О жизни и подвигах старца-затворника Гефсиманского скита, что близ Троице-Сергиевой лавры, иеросхимонаха Александра.

Собрано его келейником N. N.

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр. 13:7)

Прошло уже 20 лет со дня кончины (ум. 9 февр. 1878 г.) старца-затворника Гефсиманского скита, о. иеросхимонаха Александра, в свое время пользовавшегося большим уважением и известностью. Между тем доселе не составлено никакого жизнеописания его, не явилось на свет каких-либо воспоминаний об о. Александре. Правда, записки о жизни о. Александра были составлены уже давно, спустя несколько лет по кончине старца. В 1882 году случилось быть в Гефсиманском ските иеромонаху Стефану, который получил в 1889 году от Св. Синода разрешение учредить в Вятской губернии, близ села Филенки, мужской общежительный монастырь во имя благоверного князя Александра Невского, а за несколько лет до того времени построил на этом месте церковь и принял к себе несколько человек, желавших жить под его руководством. В Гефсиманском ските от одного из духовных чад о. Александра, бывших в наиболее близком отношении к почившему старцу, иеромонах Стефан узнал много интересных сведений об о. Александре. Желая предложить в назидание собираемому братству пример благочестивой жизни этого подвижника, о. Стефан просил его бывшего ученика вспомнить все, что он знает о своем руководителе, и сообщить ему письменно. Просьба эта была исполнена. Таким образом, появились записки о старце о. Александре. Но привести эти письменные сведения и воспоминания о старце в порядок доселе еще никто не взял на себя труда. Хотя записки и были в руках нескольких лиц, которые брали их для прочтения, исправления или напечатания, делали иногда свои замечания, однако по разным причинам дело не было доведено до конца.

Но светильник должен быть поставлен не под спудом, а на свечнике, чтобы светить всем людям (Матф. 5:15–16). Что о. Александр через свою жизнь сделался светильником для мира, это признавали такие уважаемые подвижники, как оптинский старец иеросхимонах Амвросий и преосвященный Феофан Затворник. О. Амвросий был в близком духовном отношении к о. Александру, так как некогда оба они были в Оптиной пустыни, где о. Александр полагал начало иноческой жизни, проходили одно послушание на кухне и оба ходили для духовного наставления к тамошнему знаменитому старцу о. Леониду¹. Когда первоначально составленные записки об о. Александре были приготовлены в нескольких экземплярах и посланы для прочтения в разные обители и, между прочим, в Оптину пустынь, то о. Амвросий, выслушав записки, отозвался о них одобрительно, только велел повременить с напечатанием их, так как, по его словам, на это не пришло еще время², советовал давать их для прочтения духовным детям о. Александра и распространять между монашествующими, в особенности в женских обителях. Это было в 1885 году. Через два года о существовании записок узнал еп. Феофан, затворник Вышенской пустыни. И вот что он написал по этому поводу: «Поминая об о. Александре, вы сказали о некоей его рукописи³. Вы послали ее на Валаам для прочтения. Когда воротится, потрудитесь прислать ко мне. Желательно прочитать ее». Доставленные преосвященному записки он возвратил через несколько месяцев, причем дал о них следующий отзыв: «Прочитал записки о старце Александре. Благодарю за удовольствие и назидание, доставленное чтением их. Я нахожу, что их следовало бы напечатать. Только попросить кого-либо, исправить язык по местам... Но вообще все составлено довольно складно. Старец был в настоящем молитвенном строе. То, что говорится в записях о том, как он молился, одних укрепит, других вразумит и всех воодушевит к молитвенному труду. Поэтому держать их под спудом не совсем безгрешно. Может быть, я ошибаюсь, судя так. Дали бы еще кому прочитать... Я только счел долгом заявить свою о сем мысль... Может быть, со стороны о. Александра встретится какая помеха, которой я не вижу».

О благовременности напечатания записок об о. Александре свидетельствует и то еще, что жизнь и подвиги его принесли заметные плоды. «Аще зерно пшенично пад на земли, не умрет, то едино пребывает; аще же умрет мног плод сотворит» (Иоан. 12:24). По-видимому, умерши для земной жизни и мира, не только через духовную борьбу со страстями, но еще и через видимое удаление из мира в затвор, о. Александр явился насадителем в одной из обителей преподобного Сергия так называемого старчества, самого удобного и спасительного пути для ревнующих о спасении, который сам он проходил в Оптиной пустыни. Но этот путь требует от проходящих его особенной внимательности: они должны постоянно иметь пред собою образ наставника, заботясь о том, чтобы не потерять вскоре собранного из наставлений его сокровища. Поэтому-то весьма полезно во исполнение заповеди апостольской (Евр. 13:7) вспомнить об уважаемом старце, бывшем наставником многих из братии не только Гефсиманского скита, но и монашествующих из других обителей и многих из мирян.

Этого напоминания по силам и желали бы мы достигнуть посредством настоящего труда. Может быть, некоторым читателям желательна была бы большая полнота сведений о событиях внешней жизни старца или некоторых наставлений старца, но по самому характеру его подвига – затворничества – правильные и полные сведения об о. Александре могли сообщить главным образом лица особенно близкие к нему. Впрочем, и настоящие сообщения дают все-таки довольно полное представление о жизни и подвижничестве старца.

О. иеросхимонах Александр родился в 1810 году и при крещении наречен Александром. Родители его Димитрий и Татьяна Стрыгины, жители города Козельска Калужской губернии, из рода казаков, были люди благочестивые, любили посещать храм Божий и совершать дела благотворительности. Близкие и знавшие о. Александра в отрочестве⁴ рассказывали, что он был отроком весьма резвого характера: бывало, бегает но крышам, того гляди, сломает себе голову. Кто, бывало, делает проказы по городу? Мальчик Александр. Но этому резвому отроку Господь судил впоследствии быть уединенным затворником⁵. Очень может быть, что благочестивое настроение отца и близость местожительства его к Оптиной пустыни, славившейся многими своими подвижниками, оставили благоприятные следы на духовном развитии отрока Александра. Известен, по крайней мере, следующий случай. Когда отроку Александру исполнилось 12 лет, родитель его Димитрий в одно время отправился на богомолье в Оптину пустынь, которая лежит на расстоянии трех верст от г. Козельска. В это время пришлось ему увидеть обряд и чин пострижения в монашество. Этот трогательный обряд сильно повлиял на него, и он, умиленный им до глубины души, подумал: «Что, если бы Господь сподобил хотя одному из моих сыновей⁶ послужить Богу в монашестве, и как бы я был рад, видя хотя одного сына своего монахом»⁷. Придя из монастыря домой, он стал рассказывать домашним, что видел чин пострижения и слышал, как настоятель давал новопостриженному четки, говоря при этом: «Приими, брате, сей меч духовный и беспрестанно говори: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного»⁸. Услышав рассказ отца, юный отрок Александр часто начал с того временя повторять молитву Иисусову и находил в том большое утешение. О. Александр нередко впоследствии рассказывал об этом времени, прибавляя обыкновенно: «Какое в то время радостное я ощущал чувство!» Когда, бывало, юноша Александр пахал, то случалось, что от духовной радости он забывал всю тяжесть земледельческого труда. Так было до 16-летнего возраста; и едва ли будет ошибочным сказать, что в это именно время полагалось в душе отрока Александра прочное основание для подвига всей последующей жизни. Но то было благодатное утешение от молитвенного подвига, которое в начале подвижничества Господь ниспосылает всем без труда, чтобы дать почувствовать сладость подвига и привлечь к нему своего избранника. Данное без труда легко и теряется, как после говаривал и сам о. Александр: «Каждому необходимо самому потрудиться для приобретения сокровища, и тогда мы будем ценить его». Время юности, а также и следующие годы и были для Александра временем подобного испытания, пока, наконец, он не поступил в Оптину пустынь. К обычным искушениям и соблазнам юношеского возраста присоединилось еще то, что Александру по домашним обстоятельствам пришлось поступить сидельцем в питейное заведение⁹. Резвость и шалости детства сменились теперь рассеянной и разгульной жизнью. Недаром знакомые из города Козельска, когда о. Александр только что поступил в Оптину пустынь и до времени ходил в мирской одежде, видя его в церкви и узнав, что он поступил в монастырь, смеялись между собою и говорили: «Ну, монах будет!» Они, зная его разгульную жизнь, не думали, что он может ужиться в монастыре. Однако терние житейских соблазнов и обольщений не могло совершенно заглушить тех добрых семян, которые еще в детстве были заложены в душу отрока Александра. Вспоминая об этом времени, о. Александр так рассказывал о нем:

«Тогда пустился я во вся злая. Был сидельцем, потом поверенным; женился, сын родился, с женою жил 4 года, потом овдовел, после этого уже вдовцом жил в миру еще 2 года. В эту пору хотя и был обольщаем суетными прелестями мира сего, но все-таки часто вспоминал и воздыхал о Божией благодати от совершения молитвы Иисусовой, к которой привык в отроческом возрасте. В последнее время стала мне часто приходить мысль и о приближающейся загробной жизни и о грехах, тяготевших на мне. Вот это-то душевное сознание заставило меня искать, пока еще время позволяло, спасительного убежища в каком-либо монастыре для всегдашнего покаяния и омовения слезами перед Господом всех мною содеянных прегрешений. Не замедлил Господь даровать мне место покаяния. Бывши в Оптиной пустыни, я по совету тамошнего старца о. Леонида решился непременно поступить в оную обитель».

В 1838 году, на первой неделе Великого поста, Александр, 27 лет от роду, был уже принят в обитель в число братии и стал жить в монастырском послушании под руководством мудрого и опытного старца иеросхимонаха отца Леонида. Игуменом Оптиной пустыни тогда был о. Моисей, который и принял Александра в число братии. На первый раз назначили ему послушание быть в поварне помощником повара, а потом и поваром. Всего он прожил на кухне три года. Из кухни его перевели в трапезную и затем дали пономарское послушание.

Решение поступить в монастырь у Александра не явилось как бы внезапно: оно созревало постепенно и укреплялось различными житейскими опытами. Важные из них были особенно следующие два. О первом так передавал старец:

«Когда я жил еще в миру и был уже вдовцом, то по должности поверенного езжал по разным городам, селам и деревням. Один раз приехавши в некое село, я остановился на постоялом дворе, подкрепившись пищею и помолившись Богу, я лег спать; вдруг слышу, что хозяйка постоялого двора начала меня соблазнять. Мужа ее в это время не было дома. Но помощь Божия сохранила меня от этого искушения. Она повторила свое требование, и опять меня Господь сохранил от соблазна. Наутро мы с извозчиком отправились в дорогу; это было зимою и стояли большие холода. Только что мы выехали из села, как пошел маленький снежок, потом все сильнее и, наконец, он обратился в сильную вьюгу. Дорогу занесло, и мы сбились с пути и не знали, куда ехать. Одежда на мне была плохая, один барашковый тулуп, да и тот потертый. Тогда-то, видя, что смерть моя неминуема и что, если Господь не сохранит, то я должен замерзнуть, каких тогда только не принес я Господу молитв и обещаний¹⁰. И Господь услышал меня и сохранил от напрасной и неминуемой смерти. После долгих и безуспешных стараний выбиться на дорогу, мы с кучером разошлись в разные стороны, надеясь отыскать ее. Вдруг вижу вдали две тени; сначала я немного оробел, думая, что это звери какие; но подошед поближе, я увидал, что это были два воза сена. Весьма обрадовался я сему и подозвал кучера. Он побежал с лошадью к сену, и мы тут обогрелись и переночевали, а утром отправились в путь. И думал я после, что потому только и избавил меня Господь от неминуемой гибели, что я в прошлую ночь при Его всесильной помощи победил грех сладострастия». Старец уподоблял сей случай примеру из жития монаха Николая (см. Пролог, 24 декабря).

О другом случае старец рассказывал:

«Я взял уже благословение у своих родителей на поступление в монастырь. Это, как помню, было на сырной неделе. Для развлечения пошел я прогуляться по улицам своего города Козельска; довелось мне случайно увидеть кулачный бой; будучи до него большой охотник, при хорошей своей силе я не утерпел и присоединился к дерущимся. По окончании драки, хотя и был немного помят, но вздумал с товарищами отправиться в трактир, откуда возвратился домой, уже порядочно угостившись. На другой день, т.е. в чистый понедельник, утром матушка моя начала меня будить, говоря, что уже время отправляться в монастырь. Я встал, надел тулуп и пошел, а голова болит и бока тоже; и тут-то я в сокрушении сердечном дорогою до обители вспоминал молитву Иисусову, которою занимался, когда еще был отроком. С этого времени опять при помощи Божией начал усердно продолжать ее». Старец, вероятно, потому нередко впоследствии вспоминал об этом случае из своей жизни, что все подобные случаи научили его познавать свои немощи или «увидеть себя» и, побуждая к покаянию, привели к оставлению суеты мирской жизни. В монастыре Александр нашел полное успокоение своему духу. «Когда я был, – говорил он после, – на кухне в Оптиной пустыне на послушании, то весьма утешался духом от молитвы Иисусовой; сидишь, бывало, на пороге кухни или кельи своей, беспрестанно творишь молитву и от утешения и радости под собою земли не чувствуешь». Было весьма важно то, что Александру в начале его поступления в монастырь пришлось несколько времени жить под руководством мудрого наставника о. иеросхимонаха Леонида. Так, опытный старец удержал его, между прочим, от намерения юродствовать. Когда он был послушником Оптиной пустыни, то у него было тогда сильное желание юродствовать, даже снилось во сне, будто бы он ходит с палкою по улицам. И вот раз приходит он к старцу о. Леониду и просит у него благословения на этот подвиг. Старец же отвечает: «О, чадо, не твой это путь, и зело мал этот полк» (т.е. юродствующих). «Действительно, – прибавлял о. Александр от себя, рассказывая об этом, – юродствующие сначала бывают по Бозе, но весьма редкие на сем пути устаивают». Но недолго пришлось Александру жить под руководством наставника. 11 октября 1841 года последовала кончина его руководителя в монашеской жизни о. Леонида, достигшего уже преклонных лет (умер 72 лет). О. Александр весьма скорбел, что лишился доброго и мудрого своего наставника; эта потеря была для него незаменима. И он нередко впоследствии высказывал своим ученикам, что некому открывать было ему свои помыслы, хотя и чувствовалась в этом потребность. Прожив в Оптиной пустыни по смерти о. Леонида еще несколько лет, а всего, начиная с поступления, пять с половиной лет о. Александр, по предложению о. Антония, игумена Николо-Черноостровского монастыря¹¹, перешел в его монастырь в г. Малоярославце Калужской губернии. Здесь о. Александр прожил также пять с половиной лет и в это время был пострижен; сначала был рясофорным, а затем и манатииным монахом, при пострижении наречен Агапитом. Внутренняя жизнь его все еще по-прежнему была тихой и невозмущаемой. «Когда я жил в Никольском монастыре в г. Малоярославце, – вспоминал он, – был пономарем там и трапезным, бывало иногда со мною так: сядешь с вечера на стульчик с молитвою и просидишь так до утра. Будильщик придет будить, я вскочу с радостью, возьму ключи и пойду в церковь; и в таких случаях наступающий день проходил всегда для меня радостно и весело. Заметив, что от сидения на стуле отекали ноги, я садился на пол. Когда я там жил, то средств у меня было очень мало. Доходов не было никаких, чаю получал всего одну осьмушку и полфунта сахару в месяц. Но, несмотря на это, я был покоен и за все благодарил Господа Бога». Но этот тихий поток внутренней, самой в себе сосредоточенной жизни снова прерван был и возмущен потоком жизни более шумной и рассеянной. В 1849 году о. Агапит по совету своего товарища и побуждаемый нерасположением к нему братии, подал прошение о переходе в г. Харьков в архиерейский дом, куда и был принят. Там же он был рукоположен в иеродиакона, а через год в иеромонаха и при этом был назначен на должность эконома при архиерейском доме. Прожил он там немного более двух лет. На этом новом месте при полной свободе располагать собой и своими действиями по своей воле, при больших доходах и других соблазнах о. Агапит незаметно начал было свыкаться с жизнью, которая была не чужда мирской суетности. «И вот, однажды, – рассказывал об этом впоследствии о. Александр, – я подумал, что прежде, когда я был послушником, у меня было тогда одно только желание спасти душу, а теперь что я делаю? Леность мною начала обладать. И этого я убоялся; думаю: в жизни погибну от нерадения о своем спасении. Вскоре после этого я подал прошение об отпуске на богомолье и, получивши разрешение, отправился. Слышал я тогда, что близ Троице-Сергиевой лавры вновь устроился скит Гефсимания, весьма удобный для безмолвия. Отправившись туда, я по дороге заехал на свою родину, взял с собою своего родителя Димитрия и с ним поступил в число братства Гефсиманского скита».

Это было в 1851 году. Поступив в скит по благословению высокопреосвященного митрополита Филарета, о. Агапит начал на свой счет строить там себе келью на пчельнике по примеру Георгия, затворника Задонского, для того, чтобы проводить жизнь свою в безмолвии. Впрочем, и по вступлении в безмолвие о. Агапит наравне с прочей братией продолжал череду священнослужения, так как ему пока не было разрешено вступить в совершенное безмолвие. «Об о. Агапите, – писал пр. Филарет о. наместнику Антонию, – надобно вам и строителю знать, соответствует ли его расположение и проводимая жизнь доныне благонадежному вступлению в избираемый подвиг безмолвия. Если сие усмотрено, то Бог благословит начинание с ограничением, вами предлагаемым. Если же находите, что еще требуется усмотрение, то возьмите на сие некоторое время; а ему послушание в сем вменится в начало подвига безмолвия». (Письмо 838, ч. 3-я Писем к о. наместнику Антонию, от 14 декабря 1851 года). Действительно, вступление в безмолвие не прошло без искушений. «Когда я жил в скиту, – говорил о себе старец, – то у меня были такие скорби, что не знаю, как бы я мог ужиться здесь, если бы со мной родитель не жил; мне думалось, куда я пойду с дряхлым и больным старцем? Поэтому только и остался в скиту¹². Теперь я благодарю Господа Бога, что этим я удержал себя здесь. Теперь все умирилось, все прошло, и я с любовью рад обнять тех моих душевных благодетелей (т.е. через кого были скорби)¹³ и душевно готов благодарить их за их душе моей полезное благодеяние». Тем не менее, собственным желанием о. Агапита было удалиться в совершенное безмолвие. Но последнее все еще не находил благовременным преосв. Филарет. «Для о. Агапита, – писал он о. наместнику Антонию, – по моему мнению, хорошо настоящее его положение, в котором он и безмолвием питаться может, и, как член братства, в общее служение свою долю вносит, и тем очевиднее приобретает право на общую о себе молитву. Я просил бы его побыть еще в настоящем положении. Есть служение Богу и в том, чтобы не сильно настоять на исполнение своего, впрочем, доброго желания и благодушно внять тому, что предлагается с добрым намерением и любовию» (письмо 963 от 28декабря 1853 года). В 1858 году некоторые из старцев скита перешли для большего безмолвия в глубь леса, за пять верст от скита, близ местности, называемой Торбеевкою, в том числе и о. Агапит, как любитель уединения. Там старцы устроили себе часовню и кельи. Через несколько времени нашелся благодетель, некто Королев, московский купец. Он выстроил им церковь во имя Св. Духа Параклита с приделом во имя св. Иоанна Крестителя Господня. На день Введения в храм Пресвятой Богородицы в Гефсиманском скиту в Успенской церкви о. Агапит принял пострижение великого ангельского образа – схиму – и наречен опять Александром. Постригал его и принимал от Евангелия наместник Троицкой лавры архим. Антоний.

