Отрицательные мнения по вопросу о бессмертии души и их оценка

Высокое значение истины бессмертия души, как главнейшей основы человеческой нравственности и христианской догматики, всегда побуждало отцов церкви стремиться к всестороннему выяснению этого вопроса и возможно точному обоснованию его на началах религии и философии. И действительно, в творениях святых отцов церкви мы находим такое полное и ясное решение вопроса о бессмертии и такое разнообразие различных свидетельств в пользу его, что только при полном равнодушии и неразумном легкомыслии можно высказать по сему предмету свое неверие или же какие-либо сомнения. Не все, конечно, представленные отцами церкви доказательства истины бессмертия имеют за собою одинаковую силу и решающее значение. При рассмотрении сего вопроса всегда нужно помнить, что истина бессмертия души, как и всякая религиозная истина, не может и не должна быть усвояема исключительно путем одного рассудка. Рассудок и философия бессильны там, где требуется сердечная вера; они получают свою силу только при содействии этой последней. Недаром сердце признается источником наших убеждений и предубеждений. Сама вера по учению православия, есть ничто иное, как уверенность и, хотя принадлежит сердцу, но начинается в мыслях. Вот почему попытка философии решить вопрос о бессмертии вне религиозной веры приводила к самым скудным результатам в то время, как в простоте верующие люди, даже необразованные, постигали ту же истину без всякого труда. «О чем странным образом гадал Пифагор», замечает бл. Иероним, «чему не верил Демокрит, о чем, по обрешении на смерть, в утешение себе беседовал Сократ в темнице, – я разумею истину бессмертия души, по отрешении от тела, – то знают теперь Индеец и Персиянин, Готф и Египтянин. Крест восторжествовал над свирепыми Бессами и над дикими ордами, кои ходят в звериных кожах»⁸⁸².

Но прежде чем перейти к опровержению отрицательных воззрений языческих философов, отметим несколько не вполне соответствующих христианскому учению взглядов, принадлежавших христианским апологетам. Признавая душу бессмертной, Татиан это бессмертие понимал не в смысле личного бытия, а в смысле бессознательного существования. «Когда я, не существуя прежде рождения, не знал, что я был, я только пребывал в сущности плотского вещества, а когда я, не имевший прежде бытия, родился, то самым рождением удостоверился в своем существовании; таким же точно образом я родившийся, чрез смерть переставая существовать и быть видимым, опять буду существовать по подобию того, как никогда меня не было, а потом родился»⁸⁸³.

Что касается христианского апологета Арновия, то он вовсе отвергает бессмертие души человеческой⁸⁸⁴.

Учение о бессмертии души, опирающееся на свойствах природы самой души. всегда было принадлежностью разума и философии современной святым отцам. Так древнегреческий философ Платон несомненность означенной истины всецело выводил из свойств ее природы – простоты и самодвижности.

Вслед за ним и в связи с его учением о душе и святые отцы церкви, как мы видели, заимствовали данные для раскрытия и уяснения истины бессмертия души из ее же природы. Но следует при этом заметить, что, разделяя философские убеждения современников, святые отцы воздерживались от решительных суждений о том, чтобы душа человеческая сама в себе могла иметь конечную причину своего бессмертия и вечной жизни. В виду платонического учения о бессмертии души, Св. Иустин Философ, между прочим, замечает, что хотя душа человеческая и бессмертна, но бессмертием своим обязана больше Богу, нежели своей природе; самая природа ее, как дарованная Богом, находится в полной зависимости от его воли⁸⁸⁵.

Исходя из ложного воззрения на тело человека, как незаменимое орудие деятельности для души, без которой она становится неспособной к активной и самостоятельной жизни, некоторые в Аравии еще во времена Оригена высказывали недостойное человека мнение, будто бы душа, по разлучении с телом, переходит в состояние бессознательного усыпления и полной бездеятельности. Современные Иоанну Златоусту «саддукеи и самаряне, как называл святитель людей, отвергавших воскресение мертвых, также не признавали истинного и действительного бессмертия души. Мнение о бессознательном состоянии душ за гробом (ϕυχοπαντιχία) поддерживалось несторианами⁸⁸⁶, а также некоторыми последователями анабаптизма и социализма⁸⁸⁷.

