Слово в пяток 3-ей седмицы Великого поста при воспоминании Страстей Христовых¹. О христианском бодрствовании

Тако ли не возмогосте единого часа побдети со мной? (Мф.26:40)

Приближался страшный конец дела Христова на земле, наступал час, когда Безгрешному предстояло быть преданным в руки грешником (Мф.14:41). Совершена последняя желаемая Христом пасха, сказано преисполненное нежнейшей любви прощальное слово. Ученики Господа знают уже о гнусном предательстве, не утаены от них и страшные последствия этого мерзкого дела единого от них… В последний раз идет Господь с одиннадцатью учениками к любимой Гефсиманской веси и оставив здесь восемь из них, удаляется с тремя избраннейшими в глубь гефсиманского сада. Возмутилась даже до смерти душа Богочеловека, туга и скорбь преисполнили ее. Не скрывает этого Господь от трех взятых с Собой учеников и обращается к ним с нежным просительным словом: пождите зде и бдите со мною (Mф.26:38), а Сам, прешед мало, повергается в горячей молитве к Отцу Своему Небесному. Тяжелы, а по человечеству – невыносимы были эти минуты гефсиманского борения Спасителя нашего: быстъ же пот его яко капли крови, каплющие на землю (Лк.22:44) и ангел Господень явился, чтобы укреплять Его (Лк.22:43).

Но, что же, оставленные неподалеку от места молитвенного подвига Христа, три Его любимейших ученика, которым только что было поведано о скорби и туге их Учителя и к которым было обращено скорбное и нежное бдите со Мною?

И пришед к ученикам и обрете их спящими (Мф.26:40). – Спали те, кому незадолго пред тем была открыта вся полнота любви к ним их божественного Учителя, спали те, которые еще так недавно горели и сами такой любовью к Нему. Спали – когда были уже оповещены о гнусном предательстве и должны были с часу на час (в ночь сию) ожидать исполнения адского плана отверженника. Безмятежно почивал и тот, кто может быть за час пред тем, в порыве своей горячей преданности Учителю, заявил о своей готовности всюду следовать за Ним по пути скорбей и если придется, претерпеть с Ним темничное заключение и даже саму смерть. Такой высокий подъем духа, такое горение, а по мало времени – такой упадок сил!… Отяжелевшие очи, полное преобладание плоти с ее слабостями и несовершенством! – И вот, послышалось из Божественных уст скорбное слово упрека, обращенное прежде всего к тому, кто ярче других пылал огнем любви и жаждой подвига: Тако ли не возмогосте единого часа побдети со мною! Сколько милосердия и сострадания в этом упреке, но все же – какой неизмеримой скорбью должно было исполниться сердце Спасителя при виде этой слабости духа в первейших последователях учения Его. Одного часа, последнего пред разлукой часа не могли побдеть со Мною!

Не для какого-либо осуждения учеников Христовых представили мы, возл. бр., вашему благочестивому вниманию, то временное ослабление духа, которое проявили трое из них в минуты тягчайшего гефсиманского борения их Учителя. Не нам судить о тех, кто по воскресении Христовом, когда раскрыта была вся глубина дела Его, находились уже в непрерывном духовном бодрствовании, как бы выну держали стражу ночную ради скорейшего распространения в людях святых заветов Христовых. Не нам судить о тех, очи которых даже не смежил сон естественной смерти, но которые окончили свое земное существование мученической смертью, а при такой смерти бывает наивысший подъем духа, полное и окончательное преобладание его над немощной плотью. Привели мы пример временного ослабления духовной бодрости учеников Христовых единственно для того, чтобы проверить наши отношения ко Христу, чтобы поразмыслить над тем, не падает ли скорбный упрек Христа Спасителя – тако ли не возмогосте единого часа побдети со мною – и на нас с вами, возл. бр.

