Глава 10. Соратники и сотаинники старцы Лев и Макарий (Иванов)

Когда в Оптиной пустыни появился, уже как ее насельник, иеромонах Макарий, то, как говорится в житии старца Леонида, здесь стало «четыре духовных столпа, на которых главным образом созидалась и упрочивалась духовная жизнь оптинского братства. И замечательно, что все эти поистине святые мужи были совершенно различных характеров. Но, несмотря на эту разнохарактерность, они жили в таком союзе мира и искреннейшей любви христианской, что каждый из них готов был за другого и душу положить» (это были отцы Моисей, Антоний, Леонид и Макарий)¹¹⁹.

Отцу Макарию было уже 45 лет, многие знали о его опытности и умудренности в духовной жизни и желали стать его духовными чадами. Но в первое время в скиту он жил, как и все братия: ходил к старцу Леониду на вечерние правила, пользовался общей трапезой, старался не выделяться ничем. Отец Леонид не мешал ему смиряться, но вскоре начал привлекать его к письмоводительской работе.

В 1836 году отец Макарий указом Святейшего Синода был назначен духовником обители. Отец Леонид в ноябре 1835 года был перемещен из своей келии на пасеке в самый скит, а в феврале следующего года и в монастырь. Это последовало по распоряжению епархиального начальства для пресечения «беспорядочного» наплыва мирян обоего пола в монашескую келию на соблазн насельникам. Кто писал жалобы на отца Леонида – неважно, однако это были свои братия. Соблазнился и кое-кто из влиятельных мирян. «...Были и такие лица, – говорится в житии старца, – которые смешивали Таинство исповеди с духовным окормлением и потому с негодованием смотрели на то, что народ во множестве стекался к старцу-иноку за духовными советами... Это было тогда не только в Оптиной пустыни, но и во всей Калужской епархии, а может быть, и в целой России, еще новостию. А того, что в древности было в Церкви Христовой, многие не знали»¹²⁰.

Со стороны Калужского преосвященного Николая не было никакого неудовольствия на отца Леонида, но он желал «устранить поводы к неудовольствию между братиею и прекратить молву, распространившуюся в разных слоях общества, не понимавших духовной деятельности отца Леонида»¹²¹.

Старцу запрещено было принимать народ. Он эти перемены воспринимал благодушно. Брал на руки Владимирскую икону Божией Матери и с пением «Достойно есть...» переходил в очередную, назначенную ему келию. Там, устроив иконы, он, как ни в чем не бывало, садился плести пояски и принимать братию. Все случающееся с ним он принимал как от руки Божией.

Что же скитяне? «С сетованием и слезами проводили они его из скита в монастырь, – говорится в житии отца Леонида, – как единодушная семья, у которой отнимали родного отца и руководителя. Не менее прискорбно было приводить в исполнение эти меры и настоятелю обители отцу Моисею и брату его скитоначальнику отцу Антонию, которые, как говорится, поставлены были между двух огней: должны были покориться воле преосвященного и, между тем, понимали, какая от этого должна была последовать нравственная утрата, зная притом невинность старца и его равноангельное житие»¹²².

Отношение старца Макария к отцу Леониду не изменилось. Он по-прежнему находился у него в послушании, ежедневно приходил к нему, принося свои письма, под которыми они подписывались вместе; спрашивал совета старца по всякому делу. Немало скорбел отец Макарий о тех искушениях, которые доставались на долю отца Леонида. Кроме запрещения принимать мирян, ему не велено было владыкой Николаем носить схиму открыто, как постриженному в нее келейно. В жалобах на отца Леонида (одновременно и на отца Моисея) говорилось, что старчество и вообще скит – вредные для монастыря заведения и что Оптина придет от них в упадок. К сожалению, были среди старшей братии монахи, которым хотелось «разогнать лянидовшину»¹²³. При этом, несмотря на запрещение принимать народ, старец не мог избегнуть этого, хотя бы того и желал иной раз ради уединенной молитвы: люди упорно и в большом количестве проникали к нему... Что было делать!

