Третья папская ересь, или учение пап о воплощении

Не думаем, чтобы на разумных основаниях можно было оспаривать то, что мы обосновали относительно папской ереси о Святой Троице. Мнимые философские теории, с помощью которых пытались оправдать прибавку к символу Filioque, не выдерживают критики. С трудом можно понять даже то, что пытались приводить подобного рода доказательства в Церкви, которая учит, что Троичность есть непостижимая тайна и что традиционное доказательство есть единственно допустимое когда дело идет об утверждении этого откровенного догмата.

Мы не будем терять времени на опровержение теорий, относящихся к непостижимому догмату. Мы пользовались единственно разумным методом при его изложении, во всех отношениях и во всех его частностях; мы пользовались непрерывным преданием христианской церкви.

Папский догмат противоположен этому преданию, поэтому он есть ересь.

От первого основного догмата христианства переходим ко второму, то есть к таинству Воплощения. Папство ввело в Западные Церкви многие ереси, разрушительные для этого догмата.

Изложим прежде всего, в чем догмат этот состоит. Все христианские церкви исповедовали и исповедуют, что Слово, второе Лице Троицы, стало человеком; что Оно приняло человеческое тело и человеческую душу; что Оно явилось в мир под именем Иисуса, с качеством Христа.

Таким образом, во Христе Иисусе две природы, божеская и человеческая. Однако же существует только единый Иисус Христос, то есть, единое Лицо в Нем. Это Лицо есть Лицо Слова, так что Иисус Христос, Богочеловек, по всей справедливости именуется Сыном Божиим.

Из того, что в Иисусе Христе пребываете только одно Лицо и что это Лицо есть божественное следует, что Ему должно поклоняться, то есть, Ему должно воздавать культ служения, который приличествует только Богу.

Несторий противоречил этому христианскому учению. Он не осмеливался, подобно древним гностикам, открыто утверждать, будто в Иисусе Христе существует два Лица, но он приписывал каждой из двух природ состояние столь различное, что отсюда легко можно было заключить о его признании каждой природы (особенной) Личностью. Он доходил даже до такого отделения человеческой природы от природы Божественной, что полагал, будто Божество должно быть поклоняемо отдельно от человечества.

Когда в едином Лице Иисуса Христа отделят человечество от Божества, то станет очевидно, что это человечество не заслуживаете культа поклонения, обязательного только в отношении к Богу; потому что, будучи отделено от Божества, человечество есть творение и не есть Бог. К этому то выводу доходил Несторий, который из человека в Иисусе Христе хотел сделать человеческую личность, отличную от Личности Божественной.

Чтобы отвергнуть эту ересь, Церковь должна была провозгласить единое поклонение, приличествующее Иисусу Христу; потому что у Него существует только одно Лицо, которое есть Сын Божий. Таково было решение Ефесского вселенского собора.

Пятый и шестой вселенские соборы провозгласили ту же истину, сообразно с учением первенствующей Церкви, которой св. Афанасий был органом, когда сказал: «Мы почитаем не тварный предмет, но Господа всех творений, Слово Божие, ставшее плотью: хотя сама плоть, рассматриваемая в отдельности, составляет часть сотворенных предметов, однако же она сделалась телом Бога; мы не поклоняемся этому телу, отделяя его от Слова; равным образом, мы не отделяем Слова от тела, когда хотим поклоняться Ему; но зная, что Слово стало плотью, мы признаем Слово Богом, существующим во плоти» (св. Афан. Epist. ad Adelph., § 3). Таков был догмат, определенный на вселенских соборах и принимаемый всеми церквами, включая сюда и Рим.

Нам нет надобности распространяться более в доказательствах этого члена веры, который не был отвергаем. Чтобы доказать, что папство впало в ересь относительно этого члена, мы должны только показать, что к учению общепринятому оно присоединило частное учение, которое коренным образом извращает догмат единства Лица Иисуса Христа; что оно не поклоняется Иисусу Христу единым поклонением, обязательным в отношении к его божественной Личности: что оно воссылает специальный культ Его человечеству и даже части Его тела, а именно сердцу; и что оно воздает этому сердцу, совершивши отвлечение от Божественной Личности, культ поклонения.