Через некоторое время о. Александр стал просить о. наместника о том, чтоб он благословил выстроить келью для его келейника. О. наместник ничего ему на этот раз не ответил. Когда же о. Александр повторил свою просьбу, то о. Антоний сказал: «О. Александр, прошу тебя, пожалуйста, перейди опять в скит, потому что в скиту осталась более молодежь, надо там поддерживать дух монашества». О. Александр, повинуясь своему духовному отцу, в 1861 году перешел обратно в скит. В пустыни Параклита он прожил всего три года. Многие из братии скита ходили к нему за советами или для того, чтобы найти утешение в своих скорбях, и те, которые имели к нему расположение, получали от его беседы облегчение и утешение, ибо старец был наставник мудрый¹⁴. Но этим самым обет его безмолвия нарушился, а потому, желая со своей стороны исполнить этот обет, движимый Божиим призванием, он начал просить о. наместника Антония, чтобы он благословил его удалиться в пещеры при Гефсиманском ските в затвор. О. Антоний доложил о этом преосвященному митрополиту Филарету, который, благословив о. Александра испытывать себя, повелел ему три месяца никуда не выходить из своей кельи, с тем чтобы по окончании этого срока доложить его преосвященству, как о. Александр будет себя чувствовать. С послушанием и любовью исполнил о. Александр назначенный срок затвора, и только тогда преосвященный Филарет благословил его на полное затворничество, которое он и начал 23 ноября в 1862 году.

Очевидно, пр. Филарет и о. наместник Антоний видели в желании о. Агапита поступить в затвор Божие призвание. Иначе они никогда не благословили бы о. Агапита на затвор. О. наместник, как известно, был старец мудрый, и сам пр. Филарет нередко обращался к нему за советами или спрашивал его мнения. Кроме того, о. наместник постригал о. Агапита в схиму и потому хорошо его знал: о. Агапит был его любимым духовным сыном. И сам о. Агапит пред тем, как решился на затвор, немало испытывал себя и обдумывал свое решение. Об этом свидетельствуют следующие его рассказы своим ученикам:

«Когда я был в Оптиной пустыни, то там жил один иеромонах с острова Валаама по имени Варлаам. Он нам рассказал следующее: «Жил при нем на Валааме в пустыни один схимонах, а ученик его, рясофорный монах, жил в монастыре и носил ему оттуда пищу. И вот постигло этого ученика какое-то искушение, и настоятель снял с него рясофор. Очень оскорбился старец схимонах, узнав, что ученика его так обесчестили, и сам пошел в монастырь защищать его. При этом он не надел приличного своему сану одеяния и пошел только в одном подряснике. Братия в это время собиралась идти в трапезу обедать. Заметив старца, они говорили ему: «Что же вы не в клобуке, сейчас ведь придет о. игумен?» Старец же в ответ на это стал выражать свое негодование. Доложили о. игумену. Игумен подозвал старца и спросил, что ему нужно и почему он пришел без клобука? Старец в ответ продолжал выражать свое негодование по поводу того, что его ученика так оскорбили. Игумен, видя такое неуважение к власти, сейчас же велел монастырскому эконому для смирения отправить старца на кирпичный завод делать кирпичи, что и было исполнено. После сего случая оный старец пришел в такое смирение и послушание, что бывало, как только увидит издали еще о. игумена, бежит к нему навстречу и благодарит его за благодеяние, которое тот оказал его душе, потому что он, живя в безмолвии, не знал, какой мечтательности о себе и гордости предавался».

Тот же Варлаам передавал нам и такой случай: «Один брат жил там же в нескольких верстах от монастыря в пустынной келье. Однажды, окончив свое вечернее правило и совсем раздевшись, он лег в постель, и видит: вошли к нему множество бесов и начали его душить и так сильно душили, что он едва переводил дух. Вдруг являются двое светоносных юношей и грозно кричат на бесов: «Ах вы, ненавистники рода христианского, как вы смеете душить сего раба Божия? Оставьте его». Потом подходят к нему, освобождают его от бесов и говорят: «Пойдем отсюда в монастырь ваш, а то здесь они тебя совсем задушат». Инок оный был так благодарен сим мнимым ангелам, своим избавителям, что, не рассуждая, последовал за ними, как был, т.е. в одной рубашке и босой. А в это время стояла зима, и был сильный мороз. Глубокой ночью три версты шел он до монастыря, весь перемерз. Мнимые избавители подвели его к монастырским воротам, а сами исчезли. Только тут он увидел, что был поруган, он страшно озяб, изнемог, чуть не замерз. Начал стучаться в монастырские ворота; покуда разбудили сторожа и достали ключи, наш инок остался чуть жив. Только два дня прожил он после этого случая и умер».

«Вот как опасно, надо беречь себя от искушений врага, который всегда ищет нашей погибели», – прибавил от себя о. Александр.

Третий рассказ относится к тому времени, когда о. Агапит поселился уже в пещерах; тогда был у него один афонский иеросхимонах, который сообщил о. Агапиту про такой случай, бывший на Афоне:

«В некоем малом афонском монастыре один новоначальный инок, вопреки совету старца, удалился в затвор и начал жить в уединении. И вот что с ним случилось: в одно время слышит он стук в дверь, спрашивает, ему никто не отвечает. И так это случалось не один раз. Наконец стук этот ему надоел. Однажды от этого стука он так разгневался, что схватил топор, растворил дверь и погнался за бежавшим, по-видимому, человеком. Гонялся он за ним по скалам и кустам, весь исцарапался о кусты и, наконец, упал со скалы в пропасть; а тот, за которым он гнался, сделался невидим. И как только рассказал этот бедный брат о своем несчастий некоторым, он умер. И таких примеров на Афоне много», – заключил афонец.

В пещерах в затворе о. Александр прожил три года, от 23 ноября 1862 года до 9 марта 1865 года. Пещеры оставил он не по своей воле, но был вызван из затвора властью, так как, живя в сыром пещерном воздухе, он сильно захворал, у него открылась сильная грыжа, а затем ослабли зубы в деснах; сверх всего этого еще опухли ноги. «Зубы хотя все бери и тащи из десен без всякой боли», – говорил потом сам о. Александр. Хотя о. Александру и не хотелось выходить из затвора, но он был покорен воле преосвященного Филарета и о. наместника Антония и их по совету перешел опять в скит в свою прежнюю келью. Впоследствии о. Александру хотели вручить начальство над киновией (близ Гефсиманского скита), но он уклонился от этого поручения. Преосвященный Филарет писал по этому поводу наместнику Лавры, о. Антонию:

«Жаль мне, что дается о. Александру занятие, которым уменьшится его безмолвие. Мирно ли принимает он сие поручение? Мир Господень с ним и в безмолвии, и в деле послушания и братолюбия (Письмо 1675 от 25 октября 1867 г.)

«О. Александра лучше было бы спросить о начальстве над киновиею предварительно, чтобы не писать определения о сем напрасно. Его отказ и после определения принять можно, но лучше бы не показывать примера, что можно отказываться от послушания по определению собора» (1678 от 2 ноября 1867 года).

Так как в скиту опять начали к о. Александру приходить очень многие из братии за советом и через это нарушали его безмолвие, то он стал просить о. наместника о благословении на затвор. О. наместник Антоний благословил на этот раз ему затвориться при церкви Воскресения Христова, что на кладбище в скиту. Когда о. Александр уже отделал келью для затвора, то он в последний раз поехал на свою родину. Между прочим, он был у преосвященного Калужского¹⁵. Тот, заметив простоту о. Александра, предлагал ему настоятельство в одном монастыре, говоря, что любит простых. Но о. Александр ответил на это преосвященному: «Я приготовил уже себе гроб (келью для затвора)». В 1871 году 1 августа о. Александр отслужив раннюю обедню в Успенском храме, перешел в эту келью, затворился и прожил в ней до самой своей блаженной кончины, последовавшей 9 февраля 1878 года. О своем последнем затворничестве сам старец так иногда рассказывал своим духовным детям: «Когда я поступил в эту келью, то испытывал необыкновенное томление духа, сильно был борим помыслами, думая: неужели такая мука будет в будущей жизни? К тому же в келье моей было моли так много, как комаров в летнее время, но потом через несколько времени все это прошло, мысли успокоились, и моль пропала». За семь месяцев до кончины о. Александра Бог послал ему испытание, дабы мог он искуситься, яко злато в горниле. По кончине о. Антония враги о. Александра предложили новому о. наместнику архимандриту Леониду испытать и искусить о. Александра. О. наместник Леонид, не знавший еще близко о. Александра, приказал через игумена о. Анатолия сказать о. Александру, чтобы он выходил из своего затвора в трапезу и церковь вместе с братиею каждую субботу причащаться Св. Таин, и только пять дней в неделю дозволил ему безмолвствовать. Это было 9 июля 1877 года. О. Александр принял все это с покорностью и любовью и начал, как было сказано ему, ходить в храм и исправлять указанное ему. О. Леонид, сам ученик оптинских старцев Леонида и Макария, оценил послушание о. Александра: «Вот это хорошо, – говорил он, – это показывает, что о. Александр – монах достойный своего имени». Что испытывал о. Александр, получив новое распоряжение, об этом он так рассказывал:

«Когда я вышел в первый раз в церковь ко всенощной (это было на 10 июля, на память св. Антония Печерского; всенощное бдение было в пещерах), то был весьма утешен духом и даже не припомню в жизни моей, чтобы такое утешение со мною когда-нибудь случалось; слыша пение и чтение, я весьма услаждался духом; но, конечно, во мне произошел при этом как бы перелом, ибо лишиться вдруг мною любимого безмолвия было не легко». После Евангелия и канона о. Александр вошел в алтарь, дабы принять благословение от нового о. наместника. О. наместник, увидев о. Александра, поздоровался с ним, обнял его и благодарил за его послушание и обещал споспешествовать его спасению. В исполнение повеления о. наместника, таким образом, он до самой своей кончины каждую субботу приобщался Св. Христовых Таин; в двунадесятые же праздники о. Александр с о. наместником и о. игуменом служил соборно и весьма этим утешался. «Если бы, – говаривал он близкому своему духовному сыну, – Господь сподобил меня пожить так лет пять, хорошо бы это было; чувствую для души моей пользу». В конце декабря 1877 года о. Александр почувствовал себя не совсем здоровым, он простудился. Но он не лечился, как поступал вообще всегда, так как имел большое упование на Господа и от Него чаял себе телесного и душевного здравия. Во время болезни пришел к нему один его духовный сын и спросил: «Как вы, батюшка, себя теперь чувствуете? Старец на это отвечал ему, что духом он покоен, хотя и чувствует в теле расслабление. Вскоре болезнь эта прошла. О. Александр стал здоров; только, как и прежде, около года он чувствовал, что нет уже в нем прежней телесной крепости.

День 28-го января был суббота (1878 г.), и о. Александр по обычаю своему был у ранней обедни и принял Св. Таины. После обедни келейник принес ему небольшой кусочек соленой рыбы; закусив и напившись чаю, он почувствовал сильную жажду, так как по причине сухоядения желудок у него был постоянно тощий. Не дождавшись на этот раз келейника, который всегда приходил к нему около 11 часов утра, чтобы принести обед, о. Александр сам пошел в трапезу за квасом; между тем последний только незадолго пред тем принесен был прямо с погреба и был очень холоден. Он почерпнул в кружку холодного квасу и от сильной жажды почти в один прием всю ее выпил. В то же время он почувствовал боль в желудке, но, положившись по обыкновению на волю Божию, он и на этот раз не стал лечиться. Вскоре оказалось, что в желудке у него сделалось сильное воспаление, но о. Александр при всем том по силе перемогал себя. В день Сретения Господня 2-го февраля он опять ходил в церковь и приобщался Св. Таин за поздней обедней, а после обедни обедал с братией в трапезе. 3-го же числа он стал себя чувствовать хуже и едва уже ходил по келье, 4-го числа совсем слег в постель, пятого стал еще слабее; 3-го числа был у него его духовный сын иеромонах Мелетий (скончавшийся в Троицкой Лавре 27 сентября 1882 года), пил с ним чай и слышал от о. Александра, в простоте сердечной говорившего: «Ах, о. Мелетий, много ко мне сегодня стучалось; но я сидел на постели, творя спокойно Иисусову молитву; как хорошо всегда иметь оную при себе; да еще кто почаще на себе крестное знамение полагает – очень хорошо, и чувствую я, что душа моя в отрадном чувстве находится...» И с таким смирением и упованием он это рассказывал, что, казалось, он как бы уже получил залог будущей вечной жизни при конце своей здешней временной. Пятого числа было воскресенье. В этот день был у него духовник и говорил ему: «О. Александр, не желаешь ли еще приобщиться Св. Таин?» Он говорит духовнику: «Батюшка, слава Богу, меня Господь сподобил в четверг 2-го числа причаститься Св. Таин, и я думаю подождать еще до среды или четверга, а если и случится что особенное... я чувствую себя, что духом я спокоен; прошу только о мне ваших св. молитв». Эти слова слышали его три духовных сына: иеросхимонах Иоанн, иеромонах Мелетий и его келейник монах Герман, так как этот разговор был при них. Шестого числа в понедельник стал о. Александр чувствовать себя еще слабее. Пришел известить его о. игумен. При о. игумене он собрал свои последние силы и вышел в приемную комнату; идти один он уже не мог; с одной стороны его поддерживал келейник, а другой рукой опирался старец на костыль. О. игумен, соболезнуя, сказал ему: «О. Александр, как ты ослабел; давно ли я видел, как ты шел по монастырю молодцом?» О. Александр на это отвечал: «Батюшка, человек, яко трава». Игумен: «Много ли тебе лет?» О. Александр: «Шестьдесят восьмой год». Поговорили еще кое о чем, и о. игумен ушел. Вечером этого же дня пришли к нему трое его духовных чад и, заметив, что он стал уже забываться, тотчас же дали знать о. игумену и по благословению его начали совершать над о. Александром таинство елеосвящения. Седьмого числа утром ему стало как бы полегче, только с присутствующими он мало говорил, и к тому же язык у него начал ослабевать, но сам он был в совершенной памяти, и было заметно, как усиленно он творил внутреннюю молитву. 7-го февраля навестил больного о. Александра из пустыни Параклита настоятель о. Никандр и говорил о. Александру: «О. Александр, тебе еще рано умирать, надо еще пожить; ты человек еще не старый». О. Александр отвечает ему: «Да будет воля Господня, как Господу Богу будет угодно, так и сотворит со мною». Часа в три пополудни (это было во вторник) все вышли из кельи, и остался он один только с келейником. Начал он возле своей постели стоя молиться, а келейник с левой стороны сбоку поддерживал его; при этом заметно было келейнику, как уста старца шептали молитву и каким глубоким сердечным сокрушением весь он был проникнут. Потом облокотился старец на левую сторону к келейнику; келейник говорит ему: «Батюшка, благословите посадить вас на постель; вам так удобнее будет». О. Александр сел на постель и, как было заметно, в это самое время у него отнялась левая рука и левая нога. Потом он благословил своего келейника, лег на спину на постели, закрыл глаза и тридцать шесть часов лежал в таком положении, во все это время крестился беспрестанно. Только за несколько часов пред кончиною рука заметно ослабела, члены стали холодеть, о. Александр перестал креститься и мирно почил о Господе.

Кончина старца последовала в 2 часа 20 минут пополуночи (в это время в церкви шла полунощница, на день св. Никифора мученика). Прочитана была трижды пред кончиною старца отходная. 10-го февраля собором по нем совершена заупокойная литургия, также и отпевание.

Погребено тело о. Александра на скитском кладбище, близ церкви Воскресения Христова, и на могиле его духовными детьми положен мраморный памятник-плита с надписью на одной стороне: «Здесь погребено тело раба Божия, иеросхимонаха о. Александра, скончавшегося 9 февраля 1878 года, на 68 году от рождения, жившего в монастыре 40 лет, из них в затворе 10 лет», а на другой стороне: «Постничеством работавшего тебе, Христе, и православием на земле прослави, Спасе, на небесех!»

Старец о. Александр всегда был в покаянном настроении духа; внимание его постоянно было направлено к тому, чтобы «зреть свои прегрешения». Он говорил ученикам своим, что «увидеть себя» всего важнее для человека. Потому-то, вероятно, о. Александр выписал из отеческих творений различные места, глубоко проникнутые покаянным чувством, заимствованные главным образом у великого учителя покаяния пр. Ефрема Сирина. Эти выписки найдены в келье о. Александра после его смерти.

По причине постоянного созерцания своих немощей старец всегда плакал и сокрушался о своих грехах; находился ли он в келье или вне ее, всегда были на ланитах его слезы, и он часто рукой отирал их с лица. Внимая самому себе, старец не был красноречив в беседе, мало говорил, более молчал и подавал для всех поучительный пример молчания, отсутствия суетности и развлечения житейскими делами. Он часто говаривал, что плохое молчание лучше хорошего разговора. А в особенности не любил он злословия, именно когда кто кого порицает и осуждает. Сам же он очень опасно хранился от осуждения ближних. Когда кто-нибудь из его чад увлечется при нем осуждением, то он сейчас же старался заговорить про другое или скажет: «Перестанем-ка мы пересыпать из пустого в порожнее», – или замолчит и тем прекратит беседу. Он на деле исполнял то, о чем просил Господа словами молитвы пр. Ефрема Сирина: «Ей, Господи, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». Ум его постоянно был занят молитвой и обращен к Богу и горнему отечеству. Еще за двадцать два года до своей кончины сделал он себе гроб, который стоял у него в самой келье. Он часто взглядывал на него и плакал, помышляя о смерти. Впрочем, скорбь старца о грехах никогда не производила в душе его уныния. Напротив, он был исполнен духовной радости, и потому-то для других лицо его всегда сияло радостью; всегда он был ко всем приветлив и ласков, в скорбях утешителен и сострадателен.

