Глава 37. Старец Нектарий (Тихонов). Власти разгоняют монахов из обители

Старец Нектарий звался в миру Николаем Васильевичем Тихоновым. Он родился в 1853 году в городе Ельце Воронежской губернии. Родители его, Василий и Елена Тихоновы, были люди бедные (отец был работник на мельнице, мать поденщицей), но верующие, благочестивые. Когда будущий старец был еще отроком, отец его умер, благословив его иконой святителя Николая, – старец потом не расставался с ней. Образование отрок получил обычное для бедняков – его учил церковнославянской азбуке дьячок. Потом скончалась и мать. Оставшись сиротой, отрок трудился в лавке купца Хамова. Был усерден, исполнителен и скромен, что понравилось хозяину, который решил женить его на своей дочери.

В то же время схимница Феоктиста, духовная дочь святителя Тихона Задонского, столетняя старица, сказала юноше: «Пойди в Оптину к Илариону, он тебе скажет, что делать». В Оптиной он разыскал отца Илариона, но тот сразу же направил его к старцу Амвросию, который и принял его послушником в скит. Двадцать пять лет прожил он в келии при церкви святого Иоанна Предтечи, будучи пономарем. Духовным отцом его стал отец Анатолий (Зерцалов). 3 апреля 1876 года он был пострижен в рясофор, а 14 марта 1887 года – в мантию с именем Нектарий, в честь преподобного Нектария Киево-Печерского. Несколько лет после этого он пребывал в полузатворе, выходя из келии только по необходимости – в храм, к духовному отцу, в трапезную... Жизнь его в этом затворе мало известна, – он подвизался в посте и молитве и много читал.

В келии у него образовалась довольно большая библиотека. Обращался он и к книгам библиотеки скита. Есть свидетельства, что он изучал не только писания святых отцов, но и книги научного и литературного характера. Он жил в тишине и смирении, возрастая в любви к Богу и к монашескому образу жизни. За эти годы он приобрел не только знания, весьма основательные, но и духовные дары, очень значительные, которые тщательно скрывал – даже и тогда, когда стал наставником братии. «Я в новоначалии, я учусь... – говорил он. – Я наистарейший в обители летами... а наименьший по добродетели»; «Я мравий, ползаю по земле и вижу все выбоины и ямы, а братия очень высоко, до облаков подымается»⁵⁷⁹.

21 октября 1898 года отец Нектарий был рукоположен во иеромонаха. «Когда меня посвящал в иеромонахи бывший наш благостнейший владыка Макарий, – вспоминал старец, – то он святительским своим оком прозревал мое духовное неустройство и сказал мне по рукоположении моем краткое и сильное слово... до конца дней своих не забуду. <...> “Нектарий, – сказал он мне, – когда ты будешь скорбен и уныл и когда найдет на тебя искушение тяжкое, ты только одно тверди: Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего иеромонаха Нектария!” Только всего ведь и сказал мне владыка, но слово его спасало меня не раз и доселе спасает, ибо оно было сказано со властию»⁵⁸⁰.

В 1912 году, как ни ссылался отец Нектарий на свое «скудоумие» и якобы неумение нести тяготы, братия избрала его старцем на место отбывшего в Старо-Голутвин монастырь отца Варсонофия. А так как он продолжал возражать и после избрания, архимандрит Ксенофонт сказал: «Отец Нектарий, прими послушание!». И он, конечно, принял⁵⁸¹. Старцем он был весьма своеобразным. Великие духовные дары свои он прикрывал юродством. Он принимал братию, шамординских и белёвских монахинь, часто и мирян в хибарке старцев Амвросия и Иосифа. В житии старца Нектария (большом оптинском издании 1996 года) приводится множество разных случаев чудесной помощи, оказанной им православным людям, – пророческих высказываний, удивительных символических действий, назначавшихся вразумить человека, пробудить его сознание, совесть, призвать к раскаянию, избавить от уныния. Об этом сохранилось много воспоминаний. С 1922 года в Оптиной находилась при музее поэтесса Надежда Павлович⁵⁸², которая стала духовным чадом старца Нектария и много помогала, используя свои московские связи, ему и сохранению оптинского достояния. В ее записках дневниково-мемуарного характера выразительно запечатлен образ старца Нектария.

