Архиепископ Смоленский Тимофей

(Память 24 июля).

Архиепископ Тимофей родился 23 июля 1782 г. в Смоленской губернии, в селе Костырях, Рославльского уезда и при крещении был назван Трофимом. Отец его, Тимофей Никитич Котлярев был священником этого села. После домашнего благочестивого воспитания, Трофим Тимофеевич Котлярев сначала обучался в Смоленской семинарии, а потом из среднего отделения был отправлен в Московскую духовную академию. Во время дороги в Москву, продолжавшейся тогда две недели, Трофим выучил наизусть много стихотворений из немецких поэтов и некоторые слова французских проповедников, чем и обратил на себя особенное внимание академического начальства. По окончании учения в академии в 1806 году, Котлярев более 10 лет ревностно проходил должность учителя при Смоленской семинарии и, по преобразовании ее, в 1817 году, определен инспектором ее и профессором философии. В 1821 году 18 ноября он был пострижен в монашество, с именем Тимофея, в честь своего родителя, ректором семинарии архимандритом Сильвестром, 2 числа того же месяца рукоположен в иеродиакона, 21 – в иеромонаха, а 9 июля 1822 года возведен в сан архимандрита Смоленского Троицкого монастыря преосвященным Иосифом, епископом Смоленским. По ходатайству епископа Харьковского Павла, бывшего в Смоленске ректором и лично знавшего высокие качества души и ученость архимандрита Тимофея, он был перемещен в Харьков ректором тамошнего коллегиума. Здесь он обязан был каждую субботу являться к преосвященному на обед, который сопровождался самым строгим экзаменом по управлению коллегиумом и был, скорее, пищей ума и сердца, а не тела. Здесь же он познакомился и с Иваном Борисовым, будущим знаменитым архиепископом Иннокентием, которого преосвященный Тимофей называл «русским Массильоном» или «восточным Златоустом». Старший брат Борисова был профессором коллегиума, меньший брат, приезжая к старшему из Орловской губернии на каникулы, бывал с ним у ректора, а когда нужно было младшему Борисову отправляться в академию, и оба брата были в денежном затруднении, ректор Тимофей безвозвратно ссудил им 25 рублей. Преосвященный Иннокентий никогда не забывал этой услуги и впоследствии с благодарностью рассказывал о таком одолжении.

Из Харькова архимандрит Тимофей был вызван в С.-Петербург на чреду священнослужения и проповеди слова Божия. Здесь митрополит Серафим, знавший его в бытность свою в Смоленске епископом, пожелал иметь его викарием по Новгородской кафедре. Новый архиерей участвовал в некоторых придворных церемониях и был при погребении Императрицы Марии Феодоровны. В Новгороде он познакомился с архимандритом Фотием, которого называл «человеком самородным», и графиней А. А. Орловой-Чесменской. Уважением графини преосвященный Тимофей пользовался до конца жизни ее и, уже будучи епископом Смоленским, получил от нее 1000 руб. для раздачи бедным, в неурожайный год. В Новгороде имя преосвященного Тимофея осталось незабвенным, особенно по случаю возмущения военных поселян в 1831 году. Граф Аракчеев, скрываясь от бунтовщиков, прожил несколько дней и ночей в Хутынском монастыре у епископа Тимофея, переодетый в крестьянское платье, а сам Тимофей привел в смущение бунтовщиков тем, что, в том же году, на панихиде 26 июля, когда иеродиакон возгласил: «о убиенных рабех Божиих», громко повелел говорить: «о невинно убиенных рабех Божиих». Между поселянами произошел шум, но епископ еще громче повторил свое приказание, и в заключение произнес к ним увещание о раскаянии и признании вины, присовокупив: «кровь невинных вопиет на вас пред Господом». Через два часа после панихиды прибыл на место происшествия Государь Император Николай I и был свидетелем еще продолжавшегося волнения. Наградой епископу был орден св. Анны 1 степени, а вскоре (в 1834 году), и назначение на Смоленскую кафедру. 15 апреля, в неделю Ваий, епископ прибыл в Смоленск, где еще были живы: мать его, вдова Евдокия, брат архимандрит Вениамин и две сестры, священнические жены. Впоследствии, преосвященный Тимофей сам хоронил свою мать в Вознесенском монастыре и при этом плакал, как дитя.