Радость эта проистекала от занятия Иисусовой молитвой, которую старец непрестанно совершал. Был у него в келье низенький стул, и он просиживал на нем по целым дням и ночам с молитвой Иисусовой на устах. Он так привык к молитве Иисусовой, что почти и дышал ею; даже во сне уста его шептали святые слова, только разве когда ум его ослабевал, он дозволял себе какое-нибудь малое рукоделие (например, перебирать или пилить дрова, находившиеся в коридоре) и то ненадолго, но как только ум его собирался, он опять начинал творить молитву Иисусову. Спросил его однажды его духовный сын: «Батюшка, когда вы обучались молитве Иисусовой, вы выбирали ли себе удобное место, например, стул или что-нибудь другое?» «Да, – сказал старец, – тогда выбирал, а теперь везде мне хорошо, где ни сяду, везде получаю спокойствие моему духу; времени не вижу, оно течет так скоро, как будто бы летит, а прежде, когда только еще обучался молитве, мне казалось, что время идет весьма долго»¹⁶. Еще рассказывал келейник старца: «Бывало, пойдешь ко всенощной и зайдешь к старцу, он сядет при мне на стул; уйдешь ко всенощной и по окончании службы опять зайдешь к старцу, а старец все сидит на том же месте с молитвой. Услышав шум, он поднимет голову и, увидев меня, как бы удивится и спросит: «Неужели всенощная отошла? Мне думалось, что я только что сел, а времени прошло уже четыре часа». Когда ему случалось быть в каком-нибудь собрании или служении и когда что-либо случится там и все обратят внимание на это, он, бывало, настолько сосредоточен в себе и углублен в молитву, что ничего происходящего вокруг не замечал. Кто-нибудь после придет к нему и станет спрашивать: «Вы, батюшка, вероятно, заметили то или другое? Ведь это при вас было?» А он скажет, что ничего не заметил.

Однажды к о. Александру пришел мирской человек и начал говорить различные мерзости и о себе, и о других. В то время в келье старца был его келейник; он не вытерпел того, что пришлось ему слышать от рассказчика и, не желая долее слушать, вышел. После келейник, пришедши к старцу, спросил его: «Батюшка, простите, я соблазнился, слыша слова которые говорил вам тот мирянин; я думал и вам слушать это мерзостно?» И о. Александр на это отвечал ему: «Я не слыхал ни слова (в это время ум старца был занят молитвой), и ты хорошо сделал, что ушел; не нужно бы совсем слушать с самого начала: немощные духом бегают от этого». И подобных этому случаев было много. А иногда бывало так: старца что-либо спросят, а он не отвечает, потому что ум его занят молитвой, и услышит только тогда, когда речь повторят еще раз; при этом невольно вспоминается один святой, к которому в то время, как он был занят молитвой, пришел кто-то купить корзины; святой до трех раз забывал ему отвечать и потом уже начал себе говорить: «Корзины, корзины, чтобы опять не забыть». Может быть, это услаждение от молитвы Иисусовой разумел старец, когда впоследствии рассказывал своим ученикам: «Знал я одного брата (под именем брата старец иногда подразумевал самого себя), который, когда ему случалось вкушать мед, не чувствовал сладости его... Еще знал я брата, который когда шел вместе с братиею в трапезу, то плакал, что теряет утешение духовное через мамону, т.е. пищу». Конечно, старец достиг такого навыка к молитве Иисусовой не без труда. «Знал я, – говорил он (опять подразумевая самого себя), одного брата, который когда нудил себя к молитве Иисусовой, то ему было так трудно, что он скорее был согласен камни ворочать, лишь бы не творить молитвы. Он сильно был смущаем мыслью, что, творя эту молитву, он погубит свой ум. Но, несмотря на это, брат возложил твердое упование на Бога и продолжал творить ее. «Помереть, да с Богом», – говорил он себе. Скоро явилась брату тому помощь Божия, и как бы чешуя свалилась с глав его. Тогда-то познал он другую жизнь, а вместе с нею и самого себя и сказал он тогда: «Благ и милостив Господь Бог наш, сотворивый со мною милость сию». Поучительно было смотреть на о. Александра, как он принуждал себя к молитве во время своей тяжкой болезни. От сильного внутреннего воспаления о. Александр только все ворочался на одре своем и беспрестанно крестился и сам благословлял свой одр, и ни разу не испустил ни стона, ни вздоха, ни ропота, но, подобно твердому адаманту, молча и мужественно переносил ниспосланную ему от Господа Бога болезнь. Внимая постоянно себе и занимаясь молитвой Иисусовой, о. Александр в затворе читал книг мало. Духовные дети спрашивали его: «Батюшка, вы прежде читали ли книги?» На это он им отвечал: «Прежде читал их много, но теперь мало, потому что нашел полезнее заняться молитвою Иисусовой, теперь читаю изредка, когда ум ослабевает». Однако он не отвергал пользы от чтения хороших книг. Напротив, он говорил: «Человек стоит, а книги, как столбы, поддерживают его». Советовал он читать более жития святых отцов, книгу Иоанна Лествичника, св. Аввы Дорофея, семь слов Макария Египетского, и вообще те книги, которые учат побеждать страсти. Старец имел только следующие богослужебные и назидательные книги: 1) Следованную Псалтирь, 2) Евангелие, 3) Апостол, 4) Служебник чина литургии, утрени и вечерни, 5) Печерский патерик, 6) Творения св. Исаака Сирина, 7) Иоанна Лествичника, 8) Аввы Дорофея, 9) Аввы Исаии, 10) Семь слов Макария Египетского, 11) Плач инока – сочинение епископа Игнатия Брянчанинова, 12) Письма Георгия Затворника, 13) Жития святых в мелких книгах, 14) Марка Подвижника, 15) Алфавит духовный св. Димитрия Ростовского, чудотворца, 16) Требник, 17) Жизнеописание старца Серафима Саровского с присовокуплением правил о молитве Иисусовой. Более же не имел никаких, Октоиха и Минеи месячной у него не было, хотя он к церковной службе и не ходил. Молитва Иисусова заменяла ему все остальное. Говаривал старец часто: «В древнее время многие подвижники и вовсе грамоты не знали, а Господу Богу угодили и просияли, яко светила на земли. Таковы Павел Препростой, преподобный Памва, Пимен Великий и другие святые угодники Божии». Однако о. Александр, несмотря на то что мало читал книг, в последние годы своей жизни признавался близким ученикам своим: «И я прежде нудил себя понимать смысл Священного Писания, но теперь, если стану читать псалмы или что другое, то умственному взору открываются великие премудрости Божии, сокрытые в Писании». Старец часто приводил места из жития св. Нифонта, епископа Константина-града, память которого празднуется 23-го декабря, также из жития св. мученика Вонифатия, празднуемого 19-го декабря. Еще любил старец то место из жития св. Андрея, Христа ради юродивого, где повествуется, как св. ангел предлагал три венца тому, кто будет бороться с эфиопом, и как св. Андрей боролся с эфиопом и занял ему ногу.

Для занятия Иисусовой молитвой о. Александр считал необходимым уединение, по крайней мере, лично для себя. Он говаривал близким своим духовным детям: «Когда я стал в последнее время выходить в трапезу обедать с братиею, то, пришедши после трапезы в келью, чувствовал, что не могу привесть ум мой в настоящее молитвенное состояние, и это продолжалось до двух дней; происходило это от рассеяния ума на разные предметы... Вот что значит рассеянность, как вредит она нам». Поэтому-то он и решил спасаться в затворе, чтобы молитва Иисусова не встречала себе помехи в рассеянии. Живя в затворе, о. Александр не выходил из него для присутствия при церковном богослужении даже в праздники двунадесятые и великих святых, хотя в эти дни о. Александр всегда приобщался Св. Таин: Св. Таины были к нему приносимы иеромонахом после литургии в келью, в келье же он и исповедовался. Только в первый день Св. Пасхи о. Александр приходил в церковь, где христосовался с братиею, приобщался Св. Таин за ранней обедней, затем снова уединялся в своей келье до следующего года. К св. причащению о. Александр всегда приготовлялся с великим благоговением, постом и молитвой. Перед служением он всю седмицу употреблял сухоядение. В прочие же дни он пользовался обычной братской трапезой и ни в чем себя из братии не выделял, вкушая, по слову св. Иоанна Лествичника, во славу Божию все предлагаемое в трапезе. Чая много лет не пил, употреблял только горячую воду для того, чтобы размачивать сухари, и только за год до своей кончины, почувствовав телесную слабость, начал употреблять чай. К посту он прибегал и во время болезней; вместо того, чтобы обращаться к врачам и лекарствам, он, твердо веруя в Господа, усугублял подвиги, например, дня три не принимал пищи, удручал себя трудом и молитвенным бдением¹⁷. В баню он никогда не ходил и только в келье иногда вымывал голову. Отличаясь нестяжательностью, он в Оптиной пустыни никогда не запирал своих дверей, так как в его келье не было ничего излишнего.

В отношении к другим старец держал себя весьма просто. В речах и действиях его не было ничего поддельного и искусственного. Он не заботился о том, чтобы произвести на других хорошее впечатление своей внешностью или чтобы скрывать от других свои немощи и недостатки, высказывал всего себя, как есть, ничем себя не прикрашивая. И учеников своих он учил не показывать свое мудрование или знание, но считать себя ниже всех не на словах только, но и на деле, быть смиренным в сердце. Когда некоторые из учеников старца говорили ему: «Батюшка, нынешнее время требует аккуратности», т.е. прикрывать в присутствии других некоторые немощи или недостатки, то старец ответил: «Макарию Египетскому тоже говорили ученики, и он на это сказал им: «Я этой простоте учился девятнадцать лет, могу ли я согласиться оставить ее?» Старец, напротив, любил скрывать свои добродетели смиренномудрием и самоукорением. Некоторые из приходящих к нему спрашивали его: «Как, батюшка, вы здесь живете?» Т.е. себя так утруждаете подвигами. Он на это обыкновенно отвечал: «Что же мне не жить; кормят меня, как свинью, которая поест, попьет, ляжет в углу и хрюкает, так и я». Старец всегда удалялся такой известности, которая, не принося пользы, могла питать только суетное тщеславие. Однажды приехали в скит какие-то иностранцы, пришли к келейнику о. Александра и объявили ему, что желают видеть и говорить с о. Александром. Келейник отвечал им, что старец никого к себе не принимает. Тогда они сказали, что умеют говорить на многих языках и очень желают видеть старца. Келейник пошел к о. Александру и передал все, что они ему говорили. Старец улыбнулся, перекрестился и сказал: «А мы с тобой и на одном-то языке не умеем говорить, Бог с ними, скажи, что не принимает». Да и вообще известность многим тяготила его, и он, смиряя себя, часто говаривал со вздохом: «Горе тому, слава которого выше дел его», или говаривал также: «Многие великие грешники, убийцы, разбойники и прочие грешники обратились ко Господу Богу, покаялись и спаслись, напротив, многие считавшиеся праведниками, гибли, не имея духа смиренномудрия». Но эта же простота и смиренная непритязательность старца были причиной того, что только немногие понимали старца; для многих, напротив, простота его, хотя и видели в нем что-то особенное, послужила камнем преткновения, о который они преткнулись, оправдав ту истину, что пророк «во своем отечествии чести не имать» (Ин. 4:44). Однако свет духовной мудрости не мог укрыться от очей любивших и искавших этого света, поэтому к о. Александру ходили весьма многие из братии как из Скита, так и из Сергиевой лавры, Киновии, Параклита и других обителей; ходили даже и мирские люди.

Духовные дети о. Александра приходили к нему во всякое время. Они рассказывали, когда старец жил еще в пустыни Св. Духа: «Пойдешь, бывало, к старцу из скита после вечерни и вечернего правила, часов в 9, придешь к нему, сотворишь молитву. Старец скажет: «Аминь». Войдешь, старец иногда скажет в шутливом тоне: «Что вы, бродяги этакие, шатаетесь?» или что-нибудь другое, сообразно с душевным настроением. Часто случалось, что старец сам поставит самовар и скажет: «Ну-ка я вас отогрею чайком», и что только есть в келье: ягоды ли какие или булки – все предложит (редко случалось, чтобы старец один вкушал чай). И вот чада его духовные идут от него утешенные и успокоенные, торопятся в скит попасть к двум часам к заутрени. Умел старец не только утешить, но и мудро смирить. Рассказывал об о. Александре, например, его духовный сын, лаврский иеромонах Мелетий: «Когда я был еще послушником, пришел однажды к старцу в пустынь Св. Духа вечером, и к тому же один, поговорил, о чем было нужно, затем отправляюсь обратно в скит. Старец и спрашивает меня: «Ты один пришел?» Я отвечаю: «Один». Старец дал мне палку, говоря: «Вот теперь не тщеславься, а иди с этой палкой и будешь не один». Вообще о. Александр очень часто влиял на своих духовных чад, полуюродствуя или действуя в шутливом тоне. Особенно, когда ученики были удручаемы скорбями или мрачными помыслами, он при входе их в келью к нему, бывало, крикнет на них или даже кого рукою слегка ударит и этим развеселит их и успокоит; да скорби большие у них бывали только тогда, когда они редко приходили к старцу. Один ученик раз пришел к старцу и рассказал ему про свою скорбь, причиняемую тем, что не малое время он сильно был волнуем разными помыслами. Выслушав, старец слегка ударил его по голове рукою и сказал: «Успокойся». С этого времени мир и покой водворился в душе и мыслях этого ученика. Затем о. иеромонах Мелетий рассказывал: «Когда я пришел в скит и спрашивал у некоторых из братии, какого бы мне найти построже старца, чтобы он руководил мной в духовной жизни, то мне указали на одного строгого старца малоросса о.Софония, и я ему во всем покорился. Но потом по неразумию своему я не все стал открывать ему, утаивал от него свои подвиги и различные другие мысли; оттого начал приходить в смущение и расстройство, еще немного – и мог бы совсем повредиться. Тогда я обратился к своему товарищу по послушанию о. Феодору (скончался в 1897 г. 15-го июня). Тот предложил мне обратиться

к своему старцу о. Александру, который жил тогда в пустыни Св. Параклита. К нему оба мы и отправились. Старец принял нас очень ласково, утешил и разрешил все недоумения. С тех пор я всей душой расположился к старцу о. Александру и питал к нему великую любовь, так что без его благословения ничего не делал». И таких примеров влияния старца на своих учеников можно было бы представить очень много. А иногда, несмотря на свою простоту, старец умел нравственно влиять не только на своих учеников, простых, малообразованных людей, но и на людей светских. В 1874 году зимой пришел в скит один офицер из донских казаков и сказал келейнику, что желает видеть о. Александра. Келейник на это ответил, что о. Александр решительно никого не принимает. Тогда офицер сказал: «Скажите о. Александру, что если он меня не примет, то я непременно лишу себя жизни – или утоплюсь, или удавлюсь». Слыша такие слова, келейник ужаснулся, пошел и доложил о. Александру, передав все, что говорил ему офицер слово в слово. На это о. Александр сказал: «Должно быть, очень нужно ему; пусть войдет сюда». Когда келейник пригласил офицера к о. Александру, а сам пошел домой в свою келью, то проходя мимо того места, где стоял офицер, заметил на снегу следующие слова: «Святой Сергий, помоги мне». Это было написано три раза, очевидно, тростью, которая была в руках офицера. После, когда офицер ушел от старца, келейник передал о написанных на снегу словах. О. Александр сказал: «Он уже шесть лет борим был, но, благодарение Господу, пошел от нас спокоен». Чем именно этот человек был борим, старец не открыл.

Всякому старец искренно сочувствовал, со скорбящими сам скорбел, с радующимися радовался. Он был «всем вся, да всяко некие спасет» (1Кор.9:22). К ученикам и всем знавшим его старец был всегда приветлив и никогда никого не порицал, но ко всем относился с любовью и немощи других переносил с великим долготерпением и сострадательностью; то же самое и ученикам заповедал. Между учениками при нем водворялись любовь, мир и согласие; они говорили: «О, если бы и в будущей жизни сподобил нас Господь жить так блаженно и любовно». Так, когда во время гонения на старца к нему было запрещено ходить и некоторые ученики оставили его или перешли к другим старцам, а затем, не нашедши духовного спокойствия, снова возвратились к о. Александру, то он принимал их с кротостью и любовью, не напомнив и не укорив ни единым словом за их непостоянство. Говаривал он только после по поводу этих переходов, что и св. апостолов оставляли их ученики, как то пишет ап. Павел: «Димас мене остави и иде в Солунь» (2Тим. 4:10).

Старец был весьма сострадателен не только к ученикам, но и ко всем приходившим к нему. Глядя на бедных, он плакал и делился с ними последним, что у него было. Бывало, говорили ему некоторые: «Зачем, батюшка, вы им даете?» А он скажет: «Где им взять? Теперь зима, надо за квартиру заплатить, поесть, одеться, а мы здесь живем в тепле». Однако людей мирских, как видно, например, из вышеприведенного случая с иностранцами, о. Александр принимал с разбором, бесед праздных, не служивших в назидание или на пользу души, удалялся. Но удивительно, что при всей кротости и смирении старца, как сказано, некоторые из братии питали к нему сильное нерасположение и различными клеветами возбуждали против него неудовольствие монастырских властей. Правда, когда он был еще отроком и затем в совершенных летах, то, по рассказам родных, имел характер резкий и настойчивый (он и сам сознавался в этом), и трудно ему было переломить себя; но при помощи Божией о. Александр вполне переломил себя и усвоил себе всю глубину смирения и кротости, так что к нему особенно приложимы слова св. Иоанна Лествичника: «Не те получат венцы победы, которые от природы смиренны и кротки, но те, которые трудом эти добродетели приобрели» (ст. 27, с. 24). Без клеветы и притеснения о. Александр переносил с необыкновенной кротостью и благодарением, называя враждебных к нему людей своими благодетелями. Всякое распоряжение начальства, внушенное нерасположением к нему, исполнял с полной готовностью, хотя бы то было очень тяжело ему. Так это было, например, когда о. игумен велел ему выходить из затвора. Однако когда требовала необходимость, о. Александр отличался решительностью и пылкой ревностью о Боге. В начале шестидесятых годов на скитской ферме поселилась одна личность из дворян по происхождению. Будучи исхудалой, как скелет, эта личность называла себя умершим человеком. И вот этот человек начал сеять в скитской братии плевелы – семена свободомыслия. Многие из братии повредились, и даже некоторые из числа старших. О. Александр, услышав это и узнав от некоторых из братии о действиях того человека, увидел, что это учение от духа лестча и лжи (1Ин. 4:6). Тогда, вооружившись сначала усердной молитвой к Богу, а потом и своей телесной крепостью, о. Александр взял однажды свою палку, пошел на ферму и прогнал означенную личность, чем спас от искушения многих из братии. Многие из братии потом благодарили старца, а некоторые, вследствие недостатка духовного рассуждения поверившие соблазнителю, вооружились против о. Александра насмешками, завистью и ненавистью. Но старец переносил все с великой кротостью и терпением.

Будучи постоянно занятым внутренней молитвой, о. Александр, однако, никому из обращавшихся к нему не отказывал в слове наставления. Спрашивавшим наставления в духовной жизни о. Александр внушал, прежде всего, чтобы они внимали себе, всегда смиряли и укоряли себя и подвизались с терпением, пребывая в молитве и прочих добродетелях, так как сам он шел этим именно путем. «Держитесь, – говаривал он, – более за корень, т. е. за хранение ума и чистоту помыслов, а не надейтесь на одни сучья и листвие, т.е. на каноны и тропари, как и пр. Памва советовал; знайте, что от хранения ума есть плод». Вместо тропарей и канонов, которые могли развлекать внимание, о. Александр советовал более заниматься молитвой Иисусовой¹⁸.

