ГРЕХ

Содержание добродетели, полагаемое в любви к Богу и ближним – двусоставной и вместе триединой, заранее предопределяет точку зрения на содержание и проявление греха. Сущность греха составляет (1) самолюбие. Признаками же самолюбия служат (2) вражда к Богу и людям (3) в трех формах: гордости, корысти и плотской похоти – и (4) существенное объединение в самолюбии его более частных и многовидных обнаружений.

Для лучшего уяснения природы и содержания самолюбия предварительно определим смысл понятия «грех», в оболочку коего одевается самолюбие. Корень слова «грех» в санскритском языке (garh, garhati и garhajati – «хулить», «презирать») свидетельствует о наличии в грехе чего-то хульного, презрительного и враждебного по отношению к Богу и людям в силу подмены любви к ним самолюбием.

Тщательное продумывание особенностей самолюбивого настроения открывает в нем: а) извращенность воли, б) самоутвержденность, в) силу, разлагающую единство взаимоотношений, и г) озлобление против Бога и людей.

а) Наподобие добродетели, углубляющейся в волю, самолюбие также есть «греховная воля... или худое произволение». Оно склонно избирать страстный образ действий вопреки всем сдерживающим побуждениям. Человек и в состоянии самолюбия любит, но не Творца, а себя и тварь, худшее предпочитает лучшему и земное Небесному. Чрез это у самолюбивого возникает разномыслие с Божественным разумом, противоречие Богу, разъединение с Его любовию и измена требованиям Божией любви. Страстно созерцая видимое, самолюбивый загорается сладострастием от созерцания чувственных благ, заражается любостяжанием и впадает в гордость от исключительного внимания к собственным мнимым преимуществам. Потому-то святой апостол Иоанн Богослов такими словами определил главные черты себялюбивой жизни: «всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1Ин.2:16).

Движения призрачной, обесцененной духовной любви сохраняются и при самолюбии, но они здесь заполняются непостоянным вместо самобытного. В минуты просветления всякий самолюбец мог бы описать свое состояние следующими словами преподобного Ефрема Сирина: «Подчиняться не хочу, а люблю, чтобы подчинялись мне. Трудиться не хочу, а люблю утруждать других. За делом быть не люблю, а люблю присматривать за чужими делами... Не хочу, чтобы унижали меня, а люблю унижать. Не хочу, чтоб гордились, а люблю гордиться... Не хочу слушать выговоров, а люблю делать их. Не хочу, чтобы обижали меня, а люблю обижать других... Не хочу, чтоб наговаривали на меня, а сам люблю наговаривать... Не хочу, чтоб властвовали надо мной, а люблю властвовать». «Как возлюблю Тебя, Владыка, потому что полон я страстей?». «Отъяли мы. Господи наш, у любви Твоей и достояние ее, и лихву».

б) Направление воли при самолюбии выражается самоутверждением, или свободным избранием независимости от Бога из-за ложной надежды жить полноценно по природе. Между тем всякий человек несамобытен. Утверждая себя в себе при несамобытности, он отрывает свою личность от Бога любви и делается неспособным к облагодатствованию. Средством самоутверждения для самолюбивого служат греховные действия, почему «грехом и входит смерть» (ср. Рим.5:12). При духовной смерти вместо самоотверженных стремлений человека начинают обуревать «всякие пожелания» (ср. Рим.7:8) страстного характера. Рычагами, поднимающими данные пожелания со дна грешной души, являются «самость, самоугодие и сласть». Самоугождение «лежит в глубине греховности... и рождает похоти страстей». Оно от Бога низводит волю человека к собственной личности, грехопадениями наносит удар за ударом его духу и обольщает сладостью греха. Об иссякновении любви от действия самоугождения возвещает евангельское слово, говоря: «По причине умножения беззаконий во многих охладевает любовь» (ср. Мф.24:12). Чем больше человек грешит, тем сильнее расслабляет свою способность самоотверженно любить. В конце концов он вовсе замыкает себя для облистаний Святого Духа и внутренне погружается во мрак ожесточения, чернее ночи, и весь охватывается неумеренными влечениями самолюбия.