Апостолы в саду Гефсиманском услышали слово упрека за то, что в час тягчайшего борения своего Учителя, в час разлуки с Ним, не могли побороть в себе потребности в отдохновении и предались сну. А ведь не задолго пред тем, они торжественно исповедали свою веру в Учителя, как в пришедшего от Бога (Ин.17:30), а один из них изъявил готовность принять даже смерть за Христа. – Не тоже ли самое замечаем мы, братья и в наших отношениях ко Христу? Для нас теперь ясен смысл голгофской жертвы, знаем мы откуда пришел Христос Спаситель и ради чего принял Он позорнейшую смерть на кресте. Это совершено было ради нас, нашего ради спасения. Мы приобщили себя к участию в разделении плодов этой великой, необычной жертвы, мы назвались последователями Христова учения, взяли на себя иго креста Господня. Но, готовы ли мы к тому, чтобы хоть один час нашей жизни посвятить Христу, побдеть с Ним, ради Него одержать хоть слабую победу над немощью плоти нашей и всем тем, что проистекает отсюда? Присмотримся внимательно к нашей жизни и мы без труда подметим, что управляет ей ничто иное, как наша плоть, смежающая наши духовные очи глубоким сном равнодушия или полного пренебрежения к заветам Христова учения.

Готовясь к жизни, мы часто бываем проникнуты самыми высокими, самыми идеальными стремлениями. В нас горит вера в людей и мы готовы всем пожертвовать ради людского блага, отдать все свое для общей духовной пользы. Если же преподносятся нашему взору разного рода уклонения от евангельских идеалов, если мы видим, что неправда попирает следование истине, то наш дух исполняется благородным негодованием, мы жаждем пожертвовать всем существом своим ради восстановления попранной правды, готовы безбоязненно выступить даже против сильных мира сего, если в них подмечаем неправду и беззаконие, несправедливое притеснение обездоленных и слабых. Для себя же лично мы ищем самого немногого; скромной, тихой семейной жизни, без роскоши и неги; а иные, воспламеняясь святыми порывами духа, готовы совершенно отказаться от личного счастья, лишь бы как можно более принести пользы нуждающемуся брату, лишь бы осуществить в жизни своей евангельский призыв оставить отца или матерь и следовать за Христом. – Но вот окончилась наша подготовка к жизни и мы вступаем в саму эту жизнь. Первым делом – занимаемся устроением пока только себя; нельзя же прямо отдать себя для других, не создавши под собой более или менее твердой почвы. Необходимо занять и известное положение, по возможности более высокое ведь сверху и людская нужда виднее и сделать при таком положении можно больше.

Но… как часто случается, что наши благие порывы исчезают, как только мы приобретаем возможность и обществу честно и самоотверженно служить и ближнему оказать посильную помощь, и против неправды людской возвысить свой голос. Один, вступая в жизнь, как то быть может незаметно для себя, весь уходит в свою семейную жизнь, под предлогом устроения своего семейного очага, снабжения его самым необходимым, все глубже погружается в суетные мелочи жизни; бегает сначала за куском хлеба, потом за удобством и довольством, а там потянуло уже к роскоши и излишествам. И ушла вся жизнь на устроение своего собственного благополучия. А о служении обществу, о самопожертвовании, об отстаивании правды, – обо всем этом вспоминается все реже и реже, а потом и совсем забывается. Этот, горевший когда-то жаждой общественного благополучия, рассматривает теперь всякое служение исключительно с одной точки зрения, со стороны его доходности, количества приносимых им выгод. И если бы предложить такому променять занимаемое им место хотя на более полезное для общества, но менее выгодное, – то это предложение было бы принято за шутку. А как часто можно наблюдать удивительно быстрое охлаждение порывов благородного сетования о попрании евангельских заветов! Горел человек этими святыми порывами – всегда и во всем неуклонно следовать только правде и жертвовать всем, чтобы отстаивать святые заветы Христа, но вот, первая жизненная неудача, первое неприятное столкновение, первый удар, – и охлаждаются святые порывы, совесть уже не так чувствительна, подыскиваются компромиссы…, а дальше – этот самый поборник справедливости, из боязни лишиться хоть части своего благополучия или спокойно обходит вопиющую неправду, или даже сам готов притеснять и обижать тех несчастных, за которых когда-то приходилось так ратовать на словах.