Хотя по самому свойству тех предметов, о которых о. Александр говорил, он нередко повторял одни и те же мысли и даже в одних и тех же словах, что особенно заметно в письмах; но он говорил всегда применительно к душевному состоянию спрашивавших и так глубоко проникал в последнее, что как бы говорил по прозрению¹⁹; и оттого в каждом ответе заключается что-либо новое сравнительно с другими, а не простое повторение прежних заученных мыслей.

Вот ответы старца на вопросы и недоумения его учеников, какие сохранила память последних.

Ученик. Батюшка, назначьте мне какое-нибудь келейное правило.

Старец. По словеси Господню: «Бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (Мк. 14:38); и Апостол говорит: «Непрестанно молитеся» (1Сол. 5:17); вот тебе правило.

Ученик. Другие старцы налагают на учеников своих различные келейные правила, заставляют их полагать много поклонов, а вы даете мне свободу и не устанавливаете никакого правила. И я очень скорблю об этом, потому что тоже желаю спастись.

Старец. Брате мой, и я желаю тебе спастись так же, как самому себе. Но зачем мне возлагать на тебя бремя, которое ты не в силах понести? Ты несешь теперь один пуд, возложи на тебя два пуда, ты бросишь оба пуда. Разве ты не знаешь, что, когда объезжают молодую лошадь, то сначала кладут на нее немного тяжести, а когда она втянется в работу, тогда возлагают много? Знает хозяин лошади, что она привыкла к труду. Так и в духовной жизни поступают. Смущаться этим не надо; скажу тебе главное: храни ум твой в смирении и самоукорении. Еще скажу тебе, брате мой, что пользы будет, если дать тебе правило, установить для тебя известное количество поклонов и облечь прочими формами? А ум у тебя будет занят только тем, как бы исполнить и когда исполнить удобнее, и ты будешь, как работник, ожидать награды от своего хозяина за работу и не будешь замечать, как ум твой будет кичиться этим и осуждать других. Не лучше ли всегда считать себя должником и грешником пред Господом Богом и воссылать сердечные к Господу молитвы, чтобы он умилосердился на нашу нищету²⁰. Я, брате мой, не желаю тебя иметь под законом – но под благодатью²¹. Какая польза возложить на тебя тяжкое бремя, которое может навести на тебя смущение, а враг этим воспользуется, чтобы повредить тебе, потому что он всегда вкладывает в нас мысли будто бы добрые и тем незаметно вовлекает нас во зло; ведь он живет восьмую тысячу лет, знает он, как с нами управиться.

Ученик. Некоторые старцы говорят, что количество приводит к качеству, потому и назначают правило.

Старец. И мы с тобой начнем сначала говорить беспрестанно: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», но ум свой отклоним от счета молитв²² и не будем считать себя праведниками исправными, а лучше будем считать себя великими грешниками, по Апостолу, «задняя забывая, в передняя же простирайся» (Флп. 3:13).

Ученик. Опять некоторые отцы говорят, что беспрестанно молиться – это есть дело святых мужей и совершенных.

Старец. По заповеди Господней и апостольской необходимо всем христианам памятовать о Господе, а наипаче монашествующим, как средним и совершенным, так и новоначальным, потому что слова: «Непрестанно молитеся» сказаны всем христианам. Нам надо спасение свое соделовать, не меряя на аршин, но подвизаясь в смиренномудрии.

Вообще о. Александр давал келейное правило по силам каждого и сообразно с его положением, но не возлагал «тяжкого бремени неудобь носимого», как сказано во Св. Евангелии (Мф. 23:4), не обременял ничем, что могло кого-либо привести в смущение и расстройство. В этом отношении о. Александр был крайне осторожен и рассудителен и через то даже возбуждал негодование некоторых других старцев, которые называли его баловником, хотя впоследствии сами обратились к о. Александру и сделались его учениками²³. Если иногда случалось, что кто-либо не исполнит правила келейного, то в таких случаях о. Александр советовал пополнить недостающее смирением и самоосуждением; иногда же скажет шутливо: «Смирнее будешь». Другим советовал заменять правило в случае нужды молитвою Иисусовой. Так монахине Каллисфении говорил: «Когда не можешь совершить правила, то сядь, твори молитву Иисусову, сколько можешь один час или полчаса, и вменится это вместо правила». И вообще советовал более всего заниматься молитвою Иисусовой сердцем и устами. «Старайся, – говорил он, – имя Господне произносить устами: оно очищает и избавляет сердце от страстей».

Ученик. Батюшка, почему так мало усердно занимающихся молитвою Иисусовой?

Старец. Много начинают, да мало кончают. Молитва Иисусова выше всех деланий духовных. Но если кто понудит себя усердно к ней и на опыте вкусит сладость от нее, тот скажет тогда: «Блажен тот человек, который ею занимается»²⁴.

Ученик. Батюшка, как же научиться этой молитве, так чтобы, положив начало, и после не перестать ею заниматься, потому что начинающие читают эту молитву с трудом и неохотой?

Старец. Надо нудить себя. Без самопринуждения ни в чем не успеешь. Трудно идти в гору, под гору бывает легче; трудно бывает также слепому, пока он не прозрит; а когда прозрит, радуется и веселится, что увидел свет. Так и в молитве: хотя и плохо, и с трудом будем учиться, но со временем выучимся, если не ослабеем; зависеть это будет от нашего самопонуждения. Божия же помощь всегда готова к нам прийти.

Ученик. Батюшка, простите, помысел меня устрашает и говорит, что я ум свой поврежу, когда буду творить молитву.

Старец. Не обращай на это внимания; помысел этот от врага, а ты скажи помыслу: «Хотя бы случилось и умереть, но с именем Господним» – и знай, продолжай молитву со вниманием.

Ученик. Батюшка, почему я, когда сойдусь с кем-либо, то готов говорить, сколько угодно, и не вижу, как идет время. Когда же стану на молитву дома или в церкви, тогда откроются все невзгоды: и сон, и леность, и помыслы, и усталость, и время-то, кажется, необходимо для отдыха, и дела-то представляются нужные и необходимые?

Старец. Враг наш диавол, кругом нас окрадывающий и обманывающий, через нерадение и беспечность о нашем добром делании хочет отнять у нас время, как сказал некоторый св. старец: «Кто потеряет золото или серебро, то он может найти другое; если же потеряет время, живя в праздности и лени, то не возможет найти другого взамен потерянного» (Аввы Дорофея поучение II-е). Когда мы предстанем на суд Божий, совесть обличит нас в том, что все время провели в лености и нерадении, мало помнили о Боге и редко к Нему обращались, считая молитву и беседу с Ним скучными и невыносимыми; а Господь нам скажет: «Какую милость чаете получить от Меня вы, обращавшие весь свой ум и заботу только на дела свои? Идите же в место, уготованное для тех, кто проводил время жизни в суете, лености и нерадении о своем спасении: с кем вы проводили дни ваши, с тем же и примите мзду за вашу беспечность».

Ученик. Батюшка, нам, мирским людям, часто нет времени сходить в храм Божий. И дома молиться препятствуют различные дела. Если даже пойдешь в церковь, то не редко думается, что произойдут от того опущения в делах.

Старец. Это вы говорите только для того, чтобы не признать своей неправды и оправдаться. Если мы имеем усердие к храму Божию или к молитве, то никакие дела нам не воспрепятствуют. Когда придет, напр., к вам в гости кто из родных или знакомых или случится что-либо подобное, то вы оставляете свои дела и идете к гостям. А на молитву у вас нет времени: так мы делаем дело Божие с леностью и небрежением. Провести с кем-либо в праздной беседе несколько часов мы готовы и рады были бы продолжать беседу после того, как она окончится. А когда станем на молитву, тотчас становится скучно, и представляются дела неотложные, и что настало уже время отдыха, и прочие невзгоды приходят. Мы сами здесь уже себя осуждаем, потому что насколько в здешней жизни приобретем мы усердие к всегдашнему памятованию Господа, настолько познаем Его и в будущей жизни (подобно тому, как в воинском искусстве, в разных художествах, в языках и науках только тот преуспевает, кто наперед потрудился, чтобы их изучить; если же в здешней жизни мы ленивы к молитве, то и в будущей окажемся в таком же положении.

С подобным приведенному вопросом обращалась к старцу о. Александру и монахиня Каллисфения²⁵. «Совсем осуетилась, не нахожу времени помолиться и о сем скорблю.» Старец ответил: «Не тот блажен, кто начал, но кто окончил. Избери время, хотя три раза проговори молитву Иисусову, и то спасительно». Старец ставил внутреннюю молитву выше всех других добродетелей. Один ученик сказал старцу: «Батюшка, простите меня, я очень мало работаю для обители и скорблю о том». Старец ответил: «Не заботься о том, а больше работай над душой своею; зачем пришел сюда, чего искать, не спасения ли души?» Или на вопрос ученика: «Батюшка, как исполнить слово Евангелия: «Болен бех и посетисте Мене?» старец ответил: «Не заботься о сем; посещай свою душу усердною ко Господу Богу молитвою, ибо душа твоя больна».

Старец не предписывал иметь при молитве какое-либо определенное положение тела. «Молиться, – говорил он, – можно и сидя, и лежа, и ходя, и одному, и в присутствий других, чтобы ум внимал тому, что говорится устами, а не о другом чем мечтал». Так, когда монахиня Каллисфения высказывала старцу: «Батюшка, иногда хочется помолиться, а при товарке я стесняюсь; еще скорблю, что не имею умиления», то старец ответил: «Можешь молиться при единодушной товарке, если и она желает спастись. Сядьте обе и творите молитву Иисусову; придет и умиление».

Один из учеников спрашивал: «Не грех ли молиться сидя и лежа?» Старец отвечал: Нам старцы говорили, что хотя бы вверх ногами, да творить молитву; многие по немощи лежа творили молитву, да бесов стоящих побеждали полки». Еще спрашивал старца один ученик о том, часто ли зажигать ему лампаду в келье? Старец отвечал: «Надо зажигать лампаду своего сердца, чтобы оно горело любовью к Господу Богу». Говорил также старец, что молиться можно иногда устами, иногда умом, держа внимание ума в сердце. «Когда изнеможет ум и сердце, для отдохновения творить можно молитву устами, выговаривая слова молитвы вслух, чтобы сердце чувствовало».

Ученик. Батюшка, я очень желаю спастись.

Старец. Положи начало, и Господь тебе поможет; мы так себе не желаем спастись, как Господь нам желает спасения. При этом старец присовокупил: «Замечай, что когда у тебя душа неспокойна, и помысел говорит тебе сделать поскорее то или другое дело, то знай, что это враг хочет тебя смутить и навести скорбь душе твоей»²⁶.

Ученик. Батюшка, я издавна желаю монашества, и как хорошо было бы, если бы Господь сподобил меня быть монахом.

Старец. Покажи дела, достойные монашества, и в будущем веце обрящешь себя монахом. При этом старец прочитал из жития Пимена многоболезненного, Печерского чудотворца²⁷.

Ученик. Батюшка, простите меня, я все предаюсь мечтательности о себе, будто бы я живу хорошо и благочестиво.

Старец. Не хвались, сын мой, при начале; еще неизвестно, какой конец будет.

Ученик. Батюшка, простите меня, вот сколько времени уже я живу в монастыре, а ничего не приобрел и не приучил себя ни к чему доброму. Все зазираю и осуждаю прочих, а сам, как свинья в блате, валяюсь.

Старец. А что ты за человек, что хочешь добродетели стяжать без трудов? Не успел еще опериться, а хочешь лететь. Нет, они достигаются усиленными трудами и долгим временем. Тогда-то будешь ты их ценить, когда они достанутся тебе через труды твои. Если же что без трудов приобретено, то скоро и потерять можно. Мы бываем спокойны, когда беспрепятственно можем исполнять все свои желания и когда ничто нас не тревожит; захотим что есть, едим; захотим пить, пьем; захотим спать, спим; захотим пройтись куда, тоже себе не отказываем; а если захотим бороться против этого, то увидим скорби.

Ученик. Батюшка, почему опытные и искусные в духовной жизни старцы останавливают ревностных новоначальных монахов и послушников от разных подвигов духовных в начале их отвержения от мира и поступления в монастырь?

Старец. Они потому останавливают, что знают козни врага рода человеческого, который всегда под видом добра ищет нашей погибели, стараясь после подвигов вринуть нас в отчаяние или леность. Старцы, как опытные в духовной жизни, так как сами проходили этот путь и видели опасности, на нем бывающие, знают, сколь многие погибают на сем пути от самочиния.

Ученик. Батюшка, пока есть ревность, то и хорошо подвизаться в начале.

Старец. Бывает ревность и не по разуму, как нам говорили старцы. В одно время я шел по саду и вижу, что садовник с молодых яблонь срывает цветы. Я спросил садовника, зачем он срывает цветы? А он мне и говорит, что, если не срывать, то будут плоды, т.е. яблоки. Меня это удивило, и я спрашиваю опять: «Что же это хорошо, что плоды будут». А садовник говорит мне в ответ, что эти плоды повредят самой яблоне и она впоследствии будет бесплодная; эти плоды теперь вытянут сок из корня, и она может погибнуть; но когда корень возмужает, тогда и плоды будет приносить сугубо. Видишь ли, так и человек плоды дает во время свое (Пс. 1:3), – заключил старец.

Ученик. Батюшка, как помочь тем, которые повредились от неразумия в духовных подвигах?

Старец. Нам старцы говорили, что если кого враг чем запял (обманул), то надо советовать им, чтобы они делали себе насилие поступать напротив, именно: кого запял чрезмерным постом, то чтобы они оставили пост²⁸, а тем, кого запял многими поклонами, надо советовать, чтобы они оставили поклоны²⁹, а только довольствовались одной Иисусовой молитвой, хотя, может быть, и будет это казаться странным для многих, кто не знает этого духовного делания. Со мной был один подобный случай, когда я был в пещерах в затворе; однажды подвели к окну кельи одну женщину, которую, как я заметил, враг занял многими поклонами. Я советовал, чтобы она оставила поклоны и занималась только одной молитвой Иисусовой. Но она не захотела, и пошел слух такой, что вот-де затворник молиться запрещает – был большой говор и смех. Видишь ли, и в этом враг найдет причины к соблазну, но только помню я, что к о. Леониду, старцу Оптиной пустыни, бывало, многие такие приходили; и те, которые, бывало, его послушают, получали облегчение и исцелялись, а кто не слушал его, те оставались неисправленными.

Ученик. Мне, батюшка, помысел говорит, что можно еще подождать утруждать себя разными подвигами о спасении души.

Старец. Этот помысел от врага. Почем мы знаем, когда придет час нашей смерти? Враг и мне говорит сейчас, продолжал старец, вот что и ты говоришь: тогда начнешь подвизаться, когда тебе исполнится в монашестве сорок лет. Видишь ли, вот каких, с какими седыми головами обманывает³⁰.

Ученик. Батюшка, мне некоторые говорят, что надо жить посвободнее и что стеснять себя не должно.

Старец. Это говорят те люди, у которых не согрето сердце, а у кого оно согрето, тот не скажет этого.

Ученик. Весьма прискорбно и болезненно бывает слышать от людей: «Погоди-ка, еще не то с тобою будет; думаешь, что так и проживешь (т.е. также подвизаться будешь), вот и мы сначала также подвизались, а вот посмотри на нас, какая с нами перемена; тоже и с тобою будет; или когда указывают на примеры прочих людей, из которых многие потеряли ревность и ослабели.

Старец. Хотя есть корабли, которые претерпевают и крушение, но многие и пристанища достигают. Да, прискорбно и болезненно бывает это слушать. Это говорят слуги сатаны; сам он мыслями смущает и потом научает людей, дабы ослабить ревность к благочестию. Нужна бывает сильная помощь Божия. Надо удаляться от таких людей и бегать. Господь нас сотворил и добрыми, и благими, но большей частью научаемся всякому злу и неправде через людей.

Ученик. Батюшка, доколе может стоять человек в добродетели?

Старец. Дотоле, доколе умом своим от Бога не отступает; а то, как муха в сметане, погибнет.

Ученик. В одно время прихожу я к старцу и говорю: «Батюшка, поздравляю вас с праздником».

Старец. Тогда у монаха праздник, когда на душе его отрада бывает; и при сем рассказал из жития пр. Пахомия Великого, как старец его преп. Паламон ударил себя рукою в лоб, говоря: «Господь мой Иисус Христос был распят, а я хочу вкушать с маслом», простоял на молитве три дня и при этом прибавил ученику своему: «Вот, чадо, и праздник.»

Ученик. Батюшка, а всегда ли бывает на душе отрада?

Старец. Если бы всегда была отрада на душе, то мы бы забылись; а когда у нас ее нет, тогда начнем ее искать.

Ученик. Батюшка, простите меня и помолитесь: все что-то плохо живется и ничего не прибавляется к моим добрым делам.

Старец. Больше молчи и не внимай никаким помыслам, даже и добрым, никого не

осуждай и не раздражайся. Авва Арсений сказал одному брату: «Молчи, непрестанно молчи».

Ученик. Батюшка, я вижу, что не имею смирения, во всякое доброе дело вмешивается помысел тщеславия. Очень скорблю об этом.

Старец. Оставь слезы, лучше смиряйся. Я расскажу тебе случай. Ко мне пришел один клиросный брат и сказал про себя, что он имел такой дар слез. «Однажды, – говорил он, – стоял я с братьями посреди церкви на пении и не мог удержаться от слез; вдруг вижу видение: Матерь Божия стоит на воздухе, пред ней на коленях стоял монах и просил помилования. Она, показывая на меня, сказала: «Вот проси его; он достоин: я послушаю его». Вот, видишь ли, враг везде строит козни, и слезы не всегда бывают полезны³¹.

Ученик. Батюшка, простите мое любопытство, были ли вам в жизни вашей какие-либо страхования или видения?

Старец. Были помыслы; враг говорил мне: «Ты чудотворец», но я ограждал себя крестным знамением, с самоукорением говорил себе: «Может ли быть, чтобы великий грешник был когда чудотворцем?», и эти помыслы скоро всегда проходили; или псалом говорил: «Боже, в помощь мою вонми» (Пс. 69:2).

Ученик. Как же в прежние времена были святые мужи, как-то: преп. Антоний Великий, преп. Сергий и др., которым были видения и страхования?

Старец. Они жили тогда в глубокой пустыне и людей не видели, а если видели, то мало; а мы живем в общежитии и боремся общими силами; Господь не попускает нам искушений сверх сил наших (1Кор. 10:13). См. об этом также у Иоанна Лествичника (стр. 21, ст. 1-я.)

Придя к старцу, один ученик его говорит: «Батюшка, помолитесь обо мне; я сильно обуреваем помыслами».

Старец. Терпи, чадо, и Господь тебе поможет; я бы и сам рассказал кому свой помысел, чтобы получить наставление и утешение. С тобою борется простой бесенок, а к нам приступают князья бесовские, с ними борьба и страшнее, и опаснее. При этом старец начал отирать рукою ланиты и глаза свои, наполненные слезами.

