Слово о возвышающем смирении

Редко встречается среди людей такое смирение и самоотвержение, какое было у отца всех святогорских монахов преподобного Афанасия Афонского.

Когда он пришел на Святую Гору, то, опасаясь, как бы император Никифор Фока и его военачальники не нашли его, изменил свое имя и назывался Варнавой. Он хотел оставаться безвестным и неузнанным.

Преподобный нашел в монастыре Зигу³¹⁸ одного простого жизнью и разумом старца и поступил к нему в послушание.

– Кто ты, брат, откуда и ради чего пришел сюда?

– Я был, отче, моряком и, когда оказался в большой опасности, дал обет Богу, что оставлю мир и буду оплакивать свои грехи... По указанию Божию я пришел сюда, к твоей святости, потому что хочу быть твоим послушником.

Простой старец поверил этой благочестивой истории и принял святого. Он посылал его на все работы, пресекая его волю, возложив на него благое иго послушания. Когда святой научился выполнять самую грязную работу, он возжелал достичь вершины смирения, взойти туда, где обретается духовное совершенство. Он хорошо осознавал, что только тот, кто смирится, как дитя, по слову Господа, станет великим в Царствии Небесном³¹⁹.

Прожив достаточное время рядом с простым старцем, преподобный Афанасий однажды подошел к нему и сказал:

– Научи меня, отче, основам грамматики, чтобы я мог читать Псалтирь. Ведь в миру меня ничему не научили, кроме как работать веслами.

Тогда старец – и откуда он, в самом деле, мог знать, кто перед ним? – взял доску и начертил на ней алфавит. Святой принял ее, положил поклон и с тех пор вел себя, как ученик начального класса.

Он притворялся, что не может освоить некоторые буквы и слова, будто бы у него не хватает на это способностей, так что старец терял терпение и в гневе ругал своего бестолкового ученика. Но этот удивительный послушник, представлявший себя неграмотным, в то время как был мудрейшим из мудрейших, утешал своего старца:

– Не отчаивайся, отче. Я бревно неотесанное. Потерпи и помоги мне своими молитвами.

Но старец наотрез отказался с ним заниматься, и святой продолжал прикрываться своей неграмотностью.

Однажды, на одном из собраний, проводившихся трижды в году в Карее, прот³²⁰ поручил святому читать в храме Псалтирь. К тому времени до Афона дошли уже слухи из Константинополя о сокрытом на Святой Горе сокровище. После многих просьб преподобный наконец подчинился. Он встал и начал читать по слогам, подобно малому ребенку, понижая интонацию после каждого слога.

Едва прот услышал такое чтение, он поднялся со своего почетного места и велел ему читать в соответствии со своими способностями. Тогда святой Афанасий, язык которого был долго связан его великим смирением, обнаружил все свое искусство и премудрость.

Когда старцы услышали, с какой выразительностью и легкостью читает Афанасий, они сильно подивились такой неожиданной перемене. Что же говорить о его старце, который потерял дар речи от изумления и волнения! Его глаза наполнились слезами, и он говорил:

– Да прославится имя Твое, Господи, что через этого мудрого брата Ты указал мне путь смирения!

Так святой Афанасий, столь желавший остаться никому неведомым, был узнан. Никифор Фока и управляющий Фессалониками, перевернувшие весь мир, чтобы его найти, теперь могли праздновать победу. Однако снова преподобный Афанасий показал неприятие человеческой славы и обнаружил свое величайшее смирение. Он обратился к проту с такими словами:

– Отче, ничего не говори обо мне тем, кто меня ищет, потому что тогда, боюсь, мне придется уйти отсюда, что весьма меня опечалит.

Тогда прот согласился хранить это в тайне, уразумев, что Святая Гора потерпит величайший ущерб, лишившись такого человека. Он указал святому одну пустынную келлию, где преподобный Афанасий и подвизался тайно, питаясь суровым трудом своих рук.

* * *

Желая удалиться от мира, царский сын святой Павел Ксиропотамский в старой и рваной одежде тайно покинул Константинополь, чтобы отправиться на Афон.

Как-то в храме Протата в Карее его подозвал к себе прот и спросил, откуда он. Святой ответил: «Я бедный монах, как видишь, уединяюсь в развалинах Ксиропотамского монастыря».

