Социальная задача семьи

Произнесено 27 августа 1906 года в аудитории Исторического музея после молебна при открытии чтений в новом учебном году.

О социальной задаче семьи хочу я побеседовать с вами, боголюбивые братья и сестры. В этой теме есть одно слово, которое в настоящее время слышится из уст всех и каждого, – это слово «социальный». Социальная точка зрения пробивается сейчас всюду, о каком бы вопросе общественной жизни ни зашла речь. Социальный вопрос есть самый живой и самый жгучий вопрос нашего времени. С ним связывается счастье и несчастье, радость и уныние всех сословий, полов и состояний. От решения его зависит прочность настоящего строя и порядка государственной жизни. Им занят и заинтересован не только мужеский пол, но и женский. И этот женский вопрос выдвигается сейчас гораздо большей настойчивостью, чем прежде. И что скажу я? Если это женское движение не удастся отклонить от ложного пути эмансипации и направить на истинный путь, то оно повернет к социал-демократическому лагерю, – и тогда конец нашему общественному и государственному порядку. Разложение семьи будет неизбежным его следствием, а разложение семьи поведет к разложению и государства. Движение это – враг медленный, но верный.

Я заговорил о социальном вопросе, но не сказал при этом, что собственно составляет социальный вопрос. Выражение это, хотя и очень часто употребляется, но не совсем ясно и точно иногда понимается. Когда говорят о социальном вопросе, то думают, что здесь идет дело только о рабочем сословии. Но есть социальный вопрос и среднего сословия и такой же жгучий, как и рабочий вопрос. Между тем как в отношении рабочего класса дело идет о нравственном возвышении его в глазах общества и об улучшении его материального быта, в отношении среднего сословия дело идет уже о том, быть или не быть ему. Но без среднего сословия немыслима правильная жизнь государства, и было бы роковой ошибкой со стороны правительства, если бы оно не озаботилось обеспечить ему такие условия, при которых возможно было бы дальнейшее существование. Но не об этом в настоящий раз думаю говорить я. Мне хотелось бы побеседовать с вами об опасностях, коими угрожает нам современное движение в мире рабочих. В чем же заключается опасность этого движения? Оно вызвано стремлением к нравственному возвышению рабочего люда и к улучшению материального его быта. Такое стремление, конечно, дело естественное и справедливое. То, из-за чего хлопочет и ведет борьбу рабочий класс, есть нравственное и материальное достоинство труда. Чем больше нравственно ценится труд и работа, тем более должно возвышаться и общественное достоинство рабочего; чем выше будут смотреть на работу и чем лучше она будет оплачиваться, тем лучше будет общественное и материальное положение рабочего сословия. Никто, конечно, не будет возражать против такого общественного возвышения и улучшения материального быта рабочего класса. С человеческой и прежде всего с христианской точки зрения мы должны только приветствовать его и идти к нему навстречу своей помощью и содействием.

Что же опасного и угрожающего в этом движении, если оно вызывает нас на борьбу с его поборниками и заставляет заграждать уста проповедникам оправдывающего его учения, – социализма? Грозная опасность в этом движении заключается не в том, к чему стремится это учение, а в том, как и каким путем оно идет к достижению своей цели.

Средством для достижения своей цели оно избирает демократизацию государственной жизни, т.е. противопоставление народовластия законной государственной власти, уничтожение монархии, ниспровержение всего существующего государственного строя. Рука об руку с этим замыслом идет систематическое возбуждение и науськивание народа против правительства, разжигание в нем недовольства существующим строем, – недовольства, естественно, проникающего в святилище дома, в семейную жизнь. Чем настойчивее пропагандируется демократизация государственной жизни, чем энергичнее ведется агитация против монархического образа правления, чем сильнее возбуждается жажда народовластия, тем, конечно, более ослабляется связь между народом и царствующим домом, тем более притупляется чувство уважения к власти и закону и тем сильнее дает себя чувствовать дух противления и неуважения к общественному порядку. А так как в нашем русском народу слишком сильно чувство любви и привязанности к своим царям, то, то чтобы подорвать это чувство, наши революционеры стараются убедить русский народ, что цари – это деспоты и угнетатели простого народа, причем для большего соблазна пускают в ход и ложь и клевету, распространяя молву о разного рода нечестных и несправедливых действиях особ царствующего дома и людей, стоящих у кормила правления. Так подрывают они доверие и поселяют предубеждение к правящим сферам, внушая при этом, что правительство есть только продукт деспотизма, жестокости и насилия, с которым нужно бороться до последней капли крови. Большой помехой им в этом деле служит вера и церковь, которая, смягчая недовольство и озлобление бедных людей, воспитывает их в чувстве преданности воле Божией, учит повиноваться начальству и богоустановленной власти, указывает им премудрость и благость Божию и в самых страданиях человека. Чтобы вытравить веру в Бога и в божественный промысл о мире, революционная пропаганда с сатанинскою ненавистью ведет борьбу против религии и церкви.