Когда старец сказал одному ученику: «Если бы кто знал, какие враг делает усилия, чтобы отклонить человека от молитвы (и от добродетели вообще), то он готов был бы дать тому человеку все сокровища мира», то ученик спросил старца: «Батюшка, неужели такую враг имеет силу и власть?»

Старец. От врага сила не отнята, как мы видим, из жития преп. Евдокии 1-го марта. Когда архангел Михаил вознес душу преподобной Евдокии на воздух, тогда явился страшный образом и говорит архангелу: «Остави ярость и послаби ми мало уз, ими же связан есмь. Узрити, како во мгновение ока род человечь потреблю от земли и ниже наследие его оставлю». Видишь ли, что силу он имеет, только власти не имеет, даже и над свиньями, как видно из св. Евангелия (Мк. 5:12–13).

Один ученик спросил старца: «Что необходимо потребно для спасения?» Старец на это отвечал: «Необходимо потребно для спасения смирение: насколько человек смирит себя пред Господом, настолько и обрящет благодать». В житии св. Евстафия Плакиды (20 сентября) мы читаем, что Господь явился ему и сказал: «Егда же в глубину смирения приидеши, Аз вознесу тя и прославлю на небеси пред Ангелы Моими». Многие, как говаривал старец, творили великие добродетели и даже претерпели некоторые мучения, как видим мы из слов пятидесяти св. Макария Египетского, а после впали в гнусные страсти и погибели. «Батюшка, это страшно, как же спастись можно?» – спросил однажды по поводу этих слов ученик.

Старец. Со смиренномудрием легко можно спастись, если захотят; надо полагать, продолжал старец, они погибли, не имея этой добродетели, т.е. смирения, понадеялись на себя и развратились. И вообще старец постоянно внушал ученикам своим, что смирение есть наиболее удобный путь к спасению; смирение, он советовал, пусть восполняет недостаток других добродетелей. Когда, напр., один ученик высказывал старцу: «Батюшка, у меня нет ни молитвы, ничего доброго, и оттого я бываю в великой печали и о сем скорблю», то старец ответил: «И у царя земного не все воины бывают генералами, есть и офицеры, и простые солдаты; так и у Царя Небесного, если не будешь генералом, то будешь простым солдатом, а все будешь воин Небесного Царя. Смиряй и укоряй себя во всем, как непотребного раба». Другой ученик говорил: «Батюшка, простите меня, я все предаюсь лености и нерадению, у меня нет ни поста, ни молитвы, ни воздержания».

Старец. «Заготовляй себе более смирения и самоукорения: придет время, и ты будешь поститься, а то теперь ты будешь поститься, а прочих зазирать и осуждать; многие плоть свою постом иссушили, а страсти ни одной не победили; ибо без смирения трудно спастись». Тоже говорил старец и монахине Каллисфении. «Батюшка, прошу я Господа, – высказывалась она пред старцем, – даждь мне положить начало благое во спасение, согрей оледенелое мое сердце», а все холодно на сердце и не имею чистой молитвы. Помыслы обуревают меня, забываюсь, замедление и услаждение постигают меня, простите и помолитесь за меня». «Немощнейшее дитя мое, – говорил старец, – хотя и ревностно твое устроение, но слабо, смиряйся и не осуждай других. Смирение и одно сильно представить пред Богом» (Письмо к монахине Каллисфении). Нередко старец говаривал: «Если в мирской жизни торговец торгует каким-либо товаром и видит, что у него есть избыток и барыш от торговли, то он радуется этому, потому что приобретает богатство. Так и монах или обыкновенный добродетельный человек, если живет благочестию и приобретает истинное смирение от дел своих, то пусть радуется, что не с пустыми руками отыдет от здешней жизни, а если нет смирения, то всуе все его труды и подвиги, предпринятые им в здешней жизни».

Старец поэтому всегда внушал ученикам, чтобы они не надеялись на какие-либо внешние добродетели, коль скоро с ними не соединяется смирение и самоукорение. Однажды пришел к старцу некоторый брат и говорит: «Батюшка, я думаю, достаточно для спасения того, что я хожу ко всем церковным службам, полагаю известное число поклонов в келье и прочее исполняю тщательно, что требуется по правилам и монашеским уставам».

Старец. Не за то мы будем осуждены, что не совершили великих подвигов внешних и добродетелей (это все хорошо, но при внутреннем делании³² и когда совершается со смирением) или не творили чудес, а за то, что не плакали о себе, как говорит св. Иоанн Лествичник (ст. 7, ст. 70). Будем осуждены за наше неправильное (высокое) мнение о себе и за успокоение себя и совести своей такими помыслами (т.е. будто достаточно одних внешних добродетелей). Брат говорит: «Как же сказано в Св. Евангелии: «Да не смущается сердце ваше: у Отца Моего обители многи суть?» (Ин. 14:2).

Старец. Это сказано тем, которые сетуют и плачут о грехах своих и познали свою нищету духовную, а не для тех, которые успокаивают свою совесть одними внешними добродетелями.

Другой брат сказал старцу, что он столько-то лет не ест ни мяса, ни рыбы, в известные дни вкушает с маслом, в прочие же дни сохраняет пост и воздержание; но он не может спокойно выносить от кого-либо слова против него, как бы забывает себя при этом от сильного гнева и ярости.

Старец. Поститься ты научился, но смирять свое сердце не научился; полной пользы не получим от поста, если не научимся смиряться и укорять себя во всем и если не обратим все наше внимание на внутреннее делание наше. Многие много сеяли, но когда пришло время жатвы, ничего не могли пожать: так как сеяли они неразумно, то и ничего не пожали. Но ты, если хочешь послушать меня, исправь то, что неразумно в твоем посте. Пост бывает разумен, когда человек при сем смиряет своего внутреннего человека и очищает сердце свое от страстей.

Ученик. Батюшка, некоторые старцы советуют иметь в своей келье святую воду или просфору для того, чтобы, если случится какое искушение или что другое, употреблять это как средство.

Старец. Никто да не отвергает того, что установлено Святою Церковью для очищения всякого христианина. Но еще лучше, если мы стяжем Господа в уме и сердце и будем Его иметь всегда пред собою, и молитвою к Нему возноситься всегда, и стяжем нищету духа. Нам старцы советовали более заботиться о внутреннем человеке, а внешнее само собою придет. Когда мы стяжем Господа в разуме, тогда возрадуемся радостью неизглаголанною; наши старцы нам не велели держать в келье воды святой без нужды, а довольствоваться тем, что во храме употребляется³³.

Ученик. Батюшка, мы читали в житии св. Тихона, еп. Задонского, что он пред кончиною причаститься Св. Таин не сподобился, так как не успели рано отслужить литургию, а ведь св. мощи его прославлены.

Старец. Сказано: «Святая святым», т.е. только святые достойны св. причащения. Но разве только те бывают святыми, которые часто причащаются Св. Таин? Частое причащение без внутреннего духовного делания не вмепяется в достоинство причащающемуся.

Ученик. Батюшка, некоторые говорят, что гора Афон – место святое. Правда ли, что те, которые там живут, будут святы, так как сама Божия Матерь обещала покрывать и защищать там живущих? Можно ли на этом основании там спастись, живя несообразно с заповедями Господними и преданиями святых отец?

Старец. Приятен ли бывает господину раб, который, живя в дому его, бесчинствует, делает оскорбления господину своему и производит соблазн? Не спасемся и мы, если нравы свои не переменим и не будем жить благочестиво, по заповедям Господним и по преданию св. отец; напротив, понесем сугубое осуждение, живя небрежно и лениво.

Ученик. Как же, батюшка, многие наши русские с великим стремлением бегут на Афон, желая там получить себе спасение?

Старец. И многие не ошибаются: получают себе спасение на Афоне; но не надо думать, будто спасение можно получить только на Афоне. Где кто призван, там пусть и пребывает, по словеси апостола Павла (1Кор. 7:20). Господь наш Иисус Христос сказал: «Истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною на всяком месте» (Ин. 4:23–24). Многие стремятся на Афон или здесь, с места на место переходя, ищут Царства Небесного в людях, а не в себе, забывая сказанное в Евангелии: «Царствие Небесное внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Конечно, бывают переходы с места на место и по благословным причинам, но по большей части это бывает по недостатку смирения и терпения и по осуждению других.

Ученик. Батюшка, почему бывает так много людей, которые благоугождают Господу Богу, но не имеют особенных духовных дарований?

Старец. Возблагодарим Господа Бога за Его великие к нам милости, что Он премудро устрояет наше спасение, а дарования предадим Его святой воле, как Ему будет угодпо, так пусть и устрояет сие. Нам со своей стороны нужно только понуждать себя к добродетели. Как в мирской жизни бывает, что богатый господин доверяет свое богатство верному и надежному приказчику, зная, что его богатство в руках этого человека будет сохранно, так и Господь ниспосылает особенные дары таким лицам, кои употребят их в свое и ближних своих спасение.

Ученик. А можно ли просить себе от Господа духовных дарований?

Старец. Нам старцы запрещали просить. Многие просили, Господь милосердый давал им, желая успокоить их неразумный крик, хотя знал, что данное им не на пользу будет (см. пример Евлогия каменосечца в Прологе марта 27; хотя в Прологе сказано о вещественном богатстве, но это можно применить и к духовному). Скажу тебе, брате мой, не желай получить или достигнуть каких-либо духовных дарований; самое это желание неправильно и пагубно. Но старайся хранить себя как можно более в глубоком смиренномудрии, а остальное все предай воле Божией. Ибо мы не знаем, полезно ли нам получать какие-либо дарования. И еще скажу тебе: малоразумное дитя просит у отца своего ножик, но отец не дает ножа, зная, что дитя по неразумию своему может им себя обрезать. Брате мой, все тщание и все намерение твое обрати на то, чтобы увидеть себя, как пишет о сем святой Исаак Сирин : «Сподобившийся увидеть себя, той лучший есть сподобившегося увидеть ангелов» (Слово 41, ст. 198).

Ученик. Батюшка, что такое значит увидеть себя, расскажите мне Господа ради.

Старец. По Писанию св. отец и по опыту, насколько нам Господь открыл увидеть себя, это значит сознать себя великим грешником и счесть себя хуже всякого великого грешника, увидеть свои грехи паче песка морского и недостойным себя считать даже хождения по земле и проч.

Ученик. Батюшка, это нам очень трудно и не под силу.

Старец. Лучше скажи, что не хотим, ибо кто пожелает спастись, для того это будет очень легко. Помощь Божия ждет нас и всегда готова для нас, только с нашей стороны нужно понуждение. Без понуждения ничего не будет. Сказано: «Нуждницы восхищают Царствие Небесное» (Мф. 11:12).

Ученик. Всем одинаково предстоит труд смирить себя?

Старец. Разно бывает, смотря по тому, кто каким путем идет. Но только этот труд легче для простых сердец, у которых вера сильнее и простоты больше, как это видим, напр., у Павла Препростого.

Ученик. Батюшка, отчего я все замечаю за людьми их недостатки? Когда, напр., слушаю, что кто-нибудь читает что-либо или говорит о ком, мысленно осуждаю того, думая: «Вот этот человек подвержен такой или иной страсти или греху». Что мне делать при такой моей греховной привычке?

Старец. Человеческое сердце как зеркало или чистое стекло; если оно чисто от страстей и пороков, то эту чистоту только и видит во всяком человеке и никого не осуждает и не порицает. Поэтому надо молить Господа Бога, дабы даровал нам зрети своя прегрешения и не осуждати брата моего (Молитва св. Ефрема Сирина). Как велик этот грех осуждения ближних и какую великую доставляет нам потерю и препятствие к спасению, об этом Спаситель наш Иисус Христос сказал в Св. Евангелии: «Не судите, да не судимы будете, имже бо судом судите, судят вам» (Мф. 7:1–2). Но если сердце у кого нечисто и осквернено страстями и пороками, то эту нечистоту видит почти во всяком человеке, за всеми замечает и подозревает дурное, как о сем пишет св. Дмитрий Ростовский (см. «Духовный алфавит»). То же говорит св. Тихон Задонский чудотворец.

Однажды вопросили старца некоторые преподаватели и наставники учебных заведений: «Батюшка, бывает иногда при наших занятиях, что возвращаешься после уроков домой расстроенным и неспокойным». Старец: «Не бывает ли с вашей стороны причины к этому беспокойствию?». Наставники: «Утром, когда мы идем в класс, то всячески стараемся приготовиться, чтобы преподавание шло в порядке, и определяем в голове планы занятий». Старец: «Вот видите ли, что самое начало ваше гордое, высокоумное и самонадеянное. Не лучше ли так поступить: когда вы идете на дело, сначала помолитесь Господу Богу усерднее, чтобы Он Сам управлял вашим делом во славу Свою, и смирите себя, сознавая свое бессилие и неможение, ибо без помощи Божией мы и рта разинуть не можем. Итак, если вы будете держать ум свой в смирении и во время ваших занятий в классе будете прибегать умом с молитвой к Господу и от Него будете ждать себе помощи, то, поверьте, тогда вы будете всегда мирны и спокойны.

Наставник. Весьма трудно бывает удержаться от раздражения, когда пред тобою стоит юноша и оскорбляет, говоря ложь.

Старец. Никакой разумный человек не станет разорять свой душевный дом и устраивать дом соседа. При таких случаях надо себя рассмотреть, не оскорбляется ли наше самолюбие и не работаем ли мы своей гордости. Если подобными страстями у нас возмущено сердце, то лучше промолчать,

Наставник. Но если молчать при таких случаях, то что же будет? И слушаться нас не будут.

Старец. Вы только в то время сохраните себя в молчании, когда сердце ваше возмущено. Само молчание ваше вразумит более того, чем если бы вы сказали слов 20 во время вашего возмущения. Когда же умиротворится ваше сердце, тогда за дурной поступок накажите, кто какого заслужил наказания, только бы все это было не по страсти, а по любви вашей к тому лицу, потому что вы искренно желаете ему пользы. Тогда вы будете всегда мирны и спокойны.

В том, что с нами случается скорбного, большею частью сами бываем виновны, почему и страждем от нашего внутреннего настроения. При таком неустроении, если человек не приложит старания о себе и не обратит внимания на свое сердце, то не может быть никогда мирен и спокоен.

Вопрос. Батюшка, почему ныне так гонят этот путь старчества, т.е. хождение к старцу и откровение ему своих мыслей, слов и дел? А ведь в древние времена этим путем шли многие и благоугодили Господу; ныне же в редких монастырях соблюдается этот порядок или совсем не соблюдается. Очень прискорбно бывает видеть и слышать, как некоторые глумятся над теми, которые желают частой исповедью пред духовником или старцем исправлять свои недостатки или избавиться от злых помыслов, какими бывают боримы и смущаемы. Нередко этим глумлением они смущают и соблазняют неокрепших еще в монашеской жизни, и те оставляют исповедание помыслов старцу, дабы не быть осмеянными от людей, «возлюбив нынешний век» (2Тим. 4:10).

Ответ. Враг человеческого спасения излил свою злобу на работающих Господу Богу. Он понимает, какую пользу для своей души приобретает человек через исповедание своих мыслей и дел. Если бы люди советовались обо всем со старческою опытностью, то не было бы в мире ни убийства, ни воровства, ни других пороков, но водворились бы везде любовь и милосердие. Путь откровения и исповедания грехов духовнику очень древний но происхождению. Так, пример его показал св. Иоанн Предтеча, проповедник покаяния; за ним св. апостолы. Св. ап. Иоанн Богослов говорит: «Аще исповедуем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи и очистит нас от всякие неправды» (1Ин. 1:9); в другом месте говорит: «Творяй истину грядет к свету, да явятся дела его, яко о Бозе суть соделана» (Ин. 3:21); и св. ап. Павел: «Все являемое свет есть» (Еф. 5:13). У св. Григория Богослова мы читаем: «Не медли исповедать твой грех, чтобы здешнею срамотою избежать будущей срамоты» (см. последование исповеди). То же говорили и все св. отцы. Но верь несомненно: на общей исповеди в один раз, где же все припомнить и познать все свои недостатки, чтобы получить достойное врачевание всех пороков душевных? Это много удобнее при постоянном наблюдении над собою и при постоянной исповеди своему духовнику. Но кто так будет постоянно поступать, против того всегда будут вооружаться нездравомыслящие люди, будучи послушными орудиями врага спасения человеческого. Противники Богу суть те, которые не только повеления Господни сами не приняли и отвергли, но и сильно вооружаются против исполняющих оные, как говорит св. Иоанн Лествичник (Степ. 1-я, ст. 1). Да, печально и прискорбно слышать подобное. Сколько раз мне случалось видеть и слышать, с какою трудностью и сильною борьбою некоторые идут к духовнику исповедовать свои недостатки. А тут еще встречают препятствия даже от своих собратьев, которые делаются орудием диавола, препятствующего доброму делу, сами не зная того. Видя это, подивишься и печалью исполнишься, смотря на коварство врага нашего спасения диавола, как он опутывает своими сетями повинующихся его хотениям. А кто не соглашается на эти злые и порочные дела, тот никогда не воспрепятствует частой исповеди пред духовником; напротив, всегда одобрит и похвалит это умное дело. А нам смотреть на эти козни вражии не следует, но идти путем, какой указали святые отцы, т.е. учащать исповедь и откровение помыслов и поступков наших духовнику до самого нашего последнего издыхания, дабы смерть нас застала в покаянии и исповедании своих грехов.

Ученик. То, батюшка, скорбно, что путь старчества гонят старцы, сединами украшенные.

Старец. Чему же, брате мой, в этом дивиться, если и сединами украшенные старцы этим путем не шли сами, и не испытали, и не знают от него великой пользы для души. Путь старчества самый спасительный и удобный ко спасению и потому-то все почти древние отцы шли по нему и благоугодили Господу Богу.

Вопрос. Батюшка, бывает иногда так тяжело, а посоветоваться не с кем; к вам написать – ответа долго не дождешься, а нужно очень скоро; научите, как мне поступать?

Ответ. Трижды помолись Богу, и куда помысел склонится, так и поступай (Руководство к духовной жизни, ответ 711).

Вопрос. Батюшка, почему вы так мало говорите и говорите только то, что необходимо, хотя бы я желал более знать и слышать от вас?

Ответ. О, брате мой, не желай без времени о многом знать, старайся опытом и делом учиться, тогда вернее обо всем будешь знать. Нам старцы говаривали: «Если человек богатеет мирскими благами, тогда он бывает скупее и расчетливее, а у кого приход с расходом равен бывает, тот не бережет копейки». Так же и в духовной жизни бывает.

Вопрос. Батюшка, скажите Бога ради, какая польза бывает от откровения помыслов старцу?

Ответ. Чадо, тебе еще рано знать пользу от откровения; а сначала надо потрудиться в откровении помыслов с самопосрамлением и с самоукорением, и тогда ты при Божией помощи, сам без объяснения поймешь пользу исповедания помыслов; а теперь, если я и скажу тебе что-либо, все то будет для тебя загадочное и непонятное, подобно тому, как говорили отцы, что, если кто вкуса меда не испытал, тому сколько ни объясняй про сладость меда, для него все это будет непонятно.

