Досуги инока

Троицко-Сергиева пустынь, основанная в 1734 г. близ Петербурга, на берегу Финского залива, на месте, в то время еще пустынном, от которого и получила название пустыни, в течение первых тридцати лет своего существования, была едва заметна в ряду русских монастырей, как обитель «приписная» к московской Сергиевой лавре, крайне бедная по внешнему устройству и скудная числом братии. Получив потом, к концу этого времени, лучшее благоустройство и самостоятельность¹, распространясь, то есть, на иждивение лавры, довольно значительными постройками, и по отписке от нее, причисленная к разряду второклассных монастырей, она все еще долго оставалась малоизвестной в России и ведома была только в одной северной столице и ближайших окрестностях. Но с тридцатых годов нынешнего столетия, возведенная уже в первый класс, и постоянно совершенствуясь во всех отношениях, она стала приходить в большую и большую известность. Ныне пустынь, по милости Божией и святому покровительству преп. Сергия, имени которого посвящена, приведена в такое цветущее состояние, что слывет во всей России за один из лучших, представительных наших монастырей, по разностороннему своему благоустройству, примерному во всем порядку и благочинию и особенно по святолепности своих храмов, величию богослужения и «умилительному»² церковному пению. Все это в совокупности привлекает в пустынь великое множество богомольцев, чтущих память дивного чудотворца³, начиная от царственных особ и вельмож до простолюдинов, и в числе богомольцев встречаются уже не столичные и окрестные только жители, но и со всех концов России, приезжающие в Петербург по различным надобностям, а иногда и с прямым намерением побывать в пустыни. Отдохнуть душой от тревог житейских, хотя на несколько часов или дней, под священным кровом мирной Сергиевой обители, усладить сердце в молитвенном излиянии благочестивых чувств, невольно пробуждаемых «Сергиевским» сладкогласным пением, поклониться хоть раз в год чудотворному образу Преподобного и испросить пред ним великую и богатую милость Божию по нуждам и потребностям каждого – сделалось почти общим обычаем православных жителей Петербурга и окрестностей. Сознавая благотворное действие богослужения Сергиевой пустыни на всякого и постоянно выражая благодарность за то инокам этой обители, богомольцы советуют друг другу бывать в ней; а некоторые из усердных патриотов, ревнующих о славе нашей православной Церкви, указывали на пустынь даже иноверным иностранцам, и многие европейские знаменитости перебывали в ней в последние тридцать лет, то есть, в период лучшего ее состояния, вполне признавая справедливость одобрительных о ней отзывов.⁴

Но кроме этих главных причин, располагающих к Сергиевой пустыни всех, кто только бывал в ней, – самое местоположение и общий вид обители необыкновенно привлекательны своею картинностью. Изящные церкви и другие монастырские здания различного стиля составляют восхитительную группу, абрис которой разнообразится с различных точек зрения.

Внутренняя площадь обители, уставленная вокруг прекрасного соборного храма⁵ множеством дорогих памятников, представляет летом цветущий сад, разбитый на мощеные дорожки и аллеи. Извне, у самых стен, монастырь окружен тоже своими садами, за которыми стелются обработанные монастырские огороды, пашни и луга, служащие гранью, отделяющей монастырь от мирских жилищ. Открытая почти со всех сторон монастыря местность особенно живописна со стороны залива, берег которого, на протяжении почти тридцати верст, испещрен, между зеленью садов, зданиями загородных дворцов и богатых частных дач и между ними великолепным Петергофом и Ораниенбаумом. Направо от монастыря виден чрез водное пространство громадный Петербург с ярко позлащенными куполами церквей, шпицами колоколен и башен; налево, на ближайшем плане монастырского берега, – Стрельнинский дворец с пышным вековым садом, примыкающим к заливу, а в дальней перспективе – Кронштадт, как бы выходящий из морского лона, со своим лесом мачт и грозными гранитными фортами, рассеянными, как скалы, по влажной стихии. Между тем и другим городами, на другой стороне залива, противоположной монастырскому берегу, тонут в воздухе гористые берега Финляндии. И весь этот величественный морской пейзаж, в течение целого лета, оживлен многочисленным судоходством; по синеве залива различные суда, окрыленные парусами, или дышащие дымом пароходы, непрестанно носятся взад и вперед, приходя к кронштадтскому рейду и петербургским пристаням со всех стран света.

Общий вид Троицко-Сергиевой Пустыни

Ныне в Сергиевой пустыни, кроме каменных красивых жилых зданий, находится пять изящных церквей⁶ разного размера и различной архитектуры. Из них особенно примечательна, по внутреннему устроению, церковь во имя Преп. Сергия.

Описание ее, для большей ясности, пришлось разделить на четыре следующие главы:

I. Архитектура храма.

II. Внутренняя отделка.

III. Живопись, техника и резная деревянная обстановка.

IV. Архитектурная и изобразительная идея.

Последняя глава стоит исключительного внимания по той духовной идее, какая выражена в храме посредством зодчества, живописи, разных украшений и надписей.

Храм Препод. Сергия⁷, замечательный преимущественно по внутреннему устройству и отделке, есть оригинальное в России и, можно сказать, образцовое произведение профессора архитектуры Горностаева.

Наружность храма имеет форму параллелограмма с полукруглым выступом для алтаря. Крыша на корпусе отлого спущена с гребня на два ската; на алтаре – овальная. Над предалтарной частью верхней церкви (у восточной стены) возвышается продолговатая, шатровидная «сень», поставленная длинником своим поперек здания во всю ширину его. Сень эта венчается группой пяти малых грушеобразных глав на высоких шейках.

Длина здания 16 саж. (с алтарным выступом 19), ширина 8, вышина стен и выступа 6, «пристроек» 4, ширина «сени» 2, вышина 2.

Окна расположены с северной и южной сторон в три яруса, с западной одно большое круглое окно, на вышине третьего яруса. Первый ярус окон освещает нижний этаж здания, второй и третий – верхний.

Внешние украшения романского стиля.

Вход на паперть с южной стороны, в средине длины здания. Над ним устроен гранитный портик с полукруглым сводом, который внешними углами опирается на две колонны, поставленные базами на площадку с одной ступенью.

Несмотря на простую форму здания, прекрасная пропорция линий, обрисовывающих его корпус, солидный высокий портик, удачный размер окон, изящный рисунок искусно выполненных украшений и стройная симметрия в расположении их, красивая сень с группой легких глав на фигурных шейках блестящая позолота глав, яблоков и прорезных крестов придают ему вид величественный и вполне пристойный дому Божию⁸.

Почти половинная часть ширины нижнего этажа отделена стеной для паперти. С правой стороны часть паперти отгорожена простенком для небольшой усыпальницы; с левой такую же отделенную часть занимает широкая плитная лестница, проведенная в верхний этаж сквозь арку, пробранную в простенке. В самой стене (близ углов и по средине) три двери открывают вход в три равных отделения остальной части этажа. В двух из отделений устроены две церкви, в третьем общая усыпальница.

Вообще весь нижний этаж назначен для погребения усопших, для чего и устроены под плитным полом запасные склепы – и много уже «зде лежащих».

Лестница в верхний этаж примыкает к юго-западному углу здания и на половине вышины своей делится широкой площадкой на две равные части, из которых верхняя, загнутая под прямым углом, поднимается по направлению к северной стороне храма, почти до трети всей ширины помоста верхней церкви. На нескольких ступенях вышины малая площадка, пред которой, под невысокой аркой, железный решетчатый притвор.

При взгляде на церковь препод. Сергия прежде всего примечаешь, что здатели ее, возлюбив благолепие дому Господня, усердно потщились изобразить в ней, в точном смысле слова, «светлое» или, по древнему выражению, небеси подобное селение праведных, изображениями которых она преисполнена. При дальнейшем же рассматривании этого святого чертога, до того поражаешься стройным величием архитектурного плана, чудной красотой и легкостью частей, а равно и изящным великолепием отделки, что, восхищенный от всего прекрасного, гармонического целого, не знаешь, на чем преимущественно остановить внимание.

Занимая весь верхний продольный этаж здания, церковь, по очертанию своему, напоминает собой древние «базилики»⁹; на самом же деле, она есть некоторое подобие древнего храма на горе Синае, построенного императором Иустинианом.

Внутренний вид храма во имя Преподобного Сергия

Четыре стройных четырехгранных столба внутри церкви, поставленные диагонально к углам, по 4 ½ арш. от стен, и между столбами два ряда легких гранитных колонн, размещенных по четыре на каждой стороне, отделяя широкую середину церкви и образуя вокруг ее род галереи, держат на себе внутренний продольный четырехугольник стен, несколько возвышенный над внешним и имеющий совершенное подобие шатра, прикрытого, вместо обыкновенных потолков и сводов, навесом, отлого опущенным на две стороны¹⁰, в виде шатрового полога с открытыми перекладинами, стропилами, обрешеткой и коньком. На стены этого шатра опираются, с восточной стороны, стрельчатые своды, с западной, северной и южной – потолки. Прикрывая боковые части, так названной нами, четырехсторонней галереи, окружающей шатровидную средину церкви, первые из них находятся на одной высоте с «пологом», последние несколько понижены пред ним. Таким образом на столбах и колоннах сделан устой всей верхней части церкви. Вся эта часть открыта высокими арками, перекинутыми с колонны на колонну по направлению к столбам, со столба на столб, поперек церкви и с них к четырем внешним стенам.

Против поперечных арок находятся на восточной стене еще три, соразмерные и параллельные им, из которых средняя (широкая) загнута по краям алтарного углубления, другие две примыкают к стене.

Эта немногосложная система столбов, колонн и пилястр, не загораживая собой ни единой части нижней половины церкви, соединяет (как уже можно понять из нашего объяснения) в непрерывную связь все поставленные на них арки, совершенно раскрывающие всю верхнюю часть ее; следовательно, церковь вся открыта от помоста до сводов и с какой угодно точки зрения.

Из всего сказанного относительно архитектуры церкви видно, как величествен, оригинален и вместе прост ее план.

Столь прекрасному плану церкви соответствует и искусное освещение ее с трех сторон. Самые окна, разливающие ровный свет по церкви сверху, по форме и размещению своему, чрезвычайно гармонируют с арками, с которыми они находятся на одной вышине и прямо против их пролетов.

К числу архитектурной обстановки церкви принадлежит мраморный иконостас, солея и клиросы. Первый прислонен к восточной стене, занимая всю ширину ее, и разделен двумя группами пилястров на три части. Средняя (большая) часть помещена под аркой, открывающей алтарь, прочие две под двумя другими арками, прислоненными к стенам. Солея занимает все пространство между иконостасом и тремя противоположными ему пролетами поперечных арок, и возвышается над церковным помостом на три гранитных ступени. Клиросы помещены на солее, прямо против боковых частей иконостаса, и ограждены двумя малыми, мраморными же иконостасцами.

Такова церковь в архитектурном отношении. Теперь рассмотрим чистоту отделки, изящность орнаментов и узорочный ее наряд.

В западной части церкви помост штучный, мраморный: в следующих отделах до алтаря мозаичный¹¹; в алтаре – паркет. Композиция и рисунок мозаики так хороши, что, когда взглянешь на открытый помост, то он кажется одним богатейшим ковром, испещренным разноцветными тканями. Но и прочность композиции стоит ее изящества. На таком-то ковре поставлены столбы, колонны и иконостас.

Для соблюдения общего стиля в системе колонн и пилястр, последние с своими базами и капителями загрунтованы и разделаны красками под стиль и цвет колонн. Все темные кодеры колонн, пилястр и стен, приведенные в общий мягкий тон, придают чрезвычайную силу прочим цветистым украшениям, начиная от мозаичного помоста до замков навеса и сводов. Особенно выигрывают от того главные, более видные и более украшенные части церкви, на которых намеренно сосредоточен свет, прямо или косвенно ударяющий на них из окон сквозь пролеты арок. Такова, во первых, предалтарная часть, освещенная с боков, четырьмя окнами, расположенными одно над другим и по два на стороне; во-вторых, внутренние стены шатра, на которые почти прямо ударяет свет из боковых окон и большого круглого, бросающего лучи с западной стороны вдоль церкви и уравнивающего общее освещение воздушного ее пространства.

Вся внутренность шатра, включительно с основой полога (т. е. резными карнизом, перекладинами, стропилами, обрешеткой и широким, роскошной резьбы, коньком с большими звездовидными раковинами, размещенными во всю длину его между бордюрами), пилястры, разделяющие иконостас, все арки, откосы окон, с цветными стеклами, и окружающие их, в виде наличников, широкие пояса, и полусферический череп алтарной ниши вызолочены сплошь и украшены разнообразными узорами. Благолепие довершают расцвеченный мраморами и драгоценною мозаикой иконостас с своими изящными живописными иконами, писанными по золотому фону, и бронзовыми с позлащенной чеканкой царскими вратами¹² два мраморных иконостасца позади клиросов, сделанные под стиль главного, двенадцать бронзовых позолоченных паникадил или хоросов, которые повешены под двумя рядами арок, между колоннами и столбами, по шести на стороне и две таких же хоругви.

Мы сделали легкий очерк церковных украшений, чтобы удобнее было представить их читателю в целости. Но для более отчетливого понятия о лепоте церкви, надобно обратить внимание на святые изображения на стенах и иконостасах и указать на другие замечательные украшения.

Двуярусный иконостас – верх искусства по отделке.

Но трудно дать понятие о красоте и благородстве его рисунка, которые много зависят сколько от вкуса подборки цветов мрамора, столько и от чистоты технической отделки деталей. Скажем кратко, что как по чертежу, так и по другим украшениям, иконостас представляет ту же тему, какая видна во внутренней структуре, окраске и орнаментах церкви.