в) Само по себе влияние самолюбия на человеческое существо обратно влиянию любви. Любовь самоотвержением своим и самопреданием Богу и людям стягивает всю естественную человеческую жизнь к единству в Боге. Самолюбие же есть сила, разлагающая единство любвеобильной жизни (α) в личности самолюбца и в отношениях его (β) к Богу и (γ) к людям.

α) Тело объятого самолюбием от повышенной возбужденности некоторых телесных отправлений в ущерб другим быстро дряхлеет. Его быстрому ослаблению и ветшанию много содействуют «склонности питание доводить до излишества, отдых обращать в негу» и с головой погружаться в омут чувственных наслаждений. Самолюбие в душе восставляет одну способность против другой, подымает «войну неумеренных пожеланий» (Иак.4:1–2) и вызывает ненасытную жажду без конца их удовлетворять.

β) Оттого самолюбец стремительно опускается в гибельную бездну богоотчуждения, привыкает обожать себя, любить независимость от воли Божией, а к ее требованиям начинает относиться неприязненно. Непослушание Божией воле есть уже отречение от Бога делами (Тит.1:16), враждование против закона Божественной любви. «Легчайший предел враждования на Бога есть нележание души к Божественному... средний – понуждение делать в противность Божескому только при столкновении с ним... крайний – тягчайший – предел есть деятельное с яростью восстание против Божеских порядков». Вслед за отягощением хранить волю Божию самолюбие незаметно переводит человеческую душу к враждованию с Самим Законодателем и подстрекает на тайное или явное богоборство и богоненавистничество. Бог препятствует самолюбию шириться и процветать в людях Своими заповедями о самоотвержении. За то самолюбие всей исключительностью отвращается от Бога, противодействуя Его воле, и в этом отношении доходит до прямого безумия. Избрание свободою независимости от Бога влечет за собой у самолюбивых яростную борьбу за существование при неверии в попечительную Божию любовь о мире. Они изменяют любви к Богу и на все, до чего прикасаются, накладывают позорное клеймо своей нечистоты. В результате получается многобожие самоопределяющихся личностей, которых бог – чрево и у которых беспросветная борьба всех против всех.

γ) Явным и ощутительным знаком разрыва самолюбцев с Богом является их «обнажение от благодатной славы» и омрачение страстями с последующим безмерным окаменением сердца. От окружающих самолюбцы обычно сердечно отчуждаются и обособляются. Если им присуща естественная любовь к другим, то не иначе как растворенная пристрастиями. Они в мнимолюбимых и в единении с ними ищут личных интересов, пользы и удовольствия, за свою любовь к ним требуют от них жертв. Такая любовь деспотична, тяжела и обременительна. Ею разрушаются союзы крови и дружбы в общежитии, и любимые превращаются в служителей прихоти любящих. Из этого понятно то, насколько самолюбие уродует человеческие взаимоотношения. Из людей оно творит каких-то замкнутых в себе безумцев, извергающих себя из мирового единства и согласия. Оно препятствует им укреплять и одухотворять братскую связь с ближними. При самолюбии всякий человек, считая себя самоцелью, а других всех – для себя средством, так и обращается с ними. Он часто замыкается ото всех, навязывает окружающим свои желания и этими желаниями их связывает. Здесь причина того, что от всех самолюбивых веет холодом. По замкнутости в себе они не разливают лучей теплой жизни вокруг себя.

Неспособность зараженных и подавляемых самолюбием найти удовлетворение вне Бога и самоотверженного общения с людьми делает их злыми. Злое мышление, злость чувств и злобность воли движут их деятельно углублять противоречие с Богом и окружающими.

г) Описанная природа самолюбия изображается многими местами Библии, вроде следующих.