Надежда Павлович, будучи человеком верующим, но не церковным, взяла от одного тогдашнего издателя заказ на написание книги об Оптиной пустыни. Кажется, ей поручено было от Комиссариата народного просвещения и описание рукописей оптинской библиотеки. С этим она и приехала сюда. А старец перевернул всю ее жизнь, призвав к живой, церковной вере и покаянию, навсегда привязав к монастырю, о котором она хлопотала перед властями и после его закрытия. Она записала много духовных высказываний старца. Вот лишь несколько примеров. «Самая высшая и первая добродетель – послушание, – говорил он. – Это самое главное приобретение для человека. Христос ради послушания пришел в мир. И жизнь человека на земле есть послушание Богу. В послушании нужно разумение и достоинство. Человеку дана жизнь на то, чтобы она ему служила, а не он ей. Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение: он и не знает – зачем он живет. Это очень вредное недоумение, и оно часто бывает. Он, как лошадь, везет и... вдруг останавливается; на него находит такое стихийное препинание. Бог не только разрешает, но и требует от человека, чтобы он возрастал в познании»⁵⁸³.

«Застенчивость по нашим временам – большое достоинство. Это не что иное, как целомудрие. Если сохранить целомудрие, – а у вас, у интеллигенции, легче всего его потерять, – все сохранить»⁵⁸⁴.

«Заниматься искусством можно так же, как столярничать или коров пасти; но все это надо делать как бы пред Божиим взором. Но есть и большое искусство – слово убивающее и воскрешающее (псалмы Давида); путь к этому искусству – через личный подвиг, путь жертвы; и один из многих тысяч доходит до цели. Все стихи мира не стоят одной строчки Священного Писания»⁵⁸⁵. Эти же мысли старца об искусстве – в другой записи Павлович: «В мире есть светы и звуки. Художник, писатель кладет их на холст или бумагу и этим убивает. Свет превращается в цвет, звук в надписание, в буквы. Картины, книги, ноты – гробницы света и звука, гробницы смысла. Но приходит зритель, читатель – и воскрешает погребенное. Так завершается круг искусства. Но так с малым искусством. А есть Великое, есть слово, которое живит и умерщвляет, – псалмы Давида, например, но к этому искусству один путь – путь подвига...». «Прежде чем писать, обмакни перо 7 раз в чернильницу». «Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы»⁵⁸⁶.

Он дал молитву своим духовным чадам: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, грядый судити живых и мертвых, помилуй нас, грешных, прости грехопадения в сей нашей жизни и имиже веси судьбами покрый нас от лица антихриста в сокровенной пустыни спасения Твоего»⁵⁸⁷.

В мае 1922 года в России возникло церковное обновленчество, так называемая живая церковь, которая вступила в сотрудничество с властями, намереваясь отнять у Православной Церкви храмы, уничтожить монастыри, учредить женатый епископат. Власти на первых порах помогали живоцерковникам, так как надеялись, что произойдет большой раскол, который поможет им в их богоборческих усилиях (ведь они хотели искоренить в России веру Христову). Старец Нектарий сказал о «живой церкви»: «Там благодати нет. Восстав на законного Патриарха Тихона, “живоцерковные” епископы и священники сами лишили себя благодати и потеряли, согласно каноническим правилам, свой сан, а потому и совершаемая ими литургия кощунственна»⁵⁸⁸.