Однажды отец Моисей увидел толпу народа около келии старца, вошел к нему и сказал: «Отец Леонид! Как же вы принимаете народ? Ведь владыка запретил». «Вместо ответа старец, – говорится в его житии, – отпустил тех, с кем занимался, и велел келейникам своим внести к себе калеку, который в это время лежал у дверей его кельи. Они принесли его... <...> “Вот, – начал старец свою речь, – посмотрите на этого человека. Видите, как у него все члены телесные поражены? Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то и то, и за все это он теперь страдает, он живой в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принять? Что вы на это скажете?” Слушая отца Леонида и смотря на лежавшего пред ним страдальца, отец игумен содрогнулся. “Но преосвященный, – промолвил он, – грозит послать вас под начал”. – “Ну так что ж? – ответил старец. – Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид! Я к себе никого не зову, а кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие душевные нужды?” Отец игумен Моисей ничего не мог на это возразить и молча удалился, представляя старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог»¹²⁴.

Улучшению этого трудного положения старца сильно помог митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), бывший Калужский. Он посетил монастырь вместе с владыкой Николаем и оказал почитаемому им старцу явные знаки внимания. Он попросил владыку Николая благословить старца открыто носить схиму, что тот и сделал. Призвав отца Леонида на чаепитие, митрополит посадил его рядом с собой и вел беседу в основном с ним, выказывая ему перед всеми отеческую любовь. Видя это, жаловавшиеся ранее на старца призадумались и, вероятно, поняли свои заблуждения. А в целом митрополит Филарет остался доволен и обителью, и скитом и тепло обошелся с братией.

В 1836 году один благочестивый помещик Алексей Иванович Желябужский выстроил в монастыре удобный корпус, где предоставил старцу четыре комнаты (столько же и для себя). Они здесь с помощью келейников читали правила и Священное Писание. Позади этого дома был дровяник, и отец Леонид иногда рубил там дрова, отвечая при этом на вопросы братии. По распоряжению начальства калитка в этот дворик была всегда заперта. Но бывали случаи, когда люди, найдя удобную лазейку, заполняли весь двор...

Однако отец Леонид по старости лет начал ослабевать телесными силами. «...Сношение с приезжающими на гостинную мне прекращено, – писал он одному из своих знакомых. – И ежели откровенно вам сказать, хотя бы и было позволено, но слабость и дряхлость моя, кажется, не имеет сил, чтобы жаждущих удовлетворить, поскольку телесные мои силы истощились»¹²⁵.

Иногда, чтобы уклониться от приходящих мирян ради послушания преосвященному, отец Леонид отъезжал в Тихонову пустынь¹²⁶. Бывали случаи, когда посетители обращались к настоятелю, отцу Моисею, с просьбой допустить их до старца ввиду крайней духовной нужды. Отец Моисей обычно не отказывал никому в такой просьбе.

Между тем в Предтеченском скиту произошли некоторые серьезные перемены. Скитоначальник отец Антоний, уже несколько лет страдавший болезнью ног, в 1836 году сильно ушиб себе и без того больную ногу, чем весьма усугубил свои страдания, теряя иногда возможность дойти даже от келии до храма. Тем не менее он с благодарностью к Богу нес этот крест, подавая и другим пример терпения. Видя его искреннее усердие, Господь наложил на него еще и другой крест: преосвященный Николай назначил его настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря в сане игумена. Это было в ноябре 1839 года. Хотя и с многими слезами расстался он с родной обителью, но без единого слова возражения. Однако скорбел много. Уже будучи на новом месте, он писал: «Хотя и слуха никакого нет, чтоб меня перевели в Оптину, но желал бы там быть в числе самых новоначальных послушников, нежели быть где-либо начальником»¹²⁷. Несмотря на свое болезненное состояние, отец Антоний много хлопотал о постройках и о всем материальном, но более – о духовном, подавал братии пример во многих отношениях, через силу приходя и в храм, и на общую трапезу.

