Отзыв о сочинении Н.Н. Глубоковского «Блаж. Феодорит, еп.Кирский»

Кто пишет о сочинении H.Н. Глубоковского в 1892 г., тот имеет дело с литературной величиной установившейся. И подробные рецензии компетентных лиц в России и впечатление, высказанное иностранным ученым, признают недюжинные достоинства этого двухтомного исследования, затрудняясь указать равноправную с ним величину в европейской литературе по данному вопросу. К этому лестному суждению о книгах молодого ученого присоединяю свой голос и я, хотя и на несколько низшем регистре. Эта разность мне, однако, не препятствует видеть в этом исследовании труд, достойный полной премии высокопреосвященнейшего митрополита московского Макария.

Феодорит, его творения, его время, изучены и описаны двумя учеными огромной эрудиции и той зоркости, которая дается долгими годами научных занятий. Это были Гарнье и Ленэн де-Тилльмон. В их творениях для последующих генераций дана была такая сокровищница, что едва ли возможно найти вопрос, к Феодориту относящийся, который так или иначе не был бы уже предрешаем. Но Гарнье писал свои Dissertationes в 1684 г., а первый том Mémoires Тилльмона издан в 1693 г. Два столетия, не бедные ни литературными трудами, ни высокими талантами, ни, наконец, счастливыми открытиями в области древней письменности, отделяют нас от этих капитальных творений. И кто обращался к ним за справками, как бы ни было велико его уважение к самоочевидной начитанности и к меткой аргументации этих достойных ученых XVII в., тот не мог освободиться от чувства неуверенности, которое вызывала мысль: не открыто ли за эти 200 лет каких-нибудь новых данных, которые имеют решающее значение в вопросе? Инвентарь всему скопленному за эти годы отвечал бы действительной потребности.

В г. Глубоковском счастливо соединились условия для удачного разрешения этой задачи. На его долю выпало счастье работать при библиотеке московской духовной академии, столь богатой книгами по церковной истории, что немецкому ученому с изумлением пришлось узнать о существовании некоторых исследований немецких же по цитатам, поставленным в России. Со своей стороны, этому книжному богатству г. Глубоковский ответил проявлением трудолюбия феноменального, равного и по интенсивности, и по экстенсивности, и отлично дисциплинированного. Labor ïmprobus ему не страшен. Часто его работа выглядела сухой, не обещала никаких благодарных результатов, не вознаграждала даже просто широтой перспективы, не представляла даже трудностей для выполнения, которые интригуют артиста, была βάναυσος, бесспорно, и он нес ее с терпением удивительным. Стоит посмотреть лишь на те страницы первого тома, где (как, напр. на 227) бессменно повторяются «Hoffmann – Martin – Perry», т. е. одно и тоже известие приводится по трем изданиям; или перелистовать стр. 21–25 второго тома, похожие более на таблицы логарифмов, чем на богословское исследование, и получившие такой вид – на добрую половину – вследствие того, что русские переводчики уволили себя от труда – отметить на полях страницы своего основного издания, – и становится ясно, что автор не жалел своего труда. Наряду с произведениями капитальными, цитируются неважные и подчас устарелые; но это – гарантия, что подвергнут поверке весь инвентарь. При этом, автор обнаружил почтенное стремление – выслеживать всякие намеки на новые источники до последнего доступного их конца, и потому открыл нечто даже в таком капитальном, но и отдаленном от вопроса о Феодорите издании, как «Каталог сирских рукописей британского музея»: встреча с именем В. Райта на страницах г. Глубоковского была для меня приятной неожиданностью.

И если бы человек, давший такие доказательства своего неутомимого трудолюбия, после работы над такой массой книг, заявил только перед компетентной инстанцией, что – предположим – Тилльмон и до сих остается вполне надежным и лучшим, нежели все другие, пособием в вопросах о Феодорите: по существу дела и такой короткий ответ, но составляющий квинтэссенцию многих «трудов и дней», уже заслуживал бы премии.

Важность исследования г. Глубоковского, по моему мнению, заключается – главным образом – не в том, к чему он приходит, но в том, как он идет. Частные результаты его изысканий довольно нередко для меня неприемлемы. Но неоспоримо широкое cognitio cogniti; но отсутствие положений, принимаемых без доказательства; но та последовательность, с которой он направляется на все вопросы, осложненные спорами или недоразумениями, к какой бы они области не относились; но полнота его собственной аргументации и – большей частью – несомненная зоркость, с которой он подмечает слабую сторону позиции противника даже и в тех случаях, когда она – в конце концов – оказывается более сильной, чем его собственная: все эти качества сообщают книгам г. Глубоковского то достоинство, которое немцы означают словом «anregend». Предложенный legentibus atque intellegentibus, они вызывают на размышление, на самостоятельное расследование дела. Те примечания (их 3821), которыми покрыто нижнее поле двух томов его, дают возможность проверить по источникам каждый устанавливаемый им факт – с наименьшей (при данной форме изложения) затратой времени. Столь щедрый на свой труд и свое время, автор экономен за счет читателей: его указания так детальны, что не приходится – как это сплошь и рядом случается при чтении сочинений скупых на цитаты – перечитывать несколько глав первоисточника, чтобы убедиться в правильности интересной или важной подробности, а в случае ошибки – еще раздумывать, на чем же именно покоится такое неправильное заверение. Вследствие этого, состав книг г. Глубоковского – можно сказать – прозрачен. И если невозможно согласиться с его решением вопросов, то и тогда приходится признать иногда факт, а иногда и прямую заслугу, что в данном месте приведены именно те инстанции, которые решают дело. Автор дал такой арсенал, что можно предложенным там оружием пользоваться и против него. Если он не решил вопроса в приемлемом для всех смысле, то – облегчил возможность такого ответа, расчистил и упорядочил материал, из которого слагаются посылки для такого или иного вывода. Аргументация автора, если, в конце концов, и не убеждает, то представляет все-таки горнило, в котором подвергаются серьезной пробе и факты, и мнения. Положения, забракованные им, должны возродиться из пепла, упрочиться на обновленном фундаменте.

К исследованию г. Глубоковского обычные мерки не совсем приложимы. Монографией в буквальном смысле слова исследование о Феодорите быть не может. Это – писатель слишком разносторонний. Сам замешанный в отношения эпохи, полной борьбы и колебаний, он и ценим и судим был в течение целого столетия по смерти, и это продлило – так сказать – его биографию. Но, как автор «церковной истории», он налагает на исследователя труд – изучить и историю столетия предшествующего; а его «haereticarum fabularum compendium» погружает ученого читателя в историю церкви первых трех веков и, притом, в очень трудный отдел ее с обширной научной литературой. Феодорит-полемист держит исследователя далеко не в той сфере интересов, чем Феодорит-экзегет. На столе ученого должны быть совсем не те книги, когда он интересуется Феодоритом, как автором «врачевателя эллинских недугов» и, когда он расследует вопрос о «Феодоритовом слове». И не те особенности мышления требуются для того, чтобы оценить Феодорита, как проповедника, и для того, чтобы разобраться в вопросе о происхождении тех или других цитат у Феодорита; чтобы по едва заметным штрихам распределять факты и документы правильно хронологически; чтобы по отрывкам и заглавиям угадать состав не дошедших до нас сочинений епископа кирского. Он был πολύτροπος ἀνήρ, и в исследовании о нем от правильного основного взгляда зависит далеко не все. Равным образом и недочеты в главной точке зрения, в самом центре, не влияют роковым образом на многогранную периферию. Личность епископа кирского подействовала на г. Глубоковского так обаятельно, что он на изображение своего героя затратил несколько много розовых тонов, несколько мало туши. Это влияло и на решение многих вопросов – во славу Феодоритову. Но и здесь точка зрения автора сказывается так откровенно, что читатель и без «Caute legas» остается уже на стороже и может выбирать другие краски из числа тех, которые предложены и в тексте, и под строкой. А сверх того, вопросов вполне нейтральных, в книгах автора поставлено достаточно.

И все это исследование написано не в десятилетие, а в два года. Автору приходилось работать не только упорно, но и поспешно. Сократив план своего труда, ограничившись несколькими сторонами в Феодорите (а почти каждая глава во II томе могла бы стать довлеющим предметом строго монографического исследования), автор, конечно, избежал бы и многих недочетов. Обработав один отдел, он дал бы, вероятно, монографию, до такой степени исчерпывающую предмет, свободную от погрешностей и в целом, и в частях, что получился бы monumentum aere perennius, прочный как логарифмические таблицы. Но, как ни велики мои симпатии к работам именно этого типа, я не могу не видеть, что, при данном состоянии нашей богословской науки и спроса на нее, г. Глубоковский прав, что сделал именно то, что он сделал. Не смотря на невольные недочеты, он может сказать: Quod potui feci, не опасаясь, что кто-нибудь поднимется и – с доброй совестью – скажет: я сделал бы это, при данных условиях, лучше вас. – Не», ошибки получились бы, может быть, в другом роде, но не в меньшем количестве.

Faciant meliora potentes, но addendo, когда располагают лучшими результатами собственного исследования, но corrigendo, когда открывают ошибки у г. Глубоковского. Его Блаженный Феодорит, епископ кирский будет у нас – да и в Европе вообще – заменен не скоро таким трудом, на появление которого можно бы признать действительное научное право.

Со своей стороны, в дальнейшем я представляю свой опыт таких Addenda – Corrigenda к сочинению H. Н. Глубоковского, как реальное доказательство, что я ценю его труд. На деюсь, в слащавых комплиментах меня не упрекнет никто. Дело – в деле, и потому я пишу с деловой строгостью¹.

В первой главе автор излагает жизнь Феодорита до епископства. Наиболее трудностей представляют здесь два вопроса: в каком году Феодорит родился? и откуда он взят был на кафедру кирскую?

Значение первого вопроса (для критики известий об учителях Феодорита) оценено автором правильно; но он напрасно (4) извиняется за «арифметическую скрупулезность» своего «длинного примечания»: не серьезна была бы та книга, которая скользнула бы по этому вопросу с приятной легкостью, имея на своем титуле: «Блаженный Феодорит. Его жизнь» и «1890» год. Напротив, автор был недостаточно скрупулезен для 1890 года.

Весь материал для научного решения этого вопроса (с определенным годом в итоге или твердой дилеммой) собран уже Гарнье и Тилльмоном; научный шаг вперед может состоять только в обработке этих данных. Их только четыре.

1. Первый год епископского служения Феодорита совпадает с ind. VI = 1 сент. 422 – 31 авг. 423 г. Такая формула методически правильнее, чем ходячая, принятая и автором: «Феодорит был посвящен во епископа в 423 г.» Точка зрения Феодорита – греко-восточная, и его год – не январский, а сентябрьский [и едва-ли октябрьский (2,251,46)]. Эту дату предложил Баpoнио, обосновал Тилльмон, поставили вне сомнения изданные в 1873 г. «деяния ефесского собора 449 г.». Ее основательно принимает и автор.

2. Когда [вероятно летом 426 г. (:2,416)] епископ Феодорит посетил Иакова кафра-рехимаского (едва ли «известного под именем Младшего»), он (Феодорит) был еще «молод», νέος.

3. Когда юный чтец антиохийский Феодорит, с едва показавшимся пушком на бороде (ἅρτι γὰρ ἰούλου βραχεῖὰν τινα προβολὴν ἐδεδέλμεθα), посетил старца Зинона, уже 40 лет проведшего в подвигах (τεσσαράκοντα γὰρ ἔτη ἐν τῇ ἀσκήσει διηνοκὼς ὲτύγχανεν), по глубокому смиренномудрию подвижник стал усердно просить Феодорита – по званию клирика, вознести молитву. Так как Зинон вышел в отставку (τήν στρατιωτικὴν ἀπέθετο ζώνην) немедленно (εὐθύς) после 9 авг. 378 г., то – если понять διηνοκώς буквально – Феодорит был у св. Зинона не ранее осени 418 г.

4. На 23-м году от рождения мать Феодорита заболела глазами. Ее родственница известила ее, что св. Петр исцелил молитвой от глазной болезни жену «державшего тогда кормило Востока» (τοῦ τηνικάδε τῆς Ἔω κατέχοντος τὰ πηδάλια) Пергамия. Мать Феодорита «немедленно побежала» (παραυτίκα ἔδραμε) к человеку Божию и получила исцеление. А семь лет спустя (ἑπτά γὰρ ἅλλα ἐπιβιώσασα ἔτη), у нее родился Феодорит. – Эта последняя дата показывает, что сам Феодорит знал, в каком году он родился. Это можно сказать далеко не о всех древних деятелях. Тем сильнее для нас побуждение – сделать все для разъяснения этой даты.

Г. Глубоковский с Тилльмоном против Гарнье принимает, что Феодорит родился в 393 г., а не в 386 г.; думает, что Феодорит 23–24 лет от роду был в 418 г. у св. Зинона; непостижимым для меня образом допускает, что «этот аргумент [дата 3] с одинаковым удобством может быть обращен в пользу мнения Гарнье, хотя этот ученый совершенно несправедливо относит посещение – к 408 г., ибо, в этом случае, придется произвольно читать τριάκοντα вм. τεσσαράκοντα»; и признает «решающей в этом вопросе» дату 2, находя «само собой понятным, что эпитет νέος более приличен по отношению к человеку в 30 лет, чем в 37 лет, каким должен быть в момент хиротонии» в 423 г., если он родился в 386 году.

На это я позволю себе заметить, что дата 2 нисколько не решает вопроса против Гарнье. Феодориту в 426 г. было – по Гарнье – 40 лет. А всякого человека – не только епископа – до 44 лет греки считали за νεανίσκος², латиняне за «iuvenis». А в пояснение к дате 3 можно привести следующую справку:

Старик Ливаний (после 387 г., след. около времени рождения Феодорита и в той же самой Aнтиохии) ропщет на утвердившийся в это время непутный обычай на общественные обеды по случаю олимпийских игр приглашать и детей, еще ходивших в школу, и таких, у кого только что пушок на бороде показался, и даже совсем безбородых (φοιτῶν δέ τις παῖς ἐπί μαθήσει λόγων, καὶ ἢ ἄρτι δεικνὺς ἴουλον ἢ οὐδὲ τοῦτο). В прежнее время было не так: звали на обеды только стариков и взрослых, а недорослей не допускали туда безусловно. Это сам Ливаний знает по собственному опыту. В 328 г., когда ему было 14 лет, литургом был его дядя Панолвий; в 332 году Ливанию было 18 лет, и литургом был Агиррий, друг отца его: и ни тот, ни другой литург и не подумал позвать на обед Ливания. В 336 г. ему было 22 года, литургом был его дядя Фасганий: он позвал Ливания, и тот явился на обед (οὗτός με ἐπί δεῖπνον καλεῖ, καὶ ᾠχόμην). Следовательно, антиохиец 22 лет – δύο καί εἴκοσιν – считался уже вышедшим из слоя тех, у кого только что показался пушок на бороде. И Феодорит с этим признаком оказывается к концу 418 г. в неудобном для хронотонии возрасте в 18–20 лет. Юношу 18 лет могли поставить в чтеца даже при Юстиниане I; а ранее бывали и «lectores infantuli».

По всему этому, исключительную важность приобретает дата 4: год правления Пергамия + 7 лет = году рождения Феодорита. Насколько мне известно³, H.Н. Глубоковский вполне прав, когда полагает, что этот Пергамий только в приведенном месте у Феодорита и встречается, и, след., год правления Пергамия есть х. Но автор все-таки рано выпустил перо из рук: этот х, коль скоро он не поддается прямому решению, приходится решать косвенно, по методу остатков. Спрашивается: в какие годы данного десятилетия кормило Востока держал несомненно не Пергамий? В том немногом, что автор сказал по поводу даты 4, он допустил две ошибки против метода: аа) согласившись с Тилльмоном в выводе («393, не 386 г.»), он идет по следу Гарнье в обосновании этого вывод, и, смешивая quadrata rotundis, казнить себя, след., нелогичностью: для Гарнье, мнение которого передано неточно, совсем неопасен – у него же почерпнутый – факт, что в 377 г. praefectus praetorio per Orientem был Domitius Modestus; но для принятого автором 393 г. опасна, след., справка в codex Theodosianus:

Пост praefectus praetorio per Orientem при Феодосии I занимали след. лица:

Neoterius январь – июнь [янв., 2 февр., 17 марта, 17? июня] 380 года;

Eutropius, июнь 380 – июль 381 г. [крайние даты: 17 июня 380 – 21 июля 381 г.];

Florus, авг. 381 по 382 г. [июля 381 – 5 марта 383];

Postumianus в 383 г. [апр. – 7 ноября 383];

(Maternus) Cynegius с 384 до самой смерти (погребен 19 марта 388 г.), [крайние даты; 18 янв. 384 – весна 388 г.];

Tatianus, назначенный императором, лишь только до него в Италию дошла весть о смерти Матерна Кинигия, его коллеги по консульству 388 г. [первая дата: 16 июня 388, последняя: 30 июня 392 г.]; а непосредственным преемником Татиана был Rufinus [первая дата: 26 августа 392 г.] до самой смерти (убит 27 ноября 395 г.).