Когда на трон взошел император Роман Старший, приходившийся святому родственником, он сделал все, чтобы его разыскать. Найдя наконец Павла на Афоне, он с помощью прота убедил его приехать в Константинополь. Святой подвижник приехал туда в старой рясе и с крестом в руке. Благодатью Честнаго Креста он исцелил своего венценосного родственника, который лежал на одре, сраженный смертоносной болезнью.

* * *

Прежде чем святой Нифонт, патриарх Константинопольский, взошел на трон Вселенского патриарха, он был послушником монастыря Дионисиат. В течение многих лет он пас Церковь Христову, а потом ушел на покой и вернулся на место своего покаяния, то есть в свой монастырь, но не открывал там своего прежнего высокого положения.

Придя в обитель, святой сказал, что его зовут Николаем и что он хочет стать монахом. Игумен известил его, что в их монастыре существует традиция давать новоначальным послушникам послушание скотников. Святой с радостью согласился и поселился вне стен монастыря, в загоне для скота, ухаживая за монастырскими мулами и заботясь о пище и питии для них. Непостижимое смирение и терпение!

Афонские исихасты: Константинопольский патриарх Филофей Коккинос, преподобные Максим Кавсокаливит и Павел Ксиропотамский. Фреска в иконописной мастерской исихастирия «Святитель Григорий Палама»

Каждую ночь монахи из монастыря видели, как от загона выходят и возносятся на небо огненные языки пламени. Об этом сообщили игумену, который молил Бога открыть ему причину столь сверхъестественного явления. И ему было тотчас открыто, что «тот, которого вы поставили сторожем и попечителем скота и который ходит в лес за дровами, есть Вселенский патриарх Нифонт, подвизавшийся ранее в этой обители».

Дивясь крайнему смирению святого, игумен в ту же ночь, когда ему было это открыто, велел всем иеромонахам и диаконам облачиться в священные одежды, а монахам взять в руки рипиды, свечи и благовония и ожидать святого. Вскоре братия увидели, как тот возвращается из леса, погоняя нагруженных дровами мулов, в старой рясе, нечесаный и покрытый пылью, как настоящий аскет.

Тогда все пали на колени и просили его благословения, говоря:

– Довольно тебе смиряться, владыка наш! Приди в свой монастырь, возьми принадлежащий тебе по праву пастырский жезл и паси нас на пажитях спасения.

* * *

Изречение преподобного отца нашего Нифонта, патриарха Константинопольского:

«Стяжавший смирение строит свой дом на камне, который есть Христос. А имеющий эгоизм и верящий, что он добродетелен, глух ко всякой добродетели, полон мечтаний и все свое строение зиждет на песке гордости. Смирение утвердит все добродетели, и человек, им обладающий, всегда будет научен Богом. А эгоизм денницы изгоняет из души последние следы доброты и приводит к огрубению ума. Эгоист всегда будет пребывать в помраченном состоянии, согласно изречению Священного Писания: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать»³²¹.

* * *

Подобное случившемуся с патриархом Константинопольским Нифонтом произошло и с епископом Евбейским Феофаном. Мы не располагаем точными хронологическими сведениями, но смирение этого епископа вызывает у нас восторг и удивление.

Как-то в епархии владыки Феофана произошел удивительный случай (после смерти одного богача его тело нашли неразложившимся), и пораженный чудом епископ отрекся от всего мирского и удалился на Святую Гору. Обойдя многие монастыри, он поселился наконец в Новом Скиту, тщательно скрывая свое достоинство, и выбрал себе в наставники неграмотного и сурового старца Кирилла.

Кто поведает об упорстве и терпении сего епископа, в звании простого послушника исполнявшего все послушания новоначального монаха и все повеления очень строгого старца! Два года провел он в таком послушании. Однажды, на второй год его жизни в скиту, в конце Великой Четыредесятницы, на пристань скита пристала лодка с Евбеи³²² с разными продуктами. Все отцы спустились вниз, чтобы взять себе разговение на Пасху: сыр, яйца и прочее. Спустился с ними и послушник-епископ Феофан купить продуктов для своей каливы. Но капитан торгового судна, внимательно вглядевшись, узнал его и при всех говорит ему:

– Не ты ли наш владыка Феофан, которого мы потеряли вот уже два года тому назад?