Скитоначальником в Оптиной пустыни с 30 ноября 1839 года стал отец Макарий. «Но и эта оказанная ему начальством честь вместе с умножившимися трудами, – говорится в житии старца, – нимало не изменила его отношений к старцу Леониду. Слово “начальник” не слышалось в устах смиренного подвижника. Будучи исполнен веры и любви к старцу, отец Макарий ничего не делал без его спроса и благословения и, по смирению своему, весь успех своих начинаний и дел приписывал тайно и явно молитвам, советам и благословению своего духовного отца и наставника. А потому и Господь, призирающий на смиренных, благословлял труды его»¹²⁸.

Старец Леонид, живя в монастыре, постоянно посещал скит. По субботам и воскресеньям он, исключая дни, когда очень уж его утруждали недуги, бывал на службах в Предтеченском храме. После обедни заходил в келию к отцу Макарию, куда собирались и многие из насельников скита – для духовной беседы со своим любимым наставником. Начиная уже с 1836 года отец Леонид нередко благословлял ищущих у него духовного совета обращаться к отцу Макарию. Иной раз, когда спрашивали о чем-нибудь отца Макария, он не давал окончательного решения без старца Леонида. А тот, когда к нему обращались с вопросом, бывало, говорил: «Подождем... Придет отец Макарий, вместе поговорим».

«Бывало, – рассказывала духовная дочь отца Леонида и отца Макария, бывшая впоследствии настоятельницей Белёвского женского монастыря, игумения Павлина, – бывало, говоришь с отцом Леонидом, входит отец Макарий. Отец Леонид говорит ему: “Батюшка, поговори-ка с ней, ей нужно тебе кое-что объяснить”. Или, бывало, сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим пред ними на коленях и двум открываем свои души, как бы одному. И никогда не разделяли их... Поистине в них бе сердце и душа едина (Деян.4:32)»¹²⁹.

Братия исповедовались у отца Макария, а на откровение помыслов ходили к отцу Леониду. Бывало, для примера братии, чтобы показать им, что такое настоящее смирение, отец Леонид принимал вид гневающегося на отца Макария и начинал бранить его: «Ах ты, дворянинишко, такой сякой!». В житии отца Макария приводится случай, когда отец Леонид при братии распек отца Макария за то, что тот согласился по предложению настоятеля принять от пострижения в мантию некоторых братий. Приняв это как приказание, отец Макарий согласился. Застав отца Леонида в окружении братии, отец Макарий передал ему все это. Старец (желая опять-таки дать урок братии) со строгим видом спросил: «Что ж, ты и согласился?». – «Да, почти согласился, или, лучше сказать, не смел отказываться», – отвечал отец Макарий. «Да, это свойственно твоей гордости!» – возвысил голос старец и затем довольно долго укорял отца Макария. Тот стоял с поникшею головою, кланялся и повторял: «Виноват! Простите Бога ради, батюшка!»... Братия смотрели на эту сцену с изумлением. Когда старец прекратил упреки, отец Макарий, сделав земной поклон, смиренно спросил: «Простите, батюшка! Благословите отказаться?». Отец Леонид отвечал: «Как отказаться? Сам напросился, да и отказаться? Нет, теперь уже нельзя отказываться, дело сделано!»¹³⁰.

«Ко всем таким и подобным выговорам и замечаниям старца Леонида отец Макарий не оставался равнодушным, но всячески старался обращать их к пользе своей души. Он не малодушествовал перед ними, нимало не смущался, не обижался на своего обличителя и не прибегал к самооправданию, а, напротив, держась истинного пути жизни духовной, смирялся и зазирал себя в неумении угодить любимому своему старцу, охуждая свои дарования и заслуги и через это незримо для себя самого преуспевая в боголюбезном и спасительном смирении, без коего никакими трудами и подвигами спастись невозможно. А между тем любвеобильный старец Леонид не только отечески глубоко любил, но и сердечно уважал отца Макария как своего друга и сотаинника и, когда то находил нужным, высказывал свои чувства в такой мере, что изумлял присутствующих и самого отца Макария, который по смирению считал себя того недостойным, относил это более к смиренномудрию старца или к тому буйству Христа ради, которым тот обыкновенно прикрывал свою духовную мудрость. <...> И так постоянно ученик состязался в смирении с учителем. Все же ясно видели, что оба они достойны были друг друга»¹³¹.