Мир «Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы» (Ин.7:7). «Ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего» (Ин.15:23). Пред концом мира, во время расцвета самолюбия «люди друг друга будут предавать и возненавидят друг друга» (ср. Мф.24:9–10). «Вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим» (Мф.7:11). «Весь мир лежит во зле» (1Ин.5:19). В развитие библейского учения о злобности самолюбия святые отцы и пастыри Церкви говорят: «Самолюбие все ненавидит». Объятый им грешник «воздает Богу за благое злым, за возлюбление ненавистью, отвращаясь от Того, от Кого получил бытие и дыхание». Кто из грешников «следует собственной воле, тот даже с добрыми не имеет мира, ибо презорство, гнев и зависть процветают в сердце его». Обычны ему слова, «когда кто из-за него скорбен и смущен: “А мне что? Мне какое дело до него?”. Они означают жестокость сердца».

Потомство самолюбивых имеет злобу в качестве некоего родового и наследственного свойства. «Каин произошел от Адама, напоенного, так сказать, свежим ядом греха, – и как он был зол! Сварливое расположение духа, в котором была Агарь по зачатии Измаила, делается (и) его наследием». Причастные всеобщему падению, все мы теперь как бы злы по естеству. Сила ненависти раскрывается в нас и восходит до крайности в одну минуту, а холодность и равнодушие к ближним есть наше обыкновенное свойство. «Сами чувствуем, что это свойство нам в тягость... Все хотим любви – и все чувствуем недостаток любви... из-за уклонения от Бога. Ибо сердце без любви есть сердце без Бога». По мере умножения грехов ожесточение и злоба в согрешающем усиливаются. Г решить для него то же, что «враждовать на Бога» и людей с возрастающим напряжением воли. От усвоения страстных мыслей и образов он весь опьяняется озлоблением, но тайно. И сам он не понимает часто того, что после омрачения грехопадениями ему думать о Боге стало тяжело и противно, а люди сделались для него чужими и обременительными. По-видимому, яд страстей шаг за шагом поражает, так сказать, самые нервы человеческой способности любить Бога и ближних.

На усиление огня злобы в душах самолюбцев много влияют злые духи. Повторением в сознании искушаемых одних и тех же соблазнительных внушений они возжигают постепенно их чувство и волю огнем какой-либо страсти и приращением злобы против Всесвятого Бога и людей.

Ярче всего злобность самолюбия обнаруживается в свойствах главных отрождающихся из него страстей.

Нужно заметить, что само по себе самолюбие паразитически внедряется в настроение триединой самоотверженной любви человека-христианина и благодаря тому неизбежно становится своего рода троицей во еди́нице, или «похотью плоти, похотью очей и гордостью житейскою» (ср. 1Ин.2:16). Или проще: «от самолюбия рождаются три первых родовых помысла: чревоугодие, сребролюбие и тщеславие... а от этих рождается все племя страстей».

Теперь, если мы обратим внимание отдельно на проявления каждой разновидности самолюбия, то окажется, что всякая из них питает огонь человеческой злобы и разрушает любовь сердца к Богу и людям, хотя и с неодинаковой силой. Ядом разрушительной для любви злобы насыщены проявления и (а) плотской похоти, и (б) корысти, и (в) гордости.

а) Плотская похоть двойственна: сладострастна и чревоугодлива. В ней прежде всего сказывается природа самолюбия «страстным расположением и любовию к телу с исполнением плотских пожеланий».

«Неразумная любовь к телу» и «начало порочных страстей» у чревоугодников Самим Господом отмечены в соединении со злобою. О приточном чревоугодливом рабе Спаситель сказал: «Раб тот, будучи зол, начинает бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами» (ср. Мф.24:48–49). Воспламенение злобных вспышек чревоугодливой души подготовляется обильным брожением крови в ее телесной оболочке и подавлением здесь равновесия упитанной плотяностью. Угождение чреву отнимает у души силу легко воспарять молитвою к Богу, чувствовать Божию любовь и братолюбно тяготеть к людям. Оно буквально отклоняет от любви к Богу и ближним, делает человека наглым и пренебрегающим любовию Духа Святого, по слову Писания: «не вечно Духу Моему быть пренебрегаему этими людьми, потому что они – плоть» (ср. Быт.6:3).

