Отец Макарий, игумен и священно-архимандрит Афонского Пантелеимонова монастыря

(Память 19 июня).

Отец Макарий (в мире – Михаил Иванович Сушкин) был учеником знаменитого старца-духовника Пантелеимонова монастыря, отца Иеронима²³. Под руководством его воспитался в нем тот строгий, деятельный монашеский дух, который, при благой помощи Божией, послужил во благо и славу Русского имени на Афоне. Отец Макарий явился продолжателем того великого дела, которое начал о. Иероним, и он же закончил, т.е., окончательно восстановил русское монашество в Пантелеимоновом монастыре на св. горе Афонской.

Родители приснопамятного отца Макария были богатые тульские купцы миллионеры, Иван Дионисиевич и Феодосия Петровна Сушкины. У них было 4 сына: Василий, Иван, Петр и Михаил. Михаил Иванович родился 16 февраля 1821 года. На третьем году после рождения сына Михаила Иван Дионисиевич по торговым делам из Тулы переехал на жительство в Петербург со всем семейством, кроме последнего сына, который был оставлен у своей бабушки и прожил у нее почти до семилетнего возраста. В это время он обучался церковному чтению и едва не был обращен в раскол.

Около семи лет мальчик Михаил был доставлен в Петербург к своим родителям. Здесь он обучался в течение пяти лет в одном частном пансионе, где проходил известный курс коммерческих наук на русском языке, французский и немецкий языки.

На 14-м году своей жизни Михаил Иванович окончил школу, вступил на коммерческое поприще и стал помогать отцу и братьям в торговых делах. Его чистая душа не могла привыкнуть к этой новой жизни: он стал углубляться в чтение божественных книг и подумывать о монашестве. Затем, когда ему стали поручать уже самостоятельно вести торговые предприятия и дела, он было стал увлекаться светской жизнью, но Промысл Божий хранил Своего избранника. Особенно важен в биографии о. Макария 1845 год, когда произошло тесное сближение его с матерью, женщиной глубоко религиозной. Особенно повлияла на Михаила Ивановича их совместная поездка в Киев в июне 1847 года. Во время этой поездки он вместе с матерью не только усердно молился у мощей свв. Киевских угодников, но и познакомился со старцами-подвижниками Киевской лавры. Феодосия Петровна стала тайно лелеять мысли видеть любимого сына в монашестве и наводила своими беседами сына на этот предмет. Отец его, Иван Дионисиевич, заметил то нравственное влияние своей монахолюбивой жены, которое она стала производить на сына, и, желая расстроить это влияние, предложил сыну подумать о женитьбе. Михаил Иванович попросил отсрочки на год. В это время ему предстояло ехать на ярмарку в Старый Оскол. Поездка эта неожиданным образом решила для Михаила Ивановича бесповоротно существенный вопрос жизни, который не разрешил бы он, наверное, и после года размышлений. В Старом Осколе он застал целую компанию своих сверстников, купеческих сыновей, которые собирались ехать на Восток, а некоторые из них прямо имели цель поступить на Афоне в монашество. Компания эта предложила ехать с ними заодно и Михаилу Ивановичу, он согласился и при помощи своей матери получил разрешение на сию поездку отца, хотя и не сочувствовавшего сей поездке. 30 июля (1850) Михаил Иванович уже выехал из Тулы на Киев, где встретил своих старооскольских товарищей, а в сентябре прибыл с ними в Одессу. В путешествие с ним отправился, в качестве слуги и дядьки, один из приказчиков его отца. Намерение Михаила Ивановича – было путешествие по Востоку, чтобы поклониться Святой земле, посетить Синай и Афон. В Одессе Михаил Иванович познакомился с возвращающимся на Афон святогорцем иеромонахом Серафимом, автором «Писем к друзьям о Св. Горе». Таким образом, в Одессе тогда собралось около тридцати человек путешественников, желавших отправиться для поклонения святыням Востока. Подобное скопление желавших отправиться заграницу возбудило в начальстве подозрение в принадлежности этой группы к сектантам. Это обстоятельство крайне затруднило получение заграничных паспортов Михаилу Ивановичу и его спутнику. После продолжительных, по поводу этого, мытарств они получили разрешение ехать заграницу только 3-го января 1851 года и, наконец, отправились в путь. Путешественники посетили Иерусалим, окрестности его, Синай и вообще, все более или менее замечательные места Палестины и прибыли в Солунь. Здесь они остановились на подворье Афонского Пантелеимонова монастыря. Это было в последних числах октября 1851 года. Проводив торжественный солунский праздник во имя св. Димитрия Солунского, Михаил Иванович и спутник его отправились сухим путем на св. гору Афонскую, куда и прибыли благополучно 3 ноября 1851 года. Остановились они в Русском Пантелеимоновом монастыре. В Русике в то время было еще немного русских иноков. Все они жили почти отдельной семьей от греков, крепко сплотясь около своего духовника о. Иеронима. Тотчас, по прибытии в Пантелеимонов монастырь, Михаил Иванович познакомился с духовником русской общины отцом Иеронимом, который произвел на него своими беседами глубокое впечатление, и у него явилось желание остаться на жительство в Пантелеимоновом монастыре. Отец Иероним, хорошо сознававший тогдашнее тяжелое положение Русских среди других народностей монастыря, не скрывал от Михаила Ивановича, что жить ему в монастыре будет трудно, так как монастырь беден и что в нем два элемента – греческий и русский, причем, всем управляют греки, и посоветовал ему молиться о том, чтобы Господь открыл, как поступить ему: оставаться ли в монастыре или уехать. Но Михаил Иванович, вполне надеясь на милость Божию и предстательство Царицы Небесной, решил остаться в Пантелеимоновом монастыре, впрочем, с условием, чтобы ему дозволено было в продолжение года пребывать мирянином в монастыре.