Из этого списка, с точки зрения г. Глубоковского, должны следовать два вывода:

ααα) Феодорит родился, во всяком случае, не позже 391 года. Кинигий уже потому не мог называться Пергамием, что был Maternus Cynegius; притом бесспорно, что три последние PP. Р. О. на востоке известны были именно как Κονήγιος, Τατιανὸς, "Ροοφῖνος. А, так как вообще рискованно предполагать, что государственные люди известны были в Антиохии под другими именами, чем в Константинополе, то нужно допустить, что

βββ) Феодорит родился не позже 386 г.⁴ Это – вывод Гарнье. Его логика действует как аркан. Кто берет у Гарнье посылку, тому не отделаться и от следствия.

С автором это случилось потому, что он нарушил другое методическое правило:

бб) Когда Гарнье расходится с Тилльмоном, ученый, если он не желает расследовать вопроса ab ovo, должен идти за Тилльмоном – уже потому, что тот знал решение Гарнье и – не согласился с ним, тогда как Гарнье, писавший ранее Тилльмона, может быть не стал бы и чернила тратить на некоторые из своих dissertationes, если бы прочитал Mémoires, tt. XIV. XV. Притом же Тилльмон не только богослов (как Гарнье), но и высокоученый автор Histoire des empereurs, в вопросах византийской политической истории веский авторитет. Поэтому, когда он говорит, что «державший кормило Востока» [не «бразды правления»: для Феодорита (ер. 44): Pf. Р. О. есть ὁ τὰς ἡνίaς κατέχων]⁵ Пергамий был Comes Orientis [Comte d’Orient в Mém. XIV, 254, цит. у автора (3)], то о Гарнье с его «Pergamii praefecti praetorio Orientis» можно было не беспокоиться, – тем более, что очень трудно допустить, чтобы семья Pf.Р.О. при Феодосии I жила не в Константинополе, а в Aнтиохии.

Praefectus praetorio per Orientem нередко занимал свой высокий пост несколько лет; напротив, comes Orientis редко правил более года. Без большой погрешности можно допустить, что каждый индикт в Антиохию присылали нового комита. Для интересующего нас времени codex Theodosianus дает следующий список комитов Востока:

Felix – [дата: 8 июля 380],

Tuscianus – [марта 381],

Clicherius – [июля 381],

Philagrius – [«рр. Beryto» 20 сент. 382],

Proculus – [марта 382 ??; 11 июня, 6 и 27 июля 383],

Martinianus [ноября 392].

Неприятный пробел (384–391 гг.), на который – по Тилльмону – приходится и год исцеления матери Феодорита, можно с большей или меньшей вероятностно восполнить на основании «речей» и «писем» Ливания при пособии солидного труда Зиверса. Из Ливания до очевидности ясно, что сын Татиана Прокл (Πρόκλος, Proculus) перед ὀλύμπια, след., перед июлем – августом 384 г., оставил свой пост, и заменен был Икарием, сыном Феодора. Столбец с греческими именами – мой опыт⁶, с латинскими – Зиверса.

Мне представляется, что именно на индикт XV, год злополучного восстания в Антиохии, приходится правление Пергамия. Комита Ливаний аттестует нелестно – διψῶν τε άεὶ καὶ πίνων; но, несомненно, он, как и его преемник [ἄλλος δέ τις ἀντί τοῦ οὐκ εἰδότος θεοὺς, εἰδὼς οὐδ’ αὐτὸς θεούς], «не знал богов»: в Пергамии, женатом на женщине, по вере исцеленной св. Петром, естественно видеть христианина.

В таком случае, Феодорит родился индикта vij, в 393–394 г., и на тридцатом году поставлен во епископа. Что это возможно⁷, едва ли будут оспаривать те, кому известны послабления, допускаемые тогда на востоке. Затем, дату 3 приходится считать неточной: возвеличивая смирение св. Зинона, Феодорит, вероятно и сам не помнивший точно года своего посещения, и старцу-подвижнику поставил больше лет (цифра 40 подозрительно кругла) и себя представил излишне юным.

Во всяком случае, если Пергамий был комитом не в 386–387 г., то мог быть или в 385–386 г., или же до 380 г., т. е. Феодорит родился в 393–394 г., respective в 392–393 г., или же не позже 386 г. Выбор возможен только между мнениями Тилльмона и Гарнье. В последнем случае поправка τεσσαράκοντα ex conjectura на τριάκοντα, – эта «fascheuse extremité» по верному замечанию Тилльмона, – становится неизбежной (в дате 3). А решение Меллера: Феодорит родился «приблизительно около 390 г.», «etwa um 390», есть ненаучный шаг назад в этом вопросе.

Г. Глубоковский, по моему мнению, слишком осторожно (5,12; 8,22; 12,42; 13) относится к авторитету Никифора Каллиста. Своим «φοιτήσας» Никифор выдает себя вполне: у него нет точных сведений о жизни Феодорита. А потому и «σύρος» не может служить препятствием к тому возможному заключению, что богатый отец Феодорита был аристократ и мог иметь поместье около Апамии. Я не вижу никаких оснований полагать, что монастырь Феодорита в 3 римских милях от Апамии (23,22) был именно в Νικέρται, κώμη τις μεγίστη καὶ πολυάνθρωπος. Сколько мне известно, этот последний монастырь упоминается еще только в W. Wright, Catalogue of the Syr. MSS. Brit. Mus. 756b [Sergius abbat of נקירתא in the district of Apamea, A. D. 585] и Mansi, VIII, 1135A [Συμεὼν πρεσβύτερος καί αρχιμανδρίτης μονῆς τοῦ μακαρίου Ἀγαπητοῦ (τῆς Ἀπαμέων ἐνορίας)]. 1130Α. 1131D [ἐπὶ τῇ τῶν Νικερτῶν ἐφόδῳ]. Если и можно вывести (из последнего места) заключение о местоположении Никерт, то оно – не в пользу догадки автора (resp. Ньюмана): это селение лежало, по-видимому, довольно далеко от Апамии по направлению к Лариссе (которая лежит в 16 т. р. к ю.ю.в. от Апамии, Itin. Anton. 187. 195Wess.).

Но, справедлива ли догадка Тилльмона, принимаемая и автором, что в этом монастыре в 3 m. р. от Апамии, Феодорит подвизался до епископства и отсюда взят на кафедру? В пользу такого предположения говорит заверение Феодорита, что он жил в монастыре до епископства и факт, что το ἡμέτερον μοναστήρων для Феодорита есть именно монастырь апамийский. Но «и другое толкование приведенных слов» «мыслимо»: разве не мог Феодорит назвать этот монастырь «своим» по праву ктитора?

Основания для «голословных подозрений» Меллера понять нетрудно: легко ли объяснить, что клир и миряне кирские останавливают свой выбор на молодом еще человеке, с их городом не связанном ничем, подвизающемся в 177 километрах (120 m. р.) от них в другой епархии? Но самое главное: именно послание 41.Σακκελ., Меллеру неизвестное и цитируемое автором (29), и представляет непредвидимые им трудности для гипотезы апамийского отшельничества. Он приводит из ер. 41.Σακκ. достаточно подлинных слов, чтобы понять, что его перевод: Феодорит «был поставлен в чин служителей его святостью» (Феодотом) неверен, но слишком мало для того, чтобы и самый внимательный читатель разгадал смысл этой тирады. Дело в следующем. Никто, ни боголюбезнейший пресвитер [видимо антиохийский] Аетий, не уведомил Феодорита кирского, что Феодот антиохийский прибудет в τοῦ Ἀρχαίου, местность около Гиндара на границе парикии кирской, и проведет там два дня. Если бы это Феодорит знал, словно на крыльях перелетел бы он Гиндар и неотступно просил бы его святость – удостоить Кир своим посещением. Ничего не зная, Феодорит 14 числа отправился в Мининги (Μήνιγγα в 24 м.р. от Кира и в 24 же м.р. от Верии, Itin. Ant. 194Wess.) на праздник св. мучеников и там только услышал, что Феодот был в τοῦ Αρχαίου и уже отбыл. «Больно стало душе моей, что простился я со степенью служащих твоей святыне: если бы я был в числе их, то я не остался бы в неведении о твоем прибытии, отче» (ὅτι τῇ τῶν θεραπευόντων σου τὴν ἁγιωσύνην συντέταγμαι μοίρᾳ οὐ γὰρ ἐκείνοις ἐγκεκριμένος, ἄπυστος ἔμεινα τῆς σῆς, ὦ πάτερ, ἐπιδημίας). Противоположение συντέταγμαι слову ἔγκεκριμένος показывает недвусмысленно, что первое нужно понимать в переносном, но весьма обычном («συντακτικός λόγος» = прощальное слово»; ἀσυντάκτως epist. 80 = не простившись συνταττομένῳ καὶ τοῦ διδασκάλου χωριζομένῳ in 2 Timoth. 1, 4, cf. Bauer, Glossarium Theodoreteuml значении «раздаваться, прощаться». Из perfectuni συντέταγμαι видно, что Феодорит выступил не на время, а навсегда из ряда «служащих» Феодоту; следовательно, их «μοῖρα» не случайная, ad hoc прикомандированная группа. Видимо, нужно разуметь дьяконов или пресвитеров. Неясно, почему Феодорит узнал бы о прибытии Феодота, если бы не был епископом: потому ли, что не отлучился бы в Мининги или потому, что пресвитер Аетий был бы разговорчивее с своим сопресвитером? Но Феодорит отправляется от факта: будучи пресвитером иди дьяконом, он вовремя знал о «прибытии» Феодота, не об «отбытии» (ἀποδημία); след., Феодорит разумеет пребывание не в антиохийском клире и, конечно, не в апамийском монастыре, куда весть о прибытии Феодота в του ’Αρχαίου никак не дошла бы своевременно. Приходится сделать вывод, что Феодорит не в буквальном смысле взять из монастыря на кирскую кафедру; что он некоторое время состоял в клире города Кира или кирской парикии; что избрание его на кирскую кафедру прошло по обычной норме.

Первые страницы главы второй разъясняют время и обстоятельства вступления Феодорита на кирскую кафедру и предлагают сведения о городе Кире и его парикии. Далее Феодорит изображается как общественный деятель и как духовный пастырь.

К первым страницам я мог бы предложить некоторые Corrigenda и довольно много Addenda.

Дату посвящения Феодорита «423 г.» автор обосновывает в полемическом примечании (27) против Гарнье. Мнения ученого иезуита изложены не совсем точно (превращения πέντε в δύο и β в ς Гарнье не допускает и считает Феодорита в титулах вполне точным); но результат полемики, конечно, правилен. Только автору не следовало бы соглашаться с Баронио, будто ὑπάτῳ есть описка вм. ὑπατικῷ. Только в торжественно-архаическом стиле [напр., Cod. Theodos. 6, 6, 1] «consularis» прилагалось к лицу, бывшему консулом, и только подделывающиеся под древний слог писатели [напр., Prisei de leg., Corp. Scr. H. Byz. I, 2O8, 20 Bonn] употребляли тогда ὑπατικὸς в этом смысле. В обычной жизни «consulares», «ὑπατικοὶ» назывались простые clarissimi – правители более значительных провинций, консулами не бывшие и имевшие очень мало шансов на это отличие даже в не близком будущем. Действительно бывшие консулами (как Ном) носили титул «ех consule ordinario». Феодорит мог передать его или тяжелым «ἀπό ὑπάτων» или условным «ὑπάτῳ»: «ὑπατικῶ» было бы, по меньшей мере, двусмысленно.

Автор не привел в полную ясность своего собственного окончательного мнения об отношении Феодота к хиротонии Феодорита.

а) В примечании (22,5) г. Глубоковский приводит основания для того заключения, что Феодорит кирский рукоположен своим, евфратисийским, митрополитом, Александром, епископом иерапольским. Это совершенно справедливо, и я – вместо не относящегося к вопросу указания на хиротонию Флавиана – сослался бы на ДВС., IV, 266. 267. 281. 282. 284–286. 324. 315. 319. 321. Mansi VII, 292А. 293А. 308. 309А. 312. 313. 356. 345. 349. 352. 353.

Но, β) он допускает, что Феодорит рукоположен «митрополитом иерапольским (может быть, при участии Феодота)». Это я считаю – для V в. – неправильным и невероятным. Неправильным: потому что нужно бы сказать наоборот: «Феодотом [который, как архиепископ-ексарх, в 423 г. несомненно первенствовал бы при богослужении] при соучастии митрополита иерапольского». Невероятным quoad factum: собор евфратисийский в 434 г. (Synod, сс. 128. 133. 135. 149) так возмутился против Иоанна антиохийского, когда тот против их желания совершить две хиротонии в их епархии, и так громко вопиял о своем праве каноническом на хиротонии в своей епархии, что трудно ожидать, чтобы ради чести тогда приглашали архиепископа антиохийского к «соучастию» при рукоположениях: это создавало бы не совсем удобные обычаи и прецеденты.

Наконец γ), по автору, «нужно допустить, что выдвинувший и поддержавший кандидатуру Феодорита Феодот по крайней мере присутствовал при хиротонии – если только не лично рукоположил его в Антиохии». Что Феодот – непосредственно или посредственно – горячо рекомендовал Феодорита избирателям, т. е. клиру и народу кирскому и епископам евфратисийским, это и мне представляется в высокой степени вероятным. Но ничего более. Феодорит рукоположен (по норме) не в Антиохии, едва ли в Иераполе, вероятно в Кире.

«Точное правописание имени города» Кира в Augusta Euphra tensis (:31, строка 3) «нам неизвестно» (31,5). – Только один пункт действительно подлежит спору: писать ли Κύρρος [Κύρρος – абсурд]⁸ или Κῦρος? Автор [и Гюльденпеннинг] за Κύρρος. Сверх приведенных им данных можно сослаться и на некоторые другие, например, в cod. Veronensis lix. 57. saec. viij, f.77, b: «epistula scissimi theodoriti epi cyrri ad dioscorum»⁹. – Но, взвесив возможные pro и contra, я, как и Саккелион и Гельцер, решаю за Κῦρος по следующей аналогии: для меня, студента тверекой духовной семинарии, † высокопреосв. Филофей представим только как архиепископ тверской. То верно, что 2 марта совершается память иже во святых отца нашего Арсения, епископа тферскаго; что в греческих документах встречается Τυφέριον, Τυφέρνη; что словопроизводство от «Тихверь» = «Тьхверь» дает именно «Тферь»: но XIX веку нет дела до этой давности. И эти строки я пишу в С.-Петербурге, не в С.-Петерсбурге, хотя именно так повелевает писать чужеземная грамматика, и не в Санктпитербурхе, хотя так писал имя столицы сам ее великий основатель. – То несомненно, что первые македонские [не «греческие» (:31, строка 13)] поселенцы называли этот город Κύρρος; но природное сирское население давно разучилось удвоить свое ר [г]¹⁰, и потому Κύρρος превратился в Κῦρος. Для V в. Κύρρος – только мертвая архаистическая суперфинность, то, чем был бы «устав» вместо «курсива» в 1892 г.

Но этот город никогда не назывался Κορέσται: «москвичи» – не «Москва». Это ясно и само по себе, и прямо сказано у Steph.

Byz.: Κύρρος πόλις Συρίας ὁ πολίτης κυρρέστης. «Киррестия» выдумана автором; лучше Κορεατική, ἡ χώρα, если при этом не забывают, что границы княжения тферского не те, что тверской губернии. Κιρρα в Фокиде (38°25׳ с. ш., 22°2275׳ в. д. Грин.) не имеет никакого отношения к Киру в Евфратисии, который назван по имени (не упоминаемого у Страбона) македонского города Κύρρος (40°49׳ с. ш., 22°18׳ в. д. Грин.). Ни Карсом, ни Карином Кир не назывался. «Quars hodie» у Ferrarius – может быть плохо расслышанное

קורס (Qûrus) у Idrîsî, которое латинисты между крестоносцами переделали даже в Cressum¹¹, а Покок еще в 1738 г. слышал как «Corus». «Карин» же есть нынешний Арзрум. В этом случае, Тилльмон оказал плохую услугу автору. «Ныне» (:31, строка 5) то местечко, около которого лежат развалины Кира (36°45,5 с. ш., 36°58,1 в. д. Грин.), называется «Хуру-пайгамбар» (Huru-Peigamber). Оно лежит на западном берегу речки Сабун-су, северного притока реки Африн (’Afrîn = Οἰνοπάρας Strab.?), которая протекает через «Белое озеро» («Ak Deniz») близ Антиохии, затем впадает в древний Оронт и в его лоне вливается в Средиземное море. След. (:34,26) ни Сабун-су, ни Африн не тождественны с рекой Marsyas, которая, по Плинию, течет в Евфрат. Эта «река великая» на параллели 36°40» течет под 38°4» в. д. Грин., т. е. в расстоянии от Кира (по прямой линии) на 99,4 километров = 67,2 римских миль; а епископская парикия Феодорита простиралась «на 40 миль в длину и на 40 же в широту» (ер. 42). Из этого видно, что Тилльмон ошибался, предполагая, что эта страна (:30) «может быть, достигала самых берегов Евфрата». И «на юг» ни до какой «пустыни» она не «простиралась»: исмаилиты были πρόσχωροι соседи римской империи [не Кирестики].