О размещении святых изображений в церкви будет подробно говориться в следующей (заключительной) главе. Здесь заметим только, что все изображения на стенах, независимо от достоинства различных сторон искусства (т. е. рисунка, колорита, постановки и группировки фигур и строгой духовной экспрессии лиц), самый способ письма весьма замечателен в химическом отношении, заключающийся в секретном растворе красок, прочно охраняющем их от влияния сырости и других вредных причин. Что же касается до икон в главном иконостасе, то они, по достоинству живописи, заслуживают стать на ряду с произведениями такого рода первоклассных наших художников.

Должно еще обратить внимание на дубовые резные хоры и кресла. Хоры с легкими перилами помещены в западной части церкви и занимают пространство между западной стеной и двумя (из четырех церковных) столбами, на которые опирается внутренний шатер. Они поддерживаются, на высоте полуторы сажени, двумя легкими (деревянными же) колоннами, поставленными между означенными столбами, Кресла (роскошной резьбы, с высокими остроконечными спинками) сплочены между собою по 30-ти, в два ряда, из которых один прислонен к северной, другой к южной стенам, во всю длину церкви, начиная от хор до солеи¹³. В алтаре сделано изящное седалище для служащего архиерея, по образцу старинных кафедр, доселе сохранившихся в некоторых московских храмах, и поставлено на горнем месте.

Теперь можно вообразить, если удовлетворит читателя наше описание столь благолепно украшенной церкви, – какую ненаглядную картину представляет она, особенно с западной стороны (от входа), откуда все части ее группируются в одно изящное целое. Пропорциональность, красота, легкость и строгость рисунка деталей, открытость и величие архитектурного плана, представляющего по средине оригинальный и и чрезвычайно красивый, продолговатый шатер, поставленный на стройных столбах и колоннах и окруженный четырехсторонней, высокой галереей, которая сообщается с шатром грациозно выгибающимися со столбов колонн арками; перспектива с двумя рядами колоннады, стелющаяся по мозаичному помосту и пересекаемая великолепным иконостасом, отделы которого имеют свои ряды арок и колоннады; гармоническое сочетание форм, линий и стиля орнаментов церкви и иконостаса; художественное расположение светотени в общем плане разнообразного колорита, приспособленном к архитектурному плану и освещению церкви; искусная группировка изображений на стенах, благородство рисунка орнаментов, рефлекция золота и игра колеров, получающих чрезвычайную силу под влиянием сосредоточенных на них лучей света, льющихся из окон; безукоризненная выдержка во всем общего тона – ровного, мягкого, спокойного, в котором, при всем разнообразии и цветистости украшений, незаметно ни единого резкого пятна, словом – все сделано с высоко эстетическим вкусом и производит на зрителя самое благоприятное впечатление, соответственное месту святыни.

I. Архитектурная и изобразительная идея храма.

Так изящно украшена церковь Препод. Сергия и так много придумано искусственных средств для придания ей святолепного величия и картинности. Но здатели не ограничились, при украшениях церкви, одной художественной стороной, удовлетворяющей эстетическому вкусу любителей изящного, а еще более старались достигнуть главной своей цели, чтобы в этом храме молитвы все назидало и питало дух молящихся; почему, как в архитектурном плане храма, так и во всех украшениях его проглядывает глубокая духовная идея, значение которой составляет предмет второго отдела описания Сергиевской церкви.

Любуясь архитектурным планом церкви, нельзя не заметить, как разумно выражен в ней, посредством архитектурной техники, духовный план, по которому размещаются знаменательные части каждого православного храма и которому прообразом служит ветхозаветная скиния. Здесь внутреннее расположение новозаветного христианского храма и ветхозаветного израильского соглашены вместе и составляют одно нераздельное целое, как нераздельна сама святая Церковь, начавшаяся от Адама древнего и продолжающаяся (возобновленная) от Адама нового – Христа Спасителя. Мы сказали, что над срединою церковной трапезы распростерт шатер, поставленный на столбах и колоннах: это – эмблема скинии израильской или ее трапеза. Светлый, узорочный, мраморный иконостас, по самому рисунку своему, живо напоминает о светлой катапетасме, отделявшей в скинии Святая от Святая Святых. Створы царских врат, имеющие подобие скрижалей, объясняют собой – что хранилось у израильтян во Святая Святых. С другой стороны, те же части (равно как и другие) и расположение их еще более выражают свою знаменательность по отношению к духовному домостроительству Церкви христианской. В той же трапезе мы видим эмблемы Нового Завета: так узоры виноградных гроздей на бордюрах боковых окон трапезы (как и царских врат), а равно терновника в розете круглого окна, имеют свое, весьма приличное месту, значение. Рисунок первых – эмблема «духовного винограда» или святейшей крови, источенной из ребр Спасителя; вторых – эмблема тернового венца Божественного Страдальца. Двенадцать в церкви паникадил, о двенадцати шандалах каждый, повешенных под арками, напоминают о двунадесяти светильниках вселенской Христовой церкви – св. апостолах, которые и изображены прямо пред глазами молящихся, на скрижалевидных створах царских врат¹⁴, как проповедники новой скрижали, Нового Завета, Евангелия. Отделенное столбами и двумя иконостасцами место для солеи и клиросов, возвышенное на три ступени, напоминает о вертограде, в котором находилась пещера гроба Господня. Тот же иконостас, как мраморный и замыкающий алтарь, который знаменует и пещеру св. гроба, еще живее напоминает о камне, который привален был к пещере; самая ниша алтаря с полусферическим сводом есть близкое подобие пещеры. Она уже представляет и горницу Сионскую во время святой «Вечери», которая и изображена здесь в нижней части полукруглой алтарной стены.

Самым же ясным и вместе заключительным выражением идеи о единстве святой Церкви служат священные изображения на стенах храма. Мы говорили, что горняя часть шатра, где изображен собор святых и лик ангелов, блистая позолотой, резко отделяется от нижней части церкви и темноватых стен.

Это – тоже не простой расчет на художественный эффект, но опять осмысленный идеей. Предстоя в храме и возводя очи свои «горе», сонм молящихся видит над собой как бы раскрытое небо с блаженными его обитателями, – видит патриархов, пророков, апостолов, царей, святителей, мучеников, преподобных и разного пола и возраста ветхозаветных и новозаветных праведников, соединенных в одну Церковь Христову и изображенных здесь в церкви видимой, образующей невидимую.

Что же касается вообще до подбора и размещения св. изображений в церкви и алтаре, то они в сложности предлагают богомольцам глубоко-поучительную хартью, начертанную в лицах и поясненную надписями. Постараемся объяснить смысл ее вкратце.

Вступление этой хартии – при самом входе в нижний этаж со вне. Войдем же опять в паперть, испросив мысленно благословение у Препод. Сергия, имени которого храм посвящен, и образ которого, как домовладыки, виден над дубовою резною дверью, под сенью портика.

Из описания нашего всей внутренности здания, т. е., расположения обоих этажей, назначения их и характера архитектуры и украшений, читатель уже сам мог заметить, что здесь выражена мысль о переходе земнородных из временного живота в жилище бессмертия. При вступлении в нижний этаж, назначенный для усыпальницы, все пробуждает в нем мысль о «сущих во гробех», все заставляет помянуть «последняя своя». Но мысль о блаженном успении отец и братий наших сама собою наводит на мысль и о восстании их от смертного телесного сна; и наблюдательный богомолец, находясь еще в паперти, которая напоминает ему мир дольний, юдоль плачевную, уже угадывает – что ожидает его в верхней церкви, которая представляет духовный Сион, блаженное селение праведных.

Внидем, так сказать, на эту гору Господню, станем на месте святом и узрим там, в знаменательном благолепии святыни, что уготовал Бог любящим Его.

На первых ступенях лестницы, при восхождении на эту гору, – затвор, как бы разделяющий «земная» от «небесных» и преграждающий путь от смерти к животу. На верхнем поясе затвора прорезная надпись: «Возьмите врата князи ваша, возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы». Вот вводные слова, по которым разверзаются эти врата, служащие эмблемой тех, которые первый растворил и первый ими вошел Сам Царь славы. «Кто есть сей Царь славы?» – Сам победитель ада, воскресший из мертвых и совоскресивший с Собою мертвецы, – Христос, Который открыл за Собою путь и для всех, последующих стопам Его.

Далее, на половине вышины горы, восходящий по ней встречается с изображением жен мироносиц, и видит в пещере «юношу во одежде белой», стоящего у гроба, в котором положен был плотью уснувший Спаситель, и возвещающего женам ищущим телесе Господа Иисуса: «несть зде, но воста». Оживленный верою в радостную весть небесного посланника и надеждою на всеобщее воскресение, по неложному обещанию разрушившего «смертная врата» Господа, богомолец восходит выше уже с другим настроением духа, и, при самом вступлении на помост церковный, видит, в изображении на западной стене церкви, уже не «вестника», но Самого Воскресшего, явившегося в вертограде Марии Магдалине. Радостное восклицание Марии, которое припомнит в эту минуту благочестивый поклонник: «Раввуни!» – все доскажет ему о «приключшемся».

Так разумно рассчитано здателями храма на впечатление входящих и так сближены и выражены в нем мысли о смерти и воскресении. Восходя из погребального этажа в верхнюю церковь, мы как бы видимо совоскресаем Христу.

Теперь, поднявшись «горе», мы находимся во дворех Бога нашего, в образном месте селения славы Его. Обратим взор свой к востоку, к месту Святая Святых, где видимый престол Божества знаменует невидимый, – и первое, что привлечет к себе наше внимание, это – величественный образ Бога Отца, с распростертыми объятиями, который, и по занимаемому им месту¹⁵, и по самым большим размерам своим, преимущественно пред другими изображениями, останавливает на себе взор молящихся.

Какая разумная и внушающая последовательность начертанной во храме изобразительной хартии, которой прочитали мы только первые строки! Из нее наглядно научается предстоящий слову Писания, открывающему – Кому предстанем мы по воскресении.

Далее эта назидательная хартия повествует, что «Объятия Отча» отверсты для всего благодатного царства Божия, для всех в вере почивших и верою живущих, которые, соединяясь духом во Христе, составляют единое стадо единого Пастыря, словом – отверсты для Церкви видимой и невидимой, земной и небесной, – как отверсты они здесь, в храме, для лика изображенных святых и для молящихся.

Но земная Церковь еще воинствует против греха и смерти, ей предстоит еще путь во объятия Отча, составляющие цель всего нашего временного земного странствования; небесная же торжествует победу, почивает от временных земных трудов своих, ликовствует в тех недоведомых для нас пределах, которые уготовал Бог любящим Его. «Глас радости и спасения в селениях праведных» (Пс. 117:15), – возвещает надпись на западном фронтоне шатра, над средней широкой аркой. Надписи на девяти открытых перекладинах, основанных на карнизе под пологом и представляющих вид «лестницы», повествуют о девяти евангельских блаженствах праведных, или о тех степенях духовного совершенства, по которым вошли праведники горе. Весь собор святых Божиих человеков ждет всеобщего воскресения и явления, того «светлаго дне», когда отверзутся для них «врата Господня» и внидут они в прославленных телесах своих, как князи, во след Царя славы, во град Божий, Иерусалим небесный, и восприимут обетованное блаженство и венцы правды. Ангелы исполнители воли Господней (изображения у четырех углов верхней части шатра), держа в руках трубы и венцы воздаяния, как бы ждут мгновения, когда повелит Судия всех возбудить человеческий род от смертного телесного сна, когда «трубным гласом велиим соберут они избранные от четырех ветр, от конец небес до конец их (Мф. 24:21); «вострубят бо, и мертвии о Христе воскреснут и купно с оставшими живущими восхищени будут на облацех, в сретение Господе на воздусех (1Фес. 4:13,18). Это будущее сретение, которого ожидают праведники, изображенные здесь в самой горней части церкви соборне и на облаках, как уже восхищенные, с книгами, хартиями, крестами, ветвями – со всеми трофеями победы над миром, напоминается с следующем отделе церковном; над аркой, открывающей алтарь. Здесь под звездным небом¹⁶, как на воздусех, является и Сам Судия живых и мертвых, восседящий на престоле. Это изображение видно сквозь противоположную алтарю арку, знаменующую здесь врата Господня, как поясняет и надпись на ней: «сия врата Господня; праведницы внидут в ня» (Пс.117:21). По кайме арки – другая, соответствующая смыслу первой, надпись: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Мф.25:34). При этих сладчайших словах, какое умиляющее душу действие производит образ небесного Отца, распростершего длани свои на благословение всех призываемых Его Сыном в вечное царство! Но милосердый Спаситель наш призывает в вечный покой не одних отшедших праведников, а купно и всех оставльших живущих на раскрытых листах держимой Господом книги Евангелия начертано: «приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы» (Мф.11:28). Для большего ободрения шествующих к Нему и для возбуждения вящшей надежды на неисчерпаемое милосердие Его к кающимся грешникам, пред Спасителем предстоят и великие ходатаи за род человеческий – Богоматерь и Креститель Господень с родителями их.

Как же прийти к Спасу мира, а Им и ко Отцу – это изъяснено другой стороной той же поучительной хартии, которая повествовала «до зде» о загробной участи праведников.

Путь, ведущий к Богу, есть путь правый покаяния, по которому шествовали все призванные в блаженную вечность. Чтоб неуклонно следовать путем правды во след Подвигоположника нашего спасения, они ходили «выну» пред лицем Божиим. Вот и еще смысл, по которому здатели храма изобразили «так», т. е. в таких размерах Бога Отца, тот смысл, чтобы предстоящие и молящиеся в церкви непрестанно взирали (духовным оком) на Отца светов, непрестанно разумели пред собой Его присутствие: «камо бегу от лица Твоего», Вездесущий и Всеведущий? Взглянем же благоговейно на этот святой образ, на эти объятия Отча, которые невольно привлекают дух молящегося, невольно пробуждают мысль: «востану, пойду к Отцу моему». Как пойду? Тому научают нас святые, – научают и письменем слова своего, и делами веры.