Через несколько дней после водворения в монастыре, он пожелал отправиться осматривать монастыри Святой Горы. Во время подъема на вершину Афона, Михаил Иванович простудился и почувствовал приступы сильной лихорадки. Путешественники едва добрались до монастыря Котломуша. Здесь больной настолько разболелся, что ему уже невозможно было продолжать путешествие. Он остался здесь до выздоровления с одним слугой-приказчиком, совершившим с ним путешествие в Иерусалим и на Синай; прочие же спутники отправились далее. Приближался праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Михаил Иванович уже отчаялся в жизни и написал о. Иерониму письмо, прося приехать к нему. Но о. Иероним велел перенести больного в Пантелеимонов монастырь. Погода в это время была прекрасная, и больной перенесен был на носилках в Русик. Здесь его поместили в удобной келлии и приставили опытного доктора. При посещении больного игуменом Герасимом и о. Иеронимом он решился изменить свое первоначальное намерение – жить год мирянином и просил отца игумена принять его в монастырь послушником. Отец Герасим исполнил его просьбу. Между тем, болезнь Михаила Ивановича усиливалась, не помогали никакие лекарства. С 26 ноября Михаил Иванович чувствовал себя настолько плохо, что уже готовился перейти в иной мир и просил о. Иеронима постричь его в монашество. Но о. Иероним отказался исполнить его просьбу, говоря, что отец его (Михаила Ивановича) может быть недоволен тем, что сына больного, и, может быть, против его желания, постригли в монашество. Но положение больного становилось все безнадежнее, и доктор сказал о. Иерониму, что больной едва ли проживет до следующего утра. Между тем, этот больной не переставал просить своего духовного отца, чтобы он исполнил последнюю волю умирающего – постриг бы его в монашество. Отец Иероним, переговорив об этом с о. игуменом Герасимом, приступил вместе с ним к обряду. Во время чина пострижения больной находился в полусидячем положении и едва слышал слова молитв и песнопений. Михаил Иванович постригся в схиму с именем Макария. Имя это было дано о. Иеронимом, так как сам Михаил Ив. не мог уже придумать тогда, какое избрать себе имя в иночестве.

Пострижение в схимонашество о. Макария было совершено 27 ноября. С этого времени больной стал чувствовать себя гораздо лучше. Так, сразу после обряда пострижения, о. Макарий, не спавший перед этим трое суток, уснул спокойным продолжительным сном. Потом он быстро стал поправляться и к 4 декабря уже мог ходить и чувствовал себя легко. Но потом к о. Макарию болезнь возвратилась, и в гораздо большей степени, чем прежде. Предшествовавшие обстоятельства: болезнь, пострижение, высокие обеты, данные им во время его, теперь вспомнились о. Макарию, а, может быть, отчасти и неизбежное сожаление об оставленном им мире, – все это до того взволновало еще не совсем оправившегося больного, что природа его не выдержала всего этого физического и нравственного потрясения, и о. Макарий опять слег. 23 декабря он был на волосок от смерти, и над ним читали уже отходную. Но он остался жить, чтобы прославлять Господа Бога и трудиться во славу Его. Бог, по слову Премудрого, искусил его, как сосуд, достойный вместить благодать Духа Святого. В праздник Крещения, – 6 января, после посещения о. Макария игуменом Герасимом со всей святыней, по возвращении с крестного хода на иордань, больной почувствовал себя почти совершенно здоровым и пожелал сам прийти к о. Иерониму, чтобы исповедаться и приобщиться. На третьей неделе Великого поста о. Макарий уже настолько оправился, что уже исполнял монастырские послушания: читал и канонаршил в церкви, и ходил на общие работы братии. Он чувствовал себя так хорошо, что он, по его собственным словам, «точно на крыльях летал». Выздоровление его совпало с весенним воскресением природы.