К концу жизни старец Леонид перенес несправедливые обвинения в том, что он якобы учит чему-то неправильному своих духовных чад – инокинь из Белёвского Крестовоздвиженского монастыря. Две сестры были изгнаны из обители. А неискушенные в чтении духовных книг их обвинители послали в консисторию как якобы еретические книги – «Добротолюбие» и Слова святого Ефрема Сирина, отобранные у них (настолько эти книги в то время были малоизвестны).

Старца из удобного корпуса, построенного Желябужским, перевели в другой, подальше от ворот. Его обязали ежедневно ходить в храм к службе, что он охотно, хотя часто с трудом исполнял.

«Повинуясь воле начальства как воле Самого Господа, – говорится в житии отца Леонида, – старец собирал свои слабеющие силы и с ударом колокола выходил из кельи. Но чудное было в то время зрелище. Его шествие в храм Божий походило на шествие триумфальное. Народ с нетерпением ждал его появления. При его выходе из кельи многие повергались пред ним на землю, все старались принять от него благословение и поцеловать его руку... Небольшое пространство от кельи до церкви старец проходил между двух стен народа не менее получаса, шутя отгоняя палкою слишком теснившихся к нему. У правого клироса, где становился старец, собирались огромные толпы народа»¹³².

Иеромонах Анатолий вспоминал, что примерно за год до кончины старца он поступил в Оптину и хотел отсюда идти на Афон. Отец Макарий не советовал ему этого делать, сказав: «Живи в скиту по-афонски, тогда и скит будет для тебя Афоном». Но он пошел к старцу Леониду с тою же просьбой и от него также получил отказ, и не однажды. Но вот, заметив, что послушник (имя его было Арсений) упорствует, обнял его, прижал к своей груди и сказал: «Арсеньюшка! Что же ты делаешь? Вот ты уйдешь на чужую сторону, а отец твой тут умрет без тебя. Каково тебе будет, когда ты услышишь об этом?». Послушник заплакал и пал старцу в ноги, прося прощения.

В июне 1841 года отец Леонид в последний раз побывал в Тихоновой пустыни, где по его благословению строили новую трапезную. Там он так и сказал, что больше не приедет, так как не доживет до зимы. В другом случае назвал и месяц своей смерти – ноябрь. Внешне ничто не говорило о скорой кончине старца – он все также сидел и плел пояски, принимая братию. Но в первых числах сентября он занемог, почувствовал сильную боль в правом боку, в животе большое затвердение и скопление мокрот в груди. Лекарей он к себе не допускал и не принимал лекарств. В праздники Рождества Богородицы и Воздвижения Креста Господня были службы у него в келии, причем он, поддерживаемый братиями, мог только кадить и петь величание. 15 сентября старец был особорован, – в этом чине участвовали настоятель Тихоновой пустыни отец Геронтий (ученик отца Леонида), игумен Антоний (брат отца Моисея, настоятель Малоярославецкого Николаевского монастыря), старец Макарий, а также игумен Варлаам (прибывший в скит «на покой» с Валаама) и монахи Гавриил, Иоанн, Иосиф.

С этого времени отец Леонид начал прощаться с братией, давая на память кому книгу, кому икону или еще что-нибудь. 28 сентября старцу было так плохо, что над ним пропет был канон на исход души. Многие плакали. Прослезился и сам старец и сказал: «Дети! Если у Господа стяжу дерзновение, всех вас к себе приму. Я вас вручаю Господу. Он вам поможет течение сие скончати; только вы к Нему прибегайте. Он сохранит вас от всех искушений. А о сем не смущайтесь, что канон пропели. Может быть, еще раз шесть или семь пропоете»¹³³. Канон был пропет восемь раз. С 15 сентября до дня своей кончины 11 октября старец не принимал пищи, употребляя лишь немного воды. Конечно, он часто прибегал к причащению Святых Христовых Таин (за этот же срок – 12 раз).