Кардинал Ньюман, не столько изучивший, сколько прочувствовавший Феодорита, с нескрываемым сожалением проводить его в Кир. «Я чувствую, что здесь Феодорит был не на своем месте и подозреваю, что и сам он это чувствовал: он обладал талантами, для которых не было приложения в Кирестике». Нет серьезного отпора такому представлению и в книге г. Глубоковского: и он, пользуясь данными из (односторонних) писем Феодорита, описывает Кирестику далеко не лазурными красками, так что возникает естественно вопрос: что же побудило Феодота, отечески благосклонного к Феодориту, «выдвинуть и поддержать кандидатуру» этого молодого еще подвижника или пресвитера на кафедру столь не благоприятную для раскрытия его высоких дарований? Мне, напротив, представляется, что Феодот выдвинул Феодорита на этот и трудный, и важный пост именно потому, что только человек высоких дарований и был «на своем месте» в Кире.

Две стороны нуждаются здесь в разъяснении.

* * *

В Notitia dignitatum, памятнике времени имп. Аркадия, город Кир не упомянут вовсе: ни один полк не квартировал там в это время. Ко времени Феодорита произошла большая перемена: Кир – можно сказать – переполнен военным элементом. Fidelissimi milites выкупают африканку Марию из рабства (ер. 70). У «воинов» занимают для уплаты податей по 5, по 10, по 20 номисм жители Кирестики (ер. 33 Σακκ.). Когда Иаков кафра-рехимаский опасно заболел и отовсюду сбежался народ, чтобы похитить тело подвижника, то, «узнав об этом, все жители города, и воины и простолюдины», ἅπαντες, καὶ στραπῶται καὶ ἱδιῶται, во всеоружии явились в это селение и «отогнали» своих соперников (Migne, G. 82, р. 1239). «Воины» стоят на первом месте, как будто в Кире их было более, чем «простых горожан». Для «воинов», τοῖς ατρατιώταις, Феодорит пишет наставление в православной вере (ер. 144). Рекомендательное письмо, данное «трибуну Навкратиану» Проклом константинопольским, подает Феодориту первый повод к переписке с этим архиепископом (ер. 15 Σακκ.). Diaconus fortissimorum tertio stablisianorum [кавалерийского полка, Not. dign. Or. 7,30, который еще и в 520 г. стоял в Кире, Mansi, IX, 365А] относит письмо Феодорита Андрею самосатскому (Synod, с. 72). – На Феодорите (Migne, G. 81 р. 2) лежат заботы о дйлах не только церковных и политических, но и о воинских. Μυρίαις ἀστίκαῖς τε καί χωριτικαῖς, στρατιωτικαῖς τε καὶ πολιτικαῖς, ἐκκλησιαστικαῖς τε καὶ κοιναῖς περιεχόμενοσι φροντίσι (2,12). Словом, Феодорит обрисовывается в таком положении среди «стратиотов», что его можно назвать военным епископом, епископом восточной армии, управление которой сосредоточено было едва ли не в Кире. Там живал и, по-видимому, не проездом, и сам magister militum per Orientem. Акакий верийский знает, что, как ни важно было бы для церковных дел участие Феодорита на совещании в Верии, он, вероятно, не явится, потому что в Кир прибыл magnificentissimus magister militum (Synod, c, 55). И действительно, (Synod, c. 60) на это совещание (сентябрь–октябрь 432 г.) Феодорит не явился: он очень болен; но сверх того и magnificentissimus atque gloriosissimus magister militum все еще в Кире. А так как в эту эпоху заметны уже шаги к соединению в одних руках военного и гражданского у правления на Востоке (magister militum per Orientem патрикий Ардавурий, кажется, был в 459 г. вместе с тем и comes Orientis, Evagr. 1,13. Chron. pasch, a. 464), то влияние magister militum простиралось и за пределы военного ведомства. Жалоба на Иоанна антиохийского в 434 г. послана ad Augustas [Евдокии и Пульхерии (:126)] и ad magnificentissimum magistrum militum. Сакра об изгнании Мелетия мопсуестйского и Александра иерапольского доходит до своего назначения через magister militum Дионисия и через его викария комита Тита (Synod, сс. 135. 133. 140. 143. 146. 154. 173. 179. 180. 181. 183–185). Дело самого Феодорита столь же характерно: на него подана жалоба Зинону, magister militum per Orientem; приказ (резолюция) императора дан на имя того же Зинона и доведен до сведения Феодорита комитом Руфом; а подписка о невыезде из Кира взята через посредство Евфрония τοῦ στρατηλατιανοῦ (ер. 82. 79). Это дело от начала до конца не выходит из ведомства военного магистра.

Следовательно, вдвойне понятна забота архиепископа антиохийского, чтобы авторитет церкви, в таком месте как Кир, нашел себе достойного представителя. Пост был, несомненно, трудный. Постоянный прилив и отлив в рядах армии; смешение и лиц, и состояний, и культур, и характеров; от равнодушного к христианству язычника до христианина, смотревшего в лицо смерти и потому глубоко религиозного; от заурядного центуриона, отлично владеющего только оружием, до блестящего аристократа с высокой карьерой впереди, отлично образованного трибуна или комита. Одни передвижения из конца в конец, от востока до запада, обычные в военном мире, налагали на епископа кирского обязанность писать рекомендательные письма к лицам самых высоких положений в церкви и государстве, – обязанность далеко не легкую, потому что дух времени требовал от таких писем риторического изящества. – Для того, чтобы оказаться «на своем месте» среди такой паствы, многосторонне даровитый Феодорит располагал большими ресурсами. Если на одного импонировала репутация епископа кирского, как первостепенного богослова, то другой мог ценить его за широкое знакомство с классической литературой. Для одних важен был его светлый административный ум, чуждый одностороннего воззрения на мир только как на юдоль плача, – его деятельность, направленная к тому, чтобы дать здоровую жизнь для здоровых. Другие чтили в нем аскета безукоризненной чистоты нравов и самого высокого бескорыстия. А мало ли значило для военных обаяние личной храбрости, с которой епископ-миссионер шел навстречу обнаженным мечам фанатиков и проливал свою кровь под градом камней? (52).

Военная среда дала Феодориту возможность знакомства с лицами высокопоставленными. Magister militum praesentalis Анатолий, бывший ранее magister militum per Orientem, знает, как мудрствует Феодорит, потому что часто, πολλάκις, слушал в церкви его проповеди – едва ли в Aнтиохии или только в Антиохии (ер. 121). А двоюродного брата этого влиятельного патрикия, командира гвардейской дивизии (comes domesticorum) Споракия, Феодорит – в посвящении своей ’Επιτομή – называет своим «христолюбивым сыном» (τῷ δεσπότῃ – καὶ φιλοχρίστῳ υἱῷ). Дорожить благосклонностью таких лиц Феодорит имел полное основание. Это были надежные покровители. Из высокопоставленных особ в царствование Феодосия II военные быть может более всех были защищены от темных интриг придворных евнухов в роде Хрисафия. Зинон представлял такую силу, что имел смелость требовать на смерть даже и этого временщика (правда, со своими исаврами Зинон наводил страх и на самого императора). И в конце концов, Хрисафий поплатился (при Мартане) головой именно за то, что по его махинациям был в 441 г. убит mag. mil. Иоанн вандал.

Нужно было иметь монофизитскую беззастенчивость в выборе средств, чтобы сломить в 448 г. авторитет Феодорита на Востоке. Военному магистру Зинону подали докладную записку (ὑπομνηστικὸν), что епископ кирский «опечаливает некоторых» тем, что «часто собирает в Aнтиохии соборы». В 449 г. едесские ревнители тоже вопияли: «великий Зинон, убери его прочь, епископа несторианина (Иву)!» и настоятельно просили jndex’a – довести об этих пожеланиях до сведения (также и) «стратилата и ἀπὸ- ὑπάτων Зинона». Между тем, этот «стратилат» был язычник и мечтал ни более, ни менее как об отмене христианства и восстановлении язычества. 449 г. был временем тяжкого испытания для Феодорита. Учитель, судимый и против совести осужденный учениками, друг, трусливо преданный своими собратьями в Ефесе, он приговорен к лишению священства и (:229) приобщения св. тайн даже наряду с мирянами (communio laica). Тот же приговор поразил и Иву – но последствия были не одинаковы. Митрополит едесский «переменил [до халкидонского собора] двадцать или и более мест ареста и считал бы благополучием для себя, если бы его продержали все это время под арестом при претории комита Востока в Антиохии. (ДВС., IV, 193. Mansi VII, 205А). Простой епископ кирский был отпущен в намеченный им «свой монастырь». Не сказалась ли в этой разнице все еще влиятельная рука почитателей Феодорита в военном ведомстве? А перемена к лучшему (ер. 139) состоялась так: mag. mil. [praesentalis], патрикий Аспар, замолвил слово за лишенного сана епископа кирского перед своим – во дни минувшие – подчиненным (domesticus), а теперь государем, Марцианом августом. Только личность Феодорита или же просьбы за него собратий по оружию, а никак не забота о благе церкви, побудили Аспара к этому ходатайству. Судьба Феодорита сложилась так странно, что его низвержению содействовал mag. mil. язычник (Зинон), а новому возвышению – mag. mil. арианин (Аспар). А может быть в этом разъяснит нечто и след. стемма¹²:

На внуке Аскара женат сын того самого стратилата Ареовинда патрикия, к которому (39) Феодорит писал два письма (ер. 23. ер. 19 Σακκ.), так как в Кирестике лежало поместье Ареовинда, τὸ Σεργιθέον χωρίον.

Эта сторона дела не затронута г. Глубоковским.

Но и по чисто церковным основаниям, Феодот мог считать важным – предоставить кафедру кирскую такому лицу, как Феодорит, потому что она при высоко даровитом епископе могла сделаться важнее иной митрополии.

По практике IV в., если епархиальный собор расходился во мнениях, то митрополит епархии приглашал на собор еще нескольких епископов из соседней епархии, и такой собор решал дело (Antioch. с. 14). В V в. такие спорные дела восходили к «ексарху» антиохийскому и решались им на σύνοδος ἐνδημοῦσα, на который созывались епископы из различных епархий. Кир лежал всего в двух днях пути от Aнтиохии. Прямолинейное расстояние от Кира до Иераполя = 60,1 римских миль, от Кира до Антиохии = 64.9 р. миль. Если около Aнтиохии очертить на карте круг с радиусом в 64.9 m. pass., то в этой периферии окажутся а) города Сирии I, кроме Палта; б) город Малл в Киликии I; но он лежит по ту сторону иссского залива; в) города Киликии II: Эги (по ту сторону залива), Епифания, Александрия и Рос (все за перевалом [440 mètres над уровнем моря] через Аман), г) город Кир в Евфратисии, д) города Апамия (митрополия) и Селевковил в Сирии II. Итого 8 (а по эту сторону залива 6) городов из «соседних епархий» были особенно близки к Aнтиохии. Таким образом, епископа кирского могли чаще, чем многих других, приглашать на σύνοδος ἐνδημοῦσα для решения дел высшей важности (напр. δοκιμασία и утверждение избраний на митрополии) и сложности, и для архиепископа антиохийского было важно иметь ближайшим в Евфратисии соседом человека с ясным умом и твердой волей. И Феодорит делается почти постоянным присутствующим на антиохийских соборах. Его приглашают даже обременительно часто. «Ни при блаженнейшем и во святых Феодоте, ни при блаженной памяти Иоанне, ни при святейшем епископ господине Домне, не приходил я в Антиохию по собственному почину (ἕκων), но меня звали по пяти, по шести раз, и я едва повиновался, и то потому, что церковный канон подвергает епископа ответственности за ослушание в подобных случаях» (ер. 81). Если исключить смутное время 431–435 гг., то останутся след., известные исторические соборы в Aнтиохии: α) в ноябре – декабре 430 (7 епископов); отправлено Несторию братское приглашение оставить полемику против слова Θεοτόκος. Имя Феодорита стоит 4 (включая Иоанна антиохийского ) [Mansi IV, 10680]; β) собор по делу Афанасия перрского; 28 епископов; Феодорит не присутствует, но потому, что вместе с митрополитом Иоанном иерапольским наивыразительнейшим образом отведен епископом-ответчиком (Mansi VU, 356А); γ) собор по делу пресвитера Пелагия [или 16 апреля] 448 г.; имя Феодорита стоит 5-м [за ним следует Юлиан александрийский, а не «ларисский (?)» уже потому, что 10-м и последним быль «Мелетий (ларисский)» (:181)]; δ) собор в [мае?] 448 г. (Mansi VII, 217) по делу Ивы (10 епископов); Феодорит не присутствует, но потому, что уже обязан подпиской о невыезде из Кира. – Это участие Феодорита на соборах естественно поднимало его авторитет на Востоке: как живой носитель и хранитель преданий канонической практики, епископ кирский в последнюю половину своей жизни может подать высший братский совет» и по вопросам, не восходящим на решение в σύνοδος ἐνδημοῦσα. О влиянии его знают и за пределами Востока. Сам praefectns praetorio Флорентий обращается с просьбой – посодействовать избранию пресвитера Евстафия на кафедру (по-видимому, вирийскую, не эгейскую) именно к Феодориту (: 36,44). «Хотя мы занимаем кафедру и в другой епархии» – был ответ епископа кирского: – «но можем, однако, предложить братский совет. Так мы и сделаем по вашему приказанию, и постараемся в письмах склонить (к этому выбору тех, от кого он зависит. Ибо и я знаю, что благочестивейший пресвитер Евстафий украшается благочестием (ер. 5 Σακκ.).

Затем несколько мелочей.

(:34) Не доказано ни того, что «образовательные средства, особенно на «Востоке», были чрезвычайно скудны», ни того, что Феодорит был действительно инициатором, а не продолжателем. – Для обрисовки значения Исокасия ср. Hoffmann, 64,43: сам «благочестивейший Домн» будто бы «был поставлен во епископа по влиянию язычника Исокасия».

(: 35). Не лишне заметить, что из писем Феодорита мы не знаем ни об одном плохом президе Евфратисии или комите Востока, и знаем о нескольких хороших [Неон, ὁ πραότατος Феодот, Салустий, сам комит Дионисий (теоретическое рассуждение о худых начальниках – только прелюдия к восхвалению Дионисия), комит Тит].

(:36,42). «Для этого именно» – не точно. Замещение должностей не от Феодорита зависело, и подготовлять к этому молодых людей он не имел возможности. Опасность, которая предстояла Феодоту и Филиппу, была в другом роде: невидимому Исокасий хотел пристроить этих молодых людей на места в Антиохии, а родственники их требовали, чтобы они сами взялись за сельское хозяйство в своих имениях. Феодорит просит Исокасия взять назад свою неудобную милость.

(:46). «В сорок миль». Чит.: в 1600 римских миль = 3499,9 километров с ребром в 40 римских миль. Промерка по карте (Киперта) этого района в его естественных границах дает площадь близкую к квадрату (со сторонами в 41,3, 35,1, 39,3, 45,4 рим. миль) = 3561,8 кв. километр. – Понятно само собой, что в прошении об облегчении податей Феодорит не считал удобным много распространяться о плодоносии Кирестики и отметил только ее невыгодную сторону. Между тем, вот что пишет Ньюман [р. 318. ср. (32,11)] о Кирестике: «Это страна (it was and is) с богатой глинистой почвой, мягкой как чернозем в огороде; трудно встретить даже камень в ней; и плодородна она в высшей степени (of the first fertility). Три реки возвышают ее плодоносие, и, если бы не гнет варварского правительства, эта страна – по рассказам путешественников – могла бы одна производить хлеб в количестве достаточном для всей Сирии».

(:37), Ер. 7Σακκ. говорит не о недостатке хлеба. Феодорит посылает софисту Аерию местного вина превосходнейшего качества; а чтобы Аерий не вздумал завидовать гражданам Кира, которые пьют такое роскошное вино, Феодорит приложил и хлеб: пусть софист устыдится, видя, какой хлеб едят на его родине, и пришлет туда хорошего хлебопека, ἄρτων δημιουργόν.

(37,56). Так как первый индикт в это время начинался с 1 сентября 432 и 447 гг., то и не видно, чтобы генеральные ревизии в это время приурочивались именно к первому индикту.

(:38). Не видно, чтобы Авраам присвоил себе церковное поле; он что-то отнял у каких-то других лиц (τὰ συληθέντα – τοὺς ήδιχημένους).

(:41,76). Еще Тилльмон заметил, что новелла Феодосия II (tit. 26) от 11 дек. 444 (не 445) г. касается таких специальных подробностей землевладения, что не видно, как могли бы ею воспользоваться декурионы Кира. Констант) и упоминается (у comes Marcellinus) как префект в конце 447 г. В таком случае в этом году Филипп отправлен был в Константинополь ходатаем от жителей Кирестики с ерр. 42–45. 47. ер. 20Σακκ. и тогда же в Αнтиохию послано ер. 17Σακκ. В 446 г. декурион Филипп был в Константинополе по своему личному делу. Ер. 15Σακκ. послано вероятно ранее этого года, а ер. 19Σακκ. в самом начале 448 г.