Весна же на Афоне чудно хороша. После зимних туманных, сырых дней почти вдруг оживляется вся природа. Яркое южное солнце щедро льет потоки своего света на Св. Гору. Чудный аромат носится в воздухе: то зацвели лимонные, померанцевые, грушевые, абрикосовые, гранатные, сливовые деревья, зазеленели виноградники... Тогда лавровые рощи, обвитые цветущими лианами, каштановые леса, сплошь усыпанные цветами, издают такое благоухание, что, кажется, нет на земле уголка прекраснее св. горы Афонской – этого земного удела Богоматери. А цветы, полевые цветы – где только их не видать: на полянках, по скатам гор, в расщелинах скал, на самых даже скалах, поросших древним мхом – всюду, пестрея, виднеются они. Любуясь этой роскошной панорамой весны, о. Макарий невольно вспоминал слова Господа о Его премудром и благом Промысле: «Если же полевую траву, которая сегодня растет, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! Не заботьтесь же, говоря: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, а остальное все приложится вам» (Мф.6:29–33). Руководясь этими словами Господа, о. Макарий всю жизнь свою и искал прежде всего, везде и во всем царствия Божия и правды его. Сам он действительно не заботился ни о пище, ни об одежде, ограничивался самым необходимым; непрестанно молился и трудился в поте лица, чтобы отогнать от себя всякое искушение вражеское. Вообще, все, что сделано о. Макарием, возникло в его душе еще в то время, когда он был молодым схимонахом, во время задушевных бесед с его духовником – отцом Иеронимом. Он усвоил себе мысль, что монастырь этот, который принял его, духовно возродил его, для него должен быть родительским домом, родным гнездом, о чести, славе и благоденствии которого он неусыпно должен заботиться.

Но не то было тогда еще время, когда можно было трудиться для блага этой второй родины без стеснения от преобладающего в нем элемента – греков. Руки деятелей были связаны; даже личными своими деньгами нельзя было распорядиться для пользы же монастыря без соизволения на то греков. Нужно было подчиняться не только воле настоятеля, хотя уважаемого и достойного старца, но и, вообще, каждому монастырскому старцу совершенно иной национальности, людям чуждым русским воззрениям и интересам, не только иного склада понятий, но и весьма различного бытового строя. Русские иноки, вступившие в монастырь св. Пантелеимона в 1840 г. вместе с о. Иеронимом, хотя поселились в нем по усиленной просьбе греческих монахов, как собратия, труды которых обещались быть очень полезными обнищавшему монастырю, но греки, по-видимому, не думали считать их равными себе; смотрели на русских как на пришельцев, которые были обязаны работать на монастырь, подвергаться разного рода лишениям и нуждам, но не должны были пользоваться равными братскими правами. Малочисленность русской братии, безвыходно-тяжелое положение монастырских финансов и почти полная скудость личных средств, – все это заставляло русскую братию временно мириться с своим приниженным положением в монастыре. Итак, молодому схимонаху, полному самых смелых благих начинаний во славу Божию и стремлений к полной независимости русских на Афоне, пришлось пока смириться подвижническим смирением. Он и рыбу на кухне чистил, и лук в вязанки вязал, и кирпичи на постройки таскал, и пшеницу из судов выгружал, – все прошло через его руки.