Выражение «религия есть частное личное дело» служить только маской, прикрытием их нетерпимостью против всех, кто имеет еще религиозное чувство. Они выдают себя за друзей народа, хотят быть патриотами, но в тоже время с фанатическою жестокостью преследуют тех, кто обнаруживает чувство истинного патриотизма.

Стремление к само улучшению и само возвышению вперед (прогресс) требует, чтобы мы настоящее положение не считали вполне удовлетворительным и совершенным. Кто во всякое время доволен собою, тот не может идти вперед. Недовольство собой и своим настоящим в известном смысле есть мать, воспитательница прогресса. Но этим я хочу сказать не то, что недовольство, безусловно, должно исключать всякое чувство довольства. Каждый человек может быть доволен и собой, и своим состоянием, своим жалованием, своим заработком и в то же время думать о возможно большем улучшении своего положения и о возвышении своего оклада. Вот почему нельзя оправдать и, безусловно, сочувствовать той жалобе, какую так часто приходится сейчас слышать на недовольство многих своим положением, если под довольством разумеют только совершенно спокойную, ленивую, беспечную и застывшую жизнь. Всегдашнее недовольство есть залог само исправления. Я доволен тем, что у меня есть и благодарю за это Бога, но это не исключает, однако, ни моего права, ни моей обязанности стремиться к еще большему усовершенствованию и улучшению условий моей жизни.

Но современное социальное движение в среде наших рабочих становится крайне опасным тем, что они недовольство свое простирают до исключения всякого довольства и, легкомысленно поддаваясь соблазну агитаторов, обещающих им чуть не рай на земле, дают широкий простор чувству ненависти и озлобления против тех, которые яко бы мешают осуществлению их недостижимых благ. Намеренное возбуждение недовольства и разжигание сословной ненависти и вражды – вот самые опасные явления социал-демократического движения, угрожающие существующему порядку вещей! Я не говорю, что существующий порядок настолько хорош и безупречен, что ничего не оставляет желать лучшего. В нем есть, конечно, – да и где их нет – недочеты; но разве нельзя их устранить и исправить другим путем, путем мирных, спокойных преобразований и улучшений? И кто из нас не видит, как озабочен наш благостный Государь этим делом, и каким ускоренным темпом идут эти реформы и преобразования в нашей общественной и промышленной жизни? Зачем же подкапываться под те древние устои и основания нашей государственной жизни, которые имеют свое оправдание в свой корень в божественном порядке вещей, почему и должны оставаться неприкосновенными?

