Игумения Агния

(Память 20 июня).

Игумения Агния II была дочь рисовального учителя Императорской Академии Художеств, титулярного советника Димитрия Мироновича и супруги его Агриппины Андреевны Ушаковых, родилась 12 декабря 1777 года (в один день с Государем Императором Александром I), в С.-Петербурге, на Васильевском острове, в 18-й линии, в приходе св. апостола Андрея Первозванного, и в св. крещении наречена Ириной, в монашество пострижена 12 сентября 1799 года, на 21 году жизни, С запасом свежих сил, с нерастраченными чувствами, Агния посвятила себя на особенное служение Богу и ближним. Неудивительно посему, что она до преклонных лет сохранила крепость сил физических и бодрость духа. «Монастырь для меня – лучший институт», говорила она: «здесь училась я многому, особенно же, этой важной из всех наук – молитве, и этому трудному из всех искусств – терпению», вот ее взгляд на монастырскую жизнь. Первым институтом в этом смысле был для Агнии Великолуцкий девичий монастырь, куда поступила она в 1798 году, а затем, вторым и последним (с 1810 года) – Псковоградский Вознесенский. Основываясь на отзывах Великолуцкой игумении об особенных качествах Агнии, епархиальное начальство вызвало ее в Вознесенский монастырь, с целью приготовить ее для начальственных должностей в этом последнем монастыре. Действительно, через восемь лет (в 1818 году) здесь поручили Агнии должность казначеи, а через пять лет (в 1823 году) произвели ее в настоятельницы, с посвящением, в то же время, в сан игумении. С этого времени начинается самостоятельная деятельность Агнии, выказывающая в ней определенный взгляд на жизнь в девичьих монастырях и силу воли, не отступавшей ни перед какими препятствиями.

Практический такт, которым покойная игумения обладала, в высшей степени, указал ей, с чего начать трудное дело ограждения и улучшения нравственности вверенных ее правлению сестер разного звания, возраста и образования; а это дело составляло главнейшую задачу всех ее забот.

Прежний порядок в Вознесенском девичьем монастыре был такой: каждая инокиня и послушница должна была сама себя содержать в монастыре; у каждой должна быть своя собственная одежда и своя пища. Естественно, что эти хлопоты отнимали у них много времени, а главное – отвлекали от богослужения, заставляли всех ходить в город почти ежедневно. Последнее обстоятельство сопровождалось многими нареканиями, оскорбительными для святой обители, но не лишенными иногда полной справедливости. Много нужно было иметь твердости духа и уверенности в своих силах, чтоб прекратить такой порядок. Здесь нужно было выдержать, прежде всего, борьбу с закоренелыми привычками и с своеволием страстей, не терпящих ограничения. «Да! Не раз плакала я, когда мои сестры отвергали мой задушевный план и даже видели в нем мою неблагонамеренность, посягательство на их права, на их имущество... Бог утешил меня и помог мне уверить их, что они ошибались...» План этот состоял в том, чтоб устроить общую трапезу и выдавать всем казенную одежду. Тут, конечно, требовались средства, которых решительно не имел тогда Вознесенский монастырь. Но решимость Агнии, убежденной в необходимости и благотворности задуманного плана, изыскала средства в таком изобилии, что можно было приступить к улучшению и других частей монастырского быта. Прежде всего, Агния обратилась к известным ей благотворителям; затем назначила для новопоступающих инокинь определенный взнос деньгами в общую казну; наконец, по ходатайству епархиального начальства, получила значительное пособие от Святейшего Синода. Располагая такими средствами, игумения Агния устроила, прежде всего, общую столовую и общий гардероб. «Тут только успокоилась моя душа», говорила она: «когда я в первый раз села за общую трапезу со всеми моими сестрами и услышала чтение житий святых».

Вслед за сим, игумения Агния так распределила своих сестер: старшим назначила всегдашнее хождение в церковь, младшим, смотря по их склонности и уменью – чтение и пение в храме, рукоделие и прислуживание в кухне и во время трапезы. Из такого распределения, весьма важного в нравственном и хозяйственном отношении, открылся новый источник общественных доходов обители, именно: шитье и вышивание церковных одежд, приготовление белья по заказам, печение просфор для всех городских церквей; все это сопровождалось и сопровождается платой, хотя не очень значительной, зато непрерывной. Не желая делать этого труда обременительным, предусмотрительная игумения определила заниматься работами «для казны» только до вечера, а после вечерни каждая инокиня имеет право работать «на себя».

Таким образом, сама собою исчезла для инокинь необходимость хождения в город, не нужно было им отыскивать заказы для работ: с ними приходили в обитель сами нуждавшиеся, обращаясь к казначее или к самой игумении. Для сестер, избавленных, таким образом, от давнего повода к развлечению, открылось поприще труда – постоянного и, притом, согласного с личными наклонностями каждой, всегда ценимого по достоинству. Для самой же настоятельницы монастыря такой порядок давал полную возможность следить за способностями и настроением каждой сестры, наставлять и вразумлять неопытных и поощрять трудолюбивых и усердных.