В 1854 году, 20 февраля о. Макария рукоположили во диакона, а с небольшим через два года в 1856 году мая 28 – во иеромонаха. В промежуток этого времени о. Макарий изредка служил, все же остальное время проводил на монастырских послушаниях. С этого времени начинается уже деятельность о. Макария, как помощника духовника о. Иеронима и игумена-архимандрита Герасима. Так, вскоре после посвящения его в иеромонаха, о. Иероним, управлявший русской общиной – при отъезде своем на хутора (метохи) монастыря – поручал о. Макарию в его отсутствие управлять монастырем. Он для этой должности был избран игуменом Герасимом, с полного согласия всей братии монастыря. Как помощник общего духовника Пантелеимонова монастыря – иеросхимонаха Иеронима, – отец Макарий теперь явился посредником между своей общиной и греческими старцами, стараясь защищать и отстаивать своих иноков, что не всегда нравилось грекам. Русские иноки имели келлии в отдельном корпусе монастыря и отправляли Богослужение также в отдельных храмах, но, разумеется, общая трапеза и исполнение монастырских послушаний происходили совместно с греками. На послушаниях заведовали, большей частью, греческие монахи. В трапезе положенное чтение житий святых и поучений читалось на греческом языке, которого большинство русских не понимало. При этом и самое чтение, монотонное и непонятное, производило на них тяжелое впечатление. Оно-то и послужило первым поводом к некоторым заявлениям русских братий о своих желаниях.

После окончания крымской кампании число русских на Св. Горе вообще значительно умножилось, а количество братий из русских в монастыре возросло свыше ста человек; русская община эта стала возвышать голос в защиту своих прав в братстве, однако заявления эти начались с весьма умеренных требований. Так, именно по поводу вышеупомянутого чтения в трапезе русские братия заявили игумену и греческой братии желание слышать на трапезе чтение по-русски и по-славянски, хотя бы 2 раза в неделю – в среду и пятницу. Игумен Герасим и благомыслящая часть братии, имея в виду заботы русской братии о благосостоянии монастыря и их неустанные труды, согласились на просьбу русских, но между братией были и такие из числа греческих иноков, которые с большим неудовольствием относились к этим справедливым уступкам. Вследствие чего, только в 1866 году был установлен, наконец, относительно чтения в трапезе нынешний порядок, т. е. один день читают по-гречески, а другой день по-славянски. Удовлетворение этого первого требования русских дало, однако, повод недоброжелательным людям истолковывать в худую сторону действия русской братии и смущать греческое братство подозрением, что русские постараются захватить в свои руки управление монастырем и вытеснят из него греков. Вследствие этих нареканий и подозрений совместная жизнь русских иноков с греками неоднократно подвергалась немалым испытаниям.

В 1870 году произошло в монастыре важное событие, которое в будущем должно было оказать значительное влияние как на внутренний строй обители, так и вообще на судьбу русских иноков на Афоне. Глубокий старец, игумен Герасим, желая приготовить на случай своей смерти достойного преемника для занятия многотрудного послушания – должности игумена в обители св. Пантелеимона, остановил свой выбор на о. Макарии, как человеке, выдающемся среди остальных братий по уму и по своей примерной во всех отношениях монашеской жизни. В этом случае, игумен Герасим подражал примеру своего знаменитого старца-игумена Саввы, который избрал его себе в преемника также еще при своей жизни. Смиренный и непритязательный о. Макарий, возведенный в сан архимандрита еще в 1868 году, сознавая хорошо, что настоящее его избрание в преемника игумену Герасиму не понравится инокам-грекам и даже может повести к волнениям в монастыре, долго и решительно отказывался от высокой чести стоять когда-нибудь во главе своей обители. Но его отговорки и опасения не были приняты в резон, и о. Макарий 15 октября 1870 года объявлен «нареченным преемником» старца-игумена.

В среде монахов-греков русского Пантелеимонова монастыря, как и предполагал о. Макарий, нашлись, недовольные, которые начали смущать и волновать и остальных иноков обители, спокойно отнесшихся к совершившемуся, обычному в жизни святогорских монастырей, факту. Но к этому обстоятельству примешался тогда целый ряд других фактов, с которыми так или иначе связывалось русское имя. Так, из вне Афонских событий этого времени были особенно знаменательны – объявление Константинопольской церковью «болгарской схизмы» и удаление русским правительством из Бессарабии афонских греческих монахов, заведовавших тамошними угодьями – лесами и землями, принадлежащими афонским монастырям. К этому надо прибавить усиленные подстрекательства и науськиванья людей влиятельных и богатых, но весьма враждебно настроенных против русских, и крайне пристрастное отношение всем событиям того времени влиятельной местной публицистики, запальчиво писавшей против России вообще и русских иноков на Афоне в частности. Все это, вместе взятое, сильно вооружило против русских общественное мнение не только на Востоке, но даже проникло и на далекий Запад. Неприятности между греками и русскими обитателями Пантелеимонова монастыря продолжались почти до 1875 года, или до торжественного избрания о. Макария на игуменство.