Сказав это, капитан упал на землю и поклонился ему.

Но тот стал отрицать это:

– Ты с кем-то меня путаешь, возлюбленный. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Возможно, мы похожи.

Епископ сразу вернулся в скит и в скором времени решил уйти оттуда, поскольку все узнали о происшедшем и стало очевидно, что его тайна раскрыта. Старец этого мужа удивился такому его смирению и послушанию. Он упал ему в ноги и просил прощения за свое суровое с ним обхождение.

А владыка Феофан удалился в некую пустынь – ныне это калива «Живоносный источник» – и жил там простым монахом.

* * *

Святой Иоанн Кукузель был большим знатоком византийской музыки. Он имел ангельский голос и занимал должность преподавателя и протопсалта³²³ при дворе династии византийских императоров Комниных (XII век).

Оставив суетную славу и удовольствия этого мира, он тайно покинул свой город и пришел в Великую Лавру. Желая скрыть свое имя и положение, он говорил всем, что в миру пас овец. Игумен обители возложил на него послушание пасти в лесу монастырских козлов.

Иоанн с радостью исполнял свое послушание, получая великую пользу от смирения и безмолвия, пока однажды ему не захотелось пропеть прекрасные церковные песнопения, которые он исполнял в Византии. Его пение было столь сладким и мелодичным, что бессловесные животные – козлы, которых он пас, – внезапно перестали жевать, подняли передние копыта и замерли, слушая, как разумные твари, эту ангельскую мелодию.

Это было поистине поразительное зрелище. Пустынники из близлежащей келлии стали свидетелями этой сцены и на следующий день рассказали об увиденном игумену.

Так открылась тайна Иоанна Кукузеля. Вскоре он был пострижен в монахи и пел в монастыре как протопсалт.

Как-то на одном из бдений, когда он пребывал в состоянии легкого сна в своей стасидии, ему явилась Госпожа Богородица в образе Царицы, окруженная славой, и сказала:

– Радуйся, Иоанне, чадо мое, пой Мне, и Я тебя не оставлю, – и вложила в его правую руку дар – золотую монету! Эту монету он посвятил затем Ее святой иконе.

В другой раз Матерь Божия исцелила его больные ноги, сказав: «Отныне будь здрав».

Святой Иоанн построил кафисму в честь Святых Архангелов, в которой пребывал шесть дней в неделю, а по воскресеньям и праздникам ходил в монастырь и пел на бдениях³²⁴.

* * *

Старец сказал:

– Можно иногда подвизаться с ревностью, но не иметь большого преуспеяния из-за недостатка смирения. В то же время иные подвизаются меньше (в отношении аскезы, поста), но преуспевают гораздо больше, потому что имеют много смирения, которое все восполняет.

* * *

Еще он сказал:

– Я видел, как на одной душе почила любовь и милость Божия, потому что она претерпела несправедливость. Для того чтобы воспринять эту милость, у нее было все необходимое – чистота, смирение и любовь. Это главное. Когда кто имеет смирение – имеет Божественный магнит, притягивающий благодать Божию. Видите, благодать дается смиренным³²⁵, так определено это Господом.

* * *

Три года преподобный Нифонт Кавсокаливит, будучи послушником у старца Феогноста, скрывал свой священный сан. Старец же, видя великую добродетель Нифонта, не желал более иметь его своим подчиненным, но хотел относиться к нему как к равному себе собрату. Преподобный просил его сохранить между ними прежние отношения, потому что, как он говорил, не может монах идти на безмолвие, если не подчинит прежде свою волю. Однако старец Феогност не соглашался, и тогда святой, имевший дар слез, удалился в свою любимую пещеру, где он в течение четырнадцати лет проводил поистине безмолвническую жизнь, вкушая раз в неделю немного сухого хлеба.

* * *

Преподобный Акакий Кавсокаливит, прежде всех других своих добродетелей, имел великое смирение. Он не только не хотел совершать или говорить нечто гордое, но даже и слышать о подобном.

Однажды отцы скита собрались на праздник в кириаконе и просили настоятеля (дикея) назначить какого-нибудь брата в качестве второго настоятеля, чтобы они лишний раз ему не докучали. Тогда дикей передал настоятельский жезл преподобному Акакию. Преподобный, поцеловав руку дикея, принял его, но это был единственный раз в жизни, когда он держал этот жезл. Больше святой ни разу не взял его в свои руки, отгоняя от себя всякий высокоумный помысл.