(:43). Технические выражения в ер. 42 представляют большие трудности для перевода. Для дальнейшего мне важно здесь заметить, что варианты cod. Neapolitan. – очень высокого достоинства, и чтение έπίβληθήναι следует принять в текст вм. ἀπολυθῆψαι. Ή κομητιανή τάξίς = officium comitis, а не «комицианское росписание». Сборщики податей, служащие при комите (πράκτορες), не в состоянии собрать податей с тех тягл, с которых они взыскивают их непосредственно. Они подают прошение префекту о скидке с них, практоров, 2500 бесплодных тягл. А префект приказал – передать (ἐπιβληθῆναι) эти бездоходные тягла декурионам, а взамен их взять у последних 2500 тягл лучшего качества и передать практорам.

(:46). «Иаков Великий». Такое название потому неудобно, что у Феодорита «ὁ μέγας Ἰάκωβος» (Migne, G. 82 pp. 1108. 1110. 1113. 1114. 1118) называется и епископ Иаков нисивинский, а не только современный Феодориту подвижник, живший на горе в 30 стадиях [= ок. 4 рим. Миль = ок. 5,9 километр.] от города Кира. Из сирских памятников (Wright, Cat. MSS. Syr. Brit. Mus. pp. 9516. 9866: מרי יעקוב דכפרא רחימא) видно, что его называют: «мар-Яков д-Кафра-Рехима». «Kafrâ-Rehîmâ» – очевидно название ближайшей, в этой горе, деревни. А «Иаков Младщий», затворник близ селения Νιμουζᾶν, был видимо старше своего кафра-рехимаского соименника по летам, так как уже в 439–440 г. был при конце жизни, ибо ему более 90 лет» (ср. 302), – Симеон столпник подвизался не в Кирестике, а в пределах (видимо) Верии. Прямолинейное [в рим. милях] расстояние «Джабаль-Саман» [«Симеоновой горы»] от Aнтиохии 38,7, от Кира 37,5, от Верии 21,8. – Фалелей подвизался в 20 стадиях [ок. 3 т. pass.] от Гавал, след. на южной окраине Сирии I.

(47–48). «Οὔτω καί ἡμεῖς πολλάκις τούς τῶν ἁγίων ἀποστόλων καί προφητῶν καί μαρτύρων σηκούς ὀνομάζομεν, καί τόν μέν Διονυσίου τυχόν, τόν δέ Ἰουλιανοῦ, ἣ Κοσμᾶ». Эти слова (ер. 144 ρ. 1242) – из наставления «воинам». Так как храмы св. Дионисия и свв. Космы и Дамиана были в Кире, несомненно, то естественно предполагать там же и храм св. Юлиана. Beроятно это св. мученик тарсский, в день памяти которого – 21 июня – в Aнтиохии произносили слова св. Златоуст и монофизит Севир антиохийский.

Наиболее трудностей – во II половине второй главы– представляют послания Феодорита (ерр. 77. 78) в персидскую Армению. Для автора – при его точке зрения на Феодорита – этих трудностей нет, и он (53) с увлечением восклицает: «Слава Феодорита была настолько значительна, а его пастырская мудрость так ценима всеми, что его духовной помощи искали даже персидские христиане». Припомним, однако, как возмущены были христиане в персидской Армении, когда им стали известны взгляды Феодора мопсуестийского. Акакий мелитинский и Равула эдесский – вот авторитеты для Армении (151), и сочувствуя богословствованию Феодорита здесь можно ожидать менее всего. Да и сам по себе факт посольства из-за границы к епископу кирскому столь же необычен, сколько естественно было бы такое посольство к архиепископу антиохийскому. Когда в 8-м году Яздгерда II (2 авг. 445 – 1 авг. 446 г.) в Персии началось гонение, то Иоанн, епископ Карка-д-бет-Слок [ныне Kerkoûk 35°28» с. ш., 44°24» в. д. Грин.], «писал к патриарху антиохийскому, чтобы они помолились о нем и его пастве, да поможет им Бог выйти победителями из того подвига (ἀγών), к которому они призваны». – Так могли поступить и христиане в персидской Армении. – В самом благоприятном для славы Феодорита случае дело – по моему мнению – нужно представлять так: персидские армяне посылали посольство к архиепископу антиохийскому, а тот рекомендовал послам посоветоваться и с высокочтимым в Aнтиохии епископом кирским.

Но возможно и другое объяснение дела. Однако приходится для этого предварительно решить вопрос об ерр. 100. 86 (166–177. 2, 486–488). Так как на ер. 110 [«Αναγνούς>] в последнее время поскользнулись два исследователя, Мартен и г. Глубоковский; то очевидно я не имею права считать простым то, что представляется таким для Тилльмона и меня, и должен вдаться в некоторые подробности. Есть древнее (VI в.) известие, что Ириней тирский рукоположен был во епископа Домном антиохийским. Так как епископ тирский был митрополитом Финикии I, то утвердить избрание и рукоположить Иринея по канонической практике V в. должен был именно «ексарх», Домн антиохийский. Но на основании ер. 110 утверждают, что Феодрит-современник сам говорит о себе, что он рукоположил Иринея.

Излагаю содержание ер. 110 перифрастически, где это безразлично для спорного вопроса, в буквальном переводе и подлиннике тирады, решающие спор. Исторические обстоятельства, при которых это послание «Δόμνῳ ἐπισκόπῳ Ἀντιοχείας» появилось, следующее: не быв под церковным судом, Ириней, по императорскому повелению от 16 февраля 448 г., изгнан из св. тирской церкви и объявлен лишенным священства. Феодорит уже в Кире и не смеет оттуда никуда выезжать. Кафедра тирская еще вакантна. Домн получил послание [из Константинополя] и послал его для прочтения Феодориту [в июле – августе 448 г.]. Автор ер. 110 отвечает:

Прочитав послание, я не мог не припомнить изречения Сусанны: «тесно ми отвсюду». Перед нами [καί νῦν], владыка, альтернатива: или согрешить против Бога, поступив против совести, или же подвергнуться несправедливому суду человеческому. Но мне кажется, что ни о чем этом государь не знает. Если ему желательно, чтобы совершилась хиротония, то что же препятствовало ему прямо предписать это? Между тем, нам грозят, нас запугивают, а указа об этом не присылают. Что-нибудь одно из двух: или государь не соглашается предписать это или нас подбивают на противозаконный поступок, чтобы потом нас же подвергнуть за это взысканию. И такие примеры бывали.... К тому же, в тот самый день, в который мне доставлено послание, пришлось мне прочитать письмо совсем в другом роде: одному святому монаху и спафарий, и экс-магистр писали, что дело боголюбезнейшего епископа Иринея еще уладится, и в благодарность за свои старания об этом просили молитв о себе. Поэтому я думаю, что клирикам, писавшим из царствующего града, нужно отписать следующее:

«Последуя избранно боголюбезнейших епископов Финикии, я рукоположил, боголюбезнейшего епископа Иринея, зная о его ревности, великодушии, нищелюбии и других добродетелях, равно как и о его православии. – А что касается его двубрачия, то мы последовали нашим предшественникам. Ибо и Александр, блаженной и преподобной памяти, украшавший апостольский сей престол, с блаженнейшим Акакием, епископом верийским, рукоположили двубрачного блаженной памяти Диогена, равно как и блаженный Праилий – двубрачного Домнина кесарийского. Итак, мы последовали обычаю, имея авторитетные прецеденты. Уведомленный об этом блаженной памяти Прокл, епископ константинопольский, признал эту хиротонию (τὴν χειροτονίαν ἐδεξατο), первенствующие епископы диоцеза Понта и все палестинские – так же; и никаких пререканий из-за нее не было. И мы почитаем нечестивым – осудить мужа, сияющего столь многоразличными доблестями».

Так и в таком роде должно написать, по моему мнению. Если же твоя святость намерена [писать] (σονορᾷ) что-нибудь другое, то пусть будет по-твоему. Ибо я, приявши – как они полагают – одно наказание, готов, с Божьей помощью, приять и другое. Если же хотят [подвергнуть меня] и третьему и четвертому, все перенесем, при содействии божественной благодати, воспевая Господа. Если же благорассудится твоему преподобию, подождем ответов из Палестины, рассудим, как лучше поступить, и так и напишем в Константинополь.

Ἐγὼ τοίνυν νομίζω χρῆναι γραφῆναι πρὸς τοὺς γεγραφότας ἀπὸ τῆς βασιλευούσης πόλεως κληρικοὺς, ὅτι

Ψήφῳ μὲν τῶν τῆς Φοινίκης θεοφιλεστάτων ἐπισκόπων πεισθεὶς, ἐχειροτόνησα τὸν θεοφιλέστατον ἐπίσκοπον Εἰρηναῖον -- Εἰς δὲ τὸ τῆς διγαμίας, τοῖς πρὸ ἡμῶν ἡκολουθήσαμεν. Καἰ γὰρ ὁ τῆς μακαρίας καὶ ὁσίας μνήμης Ἀλέξανδρος, ὁ τὸν ἀποστολικὸν τοῦτον διακοσμήσας θρόνον σὺν τῷ μακαριωτάτῳ Ἀκακίῳ, τῆς Βεροίας ἐπισκόπῳ &Ϲ -------------------------- κατορθώμασι λαμπρονόμενον.

Ταῦτα καἰ τά τοιαῦτα κατὰ τὴν ἕμην γνώμην δεῖ γραίψαι &Ϲ.

Спрашивается: кого разуметь под «я» при глаголе «рукоположение?» – Так как канонически рукополагал митрополитов тирских патриарх антхийский, – рассуждает Мартэн, – то нужно понимать «я, Домн, рукоположил», и все письмо – от первого слова до последнего – принадлежит не Феодориту, а Домну и отправлено им к Флавиану константинопольскому. – Ер. 110 написано Феодоритом, – рассуждает г. Глубоковский: – следовательно, и при ἐχειροτόνησα подлежащее «я, Феодорит». Тилльмон, и за ним Чижман, думают, что послание написано Феодоритом, но в тираде Ψήφῳ – λαμπρονόμενον Феодорит пишет с точки зрения Домна, и потому нужно понимать «я, Домн, рукоположил». «Само собой понятно, что попытка эта [Тилльмона–Чижмана] весьма неудачна», судит г. Глубоковский. По моему мнению, Тилльмон дал верное и окончательное решение вопроса. Автор справедливо не оспаривает возражения Тилльмона–Чижмана–Мартэна, что хиротония митрополита тирского в епархии Финикии I рукой простого епископа кирского из епархии Евфратисии «противна всем обычаям древности»; а обосновать своего мнения ему не удается. Ер. 81, разумеется, подлинно; но оно не говорит, что Феодорит «замещал свободные кафедры по своему усмотрению». Εἰσιόντες [εὶς τὴν Ἀντιόχειαν] τοὺς ἐπαινουμένους τῇ τῆς ἱερωσύνης χειροτονίᾳ προσάγομεν значит только, что Феодорит на антиохийских соборах употреблял все свое влияние в пользу кандидатов, достойных хиротонии. «Приводим» еще не то, что «рукополагаем». – «Посему следует сказать, что Феодорит рекомендовал, избрал Иринея и вместе с Домном хиротонисал его во епископа тирского», пишет автор. Рекомендовал его Феодорит это так вероятно, что близко к несомненному. Избрать его он не имел возможности: τῆς ψήφου κύριοι были только епископы Финикии I, respeetive клир и народ тирский; но, конечно, когда на соборе антиохийском обсуждали это уже состоявшееся избрание, Феодорит «приводит к хиротонии достойного», убеждая Домна и прочих отцов – «послушаться избрания боголюбезнейших епископов Финикии» и утвердить его. Хиротонисал его Домн вместе с епископами Финикии I; принимал ли в этом участие Феодорит или нет, для дела это вполне безразлично, и сам автор видит (167), что ответственности подлежал только Домн, а не Феодорит. Если бы епископ кирский действительно рукоположил Иринея без Домна (только при этом условии мог бы сказать о себе ἐχειροτόνησα), об этом возвестили бы его враги на разбойничьем соборе; но они не говорят об этом ничего. (Пелагий «отличает Домна от Феодорита» (:167.36). Остальные местоименные выражения автора [«он», «новый пастырь»] так неясны, что может быть он понимает их иначе, чем я). – Выражение: «Александр, украшавший сей апостольский престол», подле определенных: «верийский», «кесарийский», «константинопольский» вполне уместно в устах занимавшего сей престол Домна и непоследовательно, с точки зрения Феодорита: подле «Κωνσταντινουπολιτῶν» было бы уместнее «Ἀντίοχέων». Аналогии автора (2,487.65) не близки и не убеждают меня, что Домн вместо «τὸν ἀποστολικόν τοῦτον θρόνον» «скорее сказал бы τ. ἀ. ἡμέτερον θ»: это было бы тяжело грамматически [ἡμέτερον – второе притяжательное подле первого ἀποστολικόν] и едва ли деликатно [престол принадлежит апостолу Петру¹³, а епископы антиохийские – только скромные и временные заместители]. Итак, воззрение Тилльмона

а) согласно с общепризнанной канонической практикой V в.,

б) согласно с прямым (и может быть из документа взятым) заявлением составителя «Синодика» (VI в.) и

с) не противоречит решительно ничему. Поэтому оно правильно. В тираде «Ψήφῳ μὲν – κατορθώμασι λαμπρυνόμενον» Феодорит заготовил черновой проект ответа в таком виде, что Домн, не меняя в нем ни слова, мог бы переписать его, надписать своим именем и отправить в Константинополь.

Сирские акты ефесского собора 449 г. содержат, между прочим, послание, начинающееся так: «Святейшему и боголюбезнейшему господину брату и сослужителю Флавиану Домн о Господе радоватися». Дальнейший текст (за исключением конца) буквально тот же, что и в ер. 86 «Φλαβιανῷ ἐπισκόπῳ Κωνσταντινουπόλεως. Πολλὰς μέν». Автор отстаивает «прежнее мнение, имеющее за собой» [сомнительный в подобных научных вопросах] «авторитет давности», и – упускает из виду, что новое старому здесь не противоречит: ер. 86 составляет литературную собственность Феодорита, но написано им от лица Домна. Возражение против этого (2,487) зорко подмечено автором. «Диоскор не только позволил в своем присутствии анафематствовать Домна, но и сам своим словом подтвердил этот приговор [ἠνέσχετο μὲν γάρ τῶν ἀναθεματιζόντων ἡμᾶς ἀναστάς δέ καἰ προσφωνήσας εχείνων φωνὰς ἐπεβεβαίωσε]. Если так, то каким образом антиохийский предстоятель мог быть на соборе 448 г. в качестве равноправного члена? – –Конечно, не в шутку же Диоскор проклинал Домна». «Разрешить» это «затруднение», однако, возможно. Послание дает интерпретацию факта, случившегося в Александрии. Кричал анафемы против Домна – поименно или описательно – народ; подтвердить эти вопли, конечно, не из одних анафем состоявшие, Диоскор мог в общих выражениях, похвалив, напр., благочестивую ревность вопиющих. Формального разрыва между александрийской церковью и антиохийской несомненно (и по ер. 86) не произошло. Диоскор был слишком проницателен, чтобы не понимать, что одной его анафемы для низложения Домна недостаточно, и слишком умен, чтобы променять влиятельное положение председателя собора на [неизбежное после формального разрыва) положение истца или и ответчика. – Указанная автором трудность во всяком случае не перевесит, след., неудобного для «давней» точки зрения места: Диоскор «везде и всюду выставляет на вид авторитет престола блаженного Марка, хотя отлично знает, что великий град Антиохия имеет престол великого Петра, который был учителем и самого блаженного Марка и первоверховным в лике апостолов. Но мы сознаем высоту престола, но и самим себе знаем меру, ибо искони научились апостольскому смиренномудрию». «Ἀλλ» ἡμεῖς τοῦ μὲν θρόνου τὸ ὕψος ἐπιστάμεθα, ἑαυτούς δέ καί γίνώσκομεν καὶ μετροῦμεν τὴν γὰρ ἀποστολικήν ταπεινοφροσύνην ἄνωθεν μεμαθήκαμεν». Как многосодержательно прекрасны эти слова в устах епископа антиохийского, это противоположение [μὲν – δὲ] своей личности высоте своего престола! Преемник на кафедре апостола, он хочет быть носителем не апостольского авторитета, а только апостольского смиренномудрия. Но, высказанное епископом какого-то Кира, это место лишается всякой логической силы: на лицо – одна смиренная личность, но нет убеждающего контраста высоты престола. – Уместно ли для епископа кирского брать под свою охрану преимущества антиохийской кафедры, которая не вдовствует, – это новый вопрос¹⁴.

Из этих двух примеров видно, что важнейшие послания от имени епископа антиохийского в это время составлял Феодорит. Весьма возможно, что и два послания в персидскую Армению только литературная его собственность.