При внимательном рассматривании изображений святых, символических при них атрибутов и хартий с письменами, благочестивый наблюдатель прочтет безмолвную, но вразумительную к предстоящим в храме проповедь святых, общий смысл которой заключается в словах «покайтеся и веруйте во Евангелие».

Великие благовестители этой спасительной проповеди и Православия наставники предстоят в церкви ближайшим образом пред взорами молящихся. Мы говорим о святителях, которые изображены на столбах (сверх, колонн), как столпы непоколебимые Церкви Христовой, – четырех вселенских учителях и четырех всероссийских чудотворцах. У всех их, кроме одного (св. Афанасия), в руках по книге Евангелия, спасительным истинам которого они научали паству свою и словом и делом. У св. Афанасия, этого великого поборника и исповедника Веры православной, вместо книги, хартия с письменем слова его: «Иже хощет спастися, прежде всех подобает ему держати кафолическую веру, ее же аще кто целы и непорочны не соблюдет, кроме всякого недоумения, во веки погибнет»¹⁷. В подтверждение непререкаемой истины пастырского учения, и в знамение небесного свидетельства, что это учение Веры, воспитывающее послушных чад Церкви во спасение, есть апостольское, небесное, Духа Святого, во всем и совершенно согласное с глаголами живота вечного – Евангелием, двенадцать св. ангелов, хранителей наших, изображенных парящими над святителями, как бы осеняя кровом крил своих всех молящихся в церкви, держат по свитку, на которых начертаны члены Символа Веры.

Итак, изображения научают, что прежде всего нужна наша вера, без которой «невозможно угодить Богу».

А как одна «вера без дел мертва», то для научения делам живой веры представлены, также близко к предстоящим в церкви, и высокие образцы – святые лики монашествующих и мирян (поясные изображения в арках), проложившие, так сказать, примерами своей жизни, различные стези спасения, открытые и указанные Господом для всякого звания и состояния людей, труждающихся по мере сил и произволения каждого, или сообразно своему «призванию».

Но правоверующему и подражающему в богоугодном житии праведникам недостаточно одних своих дел («вси бо согрешиша и рождени во гресех»), а необходимо еще очистительное покаяние и разрешение от грехов, – необходимо потому, что «ничто скверное», греховное не внидет в царство небесное, не удостоится общения со святыми, не причастится Живота всех – Бога. Посему на пути покаяния, при «вратах Господних», предстоят и решители уз греха, первоверховные апостолы Петр и Павел. У первого в руках ключи царствия небесного, у последнего свиток, на котором изъяснено выпиской из послания его к Солунянам о воскресении мертвых о Христе и бесконечной жизни их с Господом во царствии Его.

Разрешенному от уз греха остается причастие Христовых Таин, дающих живот вечный.

В назидание причастников, какую великую, тайную жертву приемлют они из чаши спасения, – над солеей,¹⁸ на которой совершается приобщение, изображено и самое строение спасительных тайн: начаток и конец бытия Богочеловека на земле (Рождество и Вознесение), а также свершение искупления рода человеческого от греха и смерти и победа над смертью (Распятие и Воскресение).

В напоминание же того, что посредством священника причастники приемлют святые и животворящие Дары от Самого Жизнодавца, искупившего мир Своей кровью, открывается в алтаре изображение Спасителя за Тайной Вечерей в горнице Сионской. В руках Его преломленный хлеб, пред Ним чаша. «Приимите, ядите: сие есть тело Мое, еже за вы ломимое», и «пийте от нея вси: сия есть кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая», – вот великая минута Вечери, когда, в лице учеников Своих, Спаситель приглашает всех верующих к причастию святейшей трапезы.

Так изображены в церкви и спасительный путь покаяния, ведущий «оставльших живущих» в объятия Отча, и загробная участь мертвых о Христе. В алтаре же, где великие священнодействия Церкви совершают и запечатлевают окончательно подвиг спасения, где, кроме видимого престола Божества, представляющего невидимый, изображено над Тайной Вечерей и явление славы Триипостасного Бога, так сказать, сосредоточены, обобщены и заключены обе стороны изобразительного богословия, весь духовный план его, вся сущность и глубина святейшего таинства спасения человеков. Здесь, во святилище, небо и земля, т. е. силы небесные, окружающие Бога-Отца и Святого Духа (в виде голубицы), и человеческий род, представляемый апостолами, седящими за Вечерею с Богом-Сыном, соединяются (изобразительно) в одно благодатное царство Божие, для которого разверсты объятья Бога-Отца.

Заключительная надпись по кайме арки, открывающей алтарь, содержит в себе и поясняет собой все описанное нами богословие. Надпись эта – краткая молитва Господня. Так, с написанным призыванием: «Отче наш, иже еси на небесех», виден и образ Бога-Отца в небесной славе; с прошениями же молитвы – видны «священие» или прославление имени Его со страхом предстоящими Ему ангелами, отделенными от служителей земных облаком, в знак невидимости их на земле, видим и благодатное «царствие» Его и исполнение «воли» Его; видим – как, с оставлением кающимся грешникам «долгов», преподается с трапезы Господней и «хлеб насущный»; видим, наконец, избавление избранных от всех бед житейских и «искушений», или победу над смертью и «лукавым» диаволом, который попран воскресшим из мертвых Христом.

Мы умалчиваем, во избежание подробностей, о других надписях на хартиях у святых, которые развивают то же учение.

Размещение образов в иконостасе имеет свою разумную систему.

Над царскими вратами, на которых изображены св. благовестители спасения (апостолы), помещен образ и начальной вести спасения (Благовещения). С правой стороны царских врат, рядом с местным образом Спасителя, – образ Игнатия Богоносца, с левой, рядом с образом Богоматери, – Преподобного Сергия. Игнатий Богоносец, святой соименник здателей храма, которым преимущественно Сергиева пустынь обязана своим современным благоустройством, занимает место близ Спасителя, как ревностнейший исповедник, носивший имя Христа в сердце своем не только духовно, но и вещественно¹⁹ Сергий же святой предстоит одесную Божией Матери, как особенный избранник Владычицы неба, удостоившей некогда посетить Преподобного в его келье.

Иконы в прочих местах иконостаса представляют назидательные образцы для иноков обители, посвятивших себя на всегдашнее покаяние, самоотвержение и всецелое, равноангельское служение Господу Богу. На всех этих иконах видны и величайшие учители спасения, мудрые наставники аскетической жизни, преподобные и мученики, не пощадившие временного живота ради любви ко Господу, и ангелы, образ которых носят на себе иноки, подражая вышним небесным силам в непрестанном служении Богу.

Даже и в двух малых иконостасцах иконы подобраны по тому же, отражающемуся во всей церкви, разуму.

В них помещены между прочими св. изображениями: в правом – храмовая икона Препод. Сергия, в левом – святителя Николая (обе в дорогих ризах). Цель сопоставления этих двух икон великих чудотворцев, особенно прославляемых во всей вселенной церкви, всякому понятна.

Так в этой истинно художественной церкви все глубоко обдумано и изящно выполнено, начиная от внутреннего расположения, украшений и освещения, приведенных в чудную гармонию, до изобразительного вероучения, выраженного посредством архитектурной, орнаментальной и живописной техники. Все в ней свидетельствует об основательном знании и эстетическом вкусе здателей в деле искусства, и о глубоком духовном разуме, проникающем все части прекрасного целого, – все приведено в ней к единству той мысли, чтобы храм молитвы, дом Божий наглядно представлял собой и домостроительство нашего спасения.

Воздав хвалу Господу Богу, умудряющему всех во благое, нельзя не воздать «должное», кому следует, не поблагодарить соорудивших во славу Его храм, доставляющий своим «святолепием» назидательную отраду для всех входящих в него для молитвы и научения делам св. Веры.

Взирая на эту святыню, невольно припоминаешь слова Царя Пророка: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс.121), особенно, когда примешь во внимание, как совершается в нем богослужение и какое слышится в нем сладкогласное пение.

Вечная память здателям храма сего, двум бывшим настоятелям Сергиевой пустыни, архимандриту Игнатию (Брянчанинову), впоследствии епископу Ставропольскому, и преемнику его, архимандриту Игнатию же (Малышеву). Они были истинные благодетели обители, благоустроившие ее во всех отношениях.

Следует воздать должную честь и нынешнему настоятелю пустыни, архимандриту Варлааму, за то теплое усердие, с каким он старается поддерживать и улучшать все заведенное в ней приснопамятными его предместниками.

Предисловие

Что преподобный Сергий есть преславный и великий чудотворец – это знает всякий православный; знают также православные и то, чем он был и есть для нашего отечества, не только как духовный отец и благодетель всех обращающихся к нему с верою, но и как неусыпный и непреоборимый заступник страны российской²⁰ но знают это не все в одинаковой степени, тем более, что во всех известных нам печатных к тому пособиях, в которых упоминается о чудотворной помощи Преподобного России в годины тяжких для нее испытаний, чудотворения такого рода излагались в простом хронологическом порядке и притом в разбивку, как явления частные, без близкой связи с непрерывным ходом событий в ту или другую эпоху нашей Истории отчего на многие исторические события, дающие особенное значение некоторым чудесам и другим действиям Преподобного, не обращено должного внимания. Мы намерены более говорить о св. Сергии как о заступнике русском, потому что не столько в частных чудесах его, как они ни велики сами по себе, сколько в общих чудотворных благодеяниях русскому народу он является столь дивным чудотворцем.

* * *

Преподобный Сергий²¹ принадлежит к тому лику величайших угодников Божиих и дивных чудотворцев, которые, при святой и добродетельной жизни своей, прославляли Бога в душах и телесах своих и, вместе с тем, потрудились в служении человечеству «паче иных», облагодетельствовали народ тех стран, где свыше суждено было им родиться, а по смерти еще усугубили и распространили по вселенной это служение небесной чудотворной помощью всем, кто призывает их молитвенно в различных нуждах и обстояниях. Преподобный отец наш Сергий был один из тех, к кому вполне приложимы слова Господа Бога, реченные пророку (Иер.1:5): «прежде, неже Мне создати тя во чреве, познах тя, и прежде, неже изыти тебе из ложен, освятих тя», или слова св. апостола Павла: «ихже (Бог) предуведе, тех и предустави, и ихже предустави, тех и оправда, и ихже оправда, тех и прослави». «Предуведе» Бог высокую, святую жизнь Сергия и «предустави» его на великие подвиги иноческие и служение церкви и отечеству нашему, явив в нем верного раба Своего и будущего преславного Радонежского чудотворца еще во чреве матернем, как явил Он прежде Мирликийского чудотворца, как явил величайшего из рожденных женами Пророка – Предтечу и Крестителя Господня Иоанна. И о нем, как о Иоанне, с благоговейным недоумением вопрошал народ: «что убо отроча сие будет», когда услышал во время литургии²² троекратное возглашение Преподобного во чреве его матери, предзнаменовавшее будущего ревностного служителя Триипостасному Богу и основателя знаменитой впоследствии «Свято-Троицкой» Лавры. «Оправда» Бог избранника Своего во всем житии его, которое «бысть зерцалом всякия добродетели»²³ и горячей любви к ближним о Христе, ибо «не о Своем токмо спасении бысть ему попечение, но и о всех к нему притекающих», а потому и «прослави» его «не точию в России», им облагодетельствованной, «но и во всей вселенней», познавшей в нем скорного верным помощника и преславного чудотворца, а «паче прослави его на небеси».

Движимый Божественною благодатью, Преподобный начал от самого младенчества подвиги постнического воздержания²⁴, приготовившие его к высокой иноческой жизни. Семилетнему отроку явился ангел Божий и, открыв ему дар изучать и разуметь святое Писание, предрек родителям его – «кто отроча их будет». Вместе с возрастом телесным, возрастал и укреплялся Преподобный духом, мудряясь во спасение и согревая сердце свое прилежным поучением в законе Божием день и нощь. По мере того, как возгоралась в нем любовь к Богу, охладевал он ко всему мирскому, суетному, и, наконец, настоящее призвание его совершилось. Он, юноша, посвятил себя на всецелое служение Богу в равноангельском образе. Инок, он водворился в пустыне Радонежской – и процвела пустыня, как богонасажденный духовный вертоград: смиренный пустынник вскоре сделался наставником и руководителем избранных братий, хотя и противу желания, но покоряя себя воле Божией, уготовлявшей ему великое делание в будущем. Ограждая «вертоград» свой оплотом иноческих правил, и служа сам для всех благим примером, он «возрастил» в братии плоды, достойные избранного ими пути покаяния. Благословение Божие не уконило проявиться над новою обителью Св. Троицы²⁵ в знамениях и чудесах: изведение Преподобным источника на месте безводном, вследствие недостатка воды в обители, воскрешение отрока, исцеление бесноватого и больного и прочие чудотворения следовали одно за другим. Кроме дара чудотворений, Преподобный стяжал у Господа и дар прозорливости. И не мог «укрыться град, верху горы стояй»... Вскоре в мирную обитель Сергия стало стекаться множество богомольцев – князей и вельмож, и великое число народа; святой Алексий, митрополит Московский, добрый пастырь и ревнитель о благе отечества, питал теплую любовь и уважение к Преподобному. Слава угодника Божия пронеслась даже и за пределы отечества: патриарх цареградский Филофей присылал к нему митрополита греческого с дарами и благословением на учреждение в обители Св. Троицы общежития, «еже жити братии вкупе и единодушии». Иноки других монастырей искали, спасительного в ней крова. Наконец, в светозарном видении, Преподобный услышал небесный глас, возвещающий, что число учеников его умножится и что не оскудеют все «последующие стопам его». Кроме множества учеников, наполнивших его обитель, она сделалась рассадником многих других монастырей, а некоторые из учеников и последователей его сподобились быть причисленными, по преставлении своем, к лику святых.