С 6 октября отец Леонид уже не вставал. «Помолитесь, чтобы Господь сократил мои страдания», – просил он братию. Келейник его, послушник Иаков, когда остался наедине со старцем, пожелал, чтобы тот сказал ему что-нибудь на пользу. Отец Леонид, взглянув на икону, перекрестился и произнес: «Благодарю Тебя, милостивый Создателю мой Господи, что я избежал тех бед и скорбей, которых ожидает грядущее время; но не знаю, избежите ли вы их». 11 октября около 10 часов утра старец начал повторять: «Слава Богу! Слава Богу!..». Затем сказал: «Ныне со мной будет милость Божия». «Спустя час после этих слов, – говорится в житии, – старец начал более веселиться духом и радоваться сердцем и хотя испытывал тяжкие телесные страдания, но, уповая на будущие воздаяния, не мог скрыть ощущаемой им духовной радости, и лицо его начало более и более светлеть. Заблаговестили к вечерне. Старец благословил ученикам своим читать малую вечерню, но до конца не мог выслушать оную. Когда он велел прекратить чтение, ученик его, вышеупомянутый послушник Иаков, умиленно сказал: “А прочее, батюшка, вы, верно, будете править там, в соборе святых отец?” – так как наступало празднование памяти святых отец Седьмого Вселенского Собора... Умирающий старец несколько раз воззвал: “Слава Богу!.. Слава Богу!.. Слава Тебе, Господи!”. И вопрошавшим его давал богомудрые, исполненные великой пользы ответы»¹³⁴. Отец Леонид скончался в 7 часов 30 минут пополудни.

Тело старца стояло в соборном храме три дня. Смертного запаха не было. Прощание с покойником проходило необыкновенно умилительно: хотя в монастырях нет обычая целовать умершего, прощающиеся со слезами непрерывно целовали руки старца, теплые, как у живого. Он был погребен близ Введенского собора, за южным приделом святителя Николая. На памятнике, отлитом из чугуна, читались следующие надписи: 1. «Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти; но блажени умирающие о Господе: ей, почиют от трудов своих». 2. «Памятник сей покрывает тело почивающего о Господе с миром иеросхимонаха Леонида (Льва), понесшего благое Христово иго в монашестве 46 лет; родом был из Карачевских граждан, по фамилии Наголкин». 3. «Уснул сном смерти в надежде воскресения и жизни вечныя. Оставил о себе память в сердцах многих, получивших утешение в скорбях своих». 4. «Скончался 11 октября 1841 г.; всего жития его было 72 года». 5. «Памятник сей воздвигнули усердие и любовь к нему»¹³⁵.

«Любезного нашего батюшки отца Леонида уже не стало с нами, – писал отец Макарий, – Тело его сокрыла от нас мать сыра земля, а душа отошла верно в руце Божии... Вы верно поскорбите о нашем сиротстве, но вместе и утешитесь духом о его покое, который он, несомненно, обрящет по милосердию Божию... Видно, время, назначенное для него Божиим определением, приспело, и надобно было разлучиться душе от плоти, освободиться от здешних скорбей и болезней и перейти к вечному покою... Нельзя сомневаться, чтобы он не удостоился получить милость от Господа, и верно будет ходатайствовать о нас, грешных, странствующих в юдоли сей плачевной и боримых страстьми душевными и телесными»¹³⁶.