Но, когда пресвитер Стефан прибыл на Восток из персидской Армении? Этого вопроса автор не пытается решить, и это естественно. Даже и статья Улеманна устарела, а превосходной, незаменимой в вопросах по истории Персии этого времени книги Нёльдеке не было у г. Глубоковского: иначе его ученая любознательность не устояла бы против завлекающей перспективы – по цитатам у Нёльдеке навести справки в армянских историках этого времени¹⁵. Но прежде всего требуется верно истолковать положение Евсевия, которому дан ответ въ ер. 78. Кто этот Евсевий по сану? Автор принимает без критики текст Шульце: Εὐσεβίῳ ἐπισκόπῳ τῆς περσικῆς Ἀρμενίας. Но превосходный cod. Neapolitans вм. ἐπισκόπῳ предлагает πρεσβυτέρῳ, а более авторитетный тон ер. 78 сравнительно с «братским» в послании 77 к епископу Евлалию [и всем епископам персидской Армении] показывает, что πρεσβυτέρῳ нужно принять в текст. Пресвитер Евсевий смущен тем, что ему приходится без разрешения епископа принять на себя управление епархией (в русском смысле этого слова). Не будет ли это самозванством со стороны пресвитера? – Нет, – успокаивает его Феодорит. Не самозванец тот младший штурман [ὁ πρωρεύς], который заменяет старшего штурмана, если с ним случится что-нибудь [ὅταν ὁ κυβερνήτης тι πάθῃ]. Не похититель власти тот «первый тысяченачадьник», который принимает команду войском, когда пал в битве главнокомандующий [ἐν πολέμῳ τοῦ στρατηγοῦ πεσόντος]. Также заместители исполняют свой прямой долг.

Следует далее отметить, что α) Феодорит ни единым словом не напоминает Евсевию, чтобы он испросил или и вымолил у своего епископа благословение на свое администраторство; что β) христиане Армении [и в частности Евсевий?] уже «подъяли беды» за веру Христову, «имеют большее дерзновение» к Богу, и потому автор послания испрашивает их молитв о себе, и сам о них молится: «Бог же мира да сокрушит сатану под ноги ваши вскоре и да возвеселит нас вестью о вашем мире (τῇ ὑμέτερᾳ γαλήνῃ)»; что γ) в Армении видимо есть отступники от Христа, но, кажется, нет еще мучеников; что δ) Евсевий свое послание или свой вопрос прислал на Восток видимо с тем же Стефаном, пресвитером епископа Евлалия.

Спрашивается: что же случилось с епископом, которому подчинен Евсевий? – Этот «первый епископ», – отвечает Тилльмон, – был не в состоянии [hors d’état] служить верующим, потому ли, что он умер, или потому, что отрекся от веры, или по другой какой причине, нам неизвестной». Из этих трех альтернатив достойна Тилльмона только последняя; по двум первым, данная кафедра вдовствует, и вместо того, чтобы обращаться с этим casus conscientiae к далекому престолу антиохийскому, Евлалий с ближайшими епископами просто рукоположил бы на эту кафедру Евсевия и поставил его канонически «кормчим, военачальником и пастырем». – «Епископ был почему-то неспособен с честью и достоинством поддерживать славу имени Христова», предполагает г. Глубоковский. Но текст Феодорита не дает права сказать это жесткое «неспособен»: положение описывается только безусловно нейтральным «τι πάθῃ» – штурман может просто заболеть – и высоко почетным πεσόντος – генерал убит в бою. Следовательно, и епископ – может быть – даже доблестный герой веры.

До 11-го года Яздегерда II [включительно] христианская вера в персидской Армении [исключая – может быть – спорадические вспышки] не была преследуема магами. Но в самом начале 12-го года [авг. 449–5 авг. 450 г.] сам «бузург-фрамадар всех ариев и не ариев» [первый министр Персия] Мир-Нерсех обратился к армянам с требованием – отречься от Христа и принять «закон маздаясна». Под председательством католикоса [resp. администратора католиката] Иосифа сошлись на собор «все [18–19] епископы» со многими хорепископами и пресвитерами и главными «нахарарами» [князьками] Армении и ответили Мир-Нерсеху посланием, в котором выразили непреклонную решимость – стоять за веру во Христа до последнего вздоха. В числе отцов этого собора были епископы: басянский Татик, мардагиский Евг’аг’ [ευλαλ επίσκοπος ματδαλυοj = Εὐλάλιος] и рыштунийский Сахак. Первым следствием этого ответа был вызов нескольких нахараров к шаху, который принял их так гневно, что они, страшась грозившей им смерти, притворно отреклись от Христа и к февралю 450 г. в сопровождении магов возвратились в Армению. Маги с торжеством возвещали: через 6 месяцев к навасарду в навасарде, т. е. ко дню нового года [августа 450 г.], – конец христианству! Но когда они приступили к закрытой некоторых церквей, то пресвитеры оказали сопротивление, «нахарары» обратились опять к христианству, и к лету 450 г. армяне объявили персам войну. В Константинополь прибыло армянское посольство – просить императора о помощи. Феодосий отнесся к ним сочувственно, но вскоре умер [июля 450 г.]. А новому императору Мартану mag. mil. Анатолий не посоветовал объявлять войну персам, имея на севере гуннов. И послы бесполезно пробыли в Константинополе до мая – июня 451 г. Между тем армяне одержали над персами несколько побед, и когда зимой военные действия приостановились до весны, «все епископы и пресвитеры предписали всей стране весь месяц каг’оц [дек. 450 – 2 янв. 451] провести в посте и молитвах к Богу, а в день богоявления Христова [января] совершить торжество в память одержанных побед, чтобы, приуроченное к вечному празднику Господню, воспоминание об этом празднестве сохранялось вековечно. И обо всем этом посещении Божием, дивно явленном над землей армянской, написали свв. епископы и послали в землю греческую в великий град к св. клиру церковному, чтобы и они соединили свою молитву к Богу, да поможет Он им так окончить, как они начали». Но этим радужным упованиям не суждено было исполниться: 2 июня 451 г. армяне были разбиты на голову персами. Вслед затем вызваны были к шаху – для разъяснения дел Армении – некоторые нахарары и важнейшие из духовных лиц, к этому времени [конец июля 451] уже заключенный изменником Васаком сюнийским в крепостях. В числе их были католикос [resp, наместник] Иосиф и епископ рыштунийский Исаак. А еще ранее, по лживому доносу Васака, персидские военачальники увели епископа басянского тер-Татика и заключили во узы в «Ассирии», где он и скончался смертью великомученика, видимо, в июле 454 г. А 25 июля того же 454 г. пострадали за Христа и «увенчались» Иосиф и Исаак рыштунийский с дружиной.

В заключение справки – географические данные. Главный город великой Армении, подвластной Константинополю,

Феодосиополь (у армян «Карин», ныне Арзрум) – под 39°55» с. ш., 41°17» в. д. Грин.

Татос в Мардаг’и………………………………… – 39°41» с. ш., 41°32’ в. д.

Хасан-кала в Басяне……………………………… – 39°59» с. ш., 41°43» в. д.

Останъ рыштунийский…………………………… – 38° 18» с. ш., 43°8» в. д.

Т. е. прямолинейное расстояние [в километрах]

от Остана до Арзрума ………..239,2

Татоса …………………………..33,8

Хасан-кала ……………………..36,5

до Татоса ………………………36,5

Выводы из этой справки понятны.

1) Евлалий, епископ персидской Армении, есть Евлалий мардаг’иский. Ему, ближайшему к римской границе епископу, и поручено было снестись с антиохийским престолом.

2) Евсевий – первенствующей пресвитер басянский. Как сосед, он через посредство пресвитера Стефана мардаг’иского обращается в Антиохию за разъяснением вопроса совести. Наружное «самозванство» Евсевия вызвано было тем, что вероломно захваченный епископ Татик видимо не успел уполномочить Евсевия на управление епархией.

3) Время сношения с Антиохией – до 454 г., может быть в конце 450 – начале 451 г. (когда армянские епископы приглашали верующих великого града [Константинополя] помолиться о торжестве над врагами), а может быть в 452–453 г. (когда, после разгрома армян 2 июня 451 г., персидское правительство уже решило отступиться от плана – обратить армян в «закон маздаясна»).

4) Феодорит писал вероятно от имени Максима антиохийского.

В третьей главе речь о догматике – полемической деятельности Феодорита в 431 г. Смысл его полемики против «глав» св. Кирилла излагается автором на основании тщательного изучения относящихся сюда памятников, – об этом красноречиво говорят многочисленные из них выписки. Возражений против этой части главы у меня быть не может, ограничения очень незначительны и конечно подразумеваются и автором, но есть некоторые desiderata, относящиеся к наличному состоянию научных сведений по этому предмету.

1. Весьма вероятно, что дальнейшего разъяснения этого осложненного недоразумениями спора богословы должны ждать от философов и с истинной признательностью как драгоценный подарок примут ту книгу, в которой человек с действительно философским складом мысли и не новичок в соответственной литературе ответить на след., например, вопросы:

α) какая психология (resp. философия) действительно задавала тон в V в.?

β) не различные ли эклектические системы господствовали на «Востоке» и в Египте?

γ) чем разнились тогдашние представления о лице от современной нам психологии?

δ) в каком смысле употреблялись тогда в философии такие термины, как ὑπόστασις ὑποκείμενον φύσις οὑσία πρόσωπον?

2. Было бы не излишне поставить на вид рельефнее, что завязавшийся спор против «глав» имел все неудобства полемики дотерминологической. Та и другая сторона противопоставляет всю свою точку зрения противнику и оспаривает in toto его образ мыслей. В страстном увлечении восточные богословы пишут опровержения «глав», игнорируют тождественные элементы в них, толкуют их как противоречие в системе св. Кирилла, не думают свести спор на частности, в которых несомненно были данные и для полемики, и для иреники. Вот пример особенно ясный. Анафематизм 4-й направлен против тех, кто разделяет (διανέμε, распределяет) евангельские и апостольские изречения о Христе по двум лицам или ипостасям (προσώποις δυσίν, ἤγουν ὑποστάσεσιν). Феодорит прямо начинает полемизировать, и не думая, по-видимому, для самого себя решить предварительно вопрос, два ли лица, две ли ипостаси сам он исповедует во Христе. Между тем – «против!» анаф. 8-го – Андрей самосатский от имени всех восточных заявляет: ὡς περί προσώπων ἣ ὑποστάσεων ἣ ὑιῶν δύο οὑ λέγομεν, и Феодорит разъясняет, что и он имеет в виду только τῶν φύσεων τὰς ἰδιότητας, только έκατέρας φύσεως τὰ ἵδια.3. В весьма отдаленном будущем многое выяснит, вероятно, и филология, когда она изучит слог и язык поздних писателей и распределит их по областям. Для нас св. Кирилл и блаж. Феодорит представляются единоплеменниками. Однако – предполагая в обоих происхождение от местных издавна фамилий – погреченный хамит-копт и погреченный семит-арамеянин очень разнятся в смысле расы, едва ли менее, чем, например, норвежец и голландец, и это различие едва ли прошло бесследно и для самого языка. Немецкое «kriegen» значит «1. доставить, получить, 2. воевать», голландское «krijgen» – тоже самое; однако, голландец, по-видимому, предпочитает называть «войну» не «krijg», a «oorlog», и мирно пишет «акаdemisch proefschrift ter verkrijging van den graad van doctor in de semitische letterkunde», «диссертацию для получения [= завоевания] степени доктора семитической филологии»; тогда как норвежцу глагол «krige» понятен, видимо, только в смысле «вести войну».

Несомненно, что, например, слова συνάφεια и σύνοδος для александрийского уха звучали не так, как для антиохийского. Τίνι γάρ οὐκ εὔδηλον, вопрошает Феодорит [anath. 3]: – ὡς «συνάφεια» καί «σύνοδος» ἐν οὐδενί διαφέρουσιν. Для св. Кирилла они различались.

Еще замечательнее разность в областном употреблении слова «φύσις». Анастасий синаит сохранил [Όδηγός, р. 63] след., ценную заметку: καί πᾶσα δέ ἡ αίγυπτίων καὶ ἀλεξαδρέων μάλιστα συνήθεια φυσικά τὰ ἀληθῆ τῶν πραγμάτων ὀνομάζει. Ὅθεν καὶ ἀληθεύων ἕτερος πρός τὸν ἕτερον ἐν ταῖς διαλέξεσί φησιν, ὅτι «φυσικά σοι λέγω», τοῦτ’ ἕστιν, ἀληθινά. И действительно – как показывают Apophthegmata patrum, эта сокровищница разговорного языка IV–V вв. – египетский грек обычно заверяет словом «φύσει» [в смысле «да», «действительно», «право», «уверяю вас»] и это словечко так часто слышалось в живой речи, что его перенял и не говоривший по-гречески копт. Вот примеры.

Св. Исидор [’Ισίδωρος, η΄] отправился в Александрию к архиепископу Феофилу, и, когда возвратился в Скит, спросили его братья: «πῶς ἡ πόλις». Он же ответил: «φύσει, ἀδελφοί [коптский перевод – Zoega 292: же φυσι να-σνηυ], я не видел там лица человеческого, кроме одного архиепископа». Те, услышав, испугались и говорят: «ужели они все провалились, авва?» Но подвижник просто ни на кого там не взглянул. – Св. Сисой великий [Σισόης, ζ΄] встретил в пустыне охотника фаранита и спросил: «откуда ты? и давно ли ты здесь?» Он же сказал: «φύσει, ἀββᾶ [Zoega 353: же φυσι πα-ειωτ], уже 11 месяцев я на горе сей, и никого не видел, кроме тебя». В Hyvernat, Les Actes des Martyrs de l’Égypte (Paris 1886) I, 191 коптская легенда рассказывает, как мученик Иоанн в одну ночь на облаке из Египта перенесен был, для исцеления дочери царя, в Aнтиохию и обратно. «Где ты был, отец мой святой?» спрашивает его спостник его Симеон. Иоанн ответил: «же φισι πα-σον, я не опускал лестницы и не отворял выходной двери». В A Peyron Lexicon linguae copticae, 266: φισι = coctio [Быт:25,30: ἕψημα варение], и Hyvernat переводит: «par la cuisson, mon frère!» Но клятва «варением», «per coctionem», так странна, что, разумеется, нужно читать: «вот, φύσει, брат мой!»¹⁶.

И св. Кирилл» explicitissime разъясняет, что, говоря ἕνωσις φυσική, он разумеет только ἕνωσις ἀληθής [εἰ δέ δή λέγοιμεν φοσιχήν τὴν ἕνωσιν, ἀληθῆ φαμεν] и употребляет здесь слово φύσις в том же заверяющем смысле, в каком оно читается в Еф. 2, 3: «бехом естеством» [φύσει] чада гнева», а не как философский термин». А восточные возражают: «αὶ γὰρ φύσεις ----- ἀνάγκης ἀκολουθίᾳ δουλεύουσιν». «ἡ γάρ φύσις ἀναγκαστιχόν τι ἔστι καὶ ἀβούλητον χρῆμα φυσικῶς πεινῶμεν, οὐ γνώμῃ τοῦτο πάσχοντες, ἁλλὰ ἀνάγκη». Migne, G. 76, ρρ. 164. 167. 210. 213.

Итак, в Александрии «φυσικῶς» значит: «натурально», «естественно», «действительно», «по истине», «несомненно», и требовать от египтянина, чтобы он отказался от такого словоупотребления и не называл «истинное единение» привычным «φυσική», было таким же насилием над его диалектом, каким показалось бы нам предложение – выбросить слово «реальный» из философского лексикона. Но антиохийское «φυσικῶς» совсем не имело этой разговорной гибкости и означало: «физически» в строгом техническом смысле.

В конце главы г. Глубоковский усвояет Феодориту честь составления антиохийского вероизложения в Ефесе. Из новейших ученых такого же взгляда держится Гарнак, но сомневается в его правильности Меллер. Еще ранее (90) Неандер «высказал на этот счет голословное сомнение, не представив в свою пользу каких-либо аргументов, кроме авторитета своей учености». Но это не так. Неандер пишет: «автором вероизложения называют Феодорита без достаточного доказательства». Что эти слова – не пустая фраза, видно из того, что автору пришлось пять страниц затратить на это доказательство, и его аргументы меня не убедили. Начну с конца.

(95). «Только ему [Феодориту] был доступен истинный дух никейского символа».

Честь, воздаваемая Феодориту, так велика, что становится ужасной. Что же думать о восточных епископах вообще, если только одному Феодориту доступен истинный дух никейского символа?! Нет, восточные в Эфесе ценили Феодорита: это видно из того, что он избран делегатом в Халкидон. Но его не переоценивали, не ставили выше всех: его имя в списке делегатов стоит неизменно седьмым и последним.

Допустим, однако, что уже в Эфесе Феодорита считали первенствующим богословом. Но вероизложения не всегда составляются первенствующими богословами единолично. «Ορος собора халкидонского написан особой комиссией. Символ никейский, видимо, составлен самим собором. «Датированная вера» 22 мая 359 г. составлена по общей просьбе Марком арефусским, не Василием анкирским, более, чем Марк, знаменитым. Психологические основания такого предпочтения богослова менее известного, конечно, те же, по которым на суде заключительное résumé предоставляется председателю. Первенствующие богословы принимают слишком живое участие в обсуждении вопроса и – в случае пререканий – к концу прений оказываются уже людьми партии, не беспристрастными. – И положительных указаний на то, что вероизложение составлено Феодоритом, нет никаких.