Опытные в духовной жизни свв. отцы утверждают, что всякое доброе дело некрепко, пока не подвергнется испытанию. И поистине, доброе и великое дело – восстановление русского монашества в Пантелеимоновом монастыре – подверглось в это время тягчайшему испытанию и опасности совершенного распада. Несомненно, однако, что Промысл Божий, пекущийся о спасении всех и каждого, не допустил тогда восторжествовать злу и разрушению. И мощные молитвы Богоматери о Своем земном жребии – св. горе Афонской, а также и молитвы святого страстотерпца Христова, великомученика Пантелеимона, о благосостоянии и сохранении посвященной его имени обители Русской привлекли на нее благословение Божие и укрепили ее насельников благодушно и терпеливо понести это испытание.

Много тяжелых минут пришлось пережить о. Макарию во время этих смут в Пантелеимоновом монастыре. Много они унесли у него здоровья, но Господь хранил его для более светлой эпохи в его жизни, когда со всей силой развернулась его плодотворная деятельность. Престарелый отец игумен Герасим умер 10 мая 1875 года, и отец Макарий 20 июля был торжественно избран игуменом Пантелеимонова монастыря. При этом присутствовали: экзархи Константинопольского патриарха, высокопреосвященный митрополит Никейский – Иоанникий и митрополит Деркийский Иоаким²⁴. Теперь, с избранием во игумена о. Макария, уже кончилась та продолжительная борьба за самостоятельное обеспечение русской братии на Афоне, и новый игумен принялся за устройство своего монастыря. Труды его в этом отношении и громадны, и полезны. Это был человек неутомимой деятельности. Уже в глубокой старости, на 69 году своей жизни, о. Макарий проводил строго-постническую, подвижническую, воистину аскетическую жизнь. Он был везде и во всем первый. Участвует он, напр., в служении всенощной, которая по афонскому уставу продолжается почти всю ночь, затем служит обедню, присутствует в трапезе. Теперь, кажется, можно было бы и отдохнуть до вечера. Но о. Макарий ограничивался часом или немного более для того, чтобы немного отдохнуть после трапезы. Затем он, несмотря на тропическую почти жару летом, постоянно все ходит по монастырю, осматривает постройки, различные работы, отдает различные распоряжения, выслушивает донесения и проч. Между тем, в отсутствие о. Макария, келья его наполнялась различными просителями: монахами своего монастыря, пришедшими за какими-нибудь распоряжениями, пришлыми за милостынным подаянием, поклонниками – для душеспасительной беседы.

День его трудовой жизни начинался в глубокую полночь. Ложился он спать часа за 2 или за 1 ½ до утрени, спал одетый, в подряснике, в башмаках и скуфье. Не успеют отзвонить к утрене, как уже о. Макарий являлся в церковь, и для него начиналась бодрственная, деятельная, сосредоточенная жизнь. Во время утрени масса монахов, еще большее количество поклонников стремились исповедаться у «самого батюшки» и буквально осаждали его исповедальную келлию на хорах Покровского собора. По два и по три часа дожидались очереди, потому что о. игумен исповедовал очень долго, – по часу и более, особенно поклонников. И исповедовал он особенно: не допрашивал он о грехах по требнику, а одним своим словом и проникновенным взглядом действовал на исповедующегося так, что тот, чувствуя пред собою невидимое присутствие всеведущего, всемилостивого и всепрощающего, но и карающего Господа, открывал с полной откровенностью духовнику самые затаенные движения своего сердца, содрогался душою и падал ниц в трепетном сознании своей греховности.

После окончания утрени и исповеди, отец Макарий немедленно шел совершать раннюю литургию, но совершал ее так истово, что она оканчивалась вместе с поздней, начинавшейся на полтора часа позднее. Кончалась ранняя игуменская литургия, и отец Макарий отправлялся в келлию. Но здесь, у дверей его келлии, уже дожидались многочисленные просители: келлиоты, пустынножители, сиромахи, мирские, – и русские, и греки. Лишь только игумен входил в свою келлию, как вся эта толпа почти насильно врывалась за ним в переднюю и начинала просить о своих нуждах. Приходилось запирать дверь передней, чтобы дать возможность отцу Макарию выпить хоть чашку чаю и во время этого отдохнуть минут на пять. Как только выпита бывала чашка чая, – сейчас же являлись и просители, по большей части, греки. У кого из них келья требовала починки, у кого калиба развалилась, кто просил платья, кто обуви, кто сколько-нибудь денег. Всех выслушивал отец Макарий и каждого удовлетворял в его просьбе. Обращались к отцу Макарию за помощью и русские богомольцы, которым не хватало на обратный проезд в Россию денег; но эти, даваемые «в долг», деньги вскоре высылались русскими, даже с излишком, на поминовение. После того, как все просители бывали выслушаны и удовлетворены, – отец игумен шел в братскую трапезу, после которой его опять окружали разные просители и поклонники. Наконец, усталый, отец Макарий отдыхал час или полтора. Затем, если был день почтовый, отец игумен садился за письменную работу, которая, исключая время вечерни и повечерия, занимала иногда время вплоть до 10 часов вечера. Так проходили дни о. Макария, дни, полные трудов, физических и нравственных подвигов. И все братия монастыря, взирая на своего начальника, трудились каждый на своем послушании, стараясь для общего блага.