Далеко не о всех монахах Оптиной пустыни сохранились сведения, большинство документов обители утрачено, погибли и кладбища обители и скита (однако есть их описания, в отношении скита – более или менее полное, а в отношении обители неполное весьма, так как составитель «Некрополя Оптиной пустыни» Надежда Григорьевна Чулкова¹³⁷ делала свою работу уже на полуразрушенном кладбище в 1924–1925 годах, – многие памятники не сохранились). Здесь мы упомянем монахов, скончавшихся в период с 1830 года по год кончины старца Леонида – 1841-й. Каждый монах – бескровный мученик – заслуживает нашего внимания и памяти.

Шестидесяти пяти лет от роду 1 сентября 1830 года преставился о Господе монах Сергий, двоюродный брат приснопамятного схимонаха Иоанникия, жившего на пасеке там, где потом построен был скит. Монах Сергий пришел в скит в 1825 году и поселился также на пасеке, – послушанием его было не только уход за пчелами, но и чтение и пение в храме. В 1829 году поступил в скит и прожил здесь два года с небольшим рясофорный инок Стефан, крестьянин из Вологодской губернии, – проболев злокачественной лихорадкой полтора месяца, умер 14 июля 1831 года шестидесяти семи лет. В 1828 году московский купец Марк Евдокимович Дегтярёв поступил в скит Оптиной пустыни уже в старости – семидесяти четырех лет. Через четыре года, будучи постриженным в мантию, он скончался – 8 июня 1832 года.

24 декабря 1833 года скончался от холеры послушник Георгий, два с половиной года проживший в скиту, – ему было от роду 24 года. В тот же день, что и послушник Георгий, умер по той же причине монах Савватий, подвизавшийся в Рославльских лесах вместе с братьями отцами Моисеем и Антонием и с ними же прибывший оттуда в Оптину для устроения скита. Он был келейником у отца Антония во время его скитоначальничества, но тот не пользовался его услугами, слишком много было других трудов по скиту. Всей его жизни было пятьдесят два года. Два года прожил в скиту послушник Иоанн, крестьянин из села Верхние Прыски, «добрый и тихий человек» (как сказано о нем в скитской летописи). Он скончался пятидесяти лет 18 ноября 1834 года. 4 августа 1835 года в возрасте двадцати шести лет умер один из ближайших учеников старца Леонида рясофорный инок Павел (Тамбовцев), о котором мы говорили выше. Монах Стефан, иконописец, родом из Козельска, скончался восьмидесяти лет 29 февраля 1836 года, – на смертном одре утешал его старец Леонид. О другом монахе, скончавшемся в обители и там похороненном возле храма Марии Египетской, известно лишь то, что написано на его могильной чугунной плите: «Здесь погребено тело в мире почившего о Господе монаха Павла, 1836 г. апреля 2 дня в четверток Светлой седмицы удостоился напутствования Таинствами Святой Церкви и в надежде милости Божией нам дарованной спокойно отошел ко Господу. Три года жил в обители и служил примером простоты, сносил с терпением долговременную болезнь без ропота, родом из Щигровских дворян фамилии Труновых, от роду 23 лет»¹³⁸.

