Греческая житийная традиция Святителя Николая. Проблемы и перспективы. А.Ю. Виноградов (Москва)

В изучении греческой житийной традиции святителя Николая существует один несомненный водораздел – фундаментальный труд Густава Анриха⁴⁰⁰. В «доанриховскую» эпоху (XVIII–XIX вв.) учёные занимались в основном публикацией отдельных текстов, а после издания Н. Фалькони⁴⁰¹ того жития, которое впоследствии получит название «Vita Nicolai Sionitae», – спорами о его соотношении с остальными свидетельствами о жизни святителя⁴⁰². Эта проблема была, в общем и целом, разрешена архимандритом Антонином (Капустиным)⁴⁰³, который, пользуясь много меньшим, чем Г. Анрих, материалом (правда, в том числе и недоступным немецкому исследователю в оригинале Синайским списком «Жития Николая Сионского», см. ниже), показал, что с определённого момента в византийских житиях святителя стали смешиваться мотивы из двух первоначального независимых друг от друга источников: житийной традиции святителя Николая Мирликийского (IV в.) и святого Николая, архимандрита Сионского монастыря и епископа Пинарского (VI в.).

Но именно Г. Анрих подвёл под эту реконструкцию обширную источниковую базу: он издал всё известные на сегодняшний день жития святителя, кроме одного сравнительного позднего (см. ниже). Им были также подробнейше изучены вопросы о рукописной традиции, авторстве, времени создания и источниках житий. Последующим издателям удалось добавить к этому лишь колляцию Синайской рукописи «Жития Николая Сионского» (cod. Sin. gr. 525)⁴⁰⁴ и южноитальянское житие святителя XII в.⁴⁰⁵ Основной же упор в «послеанриховском» николаеведении был сделан на критике некоторых положений немецкого исследователя⁴⁰⁶, а также на сравнении греческой традиции с другими⁴⁰⁷. Из важных уточнений следует отметить, что необоснованными оказались сомнения Г. Анриха в том, что имя святителя Николая Мирликийского изначально наличествовало у Феодора Чтеца (VI в.) в списке участников I Вселенского Собора. С другой стороны, попытки Д. Чоффари передатировать и переоценить, сравнительно с Г. Анрихом, некоторые памятники (например, энкомий Прокла) не имеют под собой достаточного источниковедческого основания.

Какие же проблемы в истории греческой житийной традиции святителя Николая могут оставаться сегодня, почти через столетие после выхода в свет труда Г. Анриха, знавшего и проанализировавшего практически все жития? Критика Г. Анриха и новые находки позволяют выделить три основных.

Во-первых, это вопрос о становлении житийной традиции. Как верно показал сам Г. Анрих, у её истоков стоит «Деяние о стратилатах» (BHG. 1349z–1350k). Относясь по жанру своему к прижизненным чудесам (praxeis), оно сообщает нам самые ранние житийные данные о святителе Николае Мирликийском. Более того, у Евстратия Константинопольского (вторая половина VI в.) оно даже называется «житием» (βίος): попытка Д. Чоффари приписать этому автору знакомство с полным житием святителя наталкивается как на возникновение такого рода памятников в начале IX в. (см. ниже), так и на явное цитирование Евстратием текста «Деяния», который в таком виде никогда не включается в жития. Таким образом, «Деяние о стратилатах» датируется временем до VI в., когда оно уже считалась достаточно авторитетным, чтобы быть использовано как богословский аргумент: неубедительными представляются попытки отнести его к самому VI в.⁴⁰⁸ в силу единственного аргумента – схожести с законодательством Юстиниана о заступничестве епископов.

В пользу ранней датировки. «Деяния о стратилатах» можно привести ещё два существенных аргумента. Во-первых, во всех редакциях «Деяния» правитель Мир и Ликии назван игемоном (ἡγεμών, аналог латинского praeses), что соответствует реалиям именно IV – начала V в., после константиновской административной реформы, когда была разделена надвое диоклетиановская провинция Ликия и Памфилия. Дело в том, что не позже середины V в., вслед за Памфилией, был повышен статус наместника и в Ликии: он стал консуляром (ὑπατικός), каковым оставался и в VI в.⁴⁰⁹ Таким образом, датировка второй половиной V–VI в. для «Деяния о стратилатах» крайне маловероятна.