Жизненный путь отца Макария постепенно приближался к закату. Глубокое впечатление на него произвела смерть отца Иеронима, под руководством которого до сих пор он трудился. Он стал думать, что приближается и его кончина. С тех пор (о. Иероним умер 14 ноября 1885 г.) отец Макарий начал прихварывать, чему способствовало постоянное физическое и нравственное утомление.

В январе 1888 года отец Макарий тяжко заболел и более двух месяцев не мог выходить из своей келлии. При этом, он отказался от помощи докторов, предавшись воле Божией. Он все уже приготовил на случай своей смерти и уже прощался с братией. Но Господь Бог воздвиг болящего, – о. Макарий выздоровел, но болезнь оставила глубокие следы на нем. Он сильно поседел, у него появилась одышка и кашель. Несмотря на все это, этот подвижник не изменил своего обыкновенного аскетического образа жизни. Так же, как и прежде, он не имел покоя ни днем, ни ночью. Каждый день бывал за утреней, исповедовал, служил свою «игуменскую» раннюю литургию, после которой осаждаем был разными просителями. Крепился отец Макарий, но уже чувствовал приближение своей кончины. Особенно заметны были эти чувства, когда он служил панихиды на могиле о. Иеронима. В те минуты казалось, что он всем существом своим переносился в загробный мир, куда ему в скором времени надлежало отправиться.

Незадолго до своей кончины о. Макарий пожелал, чтобы при жизни его был избран преемник ему, который пока состоял бы помощником ему в управлении громадным делом монастыря. Из всей братии были избраны несколько старцев, способных, по мнению всех, нести высокий, ответственный пост игумена. По числу их были сделаны жребии и положены на престол соборного храма во имя Покрова Пресвятой Богородицы. После усердных молитв всей братии к Пресвятой Богородице, Покровительнице Афона, был вынут жребий, указавший на о. Андрея, который и утвержден был пока в должности помощника о. Макария, а по смерти его стал игуменом и священно-архимандритом Пантелеимонова монастыря.

За месяц до своей кончины о. Макарий начал чувствовать какую-то особенную слабость. Доктора объяснили ему и другим, что это происходит от чрезмерного утомления батюшки. Они и братия советовали о. Макарию, наконец, умоляли его поберечь себя – поменьше заниматься делами, не служить и пользоваться отдыхом где-нибудь на даче. О. Макарий уступил братии и стал дня на два в неделю уезжать в любимое им монастырское поместье Кромицу. Там он мог спокойно отдохнуть, удаленный от хлопотливой монастырской деятельности. Но лишь только возвращался он в Пантелеимонов монастырь, как невольно, по привычке, начинал входил лично во все дела и распоряжения. Тяжело было о. Макарию лишать себя, по настоянию докторов и братии, служения своей ранней литургии: день, в который он не служил – был для него днем потерянным, днем скорби, днем духовной неудовлетворенности.

Как только о. игумен чувствовал себя несколько лучше, то никакие просьбы и отговоры братии не действовали на него, – он с вечера объявлял, что завтра будет служить. Литургия совершалась им – больным и слабым – так же продолжительно и в таком же порядке, как и прежде. Предписаниям врачей он не особенно следовал, всецело предавая себя Господу Богу, и говорил, что, если Богу угодно, то Он продлит его жизнь, а не угодно, то никакие доктора, никакие лекарства не могут отстрочить и одной минуты его жития.