Социал-демократия в количественном отношении делает необыкновенно быстрые успехи. Правда, голоса, раздающиеся за нее, не всегда основываются на единстве воззрений, но нельзя обходить своим вниманием того обстоятельства, что это вредоносное семя, которые с неослабною ревностью сеялось в течение нескольких десятков лет на нашей ниве, восходит в сердцах нашей молодежи и приносит свой горький, для всех нас очевидный, плод. Взгляните на наше семейство, посмотрите, как оно живет, и вы увидите, что волна общественной жизни, зараженной духом демократизации, пробивает у нас русло и в семейную жизнь. Чем более члены семьи принимают участия в общественной жизни, тем более порчи приносят они в семейную жизнь. Семейный дух здесь мало-помалу исчезает, а вместе с ним исчезает и обаяние домашнего очага. Какое, в самом деле, влияние может оказывать на свое семейство, на жену и детей, тот отец, который заражен ядом этого учение? Что у человека на сердце, то, конечно, у него и на устах. Он постоянно втягивает жену и детей в эту борьбу, в которой находится сам. Он постоянно отравляет сердце жены и детей ядом той ненависти и злобы к бюрократии и буржуазии, коим проникнут сам; он посевает в них вражду против государства и церкви; он возбуждает в них чувство недовольства и недоверия ко всем, кто находится в лучших, чем он, условиях жизни. Безрелигиозное и непатриотическое настроение в такой семье пускает глубокий корень. Но где, таким образом, попирается авторитет старших, уважение к государственной и церковной власти, там, естественно исчезает всякий авторитет и всякое доверие. В таком доме нет ни высшего, ни низшего порядка; там полная свобода, полный произвол и распущенность; там все равны: и муж, и жена, и дети. Там родной дом не служит тем тихим пристанищем, куда все члены семьи собираются после тяжелой работы, чтобы отдохнуть на взаимно любящих сердцах. Там сын не работает для отца, там дочь не трудится для матери, но каждый сам по себе и сам для себя. В диком, нестройном шуме безумной борьбы с сильными, в беспокойной нервной погоне за недостижимыми благами, в ненасытимом наслаждении всем, что только может дать мир, в жажде свободы, покоя и неги, вне всякого послушания и дисциплины – вот в какой атмосфере растет большая часть нашего, зараженного демократическими идеями, юношества, увеличивая день ото дня опасность для общественного порядка, общественного спокойствия и нравов. Если расстроен семейный быт, то кто удержит порядок общественный. Я не боюсь за стариков, хотя и им тяжело заканчивать свою жизнь при таких обстоятельствах; мне особенно страшно за само же юношество. Если верно слово: «в чьих руках юношество – у того и будущее», то слишком много нужно идеального оптимизма, чтобы не содрогнуться перед той мрачной картиной общественной жизни, которая неизбежно должна развернуться в недалеком будущем.

Однако, не затем я явился сюда, чтобы рисовать вам в мрачном более мрачное; моя задача состоит в том, чтобы из программы социал-демократического движения изъять тот пункт, который заключает в себе наиболее опасности.

Досточтимое собрание! К борьбе против социал-демократии недавно призваны были мы с этого места. Если не хотим стать в ряды врагов нашего отечества и в частности нашего юношества, мы все должны принять в ней участие. Мы не должны предоставлять эту борьбу одному только государству, одним только политическим партиям, или церкви, но все равно, будет ли отец, мать, сын, дочь, господин, барыня, служитель, служанка – все вы без исключения призываетесь к участию в ней. Государство имеет свою социальную задачу, имеет ее и церковь, имеет свою социальную задачу и школа, но имеет ее также и семья. В чем же состоит эта социальная задача семьи? Вот предмет, о котором я хочу говорить с вами далее.

Семья есть первообраз государства. Она древнее государства. Основные начала семейной жизни, в известном смысле, суть основоположения и жизни государственной. Вот почему я и сказал ранее, что расстройство и разложение семьи ведет за собой расстройство и разложение государства. Если бы удалось восстановить правильный порядок в семейной жизни, тогда соответственно этому восстановился бы порядок и в нашей общественной государственной жизни.