Если мы докажем этот факт, то отсюда необходимо заключить, что папство преподало и внушило Западным церквам ересь, более достойную сожаления, чем ересь несторианская.

Для понимания того, что мы хотим доказать, необходимо сказать несколько слов о начале культа Священного Сердца.

Первый богослов, который стал проповедовать этот культ, был иезуит по имени Ля-Коломбиер, умерший в 1682 году. Он был духовником одной монахини из конгрегации. известной под названием: Посещения пресвятою Богородицею св. Елизаветы, эта монахиня называлась Мария Алякок. Патер Ля-Коломбиер приписал этой своей духовной дочери множество откровений, которые из его бумаг перешли во многие публикации, сделанные иезуитами, и в само жизнеописание Марии Алякок, обнародованное Лянже, епископом Соассонским, епископом-иезуитом, какой когда-либо существовал.

Когда Лянже обнародовал это жизнеописание, то произошел такой скандал, что, вместе с приходским священником при церкви св. Сульпиция в Париже, его братом, он поспешил уничтожить экземпляры. Однако же некоторые были проданы и появились в итальянском переводе. Папа Климент немедленно осудил их в 1772 году.

Мария Алякок померла в 1690 году монахиней монастыря Парай-ле-Моньяль, в диоцезии Отюнской.

На основании этих данных очевидно, что культ Священного Сердца не доходит до глубокой древности; к концу восемнадцатого столетия папство еще не благоприятствовало ему.

Но иезуиты, со времени этой эпохи, действовали так ловко, что культ, пользовавшийся их преимущественно любовью, стал быстро распространяться. Очевидно, целью их было установить несторианизм. Двое из их патеров, Гардуин и Беррюэ, учили этой ереси. Между тем, когда епископы, в союзе с папой, осудили сочинения этого последнего писателя, добрые отцы (иезуиты) тайно пустили в обращение второе издание их.³⁶ Не смея открыто нападать на церковный авторитет при посредстве богословского учения, очевидно еретического, иезуиты прибегли к богомолью, чтобы внушить свое заблуждение под благочестивой видимостью, и при посредстве своих сверхъестественных рассказов сообщить (своему учению) как-бы божественное освящение. Беррюэ был забыт; патер же Ля-Коломбриер и Мария Алякок повели дело более верным путем к той же цели.

Мария Алякок заявила, что почитание Священного Сердца ей дано в откровении. Однажды, когда она молилась перед принятием причащения, Иисус сказал ей, указывая на Свое сердце, что Он требует от неё, чтобы пятница после праздника Тела Господня была посвящена поклонению Его сердца, в вознаграждение за любовь, которую Он явил к людям. Обратись, продолжал Он, к служителю моему, патеру Ля-Коломбьеру, иезуиту; прикажи ему от Меня трудиться, сколько ему возможно для установления этого богомоления, дабы доставить Моему сердцу эту приятность. Мария Алякок сообщила патеру Ля-Коломбиеру полученное ею божественное поручение и присовокупила: Иисус Христос много надеется на ваше Общество.

Общество иезуитов, получивши таким образом от Иисуса Христа поручение установить богослужение Священному Сердцу, трудилось для этого всеми своими обычными средствами.

Прежде всего, размножились откровения, если мы поверим в этом отношении патеру Ля-Коломбиеру и историку Лянже. По свидетельству их, Мария Алякок проводила почти целые ночи в радостных (amoureux) собеседованиях со своим возлюбленным Иисусом. Однажды Он позволил ей склонить свою голову на Его грудь и потребовал у неё её сердце. Она согласилась на это; тогда Иисус взял его, вложил его в свое, затем возвратил ей. С тех пор она чувствовала постоянную боль в той стороне, через которую её сердце было вынуто и возвращено. Иисус посоветовал ей пускать кровь, когда боль будет делаться очень сильной.

Мария Алякок отдала свое сердце Иисусу формальным актом, который она подписала своей кровью следующим образом: «Сестра Маргарита Мария, ученица божественной любви обожаемого (adorable) Иисуса». В вознаграждение за этот акт Иисус совершил другой акт, которым поставил её наследницей Своего сердца временной и вечной. «Не будь скупа, сказал Он ей, Я позволяю тебе располагать сердцем по своему произволу; ты будешь утешением (le jouet) Моей доброй радости». После этих слов Мария Алякок взяла перочинный ножичек и начертила на своей груди имя Иисуса большими и глубокими буквами.