Подобного рода еретические учения о загробном состоянии душ совершенно противоречат святоотеческому учению о нем. Истинное и действительное бессмертие души человеческой, по воззрению отцов церкви, состоит в том, что она и по смерти тела не лишается своей личности, а продолжает свое существование за гробом как существо самосознательное с теми же духовными способностями разума, чувства и свободы, какие действуют в ней в соединении с телесным организмом. Даже более того, со смертью тела, сознательная жизнь души не только не прекращается, но получает больше свободы и простора в отрешении от чувственной оболочки, стеснявшей ее духовное развитие. Человек по смерти становится «Божиим человеком⁸⁸⁸ и будет «свободно владеть царством без всякого недоумения»⁸⁸⁹, пребывая со Христом как его «сонаследник»⁸⁹⁰, «не в образе, не верою, но как говорится лицом к лицу»⁸⁹¹. Здесь все высшие стремления души не встретят никаких препятствий, «ибо можно ли представить большее блаженство, чем «радости вечности»⁸⁹². Так будут жить праведники каждый по мере заслуг своих. Сообразно с тою же мерою заслуг будут жить и грешники: «не всех постигнут разные наказания – одних более тяжкие, других – менее»⁸⁹³. Загробная жизнь для тех и других будет продолжением земной, только в другой форме и при других условиях, с сохранением основных особенностей их духовной природы. С ними, как существами личными, возможно личное духовное общение, которое, по общему верованию церкви, совершается чрез молитвы живых за умерших и наоборот⁸⁹⁴.

Таким образом, смерть не прерывает существования человека, а только видоизменяет его; здесь на земле жизнь души начинается, а на небе продолжается не только без утраты самознания и личности, но даже с сохранением всех приобретенных душою знаний, чувств и настроений. Поэтому «будем на земле учиться тому, знание чего будет неразлучно с нами на небе»⁸⁹⁵. Самое «ведение есть» уже «ощущение бессмертной жизни»⁸⁹⁶, а бессмертная жизнь есть сознательное «ощущение в Боге»⁸⁹⁷. Непрерывность и тождество личности есть существенный признак истинного бессмертия, хотя нельзя отвергать того, что характер всех свойств духовной природы человека после смерти человека существенно должен измениться⁸⁹⁸.

Сторонники учения о предсуществовании душ искали опоры для него в самой природе души человеческой. Они рассуждали, что если душа по своей природе сущность духовная, а потому простая и неделимая, то мы должны с неизбежностью допустить ее существование не только в связи с телом и после его смерти, но и до соединения с ним, другими словами, мы должны допустить ее вечность. Нужно допустить что-либо одно о душе и ангельской природе: «если они начались, утверждали они, то и прекратятся, а если не прекратятся, то и не начинались»⁸⁹⁹. Но ни опыт не говорит ничего нам о предсуществовании душ, ни разум не дает основания допускать его, не вызвав бесчисленных и неразрешимых затруднений. Св. Григорий Богослов решительно замечает по поводу означенного мнения, что душа, равно как и природа ангелов и «начинались и не прекратятся. Следовательно, несправедливо их положение, что имеющее прекратиться началось⁹⁰⁰. Есть много путей и способов происхождения душ бессмертных, а потому нет нужды усиливаться доказывать идею предсуществования свойством бессмертия душ человеческих. «Из того, что души человеческие», писал св. Софроний, патриарх Иерусалимский, «изъяты, по благодати Божией, от разрушения… мы не заключаем, что они существовали прежде тел; или мы не думаем, что они еще прежде сотворения и устройства сего видимого мира всегда жили какою-то жизнью вечною, небесною, бесплотною и бестелесною в небе, еще не существующем, как думал неразумный Ориген и его сообщники Дидим и Евагрий и прочие любители басней. Сии люди, напитавшись языческим учением и оскорбляя честь христианской веры, заблуждаются в этом, проповедуя и другие бесчисленные нелепости»⁹⁰¹.

Дерзость не благомыслящих простиралась до того, что некоторые из них в подтверждение своего ложного учения о душе человека, как существе смертном, ничем не отличающемся от души животных, ссылались даже на некоторые места Св. Писания и в особенности на слова Екклезиаста о тожестве человеческой и скотской природы. «Участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества пред скотом, потому что все – суета!

Все идет в одно место: все произошло из праха и все обратится в прах.