Служение его церкви Смоленской продолжалось ровно 25 лет. Долговечными памятниками деятельности его служат: обновление и украшение теплого Богоявленского собора (1840–1843 гг.), устройство в нем придела во имя св. Меркурия, Смоленского чудотворца (1843 г.), устройство для кафедрального собора новой ризницы (1847 г.), учреждение училища для девиц духовного звания сначала при Вяземском Аркадьевском девичьем монастыре (1849 г.), а потом перемещение его в Смоленск (1852 г.), в дом, устроенный при Вознесенском девичьем монастыре, устройство нового двухэтажного корпуса для Бельского духовного училища (1852 г.). Архипастырская ревность его свидетельствуется попечением о распространении в простом народе знания молитв и важнейших истин веры, усердными трудами к ослаблению раскола, заслужившими благодарность Св. Синода, изъявленную ему в 1855 году. За усердие в прохождении архипастырского служения, он сопричислен в 1851 году к ордену св. равноапостольного князя Владимира большого креста, а 26 августа 1856 года пожалован в сан архиепископа.

Время, свободное от служебных обязанностей, преосвященный Тимофей проводил в чтении и письме, иногда до глубокой ночи. Проповеди его отличались Евангельской простотой и особенным «помазанием». Впрочем, святитель, по смирению, не любил видеть произведения свои в печати, не любил также, чтобы и другие подчиненные печатали что-либо. Без молитвы он не начинал и не оканчивал ни одного дела; молился в роще, в саду и вообще, там, куда не достигал посторонний глаз. Образ жизни его был самый воздержный, пища самая простая – раз в сутки, почти всегда в полдень из двух блюд, и только в праздники – из трех; одеждой его в келлии и загородном доме был подрясник из коленкора или нанки, а шелковую рясу преосвященный надевал только на служение и при посещении значительных лиц. Во все время своего архиерейства, т.е. в 25 лет, он не переменил в своих келлиях ничего, что было при предшественнике его, преосвященном Иосифе, т.е. мебель, картины, ковры и т. п. оставались одни и те же, так же, как и экипажи, прислуга и т. д. Вообще, преосвященный Тимофей любил уединение и удалялся от общественных обедов, после которых, как он говаривал, три дня не мог употреблять пищу, чтобы прийти опять в порядок. Лекарствами не пользовался во всю жизнь, хотя и знал медицину, изучив ее в Московском университете. Холодная вода особенно нравилась ему как в питье, так и в купанье; последнее он делал без купальни даже и тогда, когда у берегов озера замерзала вода. Проживая в загородном доме, он утром и вечером делал прогулку пешком верст за пять и далее, в простом старческом наряде, со встречными заговаривал, причем, иногда узнавал несчастье и бедность людей и, по возвращении домой, тотчас старался оказать пособие или из собственных средств, или же ходатайством пред сильными людьми. В епархиальных делах был крайне недоверчив, так же, как и в домашнем быту. Малейшая неприятность со стороны высшего правительства повергала его почти в болезненное состояние: он хотел, чтобы и мимолетная тень не падала на него и на окружающих его.

Особенным расположением преосвященного Тимофея пользовались монастыри и монашествующие, почему он и заслужил название «монахолюбивого». 31 мая 1843 года он разослал красноречивое послание ко всем благочинным своей епархии, с приглашением вдовых священнослужителей и церковников поступать в монашество.

В 1859 году, преосвященный Тимофей, по слабости здоровья и преклонности лет, просил Св. Синод об увольнении от управления епархией. Еще за пять лет до этой просьбы преосвященный думал окончить свою жизнь в Киево-Печерской лавре, как это сделал предместник его епископ Иосиф, а потом решился построить себе дом с церковью в Бельской Красногородищенской пустыни, отличающейся прекрасным местоположением. Это здание вчерне было построено с каменным жилым основанием как на собственные средства архиепископа, так и на пожертвование г-жи Пенской, бывшей по мужу ктитором пустыни, но неудовольствие настоятеля на то, что будто постройка обезобразила монастырь, и что он сам должен будет оставить настоятельство в случае переселения туда преосвященного, побудило преосвященного избрать местом своего успокоения Ордынскую пустынь.

29 ноября 1859 года архиепископ Тимофей в последний раз служил в Богоявленском соборе и произнес к пастве прощальное слово.