Несмотря, однако-ж, на видимое благословение трудов Преподобного свыше, служивших к устроению и распространению духовного его стада, несмотря на великие чудотворения святого труженика, свидетельствовавшие о богоугодной его жизни, он, по общей участи праведных, уготовавших себя на работу Господу, претерпел тяжкие скорби и от самых чад своих, немощствовавших в различных искушениях и подстрекаемых от древнего врага и завистника спасения человеков, который возмущал мир в обители и доверие учеников к своему наставнику. Но от всех козней вражьих избавил его Господь: святость Сергия засвидетельствована была Самим Богом. При совершении Преподобным литургии, достойнейшие из учеников его видели сослужащего ему в ризе блистающей ангела и (другой раз) явление в алтаре Святого Духа в виде огненном.

Но пределы служения чудотворца ближним о Христе назначены были Провидением несравненно обширнейшие: не Радонежская только пустыня, не Москва и окрестности ее, а целое отечество поручено было его благодатному попечению.

Кто знаком с историческими судьбами России со времен героя Донского доныне, и умеет читать в них волю Божию, тот поймет – кем был и есть для отечества нашего и Венценосных его Помазанников великий угодник Божий Сергий. Живя во времена возрождения России, когда спадали с нее узы татарского порабощения, и из удельных княжений образовывалось Российское государство, смиренный инок и кроткий пастырь, руководивший малым стадом избранных братий, живших с ним в пустыне Радонежской, являлся, по требованию обстоятельств, и деятельным сыном отечества, дышавшим к нему любовию, и мужем государственным, и истинным, могущественным попечителем России. Ни одно важное предприятие или деяние, служившее к утверждению народного благоденствия, не начиналось и не совершалось без его участия: по делам церкви он был советником епископов, по делам общественным – советником и миротворцем князей, возбудителем их на все великие предприятия и подвиги, служившие для духовного и гражданского блага России, молитвенником их и пророком, возвещающим им волю Божию. Он благословил князей и народ на битву с Мамаем²⁶, и не только предрек главе русского воинства, великому князю Димитрию, победу, но, бодрствуя с братией во время брани на молитве, духовно прозирал весь ход военных действий Русских и нарекал имена павших жертвою отечества воинов, в том числе и посланных им для споборствования великому князю двух иноков Пересвета и Ослябя. Кроме того, Преподобный в то же время благодетельствовал и народу различными дарами чудотворений. Словом, «благочестие» его, по апостолу, было «на все полезно».

Явление Божией Матери Преподобному Сергию

Совершив столько великих благодеяний земному своему отечеству, и готовясь, на закате жизни своей, к переходу в блаженную вечность, Преподобный, как чадолюбивый отец, восскорбел печалью о покидаемых им возлюбленных учениках своих, и усердно молился Господу Богу и Преблагословенней Приснодеве о сохранении насажденной им обители девственников и неоставлений их без него сирыми. Бог утешил скорбь великого угодника своего. Сергий удостоился посещения Самой Владычицы неба. «Се Пречистая грядет» – услышал он глас, стоя в келье пред ее образом и молясь Ей: и вдруг небесный свет озарил его, и он увидел Божию Матерь, шествующую к нему с апостолами Петром и Иоанном. «Не ужасайся, избранниче Мой, се приидох посетити тя! Услышана бо бысть молитва твоя о ученицех твоих, о нихже молишися, и об обители твоей да не скорбиши прочее, ибо отныне всеми изобиловати будет: не токмо дóндеже в животе сем еси, но и по твоем еже к Господу отхождении неотступна буду от обители твоей, потребная подающи неоскудно, и сохраняющи и покрывающи». Сия рекши, невидима бысть. Симидесяти восьми лет великий подвижник, добрый пастырь избранной им братии и радетель отечества почил от временных трудов своих и воспарил духом от земли в селения небесные, – но не оставил покровительством любезной ему России. Споспешник владыкам Руси, во время земной своей жизни, и благодетель народа, Преподобный, и по преставлении от земли к небесным, не отступал и не отступает от них духом: призываемый в молитвах, он быстро и повсюду являлся им на помощь. В знамение невидимого своего покровительства, он водворился между ними и видимо – нетленным телом своим, во святыне славной своей Лавры, близ древней столицы царей русских, и гроб св. угодника сделался неиссякаемым источником исцелений для немощствующих недугами душевными и телесными. Как прежде, при земной жизни Сергия, так и теперь, по открытии целебных мощей его, цари и святители, вельможи и простолюдины – все стремятся к угоднику Божию, почивающему телом во гробе, но «живу сущу духом» и пребывающему благодатью среди чад обители своей. Мы говорим о святителях, притекавших ко гробу смиренного инока, не только русских, но и со всех частей света, где существует церковь православная, – из Европы, Азии и Африки, и в числе их были не только епископы, архиепископы и митрополиты, но и вселенские патриархи – Константинопольский, Антиохийский и Иерусалимский. Всюду было ведомо имя Сергия и прославлялось, как имя величайшего из чудотворцев вселенной. И по смерти своей, он также благословлял владык русских на благие для отечества начинания, как благословлял их при жизни, также споборствовал на сопротивные призывающим его на помощь. По его невидимому благословению и чудесному содействию, покорена была в 1552 году Казань. Торжествуя победу над татарами, прежними поработителями русских, которая доставила России новое приобретение, расширившее ее пределы, сам Грозный Иоанн всенародно признал истинного поборника и воздал ему подобающее благодарение. Возвращаясь в Москву, покоритель Казанского царства притек прежде ко гробу виновника победы, и, припадши к мощам Препод. Сергия, во всеуслышание изливал свои чувства: «твоими молитвами к общему всех Владыце Христу мы получили желаемое; совершилось, чего не чаяли; ты явил свое милосердие к нам, заступник земли русской!

Самая Лавра, эта священная твердыня, хранительница святых мощей чудотворца, сделалась силою молитв почивающего в ней непреодолимым никакими полчищами и военными громами оплотом российской страны, спасительным ковчегом судеб ее в тяжкие годины народных треволнений – внешних и внутренних. Кому неизвестно, в каком положении была Россия в начале XVII столетия? Только что пред тем скрепленная политическими узами, сплоченная из уделов и организованная в одно государственное тело, она стала ослабевать духом веры и разобщаться в единомыслии и братской любви сынов ее друг ко другу; дни скорби и бедствий, в пору ига татарского, были забыты. И вот смиряющая дух гордыни десница Божия, проводившая народ наш, как древле народ израильский, сквозь горнило испытаний, для достижения указанной ему цели, снова возвысилась с карой над нашим отечеством. Сперва напомнил Россиянам о Себе Бог отмщений в последнюю половину царствования Грозного; но не видя должного исправления, возревновал о славе Своей, потребовал очистительной жертвы народной в новых неисчислимых бедствиях России, которые, как египетские казни, налегли на нее одно за другим. Вскоре взволнованные и разнузданные страсти народа, от которого на время отвратил Бог лице Свое, возбуждаемые совне поляками, а внутри корыстолюбивыми и властолюбивыми крамольниками, произвели такие смуты и нестроения, что отечество наше сделалось позорищем, почти беспримерным в нашей истории, плачевных событий. Хотя события эти известны всякому, сколько-нибудь знакомому с отечественною историей, но мы проследим их с возможною краткостью для того, чтобы точнее объяснить, какое истинно-отеческое участие принимал Преподобный Сергий в злополучии своих единоплеменников, как умилостивлял он праведный суд Божий своим небесным предстательством и как, по милосердию Божию, избавил земное отечество от грозившей ему конечной гибели.

По убиении тайными злодеями царевича Димитрия и по смерти брата его, царя Феодора Иоанновича, пресекся род царский. На опустелый трон московский открылся путь честолюбцам... Но суд Божий взыскал кровь неповинную святого отрока. В царствование Бориса Годунова настал страшный голод. Изнеможенный народ признал это за казнь небесную и возненавидел царя Бориса, которого подозревал в злодеянии. Из этого отношения подданных к царю произошло новое, еще горчайшее зло: встревоженный Борис, отчаявшись расположить к себе народ шедро расточаемыми им благодеяниями, боялся всего и во всех видел врагов своих, заподозревал бояр в злоумышлении и тайных заговорах против него, объясняя тем причину недоверия и нелюбви к нему народной. Мрачная дума одолела его, и беспокойная подозрительность вызвала злонамеренных доносчиков, растравлявших клеветами напуганность и озлобление царя, дошедшего, наконец, до крайнего ожесточения и тиранства – и жертвою его неистового гнева пали крепкие подпоры трона, погибли доблестные государственные мужи в пытках, истязаниях и казнях, или расточены в ссылках и темницах. Ропот народный, как отдаленный гром, глухо зарокотал в России: гроза смут постепенно поднималась над ней со стороны Польши, – и появился, в сопровождении поляков, первый самозванец, которому без боя покорялись веси и города, обманутые призраком царевича Димитрия. Эта новая неслыханная казнь за преступление поразила смертью Бориса, потрясла Россию и предала ее на поругание злодеям. Сын Бориса, юный Феодор, также заплатил смертью за преступление отца. Венец Мономаха возложил на себя дерзкий бродяга. Обман обнаружился, и обманщик погиб достойною его смертью. Воцарился Василий Иоаннович Шуйский, старший в роде Рюриковой крови. Но народ не удовлетворил еще своими бедствиями праведному суду Божию; гнев Божий требовал еще возмездия и гремел над Россией... Новый царь – не выборный от всей земли русской; Провидение не его назначило быть ее миротворцем. Смуты в народе и раздраженные страсти внутренних бунтовщиков еще не улеглись и давали пишу внешним интриганам, ненавистникам России Завистники Шуйского и отребье рати Лжедимитрия – шайки бродяг, охотников до грабежа и разбоя, шатаясь по России, рассевали слух в народе насчет сверженного с престола и убитого самозванца, что будто бы он истинный сын Грозного Иоанна, что он спасся от смерти и преследования Шуйского, завладевшего престолом, что Шуйский всех обманул. Вследствие того явились, один за другим, новые исчадия новых смут и крамол внутренних и затей польских, новые обманщики. Увлеченные соблазнительным примером первого самозванца, эти дерзкие выходцы нагло посягали на царство. Множество обманутого народа и толпы поляков и казаков пристали ко второму самозванцу. Войско его, сильное и многочисленное, разбило воевод Шуйского и приступило к Москве. Любимый вождь верных сынов отечества, юный герой князь Михаил Скопин-Шуйский прогнал хищное стадо обманщика к Калуге и Туле, окончательно рассеянное потом самим Шуйским. Но жадное до кровавой добычи, оно снова собралось и налетело к Москве, под знаменем известного «вора Тушинского». Осадив Москву, защитники мнимых прав на престол этого вора повсюду производили пожары, грабежи и разбои, опустошали русскую землю, проливая кровь мирных граждан. Возмутилась вся Россия. Народ, в недоумении, разделился на двое: одна часть стояла за царя, другая за вора. Шуйский, умевший в свое время управлять заговорами против первого Лжедимитрия и ссорить бунтовщиков в свою пользу, при втором не знал, что и предпринять, и, не надеясь на преданность к себе народа, послал Скопина просить помощи у Шведов.

В то же время король польский, надменный Сигизмунд, пользуясь затруднительным положением России, осадил Смоленск. Одна оставалась, по-видимому, надежда к спасению отечества – Скопин, гроза поляков и русских бунтовщиков. И действительно, Скопин, при помощи генерала Делагарди, командовавшего небольшим шведским отрядом, нанятым за большую плату для помоги русским, разбил поляков, стоявших за Тушинского, под Колязиным и Александровым, и, освободив Сергиеву Лавру, от осады, готовился уже нанести решительный удар Тушинскому... Но еще не истощилась кара небесная над Россией, не ударил для нее час помилования и спасения и не Скопину суждено было окончательно спасти ее: он пал преждевременно, отравленный, по убеждению народа, братом царя, боявшегося потерять царство и опасавшегося славы Скопина и любви к нему народной.

Раздраженный неудачею под стенами крепкого и верного Смоленска, Сигизмунд, желая во что бы то ни стало достигнуть своей цели, переменил политику, уговорил поляков, стоявших в Тушине, оставить самозванца, требовал у русских низвержения с престола Шуйского и коронования вместо его сына своего, королевича Владислава, угрожая, в противном случае, страшною войною России. Русские изменники послали из Тушина послов к королю. Король, в подкрепление своего требования, отправил к Москве гетмана Жолкевского с войском. Шуйский выслал было против него шведов и русских, но Жолкевский разбил их на голову.

В то же время Тушинский, бежавший от своего табора в Калугу, пришел оттуда с новым войском.

К довершению бедствий народа, Делагарди, видя крайнюю неурядицу в России и невозможность устоять ей против сильного напора врагов и как наемник, обратил оружие против нее же, захватил великий Новгород и грабил пределы новгородские. Царь, сидя в Кремле и трепеща за свою участь, потерял все средства к выходу из такого отчаянного положения. Истощенная в непрестанной борьбе с многочисленными врагами и со всевозможными бедствиями, угрожаемая отовсюду, и по смерти Скопина, не имея никого в виду из близких к престолу государственных мужей, кто мог бы защитить ее, Россия упала духом. Что оставалось делать Москве? По необходимости, нужно было покориться силе обстоятельств и избрать царем русским польского королевича, с условием, чтобы он принял веру православную. Напрасно мудрый и великий муж, патриарх Гермоген, проникая замыслы короля, подстрекаемого иезуитами, отговаривал москвитян присягать королевичу и предлагал избрать на царство сына Филарета Никитича Романова, юного Михаила: москвитяне присягнули Владиславу. Шуйского схватили в Кремле, насильно постригли в монашество и заперли в монастырь. Тушинский бежал. Таким образом, требования Сигизмунда исполнились, и военная буря на время затихла.

