Часть четвертая. Чередование духовного и телесного делания

Фотиния подняла связку из ветвей кустарника у входа, и мы вышли из сада. В то время, как мы шли по узкой тропинке, на кустарнике пели и играли птички.

– Видишь, – говорит мне Фотиния, – они приветствуют нас!

Дойдя до пещеры, мы прочли вечерню. Затем Фотиния сказала:

– Пойдем, посмотришь и на мое поле, которое близко к жатве.

Пройдя примерно сто шагов по направлению к востоку, за скалу, мы оказались у изгороди с калиткой, плетеной из ветвей кустарника. Фотиния открыла калитку и мы вошли на поле, огражденное колами, на которые подобно частой сети были вплетены ветви кустарника и камыш. Половина поля была засеяна пшеницей, которая уже приближалась к жатве. Весь участок не превышал тысячи пятиста квадратных метров. Здесь Фотиния говорит мне:

– Вот мое поле. В прошлом году я собрала около пятнадцати окад²⁶ пшеницы, а в этом, надеюсь, урожай превысит пятьдесят окад.

– И еще больше, – заметил я.

– Бобов я соберу около двадцати окад. Вот я уже собрала их. – Фотиния указала мне рукой на бобы, связки плетей которых находились в углу изгороди.

– Дикие животные не разоряют твой огород?

– Нет, потому что сюда редко заходят ежи и кабаны. К тому же они не могут проникнуть вовнутрь. А птицы, почти все, кроме горлицы, куропатки и некоторых мелких пташек, питаются насекомыми, и в силу этого причиняют малым вред моей пшенице. В пустыне много дикой пшеницы и ржи. Крепкая ограда не дает проникнуть на мое поле также и шакалам, да они и не едят пшеницу.

– Ты очень потрудилась, чтобы соорудить это ограждение на своем поле!

– Я работала четыре месяца, посвящая этому лишь несколько часов в день.

– Где ты взяла пшеницу и бобы?

– Как я тебе уже говорила, немного я принесла с собой, когда пришла сюда. Прожив здесь четыре месяца и убедившись, что смогу пребывать далее, я решила пойти и забрать те деньги, что спрятала под камнем, чтобы купить необходимые мне вещи. Натянув свою монашескую скуфью до низа ушей, я отправилась в путь и забрала деньги, которые оставила недалеко от монастыря Иоанна Предтечи под камнем. Если помнишь, я оставила их с запиской: «В течение шести месяцев с сегодняшнего дня (я поставила и дату, когда положила их под камень), тот, кто найдет эти деньги, пусть не берет их, а через шесть месяцев с сегодняшнего дня пусть возьмет их как свои». Взяв их, я отправилась в Иерихон, а оттуда в Иерусалим, будучи всегда настороже, чтобы не встретиться с кем-нибудь из знакомых. Я купила там мотыгу, маленький топорик, достаточное количество трута, огниво, коробки со спичками, эмалированную кастрюлю, глиняный горшок, несколько эмалированных тарелок, две вилки, нож, немного бобов, фасоли, различных семян арбузов, дынь, немного кукурузы, кунжута, картофеля и пшеницы и вернулась в свою пещеру с полной подвижнической торбой. Те деньги, что у меня остались, я раздала в Иерусалиме бедным. Вернувшись сюда с решением остаться здесь навсегда, я принялась за устройство сада и поля. Этим я занялась по двум причинам. Во-первых, чтобы иметь какое-нибудь утешение, ведь я была очень молода и у меня не было опыта и сил для таких чрезмерных подвигов, которым предавались преподобная Мария Египетская и другие пустынники. И во-вторых, чтобы занять работой в саду или в поле часы, в которые на меня находит тоска.

– Это очень и очень мудро! – сказал я.