Кто знает: дух человеческий восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю»⁹⁰².

Но такая ссылка, по-видимому, подтверждает мнение о тленности души человеческой, ибо вытекает из ложного толкования приведенного места вне всякой связи его с контекстом речи. Св. Григорий Двоеслов, обращая внимание на связь указанного текста, с предыдущею и последующею речью Екклезиаста, утверждает, что хотя, действительно, смысл данного места ясен и выражает мысль об общности природы человека и животных, но принадлежность этого мнения Слову Божию совершенно невероятна. В словах Екклезиаста речь идет о глаголании сынов человеческих (Еккл. 3:18) и говорится это от лица не благомыслящих людей, мнение коих подлежит осуждению⁹⁰³.

В ряду древнейших противников бессмертия души человеческой наибольшею известностью среди христианских писателей является выдающийся ученый язычник Лукреций, который явился, можно сказать, выразителем современного ему отрицательного направления в христианском учении о душе. Все возражения его, направленные против бессмертия души, Лукреций изложил в третьей своей книге известной под заглавием: «De natura deorum».

Учение Лукреция нашло справедливую оценку со стороны не менее выдающегося и глубокомысленного христианского писателя Лактанция, который в своем сочинении «Бож. наст.» подверг обстоятельной и тщательной критике все наиболее важные мнения языческого ученого и представил с своей стороны взамен этого и положительное учение о том же предмете.

Психологический материализм Лукреция имел не только современный св. отцам церкви интерес, но во многих отношениях сохраняет свою силу и для настоящего времени. Доводы и основания, приводимые им в защиту мнения о материальности душевного начала, в общих своих чертах остались те же; изменилась лишь самая форма излагаемого учения, его слова и логические построения. Поэтому считаем весьма важным изложить противные идее бессмертия души учения древности с опровержениями их со стороны христианских писателей.

Первым и для всех будто бы очевидным основанием, противным идее бессмертия души человеческой, служит указание на их одновременное происхождение во время рождения и одновременное уничтожение их после смерти. «Мы замечаем», утверждает Лукреций, «что душа родится в одно время с телом, растет и стареет вместе с ним. Когда, наконец, могучее время уничтожает тело и члены упадают, так как сила их истощилась, то упадает и дух. Так все существо души разрушается и рассеивается, как дым в воздухе. Так как она рождается в одно время с телом, то и растет с ним и иссякает от старости»⁹⁰⁴. Насколько приведенное возражение пользуется популярностью среди современных нам материалистов, доказательством этого служит замечание Фейербаха. «что, по его мнению, ничего нельзя сказать лучше против сочетания смертного существа с бессмертным». Но если указанное положение древнего материализма остается в силе и для настоящего времени, то в тем большей доле мы должны признать совершенно основательным опровержение его со стороны христианского писателя Лактанция. Видимые явления внешнего сходства души и тела коих происхождению и смерти могут быть и в действительности оказываться обманчивым и заключать на основании их о тленности всего человека, пожалуй, можно было бы, если бы душа и тело по своей природе были одинаковы. Между тем есть «великая разность между душою и телом» и эта разность распространяется не только на их свойства и внешние обнаружения, но и на самое существо. «Тело твердо, видимо и осязательно, а душа утончена и чувствами неуловима. Тело составлено из земли, а душа не имеет нисколько ни грубости, ни тяжести земли, как и Платон полагает»⁹⁰⁵.

Будучи же чуждою всего материального, она не подвергается и обычным законам вещественного бытия, а живет собственною жизнью, свободною от всякого стороннего насилия. «Тело видимо, осязательно и подвержено смерти, потому что составлено из вещества тяжелого, подлежащего порче. Душа бессмертна, потому что утончена и не подвержена чувству осязания; она свободна от всякого постороннего насилия»⁹⁰⁶.

Но не только по природе душа не подвержена уничтожению, как утверждал Лукреций, но и по самому происхождению своему она должна быть бессмертна. Мнение материалистов, «что душа рождается вместе с телом», ложно, «ибо если бы она не происходила от неба, то не могла бы обладать ни тою быстротой, ни тем проворством, ни тою силою, какие ей свойственны»⁹⁰⁷.