С увеличением монастырских доходов, Агния нашла возможность собирать всех сестер после вечерни в общую залу «на семейный чай». Для игумении здесь важно было собственно нравственное сближение вверенных ее смотрению, искренний обмен мыслей и чувств, свободное заявление своих намерений и даже советов. Здесь вся обитель представляет одну семью вокруг своей матери.

По мере умножения средств, мало-помалу игумения Агния стала перестраивать н благоукрашать церкви холодную и теплую; затем перестроила заново все келлии. За эту постоянно-усердную службу, за внимание к благоустройству монастыря и особенную попечительность о благоповедении сестер, игумении Агнии сперва (в 1849 году) преподано было благословение Святейшего Синода, а после (в 1853 году) прислан от Святейшего Синода наперсный крест.

До последних дней своей жизни игумения Агния преследовала задушевный свой план; доверенной помощнице своей, монахине Евгении (занявшей потом ее место) перед самой кончиной своей внушала: запасаться побольше всем тем, что только нужно для «общежития», видимо опасаясь, чтоб не возвратилось когда-либо прежнее обыкновение, так противное ее намерениям.

Она была истинно благочестива и отличалась примерной набожностью. Никогда во всю свою жизнь, ни под каким предлогом, не дозволяла она себе оставаться в келлии во время богослужений; всегда почти первой являлась в храм, и при этом неоднократно замечаема была исполнявшей то, что относилось, собственно, к должности церковницы, а выходила из храма почти после всех. Ни глубокая старость, ни сопровождавшая ее тяжкая болезнь, – ничто не могло удержать эту почтенную старицу, ревностную труженицу от исполнения «своего любимого обычая».

Она была весьма добра, милосердна и сострадательна к ближним. Сонм нищих, бывший в день погребения ее в оставленной ею обители, да и в некоторые из последующих дней, выходя из монастыря, благословлял имя Агнии с радостью и умилением, с искренними слезами, тяжелыми вздохами и благодарными воспоминаниями о ее благотворениях. Посильным пособием ее пользовались даже многие из несостоятельных членов причта, служивших при ее обители.

По одному уважению к памяти почившей, которое она внушила всем жившим под ее надзором, а равно, и по тем выгодам, которые сами собою очевидны, порядок общежития, заведенный Агнией, свято сохранился в обители Вознесенского монастыря и после ее смерти.

Не считаем нужным выписывать здесь официальные рекомендации, какими отмечали деятельность игумении Агнии Псковские архипастыри в продолжение шестидесяти двух лет (с 1798 до 1860 года). Приведем только последнюю за 1859 год: «качеств весьма хороших; к послушаниям, при всей глубокой старости, весьма способна и очень опытна». Недаром к почившей старице обращались за советами люди весьма почтенные. Она обладала высокой опытностью и любила говорить правду; ее отзывы всегда были оригинальны и нередко очень метки. Доверенные ей лица могли от нее слышать самую правдивую историю многих из прежних деятелей города Пскова – духовных и светских. Раз, например, одна из духовных особ, желая зарекомендоваться перед Агнией, начала продолжительную речь о величии нерукотворенного храма Божия в сравнении с рукотворенными; при этом, много было высказано мыслей и чувств, доходило дело даже до слез. Слушательница не выдержала, нашла предлог прекратить эту беседу. Собеседник был в восторге, но совершенно напрасно, как оказалось на деле. Впоследствии приходилось слышать от нее такой отзыв о прерванной беседе: «не люблю я приторности ни в чем; тут одно из двух: или человек обманут, или думает обманывать других».

В Пскове очень много развалин, которые в путешественнике вызывают невольное сожаление; есть две или три церкви, близкие к разрушению. Против самых окон настоятельницы Вознесенского девичьего монастыря стояла церковь во имя св. праведных Иоакима и Анны; унылый вид этой церкви, подверженной запустению, всегда возбуждал сердечную жалость в душе Агнии. «Не успокоюсь я, пока не поправлю этой церкви», часто говорила она, и на смертном одре своем приближенным напоминала: «не забудьте Иоакимо-Аннинской церкви».

Почтенная игумения скончалась в июне 1860 года в городе Пскове на восемьдесят третьем году жизни. При погребении ее, которое совершал член Святейшего Синода, архиепископ Псковский Евгений, со всем духовенством города, нельзя было не заметить, что почтенная эта старица заслужила общее внимание всех псковитян. Тем более драгоценна память о ней для святой обители, которой посвятила она всю свою жизнь и дала настоящий вид и устройство. Можно сказать без преувеличения, что в Вознесенском монастыре все, что было, от зданий до живущих в них, от украшений внешних до внутренних порядков, – все это обязано, в том или другом отношении, заботам покойной игумении Агнии²⁷.