3 декабря архиепископ оставил Смоленск и 5 прибыл в Ордынскую пустынь. Здесь, при постепенном ослаблении телесных сил, он деятельно приготовлялся к тому покою, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания. Он проводил время в молитве, чтении, благочестивых размышлениях и назидательных беседах с братией и посетителями. В келлиях его ежедневно, по желанию его, были совершаемы вечерня, утреня и молитвенное правило. К литургии ходил в церковь неопустительно и ежедневно говорил поучения, всегда изустно, простой речью, почему поучения его особенно нравились тем, которые не могли понимать отеческих писаний на славянском языке, ежедневно читаемых в Ордынской пустыни. После литургии он слушал чтение периодических изданий, а чаще всего – житий святых. В вечернее время, после отдыха, он выходил на крыльцо или на берег реки, протекающей мимо монастыря. Здесь он часто вступал в разговор со встречными. У поселян спрашивал, умеют ли молиться? Знающих ежедневные молитвы, с любовью благословлял и отпускал. У монашествующих осведомлялся, не читали ли они чего назидательного? Какие места Св. Писания или какие песни церковные кажутся им невразумительными? На вопросы и недоумения охотно давал ответы и радовался, если они не забываются. Иногда, так же вечером, любил слушать пение старинных духовных стихов (псальм).

Перед богослужением он часто объяснял смысл неудобопонятных выражений, встречающихся в богослужебных книгах, и заставлял повторять объяснение, с целью, как он говорил, возбудить большее внимание и благоговение к церковной службе. С этой же целью он заботился объяснять значение богослужебных действий, для чего, при келейной службе, кроме отеческих поучений, заставлял ежедневно читать «Новую Скрижаль», архиепископа Вениамина. После вечернего правила он, обыкновенно, три раза прослушивал Апостол и Евангелие следующего дня и объяснял места неудобовразумительные, заключающие в себе глубокий смысл, а также прочитывал толкование на них. После этого, он, отходя ко сну, лобызал распятие Господа Иисуса Христа, тихо читая: «Пролей, Господи, каплю Твоей святейшей крови в мое сердце, иссохшее от страстей и грехов, и нечистот душевных и телесных». Затем произносил: «Просвети очи мои, Христе Боже», и: «Да воскреснет Бог».

Любимым его наставлением тем, которые приходили к нему за благословением, было: «да научит тебя Господь творить волю не свою, но Божию». Жалоб на других и осуждений он не мог слушать без неудовольствия, наставляя терпением и любовью побеждать зло. После выговоров, сделанных кому бы то ни было, хотя и вполне заслуженных, преосвященный всегда просил прощения. К собственности не имел пристрастия и дорожил только книгами: даже не знал, сколько и какие у него вещи или деньги. Но давал не всякому без разбора, чтобы необдуманным подаянием не дать повода ко греху, а родственникам своим часто отказывал, чтобы они не впали, как он выражался, в гордость и корыстолюбие. Среди беседы он часто вспоминал прошедшее своей жизни.

Слабея постепенно силами, ощущая уже начатки болезни, преосвященный Тимофей часто помышлял о часе смертном. «Сколько грехов!» В таких мыслях он взывал: «Боже, милостив буди мне грешному! Без числа согреших, Господи! Боже, очисти мя грешного и помилуй мя! Многая множество содеянных мною лютых помышляя, окаянный, трепещу страшного дне судного, но, надеяся на милость благоутробия Твоего, яко Давид, вопию Ти: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей».

Благословляя посетителей и прощаясь с ними, он просил помолиться о нем. Опасно заболел он в январе 1862 г. опухолью в ногах и одышкой в груди. Но, уверяя, что у него ничего не болит, не оставлял ежедневного хождения в церковь и оказывание поучений. На советы обратиться к помощи врачебной он долго не соглашался: «я что-то нерасположен лечиться, – говорил он, – потому что никогда не лечился, не лучше ли оставить так, на волю Божию!»