Если даже допустить не вполне правильную мысль, что «тело и душа родятся вместе» или, выражаясь определеннее, что душа творится Богом современно зачатию тела, то, имея каждое свою субстанцию, после смерти она должна возвратиться к своему началу. «Тело, составленное из земли, служит только сосудом, приемлющим в себя душу; и когда две эти части подвергаются разлучению, которому дано имя смерти, то обе они возвращаются к своему началу: тело обращается в землю, из которого взято, а душа, сотворенная Духом Божиим, становится бессмертною, потому что Дух Божий вечен»⁹⁰⁸.

Сам поэт Лукреций высказывает туже самую мысль, незаметно для себя проповедуя истину, которую только что отверг. «То, что извлечено из земли», говорит он, «возвращается в землю, а то, что исходит от неба, возвращается опять к небу»⁹⁰⁹. «Слова эти», справедливо замечает Лактанций, «без сомнения, не приличествуют человеку, уверенному в том, что душа умирает вместе с телом. Но Лукреций был увлечен силою истины и допустил ее сорваться с его пера». Таким образом, «заключение, извлекаемое им из своих слов, что душа, родясь с телом, с ним и умирает, совершенно ложно и может быть обращено против него самого»⁹¹⁰.

Против того же Лукреция говорят и некоторые частные факты, наблюдаемые в действительности и не подтверждающие того, чтобы тело, по разлучении с душою, тотчас бы погибало, «Оно остается», например, «целым несколько дней, и сохраняется долго, когда будет бальзамировано. Если б душа и тело умирали вместе, как вместе рождаются: то душа не отделялась бы от тела и не оставляла бы его, и то и другое погибало бы совокупно, и тело также бы скоро разрушилось, как душа исчезала, или как скоро тело разрушалось, подобно тому, как вино разливается, когда сосуд его заключающий будет разбит. Но так как тело, сколь оно ни бревно, не вдруг, по разлучении с душою, разрушается и обращается в землю, из которой взято: то надобно заключить, что душа, не имея ничего в себе бренного, возвращается на небо, как в место своего происхождения, и вечно там пребывает»⁹¹¹.

Что касается параллелизма в развитии органической и психической стороны человеческой природы в смысле обогащения этой последней разного рода знаниями и чувствами, то его, разумеется, отвергать нельзя, хотя в тоже время нельзя признавать его и столь безусловным и необходимым: «Так как душа, хотя и сотворена Богом, но содержится в теле, как бы в тюремном заключении и сначала не имеет видения, составляющего нечто Божеское; то она приобретает его, слушая и поучаясь, и не только не теряет его в преклонных летах, но более и более в нем преуспевает, а особливо, когда предается ему заблаговременно и не проведет дурно первых лет жизни своей»⁹¹².

При этом весьма нередко наблюдаются случаи, когда душевная жизнь сохраняется и развивается, несмотря даже на ослабление и упадок физической жизни. Ничего нет удивительного и в том, когда в связи с ослаблением организма или его болезненным состоянием ослабляется душевная деятельность. Заключать на основании этого факта о необходимой и неразрывной связи души с телом значило бы не вполне понимать отношение души к телу, как своему орудию. Тело есть жилище души⁹¹³ и временное орудие его деятельности. Поэтому здоровое состояние организма способствует нормальному обнаружению душевной деятельности и, наоборот, болезненное его состояние затрудняет правильное течение душевной жизни. «Расслабление органов от дряхлости, помрачение глаз, притупление языка, отвердение слуха, суть недостатки не души, но тела. Память, говорят, также уменьшается в старости. Чему тут дивиться? Странно ли что душа бывает угнетена под развалинами разрушающегося дома своего, когда не может иначе сделаться небесною и божественною, как вышедши из темницы своей, в которой содержится пленницею?»⁹¹⁴