* * *

Один аскет говорил:

– Человек сначала всецело предает себя Богу, а потом Бог его очищает и отдает людям. Когда человек верит, что он хуже всех, тогда и одно «Господи, помилуй», сказанное им о мире, стоит куда больше тысячи «Господи, помилуй», сотворенных иным без смирения.

* * *

Протопсалта старца Иосифа из Нового Скита за дивный и исключительный голос называли соловьем Пресвятой Богородицы. Он прожил всего пятьдесят семь лет, исполняя послушание певчего в кириаконе скита. Рукоделием его было плотницкое ремесло.

Когда старец пел, казалось, что вместе поют десять певцов. Однако он никогда не гордился своим прекрасным голосом. Это дарование он считал милостью Подателя всех благ Бога, от Которого происходит всяк дар совершен³²⁶.

* * *

Исключительные подвиги возвышающего смирения возводят человека на Божественные высоты почета и благодати. Вместилищем благодати за свое смирение стал скрывший свое звание протопсалт Патриархии, уподобившийся святому Иоанну Кукузелю. Он пришел к одному духовнику из Святой Анны, чтобы исповедаться и испросить совета.

– Чем ты занимался в миру? – спросил его духовник. – Был первым протопсалтом Патриархии, отче святый.

– Если хочешь спастись, – говорит ему духовник, – никому не говори, что ты протопсалт, потому что здесь, на Святой Горе, совершается много праздников, и тебя будут постоянно приглашать в качестве певчего, так что ты никогда не постигнешь монашества. Я дам тебе хорошего старца. Ты будешь только хорошо читать, но никогда не будешь хорошо петь. Ты всегда будешь фальшивить и делать вид, что не можешь поспевать в пении за старцем.

– Буди благословенно, отче святый, – ответил будущий монах и был отведен к уважаемому старцу.

Прошло много времени, и духовник спросил старца:

– Как твой послушник?

– Хорошо, – ответил тот, – послушный, только совсем не может петь. Впрочем, читает очень хорошо.

Прошли годы. Духовник, обладавший даром прозорливости, получил извещение, что бывший протопсалт приблизился к завершению своей жизни. В кириаконе Святой Анны должна была совершаться праздничная служба, а духовник исполнял тогда в скиту обязанности уставщика. Он повелел тайному протопсалту готовиться петь на Божественной литургии Херувимскую песнь. Тот опечалился, потому что не хотел открывать себя. Сколько благодатной силы давала ему безвестность! То самое «живи незаметно», как гласит древняя мудрость³²⁷. Он отговаривался тем, что за столько времени совсем разучился петь. Однако, слушаясь непреклонного старца-духовника, согласился.

Когда пришло время Херувимской, духовник поставил протопсалта с поющими. Все огорчились, думая, что уставщик совершил ошибку. Но когда они услышали его мелодичный голос и убедились в великом знании своего дела этого неведомого им протопсалта, стали говорить между собой:

– И этот благословенный слушал нас столько времени и ничего не говорил?!

Как только закончилась Божественная литургия, духовник взял скрывавшего свое мастерство и отвел в его каливу. А через два дня тот, заболев, отошел ко Господу! Никто не узнал бы об этом великом тайном подвиге возвышающего смирения, если бы не открыл его духовник.

* * *

Старец сказал:

– Мы должны просить у Бога, чтобы Он дал нам смирение, которое приобретается многими трудами. Полагаю, что логика приобретения смирения очень проста: познай самого себя. Когда познает кто самого себя, тогда смирение будет для него постоянным состоянием. Иначе, когда нет у человека познания самого себя, он может в какой-то момент смириться, но в другое время помысл может говорить ему, что он есть нечто, в то время как он ничтожество, и так он будет бороться до самой смерти. Если смерть застанет его в мысли, что он ничто, Бог прославит его. Если же в час смерти помысл скажет ему, что он есть нечто, и он поверит, пропали все его труды.

Человек должен возвышаться над логикой, говорить, например: «Теперь я монах, а мог бы быть животным. Бог мог сделать меня какой-нибудь лягушкой, скорпионом или черепахой, но Он сделал меня человеком, лично призвал меня в ангельский чин, а что я делаю для Него?». Такие мысли смиряют. Мы должны соответствовать тому, что нам дал Бог.