В феврале болезнь его стала развиваться более, опухоль распространилась выше, одышка стала случаться чаще. В последний раз, 28 января, он был у литургии и говорил поучение о смиренном сознании своей греховности, подобно мытарю, и приготовлении к св. Четыредесятнице. В неделю о блудном сыне, 4 февраля, уже не мог, по немощи телесной, быть в церкви у литургии и весьма много жалел об этом. Вместо службы заставлял читать толкование на чтенное Евангелие и проповедь в неделю о блудном сыне Никифора, архиепископа Астраханского, весьма любимого и уважаемого им автора. После отдыха, для утешения своего духа, пригласил певцов пропеть: «На реках Вавилонских», еще заставил пропеть любимые свои псалмы и весьма много благодарил за доставленное ему утешение. Продолжая в эти покаянные дни, по-прежнему, совершать богослужение и иногда занимая присутствующих изъяснением неудобопонятных выражений в богослужебных книгах, он много сетовал о том, что немощь телесная возбраняет ему присутствовать в храме Божием, при совершении бескровной жертвы.

В неделю мясопустную, 11 февраля, преосвященный велел читать и с особенным вниманием слушал умилительные беседы св. Ефрема Сирина о последних днях мира и рода человеческого. В среду, 14 февраля, его очень заняла статья, помещенная в «Страннике»: Воспоминание о высокопреосвященном Филарете, митрополите Киевском.

В четверток сырной недели, 15 февраля, после молитв утренних, преосвященный опять заставил прочитать о Филарете, митрополите Киевском, и вновь слушал со вниманием. После отдыха приказал петь: «Да исправится молитва моя...» и некоторые псалмы. В неделю сыропустную, 18 февраля, о. архимандрит с братией прибыл проститься с архипастырем. При пении песни: «На реках Вавилонских», преосвященный, по облачении в мантию, обратясь ко всем, трогательным голосом сказал: «простите меня, простите, кого оскорбил, и помолитесь за меня»; потом всем преподал мир и благословение на совершение подвигов поста. И сам он, и все предчувствовали, что это ежегодное, совершаемое по обычаю церковному, прощение есть последнее. Во вторник 1-й недели Великого поста, 20 февраля, преосвященный заставлял прочитать что-нибудь. Прочитана ему одна статья из «Домашней Беседы», а потом читано о последних днях жизни Филарета, митрополита Киевского.

В субботу 1-й недели Великого поста, 24 февраля, архиепископ, по утренней молитве, выразил желание причаститься в следующий день Св. Таин. Принимал в этот день благочестивых посетителей, совершавших подвиг св. поста в пустынной обители, поздравил их с принятием Св. Таин, пожелав им быть в единении со Иисусом Христом до конца жизни, и благословил всех просфорами. 25 февраля, в воскресенье, он, по выслушании канона и акафиста Иисусу Сладчайшему и Божией Матери, и молитв ко св. Причащению, исповедался и облачился в мантию и омофор. В ожидании священнослужителей со св. Дарами, говорил: «Господи, помилуй! Как не скоро идут! Я жду их, как ангелов... Сам Спаситель ко мне придет». При входе священнослужителей со Св. Дарами, он встал, поддерживаемый диаконами, поклонился и сам читал: «Верую, Господи…, и Вечери Твоея тайныя...» При словах»: «Ты еси Христос, Сын Бога живого, пришедый в мир грешныя спасти», он заплакал и едва дрожащим голосом договорил слова молитвы, от слез духовного умиления. Нужно заметить, что болезнь архиепископа уже развилась вполне, опухоль распространилась по всему телу, одышка и стеснение в груди томили его. Страдания его были велики, но он таил их и не жаловался.

При опасном состоянии своего здоровья, он не прерывал обычных занятий, ежедневно выслушивал келейное богослужение, предлагал для объяснения трудные места св. Писания, одним словом, спокойно готовился к смерти. В следующий день совершено, по его желанию, таинство Елеосвящения. К вечеру, болящему стало очень трудно, он тяжело дышал, чувствовал сильный жар и томился. Однако, и при таких страданиях сохранил сознание, следил за совершавшимся всенощным бдением и повторял слова молитв церковных. По случаю крайне опасного состояния здоровья больного, ранняя литургия начата в 4 часа утра. В 6 часов больной после бессонной тяжкой ночи причастился Св. Таин. Ежечасно ожидали в эту ночь кончины его, но Господу угодно было отсрочить смертный час его. По причащении Св. Таин, он стал бодрее и мог быть посажен в кресла. Прибыл в пустынь, для совершения благочестивого подвига поста, г. Л. и, при Божией помощи, начал пользовать болящего. Сокрушенный тяжкой болезнью, он уже не отвергал врачебных наставлений. Ежедневно, в назначенное время, сотворив молитву, он принимал лекарство. Несколько ночей сряду были для него весьма тяжки, но страдания его постепенно стали уменьшаться, опухоль начала опадать. Ежедневное совершение в келлиях его богослужения и частое причащение Св. Таин доставляли ему ободрение и утешение. Но видно было, что тяжкая и долговременная болезнь сокрушила его силы. Сам, без сторонней помощи, он едва мог двигаться по комнате. От чтения, большей частью, отказывался. Уединенная дума и молитва были его упражнением. Часто творил он краткие молитвы: «Господи, помилуй! Боже, очисти мя, грешного! Пресвятая Богородице, спаси нас!» Особенно часто, ежедневно, он повторял: упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый, Троице Святая, слава Тебе!