Первой задачей семьи в наше злополучное смутное время должна быть забота о восстановлении и укреплении в ней христианских начал. Эта забота заключается в восстановлении авторитета, чувства уважения к старшим. Главные основания христианской семьи можно выразить в следующих двух положениях: 1) муж есть глава жены, как Христос есть глава церкви. 2) Жены должны повиноваться мужьям в Господе. Это не те законы, которые, по словам людей известного лагеря, «господствующие классы изобрели для угнетения бедных», и которыми «злая мачеха – церковь морочит людей»; но это суть святые законы природы, освященные духом Евангелия. Каждое нарушение законы природы сопровождается расстройством, разрушением, разложением. Можно, правда, поступать и против законов природы, но кто же не знает к чему ведет это нарушение? Ни один закон природы не дозволяет долго попирать себя, но всегда снова вступает в свои права. Прикладная естественная наука, постигая законы природы, старается применять их для общего блага к жизни. Если в отношении к благоустроению нашей семейной жизни мы применяли бы знание законов природы, то какая от этого получилась бы величайшая польза! Делая ударение на естественный (натуральный) порядок вещей, я могу попасть в подозрение, что я хочу петь панегирик семейной тирании и деспотизму. Правда, я не думаю, что между присутствующими здесь женщинами есть и такие, которые стали бы (как это сделала несколько лет назад одна из повенчанных мною дам), горячо протестовать против того, зачем при совершении венчания читается выражение апостола Павла: жены, повинуйтесь мужьям своим, так как это в душах тех женщин, которые убеждены в равноправности женщин с мужчинами, порождает конфликт совести. Я тогда достаточно защитился против этого, сделав ударение на прибавку к этому выражению: «подобно тому, как Христос есть глава Церкви» и «повинуйтесь о Господе». Видите ли, какое огромное движение вперед делает христианство! Естественный порядок вещей приобретает здесь религиозно-нравственное углубление и выходит из пределов грубой силы. За этот прогресс христианства крепко стоим мы и настоящее время: все, что делается вопреки основным законам христианской семьи, есть движение назад, против которого мы ратуем и должны ратовать, как бы ни злобствовали на нас за это поборники «освободительного движения». Нет более подходящего сравнения для уяснения отношения между мужем и женой, как отношение Христа к Своей Церкви и ничто не может придать лучшего облика семейной жизни, как осуществление этого отношения. Здесь господство является не властвованием в обыкновенном, общеупотребительном смысле, но служением в смысле служения Христа, Который сделался Главой, Господином Своего общества, Своей Церкви не тем, что заставлял других служить Себе, но тем, что Сам послужил другим и отдал жизнь Свою за многих. И это состояние подчинения является не состояние рабства в ходячем смысле этого слова, но добровольным самоотречением. С этой точки зрения жена является госпожою, а не господином дома, она получает долю в управлении домом. Таким образом, оба, и муж и жена, являются деятельными строителями дома, в котором можно проводить тихое и безмолвное житие не вследствие только внешней, приятной обстановки, а прежде всего вследствие тесной, невозмутимой гармонии, происходящей из такого взаимного согласного служения. При таких условиях дом является самым дорогим и благословенным местом для мужа, куда он с радостью возвращается со своими заработками, а для жены он делается, хотя тесным, зато самым родным и близким сердцу кругом ее деятельности, из которого она никогда не пожелает выйти. Если в нашем простом народе революционное движение еще мало находит себе места, то этому способствует не совсем еще утраченное чувство семейственности и семейные нравы: ибо истинный супруг не может быть революционером, и истинная, христиански-настроенная супруга не может иметь наклонности к эмансипации. Почему социальная задача семьи должна состоять, прежде всего, в том, чтобы воспитывать чувство любви и тяготения к дому, так чтобы семья – это родное гнездо – было исходным пунктом и местом отдохновения, на котором сосредотачивались бы все мысли, чувства и желания трудящегося семьянина.