Во-вторых, вряд ли имена стратилатов IV в. Непотиана и Урса могли быть взяты автором VI столетия из консульских фаст, как это полагал Г. Анрих⁴¹⁰. Если взглянуть на события, описанные в «Деянии», с точки зрения политической истории империи, то реконструируется настолько реалистичная картина, что жившему через два столетия агиографу придумать её было невозможно. Судя по редкому имени, наш Непотиан (полное имя – Вирий Непотиан) происходил из рядов старой римской знати: consul posterior 301 г. Вирий Непотиан был, по всей видимости, его отцом⁴¹¹. В свою очередь, по всей вероятности, сыном нашего Непотиана был Юлий Непотиан, провозглашённый в 350 г. в Риме августом⁴¹². Этот последний был сыном Евтропии, сестры Константина Великого, которая, таким образом, оказывается женой нашего Непотиана, ставшего consul prior в 336 г. Точная дата рождения Евтропии неизвестна, но она появилась на свет явно после 293 г., когда её отец, Констанций I Хлор, стал цезарем и женился на её матери Феодоре, и до 306 г., когда он умер. Учитывая возраст Евтропии, вряд ли женитьба на ней была наградой Непотиану за успешное подавление мятежа таифалов: трудно себе представить, что сестру императора держали до 30 лет в девах, чтобы потом выдать замуж за генерала, выполнившего сравнительно несложную миссию. Наоборот, зависть Аблабия, выходца из низов, была обращена против императорского родича Непотиана, свояка Константина Великого, как против опасного конкурента в вопросе влияния на императора: Аблабий ставил на своего воспитанника Констанция II. Характерно, что консульство Непотиана совпадает по времени удалением из Константинополя и отъездом на Восток (в 335 или 336 гг.⁴¹³) его главного злопыхателя Аблабия. Наконец, на следующий год после гибели Аблабия consul prior становится другой стратилат – Флавий Урс. Итак, политическая подоплёка агиографического текста выдаёт в нём памятник IV – самое позднее, начала V в.

Обилие мирских топографических деталей и отсутствие константинопольских заставляет считать родиной «Деяния» Миры Ликийские. В третьей редакции стратилаты даже предстают как первые паломники к святителю. Г. Анрих выделил пять редакций «Деяния», из которых наиболее древними являются первые три, и установил, что Евстратий Константинопольский пользовался текстом, средним между второй и третьей редакциями. «Деяние о стратилатах» было, несомненно, самым популярным текстом о святителе Николае в византийском мире: Г. Анриху были известны 54 греческих списка, а также латинская и сирийская обработки; несколько рукописей было добавлено к этому болландистами⁴¹⁴. Большее число рукописей только у Жития, составленного блаженным Симеоном Метафрастом, но оно объясняется частым переписыванием всего метафрастовского собрания.

Итак, «Деяние о стратилатах» было долгое время основным житийным текстом о святителе Николае. Но единственным ли? Между временем его создания (IV – начало V в.) и появлением первых житий (начало IX в., см. ниже) неизвестно ни одного точно датированного текста неэнкомиастического характера. Но следует ли из этого, что материал средневизантийских житий – фикция? Если да, то как объяснить, что архимандрит Михаил, живший в первой половине IX столетия, разбирается, вплоть до терминологии, в ранневизантийской практике государственных поставок зерна из Египта, в его время уже давно не существовавшей? Откуда он знает о роли в ней Андриаки, где построенный императором Адрианом гранарий (амбар для зерна) был уже заброшен? Приходится признать: такие известия не противоречащими описываемой в них эпохе.

Ответа на вопрос о том, что было между «Деянием о стратилатах» и первыми житиями (IX в.), Г. Анрих не дал, но, как кажется, указал верный путь к нему. Он отметил, что житийные сюжеты в Никольской традиции не сводимы к простой эволюции: в поздних источниках (например, «Энкомии Неофита» XI в.; BHG. 1364) встречаются неизвестные прежде, но достоверные детали, и, наоборот, появившиеся в ранних текстах эпизоды куда-то бесследно исчезают. Хорошим примером последнего может служить «Энкомий Андрея Критского» (BHG. 1362): здесь есть история с обращением маркионитского епископа Феогния, ниоткуда более неизвестная. Даже Г. Анрих, сомневавшийся в авторстве святителя Андрея Критского, признавал этот текст произведением начала VIII в., написанным прибывшим в Миры на праздник проповедником. Коль так, то причина исчезновения данного эпизода совершенно очевидна: если в «тёмные века» маркионитская проблематика ещё была ясна местным слушателям, то в средневизантийское время маркиониты (равно как и Савелий, также упоминаемый в энкомии), а тем паче наличие в Ликии параллельной христианской иерархии были малопонятны.

