Письмо Владимира Мономаха князю Олегу Святославичу

Предисловие, комментарии и перевод А.Ю. Карпова

Письмо Владимира Мономаха его двоюродному брату князю Олегу Святославичу сохранилось в единственном списке в составе комплекса сочинений («Поучение», письмо, Молитва) в Лаврентьевской летописи, где оно помещено под 1096 г. – годом войны между Владимиром и Олегом (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 252–255). Летописец никак не разделил эти сочинения, поэтому остается не вполне ясным, на каких словах заканчивается собственно «Поучение» и с каких слов начинается письмо Мономаха Олегу; неясно также, дошел ли до нас текст письма целиком, или какие-то части его утрачены. Принятое в современной литературе разделение двух памятников (начало письма: «О многострастныи и печалныи…»), предложенное еще первым издателем «Поучения» А. И. Мусиным-Пушкиным и обоснованное И. М. Ивакиным, является в известной степени условным. (А. Ф. Бычков и Е. Ф. Карский в изданиях Лаврентьевской летописи за начало письма принимали: «Но все дьяволе наученье…»; И. И. Срезневский: «Да се ти написах…»; Н. В. Шляков: «Что есть добро и красно…».)

Обстоятельства, при которых было написано письмо, определяются, благодаря летописи, достаточно точно. В конце лета 1096 г. Олег, изгнанный в мае Владимиром Мономахом и киевским князем Святополком Изяславичем из Чернигова и потерпевший в начале июня поражение под Стародубом, начинает новую войну против Мономаха и выступает к Мурому, который незадолго до этого захватил сын Мономаха Изяслав (как выясняется из письма, крестник Олега). 6 сентября в битве у города Изяслав был убит. Олег не ограничился возвращением принадлежавшего ему Мурома, но занял Суздаль и Ростов, принадлежавшие Мономаху. Старший сын Мономаха Мстислав, княживший в Новгороде, обратился к Олегу с предложением о посредничестве в мирных переговорах, обещая не мстить за брата. Олег, однако, отказался, угрожая захватить еще и Новгород. Мстислав двинул против Олега свои войска и вынудил его оставить Ростов и Суздаль (который Олег предварительно сжег) и укрыться в Муроме. Мстислав вновь предложил переговоры, и на этот раз Олег ответил согласием – но, как оказалось, лживым. 21 февраля (в Федорову субботу Великого поста) 1097 г. Мстислав получил известие о том, что Олег внезапно начал военные действия и угрожает нападением. Ему удалось наскоро собрать войска, к тому же 26 февраля к Мстиславу подошел его младший брат Вячеслав, присланный отцом. 27 февраля в битве «на Кулачьце» Олег был разбит и бежал в Муром, затем в Рязань, откуда также вынужден был бежать. Мстислав заключил мир с муромцами и рязанцами и вновь предложил Олегу мир, который теперь был принят. На этом война с Олегом завершилась (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 236–240).

Письмо Мономаха напрямую связано с этими событиями. Исследователи единодушны в высокой оценке этого памятника, прежде всего, с нравственной точки зрения. И в самом деле, Мономах прощает убийцу своего сына (при том, что погибший приходился крестным сыном Олегу, т. е. было совершено двойное преступление, своего рода сыноубийство!), сам кается (!) перед ним и утешает (!) его и предлагает заключить мир, забыв о прежних обидах. Как отмечает Д. С. Лихачев, мировая история не знает «ничего похожего» на это «письмо победителя Мономаха к своему побежденному врагу» (Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1979. С. 142–144). В отношении этой справедливой оценке можно, пожалуй, сделать лишь одно уточнение: у нас нет уверенности в том, что письмо Мономаха было написано после окончательного поражения Олега; скорее, как мы увидим, наоборот.

Война Олега с сыновьями Мономаха продолжалась ровно полгода: с начала сентября 1096 г. по самый конец февраля 1097 г. По-видимому, можно поискать основания и для более точной датировки письма.

Еще И. М. Ивакин отметил, что, судя по содержанию самого письма, оно было написано до битвы на Кулачке: во-первых, Мономах не считал войну с Олегом оконченной («али хочеши тою убити, а то ти еста», – писал он Олегу о своих сыновьях); во-вторых, ко времени написания письма два сына Мономаха «ели» «хлебъ дедень», т. е. находились в своем уделе, а сам Олег сидел «в своемъ» – именно такая ситуация сложилась после того, как Олег в первый раз отступил к Мурому, а Мстислав занял Суздаль. Следовательно, делает вывод И. М. Ивакин, письмо написано в декабре 1096 – январе 1097 г. (Ивакин И. М. Князь Владимир Мономах и его Поучение. Ч. 1: Поучение детям; Письмо к Олегу и отрывки. М., 1901. С. 3:4).