Но вскоре обнаружилось, что не того добивался король с иезуитами: Сигизмунд хотел покорить Россию Польше, иезуиты – папизму, ограбив ее в политическом и духовном отношении. Предлагая сына в цари, король в то же время воевал с Россией, продолжал осаждать Смоленск, не подтверждал условий, на основании которых москвитяне решились присягнуть Владиславу. Напрасно сам Жолкевский умолял короля ограничить свои неумеренные притязания; напрасно посылал он для того к нему сначала русских послов, в числе которых находился будущий патриарх России Филарет, отец будущего царя русского, и знаменитый келарь Троицкой Лавры Авраамий Палицын; напрасно потом сам Жолкевский лично отправился к королю, взяв с собой несчастного Василия Шуйского, Сигизмунд, подстрекаемый иезуитами, стоял на своем. Тут русские поняли, что они слишком далеко зашли в своих уступках, и Прокопий Ляпунов²⁷ первый заговорил об обмане. Но не его нужна была тут речь, не бунтовщикам и крамольникам было спасать Россию, которую они довели до явной гибели. Начало этого святого великого дела поручено было свыше сыну обители Сергиевой Лавры, иноку Авраамию Палицыну. В то время, когда, в царствование Василия Шуйского, происходили в отечестве нашем означенные бедствия, когда оно, раздираемое внутренними неурядицами и междоусобиями, напрягало все усилия в борьбе с внешними врагами и стонало уже в предсмертном томлении, – будущие судьбы и политическая жизнь его сохранялись в стенах Сергиевой лавры у гроба Преподобного.

Гетманы польско-литовских войск, Сапега и Лисовский, разбив в 1608 г. брата царя Василия, Ивана Шуйского, обратились на Сергиеву Лавру, как укрепление, имевшее тогда, по ходу военных дел, стратегическую важность²⁸, и хотели взять ее приступом. Но горсть усердных защитников обители, воодушевленных надеждой на Преподобного, храбро отражала многочисленные мятежные полчища. После неоднократных попыток овладеть монастырем с боя, гетманы решились на осаду, которая продолжалась шестнадцать месяцев. Тогда-то крепкий во бранех Господь явил силу великого Своего угодника, заступника земли русской. Малое число иноков и разных ополченцев, не превышавшее, при самом начале осады, 2500 человек, защищались против тридцати тысячной армии, громившей стены монастырские, в продолжение шести недель, из 68-ми орудий. Мужество и единодушие осажденных изумляли осаждавших. Защитники монастыря, при чудотворной помощи Преподобного, который являл им свое благодатное присутствие в дивных видениях, не уступали ни лукавым убеждениям, ни угрозам врагов, и решились ценою жизни отстоять святую обитель, сохраняющую в недрах своих многоцелебный гроб великого чудотворца, начальника и хранителя обители и блюстителя храбрых ее защитников. «Доколе,» – говорили постыженные и озлобленные гетманы, – «доколе будут держаться противу нас эти враны в своем каменном гробе? Многолюдные города и целые области покорялись нам; Шуйский бежал от нас с огромным войском, – а эти чернецы дерзко осмеливаются вести с нами войну! Рассыплем же, как прах, это ничтожное гнездо!» Но всуе хвалились нечестивые, напрасно с яростью нападали они со всех сторон на обитель, напрасно громили монастырские стены и бросали во внутрь обители ядра: всюду враги были победоносно отражаемы Троицко-Сергиевым ополчением; от кирпичных стен, при сильных ударах в них несметных пушечных снарядов, «сыпались только искры»²⁹, каленые ядра не зажгли в обители ни одного деревянного строения. Непреоборимое мужество скудных числом осажденных тем более было изумительно, что ратники должны были бороться, во время осады, не с одним внешним станом сильных неприятелей, но и с внутренними бедствиями: недостатками в необходимом, заразительным, смертоносным недугом³⁰.

Все эти испытания, без всякого сомнения, посылались ревностным подвижником свыше для того, чтобы предоставить им высокий подвиг мученической заслугой земному отечеству приобрести нетленные венцы в небесном, и для того, чтобы засвидетельствовать пред всеми верными и на все грядущие времена – как явно сила Божия в немощи совершается и как много споспешествует нам, во всех горьких испытаниях, молитва праведных ко благосердию Владыки, держащего в длани Своей судьбы всех народов. Чем труднее были обстоятельства, тем более Преподобный являл свое бодрствование над обителью, ободрял упадавший иногда, по немощи человеческой, дух осажденных, подкреплял в них ослабевавшую надежду на него, духовного вождя своего: «что вы трепещете?» возгласил он в явлении воинам, робко шедшим против поляков, приступавших к монастырским стенам, «если и никто из вас не останется в живых, Господь не предаст святого места сего; «не будет услышано во вразех, яко пленихом обитель Пресвятые Троицы». Скажите в обители, что нечисто живущие во святом месте сем погибнут: Господь не нечестивыми спасает место сие, но имени ради Своего «без оружия» избавит».

Не одна обитель была предметом попечений святого угодника Божия. Когда производилась осада Лавры, столь славная для защитников ее и постыдная для врагов Преподобный страж своей обители и земли русской, смягчая своими святыми молитвами и небесным предстательством кару Божию над народом, являлся различным образом везде, где требовалось, на помощь.

Когда настало время решительной борьбы с врагами отечества, приблизился час, который должен был решить – быть или не быть России, и потребовалось единодушное избрание царя народом, Препод. Сергий, так сказать, «открыто» принял на себя руководительство во всех делах родной ему земли, и стал благодатным образом действовать уже не в стенах только своей обители и в Москве, но всюду, где требовалось его благословение и чудотворная помощь.

Переворот в делах, заставивший русских забыть взаимные ссоры и обратиться к единодушию, начался с того, что келарь Авраамий Палицын, возвратясь из-под Смоленска, открыл коварные замыслы короля Сигизмунда на Россию. Вскоре поляки, занимавшие Москву, подтвердили делом слова Авраамия, относительно намерений своего короля и дали почувствовать ярмо свое русским. Гордые и надменные, они с презрением относились к москвитянам, не уважали никого, обижали всех. Начались ссоры; обиженный народ бросился к оружию. К москвитянам пришла помощь от Прокопия Ляпунова. Поляки, видя неустойку и спасая себя, зажгли Москву. Кровавая битва началась среди огня. Князь Димитрий Пожарский, израненный, замертво увезен был в Сергиеву Лавру, и этим мученическим подвигом купил себе будущую славу, достойную имени вождя русского воинства, ставшего за церковь и отечество. Москва сгорела вся, кроме Китай-города и святилища русского – Кремля, в котором засели поляки и несколько бояр, оставленных Жолкевским управлять Москвой от имени Владислава, Поляками был захвачен в плен и патриарх. «Москва погибла! Ляхи сожгли ее!» – завопил народ русский. Тысячи народа пошли к Москве с оружием.

Сигизмунд, видя неустойку всех своих замыслов, окончательно сбросил с себя личину, отослал русских послов в Польшу пленными, взял Смоленск приступом и стал готовить новое войско. С своей стороны, многочисленные русские дружины окружили Москву. Но дело у них не спорилось. 

Здесь послал Господь русскому народу сильнейшее испытание и явил всем урок, что не нечестивыми судил Он спасти Россию от гибели, но достойнейшими избранниками, имени ради Своего святого и молитвами святых Своих. Вожди дружин, князь Трубецкой, Ляпунов и атаман сбродных казаков Заруцкий, думали не столько о спасении отечества, сколько о своих выгодах. Поляки крепко держались в Кремле. На помощь к ним шло из Польши новое войско. Самозванцы десятками являлись всюду. Везде лилась кровь, везде был разбой, пустели жилища, позорились и разрушались в пламени храмы Божии... Без верного и мудрого руководителя, без власти и закона, напуганные прошедшими бедствиями, верные сыны отечества, напрягавшие последние усилия для его спасения, разоренные, измученные, оставались как распуженное стадо, и опять уныл и духом, опять стал умолкать клич между ними к поголовному восстанию.

«Как изречь вам, братия, беду неслыханную в земле русской, – описывает в своей летописи инок Авраамий Палицын. Божиим попущением, за грехи наши, одолели нас враги и изменники. Разделились люди на двое и поддались множеством великим беззаконию.

Сами на себя мы беды возводили, сами ввели иноплеменников в сердце земли родимой. Рабы господами быть захотели, неразумные власти возжелали, всяк выше меры своей вознесся, и в унижение все упали. Кто не восплачет и не возрыдает, и теплых слез источника не излиет, если и жестокое и каменное сердце иметь будет, о великом царствующем граде Москве? Велик, превысок, прекрасен был он, любезен всем зрящим на него, и благочестивыми великими царями правим был; не только крепкими и высокими стенами огражден, но паче того сильными ратоборцами, цвел обилием храмов Божиих и обителей, богатством и многонародием изукрашенный. И только предивен быв, во един час огнем пожжен и мечем бедно потреблен стал. Сбылось мудрое слово: злодеяние и беззаконие ниспровергают престолы сильных. Воистину, совет, правда и любовь все возвышают, совокупляют и созидают; а бессовестие, неправда, ненависть и вся созданная разрушают. Пали дивные царства: Вавилон, Ниневия, Троя и Иерусалим ненавистью и грехом; и колико крат помышляли мы среди бедствия отечества: неужели и нас Господь до конца оставит и не помилует? На Него бо токмо, а уже не на человек была надежда, егда сильные обуяли, разумные разум погубили, и все власти неправедной возжелали. Тяжка была та година испытания, страшен гнев Божий и слезно позорище!»

Но время испытаний уже проходило и час спасения наступал. Когда мудрые и сильные обуяли, «худородные и уничиженные избрал Господь, и немудрые, да мудрые посрамят». Загремело по России вдохновенное слово незабвенных иноков обители Преподобн. Сергия – архимандрита Дионисия и келаря Авраамия, призывавших сынов гранатами на всеобщее и единодушное восстание против врага. На неумолкаемый зов их откликнулись Минин и Пожарский, откликнулась вся Россия. Минину, во время обычной молитвы его, предстал сам заступник ее, великий Сергий³¹, подкрепил его ревность надеждою на помощь небесную, повелел ему, при троекратном явлении, собрать ратных людей и идти спасать Москву, присовокупив в последний раз, что на то есть воля Божия. Наставленный и ободренный Преподобным, Минин уговорил князя Пожарского, едва оправлявшегося от ран, принять начальство над войском, которое сам взялся собрать. «Мужаемся, воскликнул Пожарский, – и Господь сотворит чудо о имени Своем!» Нижегородцы, собравшиеся на воззвание Минина и услышав его речь: «если хотеть помочь отечеству, не пожалеем ничего, продадим имения; заложим жен и детей наших», – щедро приносили посильные жертвы, избрали его начальником, назвали выборным от всей русской земли человеком и отправились с ним к Пожарскому, куда стал стекаться отовсюду народ. Таким образом, гроза постепенно поднималась на поляков из Нижнего Новгорода, как подымалась она прежде на Россию из Польши, в самом начале бедствий ее, в царствование Бориса Годунова.

Но дорог достался поборникам врагов подвиг спасения отечества, как дорого досталось искупление его от суда Божия. Сильные одною надеждою на помощь небесную, Минин и Пожарский повели войско свое из Нижнего к Москве, не имея достаточно ни денег, ни оружия, ни запасов продовольствия, тогда как, кроме предстоящей борьбы с поляками, державшими в плену Кремль московский, Делагарди угрожал из Новгорода, Сигизмунд из Варшавы. Ко всему этому изменники разрушали их планы, смущали дружину и посягали даже на жизнь Пожарского. Крепкий духом, Пожарский колебался. Но Препод. Сергий бодрствовал над избранною им дружиною; «посланник» его Авраамий явился в Ярославле и, силою испрошенного им у гроба чудотворца благословения, все умел устроить и ободрить всех. В то же время он неутомимо взывал к русскому народу, созывая его со всех концов земли русской под хоругви Минина и Пожарского. «Неужели, братия, и други, – писал он в рассыльных грамотах своих, – неужели не видите, какое скорбное междоусобие в нашем православном царстве учинилось, что и самое сродное естество забыто: отец на сына, сын на отца, и брат на брата восстает, гибнет вера, погибает отчизна наша, и в пленении ляхов сиротеет богоспасаемый, царствующий град наш, великая Москва. Обманом преданная врагам имени православного, что видела она и коликий позор испытала? Город сожжен, люди иссечены, церкви разорены, твердый адамант и непоколебимый столп церкви и царства, патриарх Гермоген в трудном заточении; царь в плену чужом, бояре и сонмы советные разогнаны, мир и тишина погублены! Слышите ли, что уже собрались сыны отечества и церкви православной, идут освободить и защитить наше царство и веру, и отнять у врагов царствующий град. Идите и вы, братия; вспомните, что мы все одной матери и клялись за нее живота не жалеть и смертью умереть. Сами видите конечную погибель нашу. Где храмы Божии, где святыня градов наших, где иноки, многолетними сединами цветущие, инокини, добродетелями украшенные? Не все ли до конца разорено и поругано злым поруганием? Где русского народа множество? Лютою и горькою смертию скончалось! Где бесчисленные обитатели градов и сел? Без милости пострадали и в плен лютый разведены. Не пощажены престаревшие возрастом, не усрамились злодеи седин многолетних, не сжалились над сосавшими матернее млеко незлобивыми младенцами. Все испили чашу гнева Божия! Смилуйтесь же над явною, смертною гибелью, да не постигнет она и вас, самих! Бога ради, положите подвиг своего страдания, чтобы вам, всему общему народу, молить служивых людей и всем христианам быть в соединении, и однолично, без мешкания, поспешить на сход к боярам и воеводам под Москву. Сами видите, что ко всякому делу едино время надлежит, а безвременно всякому делу начинание суетно и бездельно бывает. Отложим вражды, соединимся душою, и уверимся, что ежели мы крепко к Богу прибегнем с надеждою, и на подвиг обещаемся до смерти пострадать за веру; и родное царство, неотложно милостивый Владыко и человеколюбец отвратит праведный: гнев Свой и избавит нас. Братия и други! смилуйтесь, умилитесь, не косните, помогите, и о том много и слезно мы вам челом бьем!»