Прошла весенняя непогода, самая опасная для его здоровья. Радость Воскресения Христова оживила дух его. В надежде освежить его весенним воздухом, выводили его иногда на крыльцо или на берег реки, в ясную погоду он проезжался раза два среди пустынных полей, верст за 5 и более. Можно было надеяться, что жизнь его продлится, по крайней мере, до осени. К сожалению, еще не оправившись от тяжкой болезни, он вновь заболел, в исходе месяца июня, расстройством желудка. Около месяца продолжалась последняя болезнь. В течение этого времени он не мог употреблять твердой пищи, питаясь почти одним чаем. Частое причащение Св. Таин составляло самое лучшее утешение и укрепление духа и тела его. Чтения не мог долго слушать и говорил, что расстроен и неспособен к рассуждению. Он стал весьма молчалив и задумчив; часто просиживал часа три и более, погруженный в тихую думу и творя краткие молитвы. Предчувствие близкой кончины, как заметно было, побуждало его углубляться внутрь себя. В последнюю неделю, на благожелание о. архимандрита Ордынской пустыни – быть здоровым – он отвечал: «мне пора умирать», и потом прибавил: «может быть, Господь скоро позовет меня». При стороннем пособии, преосвященный мог еще выходить из спальни в залу, а иногда на крыльцо, до 23 июля. Но в этот день, который был днем рождения его, уже он не мог встать с постели. На предложение выпить чаю, отвечал: «Нет, благодарствую». Дыхание его стало тяжело и прерывисто, часто останавливалось. К вечеру ему стало еще хуже, дыхание сделалось тяжелее и затруднительнее, почему о. архимандрит прибыл с братией проститься в последний раз с архипастырем. Прочитан был канон к Пресвятой Богородице на исход души, но Господь благоволил продлить его жизнь до следующего дня, чтобы сподобить его, в последний раз, в напутствие к жизни вечной, вкусить Источника бессмертия.

Ночь проведена была у одра больного в совершении богослужения: читан акафист Спасителю, потом отправлена полунощница, утреня и прочтены молитвы ко св. Причащению. Видно было, что больной чувствовал и слышал, хотя от крайней слабости ничего не мог говорить: то полагал обе руки на голову, то складывал их на груди, то обращал взоры на присутствующих. В 6 часов утра он был причащен Св. Таин. Вновь прочитан канон ко Пресвятой Богородице на исход души, но смертное томление его продлилось еще более трех часов. Для всех присутствующих при одре умирающего архипастыря стало очевидно, что близка кончина его: дыхание его то останавливалось, то вновь порывисто возобновлялось, руки и ноги хладели. Сделано о. настоятелем распоряжение – принести соборне местную икону Владимирской Богоматери, для совершения молебного пения. При внесении св. иконы в келлию, с пением тропаря: «Днесь светло красуется славнейший град Москва и обитель сия», дыхание умирающего остановилось, – он испустил вздох. Св. икона поставлена у одра его. Преосвященный испустил еще три вздоха, сомкнул уста и почил о Господе, в глазах братии Ордынской пустыни, безмолвно окружавшей смертный одр его и прослезившейся при последнем вздохе его. Архиепископ Тимофей скончался 80 лет от рождения, после 32-летнего служения Церкви в сане епископа, пробыв на покое в Ордынской пустыни 2 года и около 8 месяцев. 24 июля 1862 г. в половине 11 часа пополуночи, отошел ко Господу маститый архиепископ³⁴.