Это не от мудрости, но от необходимости, поскольку я многое читала и видела немало. Как известно, человек сотворен двойным, то есть состоит из души и тела. Душой, которая является духом, он принадлежит духовному миру. Итак, если человек непрестанно будет пребывать своим духом в духовном мире, то повредит своему материальному телу, которое принадлежит материальному миру. Если он крепок и опытен в аскетическом подвиге, тогда он не причинит себе большого вреда. Но если он неопытен и слаб в духовном отношении, то причинит себе вред и повредится или умом, как это случилось со многими и в наше время, или же впадет в тяжелую болезнь и будет вынужден оставить свой подвиг, или же умрет прежде времени, не получив извещения, были ли его труды благоприятны Богу. Ведь кроме духовного делания необходимо и телесное. Потому мы видим, что великие подвижники, такие как Арсений Великий, авва Пимен, авва Памво, Макарий Великий и другие, несмотря на то, что были богоносными и духовными отцами, занимались рукоделием и возделывали сад. И не повелел ли своим ученикам Антоний Великий, когда он жил на горе, принести ему пшеницу и мотыгу, и возделав поле, посеял на нем пшеницу? И сделал он это не потому, что имел острую нужду в пшенице, поскольку жил так, будто был бестелесным, но для того, чтобы пребывать ему и в телесном труде. Другие подвижники переносили камни с места на место, чтобы иметь телесное делание. Еще один великий подвижник, о котором повествуется в «Евергетине», сидя у берега Нила, плел веревки и бросал их в реку. Таким образом, телесный труд необходим, и особенно для монаха, если он не вошел в такую высокую меру, чтобы непрерывно пребывать ему духом на небе и жить подобно бестелесному, как, например, Даниил Столпник, Симеон и другие. Горе же тому монаху, который пребывает в праздности! Небольшой труд по возделыванию земли, будь то сад или поле, обеспечивает монаху пребывание в келлии и покой.

Ты наверняка читал, что приключилось с послушником одного старца?

– Не знаю, о каком старце ты говоришь сейчас.

– В Отечнике рассказывается о некоем старце, жившем в Скиту, который имел послушника. Послушник его был молодым и пребывал в тоске. Однажды говорит он своему старцу: «Авва, я уйду в мир, поскольку не могу более выносить скорбь пустыни». Старец много ему советовал, многое говорил ему. На какое-то время послушник соглашался, но затем опять, когда его охватывала тоска, говорил: «Не могу я более выносить скорби пустыни, уйду в мир». Старец, видя такое скорбное состояние своего послушника, отправился к опытному духовнику и рассказал ему о происходящем с его учеником. А тот духовник сказал ему: «Если хочешь, чтобы твой послушник успокоился и обрел мир, жени его!» «Как? Женить его? Но каким же образом?». «Займи его телесным деланием. Дай ему какой хочешь сад, и скажи ему, пусть сажает там, что хочет». Так старец и поступил. Брат же, работая в саду, нашел себе занятие и более не просился уйти в мир.

Видишь, насколько необходимо для монаха, да и для каждого человека, занятие телесным трудом? Сознавая это, я возделываю свое поле и свой сад и так с Божией помощью обретаю покой и провожу свои дни в тишине, благословляя Всесвятое Имя Небесного Отца, Который удостоил меня, грешную, Своей божественной Благодати, и послал тебя сюда, чтобы исповедаться мне и рассказать о своих перипетиях.

Пойдем, теперь я покажу тебе маленькую каливу, в которой храню урожай со своего поля до времени обмолота зерна.

Мы отправились к западу поля, где находилось каменное строение, подобное крохотному жилищу, размером примерно в три метра, покрытое ветвями кустарника и камышом, а сверху засыпанное глиной с Иордана для того, чтобы вовнутрь не проникала дождевая вода. Рядом с этим домиком лежал камень, который Фотиния стесала таким образом, чтобы он подходил для гумна.

– Здесь, – говорит мне Фотиния, – я молочу пшеницу вот этой палкой.

И она показала мне достаточно толстый посох, которым била по колосьям, чтобы очистить пшеничные зерна. Бобовые она очищала вручную.

– Как ты используешь пшеницу? Варишь ее и ешь?

– Нет. Я размалываю ее здесь этим камнем и приготавливаю прекрасную пшеничную крупу. Часто очищаю уже обмолоченное зерно и делаю муку, из которой выпекаю хороший хлеб. Но этим я занимаюсь не летом, а зимой, когда на скале растет так называемая «кислая трава».

– Да, я видел много такой травы на Сорокадневной горе и ел ее.

– Ее сок кислый, – сказала Фотиния, – как у лимона, так что я использую его вместо закваски, когда хочу испечь хлеб.

– А где ты печешь хлеб?

– Справа от моей пещеры я сделала маленькую печку, где и пеку.

– Поверь мне, Фотиния, я завидую твоему счастью!

– Это счастье, о котором ты часто упоминал, дал мне Небесный Отец. И разве возможно, чтобы Небесный Отец оставил без защиты свое собственное создание? Как говорит Спаситель, Он заботится и о птицах небесных, а Сам Он является Живой Любовью. «Бог есть Любовь» (1Ин. 4:8). Разве возможно, чтобы Бог не любил и не заботился о любящих Его и не содействовал их благу? «Любящим Бога <...> все содействует ко благу», – говорит апостол Павел (Рим. 8:28). Ах, если бы люди знали безграничную любовь Бога к человеку, то они были бы готовы претерпеть всякую скорбь, но не нарушить ни единой малой заповеди Небесного Отца. Но, к сожалению, они не хотят понять своей истинной пользы.