Этот вывод можно уточнить. В самом начале письма (если мы верно определяем слова, которыми оно начинается в летописи) Мономах как будто обнаруживает знакомство с молитвословиями недели мясопустной (канун масленицы). Завершается же письмо прямой цитатой из тропаря, который читается в Псалтири после 3-й кафизмы и который звучит в церкви на утрени в понедельник, соответствующий т. н. «3-му гласу». В 1097 г. это песнопение звучало в церкви, в частности, понедельник сырной седмицы (9 февраля) (Об этом писал Н. В. Шляков: О поучении Владимира Мономаха // ЖМНП. 1900. Июнь. С. 228–230, 236; однако он относил интересующий нас текст (и в начале, и в конце письма) к «Поучению» Владимира Мономаха и, в соответствии со своей датировкой «Поучения», искал для него место в церковном календаре 1106 г.)

Еще более существенно другое обстоятельство. В своем письме Мономах упоминает о младшем брате Мстислава, готовом принять участие в переговорах («то ти седить сынъ твои хрьстныи с малым братомъ своимь»). Ранее считалось, что речь идет о малолетнем Юрии (будущем Долгоруком), дату рождения которого – 1090 г. – называет В. Н. Татищев (История Российская. Т. 2. С. 96). Однако, как показали последние исследования (см.: Назаренко А. В. Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого // Отечественная история. 1993. № 2. С. 69), эта дата ошибочна: Юрий появился на свет от второй жены Мономаха (умершей в 1107 г.), причем брак с ней был заключен, во всяком случае, после 1096 г. (в письме к Олегу Мономах упоминает как о живой о матери Изяслава, т. е. о своей первой жене Гиде Гаральдовне). В таком случае, возникает вопрос: кто же был тем «малым братом» Мстислава, который упоминается в послании? Ясно, что речь идет об одном из трех младших сыновей Мономаха от его первого брака – Святославе, Ярополке или Вячеславе. О первых двух источники в связи с событиями междоусобной войны ничего не сообщают. Зато о Вячеславе известно, что он был послан отцом с половцами на помощь Мстиславу. Исходя из того, что Вячеслав во главе конного половецкого отряда появился у Суздаля в четверг 2-й недели Великого поста, можно предположить, что он выступил из Переяславля незадолго до начала поста , т. е. на сырной седмице (масленице) (9–14 февраля) 1097 г. В таком случае, кажется очень вероятным, что именно через Вячеслава и должно было быть передано послание Мономаха Олегу и именно Вячеслав (младший на тот момент из сыновей Мономаха) и имелся в виду как «малый брат» Мстислава, сидящий вместе с братом, «хлебъ едучи дедень». (Именно так полагал еще Н. М. Карамзин, мнение которого было поддержано В. А. Кучкиным: Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 69.)

Предложенная датировка письма позволяет несколько уточнить позицию Мономаха в отношении Олега. Владимир Всеволодович, несомненно, искренне предлагал Олегу мир. Однако одновременно с исполненным христианского смирения и братолюбия письмом он посылал войско своему старшему сыну для возможного противодействия тому же Олегу. В этом нет и тени двоедушия, зато есть прозорливость умудренного опытом князя. В отличие от Мстислава, поверившего в искренность Олега и распустившего свои войска, Мономах допускал два варианта развития событий. Можно быть уверенным, что если бы Олег пошел на мир, Мономах сдержал бы те обещания, которые давал в письме. (Как он сдержал их после поражения Олега.) Случилось по-другому, и не он был в том повинен. Заметим, кстати, что именно посланное вместе с Вячеславом войско из союзных Мономаху половцев решило исход битвы на Кулачке и, в итоге, исход войны между Мономахом и Олегом.

Предисловие, комментарии и перевод А.Ю. Карпова приведены по изданию: Карпов А. Ю. Великий князь Владимир Мономах. М.: Русскiй мiръ, 2006 (серия Русскiй мiръ в лицах).

* * *

О я, исполненный многими страстями¹ и печальный! Много борешься, душа, с сердцем, и одолело сердце мое², потому что тленны мы. Помышляю, как предстать пред Страшным судией, не покаявшимся и не примирившимся между собою ³. Ибо кто говорит: «Бога люблю, а брата своего не люблю» – ложь это (ср. 1Ин. 4:20). И еще: «Если не простите брату прегрешения его, то и вам не простит Отец ваш Небесный» (ср. Мф. 6:15). Говорит пророк: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие» (Пс. 36:1); «как хорошо и как приятно [жить] братьям вместе!» (Пс. 132:1).