* * *

Преуспевающий в смиренномудрии умаляется в своем представлении о себе, в то время как у того, кто не имеет смиренномудрия, мнение о себе возрастает. Он не допускает даже сравнения себя с последними из людей и огорчается, если ему не дают «преждевозлежания», говорит преподобный Илия Екдик³²⁸.

Приснопамятный иеромонах Савва-серб имел такое смирение, что ни во что не вменял «преждевозлежания» и первые места мира сего. Потому он с такой легкостью и оставлял их. Когда в его монастырь пришли молодые монахи, он, несмотря на то что в течение многих лет был представителем в Священной Епистасии и протом, тихо удалился в монастырские палаты для престарелых, оставив молодым даже свою келью со всеми личными вещами, кроме одежды, которую носил.

* * *

Старец сказал:

– Смирение – это нижняя ступень лествицы добродетелей, а любовь – верхняя. Почему мы сегодня не становимся святыми? Потому что не имеем смирения.

* * *

Другой старец сказал:

– Освященный человек обладает умом. А диавол борется не с павшими, а с умными, с теми, кто с Богом может творить чудеса. Их он искушает самомнением, логикой, рассуждениями. Поэтому давайте положим свой ум в холодильник, пока Бог не возвратит его нам освященным.

* * *

В каливе Трех Святителей скита Святой Анны у одного старца-румына был юный послушник по имени Нектарий, который отличался особой молчаливостью.

Некоторые рассудительные отцы скита условились как-то между собой: «Нужно испытать его, какое вино в его бочке – сладкое, горькое или кислое».

Однажды, когда геро-Феодосий с братией спустились на причал, чтобы плыть в Дафни, спустился с ними и отец Нектарий. Увидев его, отцы сказали:

– Отец Нектарий, ты молодой, возьми свою котомку и рукоделие и иди в Карею пешком. Мы уже стары, и нас много, а лодка мала и не может всех поместить.

Услышав это, прежде молчаливый Нектарий возмутился. Он открыл уста и начал говорить, противореча и приводя многие аргументы в свою пользу. Тогда отцы опустили головы и сказали громко:

– В его бочке очень горькое вино (то есть молчание его не по Богу).

Отец Нектарий понял это, положил перед всеми земной поклон и попросил прощения.

– А мы думали, что ты трудился над собой и потому молчал. Теперь ты сам видишь, что в твоем языке яд, и ты должен сделать его сладким, – сказали они ему.

Отец Нектарий поблагодарил отцов и с того времени понуждал себя, чтобы освободиться от всякой, даже самой малой, страсти. Он усердно изучал книгу «Грешных спасение» и творения Петра Дамаскина. Спал на одной доске, много бодрствовал и после бдений просил Пресвятую Богородицу призвать его от земных к небесным в праздник Всех Святогорских Отцов. Действительно, так и случилось. В этот день он отошел на небо, украшенный добродетелью молчания, которую соблюл чистой от всякого нарекания.

* * *

Старец сказал:

– Мы похожи на крапиву. Издали ее заросли кажутся зелеными и прохладными, как луг или сад, но когда приблизишься к ним и прикоснешься, тогда увидишь, как они некрасивы, и ощутишь на себе их жала.

* * *

Еще он сказал:

– Не полагайся на свои знания. Для того чтобы воссияло в тебе Божественное знание, знание мира сего должно упраздниться. Стань простым, как ребенок. Не хвались своими знаниями: знание надмевает, как говорит апостол³²⁹. Будь ниже всех. Смири самого себя. Как смирил Себя Господь на Кресте! Какой позор претерпел! Обнаженный, всеми презренный и поносимый, Он вошел потом в славу Свою. Так и ты. Ты должен уничижить себя, чтобы прийти в духовное состояние.

* * *

Мой приснопамятный старец и духовник рассказывал нам о рассудительном наставнике послушников старце X. из Святой Анны.

Как-то он посетил старца X. в его исихастирии, когда тот служил Литургию. Босой, в старых, обветшалых облачениях, с крестом собственного изготовления, изъеденным ржавчиной. Лик его был прост, но очень приятен, несмотря на дикий, юродивый вид, который придавала ему его нечесаная, развевающаяся по ветру шевелюра.