С поля мы опять вернулись в пещеру. Оставшись вне пещеры, я стал разглядывать окрестности. Фотиния разожгла костер, чтобы сварить траву, собранную на огороде. Ведь среди всего другого она посадила и прекрасные одуванчики, у которых были тогда богатые побеги. В то время как я разглядывал окрестности, клин диких гусей пролетел по направлению к Мертвому морю. Подойдя ко входу в ограду, я услышал воркование горлиц, предававшихся грезам на иорданских ивах. Повернувшись к востоку, увидел летавших над моей головой двух куропаток, и подумал, что они направляются в пустыню. А куропатки сели на скалу над пещерой и начали оживленно петь. В это время вышла Фотиния и сказала:

– Вот, прилетели мои вечерние компаньоны, чтобы разнообразить монотонность моей жизни. Скоро, как только зайдет солнце, начнут петь и соловьи.

Так и произошло. Я сидел на камне и говорил: «Препрославлено Всесвятое Твое Имя, Всемудрый Создатель, яко столькие блага создал ты для человека, которого сотворил по образу и по подобию Своему! Если в этом мире Ты дал человеку такие и столькие блага, то какие же блага Ты уготовал ему в небесном мире!».

Пока я сидел и говорил в себе это, выходит Фотиния и говорит мне:

– Я бросила овощи вариться, разожгла подходящий огонь, хочешь, пойдем и посмотрим моих пчел? До заката солнца еще достаточно времени.

Повернув влево от пещеры, мы пошли между кустарником. Через пятнадцать минут мы оказались у скалы, имевшей с южной стороны некое углубление, в котором была расщелина, похожая на дверь. За дверью находилась выбитая лестница, ведущая внутри скалы наверх. Фотиния говорит мне:

– Видишь это углубление? Наверху есть пещера, которая когда-то давно, когда пустыня изобиловала подвижниками, служила аскитирием (жилищем подвижника. – Прим. пер.) для некоего святого мужа. Давай поднимемся наверх пещеры.

Поднявшись, мы оказались в прекрасной пещере, в которую через щель проникал свет. Тогда Фотиния, пройдя к правой части пещеры, говорит мне:

– Видишь этот камень? В нем дупло, где обитают пчелы. На наружной стороне скалы есть щель, через которую пчелы проникают внутрь. Снаружи эта скала очень отвесная и высокая, так что человек не может на нее подняться. Впрочем в этой местности не ходят ни люди, ни звери, которые могли бы повредить пчелам. А я, когда мне нужен мед, отодвигаю этот камень и вот, весь пчелиный мед в моем распоряжении.

Подняв камень, мы увидели, что за ним действительно было некое небольшое углубление, подобное кладовке, полное сот меда. Под жужжание пчел Фотиния взяла три плитки сот с медом и вновь плотно закрыла дупло камнем.

– У этого дупла изначально не было выхода с наружной стороны, но аскет, подвизавшийся здесь, прорубил маленькое отверстие, через которое сейчас влетают пчелы, чтобы через него выходил дым, когда он готовил пищу. То же самое сделала и я в своей пещере. Как ты знаешь, камни здесь мягкие и очень легко поддаются обработке. Наверняка ты замечал в Иерусалиме, как на стройке разрезают камень пилой. А что все это так и было – подтверждается тем, что стены скалы покрыты копотью. Когда же эта скала осталась без жильца, ее использовали как свое жилище пчелы.

Преклонив колена и помолившись Небесному Отцу, мы возвратились в обиталище монахини Фотинии. Пища уже была готова. Солнце собрало свои лучи к закату, и это огорчало меня. Мне хотелось, чтобы ночь не наступала – ведь на следующий день мне предстояло уходить и таким образом лишиться общения с этой святой девой.

Когда я так размышлял, Фотиния обратилась ко мне:

– Вот зашло сияющее солнце. Давай поужинаем тем, что послал нам и сегодня Небесный Отец.

Она выложила вареную зелень, корни сахарного тростника, плитку медовых сот, корни мелагра и для приправы – свежие помидоры из ее сада.

– О, – сказал я, – ни цари земные, ни богачи этого временного мира не имеют той радости, которую испытываем мы!