Сладострастие еще нагляднее чревоугодия обнаруживает кипение в себе злобы. Библия не без основания определила злобу сладострастных содомлян выражением: «Жители Содомские были злы и весьма грешны пред Господом» (ср. Быт.13:13). А описание беззаконной любви сына Давидова Амнона к своей сестре Фамари та же Библия сопровождает замечаниями: по изнасиловании Фамари «Амнон возненавидел ее величайшей ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней» (ср. 2Цар.13:15).

Сладострастным лицам их «нечистая любовь» дается дорого. По осквернении духовно-телесной природы своей и соучастников в грехе они разъединяются со Христом и Отчим Духом. «Сласть плотская... производит в них смятение и ожесточение», «горечь неудовольствия... и скорби». По смерти человека «любовь земная, нечистая (уже явно) превратится в адскую злобу». Сладострастную «плотскую любовь, которая жестока и в сластных ощущениях скоро угасает, живописцы изображают поэтому с пламенниками и крыльями, потому что иногда она разжигает, воспламеняя страсти, а иногда улетает по причине пресыщения». «И привязанность не сохраняется при оскудении того, что воспламеняло ее». При удовлетворении плотской похоти сладострастные – рабы своих неумеренных пожеланий, обособляющие себя от всего мира. Тогда для объятого похотью мужа лицо жены как бы проваливается куда-то и на лицо Божие набрасывается как бы покрывало. Все живущие на земле как бы погружаются во мрак небытия для кипящих страстью похоти и становятся ненужными им.

б) Похоть плоти, собственно, должна быть признана поверхностью самолюбия. В ней злость по большей части залицована равнодушием к Богу и ласкосердием к предмету страсти. Ниже плотской похоти лежит у человека второе детище самолюбия – похоть очей, или корыстолюбие с более откровенным ликом злобы. У корыстолюбцев нагляднее, чем у сладострастных, выступают наружу каменносердечие, жестокость, «отвержение присвоения Христу» и бессердечие для Бога и ближних. Они металлически холодны и черствы к нуждам и страданиям собратьев своих, равнодушно проходят мимо картин вопиющей людской нищеты и почти не трогаются рыданиями и воплями о помощи. Скупость превращает всякого корыстного богача в беднейшего человека, в нищего любовию, в омертвевшего богоугодными добрыми расположениями. Потому и апостол сказал: «корень всех зол – сребролюбие» (ср. 1Тим.6:10). Ненасытное искание «злата (и вообще материальных благ)... отрывает мышление сребролюбивых от сладчайшей любви ко Господу Иисусу» и «изгоняет из сердец (их) чувства любви, жалости и сострадания». «Сердца их от сребролюбия становятся холоднее мрамора (и) крепче металла» и запираются для сочувствия к людям с утратой ключа от сердечного замка.

Злость корыстолюбцев обнаруживается при утрате ими своих сокровищ и при необходимости уделять нечто от них другим. Корысть, или «любовь к деньгам, никто не осмеливался изобразить и представить на картине, может быть, потому, что это не любовь, а какое-то неизлечимое бешенство». У корыстолюбия «все злые качества, а именно: оно зверообразно, неприятно, дышит пламенем, ненасытно, слепо, глухо, человеконенавистно, скверно, богоненавистно, непримиримо, неприступно, неукротимо» и «нудит плененную душу идти до крайнего предела зол». «Те, которые из корыстолюбия высоко ценят богатство, слабейшую имеют любовь к Богу и людям. «Дать им всегда бывает жаль».

в) Таков облик корыстолюбия, этой средины самолюбия. Глубже корысти – на самом дне самолюбия – находится гордыня. «Гордость есть любовь к собственному превосходству» и «шумной... мирской славе». За нею следуют гнев, печаль, бешенство и злоба. Гневом разражается жестокость надменной души. «Из всех страстей едва ли не более всего иссушается любовь гордостью и честолюбием. Роскошный легко дружится с роскошным; корыстолюбивый, если не в сообществе с корыстолюбивым, то убегает его. Но честолюбивый честолюбивого старается унизить и истребить. Он не оставляет в мире и покое никого, потому что последняя цель его – видеть всех под ногами своими». «Как в помойной яме нельзя найти ароматов, так и в злопамятной душе (гордого) – благоухания любви». «Сердце гордых, по природе мягкое, жестеет от неправды. Они сами претворили мягкость его в грубость, ибо сердце... холодеет, жестеет и мрачится, когда примешивается в него порок. Неправда сжимает его, и, вместо приятного доброхотства, оно исполняется горечью недоброжелательства».