18 июня, накануне кончины о. Макария, было празднество в Покровском соборе в честь чудотворной иконы Боголюбской Божией Матери. Икону эту особенно чтил о. Макарий, потому что ею благословили о. Макария родители, когда он уезжал из дома. Так как 18-го числа было празднество в честь всех новомучеников, пострадавших за веру Христову от турок, то о. игумен отдал приказание праздновать Боголюбовой Божией Матери на другой день, 19-го июня. Сам он намерен был служить божественную литургию в храме Успения Божией Матери, для чего и отдал распоряжения. С вечера на 19 число о. Макарий долго занимался писанием ответных писем и разных деловых бумаг, и заснул только два часа, – как и всегда, до начала утрени. Он чувствовал себя легко, отстоял утреню и приступил к совершению ранней литургии. По обыкновению, он прежде отслужил молебен, затем начал совершать продолжительную проскомидию и вполне благополучно окончил литургию. Он с особенным умилением и благоговением совершал эту последнюю приносимую им бескровную жертву, точно предчувствуя, что уже не придется ему более священнодействовать. По окончании литургии о. игумен роздал антидор присутствовавшим в церкви и удалился в алтарь, где стал у окна и начал читать благодарственные молитвы. Диакон, потреблявший у жертвенника св. Дары, вдруг услышал какие-то хрипящие звуки со стороны о. Макария и, взглянув по направлению к нему, увидел, что «батюшка» как-то особенно склонился на подоконнике. В это время вошли в алтарь некоторые церковнослужители и, видя неестественное положение о. Макария, подошли к нему и увидели, что с ним очень дурно. Посадив его на стул, начали разоблачать и потом отнесли в келлию. Отец Макарий, видимо, кончался. Эта печальная весть быстро распространилась по монастырю. В келлию о. игумена собрались местные врачи, почти вся старшая братия, и все своими советами старались помочь умиравшему. Но Господу Богу угодно было призвать к Себе Своего великого труженика, и отец Макарий мирно отошел ко Господу через несколько часов после совершения им своей последней ранней литургии.

Печальные, редкие удары колокола возвестили монастырю и окрестностям о кончине великого деятеля во благо русских на св. горе Афонской.

Стекалось множество монахов, пустынножителей и поклонников, чтобы отдать последний долг почившему. Прибыл в Пантелеимонов монастырь, проживавший в то время на св. Афонской горе на покое преосвященный архиепископ Агафангел. В присутствии его была совершена над почившим панихида, и тело его вынесено было в Покровский собор. На 21 июня было назначено погребение отца Макария. На погребение прибыли многие настоятели других обителей греческих и русских, иеромонахи и иеродиаконы. В этот день были совершены литургии во всех церквах Пантелеимонова монастыря. По окончании литургии в Покровском соборе, в него начали собираться священнослужители из всех церквей. За священнослужителями шло множество иноков, поклонников, мирских, мастеровых и рабочих монастыря. Отпевание было назначено в соборе св. великомученика Пантелеимона. Последовал вынос гроба из Покровского собора в сопровождении многочисленных священнослужителей. Шествие с гробом из Покровского собора, который устроен на пятом этаже громадного здания, замедлялось узкими высокими лестницами, причем, перед каждым параклисом, или приделом, служились литии. В Пантелеимоновом соборе шествие это встретил преосвященный Агафангел, и тело почившего было внесено на середину церкви. Отпевание происходило на греческом и русском языках, и продолжалось очень долго. По окончании отпевания, когда исполнен был обряд последнего целования, гроб с телом о. Макария был вынесен из церкви и обнесен с крестным ходом кругом собора в сопровождении ста сорока священнослужителей. Могила, как указал еще за год перед кончиной почивший, была выкопана около стены собора с южной его стороны, против клироса. Лицо почившего о. игумена до самого его погребения осталось открытым и казалось совершенно живым, с тем спокойным приятным выражением, с каким он при жизни своей оказывал отеческую любовь к своим духовным чадам.

Гроб опустили в могилу при общем сетовании братии Пантелеимонова монастыря. Они чувствовали, что теперь потеряли неоцененного отца и благодетеля. Печальный обряд похорон закончился звоном во все колокола, причем, братия с глубокой грустью положили по сто поклонов, произнося молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, упокой душу усопшего раба Твоего, отца нашего, священно-архимандрита Макария».

На четвертый день после смерти, 23 июня, при разборе бумаг в келлии найдено было завещание отца Макария, написанное собственноручно им. Оно прочитано в присутствии восьмисот братий.