Вопрос. Батюшка, простите Бога ради, хотя, как вы говорите, для меня непонятно будет объяснение пользы от исповедания помыслов, но прошу вас, хотя что-нибудь сказать для поддержания усердия моего очищать ум и сердце откровением греховных мыслей и чувств.

Ответ. Чадо, святой пророк Исаия говорил о Пресвятой Деве Богородице и о воплощении и распятии Христа, а людям, жившим тогда, все это было непонятно, когда же исполнилось его пророчество, то всем яснее белого дня стало ясно. Так и для тебя будет теперь неясно объяснение пользы от откровения, а тогда лишь, когда познаешь самым делом; но чтобы тебе тогда увериться в этом и нашим словам и твоим делом, по слову Писания: «Всяк глагол да станет при устех двою или триех свидетелей (Мф. 18:16), скажу тебе следующее:

Цель исповедания – угодить Богу и спастись. Человек открывает мысли и дела старцу как бы самому Богу и просит через это указаний, что хорошо – что худо, что делать – чего не делать, зазирает себя в нечистых мыслях и делах и старается как можно скорее и чаще исповедовать их отцу и через него получить прощение от самого Бога. А если человек, искренно исповедует все свое внутреннее греховное состояние, то тем самым сознает и чувствует себя низким не только перед Богом, но и перед старцем, и всеми людьми, и даже перед животными; а через это он себя укоряет, самопосрамляет, смиряется пред всеми и бывает всем послушен и мил; и Господь, видя его смирение, просвещает его светильник, т. е. ум и сердце, и тогда он уже сам, направляемый Божией благодатью, видит правый путь Божий, потому что сам Господь его наставник; а от сего уже в самом начале подвига жизнь идет покойно и мирно, ибо истинным откровением все опасности показываются и минуются.

Вопрос. Батюшка, некоторые говорят, что хотя они ходят к старцам но, по-видимому, живут далеко хуже тех, которые не ходят с откровением, ибо эти и в церковь часто ходят, и вообще все исполняют точно и неопустительпо.

Ответ. Чадо, разве ты не знаешь, что говорит преп. Иоанн Лествичник о живущих в повиновении? Живущие в повиновении видят себя хуже прежнего состояния даже идущими назад; и еще: необходимо, чтобы море это поколебалось, возмутилось и рассвирепело, дабы посредством сего волнения извергнуть на землю хворост, сено и все гнилое, что только реки страстей внесли в него³⁴; т. е. что им нужно претерпеть всевозможные мысленные брани, чтобы изгнать из сердца всякую нечистоту.

А о тех, которые, по-видимому, живут исправно, преп. Феодор Студит говорит в 12-ом слове следующее: «Хотя и страшно сказать, однако скажем, что Бог некоторых, совершенных по образу, отлучит от сонма братии и пошлет их в муку; т. е. тех, которые здесь живут без повиновения и по своей воле, и руководствуются своим разумом.

Вопрос. Батюшка, простите меня, отчего я впал в такую беспечность, что и правила не исполняю, а если и исполню когда, то кратко,, нерадиво; попью, поем рано, часто и много, и мало молясь Богу; и с помыслами нечистыми не борюсь, а иногда даже увлекаюсь и услаждаюсь ими; сплю сколько хочу; в церкви стою рассеянно и мало о всем этом печалюсь.

Ответ. Чадо, все это бывает от невнимания к самому себе, от забвения того, для чего ты сюда пришел и на что призван, и от неимения страха Божия. Если бы ты имел в себе страх Божий, то старался бы как можно более славословить и благодарить Господа Бога за его явленные тебе благодеяния и, как добрый воин пред воеводою, с любовью сотворил бы все повеленное тебе: пил и ел бы во время и умеренно, удерживаясь представлением пищи червей и зловония, нечистые мысли отвергал бы от себя, как скверную одежду, боясь как бы не оскорбить Господа, со сном боролся бы и бодрствовал, ожидая, что вот-вот позовет Господь на суд и потребует ответа.

Вопрос. Батюшка, отчего бывает, что иногда прихожу в умиление и тогда вижу, сколько блаженства в жизни ради Бога и по-Божьи; и помолюсь тогда потеплее, и в грехах себя укорю, видя свое недостоинство, и думаю, что теперь положу начало исправлению. А через несколько времени опять по-прежнему впадаю в нерадение; и все эти добрые чувства как-то скоро забываются и редко опять возвращаются.

Ответ. Чадо, ведь и на небе бывает то светло, то темно, так и в душе у нас. И мы при этих редких прояснениях чувств и мыслей должны более смиряться и укорять себя, видя свою черноту, и как грешные со смирением просить у Бога помилования и благодати, чтобы положить начало исправления; ибо труд есть, и терпение потребно, и молитва со смирением о помощи от Бога в деле исправления своего перед Богом.

Вопрос. Батюшка, отчего я часто забываю то, для чего я призван Богом?

Ответ. Оттого, что предался лености и нерадению; а если бы помнил, что зван на обед в Царствие Божие, тогда бы со всем усердием старался делать достойное и непрестанно бы молил Господа, чтобы не быть оттуда изгнанным, а свечерять с избранными Его.

Вопрос. Батюшка, отчего я до утрени не имею сил вставать, хотя и желал бы и встать, и помолиться Богу, и почитать, чтобы утреннее пение совершать бодренно?

Ответ. Оттого, чадо, что не помнишь своих согрешений перед Богом; а если бы помнил, то как от бича или горячей сковороды вскочил бы от постели своей умолять Господа о прощении согрешений своих и благодарить за Его великие милости к тебе и долготерпение.

Вопрос. Батюшка, отчего я впадаю в осуждение других?

Ответ. Оттого брат мой, что не сознаешь важности своих грехов перед Богом, а свои и великие грехи забываешь или малыми считаешь, а братнее согрешение малое и ничтожное увеличиваешь, как достойное всякого наказания; а от сего не имеешь любви к брату и осуждаешь.

Вопрос. Батюшка, помолитесь, чтобы Господь избавил меня от зла осуждения ближнего; и скажите, что мне делать, чтобы при помощи Божией и вашими святыми молитвами избавиться от сего лютого недуга?

Ответ. Брат мой, нам должно как во всякой добродетели, так и в этом учиться у самого Господа. А Господь учит, что свои согрешения должно видеть как бревно, а ближнего грехи как сучок или лучше совсем не видать.

Помолимся же вместе словами преп. Ефрема Сирина: «Господи, даруй ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего», и Господь, обещавший исполнить прошения двоих или троих, за молитвы святых подаст избавление от сего злого недуга.

Вопрос. Батюшка, некоторые, если заметят за живущим в повиновении у старца какие-нибудь немощи, как у человека, приводят слова Спасителя: «Вот оцеждающии комары, велблуды же пожирающе; остависте вящшая закона, суд и милость» (Мф. 23:24); т.е. как бы говорят, что вот ходите к старцам, а живете не как должно; главное не в этом, а в смирении, любви и милосердии.

Ответ. Чадо, кто же словам Господа не верит. Конечно, и сие подобает творить, и оных не оставлять, т.е. мысли исповедовать и смирение и любовь являть. Да ведь добродетели-то сами не даются, а по милости Божией трудом снискиваются, но псалмопевцу труд есть. Дóндеже вниду во святило Божие (Пс. 72:16–17). Св. Иоанн Лествичник так и говорит, что труд из трудов – исповедовать мысли нечистые и хульные, но зато через самопосрамление при помощи Божией человек приходит в познание своей немощи, а через сие в самоукорение и смирение. И, видя, что без помощи Божией ничего сделать доброго не может, вопиет ко Господу о помощи немощному и получает просимое за свое смирение и за молитвы отцов, и, помня Благодетеля, любит Его, как Всеблагого и всех благ исполненного.

Истинная любовь бывает от сознания своей греховности и смирения; смиренный, видя вокруг себя все доброе, себя почитая хуже всех, проникается к другим святою любовью и, как получивший от Бога помощь в своих немощах, сознавая, сколь болезненно быть мучиму страстями, исполняется милосердия к каждому обладаемому от страстей; помогает ему словом, молится с ним Господу о помощи и всем существом своим милует такового. Но евангельская любовь может незаметно смешаться с чем-либо страстным и противным духу Евангелия, и лишь тот, кто через откровение и исповедание помыслов достиг истинного рассуждения, сможет приметить эти неправильные уклонения и тем удержится от впадения в грех или страсть.

Отсюда следует, что истинное смирение и любовь могут быть достигнуты через исповедание помыслов; и напрасно поэтому осуждают тех, кои ходят к старцам на откровение, и, по-видимому, живут нерадиво, ибо вдруг не переменишься, а пройдет известный срок, тогда и они начнут жить благочестиво.

Вопрос. Меня смущает помысел, для чего некоторые духовные отцы и начальники монастырей не дают новоначальным послушникам исполнять своей воли или заниматься тем, к чему они способны; напр., я хороший повар, или хороший ремесленник, или ученый, я мог бы, занимаясь своим делом, исполнять его с большим усердием и пользой для обители; или, напр., у меня есть желание поститься, или много молиться, а заставляют делать иногда то, чего я совсем бы не желал. С какой целью они так поступают?

Ответ. Главная я единственная цель поступления в обитель – это спасение души, ибо монастырь есть такое собрание духовное, где человек может удобнее, чем в миру, сосредоточить свое внимание на своей внутренней жизни, легче следить за своими мыслями, чувствами и желаниями. Здесь, в монастыре, под руководством духовных отцов при чтении отеческих писаний он, конечно, яснее увидит свои недостатки; если же ему разрешить поступать во всем по своей воле, то он может впасть в тщеславие или гордость, и это может нанести ему большой вред; ибо главное условие доброй жизни в монастыре – отсечение своей воли; вот поэтому-то духовные наставники и не разрешают послушникам исполнять их волю.

Вопрос. Так поступать, может быть, следует с теми, у которых нет никаких дарований; но ведь может случиться, что у кого-либо будут способности к какому-нибудь занятию, отчего бы не дать ему усовершенствоваться в них?

Ответ. Мало ли было способных людей, которые увлекались своими способностями; и, увлекшись ими, возмечтали о себе, вступили на путь гордости и самолюбия и погибали безвозвратно. Цель же всякого приходящего в монастырь должна быть та, чтобы усовершенствовать своего внутреннего человека, чтобы достичь той простоты, в которой был первый человек Адам до преступления; и которой он лишился через грехопадение, начав поступать по своей воле вопреки заповедям Божиим. В житиях святых есть пример того, как старец запретил своему ученику заниматься тем, к чему у него были способности, и заставил его исполнять самую грязную работу. Это в житие св. Иоанна Дамаскина 4 дек.

Вопрос. Почему святые мученики, претерпевая такие ужасные мучения, не ощущали никакой боли и страданий?

Ответ. Случалось тебе видеть, что сильно напившиеся вина не чувствуют никакой боли, когда их бьют; так и святые мученики, когда на них сходила благодать святого Духа, не чувствовали ничего, что с ними делали; но, конечно, чтобы получить сию благодать, надо иметь твердую решимость претерпеть все за Христа.

Вопрос. Батюшка, некоторые, приходя в обитель, говорят, что теперь нет таких старцев, которые могли бы руководить к спасению души, и живут никем не управляемые; некоторые из них предаются потом беспечности.

Ответ. Хотя грех ради наших и нет ныне старцев таких, какие были прежде, но кто истинно хочет спастись, тому Господь не даст погибнуть и пошлет ему старца; или же Сам ими же весть судьбами вразумит его; а это говорят те, которые не хотят смирить своего сердца и своего мудрования; тем весьма трудно спастись. Праведник же не оскудеет на земли до скончания века (Руководство к духовной жизни Варсонофия Великого и Иоанна. Св. Нифонта отв. 4-й).

Вопрос. Батюшка, почему случается с некоторыми из монашествующих и даже с мирскими, что им представляются видения и страхования, или ум их омрачается помыслами, а между тем у них было также намерение спастись?

Ответ. Господь и Бог наш хочет всем спастись; мы так себе не желаем спастись, как Он нам этого желает. А случается это с такими людьми большей частью от высокоумия, гордости и осуждения других; когда предпринимают они подвиг, то ни с кем не хотят посоветоваться, живут по своей воле, оттого и погибают.

Вопрос. А можно ли им надеяться спастись?

Ответ. Можно, если они захотят, только трудно это. Старцы нам говаривали: «Горбатого могила только исправит». А впрочем, отчаиваться не надо: милосердия у Господа неисчерпаемая пучина. Но, во-первых, им надо сделаться подобными малым детям и ничего без благословения не делать; обо всем надо советоваться, конечно, не со всеми, а к кому имеют доверие, со своим духовным отцом или с братом, имеющим духовный разум.

Вопрос. Батюшка, все ли святые жили под руководством старцев?

Ответ. Нет, не все; многие и без руководителя угодили Богу. Примеров таких много: такова препод. Мария Египетская; у ней было уязвлено сердце теплотою скорби о грехах своих. Она сознавала свою греховную жизнь и удалилась в отдаленную безлюдную пустыню, и какие там ни предпринимала подвиги и злострадания, все считала себя великой грешницей; через это стяжала она себе нищету духовную и просияла, яко светило, на земли; и до сего дне ее святая Церковь ублажает и почитает. Так и к старцу ходят не ради чего иного, как ради того, чтобы смирить свое мудрование и переломить свою злую волю, дабы сделать ее покорною воле Божией, и исполнять заповеди Господни впоследствии без труда.

Вопрос. Батюшка, непременно ли следует всем иметь старца для руководства в духовной жизни и не достаточно ли, как говорят некоторые, читать духовные книги?

Ответ. Когда обучают детей своих грамоте, то зачем их отдают в училища и нанимают учителей, которые бы растолковывали, что написано в книгах? Дали бы им одни книги и учебники, и пусть бы учились сами без учителей? И это делают для обучения наукам в течение нескольких лет, хотя науки полезны только в здешней кратковременной жизни. Как же столь пренебрегают душой бессмертной, говоря, что не нужно руководить к жизни духовной?

Вопрос. Батюшка, я замечаю, что только немногие из тех, которые говорят, что теперь нет старцев, и принимаются за чтение книг, приобретают сердечную теплоту и рассуждение. Отчего это бывает с ними?

Ответ. Если кто истинно хочет спастись, то Господь и в нынешнем веке пошлет ему наставника невидимо. А в Св. Писании свидетельствует ап. Петр: «Суть неудобь разумна некая, яже ненаучени и неутверждени развращают к своей погибели им» (2Пет. 3:16). Оттого многие из читающих впадают в лжеучения, ереси и расколы. В чтении Божественного Писания непременно нужен наставник. Мы читаем в Деяниях святых апостолов, что, когда св. апостол Филипп спросил каженика царицы Муринския, читавшего книгу пророка Исаии, разумеет ли он, что читает, тот отвечал: «Како убо могу разумети, аще некто наставить мя?» (Деян. 8:31). Когда я жил еще в Оптиной пустыни, многие новоначальные покупали себе священные душеполезные книги, напр., Добротолюбие и др., и говорили: «Вот нам старец – книги». Но ни в одном из них толку не оказалось. Действительно, они изощряли свой ум учить других, а сами на деле проходить добродетели не научились. Это случается и в миру: если кто-нибудь или читает, или спрашивает о торговле, или мастерстве каком, а сам на опыте заниматься этим не будет, то как же он может научиться сему?

Вопрос. Батюшка, что же делать, если действительно человек не находит такого, который растолковал бы ему Писание?

Ответ. Ищи и обрящешь; ищи усильно и найдешь. Если человек усердно помолится к Господу Богу, то после этого всякое малое отроча скажет ему на пользу его душе. А то, что иные будто желали бы найти руководителя, но не находят, говорят те, которые не хотят смириться. К тому же и враг рода человеческого, который всегда хочет нашей погибели, препятствует: знает он, что если кто со смирением будет искать совета у человека опытного в духовной жизни, то этот разъяснит спрашивающему коварство врага (как пишет св. Авва Дорофей в поучении 5-м).

Вопрос. Батюшка, простите меня Господа ради, я опять помыслами смущаюсь: ищу опытного старца и не нахожу по себе; все мне думается, что недостаточно так жить, как вижу их живущими. Если бы по-моему, то надо бы им лучше жить.

Ответ. О, брате мой, если не смиришь себя и не отсечешь своей воли, никогда себя не успокоишь: ищи сначала в себе Царство Небесное, тогда найдешь и в людях. Сказано в Писании: «И врази человеку домашний его» (Мф. 10:36); вот с этими-то врагами и надо нам бороться. Когда будем бороться и познаем свою немощь и бессилие, что без Божией помощи мы сами ничего не можем сделать, тогда сочтем мы всякого человека лучшим себя и найдем благопотребного для себя руководителя.

Вопрос. Батюшка, отчего между старцами так мало можно встретить искусных, бывает даже, что иные старцы и святые, и мало искусны?

Ответ. Святыми, но неискусными бывают те, которые сохранили в себе благодать по св. крещении. Они, восприняв ревность о спасении, вскоре освящаются, не испытывая борений, какие обычны для падавших по крещении. Как они не испытали борьбы, то и советниками в сем деле быть не могут³⁵. Но есть и такие святые, которых только мир почитает святыми и ублажает как прозорливцев, и к таким не прилепляйся. Нам старцы говорили: «Ищи себе старца не столько святого, сколько искусного и опытного: бывает много святых старцев, но мало искусных. Надо советоваться с людьми благоразумными и сострадательными и имеющими духовный разум, особенно же ищи себе такого старца, который имеет нищету духа, кроткого и смиренного и прочими добродетелями украшенного, как пишет св. Ап. Павел (Гал. 5:22–23). Такие большею частью от мира бывают презираемы, их мир ненавидит, как о них Господь сказал в Св. Евангелии (Ин. 16:18–19). Блажен человек, который обрящет опытного и искусного кормчего для своего спасения.

Вопрос. Батюшка, у меня помысел есть купить книг и читать, как благословите?

Ответ. Выучи то, что уже читал; а то (если) много будешь знать, от многого знания у тебя будет надмение; более занимайся молитвой Иисусовой. Тогда не захочешь и книг никаких читать, когда она тебя будет услаждать и научать.

Старца спрашивала схимонахиня Смарагда: «У меня, батюшка, много книг; благословите, я вам пришлю для чтения».

Старец отвечал: «Нет, не надо».

Схимонахиня говорит: «Почему?»

Старец отвечает: «Потому что ум у нас один; если он ослабеет в книжном чтении, то трезво не может молиться. А я нахожу более полезным для себя заниматься молитвою».

Вопрос. Батюшка, благословите ли мне прочитать вот эту книгу, которую подарил мне один брат?

Ответ. Эту книгу неполезно читать: тебе надо читать такие книги, которые учат, как побеждать страсти.

Вопрос. Батюшка, когда я читаю какие-нибудь духовные книги и найду что-либо назидательное, то помысел внушает мне их выписывать; как благословите?