– Да, потому что они не поднимают взора очей своей души к Небесному Отцу. Все сотворено Богом для человека, поскольку человек является самым избранным из творений Всемудрого Творца. Он самое любимое его чадо! Однако чадо пренебрегло своим Отцом и удалилось от Него. О, как счастлив был бы человек, если бы оставался рядом с Небесным Отцом и не удалялся от Отеческого крова подобно блудному сыну! Мы, монахи, призваны к более совершенной жизни. Поэтому мы не должны думать о том, как живут люди в миру, но непрестанно возводить свои духовные очи в тот духовный мир, где Небесный Отец изливает свою благодать к вечной радости тех, кто удостоился части избранных. Монашеская схима зовется ангельской, поскольку монах призван ангельски жить на земле. Его мудрование должно пребывать выше земной сферы.

– Но, сестра Фотиния, разве может монах, живущий в миру и обращающийся среди людей, жить как ангел?

– Конечно, может, если он осознает, что есть монах. С того момента, как он облечется в схиму, он должен считать, что умер для мира. И если по-человечески он вынужден пребывать в миру, то должен думать, что не имеет никакой связи с этим миром, поскольку духовно из него удалился.

– Да, сестра Фотиния, это так. Но в миру много перипетий, а монах, хоть он и монах, облечен плотию.

– Да, я не спорю, плотию он облечен. И по этой причине ему совершенно необходима сердечная молитва, которая является охранением сердца и не позволяет страстям входить внутрь него. Поскольку Спаситель говорит, что сердце есть источник благих и злых помыслов: «Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое» (Мф. 12:34–35). Поэтому, когда сердце ограждается и освящается сердечной молитвой, как злые помыслы могут проникнуть в него? А тот, кто оставляет свое сердце незащищенным, тот подвергается искушениям, напастям, злым помыслам и нравственным опасностям. Помнишь, что сказал старец, который с двумя молодыми монахами посетил Антония Великого?

Антоний Великий обратился к нему: «Хороших спутников обрел ты в пути, отче, двух братий», «Да, – ответил старец, – они хорошие, только дверь их жилища открыта, и кто хочет входит и выходит из нее». Так сказал старец, потому что эти два монаха на корабле, на реке и по дороге не переставая разговаривали друг с другом и беседовали о монашеском житии и о рукоделии.

– Фотиния, я вижу, что у тебя есть и мирской опыт, хотя живешь ты вне мира. Поэтому очень тебя прошу, скажи мне несколько слов о душе и о том, как может человек избежать сетей лукавого, ведь Антоний Великий сказал, что видел он мир, покрытый сетями диавола!

– Давай, поужинаем сначала, а после того, как встанем и прочтем повечерие, мы сможем поговорить об этом.

Мы поужинали, славя Бога. Затем поднялись, прочли повечерие и акафист Божией Матери и опять сели для продолжения беседы.

Душа человека, – начала Фотиния, – своим истоком имеет Бога. И поскольку Бог бессмертен, то и душа человеческая бессмертна. А мир этот является временным, поэтому душа человеческая не находит в нем покоя. Человек может стяжать богатство, славу, власть и многое другое, но в его жизни будут моменты, когда он будет испытывать печаль и тревогу, поскольку душа, которая и есть собственно человек, является чуждой для этого мира. По мере приближения часа исхода из этого мира человек начинает чрезмерно расстраиваться и печалиться, поскольку он желает того, чего не находит в этом мире. То, чего он желает, есть высшее благо – бессмертие, которым является Бог. Но когда достигает высшего блага, Бога, не в пространстве, но нравственно, тогда упокояется, радуется, веселится, поскольку достиг того, к чему стремился – Бога.

– Каким образом человек может найти Бога, Который есть Дух, как говорит Спаситель, в то время как сам человек облечен плотию и живет в материальном мире?

– Может, творя благо. Бог, являясь совершенным Духом, как мы уже сказали, вездесущ. А человек деланием добра достигает состояния «по подобию» и становится богом, не по природе, но по благодати, то есть становится подобным Богу и чувствует присутствие Бога в себе, как говорит Спаситель: «Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14:23). Человек может через делание добра, пребывая в этом мире и нося это смертное тело, жить в бессмертии по слову Спасителя: «Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек» (Ин. 8:51). Если человек соблюдает слово Божие, то он принимает извещение и уверение, что пребывает в бессмертии.