Однажды явилась ей Пресвятая Дева, держа на своих руках младенца Иисуса. Она позволила ей ласкать Его и держать на своих руках. Между другими интересными предметами Мария Алякок сказала Иисусу, что она желает быть в плену Его сердца, пока не выплатит весь свой долг.

Лянже очень много распространяется о брачных обетах (promesse de mariage), произнесенных Иисусом и Марией Алякок, об обручении и венчании. Уважение к нашим читателям запрещает нам приводить выражения, которыми пользуется епископ иезуит.

Сестры Марии Алякок, как кажется, не имели такой горячности, как это было желательно. Но богослужение Священному Сердцу восполняло все остальное. Таким образом, в виду этого богослужения дьявол принужден был оставить монастырь, хотя не без некоторого повреждения завесы и железных прутьев решётки на хорах. Он должен был, по крайней мере, совершить шалость, оставляя эти места.

Серьезный историк Лянже без смеха рассказывает эти прекрасные вещи. Он уведомляет нас, что в первую пятницу каждого месяца боль в боку его героини была столь острой, что она пускала себе кровь, как посоветовал ей это делать Иисус. Лянже не подумал только о том, что так как кровопускание практиковалось каждый месяц, начиная с 1674 года и до самой смерти Марии Алякок в 1690 году: то отсюда следует, что она пускала себе кровь более двухсот раз в честь Священного Сердца. Если она не умерла от такого обращения с собою, то, без сомнения, это тоже было чудом.

Иезуиты, сообщая небесное происхождение богослужению Священного Сердца, воспользовались этим обстоятельством для распространения других доктрин своей проповеди. Сколько добрые отцы строги к тем, которые не любят их Общества, столько же снисходительны к остальным. Если добродетели первых не приводят их ко спасению, то и грехи вторых не могут вредить им, коль скоро они любят благочестивое Общество. Так Мария Алякок видела однажды чистилище и была столь счастлива, что заметила там множество душ, имевших на себе лишь следующую вывеску; Она не ненавидела Господа (Читайте: Общества Иисуса). Если для спасения достаточно только не ненавидеть Господа, проходя через чистилище, то очевидно, что осужденными окажутся лишь те, которые ненавидят святое Общество.

Непорочное зачатие по необходимости должно было получить рекомендацию от Священного Сердца. Мария Алякок вселяла в душу это зачатие посредством маленьких записок, которые необходимо было глотать под видом пилюль. Поэтому она писала своему брату, который был священником: «Мы обещали, что вы будете принимать записочки, которые я вам посылаю, каждый день по одной, натощак, и будете служить или закажете служить девять месс, в течение девяти суббот, в честь Непорочного Зачатия, и столько же месс Страстей, в течение девяти пятниц, в честь Священного Сердца. Я думаю, что никто не погибнет из тех, которые посвятят себя ему исключительным образом».

Известно, что иезуиты очень щедры на спасение для всех тех, которые соглашаются смело следовать их приказаниям. Кровь Искупителя ничего не значит в деле спасения человека с тех пор, как обращение к Священному Сердцу и к Непорочному Зачатию доставляет вам уверенность в спасении.

Мы еще возвратимся к этому предмету по поводу ересей Римской церкви, противоречащих учению католической Церкви об искуплении.

Мы могли бы привести множество чудес, очень странных, рассказываемых сердцепоклонниками в подтверждение божественного происхождения проповедуемого ими их культа:³⁷ но бесполезно стараться доказывать, что несторианская ересь, скрываемая под видом богослужения Священному Сердцу, выдается за откровение божественное; никто не оспаривает этого в Римской церкви, в особенности же теперь, когда, по милости Пия IX, Мария Алякок причислена к лику святых.