В этот день у него было много посетителей, пришедших помолиться в маленький храм его исихастирия, и он возложил обязанности певчего на одного своего послушника в сане священника.

Священник-послушник имел такой приятный голос, что его пение могло бы сравниться с ангельским.

От величия этой Литургии все ощущали большую духовную радость, но еще сильнее поразило всех одно событие. Незадолго до конца Божественной литургии старец X. появился в Царских вратах и, обратившись к послушнику, неожиданно обрушил на него град сокрушительных обвинений:

– Ах ты, негодяй, недочеловек, да ты что, Бога не боишься и людей не стыдишься? Лицемер, ты думаешь, что ты святой и хочешь, чтобы тебя почитали и хвалили люди! А ну, прочь отсюда! Вон, вон из церкви!..

– Прости, отче, ты прав, – сказал тот невозмутимо, мирно, положил земной поклон и тихо вышел.

Все застыли на месте и оставались без движения, словно статуи, пока после двух минут гробового молчания в Царских вратах снова не появился только что казавшийся разгневанным старец. Плача от волнения и радости, он объяснил гостям:

– Я хотел, братия, сказать вам полезное слово, но, будучи неграмотным и неученым, решил таким наглядным способом научить вас смирению в лице этого моего святого послушника. Знайте, что он – поистине совершенный монах Святой Анны.

* * *

Как-то одного пустынника спросили:

– Как нам относиться к одобрениям и похвалам?

Он ответил:

– Имейте смирение и хорошо знайте самих себя. Я вам приведу один пример. Когда я заканчиваю вырезать на дереве изображение какого-нибудь святого, я думаю, что оно хорошо. Через некоторое время снова смотрю на него и вижу, что оно имеет изъяны. А если возьму лупу, то увижу, что оно и вовсе ничего собой не представляет. Взгляните на свои руки. На вид они чистые. Но если посмотрим на них через увеличительное стекло, увидим грязь и множество микробов. Так будем внимательно смотреть на самих себя и увидим, что мы ничто, а люди пусть говорят что угодно.

* * *

Один старец, папа-Варфоломей, ста шести лет от роду, ходивший в тысячекратно штопанной кофте, сказал:

– К многознанию прилепляется гордость. Когда у нас появляется гордость, Бог уходит, и человек остается один со своей гордостью.

* * *

Другой старец сказал:

– Наша гордость делает Бога глухим к нам.

* * *

Мы спросили одного монаха, что он делает, как живет, и он нам ответил:

– Зря занимаю место!

* * *

Русский подвижник папа-Тихон, после того как обошел в России триста монастырей, пришел на Святую Гору и подвизался там шестьдесят лет. Он говорил:

«Бог утром благословляет мир одной рукой, а смиренного человека – двумя руками. Смиренный выше всего мира».

«Девство – это одно, а смирение – другое. Многие гордые девственники оказались в аду».

Еще он молился: «Господи Иисусе Христе, даруй мне смирение».

* * *

Смиренномудрый и нестяжательный монах Неофит Аавриот, когда собирался причаститься Святых Таин – а причащался он всегда с глубочайшим умилением, – целовал руки даже послушников, прося прощения. Таково было его смирение.

* * *

– Мы не имеем смирения и потому сами мучаемся и других мучаем. Страдаем до тех пор, пока не смиримся, – говорил один старец.

* * *

Однажды мы с одним моим духовным братом посетили старца Зосиму, русского подвижника на Карулях. Он колол дрова, сидя на земле. Получив его благословение и приложившись к иконам в его маленькой церковке, мы попросили старца сказать нам слово утешения.

Он поднял свое светлое и кроткое лицо и сказал нам лишь одно слово по-русски:

– Смирение, смирение...

И, наклонившись, опять продолжал терпеливо раскалывать поленья, которые заготовил на зиму.

* * *

Благодатный сподвижник старца Иосифа Пещерника старец Арсений говорил нам:

– Я хотел иметь старцем и наставником отца Иосифа, хотя и был старше его. Он был человеком созерцательным, просвещенным, а я – практическим. Как-то два человека хотели перейти через реку – один слепой, а другой безногий. Поднял слепой на плечи того, кто не имел ног, но имел глаза, и оба перешли через реку. «Ты, отец Иосиф, – сказал я своему сподвижнику,– созерцатель, то есть имеешь отверстыми очи своего ума, ты молитвенник, а не практик. У тебя нет ног. А я практик, у меня есть ноги, но нет очей ума, нет духовного трезвения. Итак, будем вместе. Я беру тебя на спину, и мы идем, а ты меня направляй». Так мы перешли поток настоящей жизни.