Но всё наущение дьявольское. Вот ведь были рати при умных дедах наших, при добрых и блаженных отцах наших. Дьявол ведь не хочет добра роду человеческому, ссорит нас. А написал я это тебе, потому что принудил меня сын твой⁴, которого ты крестил, что сидит возле тебя; прислал ко мне мужа своего с грамотой, [так] говоря: «Уладимся и смиримся. А братцу моему суд [Божий] пришел⁵. Так не станем мстителями за него, но положимся на Бога, когда предстанут они пред Богом. А Русской земли не погубим»⁶. И я, видя смирение сына своего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: он, молод и неразумен, так смиряется, на Бога уповает – я же человек грешен, грешнее всех людей. Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ее с добром или с поруганием, об этом узнаю из твоего писания.

Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога [отпущения] прежних своих грехов. Ибо [и] Господь наш, не человек, но Бог всей вселенной – что захочет, во мгновение ока все сотворит, – Сам претерпел насмешки, и плевание, и побои; и на смерть предал себя, владея жизнью и смертью. А мы что суть, люди грешные и злые: сегодня живы, а наутро мертвы; сегодня в славе и чести, а назавтра в гробу и в забвении, [и] другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что взяли они и на что им одежды их? Но только и есть у них, что сделали душе своей.

Такими словами, брат, следовало тебе, пославши ко мне, опередить меня. Когда же убили дитя мое и твое⁷ пред тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее, словно цветок, только что расцветший, словно агнец заколотый, сказать, стоя над ним, проникнув [в] помыслы души своей: «Увы мне, что сотворил! Воспользовавшись неразумием его, ради неправды мира сего призрачного, добыл грех себе, [а] отцу и матери – слезы». Подобало тебе сказать вслед за Давидом: «Знаю, грех мой всегда предо мною» (Пс. 50:5). Не из-за пролития крови, [но] свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал голову свою и плакал горько – тот час отпустил ему согрешения его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне грамоту написать утешительную, а сноху мою⁸ послать ко мне – ибо нет в ней ни зла ни добра, – обняв ее, оплакал бы мужа ее и ту свадьбу их, вместо пения – ибо не видел я первые радости их, ни венчания их за грехи мои. Бога ради пусти ее ко мне скорее, с первым послом, чтобы, испустив слезы с нею, поселил ее рядом. И сядет она, словно горлица на сухом дереве, жалеючи, а я утешусь о Боге.

Тем ведь путем шли деды и отцы наши. От Бога ему суд пришел, а [не] от тебя. Если бы ты тогда свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова не занимал⁹, но послал ко мне, то мы бы отсюда уладились. Но сам рассуди: мне ли подобало к тебе посылать, или тебе ко мне? Да если бы ты велел дитя [моему]: «Сошлись с отцом», десять раз я бы послал.

Дивно ли, если муж погиб на войне? Так умирали лучшие в роду нашем¹⁰. Не надо было ему выискивать чужого и меня в стыд и печаль вводить. Научили ведь его отроки, чтобы себе добыть, – а ему добыли зло. Да если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа¹¹, то напиши грамоту с правдою – тогда и волость добром получишь, и сердце наше обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель. Не хотел я ведь крови твоей видеть у Стародуба¹². Но не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления своего¹³, ни от кого-нибудь из братьев. Если же я лгу, то Бог меня ведает и крест честной! Если же в том я грех совершил, что пошел на тебя к Чернигову из-за поганых, то в том я каюсь и о том братии печалился и еще им поведал, потому что человек есмь.

Если тебе добро, то… Если же худо, то вот сидит сын твой крестный с малым братом своим¹⁴, хлеб едят дедовский¹⁵. А ты в своем сидишь¹⁶ – об этом и рядись. А если хочешь убить их – то вот они у тебя. Ибо не хочу зла, но добра хочу братии и Русской земле. А что ты хочешь силой взять, то мы давали тебе и у Стародуба… отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим¹⁷ рядились, да не может он без тебя рядиться. И не сделали мы ничего дурного, не сказали: ссылайся с братом, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то не дано будет от Бога душе его узреть мира на том свете. Не от нужды говорю тебе, не из-за беды какой по Боге, сам услышишь. Но душа моя дороже мне всего света сего.

«На Страшном суде без обвинителей себя обличаю»¹⁸, и прочее.