Но против этого делаются два возражения. Одни говорят: такая домашняя жизнь, как она изображена сейчас нами, возможна только у людей тонкого образования. «Я рисую, говорят мне, бедному классу людей такое счастье, которое для них недостижимо». Ошибка такого возражения очевидна. Семейное счастье не зависит от какого бы то ни было внешнего богатства, – сюда отношу и образование, – оно зависит от богатства внутренней нравственной жизни. Иначе все самые богатые и образованные были бы и самыми счастливыми, чего, однако же, в действительности мы не видим. Это – величайшая ошибка со стороны тех из богачей, которые думают, что простой рабочий не имеет такого нежного и чувствительного сердца, которое было бы восприимчиво к радостям семейной жизни. Не с этой ли точки зрения делается у нас и другая ошибка, когда так мало употребляется заботы о том, что могло бы послужить к устройству приятной обстановки домашней жизни рабочего люда. И вот я подхожу к другому возражению из круга рабочих: как хотелось бы мне находить счастье в моей семье, но вы не допускаете меня до этого счастья. Скудная плата, чрезмерно продолжительная работа, мешают этому счастью; а к этому присоединяются еще невыносимые квартирные условия, которые делают понятным то обстоятельство, почему рабочие ищут счастье не в доме, а вне его. Прибавьте к этому еще неблагоприятные условия нашего домашнего хозяйства. Если необходимо и жене ходить на ежедневный заработок, который дает ей больше, чем работа в своем доме, то это не может не ослаблять в ней чувство любви и привязанности к домашнему очагу. Если, поэтому, необходимо особенно в рабочем классе развивать дух семейственности, чувство любви и привязанности к своему домашнего очагу, коему чуждо всякое революционное настроение, то следует стремиться к осуществлению следующих четырех условий: увеличения платы за труд, сокращению рабочего времени, воспрещения женщинам работать на фабриках, улучшения квартирных условий. Против сокращения рабочего времени возражают, указывая главным образом на то, что это поведет только к более частому посещению трактиров, зрелищ, к большему разгулу. Но я думаю и надеюсь, что сокращение рабочего времени вызовет в рабочем, напротив, большую любовь к семье, любовь к своему дому. Ужели работник не должен иметь удовольствия провести лишний час в кругу своих детей, развлечься с ними, или разделить заботы школы? Но возможно ли это при одиннадцати или двенадцати-часовой работе? Если его возвратить своей семье, дать более времени для домашней радости, то пробуждение семейного чувства предохранить его от участия в революционных собраниях, от революционного, бунтарского настроения и всяких насильственных вожделений.

Но картина семьи и домашней жизни восполняется еще богодарованными детьми. С этим расширением семейного кружка возникает для дома новая социальная задача. Нравственная гармония супругов имеет на воспитание детей самое лучшее и благотворное влияние. Напротив, резкие диссонансы в жизни родителей оставляют в душе дитяти самые тяжелые и самые вредные впечатления и убийственно действуют на его дальнейшее душевное развитие. Влияние, исходящее из внутренней гармонии родителей, также гармонически действует на развитие и детской души. Перед глазами и ушами детей никогда, поэтому, не должно происходить родительских ссор и распрей. Конфликты любви глубоко через это западают в душу детей и оканчиваются всегда потрясением авторитета. Но ничто не производит столь губительного влияния на последующее развитие их, как рановременное ослабление в них чувства доверия и уважения к родителям. По моему мнению, самая главная задача семьи – это и есть социальная задача – это пробудить и укрепить в душе дитяти чувство авторитета. Но чувство авторитета возбуждается, прежде всего, тем, что дети видят, как их родители сами преклоняются перед авторитетом. К такого рода наблюдениям приводит детей религиозная жизнь родителей. В ежедневной домашней молитве дитя видит, как родители преклоняют свою выю и колена перед Богом; в ежедневной же жизни родителей дети наблюдают и то, какова воля Божия в отношении их поступков и поведения. После воли Божией воля родительская для детей должна быть высшим законом, и она тем более будет становиться для них таковою, чем более они будут убеждаться в полезности и спасительности для них исполнения этой воли: в итоге возрастет и детское доверие. А авторитет и доверие находятся между собой в тесной связи и самом близком взаимоотношении: где нет авторитета, там нет и доверия, а где нет доверия, там нет и авторитета. Сколько родители жалуются на то, что они мало имеют авторитета у детей своих и как часто они сами бывают в этом виноваты! Что запрещает, например, отец, то тайком разрешает мать, и наоборот: что запрещает мать, это втихомолку разрешает отец. Где недостает единства в управлении, там исчезает авторитет, авторитет начальников и учителей. Если ты, отец, и ты, мать, хочешь развить и укрепить в своем дитяти чувство авторитета, то поддерживай авторитет и начальника и учителя. Ничем нельзя причинить столько вреда ребенку, как порождением в душе его недоверия к честности учителя. Подрывая авторитет учителя, мы подрываем свой собственный авторитет. Подставьте себе, что ваш сын или ваша дочь выходит на поприще общественной жизни без чувства авторитета, закладываемого в детскую душу нравственно-религиозным воспитанием, – в какое противоречие они должны попасть по отношению авторитетов, которые властно предъявляют им своим права! Как легко такие юные души делаются жертвами тех, которые сознательно стремятся к разрушению авторитета государства и церкви! Вот почему преимущественной задачей семьи должно быть такое воспитание детей, чтобы они добровольно подчинялись авторитету в школе, в церкви и государстве, и верили, что в этом заключается их собственная польза и благо.