О чем же говорят все эти превращения? О том, что пересиливает человека жизненный сон, одолевает дремота личного счастья, исключительно собственного благополучия. Чем является такая наша жизнь с полным забвением евангельских идеалов, как не сплошным сном, не прерываемым, быть может и одним часом духовного бодрствования! И слышится скорбный голос Того, чьи заветы так быстро забыты нами: Тако-ли не возмогосте единого часа побдети со Мною!

А вот наш исключительно внутренний мир. Для изъявившего готовность следовать за Христом необходимо постоянное духовное бодрствование, ежечасное стояние на страже в борьбе с одолевающими человека греховными влечениями. Но что же, надолго-ли достает нашего духовного бодрствования в борьбе с нашим греховным я? Не скрываясь и не стыдясь, проверим себя и в этом отношении. Иногда наш внутренний мир озаряет луч Божественного света. Мерзкой и гадкой покажется нам преисполненная страстями душа. Во всем омерзении предстанет и грех. Это, братья, Христос, постоянно ищущий своих заблудших овец, зашел к нам, это – Он посетил нашу помраченную и сбившуюся с христианского пути жизнь. – Но что же, долго-ли мы пребываем со Христом, долго ли удерживаем в нечистой клети нашего сердца светлый образ Его? Свет не причастен тьме, не может быть общения Христа с велиаром. Чтобы удержать в сердце образ Христов, нужно изгнать из этого сердца всю нечистоту и зорко, затем следить, бодро стоять на страже, как бы эта скверна опять не закралась в нашу душу. Необходимо постоянное бодрствование и это будет бодрствование со Христом ради того, чтобы продлить Его пребывание в нас. К этому общению со Христом в святой Церкви есть драгоценнейшее средство, самим же Христом и дарованное ей, это – святейшее таинство Евхаристии. В этом таинстве мы приходим в теснейшее единение со Христом. Принимая это таинство, мы не края ризы Христовой касаемся только, подобно кровоточивой, не одни только пречистые ноги Его лобызаем, как некогда блудница, – мы всего Христа принимаем в себя. Какое это великое счастье, какое неизъяснимое блаженство! – Но, возл. бр., надолго-ли мы остаемся в общении со Христом? Для этого опять нужно бдение, опять нужно зорко следить за собой, как бы не возвратился к нам тот грех, который мы пред святой евхаристией оставили на исповеди пред духовным нашим отцом. Не возвращаемся ли мы в тот же день к обычным нашим страстям и к удовлетворению их? Сначала даем некую усладу нашему телу, отчасти изнуренному предшествовавшим постом и уставшему от необычного для нас посещения нескольких служб подряд, потом потворствуем обычным своим слабостям, а затем с каждым днем все глубже и глубже погружаемся в свою прежнюю греховную жизнь. И овладевает нами тот же грех, не творить который мы сокрушенно обещались пред св. таинством Евхаристии. А иногда, страшно подумать, мы в тот же день причастия делаемся такими же гадкими, как и до него, не можем даже провести, как должно этого радостнейшего дня в нашей жизни. Это опять поддались мы духовной дремоте, за которой неминуемо последует и глубокий сон, дающий возможность с прежней силой действовать в нас греху. Что же мы, братья, сделали? Мы удалили от себя принятого Христа, нам тяжело показалось то бодрственное состояние, то стояние на страже в борьбе с грехом, какое стояние требует от нас Господь. И опять слышим мы скорбное: Тако ли не возмогосте единого часа побдети со мною!