Архимандрит Макарий, настоятель и восстановитель после войны 1812 года Малоярославецкого Николаевского монастыря, умер 27 августа 1839 года, – на его место послан был скитоначальник отец Антоний. Архимандрит Макарий был одним из ближайших сотрудников восстановителя Оптиной пустыни игумена Авраамия. В житии его рассказывается: «В бытность здесь он чудесно был спасен от смерти. Вот как это произошло. Во время обновления Оптиной пустыни приснопамятным настоятелем ее отцом Авраамием, когда разбирали старую деревянную ограду, в числе прочей братии находился на этой работе и иеромонах Макарий. Он имел несчастие упасть с верху ограды, на том самом месте, где потом был заложен фундамент Казанской церкви, и ушибся смертельно. Во время своей жестокой болезни благочестивый инок молил Пречистую Богородицу, да продлит ему лета живота. И вот, в сонном видении, увидел он себя в доме помещицы Козельского уезда села Фроловского Елены Семёновны Сабуровой слезно молившимся пред иконой Казанской Божией Матери, ей принадлежащей. Проснувшись после такого видения, отец Макарий почувствовал облегчение от болезни и в то же время дал, от полноты благодарного сердца, обет по совершенном выздоровлении ехать в дом г-жи Сабуровой и отслужить там молебен пред виденным им во сне образом Богоматери. По времени он исполнил свой обет. При исполнении этого обета отцом Макарием г-жа Сабурова в разговоре сообщила ему, что она имеет намерение построить в одном из своих сел престол во имя сего образа, прибавив при том: “А если согласитесь устроить его в Оптиной пустыни, то я с радостию отдам эту икону вам в обитель и сверх того пожертвую деньгами на постройку”. Иеромонах Макарий, возвратясь в обитель, передал о желании г-жи Сабуровой отцу игумену Авраамию, который, приняв это известие за знак особой милости Божией к его обители, немедленно решился устроить на месте происшествия, послужившего поводом к предложению г-жи Сабуровой, теплую церковь в честь Казанской Божией Матери, о чем не замедлил сообщить Сабуровой. Исполняя обещание, г-жа Сабурова вместе с иконою прислала отцу Авраамию еще и значительную сумму денег на церковное строение, а иеромонах Макарий, по усердию своему, ездил за сбором подаяния на окончательную отделку храма. Сооружение Казанской церкви было начато в 1805 году и окончено в 1811 году; освящена была эта церковь в 1811 году епископом Калужским Евлампием 23 октября, а приделы в 1815 году: Воздвиженский – преосвященным епископом Калужским Евгением, а Георгиевский – архимандритом Новоспасского монастыря Амвросием»¹³⁹.

1 ноября 1809 года епископ Калужский Евлампий назначил на восстановление (первое; второе было еще труднее – после битвы при стенах монастыря в 1812 году) Малоярославецкого Николаевского монастыря настоятелем иеромонаха Макария, оптинского инока, – с ним отправились еще два монаха, один иеромонах и четыре послушника. Тогда действительно из большой разрухи с Божией помощью восстановлена была обитель. Делались сборы, нашлись и благотворители – строились новые храмы... Историческое сражение 12 октября 1812 года под Малоярославцем – вплотную к монастырю – было столь ожесточенным и грандиозным, что все в округе, в городе и монастыре было разбито ядрами и везде лежало множество трупов... Из двухсот домов города едва уцелело двадцать. Отсюда Кутузов погнал войска Наполеона назад...

Монастырь был также разрушен. Но Нерукотворный лик Спасителя над Святыми вратами, совершенно изрешеченными ядрами и пулями, оказался не тронут... Это было великое чудо. Отец Макарий находился с братией в Калуге. Узнав о том, что французы ушли, он в лаптях и с одним послушником пришел в монастырь. Первое, что он сделал, – затеплил лампаду у лика Спасителя над вратами. Потом принялся за дело. Уже в декабре 1812 года можно было в монастыре жить и отправлять богослужение. Шли годы. Монастырь благоустраивался – возводились новые храмы, на колокольне звучали новые колокола, во всем был порядок. К концу тридцатых годов здоровье старца стало расстраиваться. 27 августа 1839 года он скончался. Ему было семьдесят четыре года.

Семидесяти трех лет скончался казначей монастыря иеромонах Варлаам – 12 мая 1840 года. А 15 апреля 1841 года умер архимандрит Мелхиседек, живший в Оптиной на покое после настоятельства «в знаменитых трех обителях», как сказано в надгробной надписи (в каких именно – не указано). После семнадцати лет жизни на покое он скончался на восемьдесят первом году жизни. 28 июня 1841 года нечаянно утонул в скитском пруду монах Макарий, поступивший в скит в 1823 году. Пострижен был в мантию в Иерусалиме. Не умея плавать, он в жаркий день прямо в балахоне погрузился в воду, но попал на глубокое место. Вся братия очень жалела о нем. Он был простодушен и имел ко всем любовь. Происходил из крестьян. Лет ему было шестьдесят шесть. Монах Иаков скончался в обители 17 декабря 1841 года семидесяти семи лет.