Сопутствующие гордости наглость, дерзость, панибратство, злоба, ярость, зависть, исключительность, тщеславие, уныние и отчаяние представляют собой бушующие или слабо подавляемые кипения самовлюбленности, высокомерия и необузданного упрямства. Личность гордого обычно крайне независима от мнений и желаний других лиц, зверски тяжела и несносна в обществе. По характеру она напоминает тигра в клетке, надувшегося индюка и нахохлившегося павлина. У гордого и взор часто воспален от внутреннего воспаления своеволием, самоценом. Он неуживчив, требует себе униженного почтения от других, желчно критикует неугодных ему лиц и безжалостно убивает в осуждаемых остатки приязни к себе. Когда же лезвие человеческого суда касается личности его самого, тогда он, при мысли о подрыве своей чести, положительно умирает в огорчении, смущении и стыде.

Отмеченные особенности гордости позволяют назвать ее злобною и нервною. Она, подобно безумному музыканту, чрезвычайно возбужденно играет на клавишах нервной системы своей и окружающих и болезненно ее расстраивает. Гордый постоянно на всех раздражается, злится и склонен обижать и оскорблять других дерзкими речами. «Есть опасность, что частые серчания (его) могут превратиться в постоянную злую ненависть», от чего Святая Церковь всех предостерегает словами: «Примера злобы высокосердого убежим», «возненавидим фарисейскую злобу», «далеко отвергнем (от себя) злобный, горделивый и дерзкий нрав фарисея». Выказывания злобы гордыми наиболее часто проскальзывают в: а) осуждениях, б) зависти, в) злопамятстве, г) обидчивости, д) гневе и е) ропоте на Бога.

Всякое осуждение есть начало зла и утрата всепокрывающей любви (1Кор.13:7). Оно ведет осудителя к желчным замечаниям в адрес критикуемого и часто к дерзкому воспалению собственного духа. Зависть равным образом подавляет доброту у завидующего и «не может что-либо иное родить, как только злобу». Злопамятство носит в сердце злобу, точно вколоченный гвоздь. Обидчивость гордых обнаруживает их злобу решительно по всяким поводам: не так посмотрели на гордого, не тут встали, не то сказали, здесь допустили неосторожность в резком тоне разговора, там обратились невнимательно или совсем позабыли его – все это злобно будоражит, оскорбляет гордую душу и тревожно расценивается ею в каждой мелочи. От напряжения хранить видимую порядочность гордый всегда нервен. Одна искра – и он загорается злобой, ненавистью или злобно всегда молчит. Гнев его вспыхивает из-за ничтожных мелочей. Он нетерпим к чужим мнениям, заносчив, избегает слушать замечания в свой адрес, легко обижает и оскорбляет других и первый ждет от оскорбленных им униженного испрашивания прощения.

Верхом горделивой злобы служат ропот и хула на Бога, выражающие собою противление Богу и враждебное восстание на Его заповеди.

Приведенная характеристика трех разновидностей самолюбия – плотской похоти, корысти и гордости – выставляет их в чертах мрачной злобы и отрицания самоотверженной любви. В целом тройственное самолюбие представляет своего рода очаг, пламенеющий страстным огнем. Основанием трех родовых страстей самолюбия должно считать гордость. Гордостью более всего держится сила человеческой похотливости. При удовлетворении похоти гордость поощряет человека насыщать себя чувственно. По словам святителя Епифания Кипрского, у соделывающего блуд становится плотью и душа вследствие отпадения от духа Церкви. Корыстолюбие, подобно телесной похоти, от гордости принимает непрерывные возбуждения копить материальные ценности и с помощью их стоять на высоте земной славы и чести. Когда же человек ради Христа умерщвляет в себе похотливость и корысть, то последней наиболее живучей страстью остается в нем гордость. Она умирает у христианина последней в длительной агонии и долго показывает себя в нем «характером злым... и нелюбовью к другим». Под влиянием гордости многие преждевременно ищут дарований благодати и «скорбят, что нет умиления в их молитве и слез». Надменные волнения свои они считают любовию Божиею. Подобные лица ищут «в утешительных чувствах не Бога, а своего утешения, уклоняются от прискорбного пути соблюдения заповедей Божиих и молятся фарисейски, не замечая того».