(93). В ер. 151 Феодорит приводит часть вероизложения как памятник [и для него] символически авторитетный, но не под своим именем. В ер. 112 Феодорит говорит как один из немногих остающихся в живых участников событий 431 г. «Мы» имеет смысл коллективный [напр., ἐν Ἐφέσῳ ή παρ’ ἡμῶν γεγενημένη χαθαίρεσις τοῦ τῆς Ἀλεξανδρέων ------- καί εἰς τήν Κωνσταντινούπολιν κληθέντες -------- ὲπέμψαμεν]; при том же τα παρ’ ἡμῶν ἐκτεθέντα = вероизложение в Πρώην – Εὐφραινέσθωσαν, а это, во всяком случае, дополнительная редакция вероизложения, составленная в Эфесе. – Мелетий мопсуестийский (92) привлечен сюда по недоразумению. В 434–435 гг. Феодорит уже потому не был beatus, что был еще жив. Фанатик Мелетий в это время мог разве только презирать Феодорита как отступника, а не ублажать его. Cf. Synod, с. 174: «ipsam [fidem] servantes ut apostolicam et a beatis patribus traditam, quam a Magno Theodoro, qui ea quae illi tradidere, tradens claruit, accepimus. ------- me, cui totius ecclesiae, et ecclesiae, cujns exstitit doctor, commissus est praesulatus». Из этих слов того же Мелетия ясно, что под истолкованием никейского [(:92) не «эфесского»] символа он разумеет осужденное эфесским собором изложение «Τοὺς ἤ νῦν πρῶτον» Феодора мопсуестийского¹⁷, и, следовательно, и в послании к Неотерию нужно читать: «sicut ea beatus ille dominus noster [не Theodoretus] explanavit». – (90). От Александра иерапольского сохранилось девять посланий к Феодориту, и всегда он к епископу кирскому обращается с отечески благоволительным «ты» (te, tua sanctitas). Лишь в последнем письме Александр заговорил было на «вы» [Synod, с. 169: «Ab initio ego nec vos nec Cilicas sum secutus, et maxime vos» etc.], но сейчас же пояснил себя [«vos» autem dixi, ut facerem commune quod tuum est»] и затем перешел на «ты» и закончил сердечно простым: «Non igitur tua religiositas fatigetur, sed oret pro nobis tantummodo». В Synod, c. 96 Александр говорит Феодориту трижды «tua sanctitas»; но: «epistola [«Consequenter quis»] – quae tunc a vestra religiositate conscripta est» и при том: «detestati sunt qui tunc Ephesi [это послание] conscribebant». Если кто и может по данному вопросу ссылаться на это послание Александра Феодориту, то – только тот, кто полагает, что послание «Consequenter quis» – произведение той фракции, к которой принадлежал и Феодорит, но составлено отнюдь не самим Феодоритом.

Историко-догматические трудности, которые представляет защищаемое Паджи-Бауром-Куртцем-Шаффом-Гарнаком-Глубоковским мнение, также довольно велики. Первоисточник антиохийского вероизложения сам Феодорит указывает в Тексте, приписываемом Амвросию медиоланскому, а антиохийское (respective александрийское) вероизложение 432–433 г. есть дальнейшая редакция прежнего вероизложения. Сравнение этих трех памятников (прилагаемое при сем sub versu.

– Cf. ер. 171, Migne G. S3, p. 1355 col. 1484B. Cf. Synod, c. 86 (послание Иоанна антиохийского, писанное ad captandum consensum c Εὐφραινέσθωσαν – Иоанн спешит поделиться с Феодоритом нежданными «suavia et bona nuntia»): «Et dividimus voces ut naturas, non solum nos, quibus a principio et a patribus vocum est super Salvatore amica divisio, sed hi qui sunt in Aegypto, sicut et nos qui sumus in Oriente». Cf. Synod c. 139 [пишет в Константинополь с ликованием сам Феодорит «ессе enim qui Salvatoris nostri Christi naturas impio sermone confondebant -------- evangelicas dividunt voces et excelsas quidem Deoque dignas divinitati adscribunt, humiles vero humanitati coaptant» показывает на четырех пунктах [abcd] разность между вероизложением 431 г. и сочинениями Феодорита. Если бы он был автором этого догматического памятника, то, по всей вероятности, удержал бы амвросиевы выражения:

(a) «воспринял совершенного человека» и

(b) «ибо произошло соединение двух совершенных естеств»;

(с) внес бы в изложение «και ἀνθρωποτόκον» и

(d) прибавил бы пункт о «разделении евангельских и апостольских изречений», который читается только в изложении 432–433 г.

Видимо рука не Феодорита, мужа браней, а более, чем он, искавшая мира начертала вероизложение в Ефесе, внимательно предусматривая и устраняя все то, что – без наличной необходимости – вызывало бы в противниках подозрения. А такими пунктами – не говоря о c или d – были даже и b, и a. И, если нужно позволить догадку об авторе изложения, то можно его видеть в епископе Павле емесском, который пользовался по преимуществу доверием миротворца Акакия верийского. Во всяком случае, замечание Неандера и в 1892 г. остается во всей силе: вероизложение приписывают Феодориту без достаточного доказательства, ohne hinreichenden Beweis.

Глава четвертая обнимает время деятельности Феодорита в самый мятежный период его жизни, от 432 по 438 г. От точности хронологии зависит правильность не одного штриха в нравственном облике епископа кирского. И я не во всем согласен с хронологической установкой деталей у автора. Например, (133,108) «pia fraus» была допущена вероятно уже летом в 433 г., а примирение Феодорита (128) состоялось несомненно после 12 апреля 434 г. [около этого времени – самый разгар неприязненных отношений Евфратисии к Иоанну] вероятно в последние месяцы 431 или два первые месяца 435 г. Но для полного выяснения моих хронологических предположений пришлось бы ставить вопрос начиная с 432 г., а выводы неизбежно получатся проблематичные.

Что это дело – более сложно, чем представляет его г. Глубоковский, это можно показать на паре примеров.

α) (150). Автор критикует г. Доброклонского и находит у него «смелость выводов» без «твердости соображений». По моему мнению, Г. Доброклонский ведет дело с надлежащей научной осмотрительностью, хотя и не с такими научными средствами, как г. Глубововский. Но из того, что г. Доброклонский сделал ошибку в датировке декрета «Debita», еще не следует ничего против ценности результата его критики другой редакции этого декрета, начинающейся словом «Debitаm». Автор выбросил за борт вывод своего предшественника, не представив против него ни одного состоятельного аргумента и не изучив спорных документов в подробности. Что в редакции «Debita=Damnato» стояло имя только Нестория, это факт; потому что в cod. Theodosianus и cod. Iustinianus эта редакция (в части «Damnato») принята именно в таком виде [насколько дело идет о содержании], в каком она засвидетельствована 1) древним (официальным) греческим переводом [«Τό τῇ εὐσεβεατάτη»], 2) обратным латинским переводом [«Debita»], 3) соответственным эдиктом префектов [«Οὐδέν οὕτω» «Nihil ita»] в греческом тексте и 4) обратном латинском переводе, 5) сакрой против Иринея («Πρέπειν» = «Θεσπίζομεν»], 6) соответственным эдиктом прфектов «Καί νόμων»], 7) законом Феодосия II, подтверждавшим разбойничий собор, в древнем латинском [«Olim quidem»] и 8) сирском переводе. А редакция «Debitam» не подтверждается ничем кроме редакции «Jam prius»; но обе они вышли из одних и тех же рук, обработаны по одной и той же программе¹⁸, и редакция «Debitam» уличается в апокрифическом характере уже тем одним, что с ней согласно такое произведение, как «Jam prius». Что редакции «Debitam» не было в государственном архиве в момент издания codex lustinianus repetitae praelectionis [ноября 534 г.], это ясно из того, что в cod. lust. 1, 5, 6 «Damnato» соответствует подлинной редакции «Debita», а не интерполированной «Debitam». – Что в руках Аристолая был документ, «дававший ему смелость требовать анафемы» на Феодора, это не «несомненно» уже по тому одному, что неизвестно, требовал ли Аристолай такой анафемы. Вероятно, Феодосий не согласился бы запретить «всякие споры» о Феодоре, если бы закон в роде редакции Debitam был уже издан. Что подобный указ не мог иметь «частного назначения», за это ручается все его содержание, и потому он или был опубликован столь же формально, как и «Debita», или же не был издан вовсе. И «в государственных архивах» редакция «Debitam», видимо, появилась после 534 г.

β) (151). Вопрос о дате томоса Прокла – очень сложен, и, в настоящее время, решить его сполна невозможно. Автор прав, когда относится с недоверием к латинской приписке под посланием Прокла «Οὐ μετρίως, ἀδελφοί»; но оспаривать ее подлинность приходится только по формальным основаниям [Гарнье]: нет примера, чтобы архиепископы константинопольские датировали тогда свои послания по консулам. Но это послание могло быть издано и в 435 г. 1) Либерат предполагает, что движение в Армении (вызванное переводами сочинений Феодора на сирский язык) началось при жизни Равулы, и нельзя утверждать, что Ива переводил Феодора уже будучи епископом. 2) Ни Александр, ни – тем более – высоко фанатичный Мелетий не признавали за Проклом никакого авторитета. 3) Движение по поводу томоса на Востоке несомненно было после 436–437 г.; но автор, по-видимому, и не подозревает, что св. Прокл писал не один τόμος προς ἀρμενίους [послание Οὐ μετρίως], а два. Второй томос не дошел до нас [сохранились только – собранные у Migne G. 65, 887.888 – отрывки], но Иннокентий маронийский [в неизданном послании в cod. Novar, ххх, 66, о котором речь у Amelli, S. Leone Magno е l’Oriente (Roma 1882), 27–28] приводит изречение «s. Procli ex epistola secunda, ad Armenios destinata» и говорит: «puto namque quia [beatissimus Proclus] secundam post haec [после Οὐ μετρίως и агитации Василия] edidit раginam». И, так как Иоанн антиохийский восхваляет подписанный им томос за то, что его выражения оправданы там выписками из свв. отцов, а в Οὐ μετρίως патристических цитат вовсе нет: то и нужно думать, что движение на Востоке вызвано было именно вторым томосом [и, разумеется, Аверий и Леонтий в этот эпизод замешаны не были].

К главе пятой я сделаю только два замечания.

(175,59) Предлагаемая автором поправка не лучше объяснения Мартэна, потому что в конце концов приводит к тому же исходному пункту, от которого отправлялся и Мартэн. Немыслимо, чтобы Домн, извещая императора об «аполлинарианской суетности» пресвитера Евтихия, еще ранее [или по меньшей мере одновременно] не уведомил об этом св. Флавиана; следовательно, 8 ноября 448 г. он знал бы [и знал] об этом, во всяком случае. Но имя и образ действия св. Флавиана и не нуждается в такой натянутой апологетике. Вот что он сказал по прочтении прошения Евсевия: «нас изумляет прочитанное: такая тяжкая вина взводится на благоговейнейшего пресвитера и архимандрита Евтихия» [ἐκπλήττει μεν ἡμᾶς τὰ ἀναγνωσθέντα, τοιαύτην ἐπάγοντα μέμψιν τῷ εὐλαβεστάτῳ πρεσβυτέρῳ καὶ ἀρχιμανδρίτῃ Εὐτυχεῖ]. И это изумление понятно, так как Евсевий не пожелал сильных выражений в своем λίβελλος: Евтихий, по его словам, дерзает святых обзывать еретиками и непрестанно поносит свв. отцов [ὥστε τολμῆσαι – καί τούς πατέρας τοὺς ἐν ἁγίοις συναριθμουμένους, αἱρετικοὺς ἀποκαλεῖν ------- οὐ παύεται – διασύρων καί τοὺς ἁγίους πατέρας].Эта сторона обвинения действительно и не подтвердилась [Евсевий раздул в гору вовсе не преступные выражения Евтихия].

«Однако благоволит твое благоговеинство», – продолжал Флавиан, – «побывать у него и побеседовать с ним о правой вере; и если окажется, что он действительно мудрствует неправо [καί εἰ εὑρεθείη κατὰ ἀλήθειαν οὑκ ὀρθῶς φρονῶν], тогда св. собор и позовет его». Евсевий на это предложение не согласился: он уже достаточно беседовал с Евтихием. «Святейший архиепископ сказал: «пусть послушается нас твое благоговеинство [ἀνάσχηται ἡμῶν ή σή εὐλάβεια] и опять потрудится сходить в монастырь и побеседовать с ним как следует и с миролюбивой целью, чтобы опять не вышло какого волнения и смятения во святых Христовых церквах» [καὶ ὁμιλήσῃ αὑτῷ τά πρέποντα καί πρός εἰρήνην βλέποντα ὅστε μή τινα πάλιν ταραχήν καί θόρυβον έγγενέσθαι ταῖς ἁγίαις Χριστοῦ ἐκκλησίαις]. Но Евсевий упорствовал. И «св. собор сказал: «надлежало бы твоему благоговеинству послушаться увещаний [ἔδει μέν σου τήν εὐλάβειαν πεισθῆναι ταῖς παραινέσεσι] святейшего и преподобнейшего архиепископа нашего».

Таким образом, дело не в том, что думал о Евтихии св. Флавиан 8 ноября 448 г.; но, как судья, он не имел права обвиняемого считать уже и виновным, а как мудрый пастырь, имел (в наличных исторических условиях) основания опасаться, что из поднимаемого Евсевием дела выйдет для церкви новая смута, и старался отклонить его. И собор вполне одобрил образ действия св. Флавиана.

(181) Время подачи Пелагием «отречения» (ἐξωμοσία) можно установить с известной степенью вероятности.

Hoffmann, 60,24–31 [cf. 67,32.36. 61,1.6.7.] три дня спустя после того, как они схватили благоговейнейшего пресвитера Пелагия, били его и отвели [под арест = ἔσυρον] и вынудили у него нечестивое отречение, –

[все это, конечно, случилось не в один день, и счет нужно начинать от последнего факта, подачи ἐξωμοσίας],

Феодорит проповедывал при богослужении в церкви Павла и сказал: «Фома осязал воскресшего и поклонился воскресившему».

Эти слова были покрыты сочувственными возгласами. Между прочим, кричали: «по сакре никто не принимает веры!» А Феодорит далее хвалил ревнителей: они, как Навусей, не выдадут отеческого наследия. Такую же похвалу (с упоминанием о Навусее) они слышали и от Домна «в тот день, когда выставлена была сакра против Нестория и Иринея». Следовательно, сакра была опубликована в тот день, когда Феодорит говорил свое слово о Фоме, которое как нельзя более уместно в Фомину неделю, т. е. 18 апреля 448 г. Именно в этот день сакра, данная 16 февраля, опубликована была и в египетских монастырях в пустыне. По всей вероятности, сделано было распоряжение, чтобы эту сакру повсеместно опубликовали в один день.

В таком случае, Пелагий подал отречение 15 или 16 апреля. Это и понятно: под арест он посажен был за агитацию, которую естественно было вести на страстной неделе перед крещением оглашенных. Столкновение между Феодоритом и Пелагием произошло из-за того, что последний, огорченный уже тем, что в великую среду, в последнем огласительном слове к оглашенным, Домн ясно и настойчиво говорил о двух естествах во Христе, – настаивал, чтобы просвещаемых крестили «по святому преданию нашего Спасителя», согласно «учению 318 свв. отцов», видимо, разумея под этим, чтобы от просвещаемых не требовали ничего более, кроме знания никейского символа, и вопроса о естествах во Христе не предлагали. С этим не был согласен Феодорит¹⁹. Притом, Пелагий дорожил своей «просветительной» деятельностью и богословскими занятиями. А Феодорит ставил труды Пелагия невысоко. «В присутствии епископов» [может быть 15–16 апреля] он сказал Пелагию: «да толкуй ты [«passeq» – несомненнейший imperativ] сочинения Платона, Аристотеля и врачей, а к [св.] писаниям и близко не подходи!» (:219.:9). Таков смысл этого [непонятого автором] выражения.

И к шестой главе делаю два замечания.

(289,201. 2,342–348). Автор затрагивает вопрос, подробно им обследованный во II томе, – вопрос о подлинности гл. 12. Haereticarum falmlarum compendii, и решает его в положительном смысле. Все авторитетные ученые, начиная от Тилльмона и кончая видными представителями богословия на западе и у нас в России, отвечают на этот вопрос так же, как г. Глубоковский. И однако правильно – mutatis mutandis – только противоположное и одинокое воззрение Гарнье.

Для суждения об ересеологическом труде Феодорита важно знать время его появления. Несомненно, Compendium появилось после «Истории боголюбцев» и «Истории церковной». Ή φιλόθεος ἱστορία, по автору, (2,416) написана в 444–445 г., по моему мнению в 439 или в 440 г. Разность зависит от того, что я считаю ошибкой хронологические приемы Улеманна в его исследовании о Симеоне столпнике: только его сирское жизнеописание пресвитера Кузьмы, данные которого подтверждаются антиохийцем Евагрием, следует полагать в основу хронологии, а никак не памятники в Acta sanctorum. – Terminus post quem издания ’Εκκλησιαστική ἱστορία – 441 год, terminus ante quem – 3 августа 449 г. (2,246–247). Приурочивать h. е. 5, 3 именно к собору в ноябре 448 г. нет оснований: Феодорит всегда смотрел на монофизитство как на исчадие аполлинарианства; Евтихий и люди его образа мыслей давали себя знать задолго до ноября 448 г., и Феодорит уже написал свой «Эранист» – даже и по автору – быть может в конце 447 г. – Поэтому я расхожусь с автором²⁰ и во мнении о времени появления Compendii на свет и думаю, что написанный для comes domesticorum Споракия экземпляр сочинения, отправлен был в Константинополь в самом начале 449 г.