Душа человеческая невещественна, бессмертна, неизменна и вечна. Принимая от Бога освящающую благодать и находясь в общении с Богом через делание добродетели и молитву, она становится святой. Поэтому благочестивых мужей мы и называем святыми, поскольку они стали выше земного. Так, святого можно назвать и бессмертным, поскольку он победил смертное и принял от Бога благодать освящения. Бог наделил человека великим достоинством. От человека зависит осознать свое достоинство и происхождение и сотворить себя чрез делание добродетели достойным приятия божественной благодати, для которой он предназначен. А те сети, о которых говорит Антоний Великий, не представляют для делателя добродетели никакой опасности. Они опасны для нерадивых, маловерных, леностных, сомневающихся. А для тех, кто уразумел достоинство человека, они представляют собой детские игрушки. Христианина, который живет во Христе, ничто не может поколебать, поскольку он смотрит на все глазами души, а не тела.

Около трех часов по полуночи мы начали службу. Когда служба подходила к концу, горизонт стал золотиться лучами восходящего солнца. Тогда Фотиния говорит мне:

– Тебе пора идти, во-первых, чтобы тебя не застала жара, во-вторых, потому что твои товарищи наверняка очень беспокоятся о тебе.

– Да, конечно, мне пора.

Она проводила меня до речного брода и вернулась в свой аскитирий, а я направился к монастырю аввы Герасима. Отцы, завидев меня, вышли мне навстречу. Каллистрат подбежал ко мне и увидев, что я нахожусь в состоянии умиления, спросил меня:

– Где ты оставил сокровище?

Мой брат имел в виду пустынника. При его словах я прослезился и облобызал Каллистрата, ничего ему не ответив, поскольку я пообещал Фотинии никому о ней не рассказывать, пока нахожусь в Палестине. Итак, отцы начали меня расспрашивать, где я провел эти два дня, у меня же при воспоминании о Фотинии текли слезы.

– Ах, отцы, – сказал я, – я искал, где находится могила преподобной Марии Египетской и ходил по пустыне, но тщетно.

– Ах, – говорит Каллистрат, – видно то сокровище, что ты нашел (пустынник) повелел тебе ничего о нем не рассказывать. По твоему лицу не видно, чтобы ты два дня блуждал по пустыне, по нему читается то, что ты умилен, и оно несет на себе следы встречи с пустынником, а от одежд твоих исходит запах аскезы. Мы не хотим, чтобы ты нарушил обещание. Только скажи нам, что ты нашел Ангела пустыни.

– Пусть будет так, как ты говоришь, отец Каллистрат. Только не спрашивайте меня об этом, поскольку пустыня совершенно преобразила меня.

– Не лучше ли сказать, – опять говорит Каллистрат, – встреча со святым мужем?

– Оставьте его в покое, – сказал Корнилий. – Накройте на стол, ведь отец Иоаким голоден и устал, ему необходим отдых.

Мы пообедали в трапезной, благодаря Господа. Пробыв еще пару дней в монастыре аввы Герасима, мы возвратились в монастырь святого Саввы. А через год, против моей воли, патриарх Герасим отправил меня в Афины для служения в Афинском экзархате Святого Гроба. Случилось это в 1891 году по настоянию и при содействии митрополита Вифлеемского Анфима. По благословению митрополита Афинского Германа Каллигаса, я окончил Богословский факультет университета, после чего был назначен проповедником. Память о пустыннице Фотинии я сохранил в своем уме. Я задавался вопросом: жива ли она, или отошла ко Господу, Которого возлюбила от всей души и всего сердца?...

Дополнительные сведения о жизни пустынницы Фотинии

Пустынница Фотиния подвизалась в Заиорданской пустыне до 1915 года, поскольку с началом Первой Мировой войны местность была занята войсками. По этой причине она была вынуждена уйти в дом одной благочестивой христианской семьи в Иерусалиме, в которой всегда почитали монахов. Она попросила эту семью пожить у них до окончания войны. Семья та, видя пред собой скромного и достойного уважения пустынника, предоставила ей комнату в подвальной части своего дома. Живя там. Фотиния ни с кем не общалась и никому не говорила, кто она. На ночные службы она отправлялась в Храм Воскресения Христова, куда обычно стекаются в ночное время и другие монахи и паломники, мужчины и женщины. Ее присутствие не привлекало внимания, поскольку в Иерусалиме можно видеть множество монахов различных христианских конфессий и национальностей, странствующих и приходящих из пустынных мест Мертвого моря и Иордана. Поэтому никто не спрашивал ее о том, откуда она пришла и зачем, а тем более в то мятежное время.