Напряженное борение христианина с гордостью по ослаблении прочих страстей косвенно утверждает мысль о положении гордости, так сказать, в фундаменте самолюбия, а похотливости и корысти – в более поверхностных частях его.

Из трех главных разновидностей самолюбия отрождаются все именуемые человеческим языком страстные расположения. Мы их не будем перечислять излишне и вдаваться в утонченные уяснения того, как всякое из них происходит от своей родовой страсти и чрез нее входит в существо самолюбия. Неразрывное родство страстных расположений с самостью очевидно уже по одному тому, что самолюбивая жизнь есть противоположный полюс самоотверженно-любвеобильной жизни. А последняя многокачественно единосущна. Для нас интересна и важна другая сторона самолюбия – обособление его от светоносной любви Божией и наследственное восприятие его в душевно-телесном происхождении нашем от родителей. Начиная с первой на земле четы, поврежденной самолюбием, родители зачинают своих детей в похоти. Эта родительская похоть начинает расти гибельно в существе зачинаемых детей, как семя всех страстей самолюбия. Вот почему Библия говорит о колоссально великом потомстве первых людей, что оно в силу падения тех рождается по «их подобию и образу» (ср. Быт.5:3) и «рожденное от плоти есть плоть» (Ин.3:6).

Для полного представления изначального происхождения самолюбия нам необходимо сказать несколько слов о сущности первородного греха: а) самих праотцов и б) их потомства.

а) Праотцам Адаму и Еве при самом творении их были даны силы осуществлять закон самоотверженной любви на земле путем соответствующего образа жизни и деятельности. Силы эти происходили от сочетания их естественной способности любить с благодатию Святого Духа. Прародители обязаны были всегда сознавать себя лишь несамобытными носителями силы Божией любви и ничтожными вне Бога. Утверждало их богоподобие отрицание своей воли и утверждение в себе воли Божией. Это был путь смиренного послушания Богу и личной богопреданности. Деятельное послушание Богу постепенно укрепило бы волю первых людей в самоотречном предании [себя] благодати Божией и утвердило бы их самих во вседушевной любви к Богу.

Описанный порядок изначальной нравственной жизни нашел противника в лице «человекоубийцы» диавола (Ин.8:44). Он искусительно показал прародителям вскоре по сотворении их другой путь к богоподобию – совершенно ложный. Вставшим на него необходимо было возомнить себя самобытными богами (Быт.3:5) и перестать считать себя несамосущей тварью. Самоутверждение собственной личности вместо утверждения ее в Боге и есть самолюбие. Здесь человек перестает повергать свою свободу и силы в волю Божию для своего облагодатствования. Прельщенные диаволом, прародители восприняли всем существом своим диавольскую мысль о возможности жить им полнотой содержания любви вне Бога. Согласием на противление Богу и разрыв с Ним они замкнули себя для богообщения и действия светоносной силы Божией. Своевольное вкушение плода от запретного райского дерева (Быт.3:6) вслед за тем обнажило их от благодатного осияния Бога. Так как благодать Божия есть огнь природной способности любить, то погашение его в существе грешников оказалось равносильным их смерти для истинной любви и обусловило постепенность их телесного тления.

Омраченные темной силой самолюбия, прародители сразу же обнаружили злобный характер своего нового настроения рабским страхом пред Богом и ложным чувством, что Бог якобы недоброжелательствует человеку и гневно враждует против него, не желая удовлетворить его бесконечных стремлений.