От таких воззваний забились сердца русских – и в Ярославль стекалось сильное и верное воинство. Услышав, что из Польши идет гетман Хоткевич, вожди поспешили к Москве, где Трубецкой едва держался с своим буйным войском³², а Заруцкий, изменив, ушел от Москвы и грабил дальние города. Видя собирающуюся над собою грозу, поляки, державшиеся в Кремле и Китае, приказывали патриарху Гермогену, которого они держали в заключении и морили голодом, чтобы он запретил Минину и Пожарскому идти к Москве. «Нет! – отвечал мученик-старец, – благословляю их и проклинаю, изменников!» Русское воинство, под предводительством избранных вождей своих, достигло, наконец, до святой обители. Здесь дух готовившихся на брань воинов угодник Божий подкрепил чудом. Когда, выслушав у гроба его напутственный молебен и получив благословение от архимандрита Дионисия, войска двинулись вперед, сопровождаемые крестным ходом, внезапно поднялся сильный ветер и подул со стороны Москвы, прямо в лицо войскам: ратники приняли это за худое предзнаменование; грустно подходили они для лобзания святых икон. Дионисий, заметив причину смущения ратников, призвал молитвенно на помощь Преподобного и, осеняя страшливых и маловерных крестом и окропляя святой водой, сказал им; «да будут с вами Бог и великий чудотворец Сергий, и да помогут вам стоять за православную веру!» Сильный ветер при этих словах вдруг принял противное направление к Москве, и дул так до тех пор, пока русские войска не одержали победы над неприятелем и не прогнали его из Москвы. Подкрепленное чудом и напутствуемое благословением, преподанным ему от имени св. Сергия, войско бодро отправилось к Москве. Сила благословения на первых же порах оказала войску свое благопоспешное содействие: оно пришло в Москву, по строению Божию, за день до прибытия туда Хоткевича с своим войском, успело занять те места, которые вожди признали более выгодными. С прибытием Хоткевича, настал час, когда должен был решиться вопрос – быть или не быть России.

24 августа 1612 г. произошел страшный бой, в котором Минин и Пожарский, предводительствуя верным воинством, сами сражались в рядах воинов; но, оставленные заносчивым и своекорыстным Трубецким, с самого начала враждовавшим против них, они стали ослабевать. Победа колебалась и склонялась на сторону поляков. Промысл Божий еще хотел показать русским, что не числом их и мужеством, но силою молитв Препод. Сергия расточит Он врагов. В самый решительный час снова явился, вызванный Пожарским, посланник Преподобного Авраамий, который, во все время сражения, споборствовал русским войскам к одолению врагов своими молитвами и снова согласил всех к единодушию, устыдив своими просьбами Трубецкого. «Призывайте Сергия и победити!» возгласил ослабевавшим воинам верный слуга Преподобного. С кличем: «Сергий, Сергий!» – устремились они на поляков, и победа была одержана; избранник народа. Минин довершил дело. Разбитый Хоткевич бежал из Москвы. Русские приступом взяли Китай-город. Кремль сдался...

Вскоре король польский, видя конечное разрушение своих замыслов, со стыдом воротился в Польшу.

Вразумленные опытом и бедствиями, сыны отечества дали обет забыть всякую между собою вражду. В мире и согласии, положили избрать царя общим советом в Москве. Душою совета был тот же Авраамий. Он первый предложил вручить венец царский юному Михаилу Феодоровичу, сыну митрополита Филарета Никитича Романова, страдавшего в то время в плену у поляков, и первый же провозгласил народу с Лобного места об избрании Земской Думой нового царя. «Да будет Михаил царем нашим!» воскликнул народ в ответ Авраамию. «Да будет воля Божия!» смиренно изрек, наконец, и юный Михаил, когда признал глас народа за глас Божий и, на пути из Костромы в Москву, прожил в Сергиевой Лавре целую неделю, усердно молясь истинному по Бозе виновнику спасения России о ниспослании ему небесного благословения и благопоспешения в подвигах царствования.

Таким образом и во всех затруднительных обстоятельствах, слово Авраамия решало в пользу России все важнейшие для нее дела и вопросы, но это слово, очевидно, выражало волю того, от имени которого он уполномочен был Лаврою действовать, – волю Препод. Сергия.

С восшествием Михаила Феодоровича на престол, милосердный Бог, научивший русский народ горькими опытами, как «благословением праведных возносятся грады, усты же нечестивых раскопаются», как злодейство превращает престолы сильных, вознес «избранного от людей Своих «, благословил державу избранника Своего и, соединив всех русских союзом веры и любви, дал им силу не только преодолевать все новые нападения неприятелей, озлобленных неудачею своих замыслов на Россию и затевавших отмстить ей за посрамление, но и жестоко наказать впоследствии их дерзость. Тщетно шведский король, Густав Адольф, явился сражаться с русскими; тщетно королевич Владислав, домогаясь еще русской короны, приходил под Москву с огромным войском: Россия устояла, поддерживаемая крепкой рукой Божией, и заключила с Швецией и Польшей честный мир. Но и при этих последних обстоятельствах, когда неприятели, испытав непоколебимое мужество и единодушие русских, отступались от всех замыслов своих на Россию, Бог снова показал вразумленному бедствиями народу в святом заступнике земли русской, Сергие, не только дивного победителя врагов ее, но и миротворца. Чрез восемь лет после первой осады, обитель Сергиева была в опасности подвергнуться второй, и снова победоносно выдержала нападение тех же врагов – поляков, домогавшихся возвести на русский трон своего королевича. Чаплинский, идя в сентябре 1618 г. от Переяславля на соединение с королевичем, внезапно явился, по приказанию последнего, под стенами монастыря и был с бесчестием изгнан монастырскими ратниками и жителями монастырского посада – и в бегстве погиб. В ноябре, сам королевич, отраженный от Москвы, двинулся со всеми своими силами к монастырю и обложил его. Готовясь первый раз идти на приступ, он услышал колокольный звон к утрени воскресного дня и принял это за тревогу и сигнал к вылазке: благовест, призывающий на мирную молитву, устрашил предводителя врагов и отнял у него решимость идти на приступ. Твердость защитников обители отнимала также у королевича и охоту предпринять новую продолжительную осаду. Собравшись с духом, он требовал, после того, сдачи монастыря, но в ответ на то, по приказанию архимандрита Дионисия и келаря Авраамия, был гром оружия с монастырских стен. На третий день сделан поляками приступ, но был отбит с великим уроном для многочисленного неприятеля неискусными в военном деле монастырскими иноками и крестьянами. Прогнанный от Москвы, отбитый с бесчестием от Лавры, королевич до крайности смирен был своим положением, но стыд и досада мешали ему думать о необходимом мире с Россией. Переговоры о том уполномоченных с обеих сторон были безуспешны, пока иноки не обратились с молитвою в Преподобному; молитвы иноков были услышаны, и поляки сами призвали послов русских. Мир заключен был в декабре 1618 г. и миротворцем признан был всеми верующими в Промысл Божий Преподобный Сергий³³

Таким образом самое свершение великого народного дела, получившего начало с благословения Преподобного, обязано сему же дивному чудотворцу. Королевич Владислав как бы нарочно пришел к Сергиевой обители, чтобы здесь, близ гроба Преподобного, покончить враждебные действия с Россией, оставить свои на православное царство притязания, давно отвергнутые русским народом, утвердить мир, и тем невольно, бессознательно покориться Сергию.

Много было и затем явлено Преподобным чудес, из которых некоторые служили к славе русского оружия, а другие имели влияние на судьбу России. Царь Алексей Михайлович, во время новой войны с поляками (во второй половине XVII века) молился сам Преподобному и поручил братии Сергиевской молиться о даровании русским победы. Первая утешительная весть встретила царя на пути из монастыря, где праздновали день памяти Препод. Сергия. По последовавшим донесениям от полководца Шереметьева оказалось, что окончательные поражения неприятелей были в самое время празднования (24, 25 и 26 сентября). Признавая чудную помощь Преподобного, царь писал в обитель его послание, в котором, выражая благодарение Богу и угоднику Его, ублажал чудотворца названием «заступника, кормителя, свободителя царства и царей русских».

Нельзя забыть и того, что юный Петр, будущий преобразователь России, во время смут в государстве и злоумышлений сестры его Софии с клевретами ее, не раз искал покрова от преследования бунтовщиков в стенах Лавры. Здесь рука злодея, проникшего в святыню Троицкого храма, где случайно находился царь, и посягавшего на его жизнь, обезоружена была, конечно, «Владыкой дому», присным начальником гостеприимной св. обители – Сергием.

События 1812 г. тоже не безмолвны о покровительстве Преподобного России во все тяжкие для нее годины. Среди бедствий отечества, напомнивших ему 1612 год, когда Москва была разорена, ближайшие от Лавры города, Дмитров и Богородск, были во власти неприятелей, ни один враг не дерзнул приблизиться к обители. Двукратные покушения значительного отряда французов, под командою полковника герцога де-Мортемора, – идти, по личному приказанию Наполеона, на Лавру, с целью грабежа, не удались без всякой видимой причины: по признанию самих французов, им воспретил один непонятный страх. А когда дано было повеление идти на Лавру отряду неприятелей, стоявшему в Дмитрове, – намерения Наполеона вдруг изменились, и гордые враги стали собираться в постыдное бегство из России, в тот самый день (1-го октября), когда обитатели Лавры, утомленные выжиданием нападения и не видя возможности защищаться без помощи войск, приносили соборные молитвы ко Господу сил и защит-нику своему Препод. Сергию, укрепляя обитель крепчайшею монастырских стен духовною оградою – крестным вокруг нее ходом.

Но не одним чудесным избавлением Лавры, от грозившего ей нашествия иноплеменников св. чудотворец явил свое бодрствование над отечеством: он способствовал русскому воинству как бы сам лично. Чудотворный образ Препод. Сергия, сопутствовавший царям Алексию Михайловичу и победителю шведов под Полтавой – Великому Петру, во всех походах их против, врагов, находился и в незабвенный 1812 г. при русской армии и, для воодушевления воинов надеждою на духовного вождя своего, был носим пред полками, как победоносная хоругвь. Мы не усомнимся сказать, помня благодеяния России заступника нашего, что он во все это время, как в 1612 г., молитвами своими споспешествовал русскому воинству к одолению и изгнанию из России врагов.

На сколько страниц русской летописи привелось бы нам указать, если бы подробно исчислять все чудесные вспомоществования Преподобного русским воеводам и воинам повсюду и в самых бурях военных сеч!³⁴ А сколько было еще чудес сокровенных, неведомых ни истории, ни летописям!

Таково было участие святого· дома Живоначальные Троицы и Препод. Сергия в делах государственных в трудные времена России, – участие не словом только, но и делом; таково было значение этой святой обители для соседней ей Москвы, где сосредоточивалась до Великого Петра вся жизнь и деятельность государственная. Так служил и помогал святой чудотворец во всех бедах и напастях отечеству и благотворил всевозможным образом народу. Так веровали в чудотворную силу Сергия и благоговейно почитали его «даже до днесь» все цари русские и святители всех стран. Православный народ, вспоминая великие благодеяния Препод. Сергия, как вообще для России, так и в частности для всех, призывающих его с верою, чтил и чтит его духовным отцом отечества и притекает со всех концов обширной земли нашей в московскую Лавру, для поклонения своему благодетелю и для принятия от него духовной милостыни. Так прославляет Бог прославляющих Его! Мало того, – когда по "планам Великого Петра, в видах успешнейшего просвещения, развития и благоденствия России, средоточие народной деятельности перемещено было из древней столицы Москвы на север, на берега Невы, а чрез то государи наши и высшие власти лишены были возможности иметь ближайшее сообщение со святыней Сергиевой Лавры и часто посещать, по примеру прежних царей русских, гроб Препод. Сергия, св. чудотворец сам приблизился к северной столице и водворился, благодатным образом, в новой своей иноческой обители, которая основана в виду этой столицы и ограждающей ее прибалтийской твердыни. И мы вполне верим, что тот предел, который избран Преподобным для своей обители, будет всегда сохранен от всякой вражеской напасти двумя св. стражами царствующего града св. Петра: Великим Князем Александром Невским и Преподобным Сергием, бдящими над ним, – один со стороны побежденных им некогда шведов другой со стороны иных народов, от которых он духовно защищал Россию! И разве тогда упование наше посрамится, когда за безмерность беззаконий наших Бог отвратит лице Свое от нас и не послушает ходатайства за нас святых Своих. «Аще станут Моисей и Самуил пред лицем Моим – несть душа Моя к людем сим», – угрожал Господь, чрез Своего пророка, избранному народу Своему, и предавал в руки врагов непокорных воле Его израильтян

Святой Сергий Радонежский при жизни своей был хранителем и пестуном Государства Российского, а и по успении его, по верованию народному, в истории нашей нет ни одного важного государственного события, в котором бы не ощущалось его предстательства пред Всемогущим Богом за народ русский.