Св. Церковь представляет нам возможность, как бы быть со Христом в моменты страданий Его. Это бывает, когда Церковь предлагает нашему благоговейному вниманию повествования о страстях Христовых. Чрез чтение страстных евангелий, мы, как бы сопровождаем Христа по Его скорбному пути. Мы присутствуем и в Сионской горнице, идем отсюда и в тихую Гефсиманию, где пред нами предстает Христос, испытывающий величайшую скорбь и борение духа, Христос, молящийся до кровавого пота. А далее, мы являемся свидетелями взятия Иисуса, идем за Ним во двор архиерея и в преторию Пилата. Пред нами проходит вся та богопротивная злоба, которая сопровождала суд над Христом. Наконец – мы и на страшной Голгофе, где пред нами распятый, как злодей, вмененный со беззаконными, Безгрешный Сын Божий. Трогательны, глубоко западают в душу эти евангельские повествования о страданиях Христовых. Вздох за вздохом вырывается из нашей груди. Рука невольно подымается для крестного знамения, когда услышим мы исповедание сотника: воистину Божий Сын бе сей или краткую, но неизмеримо сильную молитву благоразумного разбойника: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем. А иногда заблестит и слеза на ресницах наших. Святые это, братья, минуты. Это загорается в нас божественный огонь. Это – Христос снисходит в нашу душу. Но, вот окончилась непродолжительная служба, перешли мы порог церковный и что же? Долго ли мы держим в душе своей те святые чувства, которые озарили нас при слушании страстных евангельских повествований? Проявляем ли эти святые чувства в нашей жизни хотя бы на конце этого дня воспоминаний о страждущем Христе? Не бывает ли так, что в первом, преставившемся нам деле, мы поступаем совершенно вопреки учения Того, страстям Которого мы только что поклонялись. Не бывает ли, что выйдя из храма, мы сейчас же погружаемся в сутолоку нашей будничной жизни и в этой житейской суете совсем забываем о Христе?

И слышится тогда опять скорбный упрек: Тако ли не возмогосте единого часа побдети со мною. – Одного часа мы не в состоянии провести со Христом, бодрственно отражая все, что может претить Его пребыванию в нашей душе!

В нашем круге церковном есть особая седмица, посвященная последним дням земной жизни Христа Спасителя и на этой седмице есть несколько служб, когда вспоминаются страдания Христовы. Не нужно и говорить, как неизмеримо трогательны эти службы. Лучшие силы церковного творчества принесли этим службам все свое вдохновение. Составлены умилительнейшие последования. – И что же, братья, не привносим ли мы и сюда этой всегдашней нашей плотяности? Не спим ли мы и тогда сном лености греховной? Не будем говорить о тех, кто даже и в эти дни никак не удосуживается, никак не выберет времени, чтобы посетить храм Божий. Мы то, посетители этих служб – имеем ли в то время надлежащее настроение наших душ, горим ли огнем любви к страждущему Христу, готовы ли мы хоть одним часом пожертвовать ради Него? Не жалуемся ли мы и тогда на продолжительность службы, не выбираем ли мы такие храмы, где и служба покороче, где и время, назначенное для них, удобнее для нас. Уж очень боимся мы утрудить себя, страшимся, как бы не перестоять лишнего часа в церкви, как бы не причинить себе неприятности сокращением времени, назначенного нами для отдохновения и сна! И к этой жемчужине церковной – к службам последних дней страстной седмицы – мы коснулись своей нечистой рукой и на эту сокровищницу духовную посягнули своей, плотяной природой. Братья, да ведь все эти службы – ради Христа, родились от любви к Нему, произошли от желания, хоть единожды в год, побдеть с Ним. А мы и здесь отдаемся сладкой дремоте, мы и тогда боимся потерять лишний час, чтобы истово выполнить эти службы или со вниманием и умилением сердечным прослушать их. Что же это такое? Даже в этот час ежегодных воспоминаний страстей Господних, мы не хотим побдеть со Христом! Вот уже поистине, мы и единаго часа не можем побдети с Господом нашим!

И видим мы, братья, что вся наша жизнь духовный сон, сон беспросыпный, в котором не бывает часто и одного часа бодрствования со Христом! К кому же обратиться за помощью в этом пагубном состоянии? К Тому, Кто и в час тяжелого борения не оставлял без отеческого попечения своих ослабевших учеников, Кто прерывал свою молитву к Отцу Небесному, чтобы дойти к тем, которые оказались такими слабыми. – Господи, возбуди же и нас от сна лености греховной. Вселись в нас, Господи и не оставляй нас, но походи в нас! (2Кор.6:16).

Свящ. В. Прилуцкий