Но если взглянуть на сам энкомий святителя Андрея, то сквозь призму его структуры станет понятна эволюция Никольской житийной традиции в эти самые «тёмные века». Проповедник приводит слушателям на память прижизненные чудеса святителя: на первом месте, естественно, «Деяние о стратилатах», но вслед за ним и «Деяние о моряках», «Деяние о кораблях с зерном в море», а также рассказы о Феогнии, борьбе с арианством и савелианством, ниспровержении языческих святилищ – очевидно, что все они стоят в одном ряду. Большая часть этих эпизодов встречается в житийной традиции IX–XI вв., однако в развёрнутом виде, так что они не могли быть заимствованы из Encomium Andreae. Ясно, что и автор энкомия, и авторы житий черпали свой материал из какого-то древнего источника, судя по всему, местного, мирского происхождения.

То, что в Мирах существовала местная агиографическая традиция, следует и из «Деяния о стратилатах», и из более позднего «Деяния о подати» (BHG. 1351–1351а). В сирийской традиции Г. Анрих⁴¹⁵ отметил и целый сборник таких чудес: к деяниям о стратилатах, о кораблях с зерном в гавани и об Артемиде добавлено известие о кончине святителя. Поскольку никаких сирийских источников этого сборника неизвестно, то, вероятней всего, он был переведён с греческого. В том, что такого рода отдельные прижизненные чудеса и сборники деяний, кроме «Деяния о стратилатах» и «Деяния о подати», не сохранились, нет ничего удивительного: во-первых, они принадлежали эпохе ранней Византии и «тёмных веков», рукописное наследие которых (в сравнении с их некогда существовавшим объёмом) крайне скудно, в том числе и ввиду его папирусного характера; во-вторых, они вытесняются возникшими на их основе житиями.

Первое из этих житий – так называемая «Vita per Michaëlem» (BHG. 1348), написанная в конце VIII в. или, что вероятней (ввиду агиографического бума эпохи второго иконоборчества), в начале IX в., ещё непосредственно связано со старой традицией деяний. «Деяние о стратилатах» он практически опускает, считая его общеизвестным, то есть само житие оказывается как бы дополнением к самому знаменитому тексту о святом. Однако появление этого памятника вызвало немедленно агиографический бум: патриарх Мефодий пишет риторическую его переработку – так называемый «Methodius ad Theodorum» (BHG. 1352y), а другой, не идентичный ему, автор IX в. (Василий Лакедемонский?) – так называемый «Encomium Methodii» (BHG. 1352z), где появляются новые детали, заимствованные, опять же, видимо, из локальной традиции деяний. Такого рода обогащения продолжаются до XI в., до «Encomium Neophyti» (BHG. 1364). Эти «внежитийные» элементы проникают и в Константинопольский синаксарь (X в.) в виде сведений об участии святителя в I Вселенском Соборе и его смерти в глубокой старости.

Вторая проблема житийной традиции святителя Николая, не решённая Г. Анрихом до конца, – это процесс смешения агиографических мотивов из житий святителя Николая Мирликийского и святителя Николая Сионского (Пинарского), точнее экстраполяции житий первого материалом из жития второго. Сам факт этого установил ещё архимандрит Антонин (Капустин) на основе метафрастовского жития (BHG. 1349), Г. Анрих же доказал, обнаружив ряд других «смешанных» житий: так называемые «Vita compilata» (BHG. 1348с), «Vita lycio-alexandrina» (BHG. 1349a), «Βίος ἐν συντόμῳ» (BHG. 1349u), «Vita acephala» (BHG. 1348d) и «Encomium Neophyti» (BHG. 1364). К ним также следует добавить южноитальянское житие из cod. Sin. gr. 522 (BHG. 1351s). Первым примером смешения Г. Анрих считал «Vita compilata», основанную на соединении житий святителя Николая Мирликийского («Vita per Michaëlem» и «Encomium Methodii») с житием святого Николая Сионского (BHG. 1347) или его переработкой. Поскольку же смешение двух святых есть явление экстраординарное, то логично было бы ожидать, что оно восходит к одному источнику, которым затем пользуются авторы различных житий. Действительно, Г. Анрих пытался увидеть такой источник в «Vita compilata», однако вынужден был признать, что авторы смешанных житий знали эпизоды из жизни Николая Сионского помимо этого источника: и если изменение порядка эпизодов можно объяснить авторским замыслом, то этого нельзя сделать с появлением эпизодов, отсутствующих в «Vita compilata», или большей близостью к оригинальному житию (см. табл. 1). Поэтому Г. Анрих вынужден был признать, что авторы других смешанных житий могли обращаться непосредственно к «Житию Николая Сионского».