Большевики начали под видом борьбы с голодом (который сами искусственно и создали) эпопею «изъятия церковных ценностей», сопровождавшуюся провокациями, имеющими целью полное уничтожение Православия в России. Начались массовые убийства священнослужителей и верующих мирян, разрушение храмов, ссылка тысяч людей в лагеря... Был тайный приказ Ленина (ныне обнародованный) – расстрелять в ходе этой кампании как можно больше священников, чтобы уж некому было и богослужение править. Много тревожили власти Патриарха Тихона: его привозили в Ревтрибунал и устраивали ему многочасовые допросы, намеренно изматывая его, уже некрепкого здоровьем. Когда он был заключен под домашний арест, он, не имея возможности управлять Церковью, назначил своим заместителем митрополита Ярославского Агафангела. А тот был во временном отъезде. И буквально через несколько дней после указа о назначении заместителя группа священнослужителей во главе с протоиереем Александром Введенским обратилась к Патриарху с просьбой благословить «функционирование канцелярии Его Святейшества». Не подозревая подлога, Патриарх поручил этой группе принять синодальные дела и передать их вскоре митрополиту Агафангелу, как только он появится. Раскольники, однако, не стали дожидаться приезда митрополита и объявили себя Временным церковным управлением (ВЦУ), быстро состряпали и разослали во все епархии свои циркуляры. Некоторые епископы поддались обману, вероятно, не разобравшись в существе дела, – уж больно нагло и решительно действовали самозванцы. Таким образом, ВЦУ оказалось признанным какой-то частью Церкви «как единственно канонически законная церковная власть», все распоряжения которой «вполне законны и обязательны». Что же это было такое? Дело в том, что в обличии этого ВЦУ возобновила свою деятельность обновленческая «живая церковь», созданная еще в марте 1917 года так называемым Всероссийским союзом демократического православного духовенства и мирян.

Истинно православные священнослужители разобрались в сути обновленчества и ничего, кроме презрения, не испытывали к людям, раболепствовавшим перед богоборческой властью и якобы стремившимся к «коллективизации народного духа на началах религии»... Обновленцы называли себя «прогрессивным духовенством» и занимались доносами и клеветой на Патриарха. Советская власть в лице «старосты» Калинина «благословила» существование ВЦУ, которое в мае 1923 года устроило лжесобор. На нем приняты были кощунственные решения о правильности введения в стране нового летосчисления, закрытия монастырей и другие.

«Собор» разрешил архиереям вступать в брак, священникам жениться вторично, дерзнул даже «лишить» сана Патриарха Тихона и вообще «уничтожить Патриаршество как монархический и контрреволюционный способ руководства Церковью».

В Шамординский монастырь прислан был священник, который открыто объявил себя обновленцем. Служб не было. Как писала мать Амвросия, врач обители, «1 октября [1922], на Покров Пресвятой Богородицы, нас созвали к храму, где с паперти комиссар объявил, что с сегодняшнего дня у нас нет монастыря». Сестры разошлись. Многие поселились в Козельске и его окрестностях. Старец Нектарий сказал матери Амвросии: «В Козельске у Еремеевых квартиру возьми». По благословению старца несколько шамординских монахинь нашли здесь приют⁵⁸⁹.

А вот два документа из Калужского госархива (из фонда Губисполкома), которые говорят сами за себя. Первый:

«НКВД, Калужский Губотдел. Секретно. Заведующему Отделом управления Козельского уездисполкома. При сем препровождается копия циркуляра, где говорится, что монахи состоять в артели не могут, и секретарю предлагается не регистрировать таковых, т.к. их дело скоро будет слушаться в суде и надо принять меры к их выкуриванию из монастыря. 20.01.1923 г. (Подпись)».

Следующая бумага относится к весне 1923 года, когда арестован был старец Нектарий и многие насельники обители, а сама она была закрыта. Там еще оставались музей, библиотека, больница (как уездная).

«НКВД, Калужский Губотдел. Совершенно секретно. Циркуляр по Козельскому уезду. В связи с ликвидацией монастырей вся монастырская рать расползлась и расползается по окрестным деревням и ведет контрреволюционную агитацию среди крестьян против Сов. власти, каковая агитация начинает чувствовать под собой почву, а поэтому ГПУ предлагает немедленно, совместно с уездисполкомами, выслать из территории уездов всех монахов и монашек по месту их происхождения. О последующем представить списки на этот элемент, куда каждое лицо выслать, 16 апреля 1923 г. (Подпись)».