Ответ. Нет, ты не выписывай. Враг хочет только отнять у тебя время, дабы отклонить от молитвы. Если бы ты знал, какие он делает усилия, чтобы отклонить человека от молитвы; он бы готов был дать тому человеку все сокровища мира. Знает он коварный, какие человек приобретает блага через молитву.

Вопрос. Батюшка, какие мне лучше читать книги?

Ответ. Паисия Величковского, Иоанна Лествичника, Серафима Саровского с приложением правил о молитве Иисусовой, Исихия Иерусалимского, Аввы Дорофея и прочие, которые поучают добрым деянием и молитве. Но читай меньше, а больше занимайся молитвой.

Старцу говорили некоторые ученые монахи, кончившие курс богословия: «Новоначальным послушникам и монахам хорошо и полезно давать читать толковое Евангелие и Апостол».

Старец ответил: «Никто не может их порицать за это чтение, ибо на сих книгах вся вера наша основана. Святой Макарий Египетский говорит так: «Евангелие показывает прямо, как надо полотно ткать, а Апостол поясняет, как и волну приготовлять» (Слово 5, гл. 19). Надо жить по Евангелию и Апостолу, чтобы приобрести и опыт, который всему научит; без опыта, если и будем читать эти книги, будем знать это дело поверхностно и ум свой острить, но сердце мало будет сочувствовать читаемому. Лучше и полезнее всего новоначальному забыть свое я, повергнуть свое мудрование под ноги благоразумных людей, отсечь свою волю и отвергнуться себя, взять крест, как Господь говорит во Св. Евангелии (Мк. 8:34). Трудно спастись без смирения. Хотя бы мы познали всю мудрость сего века». Но если у нас не будет смирения, то толку никакого не будет, и душа наша будет пуста, если только на одном познании будем основываться.

Вопрос. Как посоветуете поступить, батюшка, если в келье пью чай или что вкушаю, и придет ко мне какой-либо брат, то пригласить ли его вкусить или нет?

Ответ. Нет, не приглашай; если ты приучишь себя приглашать, то никогда не будешь спокоен.

Вопрос. Некоторые из братии приглашают меня к себе в келью и предлагают при этом сластей; как мне поступать?

Ответ. Если с богатыми будешь знаться, то и Бога забудешь.

Вопрос. Если придет к нам в коридор какой-либо брат или мирской человек, и я слышу из кельи, что пришел кто-то, следует ли мне отворить двери келье своей и спросить, что ему надо, или не следует?

Ответ. Нет, не надо отворять, а если подойдет к келье твоей и постучится, то другое дело.

Впрочем, о. Александр советовал избегать только праздных бесед с братией, которые, не принося пользы, отвлекали от молитвы и внимания к себе; когда же требовала необходимость быть с братией, то не советовал уклоняться. Таковы, напр., советы его монахине Каллисфении.

Вопрос. Что мне делать, я скорблю? Послушание мое суетное и многолюдное; в келье живу не одна, не нахожу времени и места, чтобы собрать помыслы и помолиться.

Ответ. Препод. Феодосий Великий говорит (житие 11 января), что не в уединении тела, а в предстательстве пред Богом и тишине сердечной совершается монашеское житие.

Вопрос. Батюшка, иногда после вечерни приходит какая-либо сестра, желает поговорить со мною о послушании или о какой скорби, принять ее или отказать? Когда откажу, то скорблю, а если приму и поговорю, то после времени не нахожу прочитать правило; что мне делать?

Ответ. Прими и утешь сестру, а когда не можешь совершать правило, то сядь и твори молитву Иисусову, сколько можешь, один час или полчаса, и вменится это вместо правила, а если откажешь, то отнимется благодать.

Вопрос. Когда я вижу какие-либо непорядки между сестрами, то следует ли сказать начальнице ради пользы ближнего?

Ответ. Никак не говори: один раз, другой скажешь, и обратится это в привычку. В другой раз старец сказал об этом монахине Каллисфении: хорошо покрывать немощи и грехи других, потому что тогда покроет Господь и наши недостатки. Но на все надо иметь рассуждение. Если какую-нибудь сестру покроешь в надежде на исправление и увидишь, что она сама сознает себя и раскаивается в своих согрешениях, то это хорошо. А если она в горшее зло приходит, то надо объяснить начальнице; она властью своею ее исправит, чтобы душа ее не погибла; для того и учинена от Бога власть. За других отвечать пред Богом не будешь, всяк за себя ответ даст Богу. А ежели мы немощному поможем к восстанию или укреплению, то эта добродетель не маленькая. Сказано: «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов» (Гал. 6:2).

Вопрос ученика. Почему я начал часто раздражаться на некоторых, приходящих ко мне посоветоваться или спросить ради пользы душевной; не знаю, что иногда и делать?

Ответ. Это бывает от нашего нерадения и небрежения о себе, оттого что не держим себя в необходимом для нас постоянном памятовании о Господе. Каждый приходящий к нам брат есть член Христов, и мы должны принимать его, как посланного Господом, с полнейшим вниманием и ласкою. Если бы к тебе был прислан посланник от царя земного, то, конечно, ты принял бы его с большим благоговением и радостью. Почему также не принять и каждого брата, как присланного к тебе от Царя царствующих ради обоюдной душевной вашей пользы? Если ты не будешь принимать приходящих и ласково обходиться с ними, то Господь отнимет от тебя благодать и даст творящему плоди Его (Мф. 21:43).

Вопрос ученика. Я иногда думаю отказаться от послушания, возложенного на меня властью. Держусь той мысли, что в безмолвии мне удобнее сосредоточиться и внимать себе. При настоящем же моем послушании я не нахожу времени, чтобы хорошенько собраться в себя. Чувствую нужду в неотложном приготовлении себя к будущей жизни; но условия моего теперешнего положения препятствуют тому; память Божия бежит от меня, о чем я сильно скорблю.

Ответ. Отказываться от послушания не всегда полезно. Достоверно ли ты знаешь, что в безмолвии ты легче сосредоточишься и будешь помнить Бога больше? Не обман ли это врага? Разве при настоящем твоем послушании нельзя постоянно помнить Бога, ходить пред Ним? Нет. Очень можно. Св. Каллист, Патриарх Константинопольский, был поваром, стоял у печки и памятовал о Господе, просиял молитвою и вниманием. Фотий Патриарх был сенатором; но, несмотря на свои многосложные занятия, он не давал своему уму развлекаться предметами посторонними, мысль его не отходила от Бога, и был он волей Божией избран на патриарший престол³⁶. Советую и тебе пока отклонить от себя мысль о перемене своего положения. Время придет, Сам Господь устроит о твоем положении, если Ему будет угодно.

Вопрос. Ведь если так будем молчать и никому не будем заявлять о своем положении, то кто же может понять нас, кому будут известны наши нужды и стремления?

Ответ. Опять скажу, что если будет угодно Богу, то и без всяких намеренных заявлений, усилий и ухищрений со стороны человека, люди, которым ведать надлежит, заметят его наклонности и способности и дадут соответственное ему служение или послушание. И это будет устроено и направлено волею и действием Самого Промыслителя. Положение же, данное по Его всеблагой, премудрой и всемогущей воле, конечно, будет прочно, непогрешимо и вполне целесообразно и благонадежно.

Вопрос одного из братии. Занятый каким-либо послушанием, я иногда вкушаю пищу не в свое время, т. е. не с братиею в трапезной, а в своей келье один и не знаю, как поступать с остатками пищи: вылить куда-либо жалею и думаю, не отдавать ли странникам?

Ответ. Когда я принимал странников, то никогда не был покоен, нарушая свое мирное монашеское устроение. Ибо странники много рассказывают новостей, расхваливают те и другие монастыри и заведенные там порядки, а через это смущают живущих на одном и том же месте. Но ведь там хорошо, где нас нет: куда мы ни пойдем, всюду понесем с собою свои нравы и свои страсти, обуревающие нас. Не советую тебе давать, а лучше оставшуюся пищу снести в кухню. В монастыре мы своего ничего не имеем, а все у нас монастырское и есть дар нам Божий. А то ты сделаешь на грош барыша (отдавши, как милостыню, странникам незначительные остатки пищи), а на пятак убытку (лишив себя через их празднословие необходимого каждому монаху довольства своим монастырем и его порядками и причинив себе расстройство духа).

Однажды явился к старцу мирянин, присланный для исповеди оптинским иеросхимонахом Амвросием и начал разглагольствовать о своих трудах для храмов Божиих и, между прочим, об устройстве им в одном храме прекрасных хрустальных иконостасов.

Старец. А упражняетесь ли вы в молитве Иисусовой?

Мирянин. О, конечно, постоянно упражняюсь.

Старец. А мы так вот твердим-твердим ее, а все-таки не можем сказать, что постоянно утруждаемся в ней. Ваши труды и старания для благоустроения храмов Божиих похвальны, и вы очень хорошо сделали, что потрудились на этом поприще. Но строите ли храм душевный, внутренний, который выше внешнего? Мы сильно нуждаемся в обновлении внутреннего человека, и в этом много и тщательно нужно потрудиться.

Ученик. Батюшка, простите меня Господа ради, я все предаюсь невоздержанию чрева и празднословию.

Старец. Грей-ка змейку на свою шейку. Ты как невоздержный извозчик, который, когда едет по дороге, то на каждом перепутье останавливается, где попить, где поесть, так что приедет домой с одним кнутом, даже лошадей и всю сбрую пропьет. Так и человек невоздержный явится домой, т.е. к будущей жизни, с обнаженною душою, без добрых дел. Иногда старец о. Александр говаривал: «Масла старайся немного есть, а то ни одной страсти не победишь!»

Однажды монахиня Каллисфения сказала старцу: «Батюшка, мне кажется, что вы только при других кушаете чай и то без удовольствия?»

Старец. И ты также делай.

Вопрос. Батюшка, как бы я хотела подражать вашему житию.

Ответ. Ну что ж, приготовляйся: хорошо бы не пить чай или хотя в среду и пятницу, пить по одному разу, хорошо бы и не ужинать, а если ноги затрясутся, можно съесть кусок хлеба с водой.

Ученик о. иеросхимонаха Александра однажды спросил его: «Батюшка! Знают ли наши умершие, кто именно и когда за них молится?»

На этот вопрос, как известно, сильно интересующий весьма многих, особенно лишившихся близких сердцу, старец ответил следующим рассказом наместника Троице-Сергиевой лавры о. архимандрита Антония, оставившего память о себе, как человеке жизни духовной:

«В 1831 году, когда я поступил в лавру преподобного Сергия наместником, там среди еще немногочисленной братии так мало было диаконов с порядочным голосом, что, бывало, почти не с кем и служить. Через некоторое время к нам определился на жительство приходский диакон, вдовец, с порядочным голосом. С тех пор он всегда служил со мною и первенствовал.

Однажды приходит он ко мне и просит, чтоб я отпустил его ненадолго в деревню, на родину. Я говорю ему, что приближается праздник, и ему надо со мною служить. Диакон отвечал, что успеет вернуться к празднику и служить будет. Тогда я согласился его отпустить.

Утром накануне праздника спрашиваю, пришел ли дьякон? Говорят, что нет.

В обед опять спрашиваю – тоже нет.

Началось уже повечерие, а диакона все еще нет. Я весьма оскорбился его поступком.

Наконец, после повечерия, к самой всенощной диакон явился.

«Что ж это ты, ведь надобно служить?» – заметил я ему строго. Диакон отвечает, что он готов. «Если готов, то служи», – говорю ему. Отслужил он со мною благополучно.

После литургии мы пошли в трапезу обедать. Там некоторые из братии начали шутить над диаконом. «Вот, еще ездил на родину, – говорят ему, – а как служил – голос ослаб!» Мне пришлось унимать и успокаивать их.

После трапезы все разошлись по своим кельям. Диакон по приходе в свою келью взял кувшин и отправился за водой. Возвратясь, он поставил кувшин с водою около своей двери и только что успел воткнуть ключ в дверь, как упал мертвым.

С получением известия об этом у меня тотчас же появилось сознание моей виновности в его смерти через мое понуждение его служить со мною, так как ему, уже усталому от дороги, пришлось вычитать в своей келье положенные каноны, акафист и повечерие.

В своей тяжкой скорби я начал молиться о нем и велел записать его везде и поминать на всех проскомидиях и на всех службах церковных. Горячо молился я об упокоении души его, так как грусть не давала мне покою.

Накануне сорокового дня по кончине диакона я в своей келье прилег для краткого отдыха, но вот слышу, что кто-то входит ко мне. Келья осветилась, и я вижу пред собою почившего диакона.

– Я пришел вас поблагодарить, – говорит он.

– За что? – спрашиваю.

– За то, что вы молились обо мне.

– Не я один молился, и прочие братии также молились; я велел везде записать вас и поминать.

Диакон говорит, что он нигде не записан, и его нигде не поминали.

Действительно, как я после справился, диакона забыли записать.

– Почему же вы знаете, – говорю ему, – что я о вас молился?

Он отвечает: «Если человек и на три сажени в землю зароется, то мы, с кем Господь сотворит милость, видим, какой человек молится, кому молится, за кого и о чем просит; кольми паче Господь все это видит».

– Как вы прошли мытарства? – спрашиваю его.

– Как молния, – отвечает он.

– Почему же?

– Потому что Господь сподобил меня причаститься в этот день и час.

– А как же вы в трапезе с братиею поспорили?

– Этого Господь мне и не вспомянул!

– Вот монахиня Хотькова монастыря N скончалась. Где она находится?

– Она выше меня, – ответил почивший.

Видение этим и кончилось».

Имея сильное желание устроить скит, я о сем докладывал митрополиту Филарету.

Владыка благословил мне выбрать для скита место безмолвное и уединенное.

Прибывши с этой целью в Вифанию, я стал обозревать окрестности из слухового окна чердака настоятельских келий. Глазами и мыслию остановился я на Корбухе, в лесу, и положил в своем сердце, что на этом месте и надобно устроить скит.

Через несколько времени лег я в своей келье и еще не успел заснуть, как увидал свет; подходит ко мне какой-то старец в мантии, небольшого роста и говорит:

– Что задумал, не медля, начинай строить; Божие есть благоволение на это.

– И кто вы? – спрашиваю я его.

– Мне ныне Церковью совершается память, – ответил старец и стал невидим.

Это было 28 сентября, в день памяти препод. Харитония Исповедника.

Преосвященнейший митрополит Филарет, выслушав от о. архимандрита Антония этот рассказ, благословил начинать устройство скита.

Через три года, в помянутый день совершено освящение деревянного храма, и с тех пор ежегодно накануне 28 сентября в Успенской церкви совершается всенощное бдение, самый же этот день считается днем основания скита.

О. Александр весьма затруднялся давать письменные ответы и вообще писал очень редко, разве когда кто-либо имел крайнюю необходимость в его ответе. Он говорил, что письма отнимают у него много времени. Кроме того, не писал он писем и потому, что по смирению своему тяготился известностью и всячески старался оберегать себя от тщеславия. Так, когда монахиня Каллисфения жаловалась: «Батюшка, что же вы меня так мучите: писала я к вам несколько писем и ни на одно не получила ответа. Я доходила даже до отчаяния, мне было невыразимо тяжело, а без благословения решиться не могла», то старец отвечал: «Экая какая ты нетерпеливая! А какая со мною бывает борьба! Демоны показывают мне тех лиц, к кому я пишу письма. Когда они получают мои письма – рвут на клочки да и целуют их. Бесы мне говорят: «Смотри – вот как тебя ублажают». Потому я мало и пишу».

Отдельные наставления старца в письмах получают более связный вид, так что по ним можно напечатлеть легче тот образ высокоподвижнического жития, какой о. Александр показал на действительном опыте и которому посильно подражать учил духовных чад своих и учеников.

1) К монахине Каллисфении. Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!

Достопочтенная матушка!

Всеусердно желаю вам душевного мира и благодушного пребывания. Смиренное ваше письмо получил от живущей с вами NN исправно, из коего видно, что ваше устроение и положение со слабыми успехами. Но что делать? Силен Господь по Своему милосердию восстановить нас на правую стезю святых и животворных заповедей. Бог видит все желания и воздыхания наши, от Него ничто не утаится, но все-таки и с нашей стороны требуется борьба с самим собою и сопротивление своим страстям. Через борьбу эту при помощи Божией мы бываем лучшими, познаем свои немощи и приходим в смирение. Видим в отеческих писаниях, что страсти наши нас смиряют и уничтожают наше высокое о себе мнение, которое неугодно Богу. Смирение сильно и без дел представить нас перед Богом, а дела без смирения не спасут. Приятнее для Бога грешник смиренный, нежели праведник, да самомнительный, гордый. Да даст тебе Господь истинный разум увидеть себя и да укрепит тебя в находящих скорбях, которые не без воли Его находят на нас.

При сем остаюсь желатель твоего спасения, недостойный иеросхимонах Александр.

2) Послушнице XX. 1870 г. марта 26 дня. Молитвами с. о. н., Г. И. X. Б. н., п. н.

Внимающая себе, сестра XX, только еще не смиренная. Ты просишь моего наставления и скорбишь, что не имеешь ни одного письма, написанного моею рукою в утешение твоей скорби, когда бывает нападение духа уныния. Пишешь, что спастись хочется, а терпения нет. Если будешь идти путем, проложенным святыми отцами, то не заблудишься и не впадешь в пропасть или стремнину. Бог печется о нас и промышляет более, нежели мы сами. Он устраивает наше спасение, однако же, не хочет, чтоб мы искали в здешней жизни отрадного. Все св. отцы и матери шли скорбным путем, не малодушествовали в лютейших скорбях душевных и телесных и по претерпении их в совершенном смирении получили полное успокоение, даже духовное дарование. Хотя трудно бороться с собою, но нужно, ибо жизнь наша есть бескровное мученичество. Мы ищем спасения, оно заключается не в одной только одежде и жительстве в стенах монастырских, но и в борьбе со страстями. Искусивыйся – вся весть, а не искусивыйся еще водимый духом мирским и не понимает, отчего может быть вред для души. При том же все, что мы терпим, страдая от бывающих нам неприятностей я скорбей, есть плод нашего внутреннего устроения и возмездие за сделанные грехи. По всему имеем пить чащу полыни судеб Божиих как для очищения за грехи, так и для исправления нашего устроения. Поэтому старайся принуждать себя к перенесению того, что тебе не нравится. Укоряй себя при сознании своих немощей, чтобы изработать смирение. Сим можешь успокоиться, а то, хотя и на небо вселишься, и там не обрящешь покоя, с гордостью и самомнением и там не потерпишь. Смирение есть такое оружие, которое одно сильно низложить всякие коварства и стрелы вражия. Смирение одно сильно нас представить пред Богом, а без смирения дела нас не спасут. Да даст вам Господь Бог разум и просветит ваш ум увидеть себя, и чтоб обновилась душа ваша благодатью всесильного Бога и приняла силу ко исполнению святых Его заповедей, ибо страх – отец, а внимание – матерь внутреннего покоя. Той же рождает совесть чистую. А иже сие творит и душа того, яко же в некоей воде чистой и невозмущенной узрит свою красоту. И от того, т.е. от познания себя, от спасительного страха рождаются начатки и корень покаяния. А честь мира сего и богатства подобны мгле утренней, яже очесы человеческими зрится и покрывает землю и горы, леса и моря и, егда возвеет ветр, абие исчезает, аки небывалыя. Так и наши чувственные утешения.