Правильно признаваемый авторитет вызывает в детской душе истинное благочестие, добровольную покорность и послушание. Детское послушание есть одна из самых главных добродетелей, которой необходимо добиваться всеми способами. Где дети всегда послушны и почтительны к своим родителям, там благочестивые нравы переходят от одного поколения к другому. Какое направление дается дитяти в семье, с таким оно выходит и в общественную жизнь. Из благочестивой христианской семьи не могут выходить революционеры. Где заботливо воспитывают и развивают в детях чувство авторитета и благочестия, там не находит для себя почвы такое настроение, при котором попирается всякий авторитет, покорность и благочестие.

Домашнее воспитание должно быть приготовлением к жизни, сопряженной с трудом и терпением. Поэтому дальнейшей задачей семьи должно быть развитие и укрепление в детях телесных сил и способности к труду и работе. Ничего не может быть тяжелее для детей ваших в последующие годы, как оказаться без навыка к труду. И ни за что так сильно не будет бичевать вас совесть, как за этот пробел в воспитании детей ваших. Это опущение особенно тяжело для детей ваших потому, что оно затрудняет само существование их. Тяжело оставаться без работы и при способности работать, но еще тяжелее потому, что их не научили работать. Чем выше поднимается нравственное достоинство работы, тем более теряет цену жизнь без работы. Но труд есть не только дело нравственной необходимости, но и самое высокое удовольствие, услада жизни. Это знаем мы из своего собственного опыта. Ибо когда мы более счастливы? Когда уклонившись от труда, проводим время в праздности, или же во время честной и любимой работы? Конечно, в последнем случае. Без работы нет истинного удовлетворения. То, что необходимо приучить к работе мальчиков, это, думаю, ясно для каждого из родителей, но не совсем ясно для многих из них то, что труд такое же значение имеет и для девочек. Если многие из дочерей наших родителей не достигают естественного призвания женщин – замужества, то это объясняется не количественным их превосходством перед мужчинами, и не излишней притязательностью гордых женихов, но и тем, что многие из них не хотят работать, потому что неспособны к работе. Ко всему приучены наши девицы, во всевозможных искусствах имеют познания, во всевозможные удовольствия посвящены они, только нет у них одного удовольствия, удовольствия труда и работы. Если бы семья больше выполняла свою социальную задачц и больше приучала к работе дочерей своих, то большая часть современных женских вопросов разрешилась бы сама собой.

Во многих домах эта задача не выполняется потому, что не знают и не хотят знать ее важности, а во многих других она не может быть разрешена потому, что этого не позволяют хозяйственные условия рабочих. Какое воспитательное влияние могут иметь родители, которые целый день вне дома, на работе, а потому отдают своих детей на воспитание другим? Откуда возьмется воспитательная сила такого родительского дома, откуда авторитет, любовь и уважение? Предметом великой заботы должен служить для нас семейный быт наших соотчичей. Я твердо убежден, что до тех пор, пока наша семья не будет выполнять своей общественной задачи, до тех пор немыслимо оздоровление нашего народа.