Уездные власти потребовали от всех оптинских монахов немедленного отъезда. В связи с этим архимандрит Исаакий со старшей оптинской братией подал 1 июня 1923 года заявление помощнику прокурора по Козельскому уезду. «Вследствие ликвидации Оптиной пустыни, – говорится там, – по распоряжению властей мы выселены из таковой и разместились в городе Козельске и его уезде. Прожив на новом месте около двух месяцев, нам на этих днях объявлено распоряжение Отдела управления Козельского уездного исполнительного комитета о выселении нас в кратчайший срок к месту прежнего нашего жительства, то есть на родину, так как, якобы, наше размещение в г. Козельске и его окрестностях противоречит всем законам и декретам Советской республики. Таковое распоряжение Отдела управления мы выполнить не имеем никакой возможности по не зависящим от нас причинам. Каждый из нас прожил в Оптиной пустыни более 30 лет, и теперь ехать нам совершенно некуда: на родине у нас нет никого, кто бы мог приютить нас, уже престарелых, больных и совершенно не способных к труду; кроме этого, у нас нет совершенно никаких средств к передвижению отсюда на бывшую свою родину. Вследствие этого просим ходатайства вашего об оставлении нас на своих местах»⁵⁹⁰. Далее следуют подписи нескольких монахов – мирскими фамилиями с именем и отчеством (монашеских имен новая власть не признавала). На этот раз высылки монахов у властей не получилось, но в ближайшее время они разными способами решили этот вопрос.

В следующем документе, датированном 24 января 1925 года, напоминается о событиях того же, 1923 года. Тоже – «Секретно»; название: «Докладная записка»; а писал некий тайный соглядатай, засланный в обитель, вернее, уже в музей:

«По порученному мне Президиумом (Губисполкома) делу о предоставлении подробных сведений о бывшем Оптинском монастыре, сообщаю нижеследующее:

1) После того, как в тихую келейную жизнь монашеской братии, не пожелавшей считаться с советскими законами, пришлось вмешаться Калужскому Губернскому суду и последний выездной своей сессией в г. Козельске 22–23 марта 1923 года напомнил о советских законах им, по которым всякого рода дельцам, хотя бы и под личиной самых благочестивых людей, околпачивать рабочих и крестьян не разрешается. Но: как это ни странно, защитниками монастырского жития, его схимников, предсказателей и пророков, вроде сластолюбца старца Нектария (у которого при обыске обнаружены большие запасы различных яств, вплоть до американского птичьего молока), оказалось весьма высокое наше советское учреждение Главнаука, представители которой, приезжая в Козельск, говорили (Гиринский Л.И.), что ликвидация монастыря есть не закрытие его, что его закрытие – не выселение монахов, которые сами, по словам представителя Главнауки (Гиринского Л.И.), являются живыми памятниками старины, и что закрытие церквей ни в коем случае не может быть допущено, да и что местные органы власти не имеют права вмешиваться в дела бывшего монастыря, как им не подведомственного (Гиринский Л.И.).

2) Местные же органы власти с такой постановкой вопроса не могли согласиться, хотя она исходит от людей, имевших доверенность от высокого центрального учреждения – Главнауки, и поняли постановление Калужского губернского суда, его Козельской выездной сессии, говорящей: ликвидированный монастырь упразднить, кооперативное товарищество из монахов распустить и имущество его конфисковать в доход государства, и что это все необходимо провести местной власти на основании судебного приговора. Местные власти, через посредство созданной ими Ликвидационной комиссии, приступили к проведению приговора в жизнь... Местная музейная администрация стала возбуждать ходатайства пред Ликвидационною комиссией об оставлении на службе в музее до 5 монахов. Ликвидационная комиссия пошла на уступки и согласилась оставить свыше 20–30 квалифицированных монахов-рабочих (не иереев), чтобы впредь заменить их настоящими рабочими с биржи труда, которые все же по настоящее время не заменены.

3) Необходимо дать короткую характеристику музейной администрации бывшего монастыря Оптина пустынь, как учреждения советского государства, с религией ничего общего не имеющего, а наоборот, путем живых примеров обязанного бороться с религиозными предрассудками. Что же видно на самом деле. Вот Л.В. Защук⁵⁹¹, бывшая зав. музеем (с большим трудом отстраненная), жена полковника; странная, эксцентричная женщина, при изъятии церковных ценностей была за противодействие арестована, – религиозна до крайней фанатичности, свою службу сочетавшая с поклонением старцам; к ней из Москвы Главнаукой прислана была помощница, и некоторое время ее заменявшая – Н.А. Павлович, хваставшаяся большими связями в Наркомпросе, поклонница старцев (Нектария в особенности, и впоследствии с ним сбежавшая), психопатка и религиозная ханжа.