В Иерусалиме она пробыла до окончания войны и затем удалилась в западную пустыню Мертвого моря, где был расположен когда-то, согласно Священному Писанию, город Кадис, восстановленный Соломоном, поскольку и до Соломона там был город, называемый Кадис. В той пустыне есть множество водных источников, поэтому арабы-кочевники, называемые амбитиды, живущие, как правило, вокруг монастыря святого Саввы, часто водят на водопой на источники Кадиса свои стада. Фотиния углубилась к южной части, где расположены достаточно просторные пещеры, в которых в древние времена проживали святые мужи, называемые отшельниками. Внутри этих пещер до сих пор можно видеть на стенах надписи на греческом языке и фрески. Фотиния жила в одной из таких пещер, которая находилась внутри отвесной скалы. Там она пребывала в непрестанной молитве, ожидая того часа, в который отойдет она в небесные селения, где будет видеть желанного Христа «лицом к лицу», по слову апостола Павла: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу» (1Кор. 13:12).

Дополнительные сведения – воспоминания старца Иоакима

В 1929 году я отправился в Иерусалим для того, чтобы поклониться святым местам и повидаться с подвизающейся там братией, а с другой стороны, чтобы разузнать, находится ли еще в этой временной жизни Фотиния.

Сначала я поехал на Сорокадневную гору и пробыл там несколько дней, воспользовавшись гостеприимством игумена Сорокадневной горы иеромонаха Авраамия, родом с Пелопоннеса, затем отправился к Мертвому морю, на Иордан, в монастыри Иоанна Предтечи, аввы Герасима и в Иерихон. Везде я спрашивал о пустыннице Фотинии. Многие мне говорили, что во время войны все пустынники и аскеты поселились в Иерусалиме или в монастырях. Особое впечатление производил безбородый аскет, проживавший во время войны в доме одной арабоговорящей православной семьи в Иерусалиме. Но по окончании войны он удалился в пустыню, неизвестно куда.

Я решил, что тот безбородый монах и был Фотинией. Жива ли она еще? – думал я. И если жива, то как мне найти то место, где она находится, ведь Иорданская пустыня, после того как Палестину заняли англичане, уже не была пустыней. Ведь сейчас у Иордана можно видеть различные кафе, на Иордане моторные лодки, в Мертвом море пароходы и у Мертвого моря заводы по химическому разложению воды. За Иорданом английская кампания предприняла раскопки, в ходе которых были найдены многие памятники, все с греческими надписями. Кабаны и другие дикие животные, обитавшие в пустыне, исчезли.

В монастыре святого Георгия Хозевита я повстречался с двумя монахами, у которых спросил, не видели ли они какого-нибудь безбородого пустынника. Они ответили мне, что никого не встречали, только во время войны один безбородый пустынник жил в Иерусалиме и часто ходил в Храм Воскресения, где причащался Святых Таин, но ни с кем не вступал в контакт.

Я вернулся в Иерусалим и через три дня отправился в монастырь святого Саввы. Там я встретил монаха Пантелеймона, бывшего членом монастырского совета и игуменом Кастеллийской киновии²⁷. В том месте, называемом Кастель, в древние времена подвизались многие благочестивые монахи, святые мощи которых сохраняются там до ныне, испуская неизреченное благоухание. В монастыре святого Саввы я пробыл достаточно дней, а игумен Кастеллийский, монах Пантелеймон, рассказал мне, что кочевники амбитиды, проживающие у пустыни Мертвого моря, сказали ему, что видели некоего монаха, собирающего травы на источниках у пустыни Кадис. Они жалели его, поскольку он был стар, голова его была седой, и оставляли ему там, где он собирал травы, немного хлеба, а старец монах принимал его. Но вот уже год как они его более не видели и не знают, что стало с тем пустынником. Они пошли в ту пещеру, где он жил, но нашли лишь поношенную рясу и глиняный сосуд для воды.

Как только монах Пантелеймон поведал мне все это, я заключил, что тем пустынником была Фотиния и что она скончалась в пустыне. На следующий день, 19 декабря 1929 года, мы с игуменом Кастеллийским Пантелеймоном, оседлав двух осликов, принадлежавших арабоговорящим амбитидам – кочевникам, проживающим у монастыря святого Саввы и пасущим свои стада в пустыне Мертвого моря до Кадиса, отправились в Кастель.