* * *

Новоявленный святой Нектарий Пентапольский, напитавший медом и нектаром своей святости Православную Церковь наших дней, по своему великому смирению искал помощи и наставлений от старца Даниила Катунакского, обращаясь к нему в одном из писем:

«...Вы нас очень обяжете, если соблаговолите написать некое духовное слово к девам для их укрепления. Ваше послание, продиктованное деянием и созерцанием, будет для них, нуждающихся в таком живом учении, истинной духовной пищей и поддержкой».

* * *

Основателем Афонской церковной академии Святой Горы, этой колыбели мудрых учителей греческого народа и известных преподобных и мучеников, был патриарх Константинопольский Кирилл.

Он много претерпел от строптивых архиереев, а также и от турок, дважды удалявших его с патриаршего трона. Оставив славу и величие этого высокого достоинства, он пришел на Святую Гору и остался как простой послушник в братстве келлии Святых Апостолов, что под кириаконом Святой Анны.

Несмотря на преклонный возраст, патриарх с терпением обрабатывал землю этого малого братства, имевшего масличный сад. Его усердие в служении братии, аскетический облик, непревзойденное терпение и великие труды вызывали всеобщее восхищение. Отцы скита, чтобы утешить старца в его подвигах и щадя его старость, дали ему маленького ослика, чтобы он возил на нем орудия труда и все необходимое для жизни. Но однажды летним днем с ним приключилась удивительная история.

Поднимаясь на ослике по тропе и находясь в самом трудном месте подъема от сада к каливе, старец своими глазами увидел, как два сияющих юных монаха отирают с ослика пот. На его недоумение и протест, почему они не утешают и его, Ангелы ответили: «Ты не заслужил того, чтобы тебя утешали и отирали с тебя пот, потому что ты не трудился над перевозкой вещей, а все мучения претерпело это животное».

С того времени патриарх оставил этого несчастного ослика и безропотно поднимал вещи, как и другие отцы, на крутую голгофу скита, от причала до кириакона. Позднее он перестроил от основания свою каливу и, став примером послушания, повиновения и самоотвержения, почил в 1775 году, исполненный дней, причем заранее предузнал и предсказал о своей кончине. Весь день накануне смерти старец видел посещавших его богоносных отцов и Ангелов и сиял от радости. Его глава темно-бурого цвета – что указывает на святость – хранится в каливе его покаяния.

* * *

Что нам сказать и как описать добродетели духовника папа-Игнатия Катунакского?

Когда заканчивалась Божественная литургия, старец папа-Игнатия часто ругал его, и он никогда не бывал расстроен, но говорил так:

– Послушайте, отцы и братия! Когда нас, молодых, ругают наши старцы и дают пощечины, нам совершенно не следует расстраиваться. Напротив, мы должны радоваться и помогать им в этом, потому что они заботятся о том, как освободить наше сердце от трезубца диавола, то есть гордости, эгоизма и превозношения. И если пройдет день, и мой старец Неофит меня не поругает и не даст мне пощечины, я очень огорчаюсь и говорю себе в душе: «Бедный папа-Игнатий, сегодня тебя не ругали, и ты должен остерегаться трезубца диавола, ибо он глубже укоренится в твоем сердце».

* * *

Один очень простой старец говорил:

– Все эти образованные вот на чем терпят крах – пытаются исследовать Божественное. Если веревки не хватает, что ты порываешься спуститься в пропасть?

* * *

Румынский аскет отец Енох говорил:

– Монах должен быть смиренным, не забираться высоко, но пребывать внизу. Со смирением он легко спасается, в то время как священник... Ох, ох, ох! Двойная тяжесть, тяжело. Немного, очень немного хороших священников. Зачем ты стремишься к званиям? Ты не хочешь спасти свою душу? Ты пришел на Святую Гору, чтобы спасти душу, и теперь желаешь славы от человеков? Будь простым и смиренным. Я хочу спасти свою душу. Нет в мире большего блага, чем спасти человеку душу свою.