Наблюдая частнее постепенный рост человека с детства и до глубокой старости, материалисты утверждают, что между развитием психических сил и развитием организма существует самая тесная связь, вследствие чего с прекращением органической жизни должна исчезнуть и жизнь души. «Возраст», говорит тот же ученый Лукреций, «созревающий в детях, крепость поселяемая ими в многогодных людях и ослабление, терпимое ими в стариках, служит очевидным признаком, что душа смертна»⁹¹⁵. Сила приведенного возражения, повторяемого в наше время материалистом Бюхнером, в значительной степени ослабляется его принципиальною несостоятельностью в том отношении, что в нем смешиваются понятия субстанции и ее проявлений, души и ее способностей. «Между тем», говорит Лактанций в ответ на это возражение, «есть различие между умом, источником наших мыслей, и между душою, основным началом жизни. Сон, усыпляющий ум, не усыпляет души. Безумие, лишающее нас употребления разума, не отъемлет у нас жизни, потому что люди, им объятые, именуются сумасшедшими, но не называются мертвыми. Стало быть, справедливо то, что ум, или сила познавать и понимать возрастает и убывает, смотря по различным человеческим возрастам; но несправедливо, чтобы вместе с тем душа возрастала и убывала: напротив, она находится в одинаковом положении со времени своего сотворения до того момента, когда освободится из темницы тела и возвратится в место своего происхождения»⁹¹⁶.

Поэтому теряют всякое значение и указываемые материалистами факты опьянения и нравственных страданий, как доказательство слабости и тленности души человеческой⁹¹⁷.

В таком возражении нет даже определенного указания на то, почему душа должна быть смертною, если она склонна к разного рода страданиям. «Это скорее показывает», говорит Лактанций, «что она имеет надобность в мудрости и добродетели, дабы рассеять чувствуемую ею печаль, когда она видит или переносит какое-либо бесчинство, а потом дабы через воздержание свое преодолеть удовольствие напиться до пьяна и вкушать вещи чувствам льстящие»⁹¹⁸.

Точно также нисколько не говорит против бессмертия души и нарушаемое иногда во время физических болезней равновесие в отношении души и тела. «Душа», говорит Лукреций, «участвует в болезнях тела: она как бы сама себя забывает, изнемогает и потом уже воспримет обычную свою силу»⁹¹⁹. Отсюда противники выводят то заключение, что душа не только не представляет собою самостоятельной сущности, но находится в зависимости от телесного организма, страдает и болезнует вместе с ним, а когда он приходит в разрушение, то и она прекращает с ним свое существование. Что душа разделяет страдания телесного организма, это отвергать нельзя; но нельзя думать, чтобы она, как самостоятельная сила, не могла стоять выше этих страданий. «Для того-то добродетель необходима, чтобы препятствовать душе упадать духом под бременем отягощающих тело скорбей, и чтобы она не забывала и не терялась, как это случается с умом. Так как ум обитает в известной части тела: то когда эта часть бывает уязвлена, ум из нее выходит и не прежде в нее возвращается, как она будет уже исцелена»⁹²⁰. Это явление объясняется недостатком силы и мужества самой души. Весьма нередко она преодолевает не только физическую боль, но переживает иногда совершенное истощение физических сил. Вот почему в отрешении от тела она действует вполне самостоятельно и может достигать в этом состоянии полного совершенства. «Когда душа», говорит Лактанций, «не имеет добродетели, она разделяет болезни тела, с которым соединена и чувствует его слабости и бедствия; но как скоро разлучится с телом, то избавится от сообщаемых им ей недостатков и наслаждается свойственною ей крепостью»⁹²¹.

Факты всеобщего естественного стремления к самосохранению и продолжению жизни не подлежат никакому сомнению. Желание жить настолько глубоко присуще всем и каждому, что даже люди, удрученные несчастьями и болезнями и потерявшие лучшие надежды свои, предпочитают смерти свою тягостную жизнь. Самоубийство же явление ненормальное и противное природе. В природе человека живет даже инстинктивный страх к смерти. На основании этой существенной особенности природы души человеческой, обладающей ничем неискоренимым стремлением к жизни, Лукреций созидает одно из своих возражений против бессмертия души. «Если бы», говорит он, «душа была бессмертна, то никто бы умирая никогда не жаловался на свое разрушение; а напротив того, каждый из умирающих радовался бы, что возвращает себе свободу и покидает свое тело, подобно как змеи веселятся, сбрасывая кожу»⁹²².

Рассматривая возражение Лукреция в первой его половине, Лактанций находит его несоответствующим действительной жизни. «Я», говорит он, «в жизни своей не видел, чтобы кто умирая жаловался на разрушение своего тела. Лукреций, может быть, видел, как иной эпикуреец при смерти разглагольствовал о сем предмете. Как можно знать, чтобы кто умирая, чувствовал разрушение своего тела, чувствовал отделение тела от души, тогда как нет никого, кто бы в сем положении не был приведен в молчание? Доколе есть возможность чувствовать и говорить, разрушения еще нет; когда последует разрушение, то нельзя уже ни говорить, ни жаловаться. Иной, может быть, скажет, что разрушение нельзя чувствовать прежде, нежели оно наступит»⁹²³.

