. Малютка собою был прекрасен. Ангельское выражение лица тронуло атамана. Он взял его, посадил на колени, обнял, поцеловал и спросил: «нет ли у вас (на заводе) пороху»? – «Как не быть? Есть»! – «Ну, так поди же, принеси нам, и мы отдадим тебе часы». Дитя обрадовалось, побежало домой и начало просить пороху, хваля разбойников, что они такие добрые и ласковые. За эту проделку его много побранили и наказали тем, что несколько времени не пускали в лес. Воспитанный сестрою в строгих нравственных правилах и наслушавшись от нее о жизни святых, будущий подвижник, которому тогда было не более семи лет, вздумал однажды удалиться в лес и остаться там; но, отыскивая удобное для себя место, он вспомнил, что у него не было свечей, которые, как он видел, сестра его всегда зажигала пред образом, когда молилась; а потому он возвратился домой, где опять его пожурили. – Сестра его вскоре умерла, и он был взят в Симбирск, другими сестрами и старшим братом. Тут жизнь его изменилась. Ему пришлось бывать в светском обществе, ходить в гимназию, учиться танцевать, петь; приходилось иногда играть в карты с барышнями и своими сверстниками. Но строгие нравственные правила, в коих был воспитан, никогда не забывались. Прилежание его и успехи в науках ставили в пример для других. Благообразная наружность, скромность, кротость и деликатность привлекли к нему внимание всех и когда, напр., раз в гимназии было объявлено, что будет петь гимназист Михайлов, то все симбирское общество съехалось, преимущественно, чтоб послушать его.

По окончании курса в гимназии, Александр Михайлов перешел в Казанский университет при попечителе Магницком. Учился отлично, но еще более преуспевал в благочестии. Живя у профессора, он пользовался его библиотекой, богатою книгами религиозного содержания. Творения св. Димитрия Ростовского более других имели на него влияние и внушили ему оставить мир и искать вечного блага. У Александра Михайловича был товарищ одинаковых с ним наклонностей; оба они были в высшем классе и жили вместе у одного и того же профессора. Оба юноши пылали ревностью ко спасению и придумали бросить все, воспользоваться вакантным временем, идти в Саровскую пустынь и в ней остаться навсегда. Путь их лежал через Алатырь. Они пришли в него (30 июня 1823 года) утром и прошли прямо в церковь монастырскую, где слепой старец топил печь и пел ирмосы. Это так восхитило Александра Михайлова, что он сказал: здесь живут ангелы! В это время архимандрит монастыря был маститый старей Авраамий первый устроивший монастырь. Он был из Сарова, друг преп. Серафима, и все правила саровские были им введены в монастырь. Он приласкал странников, позволил им отдохнуть несколько дней, и Александру Михайлову так тут понравилось, что он решился остаться в этом монастыре, а товарищ его отправился в Саров. Архимандрит Авраамий приказал сшить пришельцу из черной толстой крашенины кафтанчик. Из грубой кожи сапоги и поместил его к благочестивому, но строгому старцу просфорнику. И вот деликатный, нежный юноша, Александр Михайлов, преобразился в послушника Александра. Он совершенно был покорен воле своего наставника; соблюдал строгий пост; не пропускал ни одной церковной службы. Послушание, кротость, смирение были отличительными качествами его души. Раз пришел к нему нищий и просил стареньких сапогов, а ему только-что сшили новые. Он тотчас пошел к своему старцу просить благословения отдать бедному старые сапоги. Угрюмый старец, зная склонность своего послушника все раздать, сказал в насмешку: «ты бы отдал новые»! Александр поклонился до земли и с радостью исполнил тотчас его позволение, не подозревая насмешки, за что получил после строгий выговор. Но, несмотря на свою строгость, старец очень любил своего послушника и, замечая, что он худеет и бледнеет от строго воздержания, иногда давал ему мягкую просфору, приговаривая: «на-ко, полакомься: ведь ты еще не привык к нашей суровой жизни!» Много потерпел насмешек и неприятностей послушник Александр от монастырской братии, которые большею частью были мордва и простолюдины. Они смеялись над его невинностью, над его стыдливостью. Грубость их иногда выходила из пределов. И могло ли быть иначе? Юноша чистой девственной жизни, с пламенной душою, с сердцем нежным и полным любви даже ко врагам своим, мог лм без искушений и соблазнов пройти поприще послушнической жизни? Видимые и невидимые враги нападали на него, но он святой молитвою и под покровом Богоматери всегда выходил победителем. Было время, что он хотел удалиться и, если бы не убеждения одной благочестивой старицы, жившей против монастыря, которая была для него попечительною матерью, то он ушел бы в Саров. Много и других искушений потерпел Александр Михайлов. Из Казани профессора писали к нему самые убедительные письма, уговаривая его возвратиться и не лишать их такого достойного ученика, которым они дорожили и который всегда радовал их своими успехами, – представляли ему, что он по окончании курса успеет поступить в монастырь, если не раздумает; писали даже к архимандриту, прося его содействия; приезжала к нему сестра и со слезами умоляла его от лица