Мы спросили о том пустыннике, которого они видели собирающим травы у источников Кадиса. Некоторые из них сказали нам то же, что и прежние: они видели старца пустынника, собирающего там травы, но вот уже более года не встречали его. Один из них сказал, что нашел в пещере клочки бумаги и старую рясу. Когда мы доехали до Кастелии, я уединился и долго плакал, потом меня позвал игумен Кастеллийский и проводил в место, где находятся могилы подвизавшихся там святых мужей, выдолбленные в скале. Когда мы приблизились к тому месту, нас охватило удивительное благоухание святых мощей. Монах Пантелеймон поднял камень и из-под него упал зуб, который был желтого цвета, как золото, и испускал благоухание. Говорит мне Пантелеймон: «Возьми с собой этот зуб от святых мощей». «Нет, – ответил я, – боюсь, поскольку Святые Отцы не хотят, чтобы кто-то брал частицы их мощей. Как я слышал, все, кто взял частицы святых мощей из этих могил, вернули их, потому что им было знамение, что брать их возбраняется». Я взял лишь маленькие, почти истлевшие, кусочки ткани, из тех, что находились вместе с мощами. Они испускают благоухание святых мощей, их я привез с собой и поместил на Святом Престоле в маленькой церковке моей каливы в Новом Скиту.

Там же в Кастелии я встретил и иеромонаха Мелхиседека, который является большим аскетом и подвижником. Бо́льшую часть времени он проводит в пустыне Мертвого моря. Как-то, подвизаясь в пустыне, он решил поститься сорок дней без пищи и пития. В таком посте он провел тридцать три дня, не принимая пищи и воды. Он только споласкивал водой рот, поскольку изо рта постника обычно исходит дурной запах. После тридцатитрехдневного поста он пришел в Иерихон и встретил там патриарших врача и инженера. Как рассказывал мне патриарший инженер, врач сказал иеромонаху Мелхиседеку ничего не есть на протяжении нескольких дней, но растирать хлеб в крошку и опускать их в воду и пить эту воду с крошками до тех пор, пока желудок не вернется к своей нормальной работе. Так и поступил тогда этот иеромонах, но продолжает до сих пор аскетические подвиги с самоотвержением. Когда я встретил его в Кастелии, он произвел на меня большое впечатление. Тело его было совсем иссохшим, он был подобен скелету, обтянутому кожей, очень мало говорил, но от немногих его слов исходила благодать.

В завершение, последние двадцать один день я провел в монастыре Сорокадневной горы и в других местах Иордана, Мертвого моря и монастыря святого Саввы. Из сведений, которые мне удалось собрать, я пришел к выводу, что Фотиния в своей всегдашней одежде монаха пришла в знакомую ей семью в Иерусалиме и, причастившись в Храме Воскресения Святых Таин, тут же ушла в пустыню, где и предала свой дух Господу в пустынной пещере. А тело ее, конечно, было погребено каким-нибудь пустынником, поскольку, хотя сегодня пустынники и редкость, но совсем никогда не исчезают. И свидетельством тому – иеромонах Мелхиседек и монах Поликарп, который, как мне рассказывал игумен Кастеллийский Пантелеймон, после сорока лет служения в Храме Воскресения удалился в пустыню, к западной части Мертвого моря, где его встречали в пустыне некоторые из кочевников амбитидов.

Когда настанет время, Всеблагой Бог благоволит явиться святым мощам пустынницы Фотинии, как явились когда-то наверху горы над Лютраками в глубине пещеры святые мощи преподобного Патапия.

Признаюсь, что в те дни, когда я искал и расспрашивал о Фотинии, я находился в состоянии восторга, будучи уверенным, что она находится сейчас в небесных селениях, окружаемая божественным Светом Божией славы! Что мог дать ей мир, если бы она осталась в нем и наслаждалась всем тем, чего желают люди, имеющие мирское мудрование? Разве не говорит Спаситель: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26).

Да, Фотиния потрудилась, перенесла много страданий, но воздаяние ей великое и постоянное, вечное. Где есть сильные мира сего и властители? Говорит Еврипид: «Сошли в чертоги Аида (т.е. Ада. – Прим. пер.)». Все мудрецы мира говорят, что лишь один человек счастлив на этой земле – тот, кто живет в добродетели.

Если добродетельный человек является единственно счастливым, то тот, кто оставил все в этом мире и с горячим желанием устремился в пустыню непроходимую и суровую, пылая огнем любви Христовой, в каком же счастье пребывает на небесах?

Призывание пустынницы Фотинии!

Фотиния, земный Ангеле! О, Фотиния, голубочек небесный! Как пылает мое сердце, когда вспоминаю я золотые слова, исходившие из сердца твоего: «Кто даст ми криле яко голубине; и полещу, и почию?» (Пс. 54:7). Божественный огонь любви Христовой, который пожигал твое сердце, подвигал тебя изрекать слова пророка и желать крыльев, чтобы часом раньше подняться к небесным и встретить там желанного тобою Иисуса Христа! Вот, ты возлетела! Вот, ты поднялась до третьего неба, о котором говорит апостол Павел и радуешься и веселишься, находясь в том божественном Свете, о котором говорит Дионисий Ареопагит.