Но моя задача не была бы закончена, если бы я ничего не сказал о прислуге, которая также составляет часть семьи. При слове «прислуга» у многих, думаю, сжимается сердце. Многие хозяйки хорошо знают, какой грустный тон имеет песня на эту тему. Слово «перемена прислуги» скрывает в себе столько неприятного, столько горького, что каждому, кто имеет дело с прислугой, становится при этом жутко. Так трудно ныне достать верную прислугу, которая была бы привязана к дому. Своеволие, непочтительность, нечестность – вот черты большинства современной прислуги. Откуда такая перемена в сравнении с прежними временами? Это сделала машина, или что тоже – фабричная жизнь. Женская фабричная работа – величайший вред для прислуги. С ранней юности девицы предоставлены самим себе; в нерабочие часы они пользуются полной свободой. Как только пробил звонок, возвещающий конец работы, фабричная девица совершенно свободна; она не знает над собой никакого надзора, может делать, что захочет, и предаваться удовольствиям по своему усмотрению. Эта свобода очень заманчива; она привлекает огромное количество девушек к фабричной работе, отвлекая их в тоже время от семейной жизни в качестве прислуги. Те же из них, которые нанимаются прислугами, надеясь на фабричный заработок, не дорожат своими местами, небрежно исполняют свои обязанности, выходят из повиновения своим хозяевам и нарушают домашний порядок. Не к тому говорю я это, чтобы подвергнуть порицанию машины, – нет. Какая женщина захотела бы сейчас лишиться швейной машины? Мы должны только подумать о том, чтобы необычайный успех техники, какой представляют сейчас машины, не приводил к нравственной и физической порче тех, которые работают на машине, и должны так поступать с нашими прислугами, чтобы им домашний порядок был более по сердцу, казался бы им благодеянием и имел бы в их глазах преимущество перед фабричной жизнью. А для этого ограничение свободы мы должны соединять с разнообразием занятий, которое менее надоедает, чем однообразие фабричной работы. Затем мы должны с ними получше обращаться. Правды, бывает прислуга, которую и самое хорошее обращение с ней не приводит к исправлению, но очень часто причиной неисправности и непокорности прислуги бывает и грубое, холодное, пренебрежительное отношение к ней хозяев. Главная ненормальность заключается в том, что прислуга во многих домах живет не в семействе, а вне его, что она не имеет место за столом. Этого недостатка не искупить и более высоким окладом жалования. Что же удивительного, если прислуга ищет удовлетворения своей потребности общения вне дома. Не бойся, если твоя служанка сядет вместе с тобой за стол, или вечером рядом с тобой сядет за работу; от этого не пострадают ни честь, ни достоинство твое, не умалился и авторитет твой. Напротив. Чем более прислуга будет чувствовать себя членом семьи твоей, тем охотнее она будет оказывать тебе любовь и послушание, и тем менее будет у нее желания искать другого места. Но на что похожа такая, напр., чудовищная брезгливость, по которой, как это известно мне об одном семействе, хозяйка дома не дозволяет себе прикасаться к ручке двери после того, как она побывала в руках прислуги! На что похоже такое бессердечное требование от прислуги, по коему она должна каждый день работать до 12 часов ночи, а потом в 4 часа утра снова начинать работу? Похоже ли, не говорю уже на христианское, похоже ли это на человеческое отношение хозяина к прислуге, если первый в зимнюю холодную пору отказывает последней в необходимой теплой комнате, и она (прислуга) принуждена бывает исполнять свою работу в каком-нибудь холодном сыром подвале? В этом случае ее уже нельзя назвать служанкой, а скорее домашней рабой. Откуда она возьмет любовь к сему семейству, где воспитает в себе чувство привязанности к дому, если ее так далеко держать от домашней жизни? Каким образом она научится ценить семейную жизнь и в своем собственном домашнем быту, если она во всю свою жизнь, в качестве прислуги, никогда не испытывала ничего приятного? Вот почему в социальную задачу семьи должна, между прочим, привходить забота и о том, чтобы давать место в семейной жизни и прислуге, дабы пробудить в ней любовь к семейственности, к домашнему укладу жизни и заглушить чувство сословной и имущественной розни. В этом отношении примером может служить деревня. Там можно еще встречать такие дома состоятельных поселян, где слуги едят за одним столом с хозяевами, где, в зимний вечер, служанка со своей работой сидит рядом с хозяйкой. Прислуга там чувствует себя как член семьи и, по уходе из такого дома, у ней надолго остается любовь и привязанность к своим прежним хозяевам. Конечно, наше деревенское население не заразилось еще духом бюрократизма и барства. Почему среди него и нет пока никакой сословной вражды и никаких социальных, в социал-демократическом смысле вопросов.

Я кончаю. Краткость времени не дали мне возможности исчерпать мою тему и обстоятельнее изложить предмет настоящей речи, но я счел бы себя счастливым; если бы мне удалось по крайней мере одно: убедить вас в том, как велика и важна общественная задача семьи в наше, волнуемое социалистическим движением, время. Пусть же знает и твердо помнит это всякий православно-русский дом и устраивает жизнь свою так, чтобы она служила к отрезвлению и оздоровлению отравленного социалистическим ядом православного русского народа.