Ключ к ответу на этот запутанный вопрос дала неожиданная находка в московской рукописи ГИМ гр. 379. Житие святителя Николая здесь было отождествлено Г. Анрихом как «Vita per Michaëlem», однако ввиду недоступности кодекса в издании им не привлекалось. Действительно, начало и конец его принадлежат этому произведению, но в середине в его текст вставлены некоторые эпизоды из «Жития Николая Сионского»: имена родителей и дяди, чудесное купание, учеба, исцеление Нонны, основание Святого Сиона, поставление в чтеца. Таким образом, мы впервые сталкиваемся здесь со смешением двух житий: «Vita per Michaëlem» и «Жития Николая Сионского» в чистом виде. С одной стороны, это не должно удивлять, так как экстраполяции текста жития святого фрагментами из жития одноименного святого известны в Византии, например, в случае святых Параскевы Римской и Иконийской⁴¹⁶. С другой стороны, очевидно, что и здесь не содержится всех тех эпизодов из жизни святого Николая Сионского, которые известны по остальным смешанным житиям, да и те, что присутствуют, концентрируются в первой части текста. Однако то обстоятельство, что в остальной части жития таких вставок больше нет, легко можно объяснить сокращением повествования ближе к концу текста, так как здесь выпущены и такие важные эпизоды из самой «Vita per Michaëlem», как деяние о моряках, деяние о кораблях с хлебом и другие.

Таким образом, вполне вероятно, что источником смешения двух святых Николаев послужила экстраполяция «Vita per Michaëlem» фрагментами из «Жития Николая Сионского». Судя по тому, что смешанные жития неизвестны в IX в., а фиксируются во второй половине X столетия (Метафраст), но отсутствуют в Константинопольском синаксаре (первая половина X в.), такое «чистое» смешение возникло где-то в конце IX – первой половине X в. Произошло оно, скорее всего, в Константинополе: отсюда оно быстрее могло распространиться в византийской агиографии, к тому же это менее вероятно для Ликии, с её живой памятью о святых (например, в Сионском монастыре в средневизантийское время на развалинах ставес в Акалиссейском монастыре Николая Дяди в средневизантийское время на развалинах старого был построен новый храм). Естественно, что такой, наиболее «полный» текст самого авторитетного жития святого Николая Мирликийского (всего 24 рукописи, не считая традиции отдельных чудес отсюда), ставшего основой для многих переработок (см. выше), был использован составителями новых житий святителя, в том числе и Метафрастом, специально отбиравшим самые полные версии житий. Освящённый авторитетом блаженного Симеона тип смешанного жития стал к концу XI в. господствующим и как бы каноническим.

Наконец, последняя, но ещё более актуальная проблема связана с проблемой изданности текстов никольской житийной традиции. Максимально полное для своего времени издание Г. Анриха создало впечатление исчерпанности материала. Действительно, после этого было издано только одно новое, южноитальянское, житие (см. выше). Однако здесь присутствуют сложности двух родов. Одна касается издательских принципов Г. Анриха: стараясь вместить в один том максимальное количество фактического материала, он зачастую опускал риторические пассажи, прежде всего, введения и заключения (например, в «Vita acephala», энкомии Неофита). Таким образом, неизданными остаются целые главы из текстов о святителе Николае.

Вторая сложность касается количества привлечённых рукописей. Г. Анрих пытался привлекать как можно большее их число, но некоторые остались ему недоступны (например, синайский список «Жития Николая Сионского», изданный позднее Н. и И. Шевченко). Но прошло около ста лет, и открытие новых или изучение недоступных Г. Анриху списков может дать поразительные результаты, как мы видели в случае с московским списком «Vita per Michaëlem», который даёт новую возможность для переиздания «Жития Николая Сионского». Особенно нуждаются в таком исследовании так называемые «Хождения Николая» (BHG. 1349с–к), число редакций которых явно больше, чем представлялось Г. Анриху.

Таким образом, издание и исследование Анриха не закрыли все вопросы, касающиеся как состояния, так и истории житийной традиции святителя Николая. Однако пути решения этих проблем лежат всё равно в русле методов немецкого исследователя: издания текстов по максимальному числу рукописей, тщательного филологического и исторического анализа и внимательного сопоставления версий. Это тем более важ­но, что в последнее время в современной агиографии наметилась тенденция возврата к аутентичной житий­ной традиции⁴¹⁷.

Условные обозначения:

* – из Vita per Michaëlem;

** – из Vita Nicolai Sionitae;

*** – из Encomium Methodii;

**** – из синаксаря;

***** – из других источников;

****** – источник неясен;

чудо – сюжетные блоки;

(чудо) – переставлено;

чудо – 2 памятника;

чудо – 3 памятника;

чудо – 4 памятника;

чудо – 5 памятников.