Всю свою земную жизнь ты провела в пустыне алчущая, жаждущая, нагая, лишенная всего земного, даже простого черствого хлеба, имея в сердце своем лишь горячую любовь ко Христу, которая давала тебе силы и возносила твой дух к небесным красотам Рая, так что возглашала ты слова Спасителя: «Не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе исходящем изо уст Божиих» (Мф. 4:4).

О, как забыть мне твои слова, что когда ты молишься, дух твой возносится к небесным, а сердце твое причащается божественного веселия и радости? Вот, ушла ты к желанному Христу! Вот, видишь Его, по слову апостола Павла: «Лицом к лицу» и наслаждаешься божественной славы.

Я встретил тебя в пустыне Иорданской. Встречу ли я тебя на Небесах? Сподоблюсь ли я увидеть твой ангельский лик в тех небесных селениях? Если в тот момент, когда мы беседовали с тобой о божественных предметах в пустыне Иорданской, твое лицо сияло божественным Светом, пылающим в твоем сердце, то сейчас, когда ты реально пребываешь в том духовном мире, насколько паче лучей солнечных блистает и сияет оно?

О, "что реку и что возглаголю?« (Ин. 12:49) я, грешный и смиренный. Сподоблюсь ли я встретить тебя в небесных селениях? Как же я могу думать об этом, если не мог я пребыть в пустыне как ты? О, Ангел Фотиния! Я никогда не забуду твоих слов, исходивших из твоих девственных уст, что человек, когда поймет, что сотворен Премудрым Создателем не для того, чтобы прожить короткую земную жизнь, но для того, чтобы жить вечно в вечной и истинной жизни в Царствии Небесном, тогда пренебрегает всеми удовольствиями этого мира и непрестанно желает и представляет ту небесную и бесконечную жизнь. И это действительно так! Что такое эта настоящая жизнь, пусть даже сто и более лет, по сравнению с жизнью, у которой нет конца? Она как капля воды в океане!

Фотиния, ныне ты радуешься, пребывая в Небесном Христовом Царствии, поскольку ты возлюбила и желала лишь его Одного. Молись же и обо мне, смиренном и ничтожном, к многомилостивому Спасителю нашему и Богу Иисусу Христу, чтобы сподобиться мне пусть даже маленького лучика божественного Света.

Признаюсь, что с того дня, как узнал я об отшествии пустынницы Фотинии к небесным, душа моя не обретает покоя в этом тщетном мире, но желает того небесного мира, где Небесные Чины и отшедшие в него святые мужи прославляют непрестанно Пресвятую Троицу.

О, Боже мой, многомилостиве Спасителю мой Иисусе Христе, сподоби и меня, грешного и никчемного, увидеть Твой Пресвятой Лик в Царствии Небесном.

Да, Спасителю мой, я не подвизался как пустынница Фотиния и как другие аскеты. Но с юных лет возжелал Тебя от всего сердца, Тебя Спасителю мой, возлюбил. Я часто испытывал в своем сердце божественный огонь Твоей любви. Но не устремился как Фотиния и святые аскеты в пустыню, чтобы воспылал этот огонь Любви моего Христа, Спасителя моего в моем сердце. Да, и в миру человеку возможно победить мир, подобно святым Апостолам, о которых говорит Спаситель, что хотя они и находились в миру, но были не от мира, то есть не имели земного мудрования. «Вы, – говорит Спаситель апостолам, – от мира несте <...> сего ради ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). Но живущий в миру никогда не сможет вознестись на ту высоту, чтобы духом своим быть на небесах и умно слышать ангельскую песнь: «Свят, свят, свят Господь Саваоф!» Наша Православная Матерь Церковь воспевает: «Пустынным живот блажен есть, божественным рачением воскриляющимся»²⁸.

Конец и Всесвятому и Триипостасному Богу слава!

Архимандрит, доктор Богословия и бывший государственный священнопроповедник Иоаким (Специерис)

Человек может через делание добра, пребывая в этом мире и нося это смертное тело, жить в бессмертии по слову Спасителя: «Кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек» (Ин. 8:51).

Те сети, о которых говорил Антоний Великий, не представляют для делателя добродетели никакой опасности. Они опасны для нерадивых, маловерных, леностных, сомневающихся. А для тех, кто уразумел достоинство человека, они представляют собой детские игрушки. Христианина, который живет во Христе, ничто не может поколебать, поскольку он смотрит на все глазами души, а не тела.

Пустынница Фотиния.