С другой же стороны, оценивая возражения Лукреция по существу, нельзя не видеть справедливости высказываемого им положения в том отношении, что люди, если не в состоянии разложения и полного прекращения чувствительности, то в состоянии опасных болезней и в предчувствии рокового исхода переживают страх пред смертью и просят Бога о продолжении жизни. В высказанном мнении языческого ученого справедлива та мысль, что стремление к жизни есть нормальное состояние человека, а прекращение ее противно природе. Но если оценить возражение Лукреция с этой стороны, то и тогда оно будет говорить не против истины бессмертия, а в пользу его. Коль скоро в человеке живет страх пред смертью и естественное стремление жить, то значит душе несвойственно умирать; ей чужды тление и разрушение, коим подвергается тело, и она инстинктивно содрогается при виде происходящего в человеке несвойственного ей разложения. С особенною силою такой страх обнаруживается в людях, недостаточно выполнивших на земле свое назначение и отходящих в загробную жизнь без надлежащей нравственной подготовки.

Вот почему души праведных и святых людей, ясно сознающих свое назначение и с успехом прошедших свое жизненное поприще, не только не испытывают страха пред смертью, но жаждут того момента, когда они, освободившись от связывающих их оков, перейдут в царство вечности, где нет ни болезней, ни печали, но жизнь бесконечная»⁹²⁴.

Свидетельства эти со всею положительностью утверждают в мнении, что человеку непосредственно присуща идея бессмертия и вечной жизни. Неправ поэтому Лукреций и во второй части высказываемого им положения. «Какой ответ дать на то, когда мы видим многих людей, которые умирая не только не жалуются на это разрушение, но телодвижениями или даже и словами изъявляют еще радость, что выходят из своей темницы, или из места своего заточения, дабы возвратиться в отечество свое»⁹²⁵.

Но нельзя ли предположить, что эти два начала находятся между собою в такой тесной связи и зависимости, что существование одного становится невозможным без существования другого, или иными словами: может ли душа существовать в отрешении от тела? Такого рода недоумение было высказываемо в древности в числе других и языческим поэтом Лукрецием, который аналогическим путем доказывал свое мнение. «Подобно тому, как глаз», говорил он, «не может видеть, когда будет вырван, так и душа не в состоянии чувствовать, когда отделится от тела; а это заставляет думать, что она есть только часть его»⁹²⁶. Бесспорно, что между душою и телом существует тесное взаимодействие. Органы души служат вместе и органами тела; здоровое состояние первых бывает причиною нормального состояния и души, и наоборот, ослабление их или полное расстройство влечет за собой ослабление и расстройство душевной деятельности. Тем не менее делать отсюда вывод, что смерть одного есть вместе уничтожение другого, нельзя без нарушении истины. Самая аналогия, на которой построяется доказательство, замечает Лактанций, неверна, а отсюда выводимое из нее заключение не может быть истинным⁹²⁷. Действительно ли с такою необходимостью обусловливается существованием тела существование души, что с разрушением первого разрушается и другая? Нет, отвечает Лактанций, «Хотя душа», говорит он, «и находится в теле, но она не составляет его части, подобно как вино не бывает частью сосуда, в котором оно заключается, и как люди не могут быть частью дома, в котором живут»⁹²⁸. При такой чисто внешней несущественной связи душа может существовать по смерти человека и без тела точно так же, как существует она самостоятельно и независимо от тела и теперь. В пользу этого говорит то общее убеждение отцов церкви, что душа есть самостоятельная субстанция, имеющая свое бытие в себе⁹²⁹, что она не есть нечто сложное, составное, но составляет самостоятельную субстанцию в двухсоставной природе человека⁹³⁰, которая, будучи независима от тела, властвует над этим последним и повелевает им⁹³¹. Такая сущность, замечает Лактанций вопреки Лукрецию, «не может перестать жить и чувствовать, расставаясь с телом, потому что она заставляла самое тело жить и чувствовать⁹³². Итак, возражение поэта Лукреция само собою падает, как несостоятельное в своем принципе и проистекающих из него выводах. Оно могло сохранить за собою силу лишь в том случае, если бы душа и тело были признаны, не только однородными, но и по существу тожественными началами.