всех родных возвратиться в университет; но ничто не поколебало его твердого намерения служить Богу. Видя его кротость и незлобие, архимандрит взял его к себе и до конца жизни с ним не расставался, так что и скончался на его руках. Когда архимандрит сделался очень слаб и ослеп, то на его место был прислан из Казани его племянник Арсений. Последний тоже оценил и полюбил кроткого юношу Александра Михайловича. Так протекло почти 10 лет его послушничества. Ожидая посещения преосвященного Анатолия его поставили чтецом. Преосвященный обратил на него внимание и после обедни призвал к себе и спросил, желает ли он принять монашество? И как тот изъявил готовность, то приказал его представить, и через два месяца послушник Александр был пострижен, и по желанию старца Авраамия, бывшего архимандрита, дали ему имя Авраамий. Старец был очень рад и предрек своему юному соименнику, что он будет современным архимандритом Троицкого монастыря. Вскоре по пострижении, Авраамия рукоположили в диакона 25-го декабря 1833 г., а в 26 числа в иеромонаха. Такое быстрое повышение возбудило ревность монахов, в особенности же казначея – Мельхиседека. И как последний был уж стар и слаб, то вскоре стал просить об увольнении от казначейской должности. Архимандрит Арсений собрал на совет всех старцев в церковь для выбора другого казначея. Когда началось совещание, вошел в церковь Авраамий, Мельхиседек, не любивший его, с насмешкою указал на него и сказал: вот идет, – кого еще лучше»? Архимандрит очень обрадовался этому указанию и назначил его. Испуганный такою внезапностью, Авраамий упал к ногам архимандрита и умолял избавить его от этой должности; но, несмотря на просьбы, его и утвердили. И он как настоятель много потрудился для вверенной ему обители. И жизнь его частная келейная была достойна подражания. Никто более не знал его, как бедные и несчастные: одни получали от него помощь, другие советы и утешение. Его кротость, снисходительность, ласковое обращение привлекли к нему всех. Отовсюду из дальних деревень шли к архимандриту Авраамию, как к родному отцу, – сообщить свое горе или недоумение, и он всех принимал как братию. Самая наружность его была привлекательна: он был небольшого роста, тонок станом, голос был тих и гармоничен, походка тихая. Нежное лицо, обрамленное седыми волосами, выражало смирение и добродушие. Все существо его, кажется, дышало девственною чистотой. При совершении богослужения и особенно литургии он был величествен, во всех чертах его изображалось благоговение и сознание, что он совершает таинство и приносит жертву. Один офицер, молодой человек, приехавший из Казани, увидав службу о. Авраамия, говорил, что вид архимандрита и его служение возбуждает душу к молитве и с тех пор всегда ходил в Троицкий монастырь. Когда архимандрит сам не участвовал в службе, то занимал место чтеца – читал шестопсалмие и каноны. Жизнь его была прекрасна и кончина блаженная! Должно быть, он заранее ее предвидел. Посещая в последний раз своих друзей, он как бы приготовлял их к скорой разлуке: все разговоры его были направлены к будущей жизни. «По немощи нашей, говорил он, горька нам временная разлука; но подумайте, как сладостно соединение в вечности. Что такое горе, болезни? Все это мы оставим здесь за собою, а там любящим Бога радости не будет конца»!

С первого же дня своей болезни 31-го августа он начал распоряжаться касательно смерти. Сначала затрудняло его то, что казначей иеромонах Таисий, духовник и друг его, несколько месяцев лежал больной в постели, и все это время архимандрит сам исполнял его должность. Но Господь показал милость. Слабый, чуть живой старец, услыхав о болезни архимандрита, встал и прибрел к нему и во все время болезни не отлучался от него. Архимандрит начал тем, что приобщился и соборовался, потом все дела свои сдал казначею, приказал приготовить себе облачение, сам пересмотрел его, приказал уложить на стол в гостиной и затворить ее сам заказ себе гроб и приказал столяру, что как скоро он услышать удар колокола несвоевременно, нес бы его в монастырь (так и было: еще не успел в другой раз ударить колокол, извещавший о кончине архимандрита, как гроб уже несли в обитель), сам продиктовал рапорт к владыке о своей смерти и телеграмму, зная, что слабому о. Паисию все это будет затруднительно; и точно, едва достало сил у о. Паисия, чтобы совершить его погребение. Окончив все это, архимандрит дозволил допускать к себе всех посетителей, как это ни было ему трудно. С глубокою скорбью все стремились к нему, чтоб насладиться в последний раз его лицезрением, принять благословение и услышать слово утешения. Все выходили от него, обливаясь слезами: все упали духом и ждали тяжкого события. За час пред смертью больной приказал созвать братию монастырскую и послушников, всех благословил; со всеми простился и, отпустя их, приказал читать себе отходную. Его посадили в кресла. После отходной он приказал читать акафист Спасителю, попросил подать икону – благословение его родителей, помолился и приложился к ней и, склоня голову к духовному отцу своему, который стоял подле, поддерживая его, тихо скончался¹.