Чтобы доказать, что плотское сердце Иисуса действительно составляет предмет культа, достаточно бросить общий взгляд на первую попавшуюся книгу по поводу этого богослужения. В ней можно прочитать, например: «Сердце Иисуса, щедрое к призывающим тебя! Сердце Иисуса, умилостивление за наши грехи и пр. и пр., заступись за нас!» Его призывают с неба, в евхаристии, повсюду, где помещают Иисуса Христа; оно имеет свои частные молитвы, из него делают отдельный предмет, который посвящают Отцу, Сыну и Святому Духу; говорят о его биениях и расширениях; утверждают, что оно составлено из крови Давида; что оно соткано из фибр удивительной чувствительности; что его движения тихи и пр. и пр.³⁸

Один иезуит, патер Галифе, старался оправдать культ Священного Сердца культом Римской церкви, воздаваемым телу Иисуса Христа в праздник Святого Таинства (Евхаристии), обыкновенно, называемого простым народом Праздником Божиим. Достоверно, что этот праздник в римских богослужебных книгах назван: Festum Corporis, Праздником Тела. На основании этого, патер Галифе рассуждает следующим образом: «Единственный и подлинный предмет Праздника Божия есть плоть Иисуса Христа; отсюда необходимо заключить, что праздник этот установлен собственно не в честь Иисуса Христа, но в честь Его плоти, Его тела, Его крови; потому что ни душа, ни божество, ни Лицо не составляют действительного предмета этого праздника. Прямой и непосредственный предмет его есть плоть святейшего Иисуса Христа в таинстве евхаристии».³⁹

Патер Галифе рассуждает правильно. В самом деле, если Римская церковь установила праздник тела Иисуса Христа безотносительно к Божественной Личности; то она могла установить и праздник Священного Сердца. Только из рассуждений патера Галифе следуют два доказательства, вместо одного, в подтверждение несторианства Римской церкви.

В Риме не предаются иллюзиям относительно еретического характера богослужения Священному Сердцу. Так, когда иезуиты требовали установления праздника Священного Сердца, то их требование было отвергнуто Конгрегацией Обрядов. После этой неудачи, испытанной ими в 1797 году, иезуиты выжидали тридцать лет, чтобы возобновить свое требование; и они широко воспользовались этой отсрочкой для распространения нового богослужения среди народа невежественного, но набожного. Образки, модели, маленькие книжечки, чудеса, пророчества, проповеди, увещания на исповеди, конгрегация, все те средства, которыми иезуиты подготовляют к желательным им учениям, были употреблены ими. Когда таким образом почва была подготовлена, тотчас адресованы были два требования для установления этого праздника, в 1727 году и в 1729 году.

Конгрегация Обрядов имела тогда попечителем обрядов веры Проспера Лямбертини, который сделался в последствии папой Бенедиктом XIV. Он был знающий человек и немножко иезуит. Он отверг требование иезуитов. Он же сохранил подробности этого дела в сочинении под названием: Канонизация святых. Если требуют, говорит он, праздника Священного Сердца Иисуса, то почему не требуют также праздника для священного бока, для священных очей, и даже для сердца Пресвятой Девы?

Этот последний культ теперь уже в обычае в Римской церкви. Бенедикт XIV не сомневался, что признаваемое им смешным не может быть устанавливаемо Богом!

Неудача иезуитов не обескуражила их. Чудеса умножились; в особенности иезуиты наделали много шуму по поводу моровой язвы в Марсели. В 1722 году Марсель имел епископом прежнего иезуита, по имени Бельзюнка, который, подобно многим другим, вышел из общества, чтобы лучше служить ему в епископстве.⁴⁰ Ему внушили идею посвятить свой епископский город Священному Сердцу, чтобы остановить заразу. Он совершил это посвящение с большой торжественностью. Какой же был результат этого? Рим не был тронут этим; иезуит Галифе и Лянже, современники празднества, робко говорят, что зараза начала уменьшаться, со дня посвящения. Но требовалось нечто более впечатляющее; вот почему Друа, епископ Тулский, превозносимый Лянже, уверял в 1763 г., что заразительная болезнь прекратилась в самый день посвящения. В 1823 году, преосвященный Келен, архиепископ Парижский, утверждал уже, что зараза прекратилась мгновенно.

