Ответ архимандриту Фаддею (Успенскому)

Прочел я Вашу статью, о. Фаддей, и припомнил следующее. Несколько лет тому назад на своём диспуте Вы высказали мысль, что западные библеисты намеренно извращают истину, сознательно лгут. Указав Вам на всю психологическую несуразность Вашего обвинения, я заметил, между прочим, что лишь слепой фанатизм может породить его. Помню, что я по-товарищески предостерегал Вас от этого опасного, антихристианского чувства. Но мой совет, как кажется, не оказал на Вас действия. По крайней мере, мне приходится теперь на самом себе испытывать принявшую нежелательную форму Вашу ревность о вере.

1) В своей статье, указав на то, что я не называю по имени пророка, написавшего отдел книги Исайи 40–66 гл., Вы говорите, что „объяснение этого обыкновенно (?) заключается в рационалистическом воззрении на происхождение отдела Исайи 40–66 гл. не от пророка Исайи, а от кого-либо другого, жившего около плена вавилонского: незадолго до него, во время его, спустя несколько времени после него». Для своего вывода, о. Фаддей, Вы не имели основания. Вы, по-видимому, забыли, что тема для Вашей кандидатской диссертации (Единство книги пр. Исайи) дана была мною, что в магистерскую диссертацию Ваше сочинение было переработано с моего одобрения и с моей рекомендации. Верьте мне, что если бы я был убеждён в разных авторах книги Исайи, я ни на минуту не задумался бы высказать это, так как признание двух боговдохновенных авторов одной священной книги ничего рационалистического не составляет. Рационализмом это может назвать не православие, а лишь простое недоразумение. С другой стороны, и Вы должны согласиться, что есть основания сомневаться в единстве книги пр. Исайи. И если Вы думаете, что их не стало с появлением Вашей книги, то я могу лишь советовать Вам быть поскромнее. Это необходимо как для хорошего ученого, так и для хорошего монаха. По отношению к Вам я особенно заинтересован в первом.

2) „Понятно, пишете Вы, стремление экзегетов рационалистического направления все черты для изображения Раба Иеговы отыскать именно в событиях, случившихся по освобождении Израиля от плена вавилонского. Плен вавилонский, похоронивший было все чаяния богоизбранного народа, кончился, так начинает автор (т. е. я) изложение обстоятельств» и т. д. Вы таким образом приписываете мне рационалистическое стремление все места книги пр. Исайи относить, прежде всего, к Израилю и доказываете мне, что „есть в книге пр. Исайи места, которые не могут относиться даже к идеальному Израилю, но прямо относятся к Мессии». Ну, о. Фаддей, Вы совсем дурно читали мою статью. Прочтите снова хотя следующие места. По моим словам, изображение Израиля служит лишь фоном для изображения Раба Иеговы, как Личности (426. 429 стр.). В том и Другом есть нечто (а не все) общее и сходное (стр. 430). Сказав о проповедническом служении Раба Иеговы (42 гл.), я писал: „нигде в столь подробных и ясных чертах не описывается миссионерская деятельность народа израильского, и потому с правом большинство комментаторов видит в представленном описании образ Мессии. Но и здесь можно сделать некоторое сближение пророческого служения Раба Божия с проповедью Израиля. Итак, образ Раба Божия в начале 42 гл. описывается чертами, которые отчасти присущи и Израилю» – (стр. 431 ср. 432). В жизни Израиля я нахожу лишь бледное и слабое отражение образа Раба Божия (стр. 420). Разве не ясно отсюда, что не все черты Раба Иеговы относятся к Израилю? По каким дебрям скиталась Ваша мысль, когда Вы читали эти строки? Я, впрочем, отнесся бы благодушно к Вашей невнимательности, о. Фаддей, если бы она не привела Вас к удивительным результатам.