Тем более слабым и до некоторой степени наивным представляется другой вывод того же Лукреция, коим он старается определить самую постепенность умирания души так, «что душа отделяется от тела не вдруг, но начиная с нижних частей, по мере их охлаждения. Кто умирает от меча, у того душа немедленно выходит из тела; а кто изнуряется болезнью, у того она выходит мало-помалу, по мере как жар горячки усиливается и кровь исчезает, или примерно, как огонь в момент угасает от недостатка масла. Не надобно воображать, чтобы душа теряла чувство также, как тело. Когда душа удаляется, то тело портится; когда же тело портится, то душа от него не повреждается и уносит чувство с собою»⁹³³.

Ни свидетельства Писания, ни доказательства разума, ни очевидные факты не могут быть настолько убедительны для уверения в бессмертии души лиц неверующих и сомневающихся в ней, как авторитет лиц, уважаемых самыми противниками. Свидетельствами этих лиц Лактанций и заканчивает ряд приведенных им доказательств в защиту истины бессмертия, как бы подтверждая и скрепляя высказанные им мысли. «Не стану», говорит он, «я для того приводить свидетельства Пророков, которых все убеждения стремятся к убеждению нашему, что человек рожден для служения Богу и для получения чрез таковое бессмертие; но приведу таких писателей, которые не посмеют опровергнуть отрицающие истину. Меркурий Трисмегист, вникая в природу человека, говорит, что Бог сотворил его частью смертным и частью бессмертным и что он его поставил как бы между вечною и неизменною сущностью и между сущностями временными и изменчивыми, дабы он все мог видеть и всему удивляться»... «А что сказать о стихах Сивилл? Не ясно ли они проповедуют возвещаемую нам истину, объявляя, что Бог будет судить живых и мертвых? Таким образом, Демокрит, Эпикур и Дицеарх весьма ошибаются, уверяя, что душа смертна... Но как не могли они открыть естества души, которая так утончена, что ускользает и от самых проницательных людей: то они и дерзнули утверждать, что душа подвержена смерти»⁹³⁴.

Закончим словами св. Иоанна Златоуста, который, обращаясь к неверующим в бессмертие, говорит: «Неверующие в суд и воздаяние после сей жизни говорят: кто пришел после смерти и возвестил об этом? Если такие слова и шутка, и то уж нехорошо; ибо о подобных вещах шутить не должно. Если же ты и в самом деле не думаешь, что будет что-либо после сей жизни, то почему называешь себя христианином? Для чего принимаешь ты купель? Для чего входишь ты в церковь? Вся наша надежда в будущем. Так для чего приступаешь, если не веришь Писаниям, если не веришь в Христа? А будучи таким, ты – не скажу, не христианин, ты – хуже язычника. Почему? Потому что, признавая Христа – Богом, не веруешь в Бога. То нечестие по крайней мере последовательно; кто не думает, что Христос есть Бог, тот по необходимости не верует в Него: а это даже не держится и последовательности, – признает Его Богом, и не почитает достоверным того, что Он сказал. Скажи мне, неужели мы ничем не отличаемся от свиней и ослов?»⁹³⁵ А потом «убедим ли мы противоречивых, что учение о душе не басня? Оно так истинно, что не мы только, но и стихотворцы, и философы, и баснописцы рассуждали о будущем воздаянии и утверждали, что нечестивцы наказываются в аде. И они признавали некоторый образ суда. Они упоминают о некоторых реках, исполненных плача и огня, о воде Стикса и тартаре, настолько отстоящем от земли, насколько она от неба, и многих других способах наказаний; также об Елисейском поле, об островах блаженных, о цветистых лугах, о великом благоухании, о тонком ветре, о сонмах, там обитающих, одетых в белую одежду и поющих некоторые гимны, вообще о воздаянии, ожидающем и добрых, и злых после здешней жизни. Итак, не будем отвергать геенны, чтобы нам не впасть в нее: ибо неверующий делается беспечным, а беспечный непременно попадет в нее»⁹³⁶.