Завещание имеет следующее содержание:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

«Возлюбленнейшие о Господе отцы и братия! Последнее слово мое вещаю вам ныне, в оньже день Господь судил мне оставить временную сию жизнь и перейти в вечность. Но, чада мои, присно мне возлюбленные, прежде, нежели душа моя предстанет пред страшное и нелицеприятное судище Христово, прошу и молю вас коленопреклонно, простите меня за все мои ошибки и недостатки, равно как я вас всех прощаю и разрешаю; и вознесите ныне наипаче горячие сыновние ваши мольбы ко Господу, да обращу я милость у Него. Ибо, хотя я, при помощи Божией, старался всегда исполнять должность свою по силе своей, возлагая всю надежду свою на Восполняющего недостающее и Изводящего честная от недостойного, но при всем том вполне сознаю, что далеко не соответствовал тяжелой и неудобоносимой своей обязанности и великому моему предместнику – старцу, блаженной памяти, отцу Иерониму. Кроме же того, если и праведник, по словам Писания, едва спасется, то где аз грешный явлюся? И, если человек не прав пред судом Божиим, аще и один день жития его было на земле, то, что я могу сказать о себе, имев в жизни моей не один день, но десятки лет, и исполнен быв многих забот и имам быти истязан!

Помяните ныне, возлюбленные мои чада, оные мои попечения и многие скорби, которые я имел ради вашего блага и спасения, покройте мои великие недостатки вашею любовью и восполните недостававшее во мне вашим собственным тщанием, что будет достойно вашего священного звания. Да ради вашей любви ко мне помилует и приимет меня Господь. Молю убо вас, всех и каждого, ныне всего более нуждаясь в молитвенной мне помощи, не оставляйте и не забывайте меня вашими теплыми о мне молитвами; не отринет единодушную вашу любовь Бог любви; но и мне отраду и милость сотворит, и вам щедротами Своими воздаст за благоприятную пред Ним сыновнюю вашу любовь.

Ради собственного вашего блага прошу и убеждаю вас исполнять усердно поминовение имен благодетельских, чтобы синодики заведенные читались, как положено. Ибо оставление, или небрежение относительно сего нашего долга весьма ответственно для нас пред Господом. Будем помнить милость благодетелей наших и их помощь во время нужд обители, ибо их благочестивое благотворение поддерживает и восполняет наши нужды, особенно в тяжелые для обители времена: сие нам никогда забывать не должно и воздавать, как обязались, молитвой за их милость.

Судьбы будущие обители неизвестны и заключаются в деснице Божией. Также памятовать должно, что многие приносят обители свои посильные жертвы, часто из последних средств, даже с лишением и ограничением своих нужд. Крайне грешно будет наше неисполнение их усердия. Всему долгу совести внимайте, ибо за это спросится с нас на суде Божием.

Как во дни моего с вами пребывания многократно просил и увещевал я вас, во имя заповеди Христовой и ради собственной вашей пользы временной и вечной, хранить между собою мир и любовь братскую, и взаимное снисхождение друг ко другу, и общее согласие и единодушие, всячески избегая всякого нестроения внутреннего и несогласия; о сем ныне, хотя и безгласно, через сие письменное мое к вам увещание и слезное отеческое моление, напоминаю, прошу и молю вас: храните мир и любовь, и взаимное братское единомыслие; не ищите каждый своего «я» и ради такого богопротивного себялюбия не забывайте вашей общей пользы, общего блага и чести обители и братий. Где мир и любовь – тамо Бог, а где Бог, тамо всякое добро. Мир и единодушие составляют твердое ограждение и благоустроение всякого общества; при внутреннем несогласии падает всякий дом и всякое общество.

Прошу и увещеваю вас, возлюбленные братия, сохраните издревле установленный порядок общежития, постоянного исповедания и откровения своих помыслов и своего сердечного устроения игумену, или духовнику и, по разрешении, приобщения святых Животворящих Таинств, как всегда бывало. Этим поддерживается духовный строй и порядок души каждого в отдельности. Не нарушайте же сего спасительного доброго установления, которое мы здесь наследовали от отцов предшественников.

Еще мое усердное завещание вам, отцы и братия: врата обители да не затворяются никогда для нищих и убогих, и всякого требующего. Сам Господь засвидетельствовал воочию всех нас, воздавая обильно Своими щедротами обители за незатворение ее врат и милостыни для всех нуждающихся. Сие наблюдайте неизменно, как было, и не ограничивайте вашей милости и после меня.

Поручаю вас, как всегда, покрову и заступлению, и милости Царицы Небесной, Преблагословенной Матери Господа нашего Иисуса Христа, Бога истинного, Ему же, с Отцом и Пресвятым Духом, подобает всякая честь, и слава, и поклонение, и благодарение во веки. Аминь.

Игумен Русского св. Пантелеимонова монастыря Архимандрит Макарий».