а) Если бы Феодорит писал после халкидонского собора, он – по всей вероятности – тесно примкнул бы к его вероизложению в книге 5-й и внес бы в нее точные термины ἐν δύο φύσεσιν, εἰς ἕν πρόσωπον καί μίαν ὑπόστασιν.

б) Compendium написан, во всяком случае, до 1 января 452 г., когда Споракий стал consul Ordinarius. Это отличие слишком важное в cursus bonorum византийского сановника, чтобы Феодорит игнорировал его в своем посвятительном предисловии.

в) Феодорит писал после того, как Господь ἀθρόον ἀνέσπασε πρόρρίζον ересь евтихианскую. В «ἀθρόον» содержится момент внезапности²¹. Собор Флавиана в ноябре 448 г. действительно разразился над головами монофизитов совсем неожиданно, как грозовой удар среди безоблачного неба: собору халкидонскому предшествовали 25 томительных месяцев после разбойничьего.

г) Compendium обработано с большой поспешностью, Феодорит воспользовался ранее заготовленным материалом, без основательной его переработки. Вот примеры.

аа) IV, 7. Мелитиане сначала были только раскольники, но потом, «видя, что арианству покровительствуют императоры, совратились в эту ересь. Теперь, говорят, они отстали от арианства, но не воссоединились с церковью, а живут особо и отстаивают свое самоуправление. И, как люди автономные, они ввели у себя некоторые смешные обычаи [τά καταγέλαστα]: через день очищают свое тело водой; воспевают гимны с рукоплесканием и пляской; звонят в колокольчики, во множестве повешенные на одной веревке, и т. п. Поэтому (οὕ δή χάριν) постоянно боролся против них и великий Афанасий». – Последние слова представляют и хронологическую несообразность [отказ от арианства состоялся – и смешные обычаи появились только «теперь», νῦν δέ] и общеисторическую [великий Афанасий не стал бы бороться из-за колокольчиков и купания через день]. Но если опустить тираду «Теперь – и т.п.» «Νῦν δέ γέ – παραπλήσια», то получается совершенно верная мысль, что Афанасий в. боролся и с мелитианами как союзниками ариан. Следовательно, анекдот о «смешных обычаях» есть поздняя вставка (для некоторого развлечения такого читателя, как Споракий); в первоначальной записи у Феодорита ее не было.

bb) IV, 6. Фанатические донатисты «словно бешеные бросаются с высот в пропасти. Я же расскажу один забавный случай [χαρίεν τι συμβάν]». Толпа фанатиков встретила одного сильного молодого человека и предложила ему – убить их мечом, угрожая убить его самого в случае отказа. Молодой человек изъявил согласие убить их, но с условием: предварительно он всех их свяжет. Фанатики дали связать себя; тогда юноша поколотил их всех палками, да и ушел, оставив их связанными. «В такое поистине безумие (φρενῖτιν) вверг их лукавый демон». – В том, что донатистов бьют палкой, еще не видно их безумия; но, когда они, словно иступленные, бросаются с высот, их действительно можно принять за сумасшедших. Следовательно, и здесь «забавное происшествие» «Ἐγώ δέ μεταξύ – καταλιπών» Феодорит вставил лишь в 448–449 г.

сс) Этим – так сказать – сшивным характером сочинения объясняется и то, что в V, 11 список еретиков кончается не Евтихием, а только Аполлинарием: эта глава была писана тогда, когда называть монофизитствующих «евтихианами» (IV, 13) Феодорит не имел еще права. – При таком характере работы для написания «пяти книг» много времени не требовалось: приходилось работать больше каллиграфам, чем самому автору.

Что глава IV, 13 (περί Εὐτύχεος), написана самим Феодоритом сомневаться невозможно. Не такова предшествующая глава «περί Νεστορίου», которую Гарнье считает подложной. Против этого г. Глубоковский указывает, что уже Леонтий византийский (в VI в.) и Фотий читали эту главу, и этому свидетельству древнейших известных нам рукописей Гарнье противопоставляет «одни слова, фразы и гипотезы». Но, так как Леонтий читал гл. 12-ю лет 80 спустя после написания Compendia, то разумеется ссылаться на это свидетельство подлинности спорной главы можно только прибегая тоже к «гипотезе», – предполагая, что в эти 80 лет ’Επιτομή сохранилась в первоначальном виде. Следовательно, здесь и Гарнье и г. Глубоковский стоят на одинаковой почве. Рукописи в самую «глубь веков», т. е. до 448 г., не простираются (2,345). – Автор думает, что глава 13 «стоит в весьма тесной связи с гл. 12», и кто считает гл. 12 за интерполяцию, тот «должен вычеркнуть» и гл. 13-ю, несомненно, подлинную. Но это неверно. Никакой связи между этими главами нет. Феодорит писал, после главы о мессалианах (IV, 11) следующее:

«Ἐπειδή δε τοῦ κόσμου κατά μικρὸν ὑπορρέοντος καί πρὸς τήν τοῦδε τοῦ παντὸς ἐπειγομένους λύσιν, πᾶς τις ἑαυτὸν ἀξιόχρεων εἷναι τῆς εὐσεβείας διδάσκαλον ὤετο, διά τὸν ἐξ ἀμαθίας τῦφον οὐδενός μανθάνειν ἀνεχομένου έσχάτην δὴ πάντων τήν δυσώνυμον τῶν εὐτυχιανῶν δ βάσκανος δαίμων εἰσήγαγεν αἵρεσιν, δι’ ἧς τάς κατά τήν οἰκουμένην ἐκύκησεν ἐκκλησίας καὶ ὄργανον εὑρών τῆς οἰκείας δεκτικόν πονηρίας τόν δείλαιον Εὐτύχη, τήν πρόπαλαι μαρανθεῖσαν ἄρεσιν Βαλεντίνου πάλιν ἀνθῆσαι πεποίηκεν». Вся эта тирада настолько связна, что едва ли кто-нибудь заподозрил бы в рукописях в этом месте пропуск хотя бы одной строки, не только целой главы. А если сравним с этими строками следующее место из послания [ п. 6] Льва в. к Феодориту:

«ad. fratrem et coepiscopum nostrum Antiochenae sedis praesulem scripsimus, adjicientes et illud, quod nobis propter improbitatem monachorum quorumdam regionis vestrae verbo mandasti per vicarios nostros [на халкидонском соборе] et hoe specialiter statuentes, ut praeter Domini sacerdotes nullus audeat praedicare, seu monachus, siue ille sit laicus, qui cujuslibet scientiae nomine glorietur», –

то станет ясно, что именно это Феодорит и писал. Он никак не поощрял непризванных богословов к учительству (припомним только совет его Пелагию «к св. писанию и близко не подходить») и, конечно, думал, что архимандрит Евтихий мог бы «пребывать в монастыре как бы во гробе», слушать наставления архиепископов константинопольских и отнюдь не учительствовать: догматствование «жалкого Евтихия», который словно с цветком и новинкой носится с «давным давно увядшей ересью Валентина», казалось ему убогим до смешного [τοῖς καταγελάατοις αὑτοῦ κέχρημαι λόγοις]. Между тем, в наличном тексте эти ламентации, что все хотят учительствовать и по невежественной надменности никто не изволит учиться, стоят как прелюдия к главе περί Νεατορίου, где он совсем не у места: Несторий был, несомненно, «sacerdos», и учил по долгу своего сана²².

А замечание г. Глубоковского, что опустить περί Νεστορίου нельзя уже потому, что «последняя ересь» неизбежно предполагает раньше несторианство, но не мессалиан, нимало не связанных с евтихианами (2, 346), опровергает само себя: несториане еще меньше евтихиан связаны с мессалианами. Да и вообще порядок глав IV книги совсем не генетический. Разве из македониан (IV, 5) выродились донатисты (IV, 6)? разве аполлинарианство (IV, 8) «соприкасается» с египетскими мелитианами (IV, 7)?

Между тем, против авторства Феодорита говорят следующие внутренние основания:

α) В ер. 143, к монаху константинопольскому Андрею (274), Феодорит в 448–449 г. пишет, что он считает нечестивыми «тех, которые разделяют Иисуса Христа Сына Бога живого, вочеловечившегося Бога Слова на двух сынов, если только есть такие люди, εἵπερ ἅ τίνές εἰσιν». «Ибо – прибавляет он, – я этого не думаю; но эту клевету всегда плели против церкви ариане, евномиане и аполлинариане. И на нас ныне взводят это обвинение доблестные поборники новой ереси». Следовательно, Феодорит сомневается в самом существовании несториан на свете; а в таком случае, глава против Нестория имела бы слишком «академический» характер подле изложения о «плевелах» действительно существующих.

β) Если гл. 12 написал Феодорит, то он не показал себя αα) ни серьезным богословом, ββ) ни совестливым полемистом, γγ) ни надежным историком-современником.

αα) Как и св. Кирилл, Феодорит понимал, что догматическое несторианство есть учение о «двух сынах», т. е. о двух лицах во Христе. В гл. 12 – ни одного слова в этом смысле, а напротив

ββ) все сведено на полемику Нестория против слова θεοτόκος, «τό μή δεῖν – Θεοτόκον ὁμολογεῖν, Χριστοτόκον δέ μόνον». Фатально для вопроса о подлинности 12 гл. то, что в книге V Феодорит забыл не только написать главу о том, что св. Дева есть Богородица, но и в V, 11 говорит только «διά τῆς Παρθένου, ἐκ τῆς Παρθένου, πρός τήν Παρθένον», следовательно, в IV, 12 ведет полемику для полемики только и, вопреки всему плану своей ’Επιτομή, в кн. V главе IV, 12 не противопоставляет ничего.

γγ) Для Феодорита-современника все сводит к полемике против Θεοτόκος неудобно и потому, что еще до собора ефесского Hecторий прислал Иоанну антиохийскому [Synod, с. 3] копию своего слова, в котором говорить, что «святая церковь именует святую и блаженную Деву Богородицей», но не в том смысле, в каком это имя употребляют еретики.

А что недостойно серьезного человека заподозрить даже самую богословскую подготовку в Нестории, к которому Феодорит 20 лет тому назад относится несомненно не без уважения, этого наблюдения не может ослабить искусственное толкование г. Глубоковского (2,343), будто Феодорит «говорит о пребывании Нестория в доме родителей, о первоначальных стадиях его умственного развития»: кто же в V в. анализировал так тонко образовательные стадии?

γ) Текст гл. 12 представляет беспримерные у Феодорита – по их бесцельности – заимствования, во-первых, из Григория Богослова. Их указал Гарнье. Автор (2,348,23) находит, что «сходство – весьма небольшое; да если бы оно простиралось даже до буквальности, и тогда не доказывало бы, что гл. 12» написана не Феодоритом. Не доказывало бы, если бы было доказано, что и в других сочинениях Феодорит был таким же «эранистом»-инкрустатором и, сказанное в источнике об Арии, переносил, например, на Аполлинария или Авдея. До буквальности оно простирается несомненно. Оно не небольшое, потому что – по Гарнье – следовало бы привести еще такую параллель:

Bo-вторых, в главе 12 псевдо-Феодорит делает заимствования и у Василия в.; их только не указал Гарнье и – сколько мне известно – никто другой.

По всем этим основаниям приходится автора главы IV, 12 называть лишь псевдо-Феодоритом.

По всей вероятности, подлог совершен в конце V или в самом начале VI в. человеком понимавшим, что монофизиты добиваются анафемы на личность Феодорита только для того, чтобы поставить православных в противоречие с халкидонским собором, который возгласил Феодориту: «τὸν ὀρθόδοξον διδάσκαλον ή εκκλησία ἀπολάβῃ». Опасность представляли те δοσανάγαγοι, которые смущались тем, что «Феодорит всюду обвиняется за заблуждение в вере» (312), в богословские разыскания не желали вдаваться, требовали осязательных доказательств его православия и готовы были, в противном случае, предать его монофизитам. Фальсификатор и сочинил такое доказательство. Он понимал ту ощутительную для современников разность в слоге его собственном и Феодоритовом и потому, чтобы не быть пойманным в подлоге, работал по образцам древнейших отцов и часто прибегал к инструстациям. Имитация получилась настолько удачная, что уже лет 20 спустя вдался в обман Леонтий византийский. – В libellus πρός Σποράκιον (2,349), по-видимому, уцелел и первоначальный проект фальсификатора. Он, однако, вовремя одумался и понял, что гл. 12, осложненная длинным исповеданием веры, выйдет так непохожа на все другие, что возбудит только подозрение в читателях.

Каким трудам посвящены были последние годы епископа кирского?

Данные II тома полнее I. (2,501) Автору уже удалось открыть, что Феодорит писал апологию против Иоанна, пресвитера эгейского. В ее подлинности нет оснований сомневаться, и ее основной смысл выясняется из того, что Иоанн, если не ошибается Фотий, в codd. 55, cf. 41, τήν θρησκείαν νεστοριανός, выступил с обличениями против Феодорита, поставляя ему в вину, зачем отцы халкидонские сказали «μία υπόστασις και δύο φύσεις». Это и вызвало ответную апологию Феодорита. – Другой след, видимо этой же апологии – в сирской редакции истории Захарии митилинского, 7,7 [Land, Anecdota Syriaca, III, 217], который рассказывает, что пользовавшиеся благоволением св. Maкедония II константинопольского (496 – 7 авг. 511 г.) монахи акимиты «постоянно читали сочинения Диодора и Феодора. И сам Македоний цитаты (χρήσεις) из них и из сочинения, составленного Феодоритом в защиту деяний собора) (καί έκ του συγγράμματος = ומן מכתבנותא דעבידא לתארוריטוס על פפרגמנא רסונהורום καἰ ἐκ τοῦ συγγράμματος πεπονημένου Θεοδωρήτῳ ὑπέρ τῶν πεπραγμένων τῆς συνόδου), которое не переведено [?] на сирский язык, написал в одну книгу, украсил ее золотом и говорил: «это – отцы свитые и учители церкви». Но, когда он показал [?] ее императору, тому не понравилось это, и он даже сказал ему: «не надобны они тебе; но поди, сожги ее»». – Македоний этого приказания не послушался.

Когда Феодорит, после этой славной деятельности, умер? В ответ автора на этот вопрос (301) «текст» оказывается в разногласии с «примечанием». В тексте г. Глубоковский уверенно заключает, что, так как «в посланиях епископов Сирии I и II нет имени Феодорита», то он уже умер. А в «примечании» автор справедливо усматривает, что Феодорит был епископ евфратисийский и, след., его имени не должно и быть в числе епископов Сирии I и II. Послание епископов Евфратисии несомненно было послано, но копиисты не потрудились сохранить его до нас. На это имеются «прямые данные». Mansi VII, 551CD, c: «similiter. Euphratesiae».

Для разъяснения вопроса о времени кончины Феодорита важны справки в рукописях, хранящихся – увы! – в Лондоне.

аа) В 514 г. [осенью?] Севир антиохийский был в Кире и говорил три проповеди: одну из них о воплощении против Феодорита. Не в день ли его кончины? Wright, 538.

bb) Подлог или факт, но неверно истолкованный, кроется в том известии, будто св. Симеон столпник, возмущенный «хульными» речами, которые «сеял в слух его» Феодорит, вооружился ревностно и писал [против Феодорита] «императору Льву, который царствовал после Маркиана»? Wright, 951. Апологет деяний халкидонского собора не был ли кем-нибудь очернен в глазах императора? Так как монофизиты не останавливаются и перед явной неправдой, чтобы только выдать св. Симеона за их святого, Wright, 986, то возможно и на поставленный вопрос ответить отрицательно. Если же Феодорита в 457 г. в Константинополе уважали, то вот основание думать, что летом 457 г. его уже не было в живых:

Циркулярное послание имп. Льва было разослано не к одним митрополитам, но и к некоторым выдающимся епископам, именно к Евстафию виритскому, Юлиану тавийскому, Аделфию арависскому, Лукиану визийскому, даже к Эфериху смирнскому; но имени Феодорита кирского в этом списке нет. Mansi VII, 788. 523. И может быть, если бы маститый борец за τά πεπραγμένα τῆς συνόδου был жив в конце 457 г., он в ответном послании евфратисийцев пропел бы такую лебединую песнь в защиту вселенского авторитета собора 630 отцов, что получился бы замечательный литературный памятник. Но послание епископов Евфратисии, по-видимому, вышло заурядным, и его не сочли нужным и переписывать, а зарегистрировали лаконичным Euphratesiac» после «similiter»²⁴.

Тому II – чтобы не выйти совсем из размеров, в каких представима рецензия – посвящаю лишь несколько беглых заметок, почти исключительно в виде сухих антитезисов.

Экзегетические труды Феодорита.