Теперь в Римской Церкви все признают это мгновенное чудо. Этот факт, прекрасно эксплуатированный, много поспособствовал к распространению нового богослужения и подготовил установление празднества.

Два папы, друзья иезуитов, Климент XI и Климент XIII, первые сделали уступки. Этот последний позволил адресовать к себе письма от некоторых польских епископов; он предполагал что получил письмо и от Филиппа V, Испанского короля, который, узнавши об этом, объявил, что мнимое письмо это есть подложное. Иезуиты, папа и его министр Торрежиани были замешаны в этом темном заговоре. Однако же, Климент XIII не осмелился установить праздник в честь материального сердца Иисуса Христа; он авторизировал в 1765 году лишь праздник в честь символического сердца, то есть, любви Спасителя к людям. Тем не менее его декрет был толкуем Фюмелем, епископом Лодевским, в смысле культа, воздаваемого материальному сердцу. Рим вмешался в это дело посредством своего органа, канониста Блази, который в 1771 году обнародовал рассуждение с целью доказать, что культ материального сердца не был авторизован. Затем папа Пий VI сделал подобное же заявление.

Все это очевидно доказывает, что Рим не предавался иллюзиям касательно характера нового культа и скрываемой им ереси. Чтобы уклониться от этой ереси, сердцепоклонники придумали говорить, будто они поклоняются сердцу потому, что оно ипостасно соединено с божеством; но они не заметили, что, говоря это, выражаются подобно Несторию, который поклонялся явленному, по причине сокровенного. В самом деле, в их глазах именно материальное сердце всегда было прямым предметом нового культа. Правда, они не осмеливались говорить с иезуитом Беррюером: "Iesu Christi humanitas est in se directe et in recto adoranda et cultu latriae prosequenda«; тем не менее из олицетворенного материального сердца сделали прямой предмет своего культа; и именно ему воссылают свои молитвы. Наконец, обращаясь к началу богослужения в честь его, очевидно, что именно материальное сердце есть исключительный предмет культа. Патер Галифе утверждает это следующим образом: «Дело идет о сердце Иисуса Христа в собственном и естественном значении и никоим образом, не в метафорическом». Иисус Христос говорит о Своем реальном сердце (в откровениях Марии Алякок); это явно из действия, которым Он открыл Свое сердце и показал его ей; Он говорит о сердце, которое открывает и которое показывает; Он желает, чтобы это сердце чтили и чтобы составили ему праздник. Нельзя иначе принимать слово сердце, повторяемое много раз в этом откровении, не делая явного насилия словам и действиям Иисуса Христа. Наконец, из всей жизни достопочтенной матери Маргариты (Марии Алякок) явно, что при всех случаях, когда она говорит об этом богослужении, всегда принимает сердце Иисуса в натуральном смысле. Итак, вот чувственный предмет,⁴¹ поклонение которому Иисус Христос желает установить.

Доктрина патера Галифе, которая принадлежит всем сердцепоклонникам, победила папские ограничения.

Большинство епископов к концу XVIII века, разослали приказания учредить в их диоцезиях культ Священного Сердца, и указывали на материальное сердце, как на предмет культа; они составили богослужебные действия, которые внесены были в бревиарии и миссалы их диоцезий; они позволили распространять книжечки, молитвы, благочестивые упражнения, в которых материальное сердце возможно ясным образом представляемо было предметом обожания.

После французской революции, почитание Священного Сердца сделалось сборным лозунгом всех тех, которые объявили себя за трон и алтарь; образовались обширные ассоциации, полу-политические и полу-религиозные; культ Священного Сердца приобрёл, таким образом, новую важность, и по мере своего распространения с меньшей осторожностью стал высказываться, в несторианском смысле. Папы пошли по тому же пути. Индульгенции нового культа были удивительны; утверждали, что новое поклонение предназначено победить нечестие, как если бы все отказавшиеся быть учениками Иисуса Христа должны были сделаться учениками Марии Алякок.