Когда настала пора свергнуть татарское иго, святой Сергий дал, следующее наставление великому князю Димитрию:

«Тебе, господине княже, следует заботиться и крепко стоять за своих подданных и душу свою за них положить, и кровь свою пролить... но прежде, господине, пойти к ним с правдой и покорностью, как следует по твоему положению, поклоняться Ордынскому царю. Ведь и Василий Великий утолил дарами нечестивого царя Иулиана... Если такие враги хотят от нас чести и славы – дадим им; если хотят злата и сребра – дадим и это; но за имя Христово, за веру православную нам подобает душу свою положить и кровь пролить!»

Когда поход на Мамая был решен и великий князь с дружиною явился к св. Сергию испросить его благословения, св. Сергий дал ему двух схимонахов: Пересвета и Ослябя, бывших в мире боярами (Пересвет был княжеского рода) и опытными воеводами. Принятие ими схимы перед таким событием, как Мамаево побоище, конечно, выражало высшую степень самоотвержения и самоотречения ради высокой идеи, при чем для подвига народного пресекались заранее и все радости жизни. Такие одухотворенные и возвышенные идеей люди, пребывавшие при том все в Боге, очевидно, должны были иметь величайшее значение для подъема нравственного элемента в войсках. Сам святой Сергий до такой степени следил за походом великого князя и его воинства против татар, что достиг ясновидения совершавшихся событий, и его посланец, старец Нектарий, по его приказу, прибыл на берег Непрядвы в самый день боя и именем св. Сергия благословил войска, призывая их к победе.

Другой государственный подвиг св. Сергия – установление нового порядка престолонаследия в России. Избранный Богом подвижник с удивительною зоркостью провидел будущность России. Он подписал завещание великого князя Димитрия Донского, определившего переход престола от отца к сыну, чем было уничтожено главное зло удельного устройства.

Не меньшим подвигом св. Сергия был тот мир, который он силою своего авторитета установил между удельными князьями России и содействовал перевесу Москвы над другими княжествами.

Св. Сергий посетил, в 1358 и 1363 году, свой родной Ростов, чтобы уговорить князя Константина признать над собою власть великого княжения московского, что и осуществилось. В 1365 году, нижегородский князь Борис вздумал бороться с Москвой. Смирить князя послан был св. Сергий, который, по данной ему от митрополита власти, не остановился пред тем, чтобы затворить в Нижнем-Новгороде все храмы, прекратил богослужение и смирил непокорного князя Бориса. В 1371 году св. Сергий способствовал примирению князей тверского и московского. В 1385 году, по личной просьбе князя Димитрия, св. Сергий отправился в Рязань для умиротворения беспокойного князя Олега, и скрепил мир и любовь семейным союзом княжеских домов, так как Софья Дмитриевна обвенчалась с сыном Олеговым, Феодором.

Но и после кончины св. Сергия существовала постоянная неразрывная связь между православным русским народом и его богомольцем у Всемогущего. В лавре есть образ Сергиева видения Божией Матери (в монастырском соборном храме Троицы над южной дверью). Доска, на которой он писан, взята от гроба Сергиева. В 1654 году царь Алексей Михайлович брал ее с собою в польский поход; в 1703 году царь Петр послал ее в стан графа Шереметева во время войны с Карлом XII; в 1812 году митрополит Платон вручил икону Александру I, передавшему ее московскому ополчению; в 1855 году митрополит Филарет передал ее Александру II, и образ находился при армии в Крыму; наконец, в 1877 году Александр II принял икону от митрополита Иннокентия, и она находилась в Турции при наших войсках до заключения мира.

Замечательно, что громадное, ни с чем несравнимое значение св. Сергий приобрел, не придавая никакого значения богатству или имуществу. Напротив, будучи бедным, неимущим, он управлял братией, которая никогда не знала того достатка и блеска, который царит ныне в лавре. Нищета в Сергиевом монастыре была так велика, что книги писались на бересте; не всегда хватало инокам пшеницы для просфор; оказывался недостаток фимиама для каждения; не доставало воска для свеч, которые опять-таки скатывал сам игумен, и вместо свеч и лампад зачастую горели при богослужении лучины. На память об этом далеком времени хранятся в лаврской ризнице деревянные сосуды, употреблявшиеся св. Сергием при священнодействии и его простое крашенинное облачение.

Велик святитель был потому, что он угодил своею жизнью Господу, и прославился в народе потому, что, провидев судьбу его, сказал великую мировую истину, что «за имя Христово, за веру православную нам подо-бает душу свою положить и кровь пролить».

В православии, и ни в чем другом, и таится все будущее России, вся мощь ее и сила.

В Сказании о Препод. Сергии читатели обратили, конечно, внимание, с каким самоотвержением иноки Сергиевой лавры в 1612 г. защищали ее. В то же время и также отстаивали свою обитель иноки Тихвинского монастыря; а потом, во время крымской войны, иноки же отогнали флот англичан от Соловецкой обители. Таким образом они явили себя – не только как духовные подвижники, но и как доблестные сыны отечества. И несмотря на то, находились люди, которые, несколько лет тому назад, недобросовестно и задорно старались в печати уничижать монашество, чтоб поколебать о нем доброе мнение православных. Ныне эти крикуны замолкли, но едва-ли добровольно; а потому не лишним считаю поместить здесь небольшую статью³⁶ «Монах за монашество», которую я когда-то написал против наших недоброжелателей.

Сколько бы ни ратовали ненавистники монашества против современных монастырей – к общему соблазну, какие бы ни придумывали для своего успеха меры, пуская в ход всевозможные стратегические тонкости и изворотливость злонамеренных адвокатов, мы уверены, что не удастся им посрамить монашество во мнении людей благомыслящих, не туне именующихся православными. Всякий добрый сын Церкви хорошо знает, что оно, несмотря на некоторые его временные, местные недостатки и случайные погрешности его членов, как было, так и будет, как сказал препод. Арсений Великий, цветом христианства. Чтоб убедиться в этом, стоит только добросовестно и с знанием дела отнестись к жизни монашествующих всех времен и ко всякого рода их заслугам. Сколько блага сделало наше монашество для России в продолжение христианского ее существования, о том гласит наша История: просвещение гражданское и духовное народа, покровительство отчизны во время татарского владычества, собирание ее во единое государственное тело из удельных владений, спасение отечества в критические его минуты (особенно в 1612 г.), преимущественно зависели от иноков. Не перенеси святитель Петр своей кафедры в Москву, она не сделалась бы средоточием России; не будь патриарха Гермогена и инока Авраамия Палицына, не собралась бы рать народная для защиты Москвы и России в борьбе с ляхами.

Тихо течет эта жизнь в большей части монастырей и среди городов, еще тише в обителях уединенных, стоящих в стороне от жилых мест и особенно в пустынных. Но в этой тишине, в этом уединении производилась и производится напряженная духовная работа иноков Господу, непрестанное их служение Ему всем сердцем и помышлением. Незаметный для мира, труд этот приготовлял для него и вносил в него, время от времени, такие неоцененные сокровища, которые обогащают и будут обогащать христианский мир всегда. Мы говорим о сокровищах, добываемых иноками из глубины души, т. е. об их духоносном учении, приобретенном ими, при свете слова Божия и вспомоществующей благодати, из собственных духовных-опытов и переданном нам в письменном их слове. Из писаний иноков мы видим, как в зерцале, достойную удивления, вышеестественную их жизнь, – видим, с каким ревностным -усилием, отщетившись от всего земного, искали они единого на потребу и «восхищали» царство небесное, пролагая путь туда и нам. Следуя этим путем с крестом на раменах, по стопам Подвигоположника нашего спасения, так сказать, шаг за шагом, не озираясь, не развлекаясь ничем временным житейским, они подробно обозначили весь труд, все препинания на нем и даровали нам в руководство собственный опыт. Без этих подвижников самоотвержения, ради любви ко Христу, много ли бы ведал суетный мир о высочайшей жизни духовной, дознанной иноческим опытом, о «тайнах» царствия Божия, о «широте заповедей и чудесах Закона», открываемых только избранным, по мере очищения их души от всякой чувственности, по мере их духовного преуспеяния и совершенства? Не все ли почти, чем действительно обогащены наши познания, способствующие к научению правде Божией и деланию заповедей Его, есть дар иноков, или, вернее, – дар Святого Духа чрез святых иноков, подобно Божественному Откровению, данному чрез пророков и апостолов? Чтобы помирить с этим взглядом наших гонителей, мы напомним им о трех вселенских Учителях, а также об Афанасии, Макарии египетском, Ефреме и Исааке сирских, Иоанне Лествичнике, Варсанофии, Симеоне богослове и множестве других учителей церковных, помазанных Духом Божиим³⁷, а равно и о святых песнопевцах, во главе которых стоит новый Давид – Иоанн Дамаскин. Ясно, что сочинения иноков незаменимы и содержат такую мудрость, такую высокую духовную поэзию, что ничего подобного не знал до сих пор мир, кроме книг Священного Писания, умудрявшего и вдохновляющего этих учителей и песнопевцев. Возьмите в пример любое богословие – догматическое и нравственное: все содержание их есть систематическое изложение словес Божиих и учение св. отцов-иноков. Войдите в храм во время церковного богослужения, и вы услышите слово Божие, псалмопение Давида и песнопения – творение иноков. Какие произведения иных делателей³⁸ винограда Христова могут приравняться к произведениям иноческим? Мы видим и знаем, что иными писателями духовно-назидательных сочинений производится большей частью одно лишь собирание тех же сокровищ и передача их другим, чрез различные толкования, в разнообразном виде как сребро и злато в отлитой для удобства к обращению, монете; самый же вес, самый капитал этих сокровищ остается почти все тот же, и едва ли сколько-нибудь увеличенный. Не так-ли, скажем применительно трудятся в потаенных рудниках, невидимо для света, незнаемые труженики и износят оттуда сокровища естественные, обогащающие мир? Да, неведомы труженики-иноки для мира, когда они погружены в область своей деятельности, неведомо или мало известно и самое их духовное делание до той поры, пока они не соберут для него неоцененные сокровища, как собирают трудолюбивые пчелы сладкий и ароматный сот для услаждения всех. И тогда только незнаемые бывают познаваемы всем миром христианским. Конечно, не все иноки писатели, но в труд этот они вошли все: из их общих опытов, как и из собственных своих, писатели-иноки почерпали драгоценное духовное учение. Мы убеждены, что и нынешняя жизнь иноков, как она ни кажется иным слаба сравнительно с древней, принесет плод во время свое. Когда не жаловались суемудрые миряне на слабость монашества, и когда не производило оно светозарных светил на духовной тверди! Не до днесь ли почти являются между иноками, к утешению всех верующих и славе Церкви, угодники Божии в благодати нетления? Святители: Дмитрий Ростовский, Митрофан и Тихон³⁹, этот благий и плодовитый учитель Православия, почти не современники ли наши? А как плодоносна жизнь иноков даже и ныне, это свидетельствуют их сочинения. Сколько знаменитых иноков-писателей из так недавно еще в Бозе почивших, а равно и в Бозе живущих! Конечно, первое место из них занимают люди высшего научного образования, просвещенного потом духовным опытом; но и другие такого же рода труженики, научившиеся богомудрию исключительно только в монастырях и познавших святую истину практикой иноческого жития, в высшей степени назидательны. Учительное слово их, в форме писем, советов и т. п. (каковы, например Макария, Адриана, Антония, Георгия и др.), так мощно, так вразумительно, так духовно, что глубоко проникает в душу читателя, благотворно действуют на него и возбуждает его к подвигам жизни христианской. В этом слове, независимо от его разума, чувствуется не ораторское красноречие, холодно или с поддельным участием относящегося к своим слушателям и читателям философа, а дух теплый, отеческий, дух евангельской любви к ближнему, согревающей его душу. Одно это слово, мы уверены, сильно убедит всякого благочестивого сына Церкви, что духовная жизнь монашества еще процветает, и что святые обители, как были древле, так, по милости Божией, и всеконечно будут всегда рассадниками христианского благочестия.

И так, вот как велико дело монашества по признанию не нас только, убогих его апологетов, но и самих великих его делателей⁴⁰. Вот как важно значение его для мира христианского! Какое же жалкое безумие свое показывают те, которые, не обращая на достоинство монашества никакого внимания, всеми силами стараются выставить на позор одни временные и случайные погрешности некоторых членов его, столь малочисленных, – погрешности, всегда возможные по немощи человеческой? Но да простит Бог порицателям нашим: не ведят бо, что творят.

«Невидимая бо Его от создания мира, твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество, во еже быти им безответным». Рим. 1:20.

Напрасно всяческих мыслителей семья

Без веры в Бога мнит постичь, в попытках тщетных,

Первоначальную причину бытия:

О ней гадания все будут безответны.

Уж с самой древности такие мудрецы

О тайне этой суд и споры возбуждали,

Но путаясь в своих понятьях, как слепцы, Ее и до сих пор еще не разгадали.

Лишь стоит вникнуть в смысл их странных, смутных дум,

И мы легко поймем, суждениям их внимая

И разномыслие меж ними замечая,

Как слаб для вышних тайн неверующий ум.

Нет, не таким умам нам дастся откровенье

Познать живой родник всей жизни мировой,

А просвещенным лишь той верою святой,

Что вразумляет нас во всяком заблуждении.

В ком смелый ум пытлив, а веры этой нет,

Понятно, тот Творца в творении не признает

И, суемудрствуя, в мечтах воображает,

Что самобытен весь неизмеримый свет,

Что все творилось в нем природою одною

Иль вечно зиждется, как смутно грезит он,

Всех свойственных ей сил взаимною игрою,

В которых действует присущий им закон.