Этот отдел, замечательный памятник трудолюбия автора, дает читателю несравненно более, чем можно ожидать от книги о Феодорите вообще, и – несравненно менее, чем специальная монография об экзегетических трудах Феодорита.

Г. Глубоковскому видимо остались неизвестны имена де-Лагарде и Фильда (2,20,71). Его «сожаление» запоздало: творения Феодорита, как thesaurus рецензии Лукиана, названными двумя учеными наследованы самым обстоятельным образом; определены и те рукописи, в которых текст Лукиана сохранился. И, если бы автор при своей работе пользовался не тем, что он [фальшиво] называет «editо princeps 1хх», а изданием де-Лагарде, то увидел бы, что вероятно 9/10 разночтений Феодорита уже приняты в той глубоко ученой реставрации Лукиана. Статья «Alexandrinische Übersetzung des A.T.’s (Fritzsche) в HerzogPlitt RE2 I, 280–290 также ускользнула от его внимания, и это отразилось на постановке вопросов в его исследовании. Феодорит, – полагает он, – пользовался α) текстом Лукиана в различных списках, β) эксаплами Оригена, γ) переводами Акилы, δ) Симмаха, ε) Феодотиона, σ) какими-то «другими переводчиками», отличными от «трех» (2,25), ζ) сирским пешито и η) даже еврейским подлинным текстом; – Но один взгляд на Field, Prolegomena, xv²⁵, убедил бы автора, что если Феодорит действительно пользовался тем, что правильно называется «эксаплами» Оригена, то перечислять особо Акилу, Симмаха, Феодотиона нет нужды. Итого, вместо 8 источников текста получается только 5. – Затем (2,25,83) автор введен в заблуждение русским переводом: вместо «Симмах же» нужно читать: «а именно: Симмах», «ἀλλ’ ὁ μέν Σύμμαχος»; след., Феодорит не «отличает», а отождествляет этих «οί δὲ ἅλλοι ἑρμηνεταὶ» «с тремя» – ΑΣΘ, противополагая их только семидесяти = of О́. Так следует понимать и места, указанные в (2,25,81). – Но пользовался ли Феодорит действительно «эксаплами», т. е. столбцами 1–6? Судя по наличным научным данным, нет. Фильд высказал и до сих пор не опровергнутое предположение, что «октаплы» = «эксаплы» Оригена существовали в одном и единственном экземпляре, хранившемся в кесарийской библиотеке. И все экзегеты, ссылавшиеся на «эксаплы», имели в своем распоряжении только τό ἑξαπλοῦν, т. е. копию 5 столбца [of О́] и более или менее обильные excerpta из прочих «σελίδια». Видимо, так же было и с Феодоритом. – Феодорит, конечно, понимал [и говорил и читал?] по-сирски; но ό Σύρος древних толкователей – не везде «пешито» (2,27,80), а особый вид текста и притом на греческом языке. Иначе ли стоит дело с Феодоритом, это еще вопрос. – Не думаю, чтобы своими скромными сведениями в еврейском языке Феодорит мог пользоваться для чтения подлинного текста (1 столбца). Как человек, понимающий сирский язык, он мог угадывать смысл отдельных еврейских слов и – может быть – фраз, транскрибированных во 2 столбце, подобно тому, как всякий русский понимает что-нибудь и по-польски, всякий, умеющей сколько-нибудь читать по-немецки, разберет что-нибудь и в книге на нидерландском или одном из скандинавских языков. – Свидетельства «о филологической проницательности» Феодорита (2,28,93) я не вижу в приведенном у автора примере, так как – видимо – следует читать не «Αϊα»,

Prolegomena in Hexapla Origenis, Oxonii 1874, I, p. xv. – Ps. 109,3.

a «Ιa», и потому не доказано, что Феодорит даже только подозревал, что Исх.6:3 читается не יהוח [или – как он, кажется, везде предполагает – יה], a אהיה. Но, с другой стороны, (2,18) Феодорит не нуждается и в защите за свое ὁ Ἑβραῖος βελοαῦ: то место безукоризненно хорошо – порукой за то сам P. de Lagarde [Mittheilungen, II, 354] – и поправлять его ненужно: Феодорит не урок давал детям из элементарной еврейской грамматики, а толковал св. текст и потому не обязан был анализировать «βΗ+ελοει[μ]+υ». – (2,17) «Несколько пренебрежительно» Феодор мопсуестийский отзывался только о сирском переводе, никогда «о еврейском подлиннике», потому что предполагал всегда, что 70 знали еврейский язык лучше, перевели св. текст вернее, чем какие-то никому неведомые сирские переводчики. – (2,30) Длинный список пособий Феодорита готовит читателю некоторое разочарование: можно подумать, что епископ кирский знал все эти науки более серьезно. Но тот еще не минералог, кто знает, что топаз есть драгоценный камень. «Опровержение астрологии» (2,30,4) было довольно проблематичной силы, так как Феодорит сам верил, что кометы предвещают недоброе. И если бы автор решился проверить ценность тех τα χρονικά, которыми Феодорит пользовался, то пришлось бы их поставить не особенно высоко. А невозможное предположение Феодорита, будто еврейский год всегда состоял только из 354 дней, показывает, что в хронологических вопросах ученый епископ кирский был только гостем, а не хозяином.

Точно значение экзегетических трудов Феодорита будет установлено только тогда, когда о них появится несколько детальных монографий.

Догматико-полемические сочинения Феодорита.

(2,141). «Пенталог» Феодорита существовал и состоял из 1–5 λόγοι, описанных в Phot. cod. 46. Из них Марий Меркатор извлек свои 1–5 excerpta. «Ex eodem libro» – в Excerptum sextum – ошибочное надписание.

(2,189–191). Я настолько согласен здесь с г. Глубоковским, что даже предполагаю, что Феодорит возражения противника – так они по местам точны и даже метки – берет едва ли не текстуально из какого-нибудь монофизитского полемического трактата.

(2,158). Выражения «Эраниста» «взаимно себя» не «исключают».» «Уже не раз» я говорил», что и я не думаю, что Бог Слово явился бестелесным» – такое заявление слишком определенно и ясно, и потому предшествующее место нужно читать:

Православный: «А если эти слова²⁶ истинны, то, следовательно, Господь имел тело».

Эранист: «Ἐγὼ γ’ ἇρ’ αὐτὸν ἀσώματον λέγω;» «Да разве же я называю Его бестелесным!?»

Православный: «Άλλ’ ὁμολογεῖς αὐτόν ἐσχηκέναι σῶμα» «Стало быть ты исповедуешь [= согласен], что Он имел тело».

Эранист: «Я говорю, что Слово плоть бысть, ибо так учит писание».

Спор идет из-за категорий εἷvαι [resp. γενέσθαι] и ἔχειν. (2,167). Не «по аналогии с человеком»», а в отличие от человека. Феодорит различает между ἔνωσις φοσιχή в человеке и единением по благоволению и человеколюбию и благодати во Христе. Vertas folium, и дело становится ясным. А слова: «как» не различаем – качества» (2,168.463) – не тезис Феодорита, а возражение «Эраниста».

(2,186,533). Теперь я вижу ясно то, чего не заметил в 1884 г. Все те места, которые у Феодорита общи с актами халкидонского собора, следует просто вычеркнуть: они внесены сюда рукою какого-то читателя, который вздумал усилить Феодорита, соединив τὰ ὅμοια τοῖς ὁμοίοις, Разумеется Феодорит никак не мог – рр. 142–144, coll. 185АВС, – выписав из св. Амвросия «Φυλάξωμεν διαίρεσιν – ὑποστάσει λαλεῖ», через 15 строк писать снова тот же текст в другом переводе «Φυλάξωμεν τήν διαφοράν – ἐλάλει τῇ φύσει»²⁷. Последний взят из 2-го деяния халкидонского собора Mansi VI, 965D. Есть и другие улики интерполяции. Поэтому мне приходится только извиниться за Хр. Чт. 1885, I, 64, строку 6²⁸. Следовательно, между автором и Баллерини идет спор pro nihilo; в основных предположениях, однако, правы Баллерини.

(2,204,30) Прав только Нейман: для приурочения «Врачевания» к определенному году нет почвы.

Церковная история Феодорита.

(2,244) Ни автор, ни Гюльденпеннинг не отнеслись к изданию Гэйсфорда с тем вниманием, которого оно достойно, и просмотрели, что только в нем – впервые – издано, V, 18, рр. 431–432 послание Ахолия фессалоникийского к Амвросию медиоланскому «Ὁ πάλαι τὸν ἠρεμοῦντα».

(2,290) По моему мнению, Феодорит и Филосторгием не пользовался.

(2,296.298) Нельзя ничем доказать, что «historia arianorum ad monachos» была известна Феодориту.

(2,316.328) Высокое достоинство истории Феодорита – как справедливо полагает и автор – заключается в его «восточной» точке зрения. Он – историк «мелетианский». В V, 3 он дал единственно верное изложение того, что произошло между св. Мелетием и Павлином, как доказано в Rade, Damasus, Bischof von Rom (Freiburg im В. 1882), 118–123. Его «τῷ θαομασίω Σιλβανῶ» 11,26,7 27,26 есть драгоценное предание восточной церкви V в., перечеркивающее романистическую односторонность повествования Сократа–Созомена о церковной жизни в половине IV в.

(2,317) № 2 следует зачеркнуть. Ср. (2,298,348).

(2,265,122). Автор слишком односторонен, когда Феодорита – не как церковного историка, а как историка вообще – ставить выше Сократа. В этом последнем отношении епископу кирскому далеко до схоластика константинопольского²⁹.

«Praefatio» – напротив – весьма рекомендует Сократа, который аа) называет свои источники и ßß) – как только убедился, что Руфин ввел его в ошибку, – переписал сызнова две книги своей «истории». А Феодорит украшает свои страницы именами Афанасия великого и других высоких лиц и – молчит о скромном Руфине. По признанию самого автора (2,437), в hïstoria religiosa Феодорит допустил «одну резкую несообразность». В hist. ecel. I, 14 он пишет уже правильно, в hist. eccl. I, 7,4 он отсылает читателя к той главе hist, relig., в которой эта «резкая несообразность» допущена, и ни в том, ни в другом месте не оговаривает своей ошибки. А тот факт, что во всех пяти книгах Феодорит не поставил [за исключением известной за исключением (2,335,584)] ни одной точной даты, – так красноречив, что «благодарность» Сейлье (2,336) выходит чистым curiosum. В словах I, 3,3: «τῆς δέ Κωνσταντινουπόλεως – Ἀλέξανδρος» (2,312) кроется более серьезная ошибка в толковании послания, чем (видимо) предполагает автор: внимательное сличение этого послания с «окружным» показало бы, что ό ομώνυμος Александра александрийского есть не Александр византийский [скромная кафедра которого, никак не могла возбудить зависти в Евсевии никомидийском, который ταῖς δοκούσαις ἀεί μείζοσι παροικίαις πέφυκεν ἐπιβουλεύειν], а Александр фессалоникийский, ὁ ὁμόψυχος как Александра, так и Афанасия в. Cf. Athan, apol. с. Ar. nn. 66. 80³⁰.

(2,320). Несправедливо резок автор и в суждении о Созомене. О «недобросовестных» заимствованиях у Сократа говорить преждевременно, пока не решен утвердительно вопрос: мог ли Созомен не писать своей истории? Ведь она посвящена – по случаю «40-летняго» юбилея – самому императору, и Созомен быть может повиновался только желанию самого государя, когда взялся писать свое сочинение, и дело шло не о том, чтобы дать свое, а о том, чтобы дать хорошее. Разве невозможно, что Феодосию II просто слог Сократа не нравился, и потому Созомену поручено обработать книги Сократа заново? А что Созомен имел право писать историю, против этого трудно XIX веку и спорить: имея в своем распоряжении почти все источники своего предшественника, Созомен знал еще и некоторые новые.

Haereticarum fabularum compendium.

(2,376). Было бы странно³¹, если бы Феодорит, имея перед глазами в «Философуменах» ряд имен: Виктор–Зефирин–Каллист, не уразумел, что дело идет о римских епископах. Ипполит мог поддерживать в себе иллюзию, что за ним, не за Каллистом, следует кафолическая церковь. К V в. имя Каллиста уже твердо стояло в каталогах православных епископов римских, и устранить его оттуда одним почерком пера было невозможно. (2,275) A Philos. X, 27 «грамотному человеку» представляется не «двусмысленной» [вставка «(затем)» предательски компрометирует смелое «совсем незаметно»] – подозреваю – потому, что он наперед читал Philos. IX, 7. А что Феодорит был – иногда – Davus non Oedipus, показывает его «Александр константинопольский», вычитанный из «τῷ – ὁμοψύχω Ἀλεξάνδρῳ». – Поэтому, мне представляется, две инстанции «Фолькмара е tutti quanti» так тяжеловесны, что следует признать, что Феодорит не знал Elenchus’a и пользовался только Summarium’ом, но по экземпляру, на полях которого выписаны были некоторые дополнения из первой части «Философумен». – (2,374,163). Что между X, 29 и X, 30 в «Философуменах» – пропуск, это несомненно: «προγνωστικούς δὲ ἑαοτούς λέγουσιν τοῦ θεοῦ μετοικεῖ έκ Μεσοποταμίας πόλεως Χαρράν» есть такой невозможный контекст, что и без †† после λέγοοσιν понятно, что здесь недостает, может быть, целого листа. Поэтому, слишком значительных дополнений из Elenchus’a не требуется для того, чтобы у Феодорита все объяснить из Summarium’a³².

(2,387,244). Разность между «Άσκληπιάδου» и «Άσκληπιοδότου» объяснима чисто палеографически, как недосмотр переписчика. A «καθ’ ἑκάστην ἡμέραν» есть чтение, несомненно, позднейшее сравнительно с «μηνιαῖα δηνάρια» Евсевия и доказывает не то, что Феодорит самостоятельно пользовался «Малым Лабиринтом», а то, что текст Евсевия ересеолог V в. переделал ex conjectura. Исповедник Наталий при Зефирине (ок. 199–217 гг.) согласился быть у феодотиан епископом за жалование (επί σαλαρίω) по 150 динариев в месяц, т. е. по 6 золотых. Aureus Септимия Севера = ок. 7.3 g. Золота = ок. 6 р. 28.6 кг. золотом. Следовательно, в месяц Наталий получал до 37 р. 71.6 к. з. Но уже при Диоклетиане поденщик за работу в поле мог рассчитывать на 25 динариев, пастух – на 20 динариев в день. А во дни Феодорита – если Хультш не слишком сильно ошибается – 150 динариев стоили всего 8.6 коп. золотом³³. При таких житейских условиях, Феодорит естественно не решался положить такое жалование Наталию в месяц, и поставил: «каждый день».

Феодорит, как проповедник.

(2,451). Принадлежность «первого фрагмента» Феодориту засвидетельствована довольно твердо. Филоксен приводит не это слово. «Специальные основания» недовольства (2,453), вероятно, заключались в полемике из-за Диодора и Феодора (2,142–145). Неверные штрихи в передаче фрагмента, конечно, привнесли свою дозу в его тон.

(2,256). Похвальные слова св. Иоанну Златоусту принадлежат, вероятно, самому Проклу.

Письма Феодорита.

(2,479). Epistola 172. 180. Synod, с. 170 принадлежат Феодориту, но, разумеется, не Synod, с. 121.

(2,478,135). Автор вполне прав. Сирское надписание, по моему мнению, значит: «из письма, которое он писал к Диоскору, да не будет низложения [καθαίρεσις קתריסיס] ему». Это соответствует ер. 83.

Есть некоторые desiderata относительно самой формы изложения автора. Но одни из них имели бы характер чистой мечты, даже если бы г. Глубоковский писал свои книги как ученый sui juris; другие невыполнимы потому, что, напр., потребовался бы третий том, если бы автор пожелал в примечаниях везде привести самый текст, на который он ссылается. Одно пожелание могло бы быть выполнено с большой пользой для дела: автору следовало бы принять за правило – приводить тексты всегда в греческом или латинском подлиннике и никогда в переводе. По местам автора вводили в заблуждение существующие переводы³⁴, иногда он переводил ошибочно [напр. (9) с немецкого–французского–английского; (98.91.106.130) с латинского; (164.212) с греческого] сам. Подобные недосмотры естественны при быстрой работе. Однако, читатели, которые легко поправили бы такие погрешности, имея перед собой подлинный текст, бессильны перед ними теперь, так как невозможно действительный смысл разгадать сквозь оболочку перевода. Автор, конечно, не делал иллюзий относительно того круга читателей, для которого имеет интерес его двухтомное исследование. Оно, во всяком случае, писано не для грамотной массы, а для лиц с образованием несколько выше среднего. Не следовало делать ошибочного предположения и на счет книжного нашего богатства. Число экземпляров Патрологии Миня в России едва ли переходит за несколько десятков. Вероятно 99 процентам читателей она недоступна. У нас, конечно, больше латинистов и эллинистов, чем латинских и греческих книг по богословской специальности. Предлагая свои доказательства постоянно на языке подлинников, автор и читателям оказал бы честь и себя избавил бы от непроизводительной работы.

Экстраординарный профессор с.-петербургской духовной академии

Василий Болотов