Вот молодой образованный человек, служивший в Царской и Красной армиях, имеющий заслуги (по Царской службе – Станислава 3-й степени и Кр. Армии – денежное вознаграждение). Таубе М.⁵⁹², дворянин (о баронстве скромно умалчивающий), проявил себя только тем, что неоднократно в коленопреклоненном состоянии у старцев был заставаем; в данное время продолжает служить в музее в качестве научного сотрудника (на днях получившего повышение и вознаграждение) и поддерживает живую тесную связь с монахами, проживающими в монастыре и вне его.

Необходимо коснуться вскользь о лицах, вообще тяготеющих к бывшему монастырю из Центра, и, например, проживающий в районе монастыря художник Бруни⁵⁹³ (как говорят – родственник знаменитого художника), Лемана⁵⁹⁴, тоже художника, там же проживающего, и вообще время от времени из Центра приезжающих, которых не всегда удается выявить...

4) Местные учреждения и население никогда не видали людей, приезжающих из Главнауки, людей действующей науки, нашей, советской, без церквей, без монахов, именно нашей науки, понятной рабочим и крестьянам; не было случая, чтобы люди, приехавшие из культурного Центра, изъявили свое согласие поговорить с местным населением о действительно необходимой ему культуре.

5) Если в чем проявила себя приезжающая и местная музейная администрация (кроме ныне заведующей Беловой-Карповой Е.И.), то это в советах одной из групп верующих об открытии закрытых церквей монастыря, результатом чего было подано этой группой во ВЦИК ходатайство об открытии, и что эта религиозная группа, впоследствии убедившаяся, что закрытие церквей монастыря кроме пользы им ничего не дало, ибо сберегло у них трудовые средства, которые должны были бы пойти на содержание дорогостоящих монастырских церквей с монахами, и что желающие удовлетворить свои религиозные потребности легче их удовлетворят в церквах г. Козельска и прилегающих селений, имеющих прямое сообщение и не отделенных рекой Жиздрой, как это имеет место с оптинскими церквями.

6) Состояние бывшего Оптинского монастыря в данное время. А) Все имеющиеся церкви (6 больших и 2 маленьких) закрыты и находятся в ведении Музея и ни для какой цели не использованы и разрушаются от времени. Бывших монахов, проживающих в бывшем монастыре и находящихся на службе в музее, – 14 человек. Б) По мнению местных организаций, да оно и несомненно так, Музею вести в усадьбе какое-либо рациональное хозяйство нельзя, как себя не оправдывающее, что видно с делом выделки кож в бывшем монастыре, которое, по словам заведующей, закрывается как невыгодное и облагается будто бы высокими налогами... О каком-либо другом виде доходного хозяйства говорить не приходится. Постройки требуют средств не только на ремонт, но и на охрану их от расхищений, но источника этих средств нет и не может быть, ибо слишком уж для определенных целей все это создавалось. В) В интересах сохранения государственного достояния все бывшее монастырское имущество (за исключением, возможно, имеющих действительно историческое и художественное значение предметов, которые необходимо передать в Москву в музеи), все остальное имущество бывшего монастыря необходимо передать в фонд ГЗУ (Губземуправления) для рационального использования, и в 1-ю очередь церковных колоколов (1300 пудов), меди и утвари металлической вообще. Использование разрушающихся построек, не могущих быть ни для чего приспособленных, продажей их с публичных торгов. Г) Годные помещения, освобожденные от детского дома и некоторые другие, предоставить в распоряжение расквартированного в Козельском уезде 242-го полка, как не могущего разместиться в должном порядке в г. Козельске за отсутствием соответствующих помещений, с предоставлением полку права пользования бывших церквей для клубов и складочных помещений и для организации в бывшем монастыре военного городка. <...> Производивший по поручению Губисполкома обследование (подпись)».