Но пусть у скептиков в природу только вера.

Откуда-ж без Творца материя взялась

И элементов всех рассчитанная мера

Для миротворчества так кстати в ней нашлась?

И коль созданию не нужен был создатель,

Не нужен и для всех природных свойств и сил

Все подчиняющий себе законодатель,

Какой же деятель загадочный тот был,

Кто так осмысленно, искусно и умело

В мир стройный превратил космический хаос.

С таким художеством ведя творения дело?

Не зная как и чем решить такой вопрос,

Невольно скептики пустились наудачу

Гадать, как мир по их теории возник,

И, разрешая так мудреную задачу,

Мечтают, что их ум в глубь вечных тайн проник.

Но видя среди всех в природе наблюдений,

Что им никак нельзя научно объяснить

Причины множества различных в ней явлений,

Коль дело тут Творца кой-чем не заменить;

Что иначе нет средств, как бедный ум ни мучай,

Придать толковый смысл фантазиям своим,

Они признали, что законом мировым

Содействует под стать и беззаконный случай.

Что он развитью творения помог –

И, значит-де, в Творце им нужды нет ни мало.

При том, по мнению их, ведь и несилен Бог

Создать все сущее иль миру дать начало,

Коль-де ни волею, ни разумом Его,

Как ни были-б они могуществом велики,

Возникнуть-бы не мог весь свет из ничего.

Такие мнения не слишком ли уж дики!

Кто силу Божию вполне уразумел?

Иль веденью людей не положен предел?

Иль отрицать им то возможно и мыслимо,

Что умозренью их всегда непостижимо?

Чем легкомысленно так Бога отвергать,

Не будет ли умней, смирив мечты свободу,

Одни открытия науки точной знать,

Да поразмыслить – кто животворит природу,

Кто самовластно так всем управляет в ней

И, как державный вождь механики небесной,

Направил ход светил повсюду, повсеместно,

И ими озарил красу вселенной всей.

Кто мог бы действовать с таким искусством умным?

Ужели миф какой затейливой мечты

Творил все чудеса всемирной красоты,

Дал всяким тварям жизнь – особенно разумным?

Иль как бездушный он мог этим существам –

И приспособить быт для их существования,

И, вместе с тем, вдохнуть их мыслящим умам

Высокий дар ценить строй дивный мироздания?

Без тварей же и мир к чему-б существовал,

Кому бы нужен был, чьего внимания стоил?

Не ясно-ль, что его премудрый ум создал,

Дал план ему и все для жизни в нем устроил.

Не случай же то был – бессмысленный слепец,

Не вымысел пустой мечтателей наивных,

Но без сомнения всемощный наш Творец;

Так можно-ль не признать Его деяний дивных,

Не видеть цели в них – и только потому,

Что цель та кажется неясной, непонятной

Заблудших мудрецов пытливому уму

В столь сложном плане всей природы необъятной?

Казалось бы зачем, какая бы им стать

Свою теорию упорно защищать,

Коль, как они умом и званьем ни гордились,

Причину бытия познать не умудрились.

Однако скептики настойчиво твердят,

Что будто-бы одна природы мощной сила

Без плана всякого случайно мир творила

Иль просто, как пришлось. На их, как видно, взгляд

Все мириады звезд в пространстве беспредельном,

Какие могут быть заметны лишь для нас,

Блестят в их области – нам только напоказ,

Блуждая и кружась в стремлении бесцельном.

Что может представлять для мудрецов таких

Неистощимое богатство всей вселенной,

Когда в ней все живет, по убежденью их,

Без назначения и цели несомненной.

Иной, конечно, нам внушают интерес

И наш приют земной, и звездный свод небес,

Коль с верой в Бога мы их сущность изучаем

И в мироздании премудрый план признаем.

Как проявляет нам тогда все естество,

Весь горний хор светил в движениях их стройных –

И всемогущество, и ум, и Божество

Создателя чудес «дел рук» Его достойных!

На что ни обратим внимательный наш взор,

Художество и смысл во всем нас изумляют

И в бытие Творца, безверию в укор,

Всегда живущую в нас веру укрепляют.

И кто, и как ее усердно ни глуши

Ученьем суетным и проповедью лживой,

Она все будет жить в глубине души,

Чуждаясь всяких чрез фантазии блудливой.

Итак, нам виден Бог в творении Своем,

И вся живая тварь, и всякое создание,

И всюду видимых миров существованье,

И вся вселенная вещает нам о Нем.

Примечание

Вопрос о бытии Бога – вопрос главный и основной для всех, более или менее, важных задач естественной и нравственной философии. Вера в Бога способствует людям науки познанию первоначальной причины и цели всего существующего и, вместе с тем, дает правильное мировоззрение и, следовательно, служит основанием общественного благоустройства всех народов. Адепты безверия, напротив, выводят из наук заключения ошибочные и сбивчивые, порождающие болезненный бред мнимой философии, которая отвергает истинное назначение в мире человечества и потому развращает его нравы, вредно влияющие на общественную и государственную жизнь. Отсюда происходят всевозможные внутренние неустроения и внешние политические распри. Это мы видим везде, где господствует безверие.

Вот почему мне вздумалось написать стихотворение «О бытии Бога», в котором я старался, по мере своего разумения, указать на несостоятельность атеистических заблуждений; но вижу, что оно требует дополнения и объяснения следующими замечаниями, соответственно его содержанию, без чего выраженные в нем мысли могут показаться читателю – или недостаточно убедительными или не вполне понятными.

Если я счел необходимым докончить свое стихотворение прозой, пусть не посетует на то кто-либо: здесь цель может оправдать средства.

Как ни странно казалось бы признавать бессмысленный случай в природе, управляемой точными и неизменными закопами, однако смелые мечтатели издавна открыто признавали или волей-неволей подразумевали его, без чего они затрудняются решать многие загадочные вопросы⁴¹, как по космологии вообще, так и касательно нашей планеты и развития жизни на ней. Не исключает этот случай и недавно придуманный и почти общепринятый закон естественного подбора, которым нынешние естествоведы думают легко объяснить, напр., постепенное преобразование и видоизменение органических существ животного и растительного царств. Допустим, пожалуй, в угоду им, что бессмысленная и бессознательная природа действием того закона умела как-то создать различные, бесчисленные формы и даже (что особенно непостижимо) разнообразную красоту флоры и фауны, а как она, мертвая, могла произвести живую тварь на земле? Перед этим вопросом все естествоиспытатели невольно становятся в тупик, в том числе и пресловутый Дарвин с его последователями.

Такие очевидные заблуждения философов натуральной школы не требуют, кажется, для опровержения их никаких комментарий; а ведь прямая цель неверующих в Бога мыслителей – доказать своими фантастическими проблемами, что вся вселенная создана одним самодействием природы или ее различными элементарными свойствами и силами, для непрерывной деятельности которых всегда, будто бы, дает импульс какая то фатальная «необходимость», измышленная некоторыми затейливыми умниками, чтоб отделаться как-нибудь от докучной загадки о начальной причины миробытия.

Как не подивиться, что в серьезной науке принимаются столь несостоятельные гипотезы. К вящшему же удивлению, и сожалению, так заблуждаются не одни жалкие, немощные смыслом верхогляды, но и люди глубокомысленные – и потому лишь, что, пристрастившись к своим безбожным идеям, они вовсе не обращают должного внимания на то главное, способное их вразумить, что как бы природа ни действовала, она, как заведенный механизм, постоянно стремится к осуществлению данного ей свыше плана во всех его подробностях. Сомневаться в существовании этого плана, явно свидетельствующего о бытии и премудрости высочайшего художника и Творца «всяческих», было бы крайне безрассудно, так как без такого плана не только не могло быть целесообразного и совокупного взаимодействия законов природы, а неизбежно произошла бы в ней одна страшная во всем путаница, которая, вместо созидания, разрушила бы все существующее и превратила в новый хаос, уже лишенный средств, за отсутствием в нем разумного деятеля, к воссозданию вселенной.

Понятно, что пока атеисты не уверуют в Того, о Ком говорит св. Писание: «вся тем быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть», они напрасно будут тешиться своим, более или менее замысловатым, самообманом, видимым всякому, в ком ум за разум не зашел.

Во всех вышеизложенных (в стихах и прозе) доказательствах о бытии Бoгa для людей разумно верующих нет надобности. Но некоторых из них смущает и колеблет их веру в мудрость Творца непонятный им закон, по которому происходит между животными постоянная «борьба за существование», в которой мирные и слабые бывают жертвами сильных и кровожадных. Но если вникнуть в истинную цель этого закона, то назначение его окажется даже полезным и необходимым.

Известно по исследованию палеонтологов, что борьба за существование животных всякого рода и вида была еще в допотопной древности, но, несмотря на то, какое бесчисленное множество расплодилось их на суше и в воде. А сколько бы накопилось их, если б они умирали своей естественной смертью, а не уничтожались в безмерном количестве главным врагом их – человеком.

Теперь представим себе, какое множество оставалось бы после смерти всевозможных тварей трупов, которые, разлагаясь, заражали бы своим тлением воздух и воду. Вот, для уничтожения-то таких вредных остатков, как видно, и созданы плотоядные хищники, способные питаться падалью. Да следует еще заметить, что число их, сравнительно с числом мирных тварей, весьма ограниченно и притом не кой-как и не кой-где скучено, а распределено по разным частям земного шара – с явною целью, чтоб все назначенные им местности доставляли им, сообразно их числу, достаточно пищи.

Тут могут мне возразить, что хищные звери, уничтожая трупы, бросаются и на живых и пожирают их. Да, но на это вынуждает и приучает их недостаток падали, в чем, как выше объяснено, виноват человек. Кроме того, для защиты от их нападения, мирные животные наделены достаточными средствами⁴², разными орудиями, быстрым бегом, плавом и полетом.

Итак, назначение вышесказанного закона понятно и разумно, хотя вследствие каких бы то ни было вредных причин, действие его ослаблено, а потому борьба за существование продолжается и жертвы ее не малочисленны.

Впрочем, касательно подобных жертв, есть в естествоведении задачи, которые можно решать только гадательно, или посредством теории вероятностей.

Почему, напр., китовым породам и другим крупным рыбам, а также разным птицам (особенно мелким) назначена живая пища? Для чего существуют ядовитые пресмыкающиеся, насекомые и другие вредные гады?

Можно предположить, что страх от уязвления возбуждает в живой твари чувство самосохранения, наблюдательность и осторожность, усиливает ее жизненную энергию и развивает в ней заметные, хотя и слабые, понятия. Не даром говорит народная пословица «на то и щука в море, чтоб карась не дремал».

Но лучше будет для нас, если мы, избегая лишнего совопросничества и не суемудрствуя напрасно, признаем, что все созданное премудрым Творцом во вселенной имеет нужное и полезное в ней назначение. Не нам критиковать дело рук Его.

Невольно вспомнилось здесь известное стихотворение Ломоносова, в котором Бог говорит, в лице Иова, к каждому человеку:

Обширную громаду света,

Когда устроить я хотел,

Спросил ли твоего совета

Для множества толиких дел?

Кого слишком смущает гибель некоторой части существующих животных в борьбе за существование⁴³, пусть обратит он внимание на все бедствия людей от всевозможных болезней (особенно эпидемических), от взаимной их политической кровавой распри и пр. и пр. Вот это может действительно озадачивать неверующих: а верующие в Бога знают, что мир земной уже не представляет собой блаженный «рай сладости». Напрасно чают атеисты создать когда-либо на земле такой рай своей натуральной философией.

Когда, неверуя в святое Откровенье,

Напрасно тщишься ты лишь мудростью земной

О жизни будущей решить свое сомненье,

Ищи в себе самом ответ на то прямой.

Ведь каждому из нас желанье то врожденно,

Какое, вопреки неверию, влечет

Все наши помыслы к той жизни сокровенной,

И наша мысль⁴⁴ о ней всегда в душе живет.

Пусть даже эта мысль в нас иногда и дремлет,

Иль бредом всяческих учений смущена,

Ни слову Божию, ни совести не внемлет:

Но лишь от смутных грез пробудится она,

Опять послышится и внятно так, и ясно,

И этот глас ее, как внутренняя весть,

Свидетельствует нам не всуе, не напрасно,

Что жизнь бессмертная за гробом точно есть.

А если вечно жить так сродно нам желанье,

Что отрицать его не может человек,

То значит внушено нам свыше упованье

На будущий для всех нас бесконечный век.

Какое зрелище Ты, Царь царей, явил,

Когда поруганный, но движимый любовью,

Род человеческий от клятвы искупил

Пролитой за него Своей пречистой кровью.

Ты руце распростер, страдая на кресте,

Как бы в объятия заблудших привлекая

И, как Отец благий, Спасителю Христе,

Их к покаянию и вере призывая.

И кто с надеждою и верой пред Тобой

Из глубины души усердно помолился,

О беззаконии своем скорбя душой,

С такими Ты, как Бог, всецело примирился.

С какою благостью и кротостью на них,

Изъязвленный за нас, сый в муках, Боже вечный,

Взирал Ты со креста, как добрый Пастырь их,

Прощая им грехи, вняв скорби их сердечной.

А сколько проявил Ты Матери Своей

Святой любви, прозрев души ее мученье,

Когда с сыновней заботою о Ней

Вручал ученику Ее на попеченье.

Да и кому иль чьей Ты скорби не внимал,

Коль и разбойнику, распятому с Тобою,

За покаяние блаженство обещал,

Открыв ему в тот день путь в рай вслед за Собою.

И даже за врагов Своих просил Отца,

Чтоб милосердно им все зло их отпустилось

И не престал за всех молиться до конца,

Пока лишь не умолк, воскликнув «совершилось!»

Игумен Агафангел, Наместник Сергиевой Пустыни.