Этот старец, несмотря на свои семьдесят пять лет, не имел желания, чтобы к нему относились с уважением. Сам он считал себя подобным псу. В качестве милостыни отец Енох просил немного хлеба для себя и для других старчиков, еще более дряхлых, больных и немощных. Он клал поклон и просил благословения у всех – монахов, послушников, мирских паломников.

Как-то Енох хотел купить себе торбу, но она оказалась очень дорогой, и у него не хватало денег. Вдруг он увидел в углу магазина обычный мешок и спросил хозяина:

– А это сколько стоит?

– Это? Нисколько, а что ты будешь с ним делать?

– Я буду носить его на спине вместо торбы, – ответил он.

– И не стыдно тебе носить на себе такое? – удивился хозяин.

– А чего мне стыдиться, – ответил Енох просто, – если я хуже этого мешка?

* * *

Талантливый богослов иеромонах папа-Хризостом из Великой Лавры был вызван в Патриархию для хиротонии во епископа. Но он, высоким церковным должностям предпочитая смирение, отказался, говоря: «Я не оставлю монашеской скуфьи!».

* * *

Как-то один очень важный православный иностранец пожелал встретиться с отцом Силуаном. Иеромонах русского монастыря Н., член игуменского совета, сказал ему:

– Я не знаю, почему вы, многоученый богослов, ищете отца Силуана, безграмотного деревенского жителя. Неужели нельзя найти здесь кого-нибудь поумнее?

– Чтобы понять старца Силуана, надо быть многоученым, – ответил гость с болью в душе.

Тот же иеромонах Н., будучи непричастен Божественному опыту святого, говорил другому:

– Не знаю, почему к нему идут. Он, я подозреваю, ничего не читает.

– Он ничего не читает, но все исполняет, в то время как другие много читают и ничего не делают, – ответил тот.

* * *

Как-то я спросил одного простого старца-подвижника:

– Почему, отче, ваши лимонные деревья приносят столько плодов?

– Потому что я пригибаю их ветви, чадо мое, – ответил он.

* * *

Я видел одного молодого послушника, который уста имел, а голоса не имел³³⁰, что подтвердил и его духовный наставник.

* * *

Преподобный Силуан Афонский говорил:

– Моя любимая песня – скоро я умру, и окаянная душа моя снидет во ад, и там буду один я страдать в мрачной темнице и горько рыдать: скучает душа моя о Господе, и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Он прежде взыскал меня и явил мне, грешному, Себя... Господь Сам научил меня, как надо смиряться: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». И этим побеждаются враги; а когда я умом выхожу из огня, то помыслы снова приобретают силу.

* * *

Один старый аскет рассказывал нам:

– Многие отцы, наши современники, уразумев, что уничижение и незаслуженные обличения со стороны старцев бывают для очищения нашего сердца от превозношения и тщеславия, вкушали сладость спасения своих душ. И, будучи неграмотными, достигали такой меры, что изъясняли слова святителя Григория Богослова. Другие заканчивали свои послушания и спешили в келью, чтобы заняться чтением и молитвой. И достигали таких глубин смиренномудрия, что считали себя не людьми, а чем-то хуже выброшенного тряпья.

* * *

Когда братия и отцы желали старцу Феофилакту из Нового Скита «доброго рая», он отвечал:

– Рай – не сарай для сена, чтобы принять меня, скотину. Вот какое самоуничижение имели святые отцы.

* * *

Старец Дионисий-румын говорил мне:

– Я пришел на Святую Гору в 1926 году. До сегодняшнего дня я подобен дереву, которое должно было приносить яблоки и груши, но осталось бесплодным. Одни только листья...

* * *

Старец говорил: «Я хуже самого диавола».

* * *

Я встретил как-то человека, который очень часто говорил в молитве: «Господи Иисусе Христе, Спаситель мой, прости меня, потому что я хуже всех людей».

* * *

Монах Аглаий Костамонит достиг предела истинного и сознательного самоукорения.

Он никоим образом не позволял, чтобы ему целовали руку, говоря: «Нет, брат мой, потому что я скверный пес». Сам же он, напротив, когда сердечно приветствовал своих братьев-монахов, и особенно молодых, широко обнимал их и целовал у них руку.