3) Приписав мне отождествление образа Раба Божия и Израиля, Вы усмотрели в нем посягательство на самую боговдохновенность пророчества, стремление представить „естественный генезис» пророчества, т. е. рационализм самой чистой воды. Поправляя меня, Вы говорите, что „пророк не только переносит на Раба Господня черты, которые он мог непосредственно заимствовать из обстоятельств жизни Израиля, что, следовательно, пророчество Исайи о Мессии не только этот слабый образ имеет своим источником, но и прямо вдохновение». „Совершенно преждевременно заявлять, говорите Вы, о совершенно естественном генезисе пророчества», так как „слишком незначительны в жизни Израиля элементы для создания путем естественного творчества такого величественного образа». „Источником для этого изображения, напоминаете Вы, служило общее всем пророкам сверхъестественное откровение о Мессии». Таким образом, „отдел Исайи 40–66 есть чудеснейшее произведение творчества Исайи, но не чисто естественного, а сверхъестественно озаренного Духом Святым». Самая дилемма, поставленная мною, по Вашему мнению, возможна лишь при рационалистическом воззрении на происхождение пророчества.

О. Фаддей, имели ли Вы хотя бы малейшее основание ко всем Вашим возражениям и урокам? Разве я отрицаю вдохновение и сверхъестественное откровение в пророчестве о Рабе Иеговы? Разве говорю я где-нибудь о „естественном генезисе» этого пророчества? Уже самое утверждение мое, что изображение Мессии у пророка лишь отчасти рисуется чертами из жизни израильского народа, показывает, что я признаю пророчество необъяснимым из естественных причин. Этого мало. Я прямо говорю: „узрел ли он образ Раба Божия в далекой перспективе будущего, так сказать, в области неба, скрывавшего тайны грядущего, или, осенённый Духом Святым, он усматривал бледное и слабое отражение этого образа на земле, в страдальческой жизни своего народа»? Значит и в том случае, если материал для изображения Мессии пророк брал из жизни Израиля, все же необходимо признать, что это изображение было плодом озарения свыше, плодом божественного вдохновения. Дилемма, поставленная мною, нисколько не находится в противоречии с признанием боговдохновенности пророчества и ничего рационалистического в себе не заключает. Мысль ее ясна. Я спрашивал, было ли пророчество о Мессии исключительным пророчеством „с неба», т. е. без всякого отношения к истории и переживаемой народом действительности, или напротив Дух Святый указывал и некоторый материал, и некоторый толчок для пророческого предведения в жизни народа. Вы сами признаете, что „пророк в созерцании отдаленного будущего исходил нередко из событий своего времени». Почему же мою дилемму Вы называете рационалистической?¹

Никакая, даже самая простодушная наивность не может не понять, какой серьезный смысл имеют все Ваши неприкровенные речи. Мне стоит немалого труда сдержать свое негодование, вызванное глубоким оскорблением, какое Вы нанесли мне, без всяких оснований подвергая сомнениям мои религиозные убеждения. Я воздерживаюсь от оценки Вашей статьи по ее достоинству, так как, зная Вас, не допускаю с Вашей стороны злого умысла. Для меня ясен источник Ваших удивительно опрометчивых и ничем не вызванных возражений и упреков. Он – в Вашей болезненной подозрительности в вопросах веры. Все люди, смотря на мир Божий, видят солнце, луну, звезды, реки, моря, деревья и все прочее, что создал Господь Бог. Но болезненному воображению помимо этого представляются иногда с воем и хохотом скачущие в пространстве бесы. Из каждой щели на глазах больного выползает по нечистому, чтобы тревожить его покой. Точно так же и в Ваших глазах, о. Фаддей, между строками невинного текста мелькают всяческие искушения и „прелести», мешая Вам понимать написанное. Мне не было бы никакого дела до Ваших искушений и „прелестей», если бы Вы в борьбе с ними Вашей неловкой рукой не задевали совсем в них неповинных людей. Но так как от Ваших „прелестей» страдают Ваши ближние, то позвольте мне искренно пожелать Вам не поддаваться искушениям Вашей мнительной душой.