Решение самим себя устроить и грехопадение произвели разрыв Адама и Евы с Богом. Отпавши от Бога, они отвергли вместе и Божию благодать, или силу их духа властвовать над душою и телом. «Человеческий дух по природе своей отрешен. Характер его жизни есть самопожрение Богу. Самость прародителей не могла находить в нем пищи самоугодию и обратилась к душе и телу, движущимся из побуждений приятного и полезного... Чрез подпадение многообразнейшим требованиям души и тела» падшие прародители «восприняли в самости семя всех злых страстей» – злых «от потери меры потребностей и порядка их взаимного отношения».

б) Очевидно, первородный грех показывает самолюбие в свете злобно-горделивого возжелания богоравенства, низвергающего человека в корысть и смрадную и животную плотскую похоть. Со времени изначального грехопадения в основе преемственно наследуемого людьми праотеческого повреждения всегда лежат расположения к надмению, своекорыстию и сладострастию более, чем к самоотверженной любви. Восприятие первородного греха связывает всякого человека «нечувствительностью к желанию Небесного (у него) и неразмягченностью к тому, что относится к любви Божией». Напротив, он гораздо легче склоняется на внушения злобного самолюбия, жалеет и любит одного себя, готов всегда искать преимущественно личной призрачной славы, выгоды и наслаждения. Теперь от рождения потомки Адама носят в себе внутреннюю силу грехолюбия и увлекаются страстью. «Первою ошибкою грех пользуется как контрактом... и правом... Он всегда увлекает на грешные дела сластью и тем, что не навсегда отвергается закон... Во всяком частном действии он непременно подстрянет, представляя, что в этом случае лучше сделать не по заповедям». А падает каждый из нас сам, соглашаясь на греховные предложения и следуя за ними.

«Когда услышишь о преступлении Адама и Евы, – говорит преподобный Марк Подвижник, – то веруй, что вначале это случилось собственно с ними, ныне же найдешь, что то же самое мысленно бывает со мною и с тобою. Ибо, возродившись Крещением и будучи водворены в раю Церкви, мы преступили заповедь Возродившего нас. Господь повелел нам любить всех единоверных и от всех чрез терпение вкушать приносимый ими нам плод, по сказанному в Писании: «от всякого древа в саду ты будешь есть» (Быт.2:16). А мы, последовав внушению змия, одних возлюбили, как добрых, других же возненавидели, как злых; что и означает древо познания добра и зла. Вкусивши от него, мы умираем мысленно не потому, чтобы Бог сотворил смерть, но человек навлек ее на себя, возненавидев ближнего. Как первосозданные Адам и Ева, познав свою наготу, стыдились друг друга, так и мы, отвергши от мысленных очей наших незлобие и видя себя обнаженными, стыдимся друг друга в совести нашей. И вот сшиваем себе смоковничные листья, облекаясь внешним покровом слов, притворных поступков и самооправдываний. Господь же соделывает нам кожаную одежду и говорит: «терпением вашим спасайте души ваши» (Лк.21:19) и сообразно с этим советует: «Обретший душу свою в злопамятстве или в каком-нибудь ином грехе погубит ее. А кто погубит душу свою, то есть предаст себя на смерть, не соизволяя на грех и зло, сбережет ее (ср. Мф.10:39) в жизнь вечную».

Изложенные мысли о первородном грехе дают основание определять его как искажение изначальной самоотверженно-любвеобильной жизни природы человека и решительный перевес в ней над склонностью любить Бога и ближних похотения или неумеренной горделивой любви к себе и чувственному миру.

Православная Церковь в своих богослужебных молитвах и песнопениях, сходных с раскрытыми выше мыслями, называет первородный грех «удалением от Бога» и «Божией славы», «неудержимым стремлением к злу», кражей блаженства руками сласти и «восприятием болезни».

От неудержимой силы первородного греха нет спасения ни в самом грешнике, ни в его напряжениях жить по началу самоотверженной любви. Спасение единственно – в содействии Божией силы, почерпаемой от Бога во Христе Спасителе действием веры. О сущности спасительного действия веры скажем ниже.