Пути добрых и злых идут между собою весьма близко, и злой не знает, чем он кончит впоследствии, и добрый не твердо стоит к добродетели. Но как порок ослабляется страхом, добродетель же завистью, то и надо быть весьма осторожным, чтобы не уязвило жало смерти. Этот превратный ум принимает на себя двоякий образ, распростирает то ту, то другую сеть. Он или глубочайшая тьма, или, если откроешь его, тотчас превращается в светлого ангела, почему нужна особенная осторожность, чтоб вместо света не встретить смерти.

Известный тебе иеросхимонах Александр.

3) Письмо к послушнице Харьковского Николаевского Девичьего монастыря.

Молитвами с. о. н., Г. И. X. Б. н. п. н.

Честнейшая и немощнейшая сестра Людмила!

Всеусердно вам желаю душевного мира и благодушного пребывания. Через о. Филарета получил ваше приятное и смиренное писание. На молитвы отцов добро и похвально уповать, но следует при всем том и себя не забывать. И как вы имеете раскаяние и произволение ко исправлению своих немощей, то Господь по Своему милосердию силен вас простить и восстановить на правую стезю. Вы жалуетесь на себя, что нет исправления и что хотя и все средства имеете ко благоугождению Божию, но от лености и нерадения остаетесь без успеха. Да как же ты хочешь без понуждения и борьбы получить награду бесстрастия? Страсти внутри нас, они еще не побеждены да и нам неизвестны. А когда явится вина, тогда и обличатся страсти. С нашей же стороны требуется сопротивление и через борьбу со страстями мы становимся лучшими при помощи Божией, потому что, познав свою немощь, приходим в смирение. А о неплодствии душевном не скорби: «...ничим же отщетишися и удостоишися получить милость Божию». По словеси Господню: «Не осуждай, и не осуждена будешь». Принимай обличения с благодарением; оно воспользует тебя более, нежели все, и научит терпению и смирению, как и царь Давид пишет: «Смирихся, и спасе мя» (Пс. 114, ст. 6). Бог да поставит тебя в сем и укрепит. Но, конечно, истинное произволение испытуется на деле, а не на словах, как и военное искусство. И об искусстве воинов мы судим не потому, как они учатся артикулу и маневрам, но когда они, побывав много раз в сражениях, побеждают или бывают побеждены. Да даст же тебе Господь истинный разум и да укрепит тебя в находящих скорбях. При сем и остаюсь желатель твоего спасения, известный вам недостойный иеросхимонах Александр.

Прошу вас передать земное поклонение всечестнейшей матушке игуменьи Емилии³⁷.

4) Молитвами с. о. н., Г. И. X. Б. н., п. н.

Достопочтеннейшее и немощнейшее чадо Пелагия!

Сердечно желаю вам душевного мира и спасения. Уповая на молитвы отцов, надо и себя подгонять, ибо что посеешь, то и пожнешь. «В терпении вашем стяжите души ваша» (Лк. 21:19), – научает Св. Писание, потому-то без терпения не может усовершиться ни одна добродетель, без терпения и смирения все наши подвиги сомнительны, и сколько может сердце вместить в перенесении скорбей, столько вмещает и благодати Божией. Сказано: в скорби... «Помянул Бога и везвеселихся» (Пс. 76:3–4), и еще: «Многи скорби праведным» (Пс. 33:20). Все святые шли путем скорбным, тесным и получили Царство Небесное потому, что «тесный путь – вводяй в живот вечный» и «пространный путь – вводяй в пагубу и мнози суть входящие има (Мф. 7:13–14). Войдите в себя и размыслите о своем желании. К чему должны стремиться мы по восприятии на себя монашества? К высшему. Как же вы от малой скорби колеблетесь? Вы желаете взять на себя великое, а оно достигается только скорбями, терпением и непрестанным призыванием имени Господня. Многие брали на себя много, но, не испытавши себя прежде терпением в скорбях, все растеряли, и все их подвиги не устояли, как неправильные, потому что только смирением и терпением побеждаются тщеславие, самолюбие, гордость, уныние и другие подобные страсти. Вступить без оружия в борьбу с тем, который ведет с нами брань уже восьмую тысячу лет, весьма опасно: много он нашего брата свел в преисподнюю. Принимай обличение охотнее, нежели похвалу, оно научит тебя смирению и терпению.

Бог да наставит тебя сем и укрепит.

Недостойный иеросхимонах Александр. 1876 г. июля 7-го, вечер. Скит Гефсимания.

Будь осторожна, душа моя, попекись о совести своей, не обращай внимания на падения других, но будь паче внимательна к одним своим падениям. Спеши, предупреждай, примирись с Христом, распятым за тебя плотью. Если сами себя осудили, то не будем осуждены там, где великое и нескончаемое осуждение.

Умилосердись ко мне, Господи, по благоутробию Твоему и спаси меня по единой благости Твоей, молитвами Пречистой Владычицы нашей Богородицы и всех святых Твоих.

Но если по щедротам Своим посетишь душу мою, то обретется, если призришь на нее, то спасена будет, если услышишь ее, то укрепится в силах. Поревнуй о ней, потому что она обручена с Тобою, и обручивший ее с Тобою Павел сказал, что Ты, бессмертный, ревнитель.

Не презри ее, чтобы враг не подумал, что Ты в разводе с нею и отослал ее от Себя. Накажи меня, Господи, по щедротам Твоим, но не предаждь меня в руки губителя. Увы, возобладавший мною грех нашел пажить свою во мне и с каждым днем более и более унижает и погружает меня в глубину свою, а я, окаянный, не престаю прогневлять Бога, не страшусь оного неугасимого огня, не трепещу нескончаемых мучений. Грех, обратившись в навык, вовлек меня в совершенную погибель, хотя я сам себя обличаю и не престаю приносить исповедание, однако ж все пребываю в грехах; смотрю, и не вижу, потому что погрешаю в самом покаянии, не углубляясь в различение дел.

Как раб греха, я, не хотя, делаю худое, как воинствующий под властью его ему подчиняюсь; и, имея возможность бежать, плачу дань этому царствующему во мне навыку. Радея о страстях, несу оброки плоти. Зная, что растление во мне усиливается, сам содействую ему. Влекомый какой-то тайной силой хочу будто бежать, но, как пес на железной цепи, опять возвращаюсь туда же.

Иногда дохожу до ненависти к греху и питаю отвращение к беззаконию, но все же пребываю порабощенным страсти: она обладает мною, несчастным, и сластью греховною против воли вовлекает в грех. Страсть купила себе мое произволение и источает на меня грех. Кипят во мне страсти, вопреки уму: они растворились с плотью и не терпят разлучения.

Напрягаюсь переменить произволение, но предшествовавшее мое состояние никак не дает мне успеть в этом. Стараюсь, бедный, освободить душу от долгов, но злой заимодавец тут же вводит меня в большие долги. Щедро дает он взаем и не напоминает об отдаче, даже совсем не хочет брать обратно, желая только рабства моего, дает и не взыскивает долга, чтоб обогащался я страстями. Хочу отдать ему старый долг, а он прибавляет новый.

Если же делаю себе большее принуждение, перечу страстям, он, чтобы низложить меня, придает новые страсти и, видя, что постоянное пребывание в долгу заставляет меня быть грешным, вводит в меня новые пожелания, а чтоб я не исповедовался, ввергает меня в забвение моих страстей.

Встречаясь с новыми страстями, занятый ими, забываю о прежних. Дружусь с появившимися вновь страстями и опять оказываюсь должником, бегу к ним как к друзьям, и заимодавцы мои опять обходятся со мною как властелины, и я, который незадолго до сего старался получить свободу, ради их делаюсь преданным рабом. Спешу снова разорвать их узы и снова облагаюсь новыми. Спешу освободиться от воинствования в рядах их, но, как взявший с них много даров, оказываюсь невольно связанным с ними. О, какая власть надо мною греховных страстей! О, какое господство злохитрого и коварного змия! Действую по природе, и он входит в торг, дает залог, чтобы продать ум самому греху. Убеждает меня угождать плоти под предлогом употреблять ее на служение душе, и я, препобеждаясь сластолюбием и предавшись тотчас невоздержному сну, совершенно лишаюсь ее услуги. Когда молюсь, внушает мне мысль о каком-нибудь ничтожном удовольствии и ею, как медною цепью, держит слабый ум мой, не ослабляет уз, хотя он и порывается бежать.

Весьма прекрасны слова мои для других, а дела мои отвратительны. Других учу порядку в мире, а сам, несчастный, предаюсь страсти.

Все дни мои протекли и исчезли в грехах, и ни одного дня не служил я правде. Едва начинал я каяться с намерением больше не грешить, как приходил лукавый и уловлял меня по ненависти своей. Горе мне, потому что добровольно попадаюсь в сеть его.

Если выйду пройтись, то выступаю как праведник и мудрец. Увижу ли, что иной грешит, смеюсь и издеваюсь над ним. Увы, обнаружатся и мои беззакония и посрамлюсь!

О, лучше бы мне не рождаться на свет! Тогда не развратил бы меня этот преходящий мир; не видя его, не сделался бы я виновным, не осквернил бы себя грехами и не боялся бы истязания, суда и мучения. Едва даю я обет принести покаяние, как снова возвращаюсь и впадаю в те же грехи. Радует меня час, проведенный в грехе, и думаю еще, что делаю похвальное. Увы мне! Доселе не помышлял я, что ожидает меня геенна. Лукавая воля вводит меня в грех, но когда согрешу, слагаю вину на сатану. Но горе мне! Потому что я сам причиною грехов моих. Лукавый не заставит меня согрешить насильно, грешу я по своей воле. Умилосердись ко мне, Милосердый к кающимся! Прости мне вины мои по множеству благости Твоей! Приими, Господи, слезы, приносимые Тебе мною, и очисти меня от грехов, как грешницу. Сознаю, Господи, что согрешил я, пощади меня по щедротам Твоим.

Приидите, взыщем щедрот, пока возможно для нас искать их. Место покаяния в этом преходящем мире, а в том непреходящем мире не будут приняты ни молитвы, ни слезы.

Грешница слезами, какие пролила, уничтожила рукописание грехов своих. И ты, грешник, возьми с собою и принеси в дар слезы, воздыхая, воззови к Господу, и тотчас простит тебе долги твои. Как дар Христу Господу, принеси, кающийся, слезы и ударяй себя в перси, как мытарь, который воздыхая, молился и говорил: «Милостив буди, Господи, мне грешнику, прогневавшему Тебя».

Вот дверь отверста, и ждут возвращения твоего, грешник. Возвратись ко Господу твоему, оставь путь непотребства, встань и вступи на стезю к Царствию. Открылась у тебя греховная язва; если замедлишь, она всецело погубит тебя. Врач твой многоискусен, покажи Ему язву свою, слезно плачь у двери Его, побуди Его щедроты, чтоб уврачевал тебя. Увы! Какое тяжкое отмщение потерпела ты, душа мая!.. Тщеславные смертные, подлинно стали мы подобны легкому дуновению ветра; ни худое, ни доброе – ничто не бывает у людей до конца одинаковым. Пути добрых и злых идут между собою весьма близко; и злой не знает, чем он кончит впоследствии, и добрый не твердо стоит в добродетели; но как порок ослабляется страхом, так добродетель – завистью. И Христу угодно, чтобы с тем и с другим боролся наш однодневный род; чтобы мы, взирая на Его могущество, устремляли взор горе! Тот у нас совершен, кто идет прямым путем, не озирается на пепельную пустыню Содома, погибельным огнем пожигаемого за наглость, но стремительно бежит на гору из страха, чтобы не стать притчею и соляным камнем. Собственными своими страстями свидетельствую я о человеческой растленности. Когда был я отроком, а несколько разумения имел в груди, тогда, следуя какому-то прикровенному разуму и похвальным обычаям, восходил я горе к светозарному престолу, а не блуждающими стопами шел по царскому пути. Но теперь, когда собрался я с разумом и касаюсь уже предела жизни, как бы от упоения нетверды стали стопы мои, и я, несчастный, иду излучинами; меня изнуряет брань с пресмыкающимся змием; она тайно и явно похищает у меня всякую хорошо придуманную мысль. То простираю ум к Богу, то опять увлекаюсь в худую сластность мира; и не малую часть души моей исказил смертный мир. Но, хотя покрыл меня собою черный грех, хотя враг мой, подобно каракатице, изрыгающей черноту свою на воды, явно излил на меня темный яд, однако же я столько могу еще разобрать и рассмотреть, что наилучшим образом вижу, кто я, чего желаю достигнуть и где нахожусь, несчастный, сколько раз падал я на землю или в разверстые под землею бездны. Не обольщаюсь убеждениями, не пленяюсь словами, придуманными в защиту страстей, не утешаюсь измерением чужих пороков, как совершеннейший в сравнении с другими. Больному, которого режут железом, приятно ли видеть, что режут и других и что они ощущают еще сильнейшую боль? Что за приобретение порочному от того, что другой и его порочнее? Кто отличается добротою, от того может получить пользу и добрый, и худой; потому что зрячий – приобретение для слепого. Но услаждаться тем, что видишь порочных, есть признак еще большей порочности.

Если кто понимает меня хорошим, когда я худ, это тяжело для меня, и я внутренне проливаю тайные слезы. Лучше, будучи хорошим, во мнении других оставаться худым, нежели, будучи худым, иметь славу доброго и быть для людей обманчивым гробом, который внутри полон зловония от гниющих мертвецов, а снаружи блистает белизною и приятными для взора красками. Убоимся великого Ока, которое видит и под землею и в великих глубинах моря, видит все, что скрывается в человеческом уме. Пред ним ничего не разделяет время; для Бога – все настоящее. Как же скрыл бы от Него кто-нибудь свое беззаконие? Где же укроем самих себя в последний день, кто поможет тогда? Где утаимся от Божия Ока, когда дела всех различит очистительный огнь, пожирающий легкое и сухое естество греха? Сего-то греха боюсь и трепещу день и ночь, видя как душа ниспадает от Бога на землю, больше и больше сближается с перстию, которой желал я избежать.

О сем плачу и не знаю ясно, что даст завтрашний день. Приведет ли меня Бог обратно к прежним правилам жизни, освободив от горестей и сняв с меня все бремя, или прежде, нежели увижу ясное небо, прежде, нежели приложен будет пластырь к ранам, изринет меня отсюда погруженным в скорби несчастливцем, который желает света после глубокой ночи? Тогда кто поможет сетующим напрасно? Здесь врачевство для людей, а напоследок все будет заключено.

Посему я и плачу, и Царя, Который владычествует над всем и все взвешивает на весах своих, слезно молю, чтобы милостиво рассудил душу и тело, прекратил брань и худшее (как и следует, потому что сие гораздо полезнее и для души, и для тела) подчинил лучшему, чтобы обремененная перстию душа не влачилась по земле и не погружалась, как свинец, в глубину, но чтобы персть уступала окрыленному духу и образу, и грех истаивал, как воск от огня. О сем умоляя, и сам прилагаю многие врачевства к грубой плоти, чтобы прекратить жестокий недуг, чтобы крепкими узами удержать силу плоти, как самого вероломного зверя; трепеща злой волны, ставлю преграды чреву; неудобоисцеляемою скорбью изнуряю сердце и проливаю токи слез; преклоняю пред Царем сокрушенные колена, провожу ночи без сна, ношу печальную одежду.

Иным приходят на мысль пиры, ликованья, смех, объядение – эти забавы цветущего возраста. Иные опять находят утешение себе в супругах, в сыновьях, в непрочной славе, обладании огромным богатством, иных опять увеселяют народные собрания, рощи, бани, городская пышность, похвальные речи, шум сопровождающих, когда сами они несутся на высоких колесницах. Ибо у смертных много утех в многообразной жизни, и к самым бедствиям примешивается веселие, но я умер для жизни, едва перевожу дыхание на земле; бегаю городов и людей, беседуя со зверями и утесами, один вдали от других обитаю в мрачной и необделанной пещере, в одном хитоне, без обуви, без огня, питаюсь только надеждой и обратился в поношение всем земнородным. У меня ложем – древесные ветви, постелью – надежная власяница и пыль на полу, омоченная слезами. Многие воздыхают под железными веригами, иные, сколько знаю, употребляют в пищу пепел и питье у них растворено горькими слезами; иные, осыпаемые зимними снегами, по сорока дней и ночей стоят, как древа, воспрянув сердцем от земли и имея в мысли единого Бога. Иной, замкнув себе уста, и на язык свой положил узду, которую, впрочем, не всегда стягивает; ослабляет же ее для одних песнопений, чтобы уста его были одушевленными гуслями, в которые ударяет дух. А иной посвятил Христу главу свою и ради благочестивого обета блюдет ее от пострижения. Другой же смежил свои очи и к слуху приставил двери, чтобы не уязвило его откуда-нибудь неприметным образом жало смерти. Ибо таков умысел завистливого велиара. Он всегда преследует ненавистью человеческий род и не терпит, чтобы земные делались небесными; потому что сам за свое злоумышление свергнут с неба на сию землю. Он, злосчастный, возжелал иметь славу первой красоты и великую царственную честь самого Бога; но вместо света облекся в ужасную тьму. Потому и увеселяется всегда темными делами, имеет здесь владычество над мрачным грехом. Этот превратный ум принимает на себя двоякий образ, распростирая то ту, то другую сеть. Он или глубочайшая тьма, или, если откроешь его, тотчас превращается в светлого ангела и обольщает умы кроткой улыбкой, почему и нужна особенная осторожность, чтобы вместо света не встретиться со смертью³⁸.

Избегать порочной жизни могут и худые люди, потому что открытый порок многим ненавистен. Хвалю же того, кто изощренными очами духа обличает коварного и невидимого врага. Но Ты, Милосердый, соблюди мою старость и мою седую голову и пошли добрый конец жизни.

Итак, в чем же состоит особенная польза и назидательность жизни старца Александра?

В том, что она ободряет всех к терпеливому прохождению жизни внимательной, никакими предметами мира сего не развлекаемой и не рассееваемой, инокам же она показывает в особенности, какие сокровища и какое духовное утешение можно найти, оставив все утешения мира для чисто внутренней жизни души. Если ум, ничем не занятый, тотчас предается праздности, унынию, лености или духовной неподвижности, то этого не бывает, если инок непрестанно внимает себе, возбуждая себя к духовной бодрственности посредством молитвы, всякий раз оплакивает свои падения и снова понуждает себя к подвигам и трудам. Такова жизнь старца Александра. Поэтому-то полезно читать ее описание для тех иночествующих, которые ищут в монастыре не жизни спокойной и ограничивающейся одним внешним исполнением монастырских обычных правил, но жизни, постоянно воспламеняемой любовью к благу духовному, лучшему, чем все земные мимолетные утешения.