В наше время Мария Алякок внесена Пием IX в каталог святых. Это причисление к лику святых есть прямое одобрение её откровений и её учения. И так как невозможно питать ни малейшего сомнения в каком смысле Мария Алякок понимала сердце Иисуса Христа: то очевидно, что Рим оставил богословские различения Климента XIII и Пия VI, желая провозгласить материальное сердце Иисуса Христа достойным поклонения, без всякого отношения к божественному Лицу, сообразно с учением Марии Алякок, выясненном Коломбиером, Галифе, двумя Лянже–Санским и св. Сульпиция в Париже, Фюмелем, и сотнею других сердцепоклоннических докторов.

Таким образом, это учение не оставляет более теперь ни малейшего сомнения. Мы могли бы привести многие авторитетные сочинения, которые доказали бы это с очевидностью. Но мы предпочитаем дать слово епископу, который недавно⁴² следующим образом выражался в пастырском послании, обнародованном с целью посвятить свою диоцезию Священному Сердцу:

«Через несколько дней Церковь, побуждаемая долгом своей веры и своей любви к телу Спасителя, всегда живущему для нас в святой Евхаристии, вознесет свои особенные чествования сердцу Иисуса, этому сердцу, всегда бьющемуся за нас с нежностью и любовью...»

«В соответствие с нашей двойной природой, это чествование, как и все остальные, обладает двойным предметом: одним – материальным и чувственными, и другим – духовным. Это, прежде всего почитание самого материального сердца Иисуса, по причине его единения с божеством. Всецело все человечество нашего божественного Спасителя, на самом деле, есть предмет нашего почитания...»

«Как же поэтому сердце Иисуса не можете быть предметом особенного культа? Не только оно соединено с божеством, но не есть ли оно то, что есть самое превосходное в творении? Не есть ли оно самая благородная и святейшая часть человечества Слова, которое стало плотью? Не есть ли оно источник Его физической жизни! Не из этого ли сердца истекли все капли крови, пролитой на кресте и даруемой нам собранной в евхаристической чаше? Это, наконец, сердце, пронзенное на кресте копьем солдата, не представляет ли нам одну из самых трогательных ран нашего сладчайшего Спасителя?«

»Если уже материальное сердце Иисуса Христа достойно всяких наших хвалений: то, что будет, когда мы сообразно с общеупотребительными выражениями размыслим о нем, как о признаке, как об эмблеме или символе бесконечной любви вечного Слова, любви Бога, ставшего человеком ради нас?»

Епископ, произнесший подобные слова, напрасно распространяется о единении человечества со Словом; он и без того доказал, что человечество Иисуса Христа само по себе достойно поклонения (adorable); что и тело достойно поклонения; и сердце достойно поклонения; что они достойны единого и того же поклонения, которое приличествует божественному Лицу.

Справедливо, что Манский епископ преподает учение, которое не принадлежит ему лично; учение это есть учение его церкви, как он постарался заявить об этом.

Но это учение есть еретическое, и было осуждено на двух вселенских соборах – Ефесском и Константинопольском.

Первый из этих соборов подтвердил восьмую анафему св. Кирилла, в которой осуждены те, которые не почитают Эммануила, или божественное Лицо Иисуса Христа, единым поклонением.

Второй вселенский Константинопольский собор выражается следующим образом: «Если кто говорит, что в Иисусе Христе должна быть поклоняема каждая из Его природ, так что этим вводит два поклонения, одно для Бога, другое для человека в Иисусе Христе, вместо того, чтобы поклоняться одним и единственным поклонением Слову воплощенному и человеческой природе, сделавшейся Ему своей и собственной, как всегда верила и признавала это церковь на основании непрерывного предания, то да будет анафема».

Сердцепоклонники стараются избежать этого осуждения, заявляя, что их поклонение относится к сердцу только по причине ипостасного единения человечества с божеством. Несторий прибегал к подобной же увертке, когда его укорял в этом Феодор Анкирский в присутствии полного Ефесского собора; но эта увертка не помешала отцам осудить его ересь; потому что он старался только скрыть разделение, вводимое им в единое Лицо воплощенного Слова.

Римская церковь не только разделяет единое Лицо Слова, чтобы воздавать каждой из двух природ одинаковое поклонение; но разделяет и саму человеческую природу, чтобы в отдельности поклоняться материальному сердцу Иисуса Христа; поэтому она идет далее самого